Королева четырех королевств/Глава 2 Супруга

Версия 23:19, 3 апреля 2016

Свадебные торжества

Собор Сен-Трофим, Арль.

Иоланда появляется шесть дней спустя, 1 декабря 1400 года. Для короткого отдыха инфанта останавливается в специально отведенном для нее доме за городской чертой, умывается, укладывает волосы, меняет запыленную дорожную одежду на пышное платье новобрачной, и вступает в Арль со всей полагающейся пышностью. Вступление знатного лица в тот или иной город — это была настоящая церемония, разработанная до мелочей, яркая и зрелищная, для горожан превращавшаяся в настоящий праздник. Невеста принца идет пешком вплоть до городских ворот, где ее уже ожидают городские старшины с символическими ключами от города, одетые в геральдические цвета и местное духовенство с крестами и хоругвями, также одетое в самые пышные богослужебные ризы. Поклонившись местным святыням, и поприветствовав горожан, Иоланда садится на рослого, пышно изукрашенного коня, которого ведут под уздцы по правую руку от невесты — граф де Прадас, по левую — ее будущий деверь Карл, над ее головой поднимают золоченый балдахин, затканный гербами жениха и невесты, и далее по улицам города, разукрашенным цветами, коврами и триумфальными арками, забитыми толпами народа, бурно выражающими свой восторг, она движется вначале в собор Сен-Трофим, где Богу приносятся благодарственные молитвы, затем — в архиепископский дворец, где ей навстречу уже спешат жених и будущая свекровь^[1]. Специально ради такого торжества высокие церковные хоры завешиваются великолепными гобеленами с изображениями Апокалипсиса. Когда-то Людовик I приказал выткать их для своей молодой супруги, и вот сейчас Мария Блуасская отдает их в дар молодой чете. Иоланда сохранит эти гобелены еще много лет, и также будет в знак своей особой милости предоставлять для свадеб своих придворных и их детей. Двадцать лет спустя одним из этих счастливчиков окажется некий Жиль де Рэ, более известный под своим посмертным прозвищем Синяя Борода… однако, мы отвлеклись^[2].

Свадьбу со всей соответствующей случаю пышностью сыграют на следующий день, венчать Людовика и Иоланду будет Никколо ди Бранкас — архиепископ Альбано. Церковь запружена людьми, знатнейшие представители провансальской аристократии мешаются здесь с высокопоставленными прелатами, испанцами и посланниками Парижа. Иоланду впервые чествуют «королевой» — титулом этим ей предстоит зваться до конца жизни. Королева Четырех Королевств — Арагона, Сицилии, Неаполя и Иерусалима… королевств несуществующих или недостижимых… но сколь же ласкает ухо подобный пышный титул^[1].

Собор Сен-Трофим. У этого алтаря венчались Людовик и Иоланда.

Принцесса эта притягивала к себе все взгляды по причине редкой своей красоты и дивности ее лица, и горделивого достоинства, каковое излучала вся ее личность. Коротко говоря, грации ее не было равных. По утверждениям людей мудрых, каковым довелось быть ей учителями, она представляла собой подлинное совершенство, бессмертие было, пожалуй, единственным, чего ей недоставало. Я не буду даже пытаться подробно описать здесь все ее очарование, достаточно будет сказать, что ни одна женщина не выдерживала с ней даже отдаленного сравнения

Мишель Пентуэн, автор латиноязычной «Хроники Сен-Дени», которому принадлежит эта цитата, самолично присутствовал на свадьбе, и в своем произведении отвел ни много ни мало, целую страницу восхвалению новобрачной и описанию пышности пиров^[3][4].

Удивительно. Черноглазая и черноволосая испанка с бронзово-смуглой кожей, да еще и высокого роста — прямая противоположность тогдашнему идеалу красоты, отдававшему безусловное предпочтение субтильным голубоглазым блондинкам. Смуглая немка, королева Франции Изабелла, о которой у нас еще неоднократно пойдет речь, из раза в раз становилась мишенью анонимных (а порой и открытых) насмешек над своей «уродливой» — читай — слишком темной и слишком плотной для тогдашнего вкуса — кожей. Полагалось, что истинная красавица должна быть прозрачна до синевы, так что красное вино, проглоченное ею, будет просвечивать через мраморную бледность шеи. Чтобы достичь желаемого вида, средневековые красавицы пускали себе кровь, нещадно покрывали нос и щеки рисовой пудрой, самые ушлые — даже подрисовывали на шее синие кустики вен. А тут — стоило появиться этой арагонке, и многовековой идеал отправился в тартарары. С документами не поспоришь, хроникер французского короля — Жан Жювеналь дез Юрсен также отмечал, что «никогда ранее не видел столь прелестного создания»^[4]. Видно, что-то было в нашей героине, позволявшее походя, быть может, незаметно для себя переворачивать с ног на голову старинные обычаи. Цельный характер? Ясный ум, непреклонная воля? Не будем гадать. Всем этим качествам еще предстоит себя проявить со временем.

Следующие несколько дней пролетают в вихре празднеств — обеды, танцы, торжественные церковные мессы. Прованс преподносит молодым сто тысяч золотых флоринов — очень немалая сумма по тем временам! Город Арль в лице своих высших сановников — золотую и серебряную посуду, в церквях громко звонят колокола, народ угощают прямо на улицах жарящимися тут же на огромных вертелах бычьими и свиными тушами, вином, которое каждый вдоволь черпает из бочонков, и прочей снедью и напитками^[1].

