Жиль де Рэ - маршал Синяя Борода/Глава 2 Маршал

Версия 00:22, 22 декабря 2014

Для того, чтобы понять дальнейшие события нам, дорогой читатель, придется вернуться на 24 года назад. Нашего героя еще нет на свете, да и отец его пока что молод и не помышляет о женитьбе. Зато этот памятный, 1380 год начинает собой один из самых трагических периодов в истории Франции, вне которого «феномен Жиля де Рэ» вряд ли мог созреть, и уж тем более развернуться во всю ширь своей не терпящей возражений натуры.

От сердцевины клубка…

Юный король и трое регентов

Юный король Карл VI. Жан Фуке «Коронация Карла VI Возлюбленного» — «Большие французские хроники» (Fr. 6465), fol. 457v. 1455—1460. Национальная библиотека Франции, Париж

Итак, 1380 год. Скоропостижно, неожиданно для всех умирает молодой еще король Карл V Мудрый^[1]. В наследство старшему сыну остается Франция, практически очищенная от врага. Англичане оттеснены к самым границам, в их руках все еще остаются сравнительно узкие области на западной границе. Кажется, еще одно усилие, и война готова закончиться победой французов, тем более, что на английском престоле юный Ричард II – самое время поставить точку в затянувшемся споре.

Судьба распорядилась иначе. Старшему сыну короля, названному в честь отца Карлом, в том же 1380 году исполнилось 12 лет. Конечно же, самостоятельно править он не мог, и бразды правления оказались в руках трех королевских дядей^{[K 1][1]}. Нам стоит присмотреться к ним поближе.

Старшим из них был Людовик Анжуйский. Умный, красноречивый, храбрый солдат, сжигаемый огнем властолюбия; он с ранних лет горько сожалел о том, что судьба отвела ему роль второго сына короля, и всеми силами пытался исправить эту досадную ошибку. К чести Людовика следует сказать, что он (по-видимому) никогда не покушался на жизнь брата и племянников^{[K 2]}, но зато обратил внимание на неаполитанский престол, который в скором времени должен был освободиться за бездетностью Джованны I. Королеву обвиняли в убийстве собственного мужа, но, как это обычно бывает, претендентов на престол подобные мелочи не останавливали. Людовику удалось добиться того, что королева официально признала его своим сыном и наследником, но вожделенный престол еще нужно было завоевать. На пути к нему стояли сильные соперники, в первую очередь Карл Дураццо, дальний родственник королевы Джованны (его прабабка Маргарита была сестрой прадеда Джованны Карла II)^[2]. Для войны требовались деньги, много денег, для создания боеспособной армии и долгого перехода из Парижа в Неаполь. Смерть брата и короля пришлась для Людовика очень кстати, за малолетством племянника старший регент мог сколь угодно запускать руки в королевскую казну. Молва уверяла, что едва лишь старший брат испустил дух, Людовик мошеннически присвоил себе 17 млн. золотых франков из королевской казны, но не удовольствовался этим, и угрожая смертью Филиппу де Савуази, исполнявшему обязанности главного казначея при покойном короле, понудил того выдать золото и серебро в слитках, драгоценности короны, а также золотую и серебряную посуду – немалую часть неприкосновенного запаса, представлявшего из себя резерв французской монархии^[3].

Умирая, король взял с братьев слово, что они отменят т.н. «подымный налог», введенный им в последние годы царствования. Это был по сути своей, чрезвычайный сбор на военные нужды. Историки спорят о том, была ли оправдана подобная мера, или король попросту желал очистить совесть перед неминуемым концом, уже не заботясь о том, как его решение отразится на состоянии страны^[4]. Так или иначе, до Парижа новость докатилась в более чем искаженном виде: отмена подымного налога превратилась в кассацию налогов как таковых. Впрочем, дядья нового короля вовсе не собирались исполнять волю покойного, и вместо того, чтобы отменить старый налог, добавили к нему новый. В результате в столице вспыхнул бунт, известный нам под именем восстания майотенов (или молотобойцев), т.к. восставшим удалось взломать двери столичного Арсенала и вооружиться боевыми молотами из свинца^[5]. Не без труда Людовик Анжуйский сумел успокоить разбушевавшуюся толпу, в течение нескольких дней не позволявшую новому королю въехать в собственную столицу. Короткий бунт был подавлен, виновные казнены^[6], и старший дядя короля, в сопровождении немалого обоза, везшего награбленную казну, отправился в вожделенный поход^[7].

Назад он уже не вернется. Солдаты Людовика будут терпеть поражение за поражением, сам он в скором времени скончается от болезни, в последнем приступе совестливости завещав свое имущество французской короне, а престол Неаполя уже окончательно и бесповоротно перейдет к его сопернику. Однако, отсутствие этого ловкого политика во многом предопределит дальнейшие неудачи монархии.

Второй из дядьев, Жан Беррийский, прозванный Великолепным, к власти был достаточно равнодушен. Его снедала иная страсть: собрать в своих многочисленных замках самые ценные, самые редкостные, самые удивительные шедевры живописи, книжной графики, скульптуры и ковроткачества; а за недостаточностью таковых, нанять талантливейших мастеров, предоставив им практически полную свободу действий касательно своего ремесла. Надо сказать, герцог преуспел в достижении своей мечты, и действительно, мы можем быть ему благодарны за сохранение и создание удивительно красивых произведений искусства, ставших для нашего времени эталонными образцами северного Ренессанса. С другой стороны, герцогские прихоти требовали безумных трат, удовлетворить которые могла разве что королевская казна. Просвещенный политик, тонкий знаток искусства, щедрый хозяин и меценат, герцог Беррийский был твердо уверен, что низшие классы – да что там говорить, вся страна – существуют единственно для удовлетворения потребностей и капризов его, как королевского сына. Как мы с вами помним, своими неуемными поборами, Жан Беррийский разорил богатейший Прованс, вызвав там нешуточное восстание, которое пришлось подавлять военной силой^[8][9].

И наконец, младший из троих, Филипп Бургундский, прозванный Смелым, действительно был бравым рубакой, заслужившим себе славу на многочисленных полях сражений. Будучи подростком, он до последнего момента храбро защищал отца, Иоанна II, при Пуатье, (по рассказам английских солдат, мальчишеский голос не раз прерывал лязг мечей и копий, предостерегающе крича «Отец, вам угрожают слева! Вам угрожаюст справа!» Также вместе с отцом, юный Филипп оказался в английском плену, однако, в скором времени сумел вернуться. Возможно, только к этому мальчику угрюмый король питал настоящую нежную привязанность^[9].

В любом случае, умея хладнокровно смотреть в лицо смерти, и обладая в полной мере властолюбием старшего брата, Филипп Бургундский был никчемным политиком, жаждавшим власти, но не умеющим ею распорядиться.И уж совершенно беспомощным он себя проявит в среде запутанных придворных интриг. Но об этом мы с вами еще поговорим.

Неудивительно, что при подобных регентах, тянувших каждый в свою сторону, королевство управлялось из рук вон плохо, казна постоянно была пуста (вас это удивляет, читатель?) а юное величество развлекалось оленьей охотой, забавами и пирами. Трое дядьев по вполне понятным причинам желали, чтобы племянник как можно дольше оставался в стороне от государственных дел, однако, как гласит известная пословица, «всему хорошему когда-то приходит конец», особенно если для поддержания этого хорошего не затрачивать ни малейших усилий^[1].

Регенты короны
Людовик Анжуйский - Неизвестный художник «Людовик Французский, герцог Анжуйский, король Неаполитанский и Иерусалимский». — Пергамент, гуашь. - Предположительно конец XIV в. - Национальная библиотека Франции, Париж.	Жан Беррийский - Жан Лимбург «Январь» (фрагмент). - «Великолепный часослов герцога Беррийского». — Ms. 65 f. 1 - ок. 1410-1416 гг. - Музей Конде, Франция.	Филипп Бургундский. - Неизвестный художник фламандской школы «Филипп, герцог Бургундский». - Дерево, масло. - ок. 1500 г. - Хофбург, Вена.

Кружок «мармузетов» и покушение на улице Сент-Антуан

Романтический портрет молодого Карла. Неизвестный художник «Портрет молодого короля Карла VI Возлюбленного» (гравюра) — Теодор Лавале «История французов». 1864 г. изд. Шарпантье, Париж

17-летний король в достаточной мере возмужал, женился, и наконец-то пожелал править сам^[10]. И вот тут-то выплыли на свет божий многочисленные злоупотребления, казнокрадство и произвол обоих дядей. Возмущенный Карл своим приказом немедленно отстранил старшую родню от всех рычагов управления государством. Требования выплатить им вознаграждение за долгую и преданную службу государству остались без внимания. Полагали, что к подобному шагу молодого короля подвиг епископ Лаонский, и оба прежних правителя именно на нем выместили свою досаду. Так это или нет, досконально неизвестно, однако, епископ скоропостижно скончался вскоре после этого. Прямых улик против королевских дядей не было, но никто не сомневался, что от неугодного избавились с помощью яда^[11].

Молодой король был красив, силен и статен, говорили, что он может играючи согнуть подкову. Миниатюра, на которой запечатлена церемония коронации, показывает нам голубоглазого юношу с приятным лицом и густой шапкой золотисто-русых волос. Он уже проявил себя способным полководцем, разбив при Роозбеке войско мятежного Гента. Недавно женившись, Карл без памяти был влюблен в свою молодую супругу – Изабеллу Баварскую. Однако, монотонная государственная служба в скором времени прискучила полному сил юноше, и у государственного руля его группа фаворитов, или как их не без насмешки звали парижане «мармузетов». Душой этого кружка стал Оливье де Клиссон, коннетабль Франции (должность эта приблизительно соответствовала военному министру Нового Времени). Молодые правители всегда радикальны, и программа кружка мармузетов предусматривала ни много ни мало полное преобразование административной и финансовой системы. Забегая вперед, скажем, что ничего из этих благих намерений не было доведено до конца. Возможно, виной тому неопытность самих реформаторов, скрытое противодействие королевской родни, и наконец, тот факт, что правление мармузетов продлилось не более четырех лет. Толчком всему вышеперечисленному стали обстоятельства, которые никто не мог предвидеть^[12].

Младший брат короля Карла, Людовик, герцог Орлеанский, слыл юбочником и гулякой, как не без презрения выразился хроникер Базен «он ржал как конь вокруг прекрасных дам». В подогретой вином мужской компании герцог открыто хвастался, что постоянно крутит романы с девятью, а то и десятью любовницами. Подданные относились к нему настороженно, обвиняя брата короля в том, что он без счета разбрасывает налево и направо государственные средства. Действительно, герцог знал толк в жизненных удовольствиях, в частности, в красивой одежде, его наряды становились легендами. К примеру, на праздник, устроенный королем в честь въезда молодой королевы в Париж, герцог Орлеанский явился в «пурпуэне из алого бархата… на верхней части которого, выше пояса обретались сорок овец и сорок лебедей, шитые жемчугом, притом что к шее каждой овцы прикреплен был бубенец, и каждый лебедь имел таковой же бубенец в клюве». Тщеславный брат короля отличался также немалым честолюбием^[13]. Возмужав и заняв свое место в королевском совете вместе с кружком мармузетов, он заполучил в свои цепкие руки власть, и раз почувствовав ее вкус, уже никогда и ни при каких обстоятельствах не позволял оттеснить себя за задний план.

В 1389 году (т.е. все еще за 15 лет до рождения нашего героя), Людовик Орлеанский женился. Его супруга, Валентина Висконти, дочь герцога Галеаццо, без памяти влюбилась в своего ветреного мужа, и чувство это сохранила до конца своих дней. Сам Людовик несмотря на все свои выходки, также очень нежно относился к жене, и потому для обоих стало настоящим потрясением, когда некто неизвестный дунул в уши Валентине всю правду о похождениях ее супруга. Итальянка вспылила, и Людовику пришлось пережить несколько очень неприятных часов. Кое-как успокоив супругу, герцог принялся искать предателя или дурака, столь необдуманно выболтавшего его тайны^[14]. Надо сказать, что виновный нашелся почти сразу. Им оказался Пьер де Краон, член герцогского совета, вплоть до того момента пользовавшийся у своего господина полным доверием. Нет, конечно же Людовик Орлеанский знал, что Краон – позер и болтун, однако, даже предположить не мог, как далеко может того завести тщеславие и хвастовство. Вы не зря насторожились, читатель. Этот Пьер де Краон был кузеном воспитателя нашего героя^[15]. И он же станет невольной причиной краха французского королевства. Бедняга Жиль! Кажется, над головой нашего героя сошлись все несчастливые звезды, сколько их есть на этом свете. Испорченная кровь Жанны Безумной, эгоистичное и жадное семейство Краонов в качестве воспитателей, к тому впридачу «отравленное наследство» дамы де Шабо, и собственный взбалмошный характер.

