Жиль де Рэ - маршал Синяя Борода/Глава 2 Маршал
| ← Глава 1 Барон | "Жиль де Рэ - маршал Синяя Борода" ~ Глава 2 Маршал автор Zoe Lionidas |
Глава 3 Алхимик → |
Для того, чтобы понять дальнейшие события нам, дорогой читатель, придется вернуться на 24 года назад. Нашего героя еще нет на свете, да и отец его пока что молод и не помышляет о женитьбе. Зато этот памятный, 1380 год начинает собой один из самых трагических периодов в истории Франции, вне которого «феномен Жиля де Рэ» вряд ли мог созреть, и уж тем более развернуться во всю ширь своей не терпящей возражений натуры.
Содержание |
От сердцевины клубка…
Юный король и трое регентов
|
Итак, 1380 год. Скоропостижно, неожиданно для всех умирает молодой еще король Карл V Мудрый. В наследство старшему сыну остается Франция, практически очищенная от врага. Англичане оттеснены к самым границам, в их руках все еще остаются сравнительно узкие области на западной границе. Кажется, еще одно усилие, и война готова закончиться победой французов, тем более, что на английском престоле юный Ричард II – самое время поставить точку в затянувшемся споре.
Судьба распорядилась иначе. Старшему сыну короля, названному в честь отца Карлом, в том же 1380 году исполнилось 12 лет. Конечно же, самостоятельно править он не мог, и бразды правления оказались в руках трех королевских дядей. Нам стоит присмотреться к ним поближе.
Старшим из них был Людовик Анжуйский. Умный, красноречивый, храбрый солдат, сжигаемый огнем властолюбия; он с ранних лет горько сожалел о том, что судьба отвела ему роль второго сына короля, и всеми силами пытался исправить эту досадную ошибку. К чести Людовика следует сказать, что он (по-видимому) никогда не покушался на жизнь брата и племянников, но зато обратил внимание на неаполитанский престол, который в скором времени должен был освободиться за бездетностью Джованны I. Королеву обвиняли в убийстве собственного мужа, но, как это обычно бывает, претендентов на престол подобные мелочи не останавливали. Людовику удалось добиться того, что королева официально признала его своим сыном и наследником, но вожделенный престол еще нужно было завоевать. На пути к нему стояли сильные соперники, в первую очередь Карл Дураццо, дальний родственник королевы Джованны (его прабабка Маргарита была сестрой прадеда Джованны Карла II). Для войны требовались деньги, много денег, для создания боеспособной армии и долгого перехода из Парижа в Неаполь. Смерть брата и короля пришлась для Людовика очень кстати, за малолетством племянника старший регент мог сколь угодно запускать руки в королевскую казну. Молва уверяла, что едва лишь старший брат испустил дух, Людовик мошеннически присвоил себе 17 млн. золотых франков из королевской казны, но не удовольствовался этим, и угрожая смертью Филиппу де Савуази, исполнявшему обязанности главного казначея при покойном короле, понудил того выдать золото и серебро в слитках, драгоценности короны, а также золотую и серебряную посуду – немалую часть неприкосновенного запаса, представлявшего из себя резерв французской монархии.
Умирая, король взял с братьев слово, что они отменят т.н. «подымный налог», введенный им в последние годы царствования. Это был по сути своей, чрезвычайный сбор на военные нужды. Историки спорят о том, была ли оправдана подобная мера, или король попросту желал очистить совесть перед неминуемым концом, уже не заботясь о том, как его решение отразится на состоянии страны[1]. Так или иначе, до Парижа новость докатилась в более чем искаженном виде: отмена подымного налога превратилась в кассацию налогов как таковых. Впрочем, дядья нового короля вовсе не собирались исполнять волю покойного, и вместо того, чтобы отменить старый налог, добавили к нему новый. В результате в столице вспыхнул бунт, известный нам под именем восстания майотенов (или молотобойцев), т.к. восставшим удалось взломать двери столичного Арсенала и вооружиться боевыми молотами из свинца[2]. Не без труда Людовик Анжуйский сумел успокоить разбушевавшуюся толпу, в течение нескольких дней не позволявшую новому королю въехать в собственную столицу. Короткий бунт был подавлен, виновные казнены, и старший дядя короля, в сопровождении немалого обоза, везшего награбленную казну, отправился в вожделенный поход.
