Жиль де Рэ - маршал Синяя Борода/Глава 3 Алхимик

Версия 22:10, 25 февраля 2015

Как вода сквозь пальцы…

Документ о продаже поместья, с печатью и подписью Жиля. - Музей земли Рэ - Бургнеф-ан-Рэ, Франция.

В 1435 году король Карл в соответствии с ходатайством Рене де ла Сюза, кузенов Жиля – Ги и Андре де Лаваль-Лоеаков, а также их матери, Анны де Лаваль, на большом совете в Анжере, своим приказом наложил интердикт на земли Жиля де Рэ. Отныне барон «ославленный как транжира и мот» не имел права спускать с торгов родовое наследие, в то время как никто не имел права входить с ним в торговые сделки по этому поводу. Парламенту было поручено отыскать и определить некоего надзирателя, в обязанности которого входило управлять тем скромным остатком замков и земель, которые еще находились в руках нашего героя. Капитанам крепостей, ему принадлежащих, запрещено было передавать их в чужие руки «под каким бы то ни было предлогом». По сути дела, за шесть лет с небольшим, наш герой умудрился спустить с молотка 41 замок, и не меньшее количество сеньорий, пахотных земель и прочих угодий, ситуация зашла так далеко, что он продал в Близоне поместье собственного отца, что вызвало у его деда приступ гнева (кстати говоря, вполне оправданный!).

Их покупали все кому не лень, как жаловался в своем представлении Рене де Сюз, к торговым сделкам подобного рода наш герой относился с преступной беспечностью, не замечая того, что ему зачастую не доплачивали, или сильно задерживали требуемые суммы, порой вместо денег в оплату давалась золотая и серебряная посуда или прочие ценности, которые тут же спускались ростовщикам за полцены. Полный список покупателей и внесенных (и задержанных) сумм в замечательной монографии Матеи Казаку, полностью отданной жизненному пути нашего героя, занимает без малого две страницы убористого текста. Мы не будем перечислять их здесь, заметив лишь, что покупателями становились всекому не лень – епископы, капитаны низшего ранга, Жорж де ла Тремуйль собственной персоной, и прочие. Наследство, как нельзя вовремя полученное от деда несколько поправило ситуацию, однако, для неуемных аппетитов нашего героя даже это денежное вливание было каплей масла на раскаленной сковороде.

«Мемуар наследников» Жиля де Рэ со всей скрупулезностью, присущей юридическому документу, перечисляет «пять порочных страстей» покойного барона, в конечном итоге приведшие его к разорению и гибели. Воспользуемся этим списком.

Война не щадит ни победителей, ни побежденных

Военное столкновение и грабеж мирного населения. Неизвестный художник «Война и грабеж» — Робер Гаген «Деяния и речи французов». - Ed. précieuse - f. 212. - ок. 1480 г. - Муниципальная библиотека. - Труа, Франция

В первую очередь, наступившей катастрофе немало поспособствовала война. Если верить т.н. «мемуару» наследников Жиля, составленному уже после его смерти, начало этих безумных трат приходится именно на то время, когда барон де Рэ за свой счет набирает немалый отряд пеших и конных воинов, которых приходится экипировать за свой счет, обеспечивать продовольствием, медицинской помощью, да еще и жалованием. Займемся немного математикой. Сосед и постоянный соперник Жиля, Жан де Бюей (да-да, тот самый, что оказался у него в плену во время короткой стычки, и затем на столь же короткое время захватил, и потерял крепость Сюлли), остался в истории как автор «Юноши» - назидательного романа для молодых аристократов. В этом произведении нашлось место и для нашего героя; в согласии с обычаем тех лет персонажи нравоучительных произведений носят древнегреческие имена, и Жиль де Рэ оказался в нем выведен под псевдонимом «Кратор». Так вот, по уверению автора, Кратор в бытностью свою капитаном Сабле командовал отрядом в 100 «копий», 300 лучников и 200 пеших воинов. Здесь надо пояснить, дорогой читатель, что «копьем» на языке того времени называлась боевая единица, состоявшая из тяжеловооруженного конника, его оруженосца и слуги (иногда нескольких слуг). Напомним, что тяжелая конница в те времена была важнейшим родом войск, по мощи своей сравнимым с современными танками. Напомним, что Рене де ла Сюз в своем «Мемуаре» говорит о «двухстах конниках или около того, не считая всех прочих». Эта цифра не противоречит уже приведенной, т.к. считает лишь рыцарей и конных оруженосцев.