Оливье V де Клиссон. Надгробный памятник (деталь) — ок. 1410 г. - Замок Жосселен - Бретань, Франция

Но вернемся к нашему повествованию. Итак, взбешенный Людовик, буквально ворвался в покои брата, требуя от того примерно наказать болтуна, угрожая, что в противном случае сам насквозь проткнет его мечом. Мягкосердечный король успокоил его, пообещав вынести приговор, соответствующий преступлению. И действительно, Пьера де Краона с позором вышвырнули из дворца, не позволив сказать ни единого слова в свое оправдание. Отныне вход сюда был для него закрыт, на карьере поставлен жирный крест^{[K 3]}. Впрочем, в Париже ходили слухи, что «на самом деле» от Краона избавились как от ненужного свидетеля. Поговаривали, что он вместе со своим господином Людовиком Орлеанским был замешан в какой-то темной истории с колдовством, целью которого было извести короля Карла. Однако, дальше слухов дело не пошло^[16].

Теперь уже Краон, взбешенный и униженный искал виновника своего падения. И вот тут из мрака истории вновь выплывает фигура бретонского герцога Жана IV де Монфора. Опытный интриган быстро понял, как повернуть бессильный гнев Краона в желательную для себя сторону. Со всем радушием приняв изгнанника, герцог Жан «по дружбе» назвал ему имя предателя – коннетабль Франции Оливье де Клиссон^[17].

Как часто бывает, что руками маленьких людей свою политику, оставаясь в тени, вершат сильные мира сего! За спиной герцога вполне отчетливо просматривались фигуры обоих королевских дядей. Клиссон был душой кружка мармузетов, убрать его с дороги значило обезглавить вражескую партию, и вновь открыть себе дорогу в королевский совет. Кроме того, у герцога Жана были свои причины посчитаться с Клиссоном. Когда-то будущий коннетабль состоял у него на службе, но после битвы при Оре, где пал глава соперничавшей группировки – Шарль де Блуа, Клиссон переметнулся в стан Пентьевров. Желая скрепить новый союз с помощью брака, он выдал свою дочь Маргариту за Жана де Блуа, графа де Пентьевра^[18][19]. Как прочно сплетались в те времена родственные нити. Именно эта неистовая и умная женщина станет в будущем главой клана Пентьевров и развяжет войну, в которой потеряет все, до последнего солдата, о чем, как вы помните, дорогой читатель, рассказано было выше. Кроме того, за коннетаблем водились и другие грехи. В качестве «жениха по представлению» он принимал участие в свадьбе Жанны де Шабо – Жанны Мудрой, и таким образом,немало поспособствовал тому, что вожделенные владения уплыли из рук герцога Жана. Подобное тот не прощал…

В 1387 году Клиссон попал в плен к Бретонскому герцогу, и тот немедленно приказал бросить коннетабля в подземную тюрьму. Неизвестно, чем обернулось бы все дело, если бы не прямой королевский приказ. Вынужденный подчиниться, герцог Жан заставил Клиссона выкупить себя за сто тысяч золотых франков, однако, и после того не раз горько пожалел, что не расправился с пленником, в то время, когда тот был полностью в его власти^[16]. Позднее бывшие враги помирятся, и герцог Жан поручит Клиссону воспитание своих детей, но это будет нескоро. Пока же он пылал жестокой ненавистью к бывшему соратнику, и готов был избавиться от него любой ценой.

Получив подобные новости, Пьер де Краон серьезно задумался. Несомненно, он был хвастуном, забиякой и позером, но вот дураком не был никогда. Убить коннетабля Франции было делом далеко не шуточным, впереди явно вырисовывалась Бастилия, или того хуже – плаха. И все же, Краон решил рискнуть, предварительно выговорив себе у бретонского герцога право убежища. В качестве запасных вариантов, бежать можно было в Англию или Арагон. Итак, Краон вернулся в Париж, снял себе дом на улице Шартон и принялся выжидать, старательно отслеживая передвижения своей будущей жертвы. В канун Праздника Тела и Крови Христовых, т.е. 13 июня 1392 года Клиссон надолго задержался у короля, который давал в этот день турнир и званый ужин, и вышел на улицу Сент-Антуан уже после полуночи в сопровождении небольшой свиты из слуг и факельщиков. Здесь на него и напал Краон в сопровождении нескольких наемных убийц. Завязалась драка, Клиссон отчаянно отбивался, но удар копьем в голову свалил его с коня. В пылу сражения его сочли погибшим, однако, истекая кровью, коннетабль все же сумел заползти в лавку булочника, открытую в столь поздний час, т.к. по законам цеха перед праздником хлеба следовало поставить в печь до полуночи, чтобы затем посвятить свое время предписанному церковью отдыху. Булочник, не растерявшись, запер дверь, и оказал первую помощь раненому. Убийцы разбежались, уповая лишь на то, что раны окажутся смертельными. Краон вскочил на коня, и тут же умчался прочь из Парижа, под покровительство герцога Бретонского^[20].

Расследование началось на следующее же утро. Удалось схватить нескольких подручных Краона, которые в скором времени были казнены – и одновременно с этим, на свет выплыли более чем любопытные подробности. Выяснилось, что Краон в очередной раз не выдержал и разболтал о своем плане личному секретарю. Вне себя от ужаса секретарь бросился к герцогу Беррийскому – старшему из двух оставшихся в живых королевских дядей, но тот, по собственным словам «не придал особого значения «досужей болтовне». Болтовня едва не обернулась трагедией^[21].

Безумие

Король в лесу под Ле-Маном

Король в лесу под Ле-Маном. Неизвестный художник «Король в лесу под Ле-Маном, первый приступ безумия Карла VI». — Жан Фруассар «Хроники». - XV в. - Ms. Français 2646, fol. 153v. - Национальная библиотека Франции, Париж.

Итак, главный виновник успел улизнуть. Молодой король, не без оснований полагая, что удар был направлен в первую очередь против него самого, пылал гневом и жаждой мести. Королевскую ярость не мог утишить даже тот факт, что Клиссон благополучно поправлялся, и королевские доктора и хирурги ручались головой за его жизнь. Краон к этому времени уже достиг Бретани, однако, не считая ее достаточно надежным убежищем, счел за лучшее перебраться в Арагон. Дальнейшие события покажут, что он был прав^[21].

Король, еще не зная о том, что несостоявшийся убийца покинул страну, в приказном порядке потребовал от герцога Жана выдать его для суда и расправы. Бретонский герцог клялся и божился, что Краон успел покинуть его владения, но короля это не убеждало. Спешно была собрана карательная экспедиция против Бретани, во главе которой встал сам Карл VI. Ситуация становилась более чем серьезной. Как и прочие окраинные народы бретонцы не без труда мирились с гнетом французов, при попытке усилить давление, существовала немаленькая вероятность, что провинция восстанет, и забыв свои внутренние распри, переметнется на сторону злейшего врага короны – англичан. Но упрямого Карла остановить было уже невозможно; никто не знает, чем закончилось бы все дело, не распорядись судьба самым неожиданным образом^[22].

За несколько месяцев до этих событий королевская прислуга стала замечать, что характер их господина – ранее приветливого и мягкосердечного - стал необъяснимым образом меняться. Появилась несвойственная ранее раздражительность, король мог выйти из себя любой резкий звук, однако, эти вспышки утихали столь же быстро, как и начинались. Современники отмечали также, что во время этих приступов он делал «движения и жесты, несовместимые с его королевским достоинством». Симптом несколько настораживающий, но по виду – не опасный. Никто не обратил внимание на подобные странности, как позднее выяснилось – зря^[23].

Король приказал выступать в поход. 5 августа 1392 года, местом сбора был назначен Ле-Ман, столица мэнского графства, здесь к королевской армии должны были присоединиться оба дяди во главе собственных войск. Накануне король чувствовал себя разбитым и уставшим, его мучила непонятная лихорадка, «сопровождавшаяся жестокой горячкой»^{[K 4]}. Не без труда ему удалось сесть на коня. Поход начался. Страдая попеременно от жара и озноба, король загодя приказал приготовить для похода бархатную черную стеганку и ярко-алую шапку, и теперь обливался пóтом под жарким августовским солнцем. Войско успело отдалиться от города «на одно лье», когда посреди леса, неподалеку от местного лепрозория, наперерез королевскому коню бросился старик. Фруассар в своей «Хронике» сохранил его описание: разорванный дублет, всклокоченная борода, безумный взгляд; схватив под уздцы королевского коня, старик истошно завопил: «Остановись, король! Тебя предали!»^{[K 5]} Замешательство продолжалось пару мгновений, старика прогнали и поход продолжался. Король, по-видимому, задремал в седле, за его спиной также сладко задремал один из пажей, во сне выпустил из рук копье, и оно с лязгом ударило по шлему одного из пехотинцев, двигавшегося впереди^[24].

Безумный старик в лесу под Ле-Маном. Антуан-Луи Бари «Король, застигнутый врасплох в лесу под Ле-Маном». — ок. 1833 г. - Литая бронза. - Музей Августинцев. - Тулуза, Франция

Король, вздрогнув, проснулся, и тут – неожиданно выхватив клинок, с воплем «Вперед, на предателей!» кинулся на собственную армию. Прежде чем кто-то успел понять, что происходит, он пронзил бастарда де Полиньяка, и погнался за собственным братом, который кое-как сумел оторваться от погони и скрыться в лесу. В течение следующего часа король рыскал среди солдат, беспорядочно раздавая удары направо и налево, при том, что ошеломленные конники и пехотинцы единственно лишь закрывались щитами. В конце концов, дворцовый кастелян Гильом Мартель, догадавшись, что дело неладно, кинулся сзади на круп королевской лошади, и стащил монарха на землю^[24].

Карл уже не узнавал никого, по свидетельству очевидцев, лицо его исказилось судорогой, глаза дико вращались в орбитах. Это продолжалось в течение небольшого времени, после чего несчастный впал в сон, «напоминавший скорее смерть». Тело короля было холодным, и лишь в груди слабо прослушивались тоны сердца. Поход прервали, монарха на повозке спешно доставили в ближайший город, где им немедленно занялись врачи^[25].

Все усилия их оставались тщетны, прошли сутки, король все еще не приходил в себя. Казалось, что он умирает, однако, 48 часов спустя, Карл вдруг очнулся, будто ничего не произошло. Едва поднявшись с постели, и узнав о случившемся, он немедленно приказал определить пожизненные пенсии вдовам и детям погибших. Казалось, что опасность отступила, но врачи не без оснований продолжали тревожиться. Со всем бережением короля доставили в Париж, где ему предстояло «предаться длительному отдыху». Обращало на себя внимание то, что нетерпеливость и раздражительность, совершенно несвойственные ему ранее, теперь как будто окончательно слились с королевской личностью. Это было тревожно, однако, слишком многим хотелось верить, что самое страшное уже позади, и скоро ситуация окончательно вернется в привычное русло.

Краону оставалось только благодарить судьбу; впрочем, в Испании он в скором времени ввязался в очередную драку и благополучно оказался в тюрьме^[21]. В Париже Карл, оставивший все мысли о наказании и мести, развлекался охотой, балами, прогуливался в королевском зверинце, угощая ручных павлинов. К управлению страной как-то сами собой вернулись оба дяди, официально это было мотивировано тем, что оба герцога «не оставили племянника в беде». Правительство мармузетов было отстранено от власти, кое-кому запретили вход во дворец, сослали, или даже осудили, приговорив к конфискации имущества.^{[K 6][26]}.

