Жан де Дюнуа, Орлеанский Бастард/Глава 4 Основатель династии
| ← Глава 3 Граф, милостью Божьей | "Жан де Дюнуа, Орлеанский Бастард" ~ Глава 4 Основатель династии автор Zoe Lionidas |
Содержание |
Возвращение домой
Торжественный въезд в Блуа, и рождение старшей дочери
|
Затянувшийся визит в Бургундию заканчивался также пышно как и начинался, сопровождаемая поздравлениями, под звон колоколов и пожелания доброго пути, нагруженная дарами орлеанская свита во главе с герцогом Карлом направлялась теперь к королевскому двору. Орлеанец никак не мог отказать себе в удовольствии прилюдно облить презрением того, кто к течение двадцати пяти долгих лет так и не пожелал протянуть ему руку помощи.
Более трезвомыслящий Бастард, прекрасно знавший характер монарха и настроения при дворе как мог уговаривал брата отказаться от подобной затеи — однако, в данный момент судьба была явно не на его стороне. Карл Орлеанский не менее упорно стоял на своем, и спор обоих братьев решился совершенно неожиданно. Король Карл со своей стороны, успел за несколько месяцев, прошедшие с момента возвращения «дражайшего кузена», спохватиться и понять, что его ждет — так что навстречу орлеанскому кортежу полетел гонец с известием, что его Величество будет счастлив принять герцога Орлеанского… частным образом. Понимая, что его блестящий план потерпел фиаско, Карл Орлеанский без лишних церемоний приказал поворачивать домой. Надо сказать, что наш Бастард был просто счастлив подобному решению — кроме причин, изложенных выше, он всей душой рвался домой, чтобы поскорее заключить в объятья ненаглядную свою Марию, 20 ноября 1440 года разрешившуюся от бремени дочерью, названной тем же именем, что и мать. И теперь обе Марии — старшая и младшая ожидали возвращения мужа и отца.
Как было уже сказано, ликованию нашего Бастарда не было пределов. Дочь, наследница, первый законный ребенок! Залог того, что имя его не угаснет в следующем поколении, и даже если у супругов не будет сыновей, несложно будет уговорить будущего зятя принять фамилию и герб Дюнуа. Подобные случаи во времена Бастарда были не редкостью… но мы опять отвлеклись. С дороги Бастард успел направить супруге, едва лишь поднявшейся после родов короткое письмо, которое вместе с выражениями радости, и поздравлениями, содержало просьбу подготовить все необходимое к встрече старшего брата[1].
24 января герцог Орлеанский торжественно въехал в Блуа, город, который видел в последний раз ни много ни мало, четверть века назад! Надо сказать, что Мария постаралась на славу: давно заброшенный замковый сад радовал глаз пышными цветочными клумбами, столы ломились от яств и вин — в честь приезда столь давно ожидавшегося гостя!… и наконец, нотабли и представители городов, срочно вызванные ко двору готовы были дать полные отчеты обо всем, что произошло за столь долгий период времени[1].
По приезде, старший брат в первую очередь позаботился о том, чтобы выделить т. н. «вдовий удел» для графини Дюнуа. Это был, дорогой читатель, общепринятый обычай в те времена: чтобы та или иная знатная женщина (или просто супруга богатого горожанина!) не осталась ни с чем в случае скоропостижной смерти супруга, из ее приданого, или же имущества мужниной семьи выделялась достаточно серьезная часть, которая не могла быть продана или заложена, и не входила в наследство будущих детей. Так что в этом случае, Карл следовал устоявшемуся обычаю; хотя, вновь забегая вперед, заметим, что предосторожность эта не понадобится и графиня уйдет из жизни раньше любимого супруга… Зато другой шаг герцога Карла был достаточно изобретательным: уговорить Жана д’Аркура, обязанного, как мы помним, выплатить приданое своей племянницы, выкупить у него любимый нашим героем Божанси, за скидку в 5 тыс. золотых экю, немедленно отдать в распоряжение брата и его супруги местный замок (в виде свадебного подарка от старшего брата, несколько запоздавшего по причинам понятного характера), в то время как город целиком должен был перейти к ним несколько позднее — в полном согласии с тем же договором.