Итак, по самым скромным подсчетам, под началом у Жиля было до 800 человек. Месячное жалование рыцаря-баннерета во времена Столетней войны составляло до 30-69 турских ливров, благородный юноша, еще не имевший рыцарского посвящения (т.н. оруженосец) обходился в 18-30 ливров, простой латник – 12-15 ливров, лучник или пехотинец – 5-10 ливров.

Таким образом, за один только месяц наш герой был вынужден из собственного кармана выплачивать до 36 тыс. золотых ливров в месяц на содержание ста «копий», и плюс к тому от 15000 до 3000 ливров лучникам, от тысячи до двух тысяч ливров пехотинцам, иными словами, от 38 500 до 41 тысячи ливров ежемесячно. Кампании длились обычно в течение нескольких месяцев в году; по их окончании, войска распускались и набирались вновь по мере необходимости. Так например, та самая, незабвенная кампания 1429 года, которую Жиль провел вместе с Жанной, продолжалась с февраля (или начала марта) вплоть до сентября. Как мы помним, Рене де ла Сюз приводит еще большую цифру – 200 конников, не считая всех прочих.

Опять же, по обычаю времени, дворянин должен был воевать за собственные деньги вплоть до окончания той или иной кампании, и лишь потом предъявить королевскому казначею требуемый к оплате счет. Но – как обычно, дьявол кроится в деталях, казна платила с сильным запозданием, и сумма покрывалась только частично. В нашем случае король покрывал около 20 тыс. в год; этих денег было недостаточно даже для того, чтобы покрыть издержки за один месяц военных действий. Порой суммы, полученные от казны были просто смехотворны, в частности, в благодарность за взятие Жаржо нашему герою выделено было из казны тысячу ливров «дабы покрыть великие расходы, им понесенные и отданные, каковые он (т.е. Жиль) счел нужным совершить… в согласии с королевским приказом, в оплату большого отряда латников и стрелков, каковые привлечены были к королевской службе в армии Девы, дабы таковым образом принудить и привести к повиновению сказанному сеньору город Жаржо, удерживаемый англичанами». Как несложно убедиться, дорогой читатель, этой суммы не хватило бы даже для оплаты трех «копий» в течение одного месяца…

Геральдические табарды были, как правило, богато украшены, и стоили дорого. Жан Фуке «Рыцарь, преклонивший колени перед богородицей с младенцем» (фрагмент) — «Часослов Симона де Вари» - Getty, f.2v - ок. 1455 г. - Центр Гетти. - Лос-Анжелес, США

Надо сказать, что барон де Рэ не был одинок, привычка жить что называется, не по средствам, была одной из величайших проблем дворянского сословия во времена последних двухсот лет Средневековья. Однако, если во времена Карла VI этот недостаток щедро восполнялся королевской казной (а порой и королевскими налогами, которые тот или иной регент попросту присваивал себе), новый король раз и навсегда положил конец подобной практике. Несомненно, экономия была необходима для монарха, постоянно вынужденного ограничивать себя во всем, однако, разница между необходимым для продолжения войны количеством средств и возможностью (точнее – невозможностью) таковые изыскать, с неизбежностью приводила к тому, что дворянские войска вынуждены были существовать за счет населения, изо дня в день занимаясь грабежом и вымогательством. Командующие и сами не брезговали присваивать себе драгоценности и деньги, попадавшие им в руки после разграбления богатого города, селения, а порой и монастыря; а также имели привычку смотреть сквозь пальцы на бесчинства рядовых солдат. Жертвами военного разбоя становились как враги так и друзья, населения местности, которую защищали, и равным образом, население вновь завоеванных территорий.