Что произошло? Мы не знаем этого и сейчас. Обращает на себя внимание то, что о старике в разорванном дублете сообщают хроникеры, получившие эту историю из вторых рук: Жан Фруассар, распарашивавший участников злосчастного похода, и бенедиктинский монах Мишель Пентуэн, остававшийся в походном лагере. Их описания несколько расходятся между собой: так Фруассар уверяет, что старика немедленно прогнали прочь, ударив по рукам, которыми он пытался удержать повод королевского коня, согласно Пентуэну, безумец около получаса несся вслед за отрядом, выкрикивая свои малопонятные предостережения. Так или иначе, оба сходятся касательно выпавшего из рук пажа копье, и дикой сцены королевского умопомешательства. По горькой иронии, на месте, где все это случилось в настоящее время находится психиатрическая лечебница^[27]. В это время Карлу едва исполнилось 24 года.

Для современников первой мыслью было: короля отравили или околдовали. Для исследования потребовали остатки завтрака, которые еще не успели раздать нищим. Бедная аналитическая база того времени знала только одну проверку: отдать на пробу, и посмотреть, что получиться. Не получилось ничего^[28]. Сам по себе этот результат ни о чем не говорит; королю могли давать медленно действующий яд, подобные изыски к тому времени были прекрасно известны. Вплоть до настоящего времени держится мнение, что короля медленно травили спорыньей, вызывающей приступы помрачения рассудка и галлюцинаций. Кто был способен на подобное? Есть ответ и на этот вопрос: честолюбивый младший брат короля, Людовик; как мы вскоре увидим, ему очень не терпелось надеть на себя корону. В тавернах шептались, что он соблазнил королеву Изабеллу, превратив влюбленную женщину в слепое орудие для достижения поставленной цели. Остановимся, читатель. Сколь не была бы привлекательной подобная версия, доказательств ее нет. Ничего, за исключением слухов и сплетен. У нее и сейчас имеется определенное количество сторонников, однако, они находятся в явном меньшинстве, и представляют собой скорее маргинальное крыло исторической науки. Большинство исследователей твердо придерживаются мысли, что причиной случившегося стало психическое расстройство, беда лишь в том, что из-за скудости имеющихся описаний, мы не можем с точностью ответить на вопрос, о каком собственно заболевании шла речь.

Приступами помрачения рассудка страдала после родов мать Карла VI – Жанна Бурбонская. Позднее, внук несчастного монарха вслед за дедом сойдет с ума, и это обстоятельство ввергнет Англию в кровопролитную Войну Роз. Удивительно только одно. Ни у кого иного из многочисленных принцев или принцесс крови наследственное заболевание не проявилось. Оно поразило только одного человека, и хуже всего было то, что этот человек был королем и неограниченным владыкой страны!

«Бал объятых пламенем» и дальнейшая жизнь

«Бал объятых пламенем». Мастер Харли Фруассара и Венский мастер «Танец дикарей». — Жан Фруассар «Хроники», т. IV, часть II. - ок. 1470-1472 гг. - Ms. Harley 4380, fol. 1 - Британская библиотека, Лондон.

А события между тем, шли своим чередом. 6 февраля следующего, 1393 года, королева Изабелла устраивала бал в честь замужества фрейлины и любимой подруги – Катерины де Фастоврин. По обычаю, празднество, организованное ради вдовы, второй раз выходящей замуж, должно было представлять собой шутовское шаривари, с оглушительной игрой на тазах и кастрюлях, валянием дурака и непристойными шутками. Молодой король втайне приготовил к этому дню сюрприз. В сопровождении пяти столь же молодых и бесшабашных придворных: графа де Жуаньи, бастарда Ивена де Фуа, Эймара де Пуатье, Ожье де Нантуйе и Гуго де Гисе (своего собственного оруженосца), Карл ввалился в бальную залу в льняном мешке, надетом на голое тело, с приклеенными там и сям пучками пеньки или мочалы, должными изображать шерсть, причем вместо клея задействованы были смола или воск. Действо должно было изображать пляску дикарей, для пущей верности, все ряженые вооружились суковатыми дубинами, пятеро (т.е. все, кроме короля) были скованы длинной цепью. Благоразумная королева Изабелла приказала факельщикам отойти в самый дальний угол, действительно, к беде могла привести любая случайная искра^[29].

Затея, казалось бы, удалась на славу, дамы ойкали, кавалеры хохотали, отпуская сальные остроты, все как один гадали, кто скрывается под масками, т.к. «дикари» в своих мешках были совершенно неузнаваемы. Галантный Карл подошел поздороваться к своей тетке, герцогине Беррийской^[29].

Познакомимся с ней поближе. Жанна Беррийская, в девичестве – Жанна Булонская. Герцог Жан посватался к ней - полностью, как то и требовалось обычаем, отбыв траур по первой супруге. Говорят, при дворе подобное сватовство вызвало гомерический хохот и серию двусмысленных шуток, по возрасту невеста годилась жениху во внучки, если не сказать более. Будущая тетка оказалась младше своего коронованного племянника на десять лет! До нашего времени сохранился единственное ее изображение. Рыжеватые вьющиеся волосы, выбившиеся из-под чепца, характерная для рыжих молочно-белая кожа, острые глазки-щелочки, мягкий носик, широкоротая улыбка. Дурнушка, невзрачная мышка, такой, казалось бы одна дорога – все жизнь провести за прялкой и качанием колыбели, уютно устроившись за спиной богатенького супруга. Как обманчива бывает внешность… Герцог Жан, похоже, умел разбираться в людях, в этот день его неказистой супруге предстояло войти в историю.

Итак, Жанна Беррийская не узнала племянника под маской, да и немудрено, переодевание с самого начала делалось с подобным расчетом. Заинтригованы были все, однако, самым нетерпеливым (и самым неразумным!) оказался младший брат короля, Людовик. Мучимый любопытством, он поднес факел к одному из ряженых, пытаясь вглядеться в лицо, и тут произошло неизбежное. Пропитанный смолой костюм вспыхнул как костер, пламя во мгновение ока передалось от одного «дикаря» к другому, в зале началась паника, вопя, давя друг друга, придворные бросились к выходу. Один из «дикарей» – бастард де Фуа, нашел в себе силы крикнуть «Спасайте короля!» Пятнадцатилетней герцогине Беррийской, единственной из всех удалось сохранить ясную голову. Повалив на пол горящего заживо Карла, она своими юбками сбила огонь. Нантуайе сумел спастись, бросившись в чан с водой для мытья посуды. Остальные «дикари» погибли от страшных ожогов несколько дней спустя^[30].

Король выполз из-под кипени шелковых юбок практически не пострадав – мелкие прорехи в костюме не в счет, но в скором времени рассудок его помутился окончательно и бесповоротно. Возможно, вид горящих заживо людей, крики и запах гари оказались для короля непереносимыми. Так или иначе, с этого дня и до самой смерти, несчастному королю предстояло переходить от многомесячных приступов безумия к коротким периодам просветления, после которых пытка начиналась сначала. Зачастую он сам чувствовал приближение недуга, и где бы он ни был, галопом скакал в Париж, чтобы в своей резиденции – отеле Сен-Поль, провести несколько месяцев под замком, в специально для того выделенных покоях. Во время приступов умопомрачения король становился агрессивным и злобным, избивал супругу, рвал на себе одежду, в прах колотил посуду, отказывался от своего имени и сана. Порой случалось наоборот, монарх вел себя как шкодливый мальчишка, выплясывая и распевая во все горло, колотя об пол все, до чего только мог дотянуться, или с воплем бежал и прятался от неведомой опасности. Во время одного из приступов, в больном мозгу щелкнул некий рычажок, и монарх вообразил себя стаканом, и стал громко требовать, чтобы его облачили в латы, чтобы не быть разбитым на куски. Ситуация доходила до того, что несчастный монарх отказывался мыться и брить бороду, мочился и испражнялся в нижнее белье словно маленький ребенок, и жестоко сопротивлялся любым попыткам помыть или переодеть свою персону. В результате, приводить монарха в порядок приходилось нескольким дюжим лакеям, для пущей верности надевавшим под платье боевые кирасы; так сказать, предшественникам нынешних санитаров…^[31]

Младший брат короля, Людовик, громко винил себя в случившейся трагедии, и на собственные деньги возвел часовню, в которой молился за души тех, кто сгорел по его вине. Было ли это раскаяние подлинным или притворным? История допускает любой ответ на этот вопрос.

Арманьяки против бургиньонов

Смерть Людовика Орлеанского

Убийство Людовика Орлеанского Мастер Английской Хроники «Убийство на улице Вьей-Тампль». — «Хроника Ангеррана де Монтреле, изложенная в сокращении». - ок. 1470-1480 гг. - Français 2680, fol. 48 - Национальная библиотека Франции, Париж.

В любом случае, стране волей-неволей приходилось обходиться без короля; хотя бы до тех пор, пока не наступит выздоровление (а вера в подобный исход держалась довольно долго). Заседание королевского совета, посвященное этому вопросу закончилось грандиозным скандалом: Людовик Орлеанский открыто потребовал для себя корону, ссылаясь на то, что старший брат уже не способен управлять. Подобное представлялось немыслимым: согласно средневековому праву, коронация полагалась божественным актом, лишить короля власти могла только смерть. Зато была возможность в его «отсутствие» (т.е. во время очередногоприступа безумия) замещать недееспособного монарха регентом или регентами. За этот пост тут же разгорелась ожесточенная борьба. Оба дяди – Беррийский и Бургундский, за много лет привыкшие вольготно распоряжаться страной, неожиданно столкнулись с братом короля, считавшим себя куда более достойным этой роли. Точнее говоря, соперничество разгорелось между младшим из двоих дядей – Филиппом Смелым Бургундским и его племянником. Жан Беррийский, как было уже сказано, куда меньше интересовался властью, чем возможностью безнаказанно запускать руки в королевскую казну. Видя, какой оборот принимает дело, он благоразумно отстранился от обоих противников, пытаясь всеми силами найти решение, которое пусть временно, успокоило бы разбушевавшихся принцев.

В этой схватке сразу сказались как сильные так и слабые черты обоих: Филипп Бургундский был завзятым рубакой, зато проигрывал племяннику в хитрости и умении плести интриги. Доведенный до крайности, он схватился за оружие, и готов был уже ввести в Париж верные ему войска, но вовремя вмешавшийся Жан Беррийский сумел помирить спорщиков. Конечно же, это была лишь временная отсрочка; обе стороны спешно вербовали союзников.

Именно в этот момент, в 1399 году, в Париже появился Жан IV, герцог Бретонский, желавший оспорить в суде королевский приговор, согласно которому он должен был выплатить Жанне Шабо 60 тыс. золотых экю в качестве компенсации за годы, проведенные в заключении. Из столицы он уже не вернулся, поговаривали, что некий недоброжелатель избавился от него с помощью яда. Без отца оставались несколько малышей: Жан, отныне герцог Жан V, его младший брат Артюр, получивший позднее фамилию Ришмон, их братья Ришар и Жиль, и две сестры. Герцогство бретонское было куском более чем лакомым, распространивший на него власть имел бы очень серьезные козыри для дальнейшей игры.

Филипп Бургундский действовал мгновенно. Приказав окружить сирот своими людьми, он более не допускал к ним никого. В 1402 году по его же приказу, мальчиков перевезли в Париж, чтобы те постоянно были на глазах. Для пущей уверенности, молодого герцога обвенчали с Жанной Французской – дочерью безумного короля. Задача: вырастить верных клевретов бургундского дома. Затея не удалась, против Филиппа были сразу два обстоятельства: во-первых, к враждебной партии (ее называли «орлеанской») примкнул подросший дофин Людовик, сын безумного короля. Во-вторых, два года спустя, во время очередного похода, Филипп Бургундский скончался, по-видимому, своей смертью. Счастливчик. Другим так уже не повезло. Годом спустя на свет предстояло появиться будущему барону де Рэ.

Жан Бесстрашный Неизвестный художник фламандской школы «Жан, герцог Бургундский». — ок. 1500 г. - Музей Хоспис Комтесс. - Лилль, Франция.

Немедленно после кончины Филиппа Смелого, орлеанисты сменили весь состав воспитателей и менторов, окружавших малолетних потомков бретонского герцога. Задача: вырастить из них верных клевретов дома Валуа. Получилось.