Дни пролетают незаметно, и вот уже, по окончании свадебных торжеств путь молодой пары лежит в Тараскон. Арль, ревниво стерегущий свои древние «вольности» наотрез отказывает своему сеньору, желающему возвести на своей территории новую неприступную крепость. Здесь же, в Тарасконе древний замок уже обветшал и едва держится, грозясь похоронить под собой неосторожного посетителя. Молодая чета задерживается в Тарасконе на недолгое время, тогда как Людовик утверждает чертежи и сметы для будущего строительства, и внимательно выслушивает советы своей молодой супруги, которая, вспомнив уроки Барселоны, не менее внимательно выслушивает доклады каменщиков, художников, зодчих, решая их споры с уверенностью знатока^[5][6].

Путь молодой четы лежит далее в Париж, дипломатический протокол требует, чтобы король и королева Сицилии совершили визит вежливости ко двору французского монарха. Вначале — сухопутным путем, затем на корабле (куда более удобное и безопасное в те времена транспортное средство!) юные супруги оставляли позади город за городом. Изначально импонировавшие им торжественные встречи постепенно надоели до зубовного скрежета: везде, из раза в раз, въезд в широко распахнутые ворота, церемониальный поклон перед городскими святынями, длинные и как правило, витиеватые речи местных старшин, ключи от города на дорогом блюде, улицы, запруженные толпами зевак, громко выражающих свое одобрение, триумфальные арки, перевитые цветами, ковры, свешивающиеся из балконов и окон, торжественная месса в главном городском соборе, и наконец длиннейший ужин, затягивавшийся далеко за полночь. И если бы это было все! Каждая купеческая корпорация, каждый цех, каждое религиозное братство наперебой зазывали молодоженов к себе на обед, на ужин, на танцы. И бесконечные подарки — им преподносили горки золотых и серебряных монет, дорогую посуду, украшения, ковры. В конечном итоге, молодая пара наловчилась исчезать, не дожидаясь окончания очередного торжества, и скрываться у себя в каюте, откуда несся затем их заливистый смех^[7].

Париж

Прогулка по городу и ужин во дворце Сен-Поль

Но всему когда-то приходит конец, и вот позади остались города на Сене, чье течение само несло их к столице Франции, и впервые в своей недолгой еще жизни королева Иоланда увидела Париж. Даже в те времена этот мегаполис средневекового мира мог произвести на непривычного человека огромное впечатление. Здесь было 200 тыс. жителей — больше чем в каком-либо ином европейском городе. Приезжих приводили в восхищение величественные башни и красота внутреннего убранства Нотр-Дам де Пари — центрального городского собора, как известно, существующего и доныне на парижском острове Сите, между обеими половинами старого города: университетской и купеческой. На купеческой стороне привлекала внимания недавно законченная крепость — Бастилия, охранявшая своей грозной массой ворота Сент-Антуан, возле нельских ворот высилась мрачного вида башня того же имени, известная тем, что именно здесь назначали свидания своим любовникам распутные невестки короля Филиппа Красивого — Маргарита и Бланка. По вине их легкомысленных похождений государство оказалось ввергнуто в войну, которая в те времена была в самом разгаре. Историки назовут ее Столетней. На Крытом рынке волновалась толпа, с лотков, телег, с прилавков торговали снедью, тканями, украшениями, ревел, мычал и ржал на все голоса скот, согнанный для продажи.

Отель д’Анжу — городская резиденция герцогов этой земли в Париже, в настоящее время не существует. Среди многих других старинных зданий, он был снесен в XIX веке, чтобы освободить место для новой застройки, и сейчас на его месте возвышается Центр Помпиду. Не сохранился ни его план, ни рисунки, передававшие бы внешний вид старинного здания. А по-видимому, там было на что посмотреть! Отель был выстроен самим Карлом Анжуйским, братом Людовика Святого и основателем династии в 1270 году. В тогдашнем Париже это был Маре — влажный берег Сены, где располагались городские сады, огороды и поля, принадлежавшие зажиточным горожанам. Можно представить себе это здание — приземистое, крепкое, с узкими окнами-бойницами, предназначенное скорее для осады, чем для приятного времяпрепровождения в столице.

По всему городу стучали топоры: двумя годами ранее, столица Франции пережила страшную эпидемию чумы, и лишь постепенно возрождалась к жизни. В благодарность Господу возводили многочисленные церкви, деревнные и каменные, еще окруженные со всех сторон строительными лесами, они тем не менее служили напоминанием к тому, что суетным страстям следует отступать перед величием духа. А этим страстям было где развернуться!… Из многочисленных таверн неслись упоительные запахи, лилось вино, стучали кости, кричали и ругались игроки. А моды, ах какие моды!… Уже в те времена Париж задавал тон всей стране, дамские платья радовали глаз чистыми и яркими цветами — алым, зеленым, лазурно-голубым. Замужние дамы в соответствии с обычаем должны были обязательно покрывать головы, последним писком как раз в это время оказались мягкие овальные шапочки-буррелé, шитые золотом и украшенные драгоценными камнями. Под бурреле волосы укладывались в два широких горизонтально торчащих «рога», сверху по желанию, хозяйка прически могла также накинуть вуаль. Колкий Жувенель дез Юрсен, потешаясь над столь экстремальной модой, писал, что дамы вынуждены, подходя к дверям поворачиваться боком, и низко приседать, позволяя вначале протиснуться в проход только одному огромному «уху», затем второму.