Пока же зима проходит в хозяйственных хлопотах, вернувшийся герцог должен заново, после многолетнего отсутствия ознакомиться с положением дел в своих владениях и вместе с братом разрешить самые неотложные вопросы: помочь разоренным и ограбленным до нитки крестьянам вернуться в свои прежние дома; наладить прежний размеренный быт сельской жизни, и конечно же, взимание налогов, так как на данный момент времени отсутствие денег остро дает о себе знать[2].
Снова дела хозяйственные и возвращение ко двору
|
Короля в это время отвлекают иные заботы: как и следовало ожидать, брабантские и прочие банды наемников, окончательно уверовавших в собственную безнаказанность, вовсе не желали обращать внимания на новый закон, и по сути дела, бросали прямой вызов монархии, продолжая вести привычный образ жизни и вольготно чувствовать себя за счет населения. Против Шампани – этого рассадника анархических настроений, где за многие годы успели угнездиться грабители и мародеры, выдвинулась регулярная королевская армия под номинальным командованием наследника престола и вполне реальным – коннетабля Франции. В полумесячный срок провинция была очищена от солдатни, Бурбонский Бастард, особенно прославившийся на стезе мародерства и грабежа, был зашит в кожаный мешок и брошен в реку Об, на плахе и в петле закончили жизнь 28 его сообщников. Прочие представители того же племени, напуганные показательными казнями, взмолились о пощаде. Те, кто никоим образом не желал смириться с новым положением вещей, поспешили скрыться на землях Империи, прочие стали частью регулярных сил и были распределены по дальним гарнизонам. 27 марта короткая война с мародерами окончательно завершилась, Центральная и Восточная Франция навсегда освободились от этой беды[2]. Сколь можно судить из нашего сегодня, столь показательная расправа должна была, среди прочего, послужить недвусмысленным предупреждением для Карла Бурбонского – оставить навсегда мысли о заговорах и переворотах. Как вы уже понимаете, читатель, предупреждение своего действия не возымело.
Между тем, Карл Орлеанский, как обычно, полагая делом чести держать слово, данное англичанам и бургундцам, отправился к бретонскому двору, желая привлечь герцога Жана V к новым переговорам с врагом. Судя по всему, дальновидный Бастард не последовал за ним, как обычно, не желая прямым или косвенным образом помогать планам бургундского герцога, более того, путешествие это – вразрез со всеми его советами и предостережениями, без предупреждения о том короля и королевского совета, оставляло неприятный осадок. Надо сказать, что наш герой не ошибся, т.к. в бретонском Ренне за ширмой празднеств и увеселений, полагающихся по поводу приезда столь высокого гостя, зрел очередной заговор принцев, к которому, как несложно догадаться, присоединился вечно недовольный Жан Алансонский, бургундский герцог и прочие, горевшие желанием отомстить за позорно проваленную «Прагерию». Впрочем, пока этому замыслу еще не дано материализоваться, все остается на уровне предварительных разговоров и уверений в сотрудничестве.
Что же касается Жана Орлеанского, он в это время был поглощен куда более насущными делами. Немедленного ремонта требовало правое крыло замка Божанси, обветшавшее за многие годы запустения, кроме того, в левой стороны дальновидный хозяин собрался возвести дополнительное помещение для охраны... коротко говоря, ни для чего прочего времени не оставалось[2].
Однако, насладиться семейным уютом долгое время ему не удалось и в этот раз. Война с англичанами проложалась, и на счету был каждый опытный военачальник. Надо сказать, что в это время натиск захватчиков значительно ослабел, как сказали бы в те времена «не без причины». Неизвестно о чем думал покойный Генрих V, венчаясь с дочерью безумца – в самом деле, понятие наследственности и чистоты крови составляло квинтэссенцию идеологии феодального порядка. Впрочем, жажда власти не ему первому застила глаза, а желание во что бы то ни стало «законным путем» получить французскую корону, как видно, перевесило все прочие рациональные соображения. Коротко говоря, произошло то, что и должно было произойти: вслед за своим венценосным дедом юный Генрих впал в буйное помешательство, и теперь уже Англия погрузилась в пучину гражданской войны, известной в истории как «Война Роз». Действительно, народная мудрость «не рой другому яму» в очередной раз получила веское подтверждение. Для французского короля грех было не воспользоваться подобной возможностью, и не постараться полностью очистить от англичан Центральную Францию, оттеснив их к северной и западной границе.
