Жиль де Рэ - маршал Синяя Борода/Глава 4 Осужденный
| ← Глава 3 Алхимик | "Жиль де Рэ - маршал Синяя Борода" ~ Глава 4 Осужденный автор Zoe Lionidas |
Глава 5 Легенда о Синей Бороде → |
Содержание |
Вновь несколько слов от автора
|
В замке Тиффож после отъезда Людовика и его свиты царило подавленное настроение. Казалось, что Жиль и сам понимал, что петля на его шее затягивается все туже, но по вполне понятным причинам гнал от себя тревожные мысли. Приспешники вспоминали, что в это время он стал заговаривать о паломничестве к Святым Местам. Казалось, его успокаивает сама эта мысль: долгое путешествие… моление у Гроба Господня… прощение паломнику всех грехов… Заметим в скобках, что идея сама по себе была не так уж плоха. По церковным правилам, имущество паломника полагалось неприкосновенным, более того, за время, которое заняло бы путешествие слухи могли бы постепенно успокоиться. У барона де Рэ была еще возможность заставить о себе забыть, затаиться, а при некотором терпении, и вернуть хотя бы часть прошлого величия. В самом деле, у него оставалось баронство де Рэ, приносившее в год верные 8 тыс. золотых ливров дохода, оставались кое-какие земли в Анжу, приданое жены, которым он, к счастью, не имел права распоряжаться по своему усмотрению. Также не был заказан путь к королевскому двору… однако, история не знает сослагательного наклонения. Гордыня и тут сыграла с нашим героем жестокую шутку.
Судя по всему, беда нашего героя, точнее — одна из многих его бед — состояла в том, что Жиль, бесспорно обладая такими более чем незаурядными качествами как бесстрашие и упорство в достижении своей цели, совершенно не умел извлекать уроки ни из своих побед, ни из поражений. Как уже было сказано, ему просто в голову не приходило, что если попытка проломить лбом стену не приносит успеха, следует остановиться и подумать, нет ли ошибки в самом методе. Как бы не так, в подобных случаях, Жиль де Рэ продолжал долбить в ту же точку с удвоенной энергией. Мы уже видели, к чему привели его упрямые и совершенно безрезультатные попытки добыть золото и власть посредством более чем сомнительных колдовских и алхимических манипуляций. Теперь ему предстояло потерять жизнь.
Как ни парадоксально может показаться, автору жаль своего героя. При всех его преступлениях и безрассудствах, Жиль все же был человеком несомненно выдающимся, в других условиях, возможно, его имя осталось бы в истории. Но — прошедшего уже не вернуть. Продолжим.
Сен-Этьенн-де-Мерморт и первое судебное разбирательство
|
.jpg)
Нам неизвестно, пытался ли барон да Рэ в этот, явно критический для себя момент, искать возможности связаться с королем. Благоразумие подсказало бы любому, что это его единственный козырь, и единственный шанс в игре: нежелание монарха, чтобы бретонское герцогство усилилось многократно за счет столь вожделенного для Жана V баронства де Рэ. Через Ришмона, а еще лучше — через брата, добившегося высоких должностей на службе анжуйских герцогов, подобный демарш имел неплохие шансы на положительный исход. Мы не знаем, пытался ли Жиль сделать шаг в этом направлении. Документы молчат, остаются догадки.
Зато, без всякого сомнения мы можем назвать дату, когда в последний раз маршал Франции, он же рыцарь-разбойник Жиль де Рэ, заставил громко заговорить о себе. Это был троицкий день, 25 мая 1440 года. Именно тогда, во главе отряда из 50 или 60 человек барон де Рэ, вооружившись до зубов, прервав торжественное праздничное служение, буквально вломился в церковь Сен-Этьенн-де-Мерморт, и размахивая гизармой, завопил, обращаясь к обомлевшему священнику: «Эй ты, развратник! Ты избивал моих людей и проклинал их? Я тебя заставляю за все заплатить, выйди вон из церкви и я зарублю тебя на месте!» На деле, ситуация была более чем тривиальной. Священника звали Жоффруа Ле Феррон, он был одним из трех братьев, старший из которых выполнял роль казначея при особе герцога Бретонского, второй также был на хорошем счету у своего господина, состоя на придворной герцогской службе. Так вот, Жоффруа Ле Феррон, рукоположенный священник, незадолго до того купил у Жиля крепость Сен-Этьенн-де-Мерморт, которую барон де Рэ, уже получив денежную сумму, раздумал продавать. Оказалось, что на нее нашелся куда более щедрый покупатель, некий де Вьейвинь, далекий родственник Жиля. Отменить сделку и вернуть замок бывшему хозяину Ле Феррон отказался наотрез, и посему его постигла кара.
На глазах у ошарашенных прихожан, священника в полном богослужебном облачении, выволокли вон из церкви, и — конечно же, не убили, но отправили под конвоем в замок Тиффож, находившийся в подчинении у герцогов анжуйских. По сути дела, Жиль пытался повторить старый трюк, удавашийся ему раз за разом: бросить несговорчивого в темницу, а затем с помощью принуждения и шантажа вынудить его согласиться на заведомо неприемлемые условия. Жиль не учел только одного: время для подобных демаршей прошло. Страх заставил его потерять голову, попытка силового решения проблем в его ситуации была наихудшим возможным шагом. Так что в том, что произойдет позднее, барону де Рэ оставалось винить только свою неумную личность. По сути, он сам, своими руками, дал герцогу Бретонскому желаемый повод. Ловушка захлопнулась.
Общественное мнение раз и навсегда отвернулось от барона де Рэ, случившееся было шоком для простых жителей страны. Вломиться в церковь, во время службы, похитить рукоположенного священника, оскорбить своего сюзерена, водворив в темницу одного из его высших сановников — подобное даже в лучшие времена не прошло бы мятежному вассалу даром. Сейчас же герцог с полным на то основанием мог дать волю своему гневу. К Жилю были направлены брат Ле Феррона — Гильом, как мы помним, ближний придворный герцога Жана, и вместе с ним налоговый инспектор Бретани, которым в обязанность было вменено объявить Жиля виновным в оскорблении власти своего сюзерена, преступлении, совершенном на его земле, и обязать его выдать пленника и в качестве наказания за свои действия, выплатить 50 тыс. золотых экю. Сумма, равная стоимости крупного замка! Разъяренный Жиль приказал бросить обоих посланцев в подземную темницу, специально обязав своих людей обращаться с ними с наибольшей жестокостью.