Кроме непосредственно грабежа (а солдаты не гнушались даже одеждой своих жертв, не говоря уже о домашней утвари, скотине и птице), прибыльным делом считалось захватывать в плен женщин и детей, требуя за них немалый выкуп; если таковой не поступал вовремя, или плата вносилась в недостаточном количестве, заложников без лишних разговоров, вешали на ближайшем дереве. Хорошо зарекомендовали себя накладывание дани на города и селенья, похищение священников и монахов, и наконец, разграбление церквей, откуда можно было добыть драгоценные кресты, ларцы для гостий, золотые и серебряные оклады, и редкостные книги в драгоценных переплетах. Жалобы на солдатские насилия и бесчинства дождем сыпались в королевскую канцелярию; и надо сказать, по окончании военных действий случалось, что особенно злостных вымогателей хватали, прилюдно судили для острастки всех прочих, конфисковывали имущество в пользу пострадавших, а самих преступников с позором вешали. Однако, если у разбойника находились влиятельные покровители при дворе, дело спускалось на тормозах; виновный получал королевское прощение, и справедливость, как то часто бывала во все времена, оставалась только бумажной декларацией. Надо сказать, что войска Жиля де Рэ не отличались в этом плане от всех прочих. Что думал об этом сам барон? Мы можем с уверенностью судить об этом по уже упомянутому роману «Юноша», где Кратор горько жалуется, что с дорогой душой оставил бы в покое население, но денег нет, а война стоит безумно дорого!

Повторим, что Жиль был не первым и не последним, и всего лишь пополнил собой череду разоренных дворян, во множестве толпившихся при дворе в ожидании милостей и подачек. Жизнь не по средствам – это был настоящий бич той эпохи, старая аристократия уничтожала саму себя, в конце Средневековой эры подобное зло едва лишь давало о себе знать, но через несколько веков оно станет одной из важнейших причин Великой Французской революции, которая уже окончательно сметет одряхлевшее сословие с исторической сцены.

Итак, в случившемся следует обвинять королевскую скупость, и равнодушие? Отчасти да. Однако, сам Жиль был виновен не менее того. Обратимся к фактам. 1433 год. Последняя боевая кампания, в которой принимает участие маршал Франции. Королевское войско возглавляет Ришмон, незадолго до того вернувший себе королевскую милость. В походе принимает участие цвет французского дворянства той эпохи: Карл Анжуйский, сын королевы Иоланды, Жан де Бюей, сиры де Брезэ и де Коэтиви (заговорщики, свергшие власть де ла Тремуйля). Здесь же рядом с Жилем находится второй маршал Франции, де Риё, герцог Алансонский, бывший когда-то начальником военного штаба Жанны, в походе принимает участие также кузен нашего героя – Андре де Лаваль-Лоеак. Целью становится крепость Силье-ле-Гильом, как мы помним, наследственное достояние Анны де Силье, второй жены Жана де Краона; родина кузена и закадычного друга нашего героя – Жиля де Силье, о нем мы еще немало поговорим в будущем. Кажется, барон де Рэ должен был проявить себя наилучшим образом, но – ничего подобного. Как было уже сказано выше, два войска долго стояли друг напротив друга, не решаясь вступить в схватку, затем англичане отошли в Сабле, и выждав три дня, неожиданным ударом захватили крепость. Жиль в этом походе проявил себя столь плохо, что, как мы опять же помним, король в сердцах посоветовал ему сложить с себя маршальское звание.

Жиль явно теряет интерес к войне, и в то же время его отряд обращает на себя внимание особенно роскошным платьем. Жители Мэна (в Анжу), через чьи земли прошла маршем королевская армия, позднее вспоминали, что солдаты «монсеньора де Рэ» привлекали взгляд дорогими и пышными «ливреями». Речь идет о платье, предшествовавшем современной униформе. Обычаи времени требовали, чтобы солдат, идущий в бой, носил на своем сюрко знаки отличия сеньора, на службе которого состоял, это было необходимо для того, чтобы в горячке боя отличать своих и чужих. Жиль, как раз в это время получивший наследство деда, развернулся во всю ширь своей не знающей ограничений натуры. Рене де ла Сюз в «Мемуаре наследников» идет еще дальше, утверждая, что его (к тому времени уже покойный) старший брат не успокоившись на том, требовал, чтобы его солдат два или три раза в год обшивали с головы до ног, не забыв кроме того снабдить их столь же новыми и красочными геральдическими «ливреями» в замен истрепавшихся в боях. Так кто же был виноват, читатель, в разграблении местного населения и денежных проблемах, которые довели нашего героя до того, что ему пришлось (по собственной воле или по необходимости) бросить своих людей прямо во время похода? Скупость королевской казны, или во многом его собственные наклонности? Создается впечатление, что наш герой, с юных лет избалованный чужим вниманием и даже восхищением, постоянно жаждал того и другого. Подспудно ощущая, что его звезда начинает меркнуть, и двор, привыкший восхищаться лишь победителями и богачами, постепенно к нему охладевает, барон де Рэ, как то кажется автору, отчаянно пытался вернуть упущенное, создавая атмосферу восхищения уже искусственным образом. Результат не заставил себя ждать. Война поглотила все как бездонная дыра, залатать которую было уже нечем.