Из Реймса, куда король вернулся вместе с сыном и коннетаблем Ришмоном, после утомительного, но победоносного похода в Шампань, 30 апреля Бастарду полетел приказ срочно собрать под свои знамена как можно больше людей, чтобы присоединиться к армии короля, готовившейся начать осаду Понтуаза. Как и следовало ожидать, приказ был выполнен неукоснительно. В первых числах мая следующего, 1441 года отряд Бастарда в Компьене соединился с королевской армией. Надо сказать, что при дворе великого камергера ждал достаточно холодный прием: король встретил своего старого друга упреками и резкими выпадами в адрес Карла Орлеанского, пренебрегшего и субординацией и элементарными соображениями здравого смысла. Бастард, ожидавший чего-то подобного, сумел сохранить обычное спокойствие, заверив короля, что старший брат действует подобным образом не по злому умыслу; за 25 долгих лет почти полностью потеряв связи с Родиной, и не ориентируясь в ситуации, он попросту дал себя обмануть сладкоречивому бургундцу и его приспешникам. Заканчивая разговор, Бастард клятвенно поручился, что всеми силами будет влиять на старшего и по возможности постарается открыть ему глаза на двойную игру Филиппа Бургундского; после чего инцидент сам собой оказался исчерпан.
Развитие военного успеха
Начало осады Понтуаза. Бастард отправляется в Италию
|
В качестве первого шага, Дюнуа со своими людьми должен был подчинить Крей, чтобы местный гарнизон не смог прийти на выручку осажденным. Надо сказать, что это не потребовало особых усилий; 24 мая город открыл ворота победителям. Дорога на Понтуаз была свободна. В прежние времена эта крепость считалась неприступной – огромные стены не поддавались таранам, восемь циклопических башен были окружены глубокими рвами, гарнизон не имел недостатка ни в продовольствии, ни в пресной воде, так что осада могла затянуться на годы. Раньше Понтуаз брали исключительно хитростью или находили предателя в среде местного населения. Однако, на сей раз король Карл церемониться не собирался[3]. Ситуация ухудшалась тем, что Тальбот, желая отвлечь французов от города, 15 июня обложил крепость Тартас, как мы помним, годом ранее перешедшую под власть французского короля. Кроме того, надежды англичанина питали заговорщики, успевшие к этому времени связаться с ним через посредство Жана Бретонского[3].
По его приказу, в лагерь французской армии прибыли братья Бюро, во главе устрашающего артиллерийского парка – пушек, тяжелых бомбард, кулеврин; коротко говоря, артподготовка в короткий срок пробила солидную брешь в одной из стен, и французская армия бросилась на приступ. Надо сказать, что гарнизон оборонялся с мужеством отчаяния, и несмотря на все усилия, французам лишь три месяца спустя удалось ворваться в город. Бастард самолично водил на приступ свои отряды, однако, не увидел окончательной победы, т.к. во время передышки после очередного боя, его нашло письмо от старшего брата.
Карл Орлеанский настоятельно просил его немедленно отправиться в Италию, где графство Асти, бывшее когда-то приданым Валентины Висконти, подвергалось недюжинной опасности. Дело в том, что старый герцог Джан Галеаццо Висконти за прошедшие годы успел отдать Богу душу, а его преемник – младший брат Валентины Филиппо Висконти рассудил, что эта богатая земля будет куда органичнее смотреться в составе его владений. Неожиданно возникший спор требовалось уладить дипломатичному Бастарду, как мы помним, уже неоднократно положительно зарекомендовавшему себя на ниве переговоров.