Назад он уже не вернется. Солдаты Людовика будут терпеть поражение за поражением, сам он в скором времени скончается от болезни, в последнем приступе совестливости завещав свое имущество французской короне, а престол Неаполя уже окончательно и бесповоротно перейдет к его сопернику. Однако, отсутствие этого ловкого политика во многом предопределит дальнейшие неудачи монархии.
Второй из дядьев, Жан Беррийский, прозванный Великолепным, к власти был достаточно равнодушен. Его снедала иная страсть: собрать в своих многочисленных замках самые ценные, самые редкостные, самые удивительные шедевры живописи, книжной графики, скульптуры и ковроткачества; а за недостаточностью таковых, нанять талантливейших мастеров, предоставив им практически полную свободу действий касательно своего ремесла. Надо сказать, герцог преуспел в достижении своей мечты, и действительно, мы можем быть ему благодарны за сохранение и создание удивительно красивых произведений искусства, ставших для нашего времени эталонными образцами северного Ренессанса. С другой стороны, герцогские прихоти требовали безумных трат, удовлетворить которые могла разве что королевская казна. Просвещенный политик, тонкий знаток искусства, щедрый хозяин и меценат, герцог Беррийский был твердо уверен, что низшие классы – да что там говорить, вся страна – существуют единственно для удовлетворения потребностей и капризов его, как королевского сына. Как мы с вами помним, своими неуемными поборами, Жан Беррийский разорил богатейший Прованс, вызвав там нешуточное восстание, которое пришлось подавлять военной силой[3].
И наконец, младший из троих, Филипп Бургундский, прозванный Смелым, действительно был бравым рубакой, заслужившим себе славу на многочисленных полях сражений. Будучи подростком, он до последнего момента храбро защищал отца, Иоанна II, при Пуатье, (по рассказам английских солдат, мальчишеский голос не раз прерывал лязг мечей и копий, предостерегающе крича «Отец, отойдите налево! Отойдите направо!» Также вместе с отцом, юный Филипп оказался в английском плену, однако, в скором времени сумел вернуться. Возможно, только к этому мальчику угрюмый король питал настоящую нежную привязанность.
В любом случае, умея хладнокровно смотреть в лицо смерти, и обладая в полной мере властолюбием старшего брата, Филипп Бургундский был никчемным политиком, жаждавшим власти, но не умеющим ею распорядиться.И уж совершенно беспомощным он себя проявит в среде запутанных придворных интриг. Но об этом мы с вами еще поговорим.
Неудивительно, что при подобных регентах, тянувших каждый в свою сторону, королевство управлялось из рук вон плохо, казна постоянно была пуста (вас это удивляет, читатель?) а юное величество развлекалось оленьей охотой, забавами и пирами. Трое дядьев по вполне понятным причинам желали, чтобы племянник как можно дольше оставался в стороне от государственных дел, однако, как гласит известная пословица, «всему хорошему когда-то приходит конец», особенно если для поддержания этого хорошего не затрачивать ни малейших усилий.