Впрочем, радоваться орлеанистам было недолго. Во главе противоположной партии оказался сын Филиппа – Жан Бургундский, прозванный «Бесстрашным». Ему дали понять, что двоюродный брат короля – родство слишком далекое, чтобы сын герцога Филиппа мог рассчитывать на должности и почет, полагавшиеся его отцу. Само собой, с подобной постановкой вопроса молодой бургундец не согласился. Но если герцог Филипп, принц крови, аристократ до мозга костей, имел хоть какие-то понятия о чести, его сына подобные мелочи не интересовали. Не имея возможности тягаться в искусстве плетения хитроумных интриг с младшим братом короля, он – по примеру Пьера де Краона - решил физически нейтрализовать соперника. С помощью подметного письма, герцога Людовика выманили на улицу ночью (молва утверждала, что он весело проводил время с королевой Изабеллой), после чего на брата короля накинулся отряд наемных убийц. Оказать сопротивление Людовик не успел, его изрубленное тело осталось лежать на мостовой, бургундцы растворились в парижском многолюдье. Это случилось в ночь на 23 ноября 1407 года.

На следующий день вдохновитель убийства как ни в чем ни бывало, отправился в королевский совет. Однако, на пороге отеля Сен-Поль ему преградил дорогу дядя – Жан Беррийский, более чем прозрачно дав понять что здесь молодого бургундца никто не ждет. Повторять не пришлось, герцог Жан Бесстрашный вскочил на коня и галопом помчался прочь из Парижа, под защиту своих крепостей. Интереса ради стоит заметить, что в среде немногочисленной свиты, рядом с ним скакал во весь опор сын Пьера де Краона, Антуан, сеньор де Боверже. Семейная традиция, так сказать… Королевский приказ об аресте остался никому не нужной бумагой.

Впрочем, у герцога Жана Бургундского был припрятан в рукаве еще один козырь. Как было уже сказано, он не был мастером по части многоходовых комбинаций, однако, имел прекрасно подвешенный язык, и умение влюбить в себя чернь. Прекрасно зная, что жерва покушения исключительно непопулярна в среде парижан по причине спеси и расточительности, герцог Жан бросил в парижскую толпу искру надежды: совершенно невыполнимой, но от того еще более притягательной. Жизнь без налогов! Поддержите на пути к вожделенному регентству, и дальше до самой смерти работайте лишь на самих себя. Как это нам знакомо, читатель, демагогия невыполнимых обещаний… Как и следовало ожидать, столица горой встала за герцога Жана Бургундского. Оставалось с триумфом вернуться во главе преданных ему войск, и наконец-то взять в свои руки с таким трудом доставшуюся ему власть, тем более, что сын погибшего – Карл Орлеанский, был еще слишком юн, чтобы оказать узурпатору серьезное сопротивление. Казалось, что все идет как по маслу. Угрозами и непреклонностью , бургундцу удалось понудить испуганных придворных, во главе с королевой Изабеллой, передать ему все те права, полагавшиеся ранее его отцу. В палате правосудия перед королем, едва пришедшим в себя после очередного приступа безумия, предстал молодой монах Жан Пети, прочитавший с блеской заготовленную речь о праве на тираноубийство. В ней по всем правилам строгой аристотелевской логики доказывалось, что Людовик Орлеанский полностью заслужил свою участь, и таким образом, убийца ни в чем не виноват! Даром вдова погибшего, Валентина, взывала к чувству монаршей справедливости. По всей видимости, Карл вообще плохо отдавал себе отчет в происходящем. Дело предпочли замять, убийце было даровано монаршее прощение, Валентине Висконти, по-прежнему любившей своего неверного супруга, в скором времени предстояло скончаться от горя.

Взбунтовавшаяся столица и катастрофа под Азенкуром

Восстание кабошьенов Мастер Английской Хроники «Убийства на улицах Парижа». — Марсиаль Оверньский «Вигилии на смерть короля Карла VII». - конец XV в. - Français 5054, fol. 8v. - Национальная библиотека Франции, Париж.

Жана Бургундского погубила неблагодарность. Заполнив королевский совет своими людьми, он попросту не нашел в нем места для Жана Беррийского, незадолго до того спасшего ему жизнь. Тот, не пожелав терпеть оскорбления, примкнул к орлеанской партии, рядом с ним оказался его собственный зять - деятельный и знающий полководец Бернар д’Арманьяк, и события понеслись галопом. Ссора обеих партий перешла в открытое столконовение, где французы убивали и грабили французов, в дополнение к английской экспансии страну захлестнула гражданская война.

Несчастья светской власти дополнялись несчастиями духовной. Начавшийся в 1378 году «великий раскол» католической церкви, привел к тому, что начиная с этого времени на троне св. Петра одновременно оказались двое пап, один из них в Авиньоне (поддерживаемый Францией), второй – в Риме, опиравшийся на англичан (куда уж без них!), ирландцев, венгров и т.д. Усилия всей христианской Европы, направленные на то, чтобы потушить хотя бы этот очаг анархии и безвластия не приносили результатов. В конечном итоге, в 1409 году вселенский собор, открывшийся в Пизе, низложил обоих (Бенедикта XIII и Григория XII), избрав на их место Александра V. Как и следовало ожидать, оба низложенных понтифика не пожелали согласиться с подобным решением, и во главе церкви оказались уже три папы, изрыгающие проклятия в адрес друг друга. На одно королевство два регента, трое пап, и безумный король. Кому служить, кому повиноваться? Как говорится, пойми кто может…

Наслаждаясь столь трудно добытой победой, Жан Бургундский совершенно забыл о парижском люде, с нетерпением ожидающем давным-давно обещанных реформ. Да и зачем было о нем помнить – «мавр сделал свое дело, в мавре необходимости больше нет». Парижане думали иначе. В один далеко не прекрасный день их терпение лопнуло, и 27 апреля 1413 году в столице вспыхнул кровавый мятеж, вошедший в историю под именем «восстания кабошьенов». Восставшие жгли, насиловали и убивали, не обращая внимания на политические взгляды и общественное положение своих жертв. Они ворвались даже в королевский дворец, требуя выдачи для расправы неугодных им придворных. В тюрьме оказались брат королевы – Людовик Баварский, множество фрейлин; всех, подозревавшихся в симпатиях к орлеанской партии убивали прямо на улице, не давая себе труда разобраться в справедливости подобных обвинений. Не в силах совладать с восставшими, понимая, что следующей жертвой может оказаться он сам, Жан Бургундский бесславно бежал из столицы, в которую тут же вступили Жан Беррийский и Бернар д’Арманьяк.

Надо сказать, что граф д’Арманьяк, этот храбрый вояка, был никудышным дипломатом, и столь же никудышным правителем. В разговоре с подданными он понимал только язык запугивания и принуждения, в свою очередь благополучно забыв, что на любую силу всегда найдется другая сила.

1415 год стал для государства настоящей катастрофой. 25 октября французская армия встретилась с войском Генриха V Английского при Азенкуре, и потерпела одно из самых жестоких поражений во все время Столетней войны. Историки объясняют случившееся тем, что бургундцы и арманьяки (как стали называть орлеанскую партию после смерти ее первого руководителя), даже перед лицом общей угрозы так и не смогли найти общего языка. Жан Бургундский колебался, склоняясь с союзу с англичанами, к которому его понуждали также торговые интересы его земли. Выстоять в одиночку арманьякам оказалось не под силу; ситуация осложнялась также отсутствием дисциплины во французских войсках, похожих на сборную солянку, где каждый герцог и граф стоял во главе собственного отряда, и никому не был обязан повиновением, и наконец, превосходством англичан в вооружении. Длинные луки, насквозь пробивавшие доспех, во всех отношениях выигрывали по сравнению с французскими арбалетами.

Азенкур Мастер Английской Хроники «Битва при Азенкуре». — «Хроника Ангеррана де Монтреле, изложенная в сокращении». - ок. 1470-1480 гг. - Français 2680, fol. 208. - Национальная библиотека Франции. - Париж.

Как мы помним с вами, читатель, во время этой битвы в плен попал Артюр де Ришмон – младший брат бретонского герцога Жана V. Ему предстояло провести в Англии пять долгих лет. В этой же битве полегло семейство Краонов, и в этот жестокий год наш десятилетний герой вместе с юным братом, лишился отца, в то время как воспитателем для обоих несмышленышей стал Жан де Краон… с теми самыми последствиями. И в этот же год – несчастья не желали оставлять страну в покое – от тяжелой простуды, осложнившейся дизентерией, 18 декабря в Париже скончался дофин Франции, Людовик.

Убитая горем королева отправила гонца в Геннегау, где ее средний сын, Иоанн Туреньский, женатый на Якобе Баварской, носившей также титул графини Генегаусской, готовился к тому, чтобы надеть на себя графскую корону. Отныне Иоанн становился наследником престола, и ему предстояло немедленно прибыть в Париж, чтобы занять место покойного брата. Письма в то время шли достаточно медленно, договоры между сторонами также заключались без всякой спешки, и потому лишь в 1417 году Иоанн Туреньский пустился в путь. И вот тут – новое несчастье – так и не добравшись до Парижа, новый дофин умирает от гнойного воспаления височной кости. Казалось над королевской семьей тяготеет какое-то проклятие, из 12 детей, рожденных королевой Изабеллой в живых оставалось только четверо, трое девочек и единственный сын, Карл, от которого теперь зависела будущность королевской династии.

События между тем продолжали идти своим чередом. Пока Жан Бургундский неприкаянно бродил со своим войском в окрестностях Парижа, надеясь, что верные горожане однажды сами откроют ему ворота, Арманьяк, ставший после смерти Жана Беррийского в 1416 году, единственным руководителем своей партии, успел добиться осуждения и ссылки королевы Изабеллы Баварской. Перед мужем ее обвинили в прелюбодеянии, причем на роль любовника «назначили» одного из кавалеров ее двора, Луи де Буа-Бурдона. Никаких доказательств тому получено никогда не было, впрочем, их и не требовалось. Безумный король был готов согласиться на что угодно, а Бернару д’Арманьяку, который, судя по всему, испытывал недостаток средств для оплаты наемных отрядов, попросту требовалось прибрать к рукам личную казну королевы, кроме того, следовало полностью окружить своими людьми дофина Карла, впрочем, симпатизировавшего арманьякской партии. Так или иначе, сосланная в Тур, Изабелла вынуждена была обратиться за помощью к злейшему врагу: Жану Бургундскому, и тот, конечно же, не упустил свой шанс. Арманьяк к тому времени уже успел вдрызг рассориться с парижанами, которых пытался принудить к выплате разорительных налогов. История сохранила его характерный ответ на жалобы парижского купечества: «Плевать я хотел на ваши рожи… я просто приду и возьму!» Результат не заставил себя ждать, в мае 1418 года в столице вспыхнул новый мятеж, дофин Карл, поднятый среди ночи, едва ли не чудом сумел вырваться из города и ускакать в Бурж, под защиту будущей тещи – Иоланды Арагонской. О ней у нас еще неоднократно пойдет речь. Бернар д’Арманьяк оказался в тюрьме, но в скором времени был растерзан парижской толпой, его изуродованное тело таскали по всему городу, и наконец швырнули в выгребную яму. Город вновь открыл ворота Жану Бесстрашному и его новой союзнице, королеве Изабелле.

Одна радость, в этот самый год, очередной церковный собор, на этот раз в Констанце, положил конец расколу западной церкви, избрав единого понтифика: Мартина V. Тот еще какое-то время будет чувствовать себя неуютно на троне Св. Петра, и подковерная борьба продолжится вплоть до 1451 года. И все же, эта перемена внушала надежды на лучшее.

Но и в этот раз победа для бургундца была неполна. Власть его не могла считаться легитимной, пока дофин отказывался возвращаться в столицу. Какое-то время в среде горожан удавалось сохранять веру, что арманьяки удерживают его силой, однако, проблему надо было решать. Герцог захотел самолично отправиться на переговоры с младшим сыном короля «в Монтеро, где Йона низвергается вниз». Это стало его последней ошибкой.