Надо сказать, что его желание совпало с планом короля, которому в скором времени стало известно о заговоре; с целью нейтрализовать Карла Орлеанского (которого заговорщики изо всех сил пытались поссорить с братом), Бастард, после тайного совещания с властелином, 1 августа, ненадолго вернулся в Блуа, чтобы затем отправиться в Италию. Надо сказать, что все усилия Жана Бретонского и иже с ним поссорить обоих братьев, благополучно провалились; более того, именно в это время старший, в знак своего благоволения, отдал графства Блуа и Дюнуа нашему Бастарду «в вечное владение». Кроме того, Мария в это же время получила от дядюшки баронство Лоньи (Орн), так что теперь Жан де Дюнуа становился зажиточным человеком!...[4]
Надо сказать, что сам Бастард с достаточным скепсисом (а вас это удивляет, читатель?) отнесся к подобному поручению, полагая, что итальянское графство Асти, слишком далекое от основных владений орлеанской династии трудно и слишком дорого будет удерживать в руках. Не забудем также, что перед глазами у него был более чем яркий пример Людовика Анжуйского (мужа королевы Иоланды) и его сыновей Людовика и Рене, старший из которых сложил голову в Италии, а младший бессмысленно тратил усилия и деньги, добиваясь для себя неаполитанской короны. Однако, спорить с братом также не было резона, и в конце лета 1441 года Бастард пустился в дорогу, не ожидая, впрочем, от будущих переговоров никаких особых успехов. Лучше бы ему не ездить… но мы опять забегаем вперед.
Уже в дороге он узнает, что Понтуаз сдался на милость победителя 14 сентября 1441 года. Пока наш герой отсутствует, очень кратко остановимся на том, что как развиваются дальше события.
Король со своей стороны пытался хотя бы временно вывести из игры герцога Филиппа, ради чего были затеяны очередные переговоры о женитьбе королевского фаворита Карла Мэнского на Марии фон Гельдерн – племяннице бургундца. Впрочем, едва лишь посланцы короля отбыли прочь из бургундского Эсдена, как 28 октября туда со всей помпой въехал Карл Орлеанский. Принцы, в очередной раз договорились собраться для очередных переговоров в Невере, причем там же должен был присутствовать Жан де Дюнуа, чьего возвращения из Италии в скором времени ждали – ему отводилось положение переговорщика между потенциальными мятежниками и королем[5].
Надо сказать, что в этот раз все прошло достаточно гладко: вернувшись, Жан де Дюнуа встретится с бургундцем и братом в Ретеле, затем отправится в Сомюр, к королю, где опять же, без труда сумеет добиться разрешения на будущие переговоры с недовольными принцами (где также должны были присутствовать двое посланцев короны). Король настоит лишь на том, чтобы поспешить с переговорами, т.к. в скором времени ему предстоит предпринять исключительной важности кампанию[5]. Однако, обо всем по порядку.
Осада крепости Тартас. Заговор принцев терпит очередное поражение
Крепость Тартас, на берегах реки Адур, во все времена считалась ключом к Гиени, той самой «английской Гиени», уже триста лет находившейся во власти островных королей, откуда во Францию на помощь захватчикам постоянно шли подкрепления и деньги. Сейчас в крепости заперся старый приятель нашего Бастарда Карл д’Альбре вместе со своим гарнизоном, в то время как англичане безуспешно пытались выбить его оттуда — силой или хитростью. В конце концов, англичане и французы, в равной мере измотанные тяготами долгой осады, решили заключить между собой соглашение. О эти добрые старые времена, с их любовью к церемониям и клятвам! Постановлено было, что город откроет ворота неприятелю, если король Франции не придет на помощь осажденным до 1 мая 1442 года.