| Регенты короны | ||
|
|
|
| Людовик Анжуйский - Неизвестный художник «Людовик Французский, герцог Анжуйский, король Неаполитанский и Иерусалимский». — Пергамент, гуашь. - Предположительно конец XIV в. - Национальная библиотека Франции, Париж. | Жан Беррийский - Жан Лимбург «Январь» (фрагмент). - «Великолепный часослов герцога Беррийского». — Ms. 65 f. 1 - ок. 1410-1416 гг. - Музей Конде, Франция. | Филипп Бургундский. - Неизвестный художник фламандской школы «Филипп, герцог Бургундский». - Дерево, масло. - ок. 1500 г. - Хофбург, Вена. |
Кружок «мармузетов» и покушение на улице Сент-Антуан
|
17-летний король в достаточной мере возмужал, женился, и наконец-то пожелал править сам. И вот тут-то выплыли на свет божий многочисленные злоупотребления, казнокрадство и произвол обоих дядей. Возмущенный Карл своим приказом немедленно отстранил старшую родню от всех рычагов управления государством. Требования выплатить им вознаграждение за долгую и преданную службу государству остались без внимания. Полагали, что к подобному шагу молодого короля подвиг епископ Лаонский, и оба прежних правителя именно на нем выместили свою досаду. Так это или нет, досконально неизвестно, однако, епископ скоропостижно скончался вскоре после этого. Прямых улик против королевских дядей не было, но никто не сомневался, что от неугодного избавились с помощью яда.
Молодой король был красив, силен и статен, говорили, что он может играючи согнуть подкову. Миниатюра, на которой запечатлена церемония коронации, показывает нам голубоглазого юношу с приятным лицом и густой шапкой золотисто-русых волос. Он уже проявил себя способным полководцем, разбив при Роозбеке войско мятежного Гента. Недавно женившись, Карл без памяти был влюблен в свою молодую супругу – Изабеллу Баварскую. Однако, монотонная государственная служба в скором времени прискучила полному сил юноше, и у государственного руля его группа фаворитов, или как их не без насмешки звали парижане «мармузетов». Душой этого кружка стал Оливье де Клиссон, коннетабль Франции (должность эта приблизительно соответствовала военному министру Нового Времени). Молодые правители всегда радикальны, и программа кружка мармузетов предусматривала ни много ни мало полное преобразование административной и финансовой системы. Забегая вперед, скажем, что ничего из этих благих намерений не было доведено до конца. Возможно, виной тому неопытность самих реформаторов, скрытое противодействие королевской родни, и наконец, тот факт, что правление мармузетов продлилось не более четырех лет. Толчком всему вышеперечисленному стали обстоятельства, которые никто не мог предвидеть.
Младший брат короля Карла, Людовик, герцог Орлеанский, слыл юбочником и гулякой, как не без презрения выразился хроникер Базен «он ржал как конь вокруг прекрасных дам». В подогретой вином мужской компании герцог открыто хвастался, что постоянно крутит романы с девятью, а то и десятью любовницами. Подданные относились к нему настороженно, обвиняя брата короля в том, что он без счета разбрасывает налево и направо государственные средства. Действительно, герцог знал толк в жизненных удовольствиях, в частности, в красивой одежде, его наряды становились легендами. К примеру, на праздник, устроенный королем в честь въезда молодой королевы в Париж, герцог Орлеанский явился в «пурпуэне из алого бархата… на верхней части которого, выше пояса обретались сорок овец и сорок лебедей, шитые жемчугом, притом что к шее каждой овцы прикреплен был бубенец, и каждый лебедь имел таковой же бубенец в клюве». Тщеславный брат короля отличался также немалым честолюбием. Возмужав и заняв свое место в королевском совете вместе с кружком мармузетов, он заполучил в свои цепкие руки власть, и раз почувствовав ее вкус, уже никогда и ни при каких обстоятельствах не позволял оттеснить себя за задний план.