Благочестие, для себя и для внешнего зрителя

Мир церкви

Крипта часовни Св. Людовика. - Сен-Шапель, построенная около 1242-1248 гг. - Париж, Франция

Нет сомнений, что военные расходы стали важнейшей причиной случившегося, и Жилю можно было бы поставить в заслугу то, что он разорился на службе Франции, спасая свою страну от чужеземного нашествия. Но к сожалению, это лишнь начало. Повторимся, что Жиль де Рэ показал себя выдающимся транжирой, в изобретательности и умении швырять деньги на ветер ему просто не было равных. Прибавьте к этому полное невежество, и главное,отсутствие всякого желания рачительно управлять своими огромными имениями. У нашего героя, в тридцать лет была все таже душа мальчишки-подростка, желавшего окружить себя атмосферой бесконечного праздника, шума, красок, для достижения этой цели не жалевшего никого и ничего. Для удовлетворения подобных аппетитов нужна была по меньшей мере королевская казна, ввиду отсутствия таковой, барон де Рэ пришел к неизбежному концу. Продолжим список его трат.

Католическая церковь – это маленький мир, как и полагается по христианскому учению, разделенный на три яруса. Купол, высокие колонны, хоры – есть воплощение небес, трона Христа-Спасителя, ангельских хоров, окружающих вечный престол, и столь же вечного круговорота небесного свода. Всмотритесь в стройные своды готического собора. Вот он Христос – замковый камень, к которому сходятся со всех сторон золоченые балки, между которыми трепещут белые крылья серафимов или горят золотые звезды на темно-синем покрытии потолка. От сводов вниз открываются стрельчатые окна, разделенные витражами на огромное количество разноцветных сот, так что весь первый этаж буквально купается в цветных лучах, бьющих со всех сторон. Господь есть свет! Высший уровень, на который можно подняться с земли есть хоры, на которых во время службы поют мальчики или взрослые монахи и дьяконы. Акустика церкви такова, что звуки голосов, отражаясь от свода, заполняют церковь от края до края.

Сен-Шапель - Земля. Христос во славе своей. - Сен-Шапель, построенная около 1242-1248 гг. - Париж, Франция

Первый этаж, куда собственно можно попасть с улицы есть Земля. У входа посетителя встречает чаша со святой водой; в старых церквях ее порой держит гримасничающий чертенок – дополнительное напоминание верующим об опасностях, которым они постоянно подвержены в земной жизни. Здесь стоят скамьи для молящихся, и перед ними пространство замыкает огромный алтарь, кованый или деревяный, но всегда блестящий от позолоты, украшенный многочисленными иконами и скульптурными группами, изображающими Христа, Богородицу, праведников и святых. Многочисленные боковые нефы скрывают маленькие капеллы, где рядом с небольшими скульптурными иконостасами вечно теплятся лампады и свечи во здравие живых, в поминовение мертвых, во излечение больных; и в полумраке, у внешних стен прячутся исповедальные кабинки. Католическая церковь всегда имеет форму короткого креста, или если угодно, человека, раскинувшего в стороны руки, здесь, на первом этаже земное особенно явно смыкается с небесным блаженством и муками ада.

Крипта, глубокий нижний этаж есть воплощение подземного мира. Его не следует однозначно отождествлять с адом; подземелье скрывает корни всего живого, отсюда берет свое начало видимый мир, на который в свою очередь опираются небеса; последнее воспоминание о Мировом Дереве языческих религий. Здесь, как правило, располагаются деревянные или каменные статуи Черных Богородиц, обязательно в золоченом одеянии, с младенцем Христом на коленях. Это – прародительницы всего живого, праматери мира и человека. В крипте всегда царит тишина, настолько глубокая, что шаги человека грохотом отзываются в ушах. Сюда спускаются для молитвы и размышления, как правило, духовные лица, мирянам вход в крипту чаще всего закрыт. XV век – время пламенеющей готики, каменных кружев, стреловидных шпилей, отважно штурмующих небеса, церквей, похожих скорее на вдохновенные фантазии кондитеров из безе и зефира, чем собственно на архитектурное творение. Церкви XV века поражают своим богатством и бьющей в глаза роскошью отделки, золото, серебро, многоцветный мрамор, усыпанная драгоценными камнями утварь, роскошные одежды клира – слова незабвенного Сугерия, что никакая роскошь не достаточна во имя прославления имени Божьего в последние времена Осени Средневековья сумели найти свое зримое, полнокровное воплощение.