Гибель Жана Бургундского

Убийство на мосту Монтеро Мастер Английской Хроники «Убийство Жана Бесстрашного». — «Хроника Ангеррана де Монтреле, изложенная в сокращении». - ок. 1470-1480 гг. - Français 2680, fol. 288 - Национальная библиотека Франции, Париж.

В 1419 году дофину Карлу исполнилось 16 лет. Возраст по тем временам вполне солидный, его дядя, Жан Беррийский, в 15 уже руководил целой провинцией, и командовал войсками. Однако, неопытный, и еще во многом инфантильный Карл в начале своего правления был настоящей игрушкой в руках сменяющих друг друга временщиков. И в этой, не слишком умной, зато подверженной слепым эмоциям среде, и созрел план убийства. Все случилось как-то «само собой», 10 сентября, едва лишь герцог Бургундский прибыл на мост Монтеро, и, согласно этикету опустился на колени перед дофином, один из придворных – Таннеги дю Шатель, нанес ему удар в лицо боевым топором. Вслед за тем, на поверженного бросились придворные, герцога рубили мечами, кололи кинжалами, и сбросили бы с моста в реку, не вмешайся представители местного клира. Вот тут как не вспомнить наполеоновского министра Талейрана с его знаменитым «Это хуже, чем преступление, это – ошибка».

Сын убитого - Филипп III Добрый Рогир ван дер Вейден «Портрет Филиппа III Доброго». — ок. 1400 года - ок. 1450 г. - Дерево, масло. - Музей изящных искусств - Дижон, Франция.

Действительно, преступник, как правило, пытается просчитать последствия своих действий. Ослепленные жаждой мести арманьяки, во главе с дофином, не пожелали обременить себя подобным. Последствия не замедлили сказаться. От убийцы отвернулась вся северная Франция, во главе с Парижем. Герцога любили. Парижский Горожанин с болью описывает, как своего любимца хоронила столица, как без перерыва скорбно звонили колокола, монастыри все до одного были затянуты черной тканью, и вокруг гроба днем и ночью горели тысячи свечей, которые все ставили и ставили бесконечно идущие один за другим простые люди.

Интересно, что автор любопытного исследования «В защиту Жиля де Рэ» пытается на основе этой истории оправдать нашего героя за те художества, которые мы уже описали выше,полагая, что похищения и убийства из-за угла были в те времена в порядке вещей, раз этим не гнушались коронованные особы. Действительно, если забыть о том, что в течение многих лет дофин будет униженно вымаливать себе прощения у сына убитого – Филиппа, и принесет в жертву его ненависти не одного и не двух из самых преданных своих людей. Нет, конечно же, общественное мнение той эпохи, как и в нынешнее время, клеймило и проклинало убийц и похитителей, другое дело, что анархия и безвластие, царившее в королевстве де-факто превращало право сильного в единственный реально действующий закон.

Итак, Филипп III, прозванный Добрым, уже открыто перешел на сторону англичан. Положение становилось угрожающим, бургундский герцог располагал огромными людскими и денежными ресурсами. Более того, опираясь на помощь королевы Изабеллы, 21 мая следующего, 1420 года, он принудил безумного короля подписать знаменитый «договор в Труа», согласно которому дофин Карл лишался права наследования «за страшные и ужасные преступления», а попросту говоря, за убийство на мосту Монтеро. Согласно тексту этого договора, уже позднее названного «позорным», после смерти Карла Безумного, французское королевство должно было исчезнуть с карты Европы, превратившись в одну из провинций Англии под общим патронатом Генриха V Ланкастерского, объявленного официальным наследником.

Впрочем, поначалу война еще не казалась окончательно проигранной. Большая часть страны, к Югу от Парижа, держала сторону дофина. На севере, в тылу у англичан, продолжала действовать мощная французская группировка под командованием графа д’Омаля. Неясным было, на чью сторону склонится бретонский герцог Жан V де Монфор, арманьяки и бургиньоны напряженно тянули каждый к себе. Как уже было сказано, герцог выбрал бургундцев и англичан. В этом его поддержали все бароны его земли, за исключением семейства Роганов, и Жиля де Рэ. Этот факт установлен документально. Неожиданная принципиальность нашего героя, возможно, имела основу вполне себе материальную: большая часть его поместий располагалась во владениях анжуйских герцогов . Удивляться этому не стоит. Характерная черта эпохи – те или иные владения зачастую представляли собой лоскутное одеяло, растянувшееся по нескольким провинциям страны. В этом случае на верность присягали сразу нескольким сеньорам, а для того, чтобы эти клятвы не входили в противоречие между собой, вассальной присягой специально оговаривалась «обязанность воевать против всех, за исключением таких-то». Именно это и случилось с бароном де Рэ, большая часть владений которого располагалась не в Бретани (хотя Жиль и полагался вассалом герцога Жана) а в Анжу. Жиль выбрал Карла VII, и от своего выбора не отступит до самой смерти (редкое качество в те времена!). Он поставил на слабейшего, и выиграл, впрочем, до этого выигрыша утечет еще немало воды.

Как мы помним с вами, читатель, ситуация вылилась в мятеж Пентьевров, тайно подстрекаемых к действию дофином Карлом. Началась война, в которой отличился молодой Жиль, в то время как супруга Жана Бретонского – Жанна, принцесса Франции, уговорила английского короля «под честное слово», отпустить из плена своего деверя – Артюра де Ришмона, который с блеском завершил военную операцию.

Жиль при дворе дофина в изгнании

1421-1424 гг.

Битва при Вернее Мастер Английской Хроники «Битва при Вернее». — Марсиаль Оверньский «Вигилии на смерть короля Карла VII». - конец XV в. - Français 5054, fol. 30v. - Национальная библиотека Франции, Париж.

Итак, круг замыкается, и мы вновь возвращаемся к нашему герою. О следующих трех годах его жизни (1421-1424) сведения отрывочны и скудны. И все же, по этим намекам, мы все же можем с достаточной долей вероятности восстановить основные события в жизни молодого барона де Рэ и его энергичного деда.

Начнем с того, что англичане в это время продолжали развивать наступление, попытавшись проникнуть в Анжу. Самонадеянный брат английского короля герцог Кларенс, пренебрег разведкой, и кончил тем, что сложил голову в битве при Божё. Матеи Казаку, биограф Жиля де Рэ полагает маловероятным, что дед и внук, крупнейшие вассалы анжуйских герцогов, могли бы уклониться от участия в этом сражении.

Следующий, 1422 год был исключительно богат событиями. 22 апреля дофин Карл официально вступил в брак с Марией Анжуйской. Невеста не отличалась ни особым умом, ни привлекательной внешностью. На ее лице особо выделялся слишком длинный нос, придававший бедняжке нелепое сходство с Буратино (которого к этому времени изобрести еще не успели). В дальнейшей политической и личной жизни короля она не сыграет почти никакой роли, за исключением деторождения; что для средневековой королевы представляло святую обязанность. Зато у новобрачной была энергичная мать, Иоланда Арагонская, испанка, сыгравшая в истории французского королевства столь выдающуюся роль, что ее окрестили «дамой, сделавшей Францию». Одна из образованнейших женщин своего времени, блестящий политик, дипломат, финансист, отличавшаяся недюжинной проницательностью и решимостью, теща вплоть до самой своей смерти пользовалась у дофина Карла непререкаемым авторитетом. Можно сказать, он боготворил ее, и в конечном итоге, оказался именно ей обязан победой и троном.

Регент Франции Джон Бедфорд Мастер Бедфорда «Джон Ланкастерский, 1й герцог Бедфордский в молитве перед Св. Георгием» (фрагмент). — «Бедфордский часослов». - ок. 1410-1430 гг. - BL Add MS 18850, f. 256v. - Британская библиотека, Лондон.

31 мая неожиданно для всех скончался английский король Генрих V Ланкастер. Ему не исполнилось еще 35 лет, и потому эта скоропостижная смерть повергла в шок и французов и англичан. Мы не можем с достоверностью ответить, что за хворь в короткое время свела в гроб английского короля, предположительно, речь шла о воспалении желудка или кишечника (хроники утверждают, что «у него в животе не удерживалась пища», из-за жестоких болей, король не мог сидеть в седле, и вынужден был путешествовать на корабле, или на конных носилках). Подобное заболевание в те времена именовалось «недугом Св. Фиакра» по имени преподобного, к которому в подобных случаях требовалось обращаться с молитвами. Шептались, что болезнь стала наказанием свыше, т.к. английский король, отчаянно нуждаясь в деньгах разграбил церковь Св. Фиакра в Бри, известную как место паломничества. После его смерти наследником французского престола становился шестимесячный младенец – Генрих VI, король завещал своему младшему брату – герцогу Бедфорду, передать правление Францией в руки Филиппа Бургундского. Забегая вперед, скажем, что Бедфорд его не послушал, и это стало первой трещиной разделивший англо-бургундский союз.

Генрих VI родился 6 декабря 1421 года в Виндзорском замке. Упорно держится легенда, будто его отец, узнав приятную новость от лорда Фиц-Хью, специально уточнил место рождения сына, после чего помрачнел и произнес: «Лорд Фиц-Хью, утверждают, что Генрих, родившийся в Монмуте, царствовал бы недолго, но многое приобрел. А Генрих, родившийся в Виндзоре много лет просидит на троне, и потеряет все». Неизвестно, выдумано ли подобное пророчество задним числом, но исполнилось оно весьма пунктуально.

Итак, не решительный Генрих-старший, а шестимесячный младенец становился наследником французского престола – и в тот же самый год, 21 октября столь же неожиданно умер несчастный безумец, Карл VI. Девятью днями спустя эта новость достигла Буржа, и дофин Карл своими клевретами был объявлен королем Франции. Впрочем, англичане держались на этот счет другого мнения, столь же помпезно объявив королем юного Генриха. Регентом при нем оставался Джон Бедфорд, полностью взявший в свои руки ведение военной кампании. Таким образом, в королевстве французском было одновременно два короля, и при них один регент. Пойми, кто может…

Бедфорд в первую очередь круто изменил военную доктрину своего брата. Если Генрих ставил на осаду важнейших крепостей, что без сомнения могло поставить на грань банкротства скромную английскую казну, и постоянно приводило к стычкам с новыми подданными из-за военных налогов, Бедфорд потребовал от своих солдат последовательно проводить в жизнь тактику «выжженной земли». Врага нужно было обречь на голод, и тем принудить к сдаче. Первый удар Бедфорд решил направить против северной группировки под командованием д’Омаля, которая действовала в тылу у захватчиков.

В следующем за тем, 1423 году англичане успели насолить персонально барону де Рэ, покусившись на крепость Силье-ле-Гильом, составлявшую достояние новой жены его деда, Анны де Силье и кастелянства Амбрьер и Сент-Обен-Фосс-Лубен, которые перешли Жилю в наследство от отца. В довершение всех бед, эти два последних кастелянства Джон Бедфорд своим указом от 14 июля того же года предназначал в дар своему верному соратнику Джону Монтгомери. Зная о том, с какой страстью Жиль пытался приумножить свои владения, трудно поверить, что он не принимал участия в военных действиях, направленных на защиту этих земель.

В следующем за тем году Франция потерпела одно из самых страшных поражений в Столетней войне. В битве при Вернее на поле боя осталось до полтора тысяч отборных солдат, еще несколько сотен попало в плен во время преследования (или как не без цинизма выражались в те времена – «охоты»). Среди погибших был сам граф д’Омаль, тело еще одного знатного военачальника – виконта де Нарбонна бургундцы специально разыскали, чтобы вздернуть на дереве как обычного бандита, мстя таким образом за его участие в убийстве герцога Жана. Северная группировка французов перестала существовать, Нормандия и ближайшие к ней земли были полностью очищены от врага, англичане могли полагать себя полными хозяевами этой части страны.