В 1389 году (т.е. все еще за 15 лет до рождения нашего героя), Людовик Орлеанский женился. Его супруга, Валентина Висконти, дочь герцога Галеаццо, без памяти влюбилась в своего ветреного мужа, и чувство это сохранила до конца своих дней. Сам Людовик несмотря на все свои выходки, также очень нежно относился к жене, и потому для обоих стало настоящим потрясением, когда некто неизвестный дунул в уши Валентине всю правду о похождениях ее супруга. Итальянка вспылила, и Людовику пришлось пережить несколько очень неприятных часов. Кое-как успокоив супругу, герцог принялся искать предателя или дурака, столь необдуманно выболтавшего его тайны. Надо сказать, что виновный нашелся почти сразу. Им оказался Пьер де Краон, член герцогского совета, вплоть до того момента пользовавшийся у своего господина полным доверием. Нет, конечно же Людовик Орлеанский знал, что Краон – позер и болтун, однако, даже предположить не мог, как далеко может того завести тщеславие и хвастовство. Вы не зря насторожились, читатель. Этот Пьер де Краон был родным братом воспитателя нашего героя. И он же станет невольной причиной краха французского королевства. Бедняга Жиль! Кажется, над головой нашего героя сошлись все несчастливые звезды, сколько их есть на этом свете. Испорченная кровь Жанны Безумной, эгоистичное и жадное семейство Краонов в качестве воспитателей, к тому впридачу «отравленное наследство» дамы де Шабо, и собственный взбалмошный характер.
|
Но вернемся к нашему повествованию. Итак, взбешенный Людовик, буквально ворвался в покои брата, требуя от того примерно наказать болтуна, угрожая, что в противном случае сам насквозь проткнет его мечом. Мягкосердечный король успокоил его, пообещав вынести приговор, соответствующий преступлению. И действительно, Пьера де Краона с позором вышвырнули из дворца, не позволив сказать ни единого слова в свое оправдание. Отныне вход сюда был для него закрыт, на карьере поставлен жирный крест. Впрочем, в Париже ходили слухи, что «на самом деле» от Краона избавились как от ненужного свидетеля. Поговаривали, что он вместе со своим господином Людовиком Орлеанским был замешан в какой-то темной истории с колдовством, целью которого было извести короля Карла. Однако, дальше слухов дело не пошло.
Теперь уже Краон, взбешенный и униженный искал виновника своего падения. И вот тут из мрака истории вновь выплывает фигура бретонского герцога Жана IV де Монфора. Опытный интриган быстро понял, как повернуть бессильный гнев Краона в желательную для себя сторону. Со всем радушием приняв изгнанника, герцог Жан «по дружбе» назвал ему имя предателя – коннетабль Франции Оливье де Клиссон.
Как часто бывает, что руками маленьких людей свою политику, оставаясь в тени, вершат сильные мира сего! За спиной герцога вполне отчетливо просматривались фигуры обоих королевских дядей. Клиссон был душой кружка мармузетов, убрать его с дороги значило обезглавить вражескую партию, и вновь открыть себе дорогу в королевский совет. Кроме того, у герцога Жана были свои причины посчитаться с Клиссоном. Когда-то будущий коннетабль состоял у него на службе, но после битвы при Оре, где пал глава соперничавшей группировки – Шарль де Блуа, Клиссон переметнулся в стан Пентьевров. Желая скрепить новый союз с помощью брака, он выдал свою дочь Маргариту за Жана де Блуа, графа де Пентьевра. Как прочно сплетались в те времена родственные нити. Именно эта неистовая и умная женщина станет в будущем главой клана Пентьевров и развяжет войну, в которой потеряет все, до последнего солдата, о чем, как вы помните, дорогой читатель, рассказано было выше. Кроме того, за коннетаблем водились и другие грехи. В качестве «жениха по представлению» он принимал участие в свадьбе Жанны де Шабо – Жанны Мудрой, и таким образом,немало поспособствовал тому, что вожделенные владения уплыли из рук герцога Жана. Подобное тот не прощал…
В 1387 году Клиссон попал в плен к Бретонскому герцогу, и тот немедленно приказал бросить коннетабля в подземную тюрьму. Неизвестно, чем обернулось бы все дело, если бы не прямой королевский приказ. Вынужденный подчиниться, герцог Жан заставил Клиссона выкупить себя за сто тысяч золотых франков, однако, и после того не раз горько пожалел, что не расправился с пленником, в то время, когда тот был полностью в его власти. Позднее бывшие враги помирятся, и герцог Жан поручит Клиссону воспитание своих детей, но это будет нескоро. Пока же он пылал жестокой ненавистью к бывшему соратнику, и готов был избавиться от него любой ценой.