Две недели пролетают как один день, вот наконец, дворцовый посланный, отдав церемониальный поклон, в самых изысканных выражениях приглашает короля и королеву Сицилийских присутствовать на торжественном ужине, который в их честь будет устроен во дворце Сен-Поль. К этому вечеру Иоланда особенно тщательно выбирала наряд и прическу; кузен ее мужа, один из могущественнейших сеньоров Европы, должен был составить о ней самое благоприятное впечатление. Итак, гранатово-алое платье с длинным шлейфом, волочащимся по полу. Разгневанные моралисты твердили, что на подобных шлейфах «катаются черти», однако, на парижских модниц это не производило ни малейшего впечатления. Тщательно уложенные волосы; чтобы не подчеркивать свой и без того высокий рост, Иоланда отказалась от геннина, по испанской моде накинув на голову черный шелковый шарф — мантилью. Ожерелье… перстни… и вот дело закончено. Пора садиться на коня.

Для высоких гостей слуги уже от входа протянули внутрь алую ковровую дорожку. Навстречу молодой чете с распростертыми объятиями, как и полагается гостеприимному хозяину, спешит сам Карл Французский, за его спиной небольшая группа людей — ближайшие родственники короны. Это особая честь — ужин будет сервирован по-семейному, в малой зале, без пышности и помпы. Обмен поклонами и поцелуями, дежурные вопросы о дороге, о парижских впечатлениях. Молодую чету ведут внутрь, туда, где уже накрыт стол и по всему покою обильно разбросаны живые цветы, распространяющие прохладный сладкий запах, а многочисленные слуги под бдительным оком старшего дворецкого уже хлопочут вокруг стола. Пока гости рассаживаются как им и положено по чину и протоколу, присмотримся к ним поближе, тем более, что они будут играть ключевые роли в истории дальнейшей жизни нашей героини.

Средневековый Париж.
Париж, вид с реки на остров Сите и Собор Нотр-Дам - почти не изменившиеся со времен Иоланды.	Часы Карла V на городской ратуше - одни из первых в стране.	Отель архиепископов Сансских, построенный в то же время и в том же районе, что не существующий ныне Анжуйский отель.

Король и его семейство

Карл VI и Одетта де Шампдивер. Эжен Делакруа «Король Карл VI и Одетта де Шампдивер (приступ королевского безумия» - 1824-1826 гг. - Холст, масло. — Частная коллекция.

Изабелла Баварская. Неизвестный художник «Дарение книги» (фрагмент). - «Книга королевы» - Harley 4431 f. 3 — ок. 1410-1414 гг. - Британская библиотека, Лондон

Итак, Карл Французский. Ему сейчас 32 года. Высокий, крепко сбитый блондин с голубыми глазами и пышной шапкой соломенного цвета волос непринужденно шутит и обменивается любезностями со своими гостями. Однако, неизлечимая болезнь выдает себя восковой бледностью впалых щек, и тщательно скрываемыми усилиями, необходимыми монарху, чтобы сконцентрировать внимание и речь. Воистину трагично, что поражено не тело, поражен мозг, причины страшного недуга оставались загадкой в ту эпоху, не прояснены они и теперь. Все началось восемью годами ранее, когда прямо во время переговоров с чешским королем Венцеславом, Карл вдруг почувствовал непонятный жар, в скором времени сменившийся ознобом и изнуряющей лихорадкой. Недуг прогрессировал скорыми шагами, и несколькими месяцами спустя несчастный погрузился в пучину безумия, сменяющуюся затем летаргического вида «сном, схожим со смертью». Пройдет короткое время, и французский монарх придет в себя, но единожды начавшись, болезнь станет его постоянным спутником. Он сам будет чувствовать приближение очередного приступа, чтобы затем из любого места где находится, галопом скакать в Париж, чтобы затем несколько месяцев провести в бреду, мучимый кошмарами помраченного сознания, в специально для того оборудованных, запертых снаружи на ключ покоях. В это время короля приходится кормить и обслуживать насильно, будто младенец, он пытается избавиться от одежды, разносит вдребезги все, до чего может дотянуться, до полусмерти избивает супругу, если она осмеливается к нему приблизиться, и наконец, впав в тяжелый сон, на следующие несколько месяцев приходит в себя. С возрастом приступы помешательства все удлиняются, периоды просветления наоборот, укорачиваются, а в народе упорно твердят, что короля травят медленно действующим ядом, чтобы таким образом освободить престол.

Одетта де Шампдивер. Ее единственную в качестве исключения допустили к семейному ужину, так как никакого отношения, ни близкого ни далекого, эта дочь дворцового конюшего, бургундка по происхождению, к королевской семье не имеет. Королева избрала ее в качестве сиделки для ухода за больным супругом. Саму эту фаворитку поневоле — и столь же по необходимости королевскую наложницу, народ наградил ласковым прозвищем «маленькая королева». Она единственная не боится оставаться наедине с королем во время приступов его буйства, ее он узнает всегда — в здоровом и больном состоянии. По легенде, один звук ее голоса, укор и угроза разлюбить и уехать прочь, способны купировать самый тяжелый приступ болезни. Король успокаивается и делается сговорчивым и мягким, позволяя лакеям мыть и одевать свою персону. Опять же, по легенде, желая развлечь больного монарха, Одетта пристрастила его к карточным играм, сделавшимся затем модными по всей стране. Желая угодить больному, ей приходится намеренно проигрывать ему, причем за каждый проигрыш безумец радостно тащит ее в постель, громко вопя при том, что «наголову разбил англичан». Кто поймет больную логику?.. Семь лет спустя у короля и Одетты появится общая дочь — Маргарита Валуа, едва она войдет в возраст, ее официально признают как внебрачного ребенка французского монарха и с честью выдадут замуж за богатого и влиятельного вельможу.