Герцог Жан не торопился, действовать он собирался наверняка. Для начала, пользуясь правом сеньора, он вызвал барона де Рэ в город Жослен для объяснения. Понимая, что назад он может уже не вернуться, Жиль не без волнения осведомился у Прелати, какая судьба его ждет, и предрекает ли дьявол для него безопасный путь домой. Дьявол, не преминувший на сей раз явиться «закутанным в фиолетовый плащ» ответил утвердительно, и угадал. Мы можем только догадываться, как и о чем беседовали с глазу на глаз герцог и его мятежный вассал. Жиль коротко обронил при разговоре со слугами, что желал взыскать с герцога Жана старый долг, Анрие и Пуату не поверили, и, по всей видимости, были правы. Надо сказать, что на обратном пути, Жиль на некоторое время остановился в бретонском Ванне, и здесь, как вы уже догадались дорогой читатель, бесследно исчез десятилетний мальчик. По рассказам обоих слуг, обезглавленное тело ребенка было утоплено в городском рву. Это о многом говорит: Жиль по-прежнему не отдавал себе отчета в нависшей над ним смертельной угрозе. Быть может, он полагал, что герцог не сможет — согласно закону, конфисковать его владения, не подвергая при этом опасности жизни троих заложников. Он забыл об одном: родной брат Жана V состоял на службе герцогов анжуйских. Надо сказать, что в последнее время отношения между обоими потомками герцогов бретонских были достаточно натянутыми: Жан де Монфор наряду с принцами, принимал деятельное участие в Прагерии — уже упомянутом заговоре против короля. Со своей стороны Ришмон, которого принцам так и не удалось перетянуть на свою сторону, возглавил карательную операцию, которая положила конец всем надеждам дофина Людовика и его приспешников. Однако, против мятежного барона обоим братьям удалось договориться. Ришмону были обещаны земли в Бургнеф-ан-Рэ, которые должны были перейти в руки бретонской короны, Жан де Монфор собирался, как вы уже догадались, читатель, прибрать к рукам все остальное. Короче говоря, в один далеко не прекрасный для себя сентябрьский день, Жиль увидел под стенами замка Тиффож королевскую армию. Ему ничего не оставалось, как освободить пленников, и самому спасаться бегством в куда более укрепленный и готовый к обороне Машкуль.
Процесс Жиля де Рэ
Предварительное следствие
|
Неспешно и тихо, незаметная за поднявшейся шумихой, на заднем плане начиналась работа, должная привести барона де Рэ к скорому и бесславному концу. По приказу герцога бретонского, летом все того же 1440 года канцлер герцогства, епископ Нантский де Малеструа начал тайный опрос свидетелей, касательно случаев бесследного исчезновения детей, постепенно подготавливая против Жиля де Рэ процесс по обвинению в ереси и поклонении дьяволу. Одновременно с тем, свое, уже светское расследование, вел герцогский судья Пьер де л’Опиталь. К сожалению, материалы этого второго следствия частично утрачены, сохранившиеся бумаги относятся уже к моменту ареста Жиля и его слуг, осенью 1440 года. Посему, начало процесса мы можем проследить только по церковному расследованию.
На несколько минут остановимся на личности будущего судьи и палача нашего героя — епископе Жане де Малеструа. Этот уроженец Бретани был шестым сыном небогатого дворянина, вслед за многими младшими детьми, не имевшими возможность наследовать отцовское состояние, он принял постриг, получив, таким образом, реальную возможность сделать карьеру и сколотить себе состояние на службе церкви. На подававшего немалые надежды молодого клирика обратил свое благосклонное внимание Жан V, и дальше, оставив церковную стезю, будущий епископ Нантский раз и навсегда посвятил себя политике. Задача, вмененная ему в обязанность была далеко не простой: как известно, все враждующие стороны, о которых речь шла выше, соревновались в попытках перетянуть герцога Бретонского на свою сторону, в то время как осторожный Жан V собирался как можно дольше сохранять нейтралитет, оставаясь в стороне от сражений до тех пор, пока не станет окончательно ясным, на чью сторону склоняется победа. Надо сказать, что хитроумный, сладкоречивый Малеструа сумел практически идеально исполнить волю своего господина. Формально Бретань примыкала то к одному, то к другому противнику, и в то же время избегала непосредственного участия в военных действиях; бесчинство солдат на территории полуострова пусть не удавалось прекратить окончательно, все же размах его не шел ни в какое сравнение с соседними Нормандией и Анжу. Герцог Жан умел быть благодарным, за исполнение щекотливых поручений и умение держать язык за зубами верный слуга даже в самой непростой ситуации мог чувствовать за своей спиной защиту герцогских армий и герцогских денег, да и его собственное состояние приятно росло после исполнения каждого следующего приказа.
|
Малеструа не любили, обе стороны считали его лгуном и предателем, способным на все ради выгоды, своей и своего господина. Хроники в один голос винят епископа Нантского в поражении, которое потерпела армия Ришмона при Сен-Жам-де-Беврон, видя тому причиной, что Малеструа, в обмен на щедрые подношения землями и деньгами выдал англичанам план будущего сражения. Так это или нет, судить сложно; с полной уверенностью мы можем утверждать, что Малеструа принадлежал к распространенному в те времена типу т. н. «легистов» — университетски образованных клириков, поднятых могущественным аристократом из безвестности, и потому преданных ему одному. Малеструа твердо знал, что господин вытащит его из любой беды, а надо, сказать, в беду ему случалось попадать неоднократно. В первый раз оказавшись в плену у дофинистов, он вынужден был выкупить свою жизнь за 10 тыс. полновесных франков. Второй раз он оказался в плену происками Жана Алансонского, французского принца крови, который был недоволен тем, что приданое его жены — дочери Жана Бретонского было выплачено не полностью, и подобным способом пытался вынудить герцога обменять жизнь его канцлера на недостающую сумму. Именно в этот раз епископ Малеструа встретился с Жилем де Рэ, который выполнял роль его конвоира или тюремщика. О чем говорили эти двое, и случилось ли им вообще говорить между собой — осталось неизвестным. Но герцогская защита сработала безотказно, и Алансону пришлось с извинениями отпустить пленника. Оказавшись в плену в третий раз, Малеструа даже сумел извлечь из этой ситуации выгоду для себя, получив от своего тюремщика ценные подарки, предназначенные для того, чтобы «загладить обиду». Порой утверждают, что епископ вынашивал против Жиля смертельную вражду, и уже потому не упустил возможности свести с ним счеты. Но для людей подобного склада личные чувства не играют особой роли, и враждебность — если она и существовала на самом деле, что далеко не безусловно, выступала бы лишь в качестве приятного дополнения к основному блюду. Малеструа был всем обязан своему господину, и думается мне, будь Жиль его лучшим другом, следствие не пошло бы по иному пути.
Итак, летом 1440 года Малеструа, как он сообщает о том в соответствующих документах, самолично подверг тайному допросу шестерых женщин и одного мужчину, рассказавших ему об исчезновениях детей, отправлявшихся в замки Жиля за милостыней или в поисках работы. Предварительное следствие завершилось в сентябре 1440 года, однако, опрос свидетелей продолжался и далее. Выяснилась любопытная подробность: большая часть случаев приходилась на районы, непосредственно примыкавшие к отелю де ла Сюз — постоянной резиденции Жиля в Нанте; чем дальше горожанин или горожанка находились от резиденции барона де Рэ, тем большей была возможность им сохранить своего сына живым. Матеи Казаку, автор новейшей биографии нашего героя, обращает внимание на любопытный факт: Нант в те времена был сравнительно небольшим городом, с населением не превышавшим 14 тыс. человек. Дети начали исчезать за восемь лет до начала следствия (если верить позднейшим показаниям Жиля и его слуг). Без всякого сомнения, родители и друзья пропавших ставили о том в известность своих духовников и приходских священников, от которых информация неминуемо должна была стекаться к епископу. Выходит, Малеструа знал о происходившем, причем знал за много лет до того, как официально дал ход следствию? Впрочем, ответ на последний вопрос напрашивается сам собой. Епископ Нантский был холодным и расчетливым политиком, как многих в те недобрые времена, справедливость сама по себе его заботила в наименьшей степени. Информация могла пригодиться, епископ не торопясь копил ее — на всякий случай, и теперь, получив нужный приказ, немедленно пустил в дело.