Принимал ли наш герой участие в битве при Вернее? Вполне возможно, но – подтверждений тому нет. Стоит согласиться с его биографом Казаку, что документы эпохи в эти годы сохраняют упорное молчание о Жиле де Рэ, т.к. его роль была еще достаточно скромной. Обычный командир «второго порядка», выступающий во главе наемного отряда, навербованного за свои же собственные деньги. Отряд этот, кстати сказать, был немаленьким. В т.н. «Мемуаре наследников барона де Рэ», написанном уже после смерти нашего героя, Жиля упрекают в том, что он размахнулся что называется «не по чину» - его отряд состоял из «200 конников или около того… каковую армию полагается возглавлять не барону, а принцу крови». Положим, мнение это слегка преувеличено, однако факт налицо – уже тогда Жиль умел тратить деньги с размахом. Со временем эта привычка приведет его к гибели. Снова имя барона де Рэ мелькает в одном из документов, датируемых все тем же 1424 годом. В качестве компенсации за одну из потерянных крепостей в его землях, король выделил ему 200 турских ливров.

В этом, столь бурном для страны году, Жилю исполнилось двадцать лет. Из того же «Мемуара» мы знаем, что около того времени он потребовал – и получил – от Жана де Краона право самолично распоряжаться своими землями, т.к. пришел в «требуемый для того возраст». Попросту говоря, внучек стукнул кулаком по столу и дедушка уступил. Отныне потомок Жанны Безумной становился полноправным хозяином своей судьбы.

Первые шаги при дворе. Жиль и женщины

Двор дофина в изгнании предоставлял немалые возможности для честолюбца Лео Шнуг «Средневековый турнир». — Фреска. - Большой зал, замок Верхний Кёнинсбург. - 191-1914 гг. - Эльзас, Франция.

Жиль в эти времена был всего лишь «человеком Ришмона», в то время как сам Ришмон верой и правдой служил Иоланде Арагонской. Со своей стороны, бретонец также был нужен двору. По сути дела, младший брат воспринимался как способ давления на старшего – герцога Жана V, которого, несмотря на его договор с англичанами, не теряли надежды перетянуть на свою сторону. В качестве первого шага, 4 марта 1425 года, Ришмону вручен был меч коннетабля Франции, который после смерти Клиссона в 1407 году кочевал от одного кандидата к другому, в зависимости от того, какая из дворцовых партий в конкретный момент одерживала верх.

В том же 1425 году, королева Иоланда, в рамках намечающегося сближения французского двора с Бретанью, поручила Жану де Краону, как мы с вами помним, ушлому и ловкому дипломату, начать переговоры о возможности брака Людовика III Анжуйского с Изабеллой Бретонской, старшей дочерью герцога Жана. Разговоры об этом велись уже не один год, предварительная договоренность была достигнута 3 июля 1417 года, четырьмя годами спустя Людовик вновь возобновил переговоры, подтвердил свое желание вступить в брак с бретонкой, 21 октября 1424 года король Карл VII дал своему вассалу официальное разрешение жениться, 13 ноября того же года с этим решением согласился Жан V. Чтобы окончательно умаслить прижимистого бретонца, король взялся выплатить приданое новобрачной (100 тыс. ливров) из собственной казны. Забегая вперед, скажем, что из этой затеи ничего не вышло, политическая обстановка переменилась снова, и Людовику пришлось искать себе другую невесту.

В рамках тайной дипломатии поручение для Краона состояло в том, чтобы привлечь Жана V к союзу с французским двором. Демарш увенчался вполне ощутимым успехом, герцог Жан согласился встретиться с королем (и эта встреча состоялась 8 сентября того же года в Сомюре) и обязался верно служить королю «против Пентьевров и англичан», при условии, что его враги будут удалены от французского двора. Карл согласился, и в изгнание отправились последние сторонники Пентьевров, пытавшиеся найти у него убежище. Весьма благородно, не правда ли?…

Дофин Франции Карл. Анри Леман «Романтический портрет молодого Карла VII». — ок. 1410-1430 гг. - Версаль, Франция.

Карьера внука в это время также стремительно развивалась. 8 сентября 1425 года мы уже с достоверностью знаем, что Жиль де Рэ находился в Сомюре, в свите герцога Бретонского, и в дальнейшем прочно обоснуется в Бурже, при особе Карла VII (58). Первые впечатление от королевского двора буквально потрясли молодого человека: он оказался богаче самого монарха! Англичане в насмешку звали Карла VII «Буржским королем», в российских реалиях это выглядело бы приблизительно как «царь Костромы» - пышный титул, никак не соответствующий содержанию. На деле, ситуация была не столь безнадежна. Карлу все еще принадлежала бóльшая часть страны – к Югу от Парижа, он мог рассчитывать на верность могущественных вассалов, и на отборный контингент наемных шотландских войск. Но, отрицать это действительно трудно, денег в казне постоянно не хватало. Прижимистая теща – Иоланда – готова была снабжать его средствами для войны и набора войск, но не оплачивать балы и охоты… а именно такой образ жизни юному королю был больше всего по нраву!… Финансовая служба дворца была поставлена из рук вон плохо, налоги либо не собирались, либо разворовывались на пути к королевской казне, сам король, еще достаточно инфантильный, постоянно находился под влиянием сменяющих друг друга фаворитов. Существуют глухие намеки, что барон де Рэ, казавшийся по сравнению с буржским изгнанником сущим Крезом, без счета давал денег взаймы (59), и это стало одной из причин, по которой его через несколько лет настигнет опала. Отдавать долги король не любил… Однако, мы и здесь остаемся на уровне слухов и сплетен, окончательного подтверждения нет.

С достоверностью мы знаем, что в это время Жиль находится в явном фаворе у короля в изгнании; одним из самых ярких подтверждений этому является передача ему во владение богатой сеньории Партенэ (Бретань), которую за 11 лет до того Карл Безумный конфисковал у Жана II Ларшевека, в чем-то перед ним провинившегося, и затем передал во владение сыну. Карл-младший в свою очередь подарил ее Ришмону, и вот теперь пришел монарший приказ определить эти земли в вечное владение барону де Рэ…

Хорошо известно, что при этом скромном дворе короля в изгнании наш герой выделялся из толпы придворных. А блистать он умел! Увы, наш герой был тщеславен, и никогда не упускал шанса покрасоваться на чистокровном рысаке, в богатом наряде, с удовольствием чувствуя направленные на него со всех сторон восхищенные женские взгляды…

Остановимся еще раз, чтобы коснуться несколько деликатного вопроса об отношении барона де Рэ к противоположному полу. Уже в позднейшее время, когда выплыли наружу мрачные тайны замка Тиффож, злые языки принялись утверждать, что женщины как таковые Жиля не интересовали.

Сам он, уже осужденный, приговоренный к позорной смерти, признается в своем последнем мемуаре, что в детстве, избалованный безнаказанностью и потворством окружающих, он был ими приучен «ко многим грехам». Намек более чем расплывчатый. Исследователи задаются вопросом, был ли среди этих «грехов» тот, что во времена Жиля де Рэ было принято именовать «мужеложеством»? Хорошо известно, что в юности барона де Рэ, как любого богатого наследника в те времена окружала огромная толпа прихлебателей, бедных родственников и лизоблюдов всех видов и родов, за подачки и милости готовых на что угодно. Но сам по себе этот факт еще ни о чем не говорит. Вновь мы вынуждены оставить вопрос без ответа.

В позднейшие времена Жиль не слишком интересовался женой, часто оставлял ее одну, и за все годы у них родился единственный ребенок – дочь и наследница, Мария. Однако, и этот факт сам по себе тоже не является доказательным. Катерина и Жиль могли охладеть друг к другу, превратив свой брак в обычную для этого времени связь по расчету, когда супруги жили раздельно, обмениваясь вежливыми письмами и подарками, сходясь вместе лишь на короткие периоды времени. С точностью можно утверждать, что наш герой юбочником не был. Нам неизвестно ни о каких его любовных похождениях или незаконных детях. И это при том, что в его время эталонный дворянин должен был обладать не только воинской доблестью и физическими данными, но и огромной мужской силой. Многочисленные любовницы и незаконные дети были поводом для хвастовства, как мы с вами помним, погибший герцог Орлеанский постоянно крутил романы с девятью, а то и с десятью дамами одновременно. Так что будущий маршал Франции в этом плане действительно выделялся в толпе сверстников. За неимением точных сведений, оставляем этот вопрос открытым.

Новый фаворит короля и новый покровитель

Артюр де Ришмон в старости. Неизвестный художник «Артюр де Ришмон». — Акварель. - ок. 1458 г. - Отделение эстампов и фотографий. - Национальная библиотека Франции, Париж.

События, как им и полагалось, шли своим чередом. Год спустя, звезда Ришмона при дворе явно клонилась к закату. Планы молодого коннетабля были грандиозны: навести порядок в управлении, реформировать армию, и наконец, заключить и поддерживать прочный мир с герцогом Бретонским. Ради этого последнего пункта, король был готов на все – но, как видно, судьба не благоприятствовала Ришмону. 6 марта 1426 года, ему случилось потерпеть болезненное поражение от англичан при Сен-Жам-де-Беврон (на границе Бретани и Нормандии). Официально в случившемся обвинили хитроумного и медоречивого советника Жана V – нантского епископа Жана де Малеструа, якобы продавшегося англичанам за обещания денег и земель, однако, для Ришмона это поражение стало началом конца. Виной тому был, конечно же, непостоянный, склонный к панике старший брат. Все началось с того, что в 7 января следующего, 1427 года Бедфорд, воспользовавшись замешательством французов, еще не пришедших в себя после поражения, официально обвинил в измене герцога Бретонского, и начал против него военные действия, осадив крепость Понторсон. Этого хватило, чтобы Жан V немедленно переметнулся на сторону сильного, 8 сентября того же года присягнув на верность договору в Труа, согласно которому, как мы помним, дофин Карл отстранялся от престолонаследия. При дворе у Ришмона, как у любого успешного, как многие полагали «выскочки», имелось немало завистников. Доселе они молчали, но тут, почуяв благоприятный момент, принялись из раза в раз твердить королю, что бретонцы ненадежны, склонны к предательству, и потому полагаться на них, как минимум, неблагоразумно. Окончательно карьера Ришмона завершилась после т.н. «дела Пьера де Жиака». Ситуация эта выглядела следующим образом.

Жиак был временщиком при особе короля Карла. Временщиков не любили никогда и нигде, Жиак в этом плане отнюдь не представлял собой исключения. Уверяли, что он бесстыдно запускает руки в королевскую казну (вполне вероятно, что это обвинение соответствовало истине), и что он якобы отравил собственную супругу, чтобы жениться во второй раз на богатой наследнице. Однако, несмотря на все наветы, Жиак пользовался полным доверием короля, слово фаворита на заседаниях королевского совета было решающим, и ясное дело, чтобы осуществить свои далеко идущие планы, Ришмону хочешь-не хочешь, предстояло столкнуться с ним. При тайной поддержке королевы Иоланды, также недолюбливавшей всесильного фаворита, и враждебной Жиаку группировки при дворе, коннетабль во главе небольшого отряда верных ему людей, в ночь на 8 февраля 1427 года, без единого выстрела проник в Иссуден, где в это время обосновался де Жиак, посреди ночи вытащил его из постели, (пикантная подробность, спящая рядом супруга вылетела из-под одеяла «совершенно нагая, дабы… спасти драгоценную посуду»!!!) и бросил его в темницу. В скором времени бывший уже фаворит предстал перед судом бальи в Дюн-ле-Руа (Берри), был приговорен к смерти, приговор привели в исполнение в Бурже, при том что Карл не смог или не пожелал защитить своего любимца. Однако, все усилия Ришмона пропали даром; освободившееся место фаворита занял Жорж де ла Тремуйль, немедленно женившийся на вдове казненного. Заметим, мимоходом, что Тремуйль приходился кузеном барону де Рэ, и это обстоятельство сыграет немалую роль в карьере последнего.

Так или иначе, король не простил Ришмону смерти любимца; кроме того, после окончательного разрыва с бретонским герцогом, Ришмон уже не представлял для буржского двора никакой ценности, его без разговоров отправили прочь, а Жиль вновь остановился в растерянности – последовать за своим господином, или остаться верным королю? Наш герой выбрал второе, и отныне стал «человеком Жака де Бомануара».