Получив подобные новости, Пьер де Краон серьезно задумался. Несомненно, он был хвастуном, забиякой и позером, но вот дураком не был никогда. Убить коннетабля Франции было делом далеко не шуточным, впереди явно вырисовывалась Бастилия, или того хуже – плаха. И все же, Краон решил рискнуть, предварительно выговорив себе у бретонского герцога право убежища. В качестве запасных вариантов, бежать можно было в Англию или Арагон. Итак, Краон вернулся в Париж, снял себе дом на улице Шартон и принялся выжидать, старательно отслеживая передвижения своей будущей жертвы. В канун Праздника Тела и Крови Христовых, т.е. 13 июня 1392 года Клиссон надолго задержался и вышел на улицу Сент-Антуан уже после полуночи в сопровождении небольшой свиты из слуг и факельщиков. Здесь на него и напал Краон в сопровождении нескольких наемных убийц. Завязалась драка, Клиссон отчаянно отбивался, но удар копьем в голову свалил его с коня. В пылу сражения его сочли погибшим, однако, истекая кровью, коннетабль все же сумел заползти в лавку булочника, открытую в столь поздний час, т.к. по законам цеха перед праздником хлеба следовало поставить в печь до полуночи, чтобы затем посвятить свое время предписанному церковью отдыху. Булочник, не растерявшись, запер дверь, и оказал первую помощь раненому. Убийцы разбежались, уповая лишь на то, что раны окажутся смертельными. Краон вскочил на коня, и тут же умчался прочь из Парижа, под покровительство герцога Бретонского.
Расследование началось на следующее же утро. Удалось схватить нескольких подручных Краона, которые в скором времени были казнены – и одновременно с этим, на свет выплыли более чем любопытные подробности. Выяснилось, что Краон в очередной раз не выдержал и разболтал о своем плане личному секретарю герцога Беррийского – старшего из двух оставшихся в живых королевских дядей. Вне себя от ужаса секретарь бросился предупредить господина, но тот, по собственным словам «не придал особого значения «досужей болтовне». Болтовня едва не обернулась трагедией.
Безумие
Король в лесу под Ле-Маном
|
Итак, главный виновник успел улизнуть. Молодой король, не без оснований полагая, что удар был направлен в первую очередь против него самого, пылал гневом и жаждой мести. Королевскую ярость не мог утишить даже тот факт, что Клиссон благополучно поправлялся, и королевские доктора и хирурги ручались головой за его жизнь. Краон к этому времени уже достиг Бретани, однако, не считая ее достаточно надежным убежищем, счел за лучшее перебраться в Арагон. Дальнейшие события покажут, что он был прав.
Король, еще не зная о том, что несостоявшийся убийца покинул страну, в приказном порядке потребовал от герцога Жана выдать его для суда и расправы. Бретонский герцог клялся и божился, что Краон успел покинуть его владения, но короля это не убеждало. Спешно была собрана карательная экспедиция против Бретани, во главе которой встал сам Карл VI. Ситуация становилась более чем серьезной. Как и прочие окраинные народы бретонцы не без труда мирились с гнетом французов, при попытке усилить давление, существовала немаленькая вероятность, что провинция восстанет, и забыв свои внутренние распри, переметнется на сторону злейшего врага короны – англичан. Но упрямого Карла остановить было уже невозможно; никто не знает, чем закончилось бы все дело, не распорядись судьба самым неожиданным образом.
За несколько месяцев до этих событий королевская прислуга стала замечать, что характер их господина – ранее приветливого и мягкосердечного - стал необъяснимым образом меняться. Появилась несвойственная ранее раздражительность, король мог выйти из себя любой резкий звук, однако, эти вспышки утихали столь же быстро, как и начинались. Современники отмечали также, что во время этих приступов он делал «движения и жесты, несовместимые с его королевским достоинством». Симптом несколько настораживающий, но по виду – не опасный. Никто не обратил внимание на подобные странности, как позднее выяснилось – зря.