Его удивительную осведомленность подтверждает еще один не менее любопытный факт. Документы епископского суда, составленные за несколько недель до ареста барона де Рэ и его слуг, обвиняет хозяина замка Тиффож в колдовстве и попытке заключить пакт с дьяволом. Как мы знаем, это полностью соответствовало истине, однако, о столь щекотливом факте осведомлен был очень узкий круг — сам барон и его приближенные. Но в этом случае, если продолжать цепочку умозаключений, мы с необходимостью должны прийти к выводу, что некто в ближайшем окружении барона, регулярно осведомлял епископа Нантского о том, что происходит за стенами замков Тиффож и Машкуль. Кандидатура напрашивается сама собой: Эсташ Бланше.
Сам Жиль не слишком доверял изворотливому священнику, полагая, что у его личного духовника «слишком уж хорошо подвешен язык»! Известно, что годом ранее, насмерть перепуганного Бланше, оба доверенных слуги Жиля — Анрие и Пуату силой выволокли из дома, где тот обитал вместе с Прелати, и потащили на расправу в замок Машкуль. Несчастный священник уже полагал себя трупом, действительно, гнев Жиля был страшен. Но ему повезло. Убивать его хозяин замка не собирался, как не собирался и отправлять в темницу. Бланше был ему нужен как вербовщик новых шарлатанов, а может быть, и как исполнитель более щекотливых поручений, о которых тот на допросах предпочел благополучно умолчать. Жиль собирался лишь в достаточной мере напугать своего лживого подручного, раз и навсегда отбив у него охоту к плетению интриг. Посему Бланше удалось спастись, многократно поклявшись в том, что он ничего не замышляет против своего господина.
Бланше был человеком для своего времени очень образованным, прекрасно знал законы и не мог не думать о том, чем могут закончиться игрища барона де Рэ, и уж тем более не озадачиваться вопросом, чем этот конец может грозить ему лично. Так что предположение достаточно обосновано, — и в то же время остается чистой воды предположением. Никаких доказательств тому нет, приговор Бланше в деле также не сохранился. Известно лишь, что по тем или иным причинам, изворотливому священнику удалось избежать виселицы. Что с ним стало далее — по причине пропажи документов остается неизвестным.
Арест
|
Однако, вернемся. В конце лета 1440 года в замке Тиффож царила атмосфера подавленности и страха. 24 августа Ришмон освободил заложников, через несколько дней после того, из Тиффожа навсегда исчезли Бриквилль и Жиль де Силье, по сути дела, бросив своего господина, родственника и друга на произвол судьбы. Надо сказать, этим двоим поспешное бегство спасло жизнь и имущество. Документы глухо упоминают, что бежали и другие, чьи имена история не сохранила. В считанные дни Жиль остался без охраны и слуг, рядом с ним все еще были те, кто по недостатку сообразительности, или осведомленности потерял драгоценное время даром. 13 сентября епископ Малеструа предал гласности результаты следствия, и немедленно после того в замок Машкуль был послан отряд герцогских солдат под командованием капитана Жана Лаббе. Известно, что Жиль приказал спустить перед ними подъемный мост, и без всяких условий сдался.
Исследователи, отстаивавшие невиновность барона де Рэ не преминули обратить внимание на эту деталь. Барон сдался без сопротивления, как человек, которому не в чем себя упрекнуть. Возможно, это так, но следует заметить, что слово «детоубийство» еще не было произнесено вслух. Жиль узнáет в чем его обвиняют только несколькими днями позже, на первом допросе в Нантской часовне. Пока же позволительно было думать, что мятежного вассала вызывают на герцогский суд по обвинению в покушении на рукоположенного священника. Посему, о причинах его поступка остается только гадать. Вполне возможно, что наш герой все еще не мог расстаться со своим обычным самомнением, и полагал, что с маршалом Франции и членом королевского совета ничего плохого случиться не может. Также допустимо предполагать, что двуличный герцог во время последней встречи сумел в достаточной мере успокоить его опасения, а, как мы уже неоднократно видели, легко поддавался на обман, и всегда готов был поверить в то, во что верить хочется.
Так или иначе, более проницательного человека происходившее во время ареста заставило бы насторожиться. Во-первых, люди герцога рассыпались по комнатам и буквально перевернули все вверх дном. Затем схвачены были слуги — Анрие и Пуату, и кроме них две женщины — старуха Перрина Мартен и еще некая Тиффена Браншю, о которой ничего не известно, кроме имени. Надо сказать, что результаты старательного обыска оказались более чем скромны: горстка тонкой пыли, «сходной по виду с пеплом». Вслед за тем, усиленный наряд был отправлен в дом, где жил главный духовидец Прелати, и его скользкий подручный Эсташ Бланше. Здесь герцогским приставам повезло больше: найдена была окровавленная детская рубашка «издававшая тошнотворный запах». Доказательство само по себе слабое, но лучше чем совсем ничего…
Арестованных под сильным конвоем отправили в Нант. Опасения оказались не напрасны, по пути Анрие, наконец догадавшись, что его ждет, порывался перерезать себе горло, однако, стража постоянно держалась начеку и вовремя сумела пресечь попытку самоубийства. По прибытии в замок Тур-Нев, Жилю, как маршалу Франции, определили достаточно комфортные, пусть и запертые снаружи апартаменты в башне, прочих арестантов, без всяких церемоний, отправили в подземные темницы. Конечно же, мы не знаем, о чем думал наш герой, оставшись в одиночестве, однако, место это для него многое могло значить. Именно здесь, шестьдесят лет назад коротала дни заключения Жанна Мудрая, позднее эти же комнаты мерил шагами Оливье де Клиссон, коннетабль Франции, едва не ставший жертвой покушения Пьера де Краона.
Приготовления к процессу тем временем шли полным ходом.
Суд церковный и светский
|
По сути дела, в нашем случае можно сказать, что речь шла не об одном, а сразу о двух процессах — светском и церковном. Первый из них, как было уже сказано, будет вести Пьер л‘Опиталь, председательствующий бретонского парламента, бальи Макона. В церковном примут участие кроме уже названного Малеструа, инквизитор Нанта Блуэн («бакалавр Священного Писания») и несколько докторов и лиценциатов гражданского и канонического права; их имена будут перечислены соответствующих документах.
19 сентября 1440 года суд над Жилем де Рэ и его «приспешниками и слугами» официально открылся в большом зале на верхнем этаже замка Тур-Нев. В этот первый день прокурором суда, Гильомом Шапельоном, Жилю было предъявлено официальное обвинение в ереси, которое, судя по всему, не произвело на подсудимого особого впечатления. Пока еще наш герой не понял, насколько серьезно его положение. Действительно, после нападения на священника во время службы, избегнуть подобного обвинения было невозможно. Однако, Жиль, по всей видимости, твердо верил в поддержку герцога и то, что судьи не осмелятся слишком строго действовать против маршала Франции и советника самого короля.
А между тем, сбор свидетельских показаний продолжался. Заседание 28 сентября прошло в отсутствие подсудимого, в то время как свидетельские показания перед судом дали десять человек — родителей и родственников пропавших детей, которые «с жалобами и слезами, и величайшей скорбью» требовали наказания для растлителя и убийцы. Нам известно, что это время Жан де Тушеронд, представитель светского правосудия, разыскал и подверг допросу еще нескольких свидетелей похищения детей, заодно выслушав и персональную жалобу некой Перрины, жены Клемона Рондо против Прелати, спустившего ее с лестницы замка.
