Жан де Дюнуа, Орлеанский Бастард/Глава 3 Граф, милостью Божьей

Версия 15:36, 25 декабря 2017

Ссыльный

Падение Луве

Замок Селль-сюр-Шер. У этих ворот эскорт Иоланды преградил дорогу войску короля.

Начало следующего, 1425 года, выдалось сравнительно спокойным. Герцог бургундский Филипп был занят голландскими делами, где его интересам силой оружия противился младший из дядей английского короля – Хамфри, герцог Глостерский.

7 марта в присутствии толпы придворных, в главной зале буржского дворца Ришмон – кряжистый, грубый, с изуродованным шрамом лицом, в соответствии с протоколом, отвесив поклон своему новому повелителю, произнес древнюю формулу присяги: «Клянусь Господом, создателем моим, во имя веры и закона, а также честью своей, все силы свои отдать таковому служению вплоть до самой своей смерти.» - и принял из рук короля золотой меч коннетабля Франции, украшенный эмалевым эфесом, усыпанным французскими геральдическими лилиями.

Пользуясь тем, что силы обоих противников были в достаточной мере скованы противостоянием в Голландии, Иоланда на короткое время отбыла в Прованс, куда ее звали неотложные дела правления, в то время как Ришмон заторопился в Бретань, где ему предстояло собрать под знамена своего нового повелителя армию наемников. Бастард, как обычно, изнывавший от безделья в атмосфере бесконечных интриг и шепотков, выговорил себе право вернуться в действующую армию, и получил почетное звание капитана, которому предстояло переформировать и возглавить остатки разбитых войск д’Омаля и в этом качестве возглавить защитников крепости Сен-Мишель, как мы помним, продолжавшей оставаться во вражеском кольце ^[1].

Между тем, начавшася при дворе подковерная борьба даже не думала завершаться. По праву своих новых полномочий, Ришмон занял свое место в королевском совете. Эта новая фигура при дворе, с которой невозможно было не считаться, обеспечивала позиции королевы Иоланды, для второго этапа ее сложного плана – этапа, приближение которого Луве, как истинный царедворец, чувствовал всеми фибрами своей души и посему готовился противиться ему до последней возможности.

Ситуация напоминала затишье перед бурей, или вернее, дуэль нервов, в которой первым не выдержал Луве. Прекрасно понимая, что последует за возвращением обоих его недругов, он решился на отчаянный шаг. Пользуясь своим едва ли не абсолютным влиянием на слабовольного монарха, 14 апреля 1425 года Луве поспешил полностью заменить важнейших чиновников из королевского окружения, назначив на освободившиеся должности своих ставленников. Не довольствуясь этим, он уговорил короля срочным порядком перебраться в Пуатье, где в местном замке практически превратил его в своего почетного пленника, окружив стражей, получавшей жалование из его собственных рук, с таким расчетом, что отныне никто, какой бы должностью и властью он ни обладал, не был в состоянии даже приблизиться к монарху без ведома и разрешения временщика. В мае все того же 1425 года в Мон-Сен-Мишель к Бастарду полетело отчаянное письмо, упрашивающее его как можно скорее вернуться, чтобы вместе со своими людьми прийти на помощь тестю. В полном замешательстве Жан Орлеанский, едва успевший освоить свои новые обязанности (но при этом заслужить искреннюю преданность и любовь своих подчиненных!) вынужден передать командование Пейнелю и в спешке пуститься в обратный путь.

Оставить своего тестя в беде он полагает ниже своего достоинства, пусть этот самый тесть едва ли не обманом навязал ему свою распутную дочь. Впрочем, фавориту, чье время неотвратимо подходит к концу, фатально не везет в его начинаниях^[2].

Отставленный от места епископ Клермонский, уязвленный в своих лучших чувствах несправедливым решением фаворита, по дороге прочь столкнулся с Ришмоном, а вслед за тем, о происходящем незамедлительно сообщено было королеве Сицилии.

Узнав о блокаде в которой оказался по собственному недоумию ее царственный зять, королева Сицилии, как видно, сочла ниже своего достоинства пробивать ее хитростью или силой. Зато следующий ее ход оказался полной неожиданностью для беглецов – в течение буквально нескольких дней (невероятная скорость для того времени), войска под командованием Ришмона заняло столицу короля в изгнании – Бурж, и закрыв ворота, отрезало беглецам путь назад. Результат не заставил себя долго ждать – понимая, что своими руками загнал себя в ловушку, фаворит делает очередной, еще более опрометчивый шаг, уговорив короля во главе спешно набранного войска выступить против собственной столицы. Само по себе подобное действо могло вызвать как минимум недоумение – в стране уже шли две войны, раздор принцев дополнила вражеская интервенция; при этом развязывать третью – королю против собственного коннетабля, было вопиющей глупостью, но чего только не сделаешь ради пригретого кресла. Так или иначе, собранные на скорую руку отряды, остановились перед закрытыми воротами Тура, столицы Туреньского герцогства, владелицей которого, как вы уже догадались, читатель, была дальновидная королева Иоланда.

Загодя осведомленная от высланных вперед лазутчиков о пути следования неповоротливого королевского войска, Иоланда отправила городским старшинам недвусмысленный приказ:

Дабы сказанный (город) не открывал ворота никакому отряду, силой своей превосходящий городской гарнизон, пусть даже таковой вел бы король наш и господин, или же Президент (т.е. Луве), или же другой, находящийся у них на поручительстве, желающий возмутить и нарушить сказанный мир, каковые же нарушители волей монсеньора Ришмона, коннетабля Франции а также сказанной королевы (т.е. Иоланды) в скором времени отстранены будут от королевской персоны, и его же правительства

Да, в этом была вся «добрая матушка», король, конечно же, наш господин (и даже повелитель!) но в город его не пускать. Можно представить, какой авторитет и какое уважение перед собой сумела внушить своим подданым Иоланда, если приказу ее готовы были подчиниться против воли самого короля.

Ссылка на Юг

Прованс, место ссылки нашего героя. г. Бокер, Прованс. Вид с реки.

Так или иначе, доблестные королевские войска остановились перед запертыми воротами. Бессмысленные переговоры, приказы, ультиматумы ничего не дали и дать не могли, зато это вынужденное стояние сумело остудить горячие головы, снизить уж слишком высокий накал воинственности и желания крошить в куски всех непокорных, после чего, обогнув так и не подчинившийся своему повелителю город, королевский отряд, притихший и подавленный, продолжал двигаться вперед по дороге на Бурж. Никому было невдомек, что, прячась от людей, через соленые болота Бренна, им навстречу движется королева Сицилии, и ловушка уже поставлена и готова принять в свои объятья неосторожных.

Ворота следующего по пути города Селль-сюр-Бренн оказались гостеприимно распахнуты, и Луве опрометчиво поспешил ввести свои войска внутрь, желая после многодневного перехода отдохнуть под крышей, и обрести наконец горячую еду и чистую постель. Однако, нестройный и гомонящий на все лады королевский отряд едва успел дойти до главной площади, как его остановило неизвестное препятствие, надежно запершее авангард посреди небольшой улицы. Спешно высланный вперед, с приказом разобраться в происходящем, Таннеги дю Шатель, столкнулся лицом к лицу со своей госпожой, как обычно, в черном траурном платье и черной же испанской мантилье, восседающей на рослом коне. За спиной Иоланды плотной стеной стояла ее свита – но в ее вмешательстве уже не было нужды. Не терпящим возражения тоном Иоланда приказала оробевшему Таннеги немедленно отвести ее к зятю. Игра была окончена, весь карточный домик, с таким старанием воздвигавшийся Президентом Прованса и его кликой в одночасье рухнул, словно никогда и не бывал.

Приказом «доброй матушки» 12 июня 1425 года бывший фаворит лишался всех своих привилегий, почестей и наград, и вынужден был отправиться почетную ссылку в Прованс (позднее – в Дофине). В качестве милости ему было оставлена сеньория Сент-Андре-дез-Авиньон, позволяя уже бывшему фавориту сохранить лицо (прагматичная Иоланда не любила глумиться над побежденными), официально было объявлено, что он отсылается прочь с целью договориться о покупке для своей госпожи одного из второстепенных городов в графстве Валентинуа. Прочие ставленники и приверженцы Президента Прованса также отсылаются прочь под более или менее надуманными предлогами, получив скромное вознаграждение за свои труды, лишь Пьера Фротье, как персонажа в достаточной мере второстепенного или чересчур себя скомпрометировавшего, отсылают прочь без всяких объяснений и наград.