Об этом Бомануаре у нас еще пойдет речь, а пока, на несколько минут остановившись, вернемся к карьере дедушки, Жана де Краона. Как мы помним, он уже успел обратить на себя внимание королевы Иоланды, и получить репутацию человека, способного вести переговоры на самом высоком уровне. В самом деле, при всей «деспотичности» характера, и склонности наслаждаться жизнью во всех ее проявлениях, предателем Краон никогда не был. В эти нестабильные времена, когда перемена лагеря была в порядке вещей, и едва ли не после каждой серьезной победы многочисленные «переметные сумы» спешили оказаться на стороне сильного, он из раза в раз демонстрировал несокрушимую преданность анжуйскому дому. Верный слуга был вознагражден в полной мере, получив место в личном совете королевы; 19 июня 1427 года он же был назначен генеральным наместником в Анжу и Мэне, вместо виконта де Нарбонна, как мы с вами помним, читатель, погибшего тремя годами ранее при Вернее, чье бездыханное тело бургундцы вздернули на сук, мстя ему таким образом за убийство любимого герцога. Краону в это время было уже 63 года, так что вне всякого сомнения, бремя власти он во многом делил со своим энергичным внуком.

И вот здесь новая неожиданность. Тогда же, поздним летом или осенью 1427 года Жан де Краон превращает своего старшего внука в оруженосца и пажа при особе Гильома де ла Жюмельера, сеньора де Мартинье-Бриана. Ситуация более чем нетривиальная; как было сказано выше, пажами становились обычно мальчики лет 10-12, должные таким образом выучиться ремеслу военного, а заодно приобрести для себя могущественного покровителя при дворе. Однако, Жилю в это время исполнилось уже 22 года, и он уже не раз и не два сумел проявить себя как закаленный боец. Ситуация объяснению не поддается. Единственное, что приходит на ум: чуя скорую смерть, дедушка постарался обеспечить какому-никакому, но все же внуку и главному наследнику покровительство и защиту.

И по всей вероятности, все тот же дальновидный дедушка после окончательного отъезда Ришмона, сумел определить Жиля под начальство Жака де Бомануара. Это был действительно храбрый и умелый полководец, успевший не раз показать себя с самой лучшей стороны во время военных действий. На редкость удачный выбор: начальника и подчиненного в скором времени связала по-настоящему крепкая дружба. И в то же время Бомануар, получивший свой титул по имени поместья, составлявшего приданое его матери, был младшим сыном Шарля де Динана. Мимоходом, дорогой читатель, мы уже встречали данную колоритную личность на этих страницах. Динан был закадычным другом Жана де Краона, и по совместительству дедушкой первой невесты Жиля – Жанны де Пейнель, тем самым, который, проигравшись в пух и прах, согласился продать внучку за 4 тыс. полновесных франков и обязательство оплатить все его долги. И вот сейчас два греховодника стакнулись вновь, и Жиль обрел себе начальника и покровителя. Да, с таким дедушкой нашему герою ничего не было страшно!

Битва за Анжу и первая награда для героя

Битва за Ле Ман Мастер Английской Хроники «Битва при Вернее». — Марсиаль Оверньский «Вигилии на смерть короля Карла VII». - конец XV в. - Français 5054, fol. 32v. - Национальная библиотека Франции, Париж.

Регент Франции Бедфорд, осуществлявший свою власть именем малолетнего Генриха VI, был человеком умным, по-британски методичным в достижении желаемого. Посему, избавив себя от головной боли в лице графа д’Омаля и его армии, Бедфорд поставил себе следующей целью перерезать главный нерв французского сопротивления, и покорить Анжу, откуда постоянным потоком шли деньги, на которые содержалось войско французского короля. И вот здесь на всю Францию прогремело имя Жиля де Рэ. Среди прочих «начальников и капитанов» ему довелось осадить ЛеЛюд, где заперся английский гарнизон под начальством коменданта Блэкберна. Ле Люд в те времена был исключительно мощной крепостью, четырехугольник каменных стен, увенчанных по углам сторожевыми башнями, дополнялся глубоким рвом, окружавшим их со всех сторон. Однако, даже столь прочная защита не сумела устоять перед артиллерией Жиля де Рэ. Под руководством своего командира и друга, он столь мастерски расположил «кулеврины и бомбарды», что сопротивление англичан было в скором времени сломлено. Гарнизон в полном составе оказался в плену; французских предателей, захваченных вместе с англичанами без разговоров вешали на ближайших деревьях. Нечего говорить о жестокости времен Столетней войны, в ней легко может убедиться любой, открыв наугад любую из хроник. Кстати сказать, именно во время анжуйской кампании Жиль свел знакомство с лучшими полководцами французского короля – Ла Гиром, Потоном дю Сентрайлем и наконец, Амбруазом де Лоре. В скором времени всем четверым выпадет воевать под знаменами Жанны.

Надо сказать, эти – без сомнения – выдающиеся люди своего времени, кроме храбрости и ума отличались немалой жестокостью. Не щадя своей собственной жизни, они также ни в грош не ставили чужую, для большинства французских военачальников того времени убийства, насилия и грабежи были повседневной рутиной, гражданское население в те смутные времена солдатня рассматривала как свою законную добычу, в то время как начальники глядели на подобное сквозь пальцы, желая за чужой счет вознаградить своих людей, месяцами не получавших жалования. Если верить документам того времени, особенной «изобретательностью» в погромах и пытках отличался Ла Гир, по уверениям хроникеров, имевший обыкновение вспарывать животы беременным женщинам. Да, против исторической правды спорить сложно. Будущие освободители Франции не были ангелами, и не имели крылышек. В подобной компании Жиль вряд ли мог научиться хорошим манерам. Хотя кто знает, многое изменилось бы, родись потомок Жанны Безумной в наше время?..

Однако, вернемся к нашему повествованию. Жиль де Рэ имел возможность отличиться также при осаде Маликорна и замка Румфор, долгое время считавшегося неприступным. Не выдержав умелой бомбардировки, гарнизон постановил сдаться за милость победителя, выкупив за деньги свою жизнь и имущество. Так заявила о себе на поле боя французская артиллерия, ставшая отнюдь не последней причиной того, что победу в Столетней войне в конечном итоге сумел одержать Карл VII. Что бы кто ни думал о бароне де Рэ, отрицать его недюжинный военный талант не приходится, и без сомнений, в том, что Анжу удалось отстоять, была немалая заслуга нашего героя. Кстати говоря, именно во время этой кампании он был наконец произведен в рыцарское звание. Нам неизвестно, где и когда это произошло, и была ли церемония организована для него одного, или, как то было в традициях эпохи, для большой группы молодых людей. С долей уверенности можно предположить, что это было вознаграждение за блестящую победу при крепости Ле Люд.

Во второй половине того же года, Бомануар получил место коменданта Сабле, неизменный Жиль де Рэ продолжал служить под его началом, командуя городским ополчением. Это была награда обоим за верную службу, и надо сказать, награда весьма почетная.

Между тем, англичане вовсе не собирались отказываться от своего плана. Бедфорд, успевший добавить к своему так сказать, основному, титулу звания графа Анжуйского и Мэнского, возложил эту миссию на одного из самых способных своих военачальников: Джона Тальбота, графа Шрусбери, загодя пообещав ему в случае победы баронский титул, а также земли и доходы дальнего родственника нашего героя – де Лаваль-Гийона.

16 марта 1428 года англичанам удалось застать врасплох гарнизон крепости Лаваль. При штурме в плену оказался Андре де Лаваль-Лоеак, кузен Жиля, причем за его освобождения был назначен нешуточный выкуп – 16 тыс. золотых экю! Бабушка пленника – Жанна де Лаваль-Шатийон и мать – Анна де Лаваль призвали на помощь многочисленных родственников и друзей. За три месяца нужная сумма была собрана, причем наш герой пожертвовал для кузена тысячу, дедушка, Жан де Краон, оказался щедрее ровно вдвое.

Боевые столкновения на анжуйской границе между тем продолжались. При содействии духовенства и простых горожан, войскам Бомануара, Сентрайля и Жиля де Рэ без единого выстрела удалось занять Ле Ман; другое дело, что удержать его в своих руках французы не сумели. Уже три дня спустя солдаты, еще не пришедшие в себя после обильных возлияний, которыми была отпразднована победа, оказались захвачены врасплох войсками Тальбота, восстановившего свою власть над крепостью.

Поражение англичан под стенами аббатства Мон-Сен-Мишель и начало осады Орлеана

Островное аббатство Мон-Сен-Мишель (современный вид).

Прекрасно понимая, что покорить и удержать в повиновении огромную по сравнению с маленькой Англией страну одной лишь грубой силой, как то пытался сделать его старший брат, практически нереально, Бедфорд искал возможности захватить главную святыню французов, некий религиозный или политический центр, падение которого парализовало бы в противнике само желание сопротивляться далее. Посему, получив в Анжу сильный и неожиданный отпор, он просто изменил свой первоначальный план, и как выражались в те времена «подступил с осадой» к монастырю Мон-Сен-Мишель. За ходом военных действий буквально затаив дыхание, следила вся страна: Св. Михаил полагался покровителем французской монархии, случись армии потерпеть под этими стенами серьезное поражение, для большинства простого народа это стало бы знаком, что Бог покровительствует английскому королю и сопротивление бесполезно. Он знал, что делал, регент Франции Бедфорд! С самого начала Столетней войны раз за разом попытки англичан взять штурмом или же измором эту крепость разбивались о толщу огромных стен и стойкость защитников. То же самое случилось и теперь. Англичане были отброшены с немалым уроном, твердыня выстояла, утвердив за собой звание крепости, куда никогда не ступала нога иноземного захватчика.

Осада Орлеана Мастер Английской Хроники «Осада Орлеана». — Марсиаль Оверньский «Вигилии на смерть короля Карла VII». - конец XV в. - Français 5054, fol. 54v. - Национальная библиотека Франции, Париж.

Но отступать Бедфорд не собирался. Следующей его попыткой было обойти с востока непокорное герцогство Анжуйское, и начать плотное наступление на крепости по берегам Луары, отрезая Карла от его денежной и ресурсной базы. Война приобретала по-настоящему остервенелый характер, и та и другая стороны, окончательно отбросив все понятия о рыцарской чести, этикете и тому подобных обветшалых условностях, сражались кроваво, насмерть, в ход были пущены самые гнусные средства, с единственной целью – сейчас, именно сейчас достигнуть окончательной победы. По сути, регент ставил все на последнюю карту: грудь в крестах или голова в кустах – Англия находилась на грани банкротства.

К новому наступлению готовились более чем основательно. Войска англичан должен был поддержать всей своей военной мощью герцог Бургундский. Начальствующим над грозной, без красивых слов, грозной! армией поставлен был один из лучших полководцев того времени Томас Монтегю, 4-й граф Солсбери. Наступление началось осенью 1429 года. Крепости на Луаре пали одна за другой почти без сопротивления, и наконец, 28 октября 1429 года английская армия подступила к Орлеану.

Надо сказать, что решение осадить Орлеан вызвало шок не только у французов, но и в самой Англии. Во-первых, Солсбери самым грубым образом попирал законы рыцарской чести, запрещавшие атаковать земли, владелец которых находится у него в плену и не способен с мечом в руках оборонить свое достояние (напомним, что Карл Орлеанский, сын погибшего герцога Людовика, младшего брата короля) попал в плен при Азенкуре, в и это время все еще оставался в Англии, понимая, насколько этот пленник важен для противоборствующей стороны, Генрих V а за ним и Бедфорд наотрез отказывались обсуждать условия его освобождения). Более того, Солсбери перед своим отъездом во Францию клятвенно обязался пленному герцогу не посягать на его владения. Все было тщетно. Приказ…

Поговаривали, что клятвопреступнику подобное не сойдет с рук, и действительно, несколько дней спустя после начала осады, в момент, когда граф изучал французские укрепление через узкую смотровую щель в одной из осадных башен, неизвестно кем выпущенное ядро врезалось в нее, осколки ударили графа в лицо, и несколько дней спустя он умер, не приходя в сознание. Виновник произошедшего остался неизвестным. Поговаривали, что запал к пушке поднес, воспользовавшись отсутствием пушкаря, некий шкодливый мальчишка-паж; подоспевший расчет якобы увидел, как тот спасается бегством с места происшествия. Правду так и не узнали.