8 октября в 9 часов утра, барон Жиль де Рэ вновь предстал перед судом. Заседание вновь состоялось в верхней зале, замка Тур-Нев, в присутствии епископа де Малеструа, викария инквизиторской службы де Блуэна и множества жителей Нанта, привлеченных сюда слухами о злодеяниях барона. В этот раз все точки уже были поставлены, и Жилю был предъявлен полный список обвинений, включая похищения, пытки и убийства детей, расчленение и сожжение их тел, противоестественный блуд с живыми, мертвыми и умирающими, сношение с дьяволом и его присными, и наконец, пленение Гильома ле Феррона — что на фоне остальных обвинений смотрелось уже достаточно невинно. Тогда же было названо количество жертв Жиля де Рэ — сто сорок детей, «обоего пола», которых заманили в замок или похитили тем или иным способом его слуги и специально для того нанятые люди. Всего обвинение было изложено в сорока девяти параграфах, написанных, конечно же, на латыни, но для удобства зрителей переведенных на французский язык. Как мы помним, для Жиля перевод не требовался, так как он филигранно владел латынью; да и общаться с итальянцем на ином языке было бы затруднительно. Более конкретно в этот раз были названы двое из последних жертв — ребенок из Бургнеф-ан-Ре и сын Жана Лавари, уроженца Ванна. Следуя обычной в таких случаях процедуре, обвинитель присягнул на Библии в том, что «не желает оклеветать обвиняемого, но будет свидетельствовать истинно». В ответ на предложение дать равную тому присягу, подсудимый пришел в ярость, и наотрез отказался это делать, принявшись вместо того угрожать судьям апелляцией в Рим, отказываясь признавать свою им подсудность. Угрозы подсудимого действия не возымели, да и вряд ли могли возыметь. Епископ Малеструа также не был настроен торопить события. Барона водворили в отведенные для него апартаменты, давая время успокоиться и трезво обдумать свое положение.
Неторопливое следствие тем временем продолжало идти своим ходом. 11 октября заседание происходило в отсутствие обвиняемого. Вновь выслушивались свидетельские показания, однако, за утратой части документов процесса, мы не можем ответить, шла ли речь о прежних или новых свидетелях. Два дня спустя барон Жиль де Рэ был вновь доставлен в залу заседания. На сей раз обвинительный акт уже был зачитан ему в своем окончательном виде. Этот объемистый документ из 49 пунктов, начинался с неспешного доказательства подсудности обвиняемого епископу Малеструа и инквизитору Блуэну, после чего буднично перечислял факты убийств, изнасилований и надругательства над детьми — список, который даже современному человеку трудно читать без содрогания. Судя по всему, церковное и светское обвинение уже успело допросить слуг, так что среди параграфов обвинения фигурировало также расчленение тел и уничтожение их в замке Машкуль, в который, как было уже сказано выше, короб с телами был доставлен из Шамптосе, проданного герцогу Жану.
Обвинение настаивало на том, что Жиль сношался с силами зла, используя для того еретические книги, колдовские искусства и наконец, запрещенные церковью приемы геомантии и заклинания мертвых. В одном из последних параграфов было упомянуто, что Жиль, несмотря на собственные намерения прервать как сейчас бы сказали «серию» убийств и отправиться в паломничество с целью замолить свои грехи, оставил подобное намерение и «словно пес, возвращающийся к своей блевотине», продолжил лить кровь, пока его не остановил арест.
Далее, следуя обычной процедуре допроса обвиняемого, барону вновь было предложено присягнуть на Библии в том, что он будет правдиво отвечать на вопросы следствия — после чего заседание закончилось громким скандалом. Барон впал в дикую ярость, наотрез отказался дать присягу и разразился бранью в адрес своих судей, персонально выделяя Жана де Малеструа, которого, как он объяснил для понятности по-французски, он «в качестве епископа в грош не ставит». Объявив мимоходом, что был крещен и является «добрым католиком, куда лучше чем те, что ныне берутся его судить», барон заявил, что не признает над собой власти подобного суда, назвав сидевших перед ним представителей светской и духовной власти «развратниками и христопродавцами». Завершая сеанс криков и проклятий, Жиль не преминул добавить, что готов будет скорее умереть в петле, чем позволить подобному суду решать свою участь.
Инквизитор Блуэн, во время службы привыкший сталкиваться с характерами самого разного сорта, видимо понимал, что человеку подобного типа разумней всего противостоять терпением и настойчивостью, а бессильный гнев подсудимого пройдет в ту же минуту, когда он начнет понимать, что запугать и смутить своих судей таким образом невозможно. Посему, не теряя самообладания, доминиканец приказал доставить в суд верительные грамоты, подписанные Генеральным Инквизитором Франции Мериси, которые предоставляли ему полную власть «преследовать и искоренять ересь» в Нантском диоцезе. Спорить с тем, что епископ де Малеструа, в соответствии с тогдашним законом имел полное право судить своего прихожанина — каким без сомнения выступал Жиль де Рэ, было и вовсе нелепо. Здесь же, в суде, грамоты были подвергнуты освидетельствованию, «достойные доверия лица» подтвердили подлинность почерка, печати, и наконец, подписи Генерального Инквизитора. Епископ, как видно, не без яда, осведомился у подсудимого, не желает ли он высказаться по этому поводу; после чего Жилю ничего не оставалось, как раздраженно признать, что сказать ему нечего.
Барон продолжал упорствовать, отказываясь дать клятву, что давало возможность обвинить его в смертном грехе гордыни («superbia»), а также — среди прочего — в грехе чревоугодия, под которым в те времена, в частности подразумевалось злоупотребление вином и прочими крепкими напитками. Опровергать то, что во время посещения Жилем Орлеана, вино лилось рекой, было действительно невозможно. Это была первая психологическая победа Малеструа, связь пьянства и половых преступлений в ту эпоху была прекрасно известна. Позднее и сам Жиль, уже признавшись и раскаявшись в совершенном, будет уверять, что убивал будучи опьянен «горячим гипокрасом со специями». Кто знает?… В те времена опьянение, в отличие от нынешнего законодательства, полагалось смягчающим вину обстоятельством
Здесь следует пояснить, читатель, что те, уже далекие от нас времена, презумпция невиновности в современном ее виде не существовала. Церковный суд был страшен именно тем, что любой, имевший несчастье обратить на себя внимание инквизиционной власти, априори полагался виновным; так как любой христианин обязательно в той или иной мере испытывает на себе происки дьявольских сил. Суд строился таким образом, что обвиняемый, выступая самому себе адвокатом, должен был один за другим разбирать пункты обвинения, соглашаясь или аргументированно отвергая каждый и них. Он же имел право предоставить в свою защиту вещественные доказательства и свидетелей. Убедить пристрастно настроенных судей удавалось, конечно же, далеко не всегда, и все же, подобный шанс существовал, и не воспользоваться таковым было достаточно опрометчиво. Впрочем, здравомыслие никогда не было сильной стороной барона де Рэ. Он продолжал буйствовать, напрочь отказываясь дать клятву и подчиниться предложенным ему правилам. За отказ отвечать, суд постановил наложить на него церковное отлучение. В первый момент это не произвело на подсудимого никакого впечатления, Жиль продолжал упорствовать в своем отказе дать клятву, и кричал, что принесет жалобу в Рим. На этом заседание пришлось закрыть, чтобы дать барону де Рэ прийти в себя от неожиданности, и несколько поразмыслить над своей линией защиты.