Для короля особенно тягостной является необходимость расстаться с прелестной Луветкой, но Иоланда неумолима – надо! Корона стоит дорого, и для того, кто желает не только надеть, но и сохранить ее на своей голове достаточно долгое время, нужно уметь переступать через свои сердечные привязанности. Вместе с Луве и его легкомысленной дочерью в ссылку отправлен был ни в чем не повинный Бастард – как было уже сказано, Иоланда на тот момент времени видела в нем ставленника и зятя бывшего фаворита. Нам неизвестно, что думал и чувствовал наш герой в отношении столь несправедливого наказания, но, какой бы не была его душевная реакция, она осталась тайной для внешнего зрителя. Не говоря ни слова, покорный королевской воле, Бастард, тепло распрощавшись со своими друзьями при дворе, и перепоручив управление герцогством шурину – Ришару Бретонскому (за которого, как мы помним, была выдана юная Жанна, дочь Карла Орлеанского от его первой супруги) отправился в ссылку вместе со своей ветреной супругой и поверженным в ничтожество тестем^[3]. В ссылке ему предстоит провести весь следующий год. К сожалению для современных историков, никаких сведений об этом периоде жизни нашего Бастарда не сохранилось, и мы можем лишь догадываться, как он коротал время вынужденного бездействия в чтении, молитвах, и привычных военных упражнениях. Автору думается, что прежние дни, проведенные в плену у бургундцев научили его терпеливо ждать, когда ситуация для него переменится в лучшую сторону.

Впрочем, король не забывает окончательно своего бывшего фаворита, и между обоими завязывается оживленная переписка, в которой хочешь-не хочешь, роль почтальона отводится нашему герою. Без отдыха тот вынужден скакать между Эксом, Авиньоном и Бокером, за что в апреле 1425 года получает от короля единовременное вознаграждение в 3 тыс. 260 ливров. Деньги весьма немалые, годовой доход от средней руки баронства, что побуждает надежду, что время ссылки закончится в достаточно короткий срок^[4].

Время фаворитов

Военачальник. Вдовец

Проигранное сражение при Сен-Жам-де-Беврон. - Неизвестный художник «Битва при Сен-Жам-де-Беврон». - Мишель Пентуэн «Хроника Франции или Хроника Сен-Дени». - 1487 - Royal 20 E VI f. 20 - Британская библиотека. - Лондон.

Между тем, расклад сил при дворе менялся со скоростью калейдоскопа. Иоланда не учла одного — слабохарактерный, еще во многом неопытный юный король просто не мог обходиться без старшего по возрасту наставника, и потому насильственно будучи вырван из привычной ситуации, ухватился за первого, кто попался ему на глаза. Тертому интригану — Пьеру де Жиаку, да-да, тому самому, чья новоиспеченная супруга сумела заманить на верную смерть на мосту Монтеро Жана Бесстрашного — удалось убедить впавшего в паническое настроение короля в своей преданности и незаменимости.

Иоланда проявила, быть может, непростительную слабость, уступив слезным просьбам своего зятя, который принялся умолять, чтобы этот единственный из бывших подручных Луве остался при дворе, 3 августа, чуть менее чем через два месяца после отставки Луве, Жиак прочно обосновался в кресле фаворита. Романтический красавец, искушенный во всех видах подковерной борьбы, совершенно подчинил себе волю короля. Что не мог он сам, возможно, добивалась его красавица-жена, коротко говоря, государство в очередной раз оказалось в руках временщика, одержимого желанием стать некоронованным владыкой страны и потуже набить свою мошну за счет более чем скромной государственной казны. Король был настолько очарован своим новым любимцем, что буквально шага не мог ступить без его одобрения, в результате чего, среди придворных, уязвленных слишком большой властью, которую присвоил себе этот выскочка, пошли упорные слухи, будто он продал душу дьяволу в обмен на королевскую милость. Судя по всему, Жиак действительно не чуждался черной магии, и посему твердо полагался на помощь нечистого — как мы далее увидим, совершенно зря.

Ситуация осложнялась тем, что Ришмон в действующей армии стал терпеть поражение за поражением. Англичане покорили Бонневаль и Ле-Ман, в то время как коннетабль 6 марта 1425 года потерпел более чем позорное поражение при Сен-Жам-де-Беврон, когда горстка защитников города, совершив неожиданную вылазку против осаждающих, обратила их в паническое бегство, в неглубоком пруду, располагавшемся неподалеку от городских ворот, нашли свою смерть более 500 человек. Двор уже не скрываясь потешался над коннетаблем, который громко обвинял в предательстве Жана Малеструа — канцлера своего брата, герцога Бретонского, уверяя, что изворотливый царедворец выдал англичанам его планы за вознаграждение золотом и землей. Неприязнь короля к коннетаблю только возросла, зато Жиак значительно укрепил свои позиции, в очередной раз сумев уверить впавшего в панику монарха в своей преданности и незаменимости.

Схватка св. Михаила-архангела и дракона в небе над Мон-Сен-Мишель. - Эрманн, Поль и Жаннекен Лимбургик «Месса св. Михаила-архангела». - «Великолепный часослов герцога Беррийского». - ок. 1411-1416 гг. - Ms.65, f.195r - Музей Конде. - Шантильи, Франция.

Ситуацию усугубляет то, что Ришмон все более утверждается в мысли, что армии необходима кардинальная реформа, и побед не будет до тех пор, пока недисциплинированные и склонные к грабежу наемные отряды не будут заменены кадровыми военными, получающими твердое жалование в мирное и военное время, а распри дворян между собой — запрещены под угрозой сурового наказания. Как вы понимаете, читатель, покушение на эти вековые традиции не могло не восстановить против коннетабля двор; по сути дела, его единственной защитницей оказалась королева Иоланда. Раз за разом в ответ на поползновения короля отставить Ришмона от дел, она терпеливо напоминала зятю, что военное счастье переменчиво, и лучшего военачальника ему не найти — в то же время исподволь утверждаясь в мысли, что Жиак должен как можно скорее разделить судьбу своего предшественника.

Документы того времени смутно упоминают, что вечно колеблющийся герцог Бретонский, недовольный присутствием англичан у самых границ своих владений, подумывал о том, чтобы неожиданным ударом деблокировать крепость Мон-Сен-Мишель, заслужив себе тем самым, благосклонность короля Карла. Впрочем, он опоздал, так как в одну из ночей 1425 года, рыбаки из Сен-Мало неожиданно атаковали английский лагерь, подожгли корабли «годонов», и за время своей атаки, вырезали несколько сотен солдат. Англичане на короткое время вынуждены были отступить, и пользуясь этой небольшой передышкой, Ришмон задумал послать флот в помощь осажденному монастырю. В обязанность его руководителей входило либо полностью очистить от неприятеля окрестности, либо — при невозможности это сделать — пополнить монастырский гарнизон новыми людьми, и вывезти оттуда раненных и больных.

В самый разгар приготовлений, Ришмон, не забывший своего доброго приятеля, с которым коротал длинные осенние вечера в Ренне, улучил момент, чтобы напомнить королю Карлу, что в это трудное для французской короны время, когда на счету был каждый умелый солдат, негоже было отставлять от службы столь опытного полководца как Бастард. Карл немедленно согласился с этим, и в Дофине помчался гонец с категорическим приказом Жану Орлеанскому прибыть в действующую армию. Как вы понимаете, упрашивать нашего героя не пришлось. Наскоро простившись с женой и тестем, он с головой окунулся в любезную ему атмосферу бивуачной жизни. В скором времени он появился в Меэне, где на сей раз нашел себе пристанище вечно кочующий двор и удостоился приватной беседы с королем, сведений о которой не сохранилось. Мы можем лишь догадываться, что, по всей видимости, Карл посоветовал своему доброму приятелю в дальнейшем стараться избегать участия в придворных интригах. Впрочем, Бастард и сам вынес правильные уроки из произошедшего. В скором времени мы увидим Жана Орлеанского в Блуа, где его уже ждали, так как неотложные дела герцогства, как всегда, требовали крепкой хозяйской руки^[4].

После отъезда Пейнеля гарнизон Мон-Сен-Мишель возглавил храбрый Луи д’Этонвилль, правой рукой которого в течение следующего года будет оставаться наш Бастард. Этот последний, понукая лошадей, во главе своего отряда прибыл к устью реки Куэснон, был узнан защитниками крепости, и во время очередного отлива, переправлен за стены. Забегая вперед, скажем, что д’Этонвиллю удастся удержать крепость вплоть до 1444 года, пока английские войска не будут окончательно изгнаны из этих мест, так что Мон-Сен-Мишель по праву заслужит славу одной из немногих крепостей, куда не ступила нога завоевателя. Конечно же, наш Бастард в это время не знал, и не мог знать, что голенастая девочка-подросток из маленькой и ничем не примечательной деревеньки Домреми на имперской границе, с жадностью ловит каждое известие, исходящее из осажденного монастыря, все более укрепляясь в мыслях о необходимости той роли, которую ей через несколько лет предстоит сыграть.