Пока же маленькая Одетта сидит, скромно опустив глаза — точеная фигурка затянута в модное в это время платье-робу, на голове, как и полагается замужней даме — мягкий шелковый тюрбан. Такой ее изобразит на своем полотне Эжен Делакруа. Одетта почти не вступает в разговор, но не спускает глаз со своего пациента. Тихая, немногословная, очень вежливая, она обладает воистину несгибаемым характером, который позволит ей выстоять во всех бедах, которые выпадут на ее нелегкую жизнь.

Валентина Висконти. Александр-Мари Колен «Валентина Миланская, взывающая к королевской справедливости» (фрагмент) - Холст, масло. - 1836 г. — Галерея Большого Трианона. - Версаль, Франция

Людовик Орлеанский. Неизвестный художник «Герцог Орлеанский и смерть» (фрагмент). - Копия изображения с утерянной фрески церкви Целестинцев в Париже - Экспонат № 58 (фонд Франсуа-Роже де Ганьера). - Отделение фотографий и эстампов. - Национальная библиотека Франции, Париж

Королева Изабелла Баварская. Она уже много лет во Франции, а все еще выговаривает слова с заметным южнонемецким акцентом. Когда-то очень миловидная, королева безобразно расплылась, что безуспешно пытается скрыть складками широкого платья. Дебелое лицо покрывает нездоровая бледность — ситуация ухудшается тем, что королева уже в десятый раз на сносях, в скором времени на свет появится ее юная дочь, Катерина, будущая королева Английская и родоначальница новой династии Тюдоров. Злые языки уверяют, будто отец этого ребенка вовсе не король Карл, но его младший брат, благополучно замещающий ей мужа во время «отсутствия» такового (так на официальном языке именуются периоды королевского умопомрачения). Забегая вперед, скажем, что слухи эти так и не найдут себе окончательных доказательств ни тогда, ни теперь, но зато сумеют основательно отравить жизнь ее сыну и будущему королю Карлу VII.

Кстати, вот и сам младший брат монарха — Людовик Орлеанский. В народе его не любят за кичливость, тщеславие и расточительность. Действительно, наряды этого павлина становятся легендой, вплоть до пурпуэна, украшенного шитыми жемчугом лебедями, каждый из который держит в клюве серебряный бубенец. Придворные полагают его фатом и юбочником, это соответствует действительности, сам Людовик открыто хвастается, что может крутить шашни с девятью, а то и десятью дамами одновременно. Правда это или пустое бахвальство, опять же, остается неизвестным. Два года позднее у него появится незаконный сын — знаменитый Жан де Дюнуа, преданный соратник Жанны. Снедаемый властолюбием Людовик горько жалеет, что по капризу судьбы родился вторым. Едва лишь стало ясно, что брат его неизлечимо болен, принц развил бешеную активность, пытаясь завладеть короной, однако, не нашел в том сочувствия в среде знати и духовенства. Впрочем, он и сейчас не до конца расстался с этой надеждой, несмотря на то, что у его брата есть уже двое законных сыновей — позднее появится и третий. Этот тонкий интриган привлек на свою сторону королеву (отсюда, видимо, и появился упорный слух, будто он состоит у нее в любовниках, и полностью подчинив себе эту безвольную женщину, заставляет травить мужа медленно действующим ядом, вызывающим помутнение рассудка). Кроме того, Людовик прекрасно умеет пользоваться недееспособностью старшего, вовремя подсовывая ему на подпись документы, исключительно выгодные для себя любимого. Он уже наводнил королевский двор и совет своими приверженцами, и желает во что бы то ни стало прибрать к рукам если не корону, то хотя бы регентство при смертельно больном монархе.

Его супруга — Валентина Висконти, отпрыск знатнейшего герцогского рода Северной Италии. Также смуглокожая и темноволосая как Иоланда, она отличается легкой и непринужденной манерой обращения. Будучи уже не один год замужем, она тем не менее все еще смотрит на своего ветреного супруга влюбленными глазами. Время от времени ей доносят о его бесконечных похождениях, между герцогской четой вспыхивают бурные ссоры, но через некоторое время остыв, Валентина разумно полагает, что мужа не переделать и лучше все оставить как есть. Удивительно, что вслед за своей неизменной сиделкой лишь ее, Валентину, король узнает даже во время самых тяжелых приступов, именует дражайшей сестрой, и пытается вести с ней почти осмысленный разговор. Некоторое время снедаемая завистью супруга будет этот терпеть, затем, обвинив итальянку в том, та «околдовала и отравила» короля, сумеет добиться ее изгнания из дворца. Но это еще дело будущего.

Дальняя королевская родня. Окончание ужина и последние дни в столице

Старший из двух оставшихся в живых королевских дядей — Жан Беррийский. Как мы помним, когда-то их было трое, причем старшим по возрасту был Людовик Анжуйский — свекор Иоланды, навсегда оставшийся в Италии. Жан Беррийский вместе со своими братьями исполнял роль регента короны до совершеннолетия Карла, уже в детстве оставшегося круглым сиротой, и снова ненавязчивым образом вернулся к власти при больном племяннике. Когда-то статный красавец, к старости он располнел и обрюзг (это наследственная черта Валуа, которая проявится также у супруга Иоланды), и обзавелся завидным носом-картошкой. Строго говоря, особым властолюбием этот младший отпрыск королевского рода никогда не отличался, дай ему волю, он скорее проводил бы все свое время среди своих художественных коллекций — манускриптов, с тех пор признанных настоящими шедеврами Северного Ренессанса, миниатюрами, скульптурами, гобеленами… однако, для всего этого требуются деньги и еще раз деньги, и Жан Беррийский приноровился по локоть запускать руки в королевскую казну, благо, до недавнего времени ему в этом не мешали. Полагая, что страна и ее народ существуют на свете исключительно для того, чтобы ублажать капризы королевского сына, он вызвал к себе бурную ненависть подданных, которая однажды уже вылилась в нешуточное восстание, которое пришлось подавлять военной силой. Теперь же новая беда — от властной кормушки обоих регентов пытается оттеснить деятельный брат короля, и эта борьба только начинается. Жан Беррийский старается, сколько может, сохранить нейтралитет между противниками, и даже какое-то время добивается своего. Сейчас именно такой момент; боевые действия временно приостановлены. Пока.