Король приказал выступать в поход. 5 августа 1392 года, местом сбора был назначен Ле-Ман, столица мэнского графства, здесь к королевской армии должны были присоединиться оба дяди во главе собственных войск. Накануне король чувствовал себя разбитым и уставшим, его мучила непонятная лихорадка, «сопровождавшаяся жестокой горячкой». Не без труда ему удалось сесть на коня. Поход начался. Страдая попеременно от жара и озноба, король загодя приказал приготовить для похода бархатную черную куртку и ярко-алую шапку, и теперь обливался потом под жарким августовским солнцем. Войско успело отдалиться от города «на одно лье», когда посреди леса, неподалеку от местного лепрозория, наперерез королевскому коню бросился старик. Фруассар в своей «Хронике» сохранил его описание: разорванный дублет, всклокоченная борода, безумный взгляд; схватив под уздцы королевского коня, старик истошно завопил: «Остановись, король! Тебя предали!» Замешательство продолжалось пару мгновений, старика прогнали и поход продолжался. Король, по-видимому, задремал в седле, за его спиной также сладко задремал один из пажей, во сне выпустил из рук копье, и оно с лязгом ударило по шлему одного из пехотинцев, двигавшегося впереди.
|
Король, вздрогнув, проснулся, и тут – неожиданно выхватив клинок, с воплем «Вперед, на предателей!» кинулся на собственную армию. Прежде чем кто-то успел понять, что происходит, он пронзил бастарда де Полиньяка, и погнался за собственным братом, который кое-как сумел оторваться от погони и скрыться в лесу. В течение следующего часа король рыскал среди солдат, беспорядочно раздавая удары направо и налево, при том, что ошеломленные конники и пехотинцы единственно лишь закрывались щитами. В конце концов, дворцовый кастелян Гильом Мартель, догадавшись, что дело неладно, кинулся сзади на круп королевской лошади, и стащил монарха на землю.
Карл уже не узнавал никого, по свидетельству очевидцев, лицо его исказилось судорогой, глаза дико вращались в орбитах. Это продолжалось в течение небольшого времени, после чего несчастный впал в сон, «напоминавший скорее смерть». Тело короля было холодным, и лишь в груди слабо прослушивались тоны сердца. Поход прервали, монарха на повозке спешно доставили в город, где им немедленно занялись врачи.
Все усилия их оставались тщетны, прошли сутки, король все еще не приходил в себя. Казалось, что он умирает, однако, 48 часов спустя, Карл вдруг очнулся, будто ничего не произошло. Едва поднявшись с постели, и узнав о случившемся, он немедленно приказал определить пожизненные пенсии вдовам и детям погибших. Казалось, что опасность отступила, но врачи не без оснований продолжали тревожиться. Со всем бережением короля доставили в Париж, где ему предстояло «предаться длительному отдыху». Обращало на себя внимание то, что нетерпеливость и раздражительность, совершенно несвойственные ему ранее, теперь как будто окончательно слились с королевской личностью. Это было тревожно, однако, слишком многим хотелось верить, что самое страшное уже позади, и скоро ситуация окончательно вернется в привычное русло.
Краону оставалось только благодарить судьбу; впрочем, в Испании он в скором времени ввязался в очередную драку и благополучно оказался в тюрьме. В Париже Карл, оставивший все мысли о наказании и мести, развлекался охотой, балами, прогуливался в королевском зверинце, угощая ручных павлинов. К управлению страной как-то сами собой вернулись оба дяди, официально это было мотивировано тем, что оба герцога «не оставили племянника в беде». Правительство мармузетов было отстранено от власти, кое-кому запретили вход во дворец или даже сослали.