Итак, весь следующий год Бастард проводит в жарких схватках, вылазках и отражении атак не стены монастыря; от этого занятия его отвлекает лишь известие о скоропостижной смерти его молодой супруги. Мы не знаем, что свело в могилу загрустившую в изгнании Луветку — быть может, несчастный случай, или инфекция — настоящий бич тех времен (документы глухо упоминают, что она так и не смогла привыкнуть к жаркому и сухому климату Юга ^[4], однако, так или иначе, согласно обычаю, облачившись в черный траур, он появляется в Дофине, чтобы проводить супругу в последний путь, и простившись с тестем, отбыть прочь уже навсегда.

В феврале 1427 года мы вновь на короткое время увидим его при дворе в Монлюсоне, где очередной военный совет, спешно собранный для того, чтобы обсудить меры противодействия очередному английскому наступлению перешел в жаркую перепалку между сторонниками коннетабля и партией Жиака. Впрочем, памятуя о произошедшем, Бастард предпочел не вмешиваться, но скорее вновь оказаться на поле боя, среди солдат и командиров, в среде, где он чувствовал себя наиболее уверенно и привычно.

Новая перемена фигур при дворе

Сходным образом закончил свою жизнь Камю де Больё. - Неизвестный художник школы Эврара д'Эпенка «Гибель Малагана во время второй дуэли с Ланселотом». - «Легенда о короле Артуре», т. 3 «Роман о Ланселоте». — ок. 1475 г. - Ms. Français 115 fol. 376v - Национальная библиотека Франции, Париж.

Между тем короткий век де Жиака стремительно катился к концу. Если Луве при всех своих замашках временщика и некоронованного владыки государства все же сохранял остатки разума и был в определенной мере способен считаться с реальной расстановкой сил, Жиак, возомнивший себя неуязвимым, был совершенно не способен ни договариваться, ни слушать никого, кроме себя. Хочешь-не хочешь, приходилось прибегать к крайним мерам. Срочно вызванный ко двору Ришмон, вместе со своей повелительницей, королевой Иоландой, в скором времени сумели разработать простой для исполнения план очередного дворцового переворота, и что особенно важно — сохранить его в тайне от вездесущих придворных сплетников. Впрочем, как уже было сказано, твердо полагаясь на покровительство нечистого, Жиак не слишком заботился вопросами безопасности — и как вы понимаете, поплатился за это небрежение в полной мере.

Итак, в одну из темных февральских ночей следующего, 1426 года, в дверь супружеской спальни Жиаков, где всесильный фаворит коротал время со своей красавицей-женой, резко и неожиданно постучали. Услышав снаружи голос Жоржа де ла Тремойля, чья влюбленность в мадам де Жиак ни для кого не была секретом, взбешенный супруг настежь распахнул дверь, чтобы надавать оплеух надоедливому воздыхателю — и неожиданно для себя оказался лицом к лицу с вооруженным отрядом.

Без лишних слов, отставленного фаворита выволокли прочь, не обращая внимания на вопли и проклятия короля, пытавшегося спасти своего любимца, взгромоздили на коня, и галопом доставили в Дюн-ле-Руа, где все было готово для суда и казни прошрафившегося королевского любимца по обвинению в сношениях с нечистой силой. Впавший в панику фаворит, из последних сил цепляясь за жизнь, умолял судью о пощаде, пытаясь подкупить деньгами, оставляя в залог жену и детей, и наконец, все свое имущество — бесполезно. Бальи (наместник и судья) этой крепости, находившийся в прямом подчинении супруги Ришмона, остался глух ко всем увещеваниям. Понимая, что смерти уже не избежать, Жиак, в последний момент вернув себе мужество, приказал палачу отрубить ему правую руку, подписавшую когда-то договор с нечистым, после чего истекающего кровью фаворита зашили в кожаный мешок и бросили в реку Орон. Убедившись, что с проштрафившимся временщиком закончено, Ришмон с чувством выполненного долга вернулся ко двору.

Герб Жоржа I де ла Тремойля.

Впрочем, ему в скором времени пришлось убедиться, что все усилия пропали даром, так как в опустевшем кресле фаворита устраивалась уже совершенно нелепая фигура: некий Камю де Болье — бывший конюх, в одночасье вознесенный случайным королевским капризом на вершину власти. Ограниченный ум Камю, впрочем, понимая всю опасность, исходившую от «доброй матушки» и ее правой руки — Ришмона, не сумел создать ничего нового, кроме проваленной прежним ставленником идею окружить короля своими наемниками и не допускать к нему никого без особого на то соизволения нового любимца. Впрочем, век Камю оказался недолог — уведомленная о происходящем Иоланда, при содействии Ришмона и маршала де Буссака быстро уладила и эту проблему. В июне следующего за тем, 1427 года фаворита, беспечно прогуливавшегося верхом на муле под окнами королевских покоев, напали неизвестные, проломили голову ударом меча, и оставили тут же в луже крови.

Впрочем, как понимали королева Сицилии и ее ставленник — Ришмон, гибель очередного королевского любимца помогала исключительно выиграть немного времени. Загвоздка была не в Жиаке, не в Камю и не в ком-либо другом, но в самом характере Карла — колеблющемся, слабом, постоянно нуждающемся в поддержке сильного союзника. Понимая, что в этом случае самым мудрым будет действовать на опережение и если уж без очередного фаворита обойтись было невозможно, постараться избрать его самим, определив на освободившееся место человека из своей партии, в достаточной мере гибкого и податливого. К сожалению, Ришмон, этот храбрый солдат и прозорливый полководец был полным невеждой в том, что касалось человеческих характеров. Поддавшись его уговорам, королева Сицилии также совершила одну из крупнейших своих ошибок, согласившись терпеть в роли фаворита Жоржа де да Тремойля, ранее подвизавшегося в роли дипломата при сложном и в достаточной мере опасном деле посредничества с Филиппом Бургундским. Надо сказать, что де ла Тремойль, после смерти Жиака, поспешил сделать предложение его вдове. Катерина де л’Иль-Бушар, польщенная тем, что в ее честь совершилось уже второе преступление, немедленно дала согласие. В этом браке счастливые супруги проживут до самой смерти. Вскользь отметим, что эта прожженная особа также оказывала знаки внимания Бастарду, но тот, вполне разумно оценив с кем имеет дело, предпочел не искушать судьбу^[5]. Но мы отвлеклись.

Король в этот раз, как то ни удивительно, оказался прозорливей своего коннетабля, ответив Ришмону, усиленно навязывающему своего ставленника: «Дорогой кузен, вы позднее пожалеете об этом». Вслед за тем без дальнейших уговоров приняв нового фаворита, король тут же наделил его всеми полномочиями и властью, которыми пользовались его предшественники, и дальше произошло то, чего и следовало ожидать. Тремойль, в отличие от пустопорожних хвастунов и казнокрадов Жиака и Камю, был действительно знающим дипломатом и деятельным политиком — одна беда, заботившемся исключительно о своем удобстве и собственном кармане. Без сопротивления позволив водворить себя в вожделенное кресло, он немедля вышел из повиновения Ришмона, и более того, озаботился оговорить коннетабля перед королем, и без того уже сожалевшем о своем выборе и добиться того, что отношения между монархом и его высшим военным сановником стали весьма напряженными. Понимая, что следующим станет покушение на его жизнь, Ришмон предпочел отъехать в добровольную ссылку в Сентонж, временно предоставив торжествующему сопернику полную свободу действий. Королева Иоланда, также осознав свою ошибку, предпочла временно удалиться от двора, чтобы в тиши своих замков в Провансе и Анжу спокойно продумать следующий шаг.

Славная победа под Монтаржи

Неудачная для англичан осада города

Монтаржи. Остаток крепостной стены и мостик им. Виктора Гюго, выстроенный в 1891 г. знаменитым Эйфелем.