Для ознакомления, подсудимому были отправлены материалы процесса. 15 октября Жиль вновь явился перед смешанным судом из светских и духовных лиц, но на сей раз вел себя куда спокойней. Согласившись с начальными пунктами обвинительного заключения (а попросту говоря, правом епископа Малеструа, инквизитора Блуэна и представителей светского суда вести против него процесс), наш барон по-прежнему наотрез отказывался признать выдвинутые против него обвинения. Вместо того подтвердив, что был крещен и отрекается от «дьявола и его присных», Жиль продолжал настаивать, что не делал ничего иного кроме попыток алхимических превращений с целью добыть для себя знаменитый философский камень. Впрочем, здесь наш барон допустил очень неосторожную оговорку, упомянув о том, что получил у некоего неназванного рыцаря «книгу посвященную алхимии и призыванию демонов», попросту говоря, укрепив позиции обвинения. Теперь, опираясь на его собственные слова, барону де Рэ могли вменить в вину чтение еретических книг, и как вы понимаете, читатель, не преминули это сделать — несколько позднее. Сейчас же барон де Рэ добросовестно распространялся о том, как вымораживал ртуть, и если бы не визит дофина Людовика, заставшего врасплох новоявленного алхимика и его присных, наверняка достиг бы поставленной цели.
После чего, вновь разгорячившись до требуемого градуса, барон де Рэ потребовал, чтобы сюда же доставили свидетелей (не зная, что они уже дожидаются вызова в одном из ближних помещений), и что он готов на глазах у них пройти испытание огнем. Этот старинный способ доказывать свою невиновность восходит к языческой древности. Еще юристы времен Карла Великого различали «клятву как римский обычай и ордалию как варварский». В начале Средневековой эры светские и церковные власти вынуждены были мириться с подобной, крайне жестокой практикой, однако, уже в XIII веке подобный способ «божьего суда» впал в полное забвение.
Собственно испытание огнем состояло в том, чтобы подсудимый взял в руки раскаленное докрасна железо, или горящие угли. Далее руки забинтовывали, и через некоторое время по тому, насколько затянулся ожог, судили о виновности или невиновности подсудимого. Впрочем, следует добавить, что уже в те времена были известны жульнические способы добиться своего. В частности, ладони покрывали смесью из яичного белка и толченого корня аира, после чего можно было со спокойной душой отстаивать свою «невиновность». Вряд ли наш барон расчитывал на что-то подобное, скорее этот закаленный в боях солдат надеялся на свое самообладание и умение переносить боль. В любом случае, судьи пропустили мимо ушей подобное предложение, как было уже сказано, переставшее использоваться в практике канонического процесса двумя столетиями ранее. Вновь прокурор настаивал на том, чтобы Жиль принес клятву, что будет говорить правду в присутствии свидетелей. На сей раз барон согласился — и — новая неожиданность, перед ним предстали собственные слуги: Анрие, Пуату, Эсташ Бланше, две женщины — Тиффена Браншю, и Перрина Мартен, и наконец, шарлатан Прелати. К сожалению, часть документов процесса оказалась утраченой, и среди прочих пропали показания обех женщин. Задокументированные на следующий день и затем 17 октября допросы обоих слуг достаточно сходны между собой — что наводит на мысль, что велись они по некоему заранее составленному плану, зато интерес представляют свидетельства обоих жуликов на баронской службе, которые будут, вместе с остальными материалами приведены в качестве приложения к этому изданию. Так или иначе, сопротивление барона было сломлено. Возбуждение сменилось апатией и внешним безразличием[1]. Во всеуслышанье объявив о том, что его мало интересует происходящее, хозяин замка Тиффож не проронил ни слова в течение всего многочасового допроса, который, по приказу епископа Малеструа вели судебные нотариусы. Более того, когда обвиняемому предложили в свою очередь допросить свидетелей, отводя ему для этого «весь остаток нынешнего и весь следующий за тем день», Жиль отказался это делать, обронив очередную фразу, которую защитники доброго имени барона не преминули истолковать в благоприятную для себя сторону: все сказанное обвиняемый оставлял «на совести сказавших».
|
После чего, неожиданно для всех, горделивый хозяин замка Тиффож «преклонил колена, и с горчайшими вздохами, слезами и сокрушением сердечным» умолял суд снять с него отлучение. Просьба его была немедленно удовлетворена, епископ Малеструа официально отменил анафему, наложив на сквернослова полагающуюся в таких случаях епитимью. Надо сказать, что в XV веке это церковное наказание обычно сводилось к чтению дополнительных молитв или дополнительным же постным дням; однако, к сожалению для нас, судебные документы не уточняют, о чем шла речь в этом случае.
17 октября свои показания касательно похищения ле Феррона дали пять человек, присутствовавшие во время службы в церкви Сен-Этьенн-де-Мерморт. Во время всего этого дня Жиль опять же не проронил ни слова, наотрез отказавшись в свою очередь допросить свидетелей. То же повторилось на следующий день, когда в суд приглашены были еще 15 человек. К сожалению, в истории остались только их имена: доктор обоих прав Жак де Панкоетдик, хирург Робен Гилльеме, и некий мэтр Жан Лорье, «адвокат светского суда» и еще несколько человек. В сохранившихся материалах дела их показаний нет, осталась краткая выжимка (или на языке того времени «экстракт») показывающий, что свидетели в достаточном согласии между собой указывали, что «дурная слава» хозяина замка Тиффож успела распространиться повсюду, причем и в Нанте и в деревнях местные жители открыто утверждали, что Жиль насилует и убивает детей, приказывая позднее уничтожать их тела, а также поклоняется демонам, принося им в жертву тела убитых. 20 октября подсудимому был задан вопрос, как тот собирается отвечать на выдвинутые против него обвинения. Жиль, к которому, как было уже сказано, вернулось самообладание, отвечать отказался, объявив, что ему нечего добавить к уже сказанному. Процесс заходил в тупик, превращаясь, по сути своей, в дуэль нервов, Жиль явно тянул время, полагая, что судьи не рискнут прибегнуть к крайним мерами не получив от него признательных показаний, будут вынуждены прекратить дело — и снова просчитался. Ввиду того, что подсудимый продолжал запираться и методы «милосердного на него воздействия» потерпели крах, прокурор суда потребовал применения пытки.
Этот архаичный способ добиться признания церковный суд практиковала едва ли не с самого начала своего существования. По правилам канонического дознания, пытку можно было применить только один раз[2], хотя надо сказать, что палаческий арсенал в те времена был таковым, что и одного раза могло хватить с лихвой. Палачи церковного трибунала располагали в первую очередь «лестницей» для растягивания тела пытаемого, каленым железом, дыбой и прочими столь же монструозными приспособлениями. Более «милосердной» считалась пытка утоплением, когда испытуемого доставали из воды едва не захлебнувшимся окончательно и наконец, пытка питьем, состоявшая в том, что в горло жетвы насильно вливались литры воды.
Итак, суд утвердил применение пытки, назначив ее на 21 октября 1440 года. Однако, использовать ее не понадобилось. Приведенному в нижнее помещение замка Тур-Нев Жилю, по всей вероятности, хватило одного вида пыточного инвентаря. Барон согласился отвечать на вопросы, выговорив себе возможность делать это в отстутствие обоих церковных судий, перед епископом Сен-Бриека Жаном Прежаном, председателем светского суда де л’Опиталем и наконец, секретарем Жаном Пети, старательно записывавшем все услышанное. Для полной конфиденциальности, приказано было препроводить обвиняемого в отведенные ему покои, где в присутствии церковных и нескольких светских свидетелей, за плотно закрытыми дверями, барон наконец заговорил.