Сен-Шапель - Cводы. Звездчатый потолок. - Сен-Шапель, построенная около 1242-1248 гг. - Париж, Франция

Католическая церковь была также певческой школой. Здесь создавались по-настоящему огромные хоры из талантливых мальчиков или молодых монахов, под руководством опытных капельмейстеров. (Вспомним также, что в эти времена итальянцы ввели новую моду - кастрирования одаренных юношей с тем, чтобы те на всю жизнь сохранили особое, соловьиное сладкоголосье). XV век – время рождения нового распева, многоголосого и сложного, ознаменовавшего собой новые поиски в музыке, характерные для Северного Возрождения. В сравнении с простой и строгой старинной музыкой, эти новшества многим казались слишком недопустимым фокусничеством, фривольностью, едва ли не граничащей с ересью, но, как то часто бывает, единичные голоса морализаторов и святош терялись в хоре единодушного одобрения.

Жестокий век всегда исключительно сентиментален; эту истину не мог понять аббат Боссар, первый биограф Жиля, так и не сумевший самому себе внятно объяснить, как суровый солдат, а возможно, садист и убийца, мог одновременно быть ревностным прихожанином и глубоко верующим человеком. На самом деле, перед нами хорошо известный закон психологии: потревоженная совесть насильника и грабителя подспудно мучает своего хозяина и требует искупления, которое благополучно находится в медной монетке, поданной нищему, многочасовых молитвах и епитимьях, которые вроде бы искупают все содеянное ранее. Не нужно далеко ходить, XIX век, «нагулявший жирок на работорговле и детском труде» грешил тем же самым слезливым сентиментализмом. Известно, что плантаторы и заводчики, при необходимости, обрекавшие на голод, потерю здоровья, а порой и жизни сотни семей, обливались слезами над «Лавкой Древностей». Как известно, книги в те времена доставлялись в Соединенные Штаты пароходной почтой, причем крупный роман обычно печатался частями, и чтение растягивалось до полугода. Очередная часть «Лавки» закончилась болезнью юной героини, и вот, на причал, на встречу очередному книговозу высыпала огромная толпа, и все голоса объединились в едином крике: «Маленькая Нелл жива???», Еще один подобный персонаж, предводитель ирландского восстания, палач и вешатель, пораженный горем из-за смерти ангельского ребенка, задыхаясь от слез швырнул книгу в окно. Фашиствующие молодчики Третьего Рейха также не отставали, умиляясь детям и котятам, (напомним, что Гитлер был вегетарианцем, и трепетно любил животных!). Итальянские мафиози во время постановки чувствительных пьес прижимают насквозь вымокшие платки к распухшим, бульдогообразным физиономиям…

Остановимся, читатель. Да простится мне это несколько длинное отступление, оно было необходимо, чтобы в достаточной мере погрузить вас в атмосферу века, и сделать понятным дальнейшее изложение.

Машкульская часовня во имя Невинноубиенных Младенцев

Литургические облачения духовенства шились из дорогих тканей, и дополнялись золотом и драгоценными камнями. Жан Бурдишон «Святой Николай Мирликийский» — «Большой Часослов Анны Бретонской» - Latin 9474 f. 183v - ок. 1510 г. - Национальная библиотека Франции. - Париж

1433 год. Потеряв любимого деда, Жиль все чаще задумывается о суетности жизни. В детстве смерть воспринимается как нечто далекое и малопонятное; все умрут, а я останусь! Смерть в горячке боя была доблестью и гарантией посмертной славы, и к слову сказать, войны XV века были, как ни смешно звучит, куда менее опасны чем современные. Противники старались не убивать друг друга, но брать как можно большее количество пленных, так что головной болью скорее становились деньги: где и как собрать нужный для свободы выкуп?.. И вот сейчас смерть заглянула в окно, и отмахнуться от нее было уже невозможно. В первый раз в жизни, барон де Рэ серьезно задумался о том, что сам не вечен. Проблему следовало решать, и он взялся за решение со всем присущим ему размахом.