Впрочем, нашего Бастарда вся эта дворцовая возня не слишком интересовала, куда важнее для него было предотвратить английское наступление на земли Орлеанского дома, которым угрожала сильная армия под командованием одного из самых талантливых полководцев последнего периода Столетней войны — графа Солсбери. С разрешения короля, Бастард пошел на сепаратные переговоры с противником, в том же июле 1427 года сумев добиться от графа Суффолка — непосредственно подчиненного регенту Франции Бедфорду, твердых обещаний, что в полном соответствии с законами рыцарской чести, земли Карла Орлеанского, как пленника, не имеющего возможность с оружием защитить свою собственность, останутся в полной неприкосновенности от военных действий и грабежа. Столица герцогства — Орлеан, обязана была заплатить особый налог, уклоняясь тем самым от содержания французского военного гарнизона, графства Блуа и Дюнуа (будущая собственность нашего Бастарда), лежащие на пути английского наступления, также будут пощажены и останутся под властью Орлеанского дома. Успокоенный этими заверениями Бастард, вернулся к себе.

Кроме того, Карл Орлеанский, тревожась за судьбу своего достояния, также добился встречи с графом Солсбери перед его отъездом во Францию, добившись клятвенных обещаний в неприкосновенности Орлеане. Основные силы англичан повернули к крепости Монтаржи, которую не без основания считали ключом к бассейну Луары — откуда открывался прямой путь к Буржу — столице короля в изгнании. В том же июле 1427 года крепость была взята в осаду. К счастью для французов, сеть каналов и речных протоков, омывающих стены, не позволила англичанам замкнуть кольцо осады. Связь с внешним миром не была потеряна — но осложнена, и город в какой-то мере мог рассчитывать на поставки продовольствия и подкреплений людьми и снаряжением.

Итак, осаждающая армия состояла из трех отрядов — главнокомандующего, графа Ричарда Уорвика, в те времена коменданта Кале и отца будущего «делателя королей» во время Войны Роз, и находящихся у него в подчинении графа Суффолка и его младшего брата Джона де ла Поля. Искушенный в деле осады крепостей, Уорвик расположил свои войска в долине реки Луанг, за которой тянулся труднопроходимый лес — отличная защита от возможности нападения с тыла. Подобная позиция была выигрышна также тем, что позволяла полностью держать под своим контролем бургундскую и парижскую дороги, ведущие к крепости. Отряд Суффолка расположился к западу от основных сил, перекрывая собой дорогу на Шатильон, в то время как де ла Поль выбрал для своих отрядов развилку дорог на Жиен и Орлеан, отрезая таким образом осажденных и от этого пути снабжения, а также окружив плотным кольцом местный замок. Английские лагеря были дополнительно защищены рвами и частоколами и сносились друг с другом по мостам, перекинутым через речные протоки^[6].

Крепостным гарнизоном командовал опытный капитан Бузон де Фай, по происхождению гасконец, любимый как своими солдатами, так и городским ополчением — что сыграет немалую роль во время тяжелых оборонительных боев. Кроме того, крепость защищал отряд стрелков из лука и арбалета под командованием храброго сира де Вилье, в дополнение к тому город располагал артиллерией в количестве 12 бомбард, серьезно тревоживших англичан, и не позволявших им сооружать осадные башни и деревянные укрепления.

Кроме того, гарнизон вместе с городским ополчением, постоянно донимал осаждающих вылазками, скромный военный урон от которых дополнялся тем, что нервы у захватчиков были в постоянной напряженности. Во время одной из таких вылазок случилось так, что в руки англичан попал мелкий дворянчик, изначально состоявший на службе герцога бургундского, который в свое время счел для себя лучшим переметнуться на сторону короля. Понимая, что за предательство его неминуемо ждет веревка, а денег, чтобы откупиться от смерти у него недостаточно, эта мелкая сошка сочла для себя лучшим купить себе жизнь ценой предательства, указав англичанам на всеми забытую древнюю потерну, располагавшуюся как раз напротив лагеря де ла Поля. Надо сказать, читатель, что под словом «потерна» в те времена подразумевался тайный выход из крепости, или чаще того — подземная галерея, посредством которой осажденные могли тайно сноситься с окружающим миром, или даже устраивать неожиданные вылазки во вражеский стан. В данном случае, полуобвалившаяся потерна, сооруженная много лет назад была давно и прочно забыта, чем осаждающие могли воспользоваться с полной для себя выгодой.

Симон Морье, ненавидимый арманьяками прево английского Парижа, ведший допрос, взял клятвенное обещание со своего пленника, что тот в условленный час встретит английский отряд у входа в потерну и тайно проведет его по галерее до самого выхода в подвал городской часовни, откуда планировалось ударить в тыл осажденным и открыть ворота для входа английской армии. Договорившись обо всех деталях, Морье имел неосторожность отпустить своего пленника, забыв о том, что предателю все равно кого и когда продавать — лишь бы вовремя очутиться на стороне победителей. Едва оказавшись на свободе, дворянчик, чье имя история не сохранила, поспешил уведомить обо всех коменданта крепости — Бузона, и когда английский отряд, как то было условлено, проник в городскую часовню, его уже ждали. Простых латников вырезали на месте (в городе уже ощущалась нехватка продовольствия и кормить пленников было нечем), Морье и его приспешники оказались за решеткой, вплоть до внесения соответствующего выкупа за их освобождение.

Сражение под стенами

Битва под Монтаржи. Неизвестный художник «Битва под Монтаржи». - Марсиаль Оверньский «Вигилии на смерть короля Карла VII» - Ms. Fr.5054 f. 51 — ок. 1483 гг. - Национальная библиотека Франции, Париж

Вопреки королевскому запрету, Ришмон поспешил в Жиен, где уже формировался обоз для доставки продовольствия осажденным. Неожиданное препятствие — наемники, которым уже много месяцев не платили жалование, наотрез отказались сопровождать телеги с мукой, солью и рыбой, почитая подобное ниже своего достоинства. Не помогли никакие уговоры, вплоть до того, что Ришмон готов был заложить собственную графскую корону (10 тыс. экю — годовой доход со крупного баронства!). Раздосадованный коннетабль, почитая дело проигранным, уехал прочь в Жаржо, в то время как дело взял в свои руки наш Бастард. Позднее сторонники коннетабля — уже прославленного победителя англичан, пытались уверить своих читателей, будто Ришмон сам поручил молодому полководцу эту миссию; однако, история не терпит приукрашивания, и ни одна личность, сколь глубокий след она ни оставила в памяти того или иного народа — не застрахована от ошибок и поражений.

Итак, Бастард в этой, довольно непростой ситуации, проявил и решимость и твердость духа. Также полагая, что доставка обоза самого по себе — задача слишком тривиальная, следует думать о том, как прорвать кольцо осады, к 17 июля он сумел сплотить вокруг себя разрозненные отряды сторонников Карла, буйных наемников Этьена де Виньоля (больше известного под прозвищем Ла Гир — «Гнев Божий») а также Потона де Сентрайля. Несколько позднее оба они станут прославленными полководцами Жанны; пока же их войска, известные под нелестным прозвищем «живодеров», наводили ужас на своих и чужих, так как имели обыкновение грабить, убивать и насиловать не разбирая тех, кого защищали от тех, с кем собирались воевать, даже по тем жестоким временам выделяясь буйством и своеволием, однако, следует отдать им должное — «живодерам» не было равных на поле битвы, дрались они также остервенело, дорого продавая свою жизнь.

Таким образом, под началом Бастарда собралось около 1500 человек — армия небольшая, но при грамотном управлении, достаточно грозная. 5 сентября скрытным маршем, прячась от английских лазутчиков, им удалось незаметно приблизиться к расположению отрядов де ла Поля. Стоял жаркий июльский полдень, англичане, отнюдь не привыкшие к влажной и удушливой погоде Юга прятались в своих палатках, донимаемые тучами комаров и жирных зеленых мух, которых привлекали отбросы огромного лагеря. На военном совете де Вилье выдвинул дерзкий план — открыть шлюзы на реке и таким образом утопить английские позиции. План был отвергнут — в тяжелых доспехах, верхом на боевых конях, также защищенных железом, было практически невозможно сражаться в воде. Ла Гир, отличавшийся отчаянной храбростью, со своей стороны предложил в качестве отвлекающего удара, со своим отрядом в шестьдесят «копий», которым для этой цели необходимо было спешиться — атаковать позиции де ла Поля, находившиеся несколько в стороне от основных английских сил^[7]. Когда же, по его мнению, сумятица и паника должны были достигнуть своего апогея, в сражение следовало вступить основным силам французов под командованием нашего Бастарда. Это последнее предложение было одобрено, и бой начался практически немедля.