Конечно же, о договоре дали знать королю, и он, одобрив решение своего военачальника, немедленно принялся готовиться к походу на Юг. Карл отбыл прочь в последний день 1441 года, перед отъездом не преминув еще раз настоятельно посоветовать своему главному камергеру перед отъездом повлиять на брата и понудить его более трезво взглянуть на положение вещей. Затем, крупнейшим вассалам Юга послан был приказ 1 апреля явиться в Тулузу (возможно, король желал таким образом окончательно утвердить свою власть в этом — традиционно мятежном — регионе страны), после чего во главе внушительной армии под командованием дофина и коннетабля Франции Ришмона, Карл собственной персоной пожаловал в гости к графу Тулузскому Гастону де Фуа. Визит произвел требуемое впечатление, более того — удостоверить лояльность французскому престолу поспешил даже молодой граф д’Арманьяк — еще не так давно рьяно сражавшийся против королевских войск во времена бесславно провалившейся Прагерии, а также Карл д’Альбре, не упустивший подобного случая, чтобы засвидетельствовать почтение своему будущему спасителю. Тулузский триумф — как и предполагалось, произвел на англичан должное впечатление, и дата будущей капитуляции Тартаса была отложена до дня Св. Иоанна Крестителя (24 июня). Король, как мы уже поняли, не чуравшийся театральных эффектов, позаботился, чтобы войти в город в этот самый день — к немалой досаде и растерянности осаждавших. Этот — весьма значительный успех — дополнился еще одной хорошей новостью — в городке Сен-Север, который по пути к Тартасу был захвачен королевскими войсками, им в руки попал некий Томас Рэмптон — английский сенешаль Гиени, хранитель Большой Печати герцогства, которую он волей-неволей вынужден был передать французскому королю. Принцы, несколько встревоженные этим успехом, также решили несколько помедлить со своими приготовлениями.
Между тем Бастард вернулся в Блуа. Предчувствия снова не обманули нашего скептика: ничего, кроме цветистых обещаний получить от итальянца было невозможно. Впрочем, во Франции его ждали другие заботы. Вместе со старшим братом он, как и должно было, направился в Невер. Давно ожидаемая конференция открылась 28 января нового, 1442 года, на этом блестящем собрании присутствовали крупнейшие вассалы короны (они же — заговорщики) — герцоги Орлеанский, Бургундский, Алансонский, Бурбонский, графы Э, Вандомский и Неверский. От встречи уклонился только осторожный бретонец. Короля представляли уже знакомый нам канцлер Франции Реньо де Шартр и Луи де Бомон, член королевского совета. Надо сказать, что уже первый же день переговоров поверг мятежных баронов в глубокое уныние. Как оказалось, король также не сидел сложа руки, сумев к этому времени наголову разгромить очередной отряд мародеров, который кормил и содержал на свои средства ни кто иной, как давно отставленный фаворит де ла Тремойль. Прежде чем ошарашенные заговорщики сумели прийти в себя, 24 января последовал монарший приказ, отныне и навечно запрещавший кому бы то ни было содержать частную армию, под страхом наказания за отступничество и мятеж. Для лучшего вразумления вечно непокорных вассалов, особо отличившиеся на этом поприще сир де Понс (племянник фаворита!) а также Гийо де ла Рош были показательно лишены всего имущества как «разрушители и опустошители страны, запятнавшие себя также преступлением оскорбления величества», и что хуже всего, в нынешних обстоятельствах мятежникам оставалось лишь покорно проглотить пилюлю и усиленно заняться своими непосредственными обязанностями: обсуждением мирного договора с англичанами. Пользуясь моментом, Бастард сумел дипломатично указать брату, сколь низменные намерения и интересы чисто шкурного характера движут каждым из его новых «друзей»[6].