Младший — Филипп Бургундский, черноглазый и горбоносый, чем-то напоминающий итальянца. Властолюбие в нем в разы превосходит более чем скромные государственные способности. Подданные прозвали его «Смелым», действительно, этот храбрый рубака на поле битвы чувствует себя как рыба в воде, но совершенно теряется в атмосфере придворных интриг и умения добиваться своего с помощью цветистых речей и сложных многоходовых комбинаций. С племянником — Людовиком Орлеанским — он расходится во мнениях во любому, без всякого исключения, вопросу внешней политики. Западная церковь уже несколько лет находится в состоянии раскола, два папы — в Авиньоне и Риме осыпают друг друга проклятиями. Естественно, если племянник поддерживает одного, дядя считает для себя честью во всем продвигать интересы второго. Король Ричард Английский ведет себя по отношению к Франции достаточно миролюбиво — по причине того, что английская казна пуста, и стране нужно передохнуть, чтобы вновь ввязаться в единоборство за корону. Людовик Орлеанский требует немедленной высадки на Британские острова, чтобы истребить врага в его же логове, пока он еще слаб, Филипп взывает к осторожности и терпению — Франция также находится не в лучшем состоянии, и следует накопить силы и деньги прежде чем ввязываться в драку. Бравый бургундец приходит в настоящее бешенство, понимая, что на заседаниях королевского совета ушлый племянник обходит его по всем фронтам, прибирая к рукам кормила государственной власти, и не находит ничего лучшего, чем бряцать оружием и грозить войной. В последний момент вмешательство Жана Беррийского останавливает противников, но оба понимают, что это всего лишь передышка перед решительной схваткой.

Его сын Жан. Позднее он будет известен как герцог бургундский Жан Бесстрашный. Вслед за отцом, отличный воин, плохой политик, и более чем приличный демагог. В отличие от своих противников, он весьма трезво сумеет оценить роль низших классов, а также их возможную поддержку для того, чтобы он смог достичь вожделенной цели: власти над королевством. Потому он изберет столь же циничный, сколь и безошибочный путь, с громким возмущением встречая любую попытку ввести военные налоги. «Народ и без того слишком обескровлен, чтобы требовать от него большего!» Прием стар как мир, но действует безотказно. Подтекст: возведите меня на трон и ваша жизнь превратится в сплошной праздник. Население Парижа с готовностью проглотит эту не первой свежести приманку и погоня за невозможным (жизнь без налогов, жизнь в свое удовольствие, вечно!) выльется в кровавую бойню, лишения, голод, наконец, падение столицы перед войсками неприятеля. Действительно, если бы кое-кто учил историю, двадцать первый век мог бы начаться по-другому. Но увы и ах.

Но пока все проблемы и противоречия отставлены в сторону, и семейство изо всех сил изображает согласие и взаимную любовь, обмениваясь шутками и угощаясь за общим столом.

Молодая чета задержится в Париже еще на несколько дней. Узнав о том, что у королевы начались схватки, Иоланда вихрем примчится во дворец Сен-Поль, поспешит в ее покои, которые уже гудят как потревоженный улей. Здесь буквально не протолкнуться от фрейлин, нянек, повитух, однако, решительная испанка, пробившись к роженице, предложит свою помощь, которая будет с благодарностью принята. Неизвестно, насколько умелой акушеркой окажется наша героиня, однако, так или иначе на свет появится здоровая и крепкая девочка: будущая королева английская.

Распрощавшись с гостеприимным королевским семейством, молодая чета отправилась в Анжер — столицу Анжу, где отныне Иоланда обретет для себя новую родину.

Дальняя королевская родня
Жан Беррийский Жан Лимбург «Январь» (фрагмент). - «Великолепный часослов герцога Беррийского». — Ms. 65 f. 1 - ок. 1410-1416 гг. - Музей Конде, Франция.	Филипп Бургундский. Неизвестный художник фламандской школы «Филипп, герцог Бургундский». - Дерево, масло. - ок. 1500 г. - Хофбург, Вена.	Жан Бургундский. Жан Малуэль «Жан Бесстрашный, герцог Бургундский». — Дерево, масло. - Ок. 1404-1405 гг. - Луврский музей. - Париж, Франция.

Анжер

Новая родина и новый дом

Анжерская крепость существует до сих пор, она мало изменилась с XV века. Выстроенная еще Людовиком Святым как форпост Северной Франции, она была для тех времен одной из мощнейших крепостей страны, о которую разбилось не одно нашествие. Именно к Анжеру любой ценой будут рваться войска английских завоевателей, именно у этих стен разыграется знаменитая «битва за Анжу»… однако, мы забегаем несколько вперед. Гигантские стены, выложенные из темного местного туфа, перемежаемого слоями белого известняка, что придает им своеобразный «шахматный» оттенок, представляли собой почти правильный четырехугольник; впрочем, одна из сторон этого четырехугольника отсутствовала, сменяясь невысокой куртиной, так как с этой стороны обрывистый берег реки Мен и без того представлял собой очень серьезное препятствие для любого противника. Стену довершали 17 конусообразных башен; в настоящее время их верхние части разрушены, однако, в эпоху Иоланды острые кровли вздымались вверх на добрые 30 м от основания. Вокруг крепостной стены был вырыт глубокий и широкий ров, постоянно заполненный водой, через который, в согласии с тогдашней фортификационной наукой, был перекинут подъемный мост.