Углядев, что возле одного из частоколов, часовые, окончательно сморенные жарой, оставили свои посты, Ла Гир со своими людьми с ураганной скоростью ударил на англичан, предававшихся сладкому послеполуденному сну. Впрочем, надо отдать должное солдатам де ла Поля, выскочив из палаток в чем были, и наскоро схватив оружие, они сумели оказать достойный отпор, оттеснив противника. Сражение превращалось в резню, обе стороны сражались с невероятным ожесточением, вплоть до того, что сам бесстрашный командир, ужаснувшись происходящего, по легенде, обращаясь к небу, прокричал свои знаменитые слова «Господи, соверши для Ла Гира то, что он совершил бы для тебя, будь он Господом, а ты — Ла Гиром!» Некий Солтон де Меркадье своими руками вырвал стрелу, пробившую ему рот насквозь через обе щеки, и не обращая внимания на хлещущую кровь продолжал сражаться. Отряд Ла Гира прижали к шлюзам, однако, тут в спину англичанам ударили гасконцы Бастарда, а ополчение Монтаржи поспешило с очередной вылазкой — и захватчики дрогнули^[8].

Началась паника, на мостках через каналы и речные протоки возникла давка, так что хлипкие деревянные сооружения не выдержали огромной человеческой массы и рухнули вниз, увлекая за собой захватчиков, в сумятице в руках наступающих оказалось до 1500 английских солдат. Де ла Поль, чудом избежавший плена, по причине того, что под рукой у него оказалась лодка, умчался прочь в Немур, и затем в Шато-Ландон, едва ли тысяча людей из его отряда, уцелевших в этой резне, пополнила дезорганизованные отряды Суффолка, которые, не слушая приказов, также начали беспорядочно отступать. Видя, что в этой общей свалке, он может потерять свое войско, Уорвик приказал снять осаду. 5 сентября к шести часам вечера все было кончено^[8]. Впрочем, остановившись на другом берегу реки, и кое-как выстроив в боевой порядок свои деморализованные отряды, он послал к французам гонца, призывая их «во имя чести» начать новое сражение.

Вольный Монтаржи

Герб «Вольного Монтаржи», принятый по предложению Бастарда.

Разгоряченный Бастард не обратил на это никакого внимания. Город был свободен, англичане с уроном отброшены прочь, все остальное не имело значения. Под торжественный звон колоколов и приветственные крики толпы, обоз, все это время находившийся на почтительном расстоянии от поля битвы, под охраной некоего Кеннеда (ирландца по происхождению, в котором часть историков желает видеть далекого предка клана Кеннеди), а также аббата де Серкансье, наконец-то вступил в город. Ночь застала горожан и арьергарад армии Бастарда за разграблением брошенного английского лагеря. Пустые палатки и шатры, вместе с деревянными укреплениями сожгли, на поле подобрали ни много ни мало 12 знамен и около сотни пеннонов — личных флажков рыцарей-баннеретов. Некий сьер де Гальярдин, представитель городского сословия, торжественно преподнес Бастарду личное знамя Уорвика, также брошенное в грязь во время свалки. Английская армия на другом берегу реки, понимая, что ожидание напрасно, бесславно повернула прочь, и скорым маршем достигла Парижа. Из всех отрядов, осаждавших Монтаржи, лишь единственный, под командованием рыцаря Генри Бизета, не отступил ни на шаг, мужественно отражая все атаки французов. Из уважения к столь великой доблести, Бизета отпустили из плена без уплаты выкупа, однако, его подчиненные были казнены.

В свою очередь въезжая в город под звон колоколов и торжественное пение церковников, Бастард распорядился, чтобы де Вилье, как особенно отличившийся в этой схватке, двигался по правую руку от него самого, в то время как по левую руку от него был приглашен сопровождать комендант крепости Бузон ле Фай^[8]. Всю ночь напролет в городе шумел пир, из обозных бочек выбили днища, последние коровы и свиньи, представлявшие неприкосновенный запас во время осады, были поголовно пущены под нож. Завершая рассказ об этой действительно выдающейся победе, хроникер отметил «Господу ведомо, сколь славно они пировали!»

Отдохнув несколько дней в Монтаржи, победоносная армия Бастарда, нагруженная богатой добычей, ведя с собой множество знатных пленников, вернулась в Блуа. По дороге им встретился отряд Ришмона, «каковой — опять же по словам хроникера — был весьма раздосадован, что не был там». Однако, сделанного было уже не воротить, и все лавры за эту победу закономерно достались Бастарду и его друзьям. Победа французов, многократно уступавшим численностью своим врагам была настолько убедительной, что даже унылый король воспрянул духом, вновь поверив в свое будущее на троне Франции. В знак благодарности (а это бывало с ним нечасто!) 15 декабря он приказал наградить Бастарда 400 золотых экю из своей личной казны, а также обеспечить за ним место в королевском совете, город Монтаржи — отныне Монтаржи-ле-Франк «вольный Монтаржи» — за героизм и стойкость своих обитателей, а также их непоколебимую верность делу короля, получил множество прав и вольностей, самым важным из которых было освобождение всех его обитателей от королевских налогов (за исключением лишь «солевого», т. н. «габели»). Городу было позволено четыре раза в год проводить у себя шумные ярмарки, обогащавшие казну и частных купцов, по предложению Бастарда, на гербе Монтаржи появилась (и сохраняется доныне!) огромная буква «М» шитая золотом — как память о славной победе, тот же знак любому солдату, родом из этого города, отныне было разрешено вышить на своем жиппоне или стеганом доспехе. Действительно, если бы не эпопея орлеанской осады, освобождение Монтаржи могла бы остаться в истории Столетней войны как одна из самых славных побед французского оружия.

Ни Бастард, ни все прочие, весело пирующие в освобожденном городе не знают, что в это самое время к западному побережью страны направляется огромный английский флот, до отказа нагруженный солдатами, конями, боеприпасами и продовольствием. Новая армия приготовлена для наступления на Юг. Возможное место назначения — Орлеан. Ее возглавляет ни кто иной как Томас Монтегю, 4-й граф Солсбери, один из лучших английских военачальников этого периода Столетней войны. Даром, что некоторое время назад он, в дружеском разговоре с герцогом Карлом, старшим братом нашего Бастарда, он клялся рыцарской честью, что Орлеан будет пощажен, и английские войска просто обогнут крепостные стены. Кроме всего прочего, этого требовал нерушимый военный обычай: позорно и стыдно было нападать на владение, чей хозяин, обретаясь в плену, не способен с оружием в руках защитить свою собственность. Однако, и рыцарская честь, и военные обычаи стоили недорого, когда речь шла о вознаграждении за едва ли не столетние титанические усилия. Орлеан был ключом к долине Луары, откуда открывался прямой путь к Буржу — столице короля в изгнании, и что более важно, далее на пути уже не было сильных крепостей. Английская казна была пуста, заканчивать войну следовало одним решительным ударом, положа руку на сердце, перед подобными соображениями чего стоили какие-то слабые понятия о чести и верности данному слову?…

Орлеан

Наместник герцогства Орлеане

Томас Монтекьют, граф Солсбери, главнокомандующий английской армией.. Неизвестный художник «Томас Монтекьют, донатор церкви». - Витраж. - XV в. - Кентерберийский Собор. - Кентербери, Великобритания

Впрочем, пока еще ничего решено не было, Солсбери собирался в Париж, где военный совет при регенте Франции должен был окончательно выработать план наступления. Что огромная армия не останется без дела — сомневаться было нечего, тем более, что в стане короля в изгнании творилось нечто благоприятствующее делу захватчиков. Новый фаворит, все еще непрочно чувствующий себя в пригретом кресле, вполне основательно мог опасаться, что королева Иоланда и вечно воинственный Ришмон выжидают лишь благоприятного момента, чтобы отправить его вслед за прежними временщиками в загробное царство.

Надо сказать, что в этом он глубоко ошибался: понимая, что физическое устранение очередной одиозной личности приведет лишь к появлению другой, как правило, еще худшей, Иоланда предпочла временно самоустраниться — вплоть до того момента, когда на освободившееся место фаворита у нее будет готов собственный, совершенно надежный человек. Забегая вперед скажем, что этот план удастся в полном объеме, однако, до него пройдет еще несколько лет.

Ришмон был куда более озабочен своими идеями полной реорганизации армии, а также рутинными военными действиями, но фаворита подобные соображения не успокаивали. Интригами и подкупом он сумел создать для коннетабля практически невыносимые условия при дворе, так что, небезосновательно опасаясь за свою жизнь, Ришмон был вынужден вернуться в свои владения, его супруга, графиня, силой выброшенная прочь из замка Шинон, который затем занял двор короля в изгнании, пылая жаждой мести, присоединилась к нему в Бретани. Впрочем, фавориту этого было недостаточно, пустив в ход всю свою ловкость, он сумел вытребовать у короля приказ, категорически запрещавший полуопальному коннетаблю возвращаться назад при каких бы то ни было обстоятельствах. Оскорбленный Ришмон, пытаясь вновь воплотить в жизнь план, столь удачно сработавший против Луве, спешит в отсутствие короля занять Бурж, отрезая таким образом Карлу возможность вернуться в собственную столицу, в этом ему всеми силами содействуют граф Клермонский и молодой Арманьяк — сын графа Бернара, убитого, как мы помним, во время парижского восстания.