Замковая молельня и собственный клир, обслуживающий религиозные потребности хозяев и прислуги, вполне вписывались в реалии века, здесь наш герой не изобрел ничего необычного. Другое дело, что отныне во всех своих путешествиях и перемещениях он будет брать эту немалую свиту с собой, и конечно же, за собственные деньги.

1434 год, весна. Бывший фаворит, а ныне опальный придворный де ла Тремуйль, пытаясь вернуть себе хотя бы часть утраченного влияния, возглавляет поход против бургундского герцога, осадившего крепость Грансе, в которой заперся герцог Бурбонский, со своей стороны, поддерживающий бывшего фаворита. Стремясь пополнить свои войска опытными полководцами, Тремуйль уговаривает барона де Рэ, к этому времени практически отошедшего от дел, принять участие в новом походе. Жиль соглашается явно нехотя, отговаривается отсутствием средств, однако бывший фаворит немедленно предоставляет ему в заем 10 тысяч золотых реалов, предварительно заручившись гарантиями короля Карла VII, что эта сумма будет ему возвращена. Надо сказать, что часть этих средств поступает в виде золотой и серебряной посуды и прочей утвари, которую приходится закладывать ростовщикам едва ли не за половину ее реальной стоимости. Жиль выступает в поход, но, как уже было сказано, откровенно тяготится военной жизнью. Не доведя дело до конца, он передает командование младшему брату, в то время как сам отбывает в Пуатье.

На пути его следования лежит Анжер, где, по словам хроникера «Во Франции не было церкви, где служба Господа нашего была бы проникнута величайшим благолепием, а гимны, антефоны, и прочее церковное пение, исполнялось бы с таковой торжественностью и душевной искренностью, и веь церковный ритуал являл бы собой столь несказанный образец великолепия…» Известно, что король Карл VII не пропускал ни одной мессы в анжерской церкви, и наш герой, прекрасно знавший этот город, также не мог не побывать в его главном религиозном центре. Посему, не исключено, что именно Анжер послужил отправной точкой для очередного шага, столь же губительного, как и первый.

15 августа 1434 года. Капитул церкви Сент-Илер (Пуатье) избирает Жиля почетным каноником. Опять же, в подобном избрании нет ничего необычного с точки зрения тогдашних нравов. Капитулы имели обыкновение назначать «светскими канониками» тех или иных военачальников, отличившихся в битвах за город или его окрестности. Надо сказать, это была должность скорее почетного, чем властного характера. Светский каноник имел право присутствовать на заседаниях капитула, порой – в особенном, торжественном платье, принимать участие в обсуждении и голосовать наравне со всеми прочими. Удивительно другое. Церковь Сент-Илер де Пуатье славилась своей исключительной строгостью к выбору светских каноников, вплоть до того самого момента, подобной чести удостаивались только герцоги Аквитанские. Посему, назначение на эту более чем почетную должность Жиля де Рэ объяснения не имеет. Документы молчат. Жиль прибыл сюда со всей своей огромной свитой, захватив с собой все, вплоть до «органа, каковой несли на руках шесть человек» - горько жалуется Рене де ла Сюз в «Мемуаре наследников». Однако, для нашего героя подобная «честь», как и следовало ожидать, имела более чем разорительное продолжение.

Любая церковь в XV в. обязательно была школой литургического пения. Неизвестный художник «Поющие монахи» — «Псалтирь с добавочными молитвами на французском языке» - Additional 28681 f. 116v - ок. 1265 г. - Британская библиотека. - Лондон

Нам неизвестно, в тот ли самый момент Жилю пришла в голову идея выстроить в своих владениях часовню, не уступающую по роскоши убранства и торжественности службы то, что он видел в Анжере и Пуатье, однако, документы утверждают, что именно в этот для себя торжественный день, облачившись в одеяние каноника, маршал Франции выбрал для себя двух молодых людей, обладавших особенно чарующими голосами, и торжественно посвятил обоих в пребендарии своей личной церкви, назначив им соответствующее новой должности содержание. Этими двумя были Андре Бюше, уроженец Ванна, который, согласно документам процесса, как минимум дважды, поставит своему господину мальчиков для удовлетворения его извращенных желаний. Вторым был Жан из Ла Рошели, прозванный Соловьем. Уговорить его перебраться в Рэ было не так-то просто, и Жилю пришлось прибегнуть ко всем возможным убеждениям, включая пожизненный дар, состоящий из поместья в Ла Ривьере и столь же пожизненной ренты в 200 экю для родителей мальчика.