На этот раз Жиль признал себя виновным, полностью подтвердив показания свидетелей. По его словам, убийства детей начались в 1432 году, в замке Шамптосе, затем продолжались в других местах, «едино ради удовольствия и плотского наслаждения и ничего иного». В ответ на вопрос, кто или что подвигло его на детоубийство, Жиль категорически заявил, что делал это по собственному почину, и ради собственных прихотей. Не удовлетворившийся подобным сенешаль продолжал настаивать на ответе, но услышал только «Увы, монсеньор, вы мучаете и себя и меня вместе с собой!» На очередную попытку добиться ответа, Жиль отрезал «Неужто я сказал не довольно, чем требовалось бы чтобы приговорить к смерти десять тысяч человек?» и окончательно замкнулся. Пытаясь разговорить его далее, л’Опиталь приказал доставить для очной ставки шарлатана Прелати. Действительно, этот метод подействовал и оба сообщника вполне согласно рассказали о многочисленных, но, как известно безуспешных, попытках заключить пакт с дьяволом, а также о человеческой жертве, которую Жиль пытался принести, желая умаслить несговорчивого Князя Тьмы. Прелати, впрочем, оговорился, что жертва осталась невостребованной, что видимо, соотвествовало действительности. Понимая, что после таких признаний смертный приговор ему действительно обеспечен, Жиль, прощаясь со своим скользким соратником, попросил того молиться за свою душу, и выразил надежду, что они вновь увидятся в раю. Эти слова слышали все присутствующие, и секретарь суда вместе с прочим, внес их в протокол.
На следующий день, неожиданно для всех, Жиль вдруг объявил, что желает признаться в своих преступлениях, «дабы таковым образом… снискать себе милость в глазах Господних», и что еще удивительней, потребовал, чтобы сделанное им признание было прилюдно оглашено на французском языке, так как большинство присутствующих церковной латынью не владели. Повторив сказанное ранее, Жиль присовокупил к тому множество новых подробностей. Раскаиваясь в своих злодеяниях, он почти дословно повторил за Анрие и Пуату подробности убийств, описал процедуру призывания дьявола, и наконец, признался в своем желании отправиться в Иерусалим, которое, как мы знаем, так никогда и не было исполнено. Обращаясь ко всем присуствующим, он заклинал всех, у кого есть дети, не баловать их чрезмерно, и уж тем более, не потакать ни в коем случае детским капризам, чтобы они, поврослев, не погрязли в преступлениях и грехах. Его последними словами было пожелание клирикам «всегда почитать Святую Матерь нашу, церковь, воздавая ей требуемые почести и никогда не отступать от этого пути».
Наконец, воззвав к милосердию Спасителя, Жиль попросил прощения у всех, кого он лишил сыновей и дочерей, и призвал молиться за его душу. Это случилось в предпоследний день процесса, 22 октября 1440 года.
Приговор и казнь
|
Последний день, 25 октября 1440 года был посвящен вынесению приговоров. В согласии с тогдашними обычаями, их количество должно было равняться количеству преступлений, за которые осуждался барон. Посему, за вероотступничество и ересь а также за растление малолетних и преступления против нравственности, Жиль был присужден к анафеме и отлучению от церкви — высшей мере наказания, к которой мог объявить канонический суд.
Приговор светского суда был ожидаем — Жиль, барон де Рэ, маршал Франции, признавался виновным в колдовстве, сношении с нечистыми духами, содомии, пытках и убийствах детей, и посему вместе с двумя своими приспешниками — Анрие Гриаром и Этьенном Корилльо по прозвищу Пуату, приговаривался к смертной казни через повешение и последующее сожжение тела. Буква приговора гласила, что прах преступника должен был быть развеян по ветру — но как мы увидим, до конца воля суда в этом вопросе исполнена не была.
Покончив с формальностями, Малеструа осведомился у осужденнного, не желает ли тот примириться с церковью. Жиль, немедля объявив, что не имел ни малейшего представления, что его действия подпадают под определение вероотступничества, вновь преклонил колени перед судьями, умоляя позволить ему это сделать, после чего епископ нантский своей властью немедля отменил только что вынесенный приговор отлучения, закрепив затем свое решение на бумаге, и назначил для Жиля духовника, некоего кармелитского монаха по имени Жан Жювениль, которому вменялось в обязанность принять последнюю исповедь осужденного и формально освободить его от исполнения епитимьи, на которую в любом случае уже не оставалось времени.
Жиля официально уведомили, что казнь состоится на следующий день, 26 октября, в 11 часов утра, давая ему таким образом, привести в порядок все свои дела и достойно приготовиться к смерти. Поблагодарив судей за подобную милость — а для католика знать час и день своей смерти было исключительно важно, чтобы успеть совершить все необходимые обряды, открывавшие перед душой райские врата, Жиль отдал последние распоряжения. Похоронить себя он завещал в кармелитской церкви, все имущество (точнее, то, что от него осталось) после его смерти отходило к дочери Марии.
На следующий день траурный кортеж при обычном для того времени стечении народа прибыл на место совершения казней — остров, образовавшийся при слиянии Луары и ее притока, реки Мадлен. Здесь уже были приготовлены три петли и три костра. Современники сходятся в том, что Жиль до конца сумел сохранить самообладание. Обратившись с короткой речью к обоим слугам, он призвал их мужаться, и напомнил, что жизнь — всего лишь юдоль скорби, в то время как смерть являет собой переход к вечному блаженству. Помолившись святому Иакову и святому Михаилу-архангелу, Жиль в качестве особой милости попросил быть казненным первым, чтобы таким образом, подать пример мужества обоим обреченным. Последняя просьба эта была исполнена.
Некоторое время спустя, когда три безжизненных тела повисли на веревках, палач поместил их на приготовленные костры, и вновь, первым — поджег кучу хвороста под телом Жиля. Однако, уже через несколько секунд огонь был потушен, и тело уже бывшего маршала Франции приняли некие «дамы и девицы высокого рождения» (жена Катерина? дочь Мария? Их подруги и свита? — история хранит молчание). Тела обоих слуг, как то и было объявлено в приговоре, сожгли дотла, их пепел развеяли по ветру над рекой.
Тело Жиля было доставлено в место его вечного успокоения. Эта гробница просуществовала до 1793 года, когда во время Великой французской революции разьяренная толпа, ворвавшись в церковь, изломала в куски надгробие, и вытащив прочь останки Синей Бороды уничтожила их. Так закончился земной путь того, кто мог бы стать героем и памятью своей страны, а превратился в раба своих желаний, одержимого лишь манией убивать. И автор, не без грусти, прощается со своим героем.
Эпилог
|
Нам осталось сказать лишь несколько слов о дальнейшей судьбе родных барона и прочих персонажей этой истории, чтобы затем обратиться к легендам, сложившимся вокруг жизни и смерти Жиля де Рэ. Катерина де Туар, так и не увидевшаяся больше с мужем, в достаточно скором времени после его кончины, заключила второй брак с Жаном II де Вандомом, видамом Шартрским, от ее имени он принял титул сеньора Пузожа, и 19 апреля 1442 года присягнул в верности герцогу Жану, который в скором времени назначил его своим камергером. Сведений о дальнейшей жизни вдовы Жиля де Рэ, не существует, известно лишь, что она умерла 20 лет спустя, 2 декабря 1462 года.
По каким-то своим причинам не доверяя новому супругу Катерины, король избрал в опекуны для юной Марии де Рэ Прежана де Коэтиви, адмирала короны. Как известно, об этом браке хлопотал еще Бриквилль, и теперь, когда девица вошла в подростковый возраст, обыкновенный в те времена для замужества, контракт был подписан окончательно. Он сохранился до нашего времени, и датируется 13 июня 1442 года. Как видно, Карл VII также по каким-то своим соображениям, желал сохранить дом баронов де Рэ, так как согласно этому документу, Коэтиви должен был, как когда-то Ги де Лаваль, принять эту фамилию и герб, получив таким образом права на имущество и земли покойного тестя. Многочисленные долги покойного обе семьи должны были разделить строго пополам, и принять на себя гарантии выплаты. В случае, если адмиралу предстояло умереть не оставив наследников, две трети семейного имущества должно было отойти клану Лавалей, и лишь одна треть — родственникам адмирала. В том, что это был чистой воды брак по расчету, не сомневались уже современники, так как жениху исполнилось уже 42 (или по другим сведениям — 44 года, в то время как невесте было всего 15.