В очередной раз король, с подачи уже нового фаворита, порывается начать третью по счету войну — с собственным коннетаблем. Приказ освободить Бурж от бретонских солдат получает не кто иной как наш Бастард, едва успевший отдохнуть от прежних военных приключений. В помощь ему придаются «живодеры» Ла Гира и Потона де Сентрайля — впрочем, до кровопролития, дело не доходит. Занять Бурж Ришмону не удалось: тайну соблюсти не сумели, и вовремя предупрежденный гарнизон заперся в городе. Постояв некоторое время под стенами, Ришмон предпочитает отступить. Король, в сопровождении своих верных шотландцев, успевший в это время перебазироваться в Селль-сюр-Шер, удовлетворенный подобным исходом, официально «прощает» бретонца посредством жалованной грамоты, однако, проблема не решена и в скором времени снова даст о себе знать. Да и фаворит со своей стороны не может успокоиться, зная, что соперник его жив, деятелен и в любую минут может нанести новый удар.

Впрочем, дела королевства не ждут. Шпионы королевы Иоланды — многочисленные францисканцы и монахини-клариссы, наводнившие собой французский север доносят о готовящемся наступлении англичан. По настоянию «доброй матушки», король спешно возвращается в Шинон, где в скором времени должны собраться Генеральные Штаты Севера и Юга, с единственной целью: утвердить новые чрезвычайные налоги для борьбы против английского наступления.

В это время судьба армии Солсбери окончательно решена: Орлеан. Вовремя уведомленный о происходящем, герцог Карл, запертый в замке Болингброк, которому в недолгом времени суждено получить весьма печальную славу, спешно диктует писцу очередной приказ. Отныне его сводный брат — Бастард Орлеанский получает официальный титул герцогского наместника, облеченного в полной мере гражданской, военной и судебной властью над землями старшего брата (Орлеанне и графством Блуа), в качестве вознаграждения ему отписано в наследственное владение графство Шато-Порсьен в Шампани «по причине величайшей любви, каковую мы питаем к дражайшему брату нашему, Орлеанскому Бастарду, рыцарю, сеньору де Вальбонне, памятуя о добрых и верных услугах, каковые он оказывал нам ранее и делает это ныне беспеременно, и на каковые мы полагаем упование в будущем, дабы он получил ныне возможность наилучшим образом обеспечивать себя, в полном соответствии со своим положением». К столь щедрому подарку присовокупляется особняк и прилегающее к нему поместье Шамп-ле-Руа, по соседству с городком Роморантен, жители Орлеана со своей стороны собирают для него 1000 ливров в качестве вознаграждение за перемирие, ранее заключенное с захватчиками^[9]. Бастард с благодарностью принимает предложенное, вполне отдавая себе отчет, что вместе с тем взваливает на свои плечи ответственность за будущее всей страны — но это его не пугает. В свои двадцать пять лет он успел накопить колоссальный военный опыт и уверен, что сумеет справиться со столь непростой задачей.

Начало осады

Орлеан. Старая часть города почти не изменилась со времен нашего героя.

Весной 1428 года в Орлеане, приготовляющемся к неизбежной осаде, начинаются срочные фортификационные работы. 6 апреля сюда пребывает с очередной безуспешной попыткой решить дело миром посол императора Сигизмонда, восемью днями позднее Бастард своей властью назначает новым комендантом крепости Рауля де Гокура, которого срочно переправляют в Орлеан^[9]. Сам он спешит в Бурж, куда 17 июля торжественно прибывает также король в изгнании. Для продолжения войны нужны средства, и на очередном заседании королевского совета в местном архиепископском дворце (где, среди прочих присутствует и наш Бастард), решено вновь созвать Генеральные Штаты страны для вотирования новых налогов^[10].

Между тем, английское наступление продолжает развиваться с неумолимостью тайфуна или наводнения. Лично прибывший в Шартр, где всем заправляет ставленник бургундского герцога Ю де Пре, граф Солсбери наблюдает за тем, как огромные склады заполняются до отказа фуражом для коней, а также хлебом и вином — все это предназначено для снабжения огромной армии во время осады. Солсбери — человек своего времени, безусловно талантливый военачальник, он непреклонен и жесток. Английская армия нуждается в деньгах, и он ничтоже сумняшеся, отдает на поток и разграбление богатейшую церковь Св. Девы что в Клери, подобное святотатство вызывает шок даже у англичан, в войске шепчутся, что подобное не пройдет даром — и, как то ни удивительно, оказываются правы. Позднее наш Бастард с помощью короля Карла VII восстановит разоренную церковь во всей ее красоте и богатстве, и здесь же (мы опять забегаем вперед), много лет спустя найдет себе последнее успокоение прах нашего героя. Однако, в настоящий момент, когда-то сияющий золотом и драгоценностями храм осквернен, загажен, ограблен до последней нитки.

Английская армия, нагруженная добычей, выступает на Юг, Солсбери спешит воспользоваться последними днями уходящего лета. Начало наступления знаменуется очередным злодеянием, вполне в духе того времени. Местные крестьяне принимают английские войска за французов, и радостно приветствуют их. Пользуясь столь удачно сложившимися обстоятельствами, граф, великолепно говорящий по-французски, использует их для восстановления разрушенного моста; по окончании работы его солдаты вырезают добровольных помощников — всех до последнего человека. Наступление англичан кажется неотвратимым, мелкие городки на Луаре, сдаются один за другим — Анжервилль, Тури, Жанвилль, Пюизажи, Артене, Пате, и множество других, которых не стоит перечислять за их немалым числом — разоренные, разрушенные, сожженные дотла. Удержать удается только Шатоден, где командует храбрый сир де л’Илье, позднее этот город окажет неоценимые услуги осажденному Орлеану.

5 сентября Солсбери вступает в Мёнг, перерезая единственную дорогу, соединяющую Орлеан с королевской резиденцией в Блуа. Луара форсирована без всяких сложностей, занято еще несколько небольших городов по пути к Реймсу, Орлеан взят в полукольцо. Наконец, 12 октября 1428 года, английская армия вплотную приближается к городу.

В тот же день, 5 сентября 1428 года Генеральные Штаты Франции (вернее, Земель Севера и Юга), открывают свои заседания в Шиноне. Атмосфера более чем напряженная, ни для кого не секрет, что судьба государства висит на волоске^[11]. В зале заседания присутствует наш Бастард, ему составляют компанию юный герцог Жан Алансконский (недавно освободившийся из английского плена за разорительный выкуп в 200 тыс. золотых экю), графы Вандомский и Бурбонский; рядом с королем председательствует и придает всему собранию силу для сопротивления обстоятельствам королева Сицилии, на время оставившая свое уединение. В ее присутствии основные поборники «партии мира», а попросту, капитуляции перед англичанами — епископ Реньо и королевский фаворит вынуждены молчать. Собрание вотирует огромный налог — 500 тысяч экю в общую казну должен внести Север, еще 200 тысяч — Юг, и все это будет истрачено на армию, должную отстоять Орлеан и при удачном исходе, развить новое наступление против англичан. Во время этого собрания впервые звучит голос депутатов Третьего Сословия — пока еще слабый, но достаточно решительный. Ему понадобится два столетия, чтобы заявить о себе в полную силу — и тогда придет время Революции; но сейчас это первая, еще робкая попытка, имеет достаточно важные последствия. Третье сословие — горожане, купцы, зажиточное крестьянство — требуют, чтобы к сбору налогов подключилось дворянство, в обычное время освобожденное от всяческих поборов в казну, а также духовенство, способное кроме молитв и крестных ходов, противостоять англичанам золотом из своих кладовых.

Городская оборона

Орлеан в 1428 г. За мостом, на противоположном берегу реки, видны две Турели и барбакан. - Неизвестный художник «Орлеан в 1428 г.» - Гравюра. - Анатоль Франс «Жизнь Жанны д’Арк», 1908 г. - Иллюстрация к изданию.

Чтобы понять дальнейшее, нам придется, дорогой читатель, вернуться несколько назад во времени и поговорить о городской обороне и роли Орлеана в этой войне.