Древний город славился своим богатством, гостеприимством и добрым нравом жителей, а также искусностью местных мастеров. Это был город купцов и ремесленников, ежегодно здесь проходило не менее трех ярмарок. Места в пределах стен хватало для всех — и крепостного гарнизона, представлявшего собой в достаточной мере грозную армию, и для горожан, селившихся в многочисленных деревянных домах, рассыпавшихся по всему пространству, огороженному стенами. Каменное строение на весь город было одно: старинный замок (назвать его дворцом можно было с весьма большой натяжкой), выстроенный зачинателями анжуйской династии. Это сооружение, приземистое, сильно отдающее варварским вкусом, сложенное из грубо отесанных камней, c узкими окнами-бойницами, почти не пропускавшими света, уже в те времена смотрелось нелепым анахронизмом. Здесь вольготно бы чувствовали себя разве что древние франки, любители пива и цельных бычьих туш, с которых следовало кинжалами отрезать куски мяса и с хрустом разгрызать кости, сплевывая прямо на пол. Все это варварское великолепие дополнялось закопченным от сотен факелов потолком, и постоянной промозглой сыростью, которую невозможно было прогнать. Впрочем, покойный Людовик I, незадолго до своего отъезда в Италию приказал пробить в каменных стенах высокие стрельчатые окна, чтобы впустить внутрь побольше света и тепла, и дополнить древний замок с обеих сторон дополнительными строениями, которые среди прочего должны были включать многочисленные службы: кухню, комнаты для слуг и т. д.

И все же, нетрудно себе представить каким вопиющим убожеством этот осколок древности виделся молодой королеве, привыкшей к изящной архитектуре мавров, столь воздушной, что она казалась плывущей в воздухе, к говору фонтанов и апельсиновым садам!.. Впрочем, наша героиня, как и ее супруг, не привыкли опускать руки. Как мы уже упоминали, для украшения королевского жилья, Эннекену из Брюгге, одному из лучших художников и ткачей той эпохи, загодя были заказаны огромные гобелены с изображениями из Апокалипсиса Иоанна. По его эскизам они будут вытканы в мастерской Робера Пуансона, искусного парижского ткача, работа эта потребует ни много ни мало, пяти лет, зато после ее окончания полюбившиеся ковры супруги будут постоянно возить за собой, украшая ими стены каждого замка или дворца, где пожелают на время остановиться. Кстати, этот гобелен, считающийся одним из самых крупных в мире, благополучно сохранился до сих пор, желающие могут полюбоваться им в музее на территории Анжерского замка. Молодой король с супругой деятельно взялись за украшение своего жилища. Примыкая к древнему зданию, в скором времени поднялся королевский дворец, Иоланда лично руководила постройкой маленькой придворной капеллы, беспрестанно советуясь с художниками, резчиками по дереву и камню, присматривая за работой строителей. Женщина-зодчий! Даже в наше время подобное редкость, а тогда и вовсе было чем-то из ряда вон выходящим. Однако, нашей героине было, по-видимому, на роду написано постоянно удивлять окружающих. Выстроенная по ее приказу часовня существует до сих пор. Ее архитектура довольно скромна — небольшое здание в романском стиле с характерным куполом, с трех сторон несет на себе гербы Сицилии, Арагона, Иерусалима, и наконец, анжуйский крест. Несмотря на внешнюю простоту, часовня внутри удивляет объемностью и количеством света, изо дня в день заливающего ее через цветные витражные стекла. Отличается оно также великолепной акустикой, церковные хоры и музыка приобретают здесь величественное и грозное звучание. Итак, напряженная работа через сравнительно небольшой срок подходит к концу, и молодая пара может наконец-то вселиться в достойное их обиталище.

Анжер
Анжерская крепость (современный вид).	Развалины древнего замка.	Новый королевский дворец.	Часовня, выстроенная по проекту Иоланды.

Несколько зарисовок из жизни королевской четы

Дама, одетая по моде времен XV века: расшитый золотом шелк, пышные разрезные рукава, и дорогой кошелек на поясе. Кавалера художник предпочел изобразить в простом костюме по моде времен Меровингов Эдвард Лейтон «Допетая песня (Тристан и Изольда)» (фрагмент). - Ок. 1902 г. - Частная коллекция

Неустанно хлопочущий о своей молодой супруге Людовик в первую очередь озабочен тем, чтобы обеспечить за ней финансовую свободу и возможность содержать свой небольшой двор, как то приличествует королеве Сицилии. На расходы приказом супруга королеве пожизненно выделяется годичная рента в 10 тыс. золотых ливров. Естественно, деньги эти не появляются из воздуха, и в единоличную собственность королевы Иоланды отписываются 14 кастелянств что в Сомюре, два поместья в Париже, и наконец, настоящая цепь земельных владений на берегах Роны, общий налог с которых и составляет требуемую сумму.