Что произошло? Мы не знаем этого и сейчас. Обращает на себя внимание то, что о старике в разорванном дублете сообщает только Фруассар, получивший эту историю из вторых рук, в то время как бенедиктинский монах Мишель Пентуэн, самолично присутсвовавший на месте событий, пишет только о выпавшем из рук пажа копье, и дикой сцене королевского безумия. По горькой иронии, на месте, где все это случилось в настоящее время находится психиатрическая лечебница. В это время Карлу едва исполнилось 24 года.
Для современников первой мыслью было: короля отравили или околдовали. Для исследования потребовали остатки завтрака, которые еще не успели раздать нищим. Бедная аналитическая база того времени знала только одну проверку: отдать на пробу, и посмотреть, что получиться. Не получилось ничего. Сам по себе этот результат ни о чем не говорит; королю могли давать медленно действующий яд, подобные изыски к тому времени были прекрасно известны. Вплоть до настоящего времени держится мнение, что короля медленно травили спорыньей, вызывающей приступы помрачения рассудка и галлюцинаций. Кто был способен на подобное? Есть ответ и на этот вопрос: честолюбивый младший брат короля, Людовик; как мы вскоре увидим, ему очень не терпелось надеть на себя корону. В тавернах шептались, что он соблазнил королеву Изабеллу, превратив влюбленную женщину в слепое орудие для достижения поставленной цели. Остановимся, читатель. Сколь не была бы привлекательной подобная версия, доказательств ее нет. Ничего, за исключением слухов и сплетен. У нее и сейчас имеется определенное количество сторонников, однако, они находятся в явном меньшинстве, и представляют собой скорее маргинальное крыло исторической науки. Большинство исследователей твердо придерживаются мысли, что причиной случившегося стало психическое расстройство, беда лишь в том, что из-за скудости имеющихся описаний, мы не можем с точностью ответить на вопрос, о каком собственно заболевании шла речь.
Приступами помрачения рассудка страдала после родов мать Карла VI – Жанна Бурбонская. Позднее, внук несчастного монарха вслед за дедом сойдет с ума, и это обстоятельство ввергнет Англию в кровопролитную Войну Роз. Удивительно только одно. Ни у кого иного из многочисленных принцев или принцесс крови наследственное заболевание не проявилось. Оно поразило только одного человека, и хуже всего было то, что этот человек был королем и неограниченным владыкой страны!
«Бал объятых пламенем» и дальнейшая жизнь
|
А события между тем, шли своим чередом. 6 февраля следующего, 1393 года, королева Изабелла устраивала бал в честь замужествафрейлины и любимой подруги – Катерины де Фастоврин. По обычаю, празднество, организованное ради вдовы, второй раз выходящей замуж, должно было представлять собой шутовское шаривари, с оглушительной игрой на тазах и кастрюлях, валянием дурака и непристойными шутками. Молодой король втайне приготовил к этому дню сюрприз. В сопровождении пяти столь же молодых и бесшабашных придворных: графа де Жуаньи, бастарда Ивена де Фуа, Эймара де Пуатье, Ожье де Нантуйе и Гуго де Гисе (своего собственного оруженосца), Карл ввалился в бальную залу в льняном мешке, надетом на голое тело, с приклеенными там и сям пучками пеньки или мочалы, должными изображать шерсть, причем вместо клея задействованы были смола или воск. Действо должно было изображать пляску дикарей, для пущей верности, все ряженые вооружились суковатыми дубинами, пятеро (т.е. все, кроме короля) были скованы длинной цепью. Благоразумная королева Изабелла приказала факельщикам отойти в самый дальний угол, действительно, к беде могла привести любая случайная искра.
Затея, казалось бы, удалась на славу, дамы ойкали, кавалеры хохотали, отпуская сальные остроты, все как один гадали, кто скрывается под масками, т.к. «дикари» в своих мешках были совершенно неузнаваемы. Галантный Карл подошел поздороваться к своей тетке, герцогине Беррийской.