Итак, основанный в далеком 272 году н. э. на месте разрушенного Цезарем галльского селения по имени Ценабум или Кенабум, город этот получил имя римского императора Аврелиана (Aureliana Civitas), превращенное затем в местном произношении в «Орлеан». Как многие римские поселения, орлеанская крепость представляла собой неправильный четырехугольник, широкой своей стороной выходящий на берег Луары. Город окружался огромной стеной, общая длина которой составляла 2590 м, толстую каменную кладку увенчивали 32 башни, к реке также выводила потерна — подземный ход, позволявший защитникам вести разведывательные действия или даже производить вылазки в стан потенциального врага.

Расположенный всего лишь в 130 км к Югу от Парижа, Орлеан долгое время служил частью королевского домена, пока не был выделен Филиппом VI в апанаж своему младшему отпрыску, носившему то же имя, что и отец. Впрочем, Филипп Орлеанский скончался в возрасте 40 лет, не оставив законного потомства, и город благополучно вернулся под власть короля, вплоть до того времени как в 1392 году, в самый разгар Столетней войны безумный король не пожелал отдать его в апанаж своему младшему брату (и, как мы помним, отцу нашего героя). Впрочем, жители Орлеана были далеко не в восторге от подобного решения — быть может, успев наслушаться рассказов о характере королевского брата, или просто воспользовавшись удачным стечением обстоятельств, чтобы попытаться выторговать для себя дополнительные преференции. Так или иначе, торг между Людовиком Французским и будущей столицей его герцогства потребовал времени. В обмен на положительное решение, горожанам была дана хартия вольностей, кроме того, хитроумный брат короля, желая окончательно улестить местную элиту, пригласил ее в полном составе на крестины своего новорожденного сына — того самого Карла, что в настоящее время коротал вынужденный досуг в замке Болингброк. После этого конфликт был окончательно улажен, и город вместе со всеми прочими землями безропотно перешел под власть нового сюзерена, а после его смерти, был столь же безболезненно унаследован Карлом Орлеанским.

В 1357 году, после бесславно проигранной королем Иоанном Добрым битвы при Пуатье, возле города стали появляться разъезды английской конницы, возглавляемые Робертом Ноулзом. Встревоженные горожане поспешили разрушить посады и церкви, находящиеся за городской стеной, лишив потенциальную армию осады любой возможности занять прочные позиции рядом с городскими стенами. Местные крестьяне, наскоро собрав свои нехитрые пожитки, скрылись за городской стеной, ворота были заперты, часовая служба в городе велась сутки напролет — и надо сказать, предосторожности эти не оказались лишними. Огромная армия Черного Принца, в скором времени вторгшаяся на французский Юг, и прошедшая его огнем и мечом, разбилась о стены Орлеана. В самом деле, куда проще было грабить беззащитных крестьян и жечь деревни и маленькие, ничем не защищенные городки, и совсем другое — штурмовать огромную крепость. Понимая, что захватить защитников города врасплох ему не удалось, Черный Принц поневоле вынужден был обогнуть городские стены, и убраться восвояси несолоно хлебавши.

После победы при Монтаржи, опасность новой осады вновь нависла над городом, несмотря на все ухищрения герцога Карла, предложившего Солсбери 6 тыс. экю за то, что его столица будет пощажена в обмен на твердые гарантии нейтралитета. Понимая, что готовиться следует к худшему, городские власти под руководством начальника городского гарнизона — Рауля де Гокура, в спешном порядке укрепляли башни и частоколы, закупали стрелы и порох; на местном литейном дворе изготовлялись и затем устанавливались на стены пушки и бомбарды, всего к началу осады их насчитывалось около 70. Кроме новомодной для тех времен артиллерии, город располагал также метательными машинами, приводившимся в движение мускульной силой — т. н. куйярами, способными бросать 80-килограммовые каменные ядра на расстояние до 180 м. Судя по всему, куйяров имелось в распоряжение три — на трех башнях по периметру стен, кроме того, город располагал тяжелыми требушетами, бросающими 140-килограммовые каменные ядра по одному в час, и гигантскими арбалетами, готовыми метать стрелы в самую гущу вражеской пехоты.

В соответствии с последним словом тогдашней фортификации, за пределы городской стены была вынесена система фортов, т. н. «бульвары», способные удержать артиллерию противника на почтительном расстоянии, не позволяя ей обстреливать городскую цитадель. На левый берег Луары вел длинный мост, на который выходили из крепости ворота Св. Катерины. Среднюю часть моста перегораживал форт, у основания, на противоположном берегу реки, располагалась небольшая крепость из двух башен — т. н. «Турель» или «Две Турели», за ней, вслед за 19-м и последним мостовым пролетом, находился барбакан — внешний элемент обороны, которому предстояло принять на себя первый удар наступающей английской армии.

Кроме того, как и в прежние времена, горожане озаботились о том, чтобы уничтожить все городские предместья, лишая будущую армию осады возможности устроиться под крышей. Таким образом, читатель, Орлеан был по тем временам без преувеличания, неприступной крепостью, осада которой при всем военном таланте графа Солсбери и высокой боеготовности его армии, поддержанной к тому же, вспомогательными бургундскими отрядами, была делом далеко не простым. Сил английской армии не хватало даже для того, чтобы взять огромный город в достаточно плотное кольцо. Т. н. Бургундские Ворота будут оставаться открытыми во все время осады, несмотря на все попытки англичан отрезать Орлеан от внешнего мира.

Гибель английского главнокомандующего

Орлеан, вид на мост с противоположной стороны реки. Хорошо виден крест и начинающаяся далее система фортов. - Мартен де Батай «Орлеан, мост Туреллей» - Почтовая открытка. - 1690 г.

Итак, Солсбери понимал, что задача крайне сложна, но и отступать от своего не собирался. Пусть с имеющими у него силами думать о штурме даже не приходилось — можно было принудить осажденных к сдаче голодом и постоянными обстрелами. 7 октября 10-тысячная английская армия вышла к орлеанским предместьям^[12].

Первый удар, как и следовало ожидать, был направлен против внешнего кольца фортов. Кроме того, расположив по периметру стены, выходившей к реке, многочисленные пушки, англичане принялись планомерно обстреливать французские укрепления, притом что каменные снаряды из дальнобойных бомбард залетали даже за городскую стену, разрушив несколько прилегающих домов. «Дневник Орлеанской Осады» сохранил для нас даже имя первой жертвы среди мирных обывателей города — женщины по имени Белль («Красавица») жившей рядом с потерной Шено.

Бой за внешнее кольцо фортов продолжался три дня. Орлеанский гарнизон и вместе с ним ополчение, бились самоотверженно и упорно. Понятия «массовый героизм» в те времена еще не существовало, однако, само явление это, как видимо, столь же старо, как сама история войны. Безымянный автор «Дневника Осады» с удивлением отмечал, что в боях за кольцо фортов неожиданно проявили себя орлеанские женщины. Под градом ядер и стрел, они постоянно спешили из города к кольцу фортов и назад, снабжая защитников всем необходимым — едой, питьем, перевязочным материалом для раненных, а также тогдашними орудиями для защиты от штурма — котлами с кипящей водой и маслом, горячей золой (ее бросали по ветру, стремясь запорошить глаза осаждающим), негашеной известью, и т. н. «железным чесноком» — трехгранными шипами, которые в изобилии разбрасывались перед фортами в качестве защиты от вражеской конницы.

В первый день, пытаясь поддержать своих людей губернатор Орлеана Рауль до Гокур с частью гарнизона предпринял вылазку из крепости. Этот жаркий бой закончился, можно сказать вничью, лишь ненадолго задержав английскую атаку, однако, сам де Гокур во время сечи упал с лошади столь неудачным образом, что сломал себе руку и достаточно сильно ушибся о каменистую землю. Оставшиеся без руководства орлеанцы все же сумели в полном порядке отступить в крепость, неся на руках своего раненного командира. Немедленно было послано за костоправом, который тут же примчался в жарко натопленную баню, умело вправил кость и обездвижил больную руку, крепко прибинтовав ее к узкой дощечке — далекой предшественнице современных гипсовых повязок.

Система фортов у ворот Банье.. Группа под руководством Л. Жосселена (Орлеанская политехническая школа) «Форты у ворот Банье в начале XV в.». - Трехмерный макет, выполненный по заказу Археологического Общества Орлеана. - Музей Орлеанского Археологического Общества. - Орлеан, Франция

Оставшиеся без руководства орлеанцы, тем не менее продолжали упорно сопротивляться наседающим англичанам. Первые два приступа против кольца фортов были отбиты с уроном для осаждающих, после чего Солсбери, правильно рассудив, что в лобовых атаках он погубит слишком много своих людей, приказал саперам подвести под кольцо фортов подземную мину — обычная тактика в те времена. Французы обнаружили подкоп слишком поздно, так что удержать форты уже не было никакой возможности. Защитники предпочли за лучшее отступить, взорвав и уничтожив все, что можно, так что вместо добротно выстроенной линии укреплений, англичанам достались обугленные развалины. Это случилось 23 октября 1428 года.