Сумма весьма серьезная, однако, не забудем, что в те времена любой аристократ, не говоря уже о принце и принцессе крови, должен вести образ жизни, соответствующий его рангу. Эта погоня за роскошью любой ценой, жизнью напоказ, должной демонстрировать силу и могущество того или иного аристократического дома без оглядки на расходы, несколько веков спустя погубит дворянство как класс, вогнав его в долговую яму, из которой выхода уже не будет. Однако, все это еще впереди, в начале XV века до революционной грозы еще очень далеко, и даже ее первые признаки еще не просматриваются на политическом горизонте. Итак, штат двора нашей королевы возглавляется главным мэтр д‘отелем — должность эта, одна из высших в Анжу, поручалась исключительно дворянам из старинных родов. Под началом у этого главного управляющего состоят главный хлебодар, главный виночерпий, главный повар, главный садовник, главный конюший и главный егерь. Под началом каждого этих руководителей шести основных служб находятся заместитель (или на языке того времени «оруженосец»), конная служба, доставляющая в замок требуемые продукты и вещи, и огромный штат прислуги. Королеву окружают 12 фрейлин — дам и девиц, придирчиво избранных в среде знатнейших семей, кроме того, в ее распоряжении находится личный секретарь, духовник и три горничных, не говоря уже о многочисленных белошвейках, модистках, прачках и прочем низшем персонале, и всю эту армию нужно не только кормить три раза в день (не забывая об угощениях особого рода во время больших праздников), но и одевать. Этого требует этикет и престиж королевского дома, и новая госпожа щедрой рукой раздаривает отрезы тканей.

Людовик II, супруг нашей героини (в зрелые годы). Фламандская школа «Людовик II Анжуйский». Ок. 1456—65. Национальная библиотека Франции, Париж

Делается это, опять же, в соответствии с обычаями времени, строго по рангу: тяжелый бархат и златотканый итальянский шелк полагаются лишь самой королеве и ее фрейлинам, высшим сановникам ее двора преподносят отрезы отличной шерсти, а прочим приходится довольствоваться простым полотном. Королева, при всей скромности ее запросов и строгости вкуса, привитого еще в детстве, хочешь-не хочешь, вынуждена руководствоваться требованиями моды — яркие цвета, украшения, пышные прически с сетками, ткаными золотом, высокие геннины, драгоценные платья, шитые жемчугом. Именно такой мы видим ее на витраже в кафедральном соборе Ле-Мана: королевское сюрко, отороченное горностаем, золотая корона и снежно-белая вуаль.

Положим, ее молодой супруг в отличие от арагонцев, мало разбирается в поэзии и музыке, зато он жизнерадостен и весел, отлично танцует, обожает пиры, празднества, осыпает деньгами жонглеров и менестрелей, и устраивает танцевальные вечера, которые в скором времени уже славятся во всей округе. Эти далекие предшественники балов XIX века куда более раскованы, и менее стиснуты рамками этикета, яркие и озорные, они часто затягиваются за полночь, пока музыканты, сидящие на высоком балконе окончательно не выбиваются из сил. Церковники хмурят брови, когда речь заходит об этих молодежных увеселениях, но кто и когда слушал докучливых святош?

Унаследовав от матери страсть к чтению, Иоланда в скором времени собирает отличную билиотеку. Именно благодаря ей до нашего времени сумели дойти многие из больших и малых книжных шедевров того времени, в частности, после смерти Жана Беррийского ей удается вкупить т. н. «Прекрасный часослов, весьма искусно и хорошо сделанный», причем, проявив недюжинную коммерческую сметку, она выторговывает его за менее чем полцены (300 турских ливров против 875).

Хроники того времени сохранили несколько характерных зарисовок из жизни анжуйского семейства в течение этих первых, безоблачных лет. Так, в 1409 году во время одного из фарсов, которые дала перед королевской четой труппа бродячих жонглеров, неизвестный мошенник исхитрился отрезать у королевы пышный рукав, и по всей видимости, разжился ее кошельком с «десятью солями серебра и ее же личной печатью». История эта сохранилась до нашего времени, так как опасаясь, что с помощью ее печати воры станут изготавливать поддельные документы, королева спешным образом приказала изготовить новую, а о пропаже старой известить всех без исключения через посредство глашатаев и гонцов.

Действительно, французские мошенники того времени могли на равных соперничать с легендарным русским Ваней-хитрецом, который, как известно, рвет подметки на ходу; с другой стороны, эта небольшая неприятность позволяет нам увидеть изнутри нравы этого жизнерадостного двора, переполненного молодой энергией и весельем, двора, где гостеприимство и доверие к входящиму доходило до таких пределов, что наряду с актерами, гостями и прочими, внутрь могли проникнуть темные личности.

Весной и летом королева любила охотиться, скакать на коне, или просто пешком прохаживаться по ближайшим окрестностям города, в сопровождении немногочисленной свиты. «Хроника Анжу и Мэна», авторства Жана де Бурдинье, приводит еще одну полулегендарную историю с благочестивым привкусом, связанную с одним подобным случаем. Итак, во время пешей прогулки, несколько собак, сопровождавших королеву, с лаем бросились в кусты и в скором времени выгнали прячущегося в них зайца. Перепуганный зверек бросился к королеве, и спрятался в складках ее пышной юбки. Приказав оттащить собак, Иоланда гладила и успокаивала дрожащего зайчишку, в то время как слуги в тех же самых кустах сумели обнаружить образ св. Девы с Младенцем на руках. В память об этом событии, Иоланда приказала на этом месте воздвигнуть часовню.

Кроме собственно развлечений, молодая королева терпеливо постигала науку править домом и государством, которую постепенно передавала ей уже достигшая преклонных лет свекровь — Мария Блуасская. Судя по всему, обе женщины быстро нашли общий язык, и сумели крепко подружиться; в самом деле, умной и внимательной Иоланде и дипломатичной Марии это было очень несложно сделать. В будущем эта наука не раз послужит молодой королеве, спасая ее саму и ее детей. Но это опять же, в будущем.