Мы с точностью не знаем, когда была заложена знаменитая машкульская часовня во славу Невинноубиенных Младенцев. «Мемуар наследников» пространно описывае эту «часовню с хорами», выстроенную бароном де Рэ на собственные средства. Кроме самого здания, для того, чтобы божественная служба шла с должным великолепием, Жиль прикзал набрать для нее хор и оркестр из 25-30 музыкантов и певчих, «как то детей, капеланов, молодых клириков и прочих, коих он (т.е. наш герой), обеспечивал жалованием, пенсиями, оплачивал их расходы, и брал с собой, ежели ему приходилось путешествовать по этим землям, каковыхже духовных лиц он одаривал конями, закупленными по дорогой цене… и также, ради сказанной же часовни, постоянно содержал у себя до пятидесяти человек с равным количеством лошадей ». Надо сказать, что подобные расходы были явно не по возможностям аристократу второго ранга, пусть даже очень богатому; здесь требовалась герцогская, а еще лучше – королевская казна. Для сравнения скажем, что даже высшая знать (в частности, герцог Луи Анжуйский, Жан Алансонский и собственный сеньор барона де Рэ – Жан Бретонский имели в своих часовнях персонал как минимум вчетверо меньший, чем тот, которым располагал наш герой. Вы думаете, это все, читатель? К сожалению, нет.

Если для простоты изложения мы опустим весь высший часовенный клир, находившийся опять же на содержании беспечного барона, начиная с личного епископа и декана (мессира де ла Ферьера), и заканчивая целой армией архидьяконов, каноников, коадьютеров, простых клириков, духовника, и даже собственного церковного казначея – Ле Блона, нам придется еще перечислить несметное количество одеяний «длинных в пол», из алого сукна, подбитых куньим, беличьим, или иным дорогим мехом, богато расшитых золотой и серебряной нитью с вышивкой и накладными украшениями. Но и этого неуемному барону было мало. Из раза в раз он докучал святому отцу просьбами разрешить его личным священникам «носить митры сходные с теми, каковые наличествуют у прелатов и каноников церкви в Лионе» - причем каждая просьба, как несложно догадаться, подкреплялась дорогими подарками. Сама часовня также требовала денег, денег и еще раз денег на богатую лепнину, скульптуры, литургические чаши и блюда, золотые кресты, канделябры, златотканый шелк, органы и музыкальные инструменты… вы еще не устали, читатель? Обнаружив где-либо ребенка или взрослого, обладающего особенно чарующим певческим голосом, барон де буквально терял покой и сон и не успокаивался, пока ему не удавалось залучить талант к себе к часовню. Глубоко религиозного по натуре Жиля завораживало церковное пение, закрыв глаза он представлял себя в раю, в окружении ангельских хоров. Не забудем также, что наш герой был тонким знатоком и ценителем религиозной музыки, а деньги… да Бог с ними с деньгами, казна все еще казалась бездонной.

Всевозможная церковная утварь из золота, серебра и ценных материалов могла использоваться владельцем замка в качестве средства помещения капитала. Неизвестный резчик «Ковчежец с изображением Богородицы и Христа» — Золоченое серебро. - ок. 1324-1326 г. - Лувр, Париж