Нас скорее должно заинтересовать другое: брак с дочерью еретика был вопросом достаточно щекотливым, пятно позора желательно было смыть как можно скорее, и потому Коэтиви, как было уже сказано, приютивший Бриквилля после его бегства из замка Тиффож, начал хлопотать о пересмотре приговора. Об этих попытках мы более предметно поговорим в последней главе, сейчас же ограничимся тем, что все усилия адмирала ни к чему не привели. Не желая принимать имя убийцы, осужденного церковным и светским судом, Коэтиви озаботился тем, чтобы переписать первоначальный текст контракта. Согласно последней редакции, новобрачным следовало соединить свои фамилии и гербы, в то время как адмирал продолжал хлопотать о том, чтобы семья (не принимавшая участия в убийствах и дебошах) наследовала богатое имущество барона. Судебные разбирательства продолжались восемь лет, вплоть до момента, когда адмирал де Коэтиви был убит ядром при осаде Шербура. Его молодая вдова немедленно оказалась в заточении, в замке младших братьев супруга, желавших отнять у нее — угадайте читатель, ну конечно же, права на ее наследство! Тем, кто верит в сверхъестественное, видимо, уже кажется, что эта недобрая земля приносила своим владельцам одни несчастья, но также, вполне возможно, что речь шла всего лишь о привычной для тех времен грызне за богатое владение. Будучи выпущенной на свободу по требованию короля, Мария де Рэ предпочла не искушать судьбу и немедленно выбрать себе нового мужа, способного в будущем защитить ее от подобных поползновений. Им стал ее двоюродный дядя, и товарищ Жиля по оружию — Андре де Лаваль-Лоеак, о котором мы упоминали уже много раз. Надо сказать, что после смерти двоюродного брата, именно он наследовал титул и чин маршала Франции. Мария умерла бездетной в 1457 году. Ее могила и сейчас сохраняется в церкви Нотр-Дам де Витри, причем в соответствии с обычаями времени, на могильной плите красуется надпись: «Здесь покоится Мария, дама и наследница Рэ, бывшая при жизни своей супругой высокородного и могущественного сеньора, Андре де Лаваля, при жизни своей сеньора де Лоеак, де Ланво и де Кергорле, маршала Франции. Каковая дама скончалась в первый день ноября в год MCCCCLVII». К слову сказать, вплоть до недавнего времени, местные жители имели обыкновение показывать детям это надгробие с неизменным объяснением, что здесь покоится дочь Синей Бороды. После смерти племянницы, возвращением имущества и земель Жиля де Рэ по необходимости озаботился его младший брат — Рене де ла Сюз, также безуспешно пытавшийся реабилитировать брата, к которому — заметим вскользь, он не подумал прийти на помощь ранее.
Но так или иначе, эта попытка также потерпела крах, а бесконечный судебный процесс за владение баронством де Рэ осложнился тем, что на те же земли и деньги по праву наследования претендовал также клан де Коэтиви. В результате суд принял вынес болезненный для Рене де ла Сюза приговор — баронство должно было быть разделено пополам, чтобы удовлетворить претензии обеих сторон.
Рене де ла Сюз скончался в 1471 году, ему наследовала единственная дочь — Жанна, которая в свою очередь вышла замуж за Франсуа де Шовиньи, носившего титулы принца Деольского, графа Шатору и виконта де ла Бросс, бывшего, кстати сказать, сыном Анны де Лаваль. Бич высшего дворянства — близкородственные браки, в эту эпоху особенно остро являл свои последствия. Жанна де ла Сюз еще сумела родить сына и дочь, но оба они умерли бездетными. Ее сын, Андре де Шовиньи, сеньор де Рэ и де ла Сюз был последним отпрыском старинного семейства. С его смертью род Жиля де Рэ — убийцы и содомита, пресекся уже окончательно. Это случилось в 1581 году, после чего баронство де Рэ, как выморочное наследство, Генрих III передал своему фавориту маршалу Альберу де Гонди, заодно подняв ранг этой земли до герцогства и пэрства Франции. И здесь мы поставим окончательную точку.
Что касается сообщников Жиля, оказавшихся под судом вместе с ним, приговор Бланше и обеим женщинам не сохранился. Можно предположить, основываясь на решении суда, касательно Прелати (о чем более подробно будет рассказано ниже), что как не принимавшие участия в убийствах и заклинаниях демонов, они были приговорены к тюремному заключению — на определенный срок или пожизненно. В литературе на русском языке часто упоминается, что старуха Перрина Мартен скончалась под пыткой во время следствия. Неизвестно, на чем основывается подобное предположение, так как в материалах следствия подобной информации нет. Как мы помним, во время одного из заседаний, вместе с Тиффеной Браншю она давала свидетельские показания против своего хозяина. Пытать ее после того смысла не имело. Посему, автор склонен согласиться с мнением французского исследователя Жоржа Батая: старуха Перрина скорее всего скончалась в тюрьме.
Изворотливый Прелати, во время допроса признавшийся, что не получал от «демонов» никакой реальной помощи и (по сути дела) морочил голову барону де Рэ, желая и дальше тянуть из него деньги, отделался пожизненным заключением. Впрочем, в тюрьме ушлый итальянец пробыл сравнительно недолго. Заинтересовавшись его алхимическими знаниями, «философа» сумел освободить и приблизить к своему двору герцог Рене Анжуйский, в качестве особой милости предоставивший шарлатану (озаботившемуся сменить фамилию), немалый административный пост, на котором итальянец показал себя тираном и мздоимцем. Возмущение местных жителей заставило его покинуть пост и окончательно превратиться в алхимика на герцогской службе. Прелати, видимо, не сумел извлечь достаточных уроков из истории Жиля, и вместо того, чтобы изготовлять золото, чего требовал от него новый хозяин, занялся подделкой герцогской печати. Пойманный за этим занятием, он был без всяких разговоров вздернут на городской виселице.
Жиль де Силье скрылся в своих поместьях. Роже де Бриквилль, вовремя сбежавший из замка Тиффож, как было уже сказано, сумел найти себе приют в поместьях маршала де Коэтиви, где благополучно дожил до конца своих дней. В 1446 году ему было даровано королевское прощение, однако, до самой смерти он так и не сумел отмыться от участия в убийствах детей, хотя, конечно же, этот прожженный циник клялся и уверял, что да, ему приходилось доставлять мальчиков в замок Тиффож, но только против своей воли, повинуясь прямому приказу и угрозам со стороны Жиля де Рэ (благо, тот уже не мог ему ответить). Что дальше случалось с детьми он не знал, и едва только до его ушей дошли слухи о том, что в замке происходят оргии и детоубийства, он, как честный человек немедленно оставил службу и уехал прочь. Но, как известно «тот, кто слишком сильно пытается что-то доказать, не доказывает ничего». Бриквилль клялся и божился, что оставил службу за пять лет до ареста Жиля, что выдавало лжеца с головой. Судьба остальных участников этой истории теряется в безвестности.