Рождение детей и первые шаги в управлении

Французское королевство. Красным выделены владения Иоланды и Людовика

В 1403 году молодая королева неожиданно отказалась от конной прогулки. Опытные статс-дамы ее двора украдкой обменялись понимающими улыбками — и не ошиблись. Через положенный срок на свет появился первенец нашей четы. Выбор имени для старшего сына в Средневековую эпоху представлял собой нетривиальную задачу: для наследника следовало выбирать имя, которое носил один из славных его предков. Как правило, каждая аристократическая семья имела свой, достаточно небольшой список имен, которые можно было выбрать для первенца, однако, в данном конкретном случае, сложностей не возникло. Мальчика окрестили под именем Людовик, Луи, в честь Людовика Святого, это имя у всего семейства Валуа было в огромном почете. Вскоре после рождения малыш получит титул герцога Калабрийского, ему предстоит также стать наследником эфемерного королевства Сицилии. Год спустя на свет появится его некрасивая сестра, будущая королева Франции, в честь бабки названная Марией. В 1409 году им последует Рене, граф Пьемонтский, оставивший свое имя в истории как «добрый король Рене» (титул ему достанется после скоропостижной смерти старшего брата). Всего у нашей четы родится шестеро детей, причем только последняя, девочка, умрет во младенчестве, даже не успев получить собственного имени. Потерять только одного малыша из шестерых — при огромном уровне детской смертности в те времена… королеву Иоланду можно было смело полагать счастливицей.

Звание одного из шести высших вельмож государства заставляет Людовика постоянно делить свое время между наследными владениями и Парижем, где обстановка постепенно накаляется, и противостояние принцев толкает государство к гражданской войне. Вынужденный подолгу отсутствовать, он особым приказом делает жену регентшей на время, пока его самого нет в Анжере, обязывая подданных являть ей полное повиновение и преданность.

Кроме того, присутствия своего графа постоянно требует Прованс. Путь туда неблизок, при тогдашних средствах передвижения он занимает до от семи до восьма недель, он Анжера до Тараскона, причем большая его часть проделывается по воде. В начале на баржах королевская свита поднимается до Роана, затем под парусом или на веслах, путь лежит по Роне. В дорогу с собой Людовик обязательно берет любимую супругу, а позднее и возросшее семейство, по сути дела, половину года (зиму и весну) королевская чета проводит в Тарасконе и Эксе, вторую половину года — собственно в Анжере. Вслед за ними движутся корабли, нагруженные мебелью, посудой и коврами, чтобы королевская чета всегда уютно чувствовала себя на новом месте.

Тараскон. Замок короля и королевы Сицилийских.

В Провансе все иное, даже язык, здесь говорят не на привычном для Севера французском, но по-окситански. Для Иоланды это не составляет сложности, ведь этим языком она владеет с детства, зато куда труднее приноровиться к местным обычаям и неписанным законам, здесь все иное, чем в Анжу или Арагоне, кроме того, никогда нельзя упускать из вида Анжер, и конные гонцы снуют в обе стороны, покрывая галопом от 30 до 50 км в сутки. И наконец, все мысли молодого короля прикованы к Италии, ни на секунду он не забывает о том, что рано или поздно ему предстоит возобновить войну; вопрос состоит лишь в том, где взять солдат и денег для нового похода.

Решение приходит само собой, когда в 1404 году старая королева чувствует приближение смерти. Призвав к себе сына, Мария Блуасская наконец-то открывает ему тщательно охраняемую тайну: за свою долгую жизнь, экономя на том и на другом скромную саму по себе сумму, ей удалось собрать двести тысяч золотых ливров — настоящее сокровище. Ошеломленный подобным открытием, Людовик спрашивает у матери, почему она вплоть до того времени не ставила его в известность, и даже в момент отчаянной нужды ничего не тратила из этого огромного богатства. Ответ старой королевы множество раз нашел себе место на страницах учебников истории: в страхе, что ее любимый сын окажется в плену, Мария откладывала деньги на выкуп. В самом деле, суммы, которые требовали за свободу высокопоставленных заложников достигали порой космических высот, и не одна аристократическая семья разорилась, чтобы выкупить из плена мужа и сына.

Итак, в 1404 году Иоланда лишается свекрови. Для ее мужа это был тяжелый удар. На поддержку своей матери, умной и осторожной женщины, настоящей государыни, он привык рассчитывать с детства. Теперь он вынужден будет те же обязанности поручить своей молодой супруге, и надо сказать, не ошибется.

…Зима 1404—1405 года выдалась суровой. Реки встали почти на два месяца — редкость для этих мест!, скованная морозом земля, пронизывающий холод, от которого лошадиные спины покрывались инеем — заставили отказаться от прогулок. Иоланда, незадолго до того поднявшаяся после родов (как мы помним, на свет появилась Мария, будущая королева французская), с досадой вынуждена была прервать незадолго до того начатые дела. Муж снова должен был отправиться в столицу Франции, куда его, неизменного члена королевского совета, призывали дела. Иоланда в это время выписала из Арагона военных инженеров, сведущих в искусстве фортификации и поручила им перестроить и укрепить старинную крепость; отныне башни должны были дополниться узкими бойницами, удобными, чтобы нацелить лук или арбалет на неприятеля, но при этом оставаться в относительной безопасности. Кроме того, работы требовал и сам незаконченный замок, в котором королевское семейство отчаянно мерзло. Иоланда волей-неволей вынуждена оставаться дома и заниматься своим возросшим семейством, в то время как гонцы из Парижа одну за другой приносят тревожные новости.