Осажденные воспряли духом, но ненадолго: на место погибшего прибыл Джон Тальбот, и осада продолжилась с прежним упорством. Обложить огромный город небольшой английской армии было не под силу; деревянными укреплениями была окружена лишь половина протяженности крепостных стен, посему, принудить осажденных к сдаче посредством голода было невозможно. Штурмовать одну из неприступнейших крепостей своего времени скромными силами наемной армии было равно самоубийству. Оставалась бомбардировка. Тальбот, умело окружив крепость осадными орудиями, не давал гарнизону покоя ни днем ни ночью. В скором времени французы вынуждены были оставить внешние укрепления: мостовые башни – «две Турели», и кольцо фортов на правом берегу Луары перешли в руки осаждавших.

Безнадежность

Cеледочная битва Мастер Английской Хроники «Битва при Руврэ». — Марсиаль Оверньский «Вигилии на смерть короля Карла VII». - конец XV в. - Français 5054, fol. 53v. - Национальная библиотека Франции, Париж.

При дворе Карла VII царило уныние. Было ясно, что англичане полны решимости добиться своего, за Орлеаном сильных крепостей не было, и захватчикам открывалась прямая дорога к Буржу – столице короля в изгнании. Ситуация становилась критической; после взятия орлеанской крепости Карлу оставалось искать спасения в бегстве, навсегда (по всей вероятности) скрывшись в дружественной Испании или Шотландии, оставив корону и саму землю Франции победоносному сопернику.

Ситуация осложнялась тем, что единства не было в самом королевском совете. «Партия войны», в основном составленная из молодежи, среди которой был и Жиль де Рэ требовала генерального сражения. С о своей стороны, фаворит (или по-нынешнему – премьер-министр) Карла VII де ла Тремуйль настаивал на том, что спасения следует искать в союзе с Бургундией, любыми средствами, уступив во всем, перетянуть на свою сторону Филиппа, сына герцога Жана Бесстрашного, как мы помним, убитого дофинистами на мосту Монтеро. Строго говоря, сближения с бургундцем искал еще Ришмон – бесполезно. Сам де ла Тремуйль, связанный с бургундским двором через родного брата, по совместительству – герцогского советника, раз за разом пытался найти подход к несговорчивому Филиппу III, и раз за разом терпел в том поражение.

Герцог во всеуслышание объявил, что не станет воевать с англичанами, переход Жана Бретонского на сторону Франции его решения не изменил. Позднее Генрих Английский столь же публично утверждал, что бургундец принес ему вассальную присягу. На деле это было не так, изворотливый герцог Филипп выжидал и тянул время, пытаясь выторговать у обоих противников наилучшие для себя условия, в идеальном случае: собственное королевство и роль арбитра в споре между Англией и Францией, но Карлу VII от этого легче не становилось.

Карл VII в молитве. Мастер Английской Хроники «Король, терпящий насмешки от англичан». — Марсиаль Оверньский «Вигилии на смерть короля Карла VII». - конец XV в. - Français 5054, fol. 33. - Национальная библиотека Франции, Париж.

Хуже всего, что сам король, от чьего слова в конечном итоге зависело будущее страны, был по складу своему нерешителен и боязлив. От рождения ему досталось хилое тело, и слишком мягкий характер, который позволял любому достаточно хитрому и беспринципному деятелю вертеть монархом по своей воле. Король выжидал, колебался, обстановка тем временем продолжала ухудшаться. В феврале 1429 года французы под командованием Клермона и Дюнуа – коменданта Орлеанской крепости, атаковали английский обоз, двигавшийся к своим с грузом продовольствия и боеприпасов. Под их началом было несколько наемных отрядов и часть орлеанского гарнизона, покинувшего места своего расположения ради легкой добычи. Французам ничего не стоило расстрелять обоз из пушек, благо защищаться от ядер англичанам было нечем, но произошло то же самое, что при Азенкуре: не слушая приказов, дворянская конница толпой кинулась вперед, и беспорядочно откатилась под шквальным огнем из луков и ручных кулеврин. Потери в этой маленькой битве оказались очень серьезны, гарнизон Орлеана и без того ослабевший за несколько месяцев осады не досчитался многих бойцов. Никто еще не подозревал, что в это время юная девушка из деревни Домреми на лотарингской границе, стоя перед комендантом крепости Вокулер настаивает и требует, чтобы тот дал ей вооруженный эскорт для путешествия ко двору. Дороги в те времена – в особенности дороги, пересекавшие леса, буквально кишели разбойниками и дезертирами из обеих армий.

А между тем отчаявшиеся защитники Орлеана готовы были сложить оружие, пытаясь таким образом избежать грабежей и мародерства, неизбежных при штурме. Предпочтительным казалось для того сдаться своему, французу, и вот в начале марта в Париж, к герцогу Бургундскому была направлена делегация под руководством Потона де Сентрайля, предлагавшая принять капитуляцию при условии сохранения жизни и имущества всех, находившихся за городскими стенами. Герцог Филипп, никогда не упускавший возможности расширить свои владения, с готовностью взялся за дело. В конце концов, не так давно Бедфорд женился на его сестре, и отказать родственнику с его стороны было бы нехорошо… Увы. Англичанам были нужны деньги на продолжение кампании, причем деньги немалые, их можно было найти только за орлеанскими стенами. Посему, Бедфорд отказал, прямолинейно и грубо, пригрозив герцогу Филиппу Доброму, что ежели тот продолжит ему докучать, «отправить его в Англию пить пиво!». Самолюбивый бургундец вспылил, то, чего не могла добиться французская дипломатия сделал этот отказ. Герцог Филипп приказал своим людям оставить позиции под Орлеаном. Однако, английская армия была еще сильна, и одного только городского гарнизона явно было недостаточно, чтобы заставить осаждающих отказаться от их намерений.

Надо сказать, что в это время французский двор постоянно осаждали тучи шарлатанов, болтунов и попросту – полоумных, наперебой предлагавших свои услуги по спасению Франции, причем многие из них клятвенно заявляли (и похоже, верили сами), что через их посредство свою волю объявляет Господь собственной персоной. Король и его окружение были сыты по горло подобными предложениями, ничего никому не способными принести в реальной жизни. Легенда гласит, что в ночь на 6 марта 1429 года, король обратился к Господу с немой молитвой, прося его лишь о том, чтобы Владыка Небес избавил его от смерти и позорного плена, позволив – если не победить, то хотя бы суметь безопасно достичь испанской границы.

Комментарии

Примечания

Литература

• Jean-Pierre Bayard Plaidoyer pour Gilles de Rais, Maréchal de France, 1404-1440. — Paris: Editions Dualpha, 2007. — 550 p. — ISBN 978-2353740215

Жан-Пьер Байар «В защиту Жиля де Рэ, маршала Франции, 1404-1440». Жан-Пьер Байар относится к той когорте современных исследователей, что склоняются к оправданию Жиля, полагая что материалы процесса были сфабрикованы его врагами, и все дело состоялось исключительно благодаря массовому лжесвидетельству. Стараясь всеми силами обелить «подзащитного», Байяр находит оправдания всем его действиям (даже - добавим от себя крайне сомнительным). Однако, при всей спорности изложения книга написана со всей добросовестностью, и изобилует сведениями, касающимися времени, окружения и религиозных суеверий, сопровождавших жизнь нашего героя. Рекомендуется к прочтению всем, кто заинтересован в теме.

• Abbé Eugène Bossard Gilles de Rais, Maréchal de France dit Barbe Bleu. — Paris: H. Champion, 1886. — 638 p.

Аббат Эжен Боссар «Жиль де Рэ, маршал Франции, прозванный Синей Бородой». Речь идет о раритетном издании, по сути дела, одной из первых полных биографий маршала Жиля де Рэ. Несмотря на то, что аббат Боссар для своего времени работал с исключительной добросовестностью, собрав все сведения, какие только мог найти в королевских архивах, книга требует осторожного к себе подхода. Дело в том, что в последние годы ХХ века, и соответственно, первое десятилетие века нашего, всплыло множество документов, распыленных по множеству семейных и провинциальных библиотек, к которым у о. Боссара при всей его добросовестности не было доступа; в результате, даже сами по себе факты, изложенные в этом издании, не всегда соответствуют современной точке зрения. Помните, без перекрестной проверки эту работу использовать нельзя. Однако, она по-прежнему остается исключительно ценной, т.к. содержит подлинные протоколы Инквизиционного процесса Жиля де Рэ.

• Jean-Pierre Bayard Plaidoyer pour Gilles de Rais, Maréchal de France, 1404-1440. — Paris: Editions Dualpha, 2007. — 550 p. — ISBN 978-2353740215

Жан-Пьер Байар «В защиту Жиля де Рэ, маршала Франции, 1404-1440». Жан-Пьер Байар относится к той когорте современных исследователей, что склоняются к оправданию Жиля, полагая что материалы процесса были сфабрикованы его врагами, и все дело состоялось исключительно благодаря массовому лжесвидетельству. Стараясь всеми силами обелить «подзащитного», Байяр находит оправдания всем его действиям (даже - добавим от себя крайне сомнительным). Однако, при всей спорности изложения книга написана со всей добросовестностью, и изобилует сведениями, касающимися времени, окружения и религиозных суеверий, сопровождавших жизнь нашего героя. Рекомендуется к прочтению всем, кто заинтересован в теме.

• Matei Cazacu Gilles de Rais. — Paris: Tallandier, 2006. — 382 p. — ISBN 978-2847342277

Матеи Казаку «Жиль де Рэ». Матеи Казаку, французский исследователь румынского происхождения, доктор исторических наук, палеограф, архивист, известен своим скрупулезным отношением к исследуемому материалу. Результаты поисков в провинциальных и аристократических семейных архивах позволили ему открыть и сделать достоянием исторической науки многие ранее неизвестные документы, касающиеся как самого барона де Рэ, так и его семьи и окружения. Также полагая барона преступников и детоубийцей, Казаку занимает очень сдержанную позицию, представляя читателю самому решить, насколько подобный взгляд заслуживает доверия. Кроме собственно биографии Жиля, книга содержит сведения о посмертных легендах, связанных с хозяином замка Тиффож, развитием в фольклоре образа Синей Бороды, многочисленными фотографиями и документами. Рекомендуется к прочтению либому, кто желает вновь взяться за биографию барона. Единственное, пожалуй, замечение, состоит в том, что Казаку, как впрочем, многие архивисты нашей эпохи обрушивает на голову читателю огромное количество имен и цифр, однако, при небольшом терпении, преодолимо и это. Автор данного исследования считает монографию Казаку одной из лучших и самых полных в том, что касается биографии и окружения барона Жиля де Рэ.

• Florent Véniel, Jacques Labrot, Véronique Montembault Le costume médiéval: la coquetterie par la mode vestimentaire, XIVe et XVe siècles. — Bayeux: Heimdal, 2009. — 216 p. — ISBN 2840482541

«Средневековый костюм: проявления кокетливости в моде XIV и XV столетий». Настоящая энциклопедия французского костюма, огромный альбом с многочисленными иллюстрациями, где средневековые миниатюры соседствуют с портретами того же времени и современными реконструкциями, которые демонстрируют сотрудники музея Клюни. Оформлена по всем правилам, с многочисленными сносками и списком литературы. Написана лёгким и живым языком, читается с огромным удовольствием. Рекомендую всем любителям Средневековья.

• Philippe Reliquet Le Moyen Age: Gilles de Rais. Maréchal, monstre, martyre.. — Paris: PIERRE BELFOND, 1882. — 282 p. — ISBN 978-2714414632

Филипп Релике «Средние века: Жиль де Рэ. Маршал, монстр, мученик.». Автора интересует не столько биография нашего героя (и без того отлично известная современному французскому читателю), сколько время и окружение, в котором пришлось жить и действовать маршалу де Рэ. Уделяя собственно жизни барона де Рэ очень скромную часть своего произведения, автор приводит интереснейшие сведения касательно алхимии, колдовства, истории феодализма и основных классов общества той эпохи, работе инквизиционного процесса как такового, и т.д. Будучи твердо убежден, что Жиль действительно был виновен в тех преступлениях, которые ему инкримировал Нантский религиозный и светский суд, автор задается вопросом, каким образом и почему в заданной среде, в заданное время мог появиться и расцвести пышным цветом феномен Жиля де Рэ - убийцы и педофила.

20px © Zoe Lionidas (text). All rights reserved. / © Зои Лионидас (text). Все права сохранены.