Первый шаг был сделан, сомнение в душе старшего посеяно; развивая свой успех, Жан Орлеанский, согласившийся представить королю советы и предложения, выработанные на общем собрании, наотрез отказался добавить к этому «жалобы и представления» мятежников, которые они также пытались через его посредство передать королю. Впрочем, не успокоившись на этом, принцы, полагавшие себя ущемленными в лучших чувствах, озаботились тем, чтобы самолично дать знать властелину о своих требованиях и желаниях. Канцлер короны принял их 20 марта. В пространном изложении ему поданном, многочисленная родня королевского дома в первом, втором и более дальних поколениях требовала для себя непосредственного участия в делах государства, которое полагало неотъемлемым своим правом, освященным тысячелетним обычаем, денежного и земельного возмещения для Карла Орлеанского за те многие годы, что он провел в английском плену без какой-либо надежды на возвращение домой, возвращения Жану Алансонскому отнятого у него наместничества и денежных выплат. В противном случае, этот принц крови, как всегда полагавший себя обойденным и обиженным, в совершенно неприкрытой форме угрожал своему господину, обещая перейти на сторону англичан «делавших ему лестные предложения»[6]. Герцог Бурбонский и граф Неверский требовали для себя содержания из королевской казны, как несложно догадаться, должного вылиться в немалые цифры, граф Вандомский желал восстановления своей персоны в должности великого мэтр д‘отеля короны, и наконец, Филипп Добрый — как наиболее дипломатичный и хитрый из всех, «нижайше просил» соблюдать аррасские договоренности и как можно скорее заключить прочный мир с Англией, должный в полной мере восстановить прерванные торговые отношения.
Ответ короля был короток и энергичен: бывший изгнанник, зависевший от благосклонности собственных вельмож, за прошедшие годы успел превратиться в хозяина своей страны (и добавим, мятежные принцы могли пенять только лишь на себя, что не успели или не захотели заметить подобной перемены). Посему, дипломатично, и в то же время непреклонно отказывая в их требованиях, Карл писал, что никоим образом не желает верить, будто его собственная родня готова посягнуть на его властные прерогативы; однако, если это так, и ему угрожают войной, что же — он готов принять вызов. Касательно Англии, мир невозможно было заключить при отсутствии воли к тому противоположной стороны, так и не показавшейся 1 мая 1440 года, а на следующий год приславшей для якобы переговоров простого клирика, не имеющего к тому ни малейших полномочий. Однако же, король несмотря ни на что был готов продолжать начатый процесс, и новый срок для встречи с англичанами назначался на 25 октября 1442 года. Что касается их желания участвовать в государственных делах — ну что же, король приглашал свою ближнюю и дальнюю родню встретиться в крепости Тартас и вместе обсудить последующее освобождение Нормандии[7]. Что касается требований герцога Орлеанского — король готов пойти ему навстречу и помочь рассчитаться по долгам, что касается всех прочих, им изначально предстоит доказать свою верность короне, и лишь после того разговор может пойти о неких вознаграждениях и должностях.
Впрочем, эту новую горькую пилюлю требовалось по необходимости подсластить, и за строгим выговором последовала череда празднеств, охот и балов, после которых принцы, все еще полагающие себя ущемленными в своих правах, так и не решившись на открытое выступление, разъехались по домам. К чести Карла Орлеанского следует заметить, что он во многом осознал свою ошибку, желая загладить таковую, он поспешил направить младшего брата на Юг, с поручением очистить Ангулем от мятежников под предводительством Гийо де да Роша. Надо ли говорить, что Бастард с готовностью принял подобное поручение, и, уведомив о том короля, с которым встретился в Рюффеке в пасхальное воскресенье 1442 года, немедленно взялся за дело. Дипломатичность и умение вести переговоры с любым противником и в этот раз сослужили нашему Бастарду добрую службу: дело было решено миром, и наемные банды убрались прочь. Удовлетворенный подобным результатом, король был готов забыть Карлу Орлеанскому все разногласия и обиды, а также приглашал «дражайшего кузена» к себе. Впрочем, Жан Орлеанский, сумевший без крови добиться подобного крупного успеха, при их встрече не присутствовал. Ему во второй раз требовалось посетить Италию, где ситуация вновь грозила выйти из-под контроля[8].
Примечания
- ↑ 1,0 1,1 Caffin de Mirouville, 2003, p. 283
- ↑ 2,0 2,1 2,2 Caffin de Mirouville, 2003, p. 284
- ↑ 3,0 3,1 Caffin de Mirouville, 2003, p. 285
- ↑ Caffin de Mirouville, 2003, p. 287
- ↑ 5,0 5,1 Caffin de Mirouville, 2003, p. 288
- ↑ 6,0 6,1 Caffin de Mirouville, 2003, p. 289
- ↑ Caffin de Mirouville, 2003, p. 290
- ↑ Caffin de Mirouville, 2003, p. 291