Несомненно, у автора возникает немалый соблазн провести бросающуюся в глаза параллель между растлением и убийствами детей, за которые будет осужден маршал де Рэ, и библейским Избиением Младенцев, во имя какового события была освящена машкульская часовня. Однако, подобную теорию все же следует считать чересчур смелой. Как было уже сказано, в сверхсентиментальном XV столетии, культ Невинноубиенных во Франции получил огромный размах. Во имя евангельских младенцев строились десятки (если не сотни) церквей и часовен; самая известная из них – Парижская – дала свое имя огромному кладбищу, где вплоть до Нового Времени хоронили именитых горожан. Мистерия Невинноубиенных была излюбленным зрелищем людей этого века. Документы хранят молчание, касательно того, исполняла ли ее также личная труппа Жиля де Рэ (об этом актерском объединении мы более подробно поговорим в следующем разделе), однако с доскональностью известно, что из раза в раз ее ставили в крупнейших церквях и соборах страны, королевских и аристократических отелях, и наконец, под открытым небом, для развлечения городской толпы. Помпезное представление, хотя и не требовало сложных костюмов и театральных машин, могло затягиваться на несколько дней, как правило, его постановка приходилась на Рождественнские или Троицкие праздники. Мистерия начиналась с грозного предупреждения Иосифу «дабы он, забрав Мать и Младенца» спасался бегством в Египет». Дальше следовал поспешный отъезд Святого Семейства, приход Волхвов к Ироду, благовестие о Рождении Царя Иудейского, и собственно резня в Иерусалиме, устроенная по приказу свирепого тирана, тщетно пытавшегося таким образом извести Того, кто казался ему соперником в борьбе за власть. Над замолкшей толпой, заканчивая Мистерию неслись рыдания и вопли Рахили, праматери еврейского народа, и звучали страшные в своей неотвратимости слова пророчества Иеремии «Глас в Раме слышен и рыдание, и вопль великий. Рахиль плачет о детях своих, и не хочет утешиться, ибо их нет…»

Так или иначе, машкульская часовня стала еще одной бездонной дырой, куда рухнуло огромное состояние барона. За неимением точных данных, можно, конечно же спорить, сколь болезненной для его кармана было подобное строительство, и затем постоянные денежные вливания для поддержки должного «благолепия» церковных служб. Можно согласиться с Жаком Хеерсом, что пышное убранство домашних церквей для аристократов того времени было таким же способом демонстрации могущества и богатства, как дорогая одежда или золотая и серебряная посуда на пиршественном столе. Более того, часть подобных вложений предсталяла из себя некий средневековый «банк», из которого вклад изымался так же просто, как и вкладывался. Пышные одежды священников, дорогие книги и литургическую утварь при необходимости можно было легко пустить с молотка, как то проделывал, к примеру, Людовик Анжуйский. Однако, без всякого сомнения, можно утверждать, что строительство машкульской часовни внесло заметную трещину в семейство Лавалей, и нанесенные обиды никогда не будут искуплены до конца. Начать следует с того, что предусмотрительный Жиль, желавший (опять же по обычаю времени), чтобы службы на помин его души продолжались в течение сотен лет, около 1435 года составил духовную грамоту (или говоря современным языком, завещание), в котором отдавал часть своих огромных владений епископу Нантскому, другую часть – герцогу Бретонскому, причем оба властителя, светский и духовный, в обмен должны были выступить гарантами неприкосновенности прав его дочери, Марии, а также того, что службы в церкви будут совершаться и впредь, и «сказанные клирики и канторы ни в чем не будут терпеть ущерба». Результат подобных телодвижений был предсказуем. Понимая, что огромное достояние старшего брата уплывает из рук, против него ополчился Рене де ла Сюз, призвавший на помощь влиятельных кузеной де Лаваль-Лоеак. Семейная драма продолжала развиваться в королевском суде, куда младший брат, поддержанный обоими кузенами и их матерью, как мы помним, подал иск, с требованием объявить Жиля «растратчиком и мотом», и воспрепятствовать тому, чтобы он и далее транжирил семейное достояние. Вполне можно согласиться, что «Мемуар», о котором у нас уже неоднократно шла речь несколько драматизирует ситуацию, выставляя барона де Рэ в качестве безумца, которого следует остановить до того, как он наделает еще больших бед. Однако, нет сомнений в том, именно в этот, и во все последующие годы, Жиль начнет испытывать серьезные денежные затруднения, которые закончатся для него в инквизиционном суде. Также заметим в скобках, что наш герой своим необдуманным завещанием, сделал второй, и более чем серьезный шаг к своей гибели, по сути дела, заинтересовав герцога (чей отец, как мы помним, много лет тщетно домогался контроля над баронством) и могущественного епископа Нантского в собственной скорейшей кончине. Их обоих мы увидим в качестве судий на процессе Жиля де Рэ. Однако, продолжим, читатель.