Познакомимся с ней поближе. Жанна Беррийская, в девичестве – Жанна Булонская. Герцог Жан посватался к ней - полностью, как то и требовалось обычаем, отбыв траур по первой супруге. Говорят, при дворе подобное сватовство вызвало гомерический хохот и серию двусмысленных шуток, по возрасту невеста годилась жениху во внучки, если не сказать более. Будущая тетка оказалась младше своего коронованного племянника на десять лет! До нашего времени сохранился единственное ее изображение. Рыжеватые вьющиеся волосы, выбившиеся из-под чепца, характерная для рыжих молочно-белая кожа, острые глазки-щелочки, мягкий носик, широкоротая улыбка. Дурнушка, невзрачная мышка, такой, казалось бы одна дорога – все жизнь провести за прялкой и качанием колыбели, уютно устроившись за спиной богатенького супруга. Как обманчива бывает внешность… Герцог Жан, похоже, умел разбираться в людях, в этот день его неказистой супруге предстояло войти в историю.
Итак, Жанна Беррийская не узнала племянника под маской, да и немудрено, переодевание с самого начала делалось с подобным расчетом. Заинтригованы были все, однако, самым нетерпеливым (и самым неразумным!) оказался младший брат короля, Людовик. Мучимый любопытством, он поднес факел к одному из ряженых, пытаясь вглядеться в лицо, и тут произошло неизбежное. Пропитанный смолой костюм вспыхнул как костер, пламя во мгновение ока передалось от одного «дикаря» к другому, в зале началась паника, вопя, давя друг друга, придворные бросились к выходу. Один из «дикарей» – бастард де Фуа, нашел в себе силы крикнуть «Спасайте короля!» Пятнадцатилетней герцогине Беррийской, единственной из всех удалось сохранить ясную голову. Повалив на пол горящего заживо Карла, она своими юбками сбила огонь. Нантуайе сумел спастись, бросившись в чан с водой для мытья посуды. Остальные «дикари» погибли от страшных ожогов несколько дней спустя.
Король выполз из-под кипени шелковых юбок практически не пострадав – мелкие прорехи в костюме не в счет, но рассудок его помутился окончательно и бесповоротно. Возможно, вид горящих заживо людей, крики и запах гари оказались для него непереносимыми. Так или иначе, с этого дня и до самой смерти, несчастному королю предстояло переходить от многомесячных приступов безумия к коротким периодам просветления, после которых пытка начиналась сначала. Зачастую он сам чувствовал приближение недуга, и где бы он ни был, галопом скакал в Париж, чтобы в своей резиденции – отеле Сен-Поль, провести несколько месяцев под замком, в специально для того выделенных покоях. Во время приступов умопомрачения король становился агрессивным и злобным, избивал супругу, рвал на себе одежду, в прах колотил посуду, отказывался от своего имени и сана. Порой случалось наоборот, монарх вел себя как шкодливый мальчишка, выплясывая и распевая во все горло, колотя об пол все, до чего только мог дотянуться, или с воплем бежал и прятался от неведомой опасности. Во время одного из приступов, в больном мозгу щелкнул некий рычажок, и монарх вообразил себя стаканом, и стал громко требовать, чтобы его облачили в латы, чтобы не быть разбитым на куски. Ситуация доходила до того, что несчастный монарх отказывался мыться и брить бороду, мочился и испражнялся в нижнее белье словно маленький ребенок, и жестоко сопротивлялся любым попыткам помыть или переодеть свою персону. В результате, приводить монарха в порядок приходилось нескольким дюжим лакеям, для пущей верности надевавшим под платье боевые кирасы; так сказать, предшественникам нынешних санитаров…
Младший брат короля, Людовик, громко винил себя в случившейся трагедии, и на собственные деньги возвел часовню, в которой молился за души тех, кто сгорел по его вине. Было ли это раскаяние подлинным или притворным? История допускает любой ответ на этот вопрос.
Примечания
- ↑ Favier, 1991, p. 386
- ↑ http://www.france-pittoresque.com/spip.php?article694
- ↑ Boudet, 1895, p. 19