Примечания
- ↑ Аббат Боссар, первый биограф барона, удивленный столь противоречевым поведением своего героя, задался вопросом — не сказалось ли одиночное заключение на рассудке Жиля. Действительно, подобные перепады характерны для некоторых форм шизофрении, однако, скудость материала не позволяет однозначно вынести подобное заключение. Столь же логичным представляется предположить, что барон наконец-то осознав безнадежность своего положения, думал исключительно о том, как спасти свою жизнь.
- ↑ При необходимости, это ограничение легко обходили, объявляя пытку «прерванной» или «неоконченной», и возобновляя ее столько раз, сколько было угодно судьям.
Литература
- Georges Bataille Le Procès de Gilles de Rais. — Paris: Éditions Pauvert, 1977. — 338 p. — ISBN 978-2720201776
- Жорж Батай «Процесс Жиля де Рэ». Книга существует в русском переводе, хотя издана микроскопическим тиражом. Кроме собственно процесса, впервые целиком переведенного на современный французский язык, книга содержит скрупулезно восстановленные по результатам допросов и прочим документам эпохи сведения о последних годах жизни и преступлениях Жиля де Рэ; сведения, которых зачастую избегают более современные издания. Будучи убежден в виновности своего персонажа, Батай относится к нему максимально строго, не затушевывая даже самые неприглядные моменты, и не выгораживая Жиля ни в одном из его проступков. За годы, прошедшие со времени публикации, конечно же, часть фактов подверглась поправкам и уточнениям (как было уже сказано, исследование 2000-х годов многое добавили к картине, бывшей до того неполной, и в каких-то моментах отрывочной, книга тем не менее сохраняет свою ценность для современного читателя.
- Jean-Pierre Bayard Plaidoyer pour Gilles de Rais, Maréchal de France, 1404-1440. — Paris: Editions Dualpha, 2007. — 550 p. — ISBN 978-2353740215
- Жан-Пьер Байар «В защиту Жиля де Рэ, маршала Франции, 1404—1440». Жан-Пьер Байяр относится к той когорте современных исследователей, что склоняются к оправданию Жиля, полагая что материалы процесса были сфабрикованы его врагами, и все дело состоялось исключительно благодаря массовому лжесвидетельству. Стараясь всеми силами обелить «подзащитного», Байяр находит оправдания всем его действиям (даже — добавим от себя крайне сомнительным). Однако, при всей спорности изложения книга написана со всей добросовестностью, и изобилует сведениями, касающимися времени, окружения и религиозных суеверий, сопровождавших жизнь нашего героя. Рекомендуется к прочтению всем, кто заинтересован в теме.
- Abbé Eugène Bossard Gilles de Rais, Maréchal de France dit Barbe Bleu. — Paris: H. Champion, 1886. — 638 p.
- Аббат Эжен Боссар «Жиль де Рэ, маршал Франции, прозванный Синей Бородой». Речь идет о раритетном издании, по сути дела, одной из первых полных биографий маршала Жиля де Рэ. Несмотря на то, что аббат Боссар для своего времени работал с исключительной добросовестностью, собрав все сведения, какие только мог найти в королевских архивах, книга требует осторожного к себе подхода. Дело в том, что в последние годы ХХ века, и соответственно, первое десятилетие века нашего, всплыло множество документов, распыленных по множеству семейных и провинциальных библиотек, к которым у о. Боссара при всей его добросовестности не было доступа; в результате, даже сами по себе факты, изложенные в этом издании, не всегда соответствуют современной точке зрения. Помните, без перекрестной проверки эту работу использовать нельзя. Однако, она по-прежнему остается исключительно ценной, так как содержит подлинные протоколы Церковного процесса Жиля де Рэ.
- Matei Cazacu Gilles de Rais. — Paris: Tallandier, 2006. — 382 p. — ISBN 978-2847342277
- Матеи Казаку «Жиль де Рэ». Матеи Казаку, французский исследователь румынского происхождения, доктор исторических наук, палеограф, архивист, известен своим скрупулезным отношением к исследуемому материалу. Результаты поисков в провинциальных и аристократических семейных архивах позволили ему открыть и сделать достоянием исторической науки многие ранее неизвестные документы, касающиеся как самого барона де Рэ, так и его семьи и окружения. Также полагая барона преступников и детоубийцей, Казаку занимает очень сдержанную позицию, представляя читателю самому решить, насколько подобный взгляд заслуживает доверия. Кроме собственно биографии Жиля, книга содержит сведения о посмертных легендах, связанных с хозяином замка Тиффож, развитием в фольклоре образа Синей Бороды, многочисленными фотографиями и документами. Рекомендуется к прочтению либому, кто желает вновь взяться за биографию барона. Единственное, пожалуй, замечание, состоит в том, что Казаку, как впрочем, многие архивисты нашей эпохи обрушивает на голову читателю огромное количество имен и цифр, однако, при небольшом терпении, преодолимо и это. Автор данного исследования считает монографию Казаку одной из лучших и самых полных в том, что касается биографии и окружения барона Жиля де Рэ.
- Yves Coativy La Bretagne ducale: la fin du Moyen Âge. — Plouédern: Editions Jean-paul Gisserot, 1999. — 126 p. — ISBN 978-2877473804
- Ив Коативи «Бретань во времена герцогства, конец Средневековой Эры». Ив Коативи, профессор университета Западной Бретани, действительный член Общества Бретонских и Кельтских Исследований, хорошо известен в университетской среде как выдающийся медиевист, автор нескольких книг, посвященных истории, культуре и монетам бретонского герцогства. В нашем случае, его книга использовалась исключительно как справочник, для воссоздания картины раннего этапа бретонской истории.
- Jacques Heers Gilles de Rais. — Paris: TEMPUS PERRIN, 2005. — 249 p. — ISBN 978-2262023263
- Жак Хеерс «Жиль де Рэ». Жак Хеерс, или на французский лад, Жак Ээр, глава отделения медиевистики в Сорбонне (Париж) известен как автор нескольких интереснейших монографий, посвященных людям этого времени, оставившим заметный след в истории. Что касается маршала де Рэ, Хеерс настроен к нему чрезвычайно строго, представляя, если угодно, самое радикальный взгляд на жизнь и и преступления барона де Рэ. Хеерс полагает своего героя полнейшим ничтожеством, поднявшимся до определенных высот исключительно благодаря заступничеству королевского фаворита, бездарным воякой, и конечно же, преступником без всяких разговоров. С подобной точкой зрения можно соглашаться или спорить, но книга, о которой идет речь написана интересно и неоднозначно, и полна документальных свидетельств и авторских трактовок произошедшего.
- Philippe Reliquet Le Moyen Age: Gilles de Rais. Maréchal, monstre, martyre.. — Paris: PIERRE BELFOND, 1882. — 282 p. — ISBN 978-2714414632
- Филипп Релике «Средние века: Жиль де Рэ. Маршал, монстр, мученик.». Автора интересует не столько биография нашего героя (и без того отлично известная современному французскому читателю), сколько время и окружение, в котором пришлось жить и действовать маршалу де Рэ. Уделяя собственно жизни барона де Рэ очень скромную часть своего произведения, автор приводит интереснейшие сведения касательно алхимии, колдовства, истории феодализма и основных классов общества той эпохи, работе церковного процесса как такового, и т. д. Будучи твердо убежден, что Жиль действительно был виновен в тех преступлениях, которые ему инкриминировал Нантский религиозный и светский суд, автор задается вопросом, каким образом и почему в заданной среде, в заданное время мог появиться и расцвести пышным цветом феномен Жиля де Рэ — убийцы и педофила.
© Zoe Lionidas (text). All rights reserved. / © Зои Лионидас (text). Все права сохранены.