На следующий день, под непрестанным обстрелом и огнем, охватившим часть деревянных укреплений, пала Турель. Уходя прочь из этой внешней крепости, французы разрушили все, что могли разрушить, включая два пролета моста, отделявшего ее от города. Солсбери мог поздравить себя с первой — пусть еще далеко не окончательной победой. Комендантом Турелли был назначен капитан английской армии Уильям Гласдейл («Гласидас» французских хроник). Он еще оставит свой след в нашей истории.

Пока же, польщенный столь высоким доверием, он поспешил пригласить главнокомандующего посетить только что завоеванную крепость. Солсбери охотно принял предложение, тем более, что из высоких и узких бойниц второго этажа открывался отличный вид на городские укрепления. Лучшего в самом деле было нечего и желать. Сохранившая легенда гласит, будто Гласдейл, все еще находящийся в эйфории от недавней победы, обратился к благосклонно слушающему графу с цветистой речью, закончив ее словами «Милорд, извольте взглянуть на свой город!» Так это или нет — неизвестно, однако, в полном соответствии с утверждением той же легенды, обоим подобное бахвальство не прошло даром.

В реальности, едва Солсбери прильнул к узкому отверстию бойницы, пытаясь определить, где лучше всего расставить пушки или начать штурм, с городской стены неожиданно выстрелила кулеврина. Каменное ядро с хирургической точностью ударило в бойницу, Солсбери не успел отскочить, прежде чем острые как бритва каменные осколки вонзились ему в лицо. Потрясенные англичане со всей спешностью доставили своего изуродованного полуослепшего командира в Менг, к искусным хирургам, но все их усилия оказались, как вы понимаете, тщетны. Три дня спустя Солсбери скончался, так и не приходя в сознание.

Надо сказать, что несмотря на тщательное расследование, произведенное несколько позднее самими орлеанцами, «автор» рокового выстрела так и остался неизвестным. Поговаривали, будто до кулеврины добрался юный паж или проказник-мальчишка, воспользовавшийся тем, что расчет ненадолго отлучился; сбежавшиеся на звук выстрела пушкари, якобы видели, как шалун улепетывает прочь. Так это или нет, так и осталось неизвестным, но если эта история и вправду имела место, следует заметить, что известная пословица «Дуракам везет» вряд ли когда-либо получала столь наглядное подтверждение. Шептались, что ядро было направлено ангельской рукой в качестве наказания для Солсбери — клятвопреступника и осквернителя церквей.

Англичане, подавленные этой потерей, старались удержать случившееся в тайне, хотя бы до того времени, пока не прибудет новый главнокомандующий — Уильям де ла Поль, однако, несмотря на все усилия, информация благополучно просочилась, заставив осажденных воспрянуть духом.

Бастард приступает к своим новым обязанностям

25 октября в город примчался Бастард, немедленно взявший на себя руководство обороной. Надо сказать, что он прибыл не один и не с пустыми руками. Нового коменданта сопровождало несколько отрядов закаленных в бою французских и итальянских наемников под руководством Ла Гира, Жака де Шабанна, и прочих, менее прославленных командиров. Замыкал процессию обоз, тяжело нагруженный рыбой, хлебом, солью, бочонками с вином — первый из множества продовольственных обозов, которые несмотря на все усилия англичан смогут прорваться в осажденный город.

Как опытный командир он немедля оценил свои силы — городской гарнизон состоял из 500 человек плюс городское ополчение, вместе с ним прибыло еще 800; в городе находилось кроме того около 30 тыс. мирных жителей — собственно горожан и крестьян из окрестных сел, которые, заслышав о подходе англичан, в спешке собрали свои нехитрые пожитки, чтобы скрыться за городскими стенами. Город был в достаточной мере снабжен продовольствием и фуражом, запасы пороха, надежно скрытые от воспламенения тем, что были помещены в подземное хранилище под залом заседаний городского совета, могли обеспечить несколько месяцев беспрерывной стрельбы. Кроме того, повторимся, по приказу де Гокура, на стенах были установлены как новомодные для того времени пушки, так и метательные машины достаточной мощности, чтобы раз и навсегда отбить у англичан желание пробовать гарнизон на прочность посредством прямого штурма.

Памятуя, что в английском войске находится столь опытный знаток минной войны как Уильям Скейлз, Бастард приказал расставить по периметру стены, выходившей к реке, и соответственно, к английскому лагерю, кувшины с водой. Это нехитрое средство могло на очень раннем этапе дать знать о том, что под стену ведется подкоп. К счастью, предосторожность эта оказалась лишней. Де ла Поль не то был не слишком сведущ в саперном деле, не то по какой-то причине был настроен к нему скептически — но так или иначе, ни штурма, ни подкопа для защитников страшиться не было причины. Прекрасно понимая, что с его скромными силами овладеть крепостью посредством лобовой атаки будет невозможно, де ла Поль предпочел брать Орлеан измором, дополняя блокаду постоянным обстрелом, должным сломить боевой дух орлеанцев и принудить их к капитуляции.

Посему, как и следовало по всем правилам военной науки того времени, английский главнокомандующий озаботился тем, чтобы как можно плотнее окружить город кольцом земляных и деревянных осадных башен, из которых можно было вести прицельный огонь по жилым кварталам внутри городских стен. Ну что тут скажешь, дорогой читатель. Идут века, а мышление поджигателей войны, похоже, не меняется.

Надо сказать, что к осаде Орлеана с самого начала было приковано напряженное внимание обеих сторон. Для англичан это был ход ва-банк — в случае поражения их армия оказалась бы в ситуации близкой к отчаянной: казна была пуста, война в глазах английских налогоплательщиков становилась все более непопулярной, выбить у скептически настроенного парламента согласие на новые налоги было практически невозможно. Оставалась победа и только победа — за стенами города (как то было отлично известно и де ла Полю и его непосредственному начальнику — Бедфорду), скрывались немалые богатства, которые можно было пустить на дальнейшее финансирование завоевательного похода. С другой стороны, понимая критичность своего положения, Карл засыпал отчаянными письмами Якова I, предлагая отдать ему в наследственное владение герцогство Берри, если шотландские войска помогут отстоять Орлеан. Со своей стороны, желая хоть как-то поддержать осажденных, он отправил к Бастарду своего личного хирурга Жана де Жондуаня, и — что было куда важнее, одного из лучших канониров Франции Жана Моклерка.

На праздник Всех Святых 1428 года Бастард сумел передать Карлу Французскому первую весточку из осажденного города. Письмо было достаточно кратким и содержало лишь сведения о том, что в английскую армию прибыл Джон Тальбот, а военные действия продолжаются с переменным успехом^[13].

Слабохарактерный король втайне подумывал о бегстве через Пиренеи, под защиту арагонского союзника — в крайнем случае, в Шотландию, где он мог в полной мере чувствовать себя в безопасности от посягательств английского регента. На месте его удержала неожиданная твердость обычно уступчивой и терпеливой супруги, со всей дипломатичностью уверявшей, что Бог не оставит его в беде, и непреклонностью «доброй матушки» — Иоланды Арагонской, чью волю не могли сломить никакие удары судьбы. Впрочем, следует оговориться, что кроме бесплодных попыток возобновить переговоры с Филиппом Бургундским, раз за разом отвергавшим французские предложения, у дальновидной королевы Иоланды был запасен еще один козырь — пожалуй, несколько сомнительный, но при удаче могущий решить дело самым неожиданным образом.

Фортификационные сооружения Орлеана
Номер	Название	Номер	Название
1	Тур-Нев (Новая Башня) (на углу между набережной и улицей Тур-Нев. Основание башни уходило в реку)	2	Башня Авалон
3	Башня Сен-Фло (на другой стороне улицы Тур-Нев)	4	Башни с обеих сторон Бургундских ворот (дополнительные укрепления — подъёмный мост и бульвар. Находились на перекрёстке улиц Бургундской, Тур-Нев и Бурдон-Блан)
5	Башня Сен-Этьен	6	Башня мессира Буда
7	Башня Шан-Эгрон	8	Епископская или Сокольничья башня (крайний северо-восточный угол стены, на пересечении улиц Епископской и Бурдон-Блан)
9	Башня Епископского-Суда	10	Башня Церкви Сен-Круа
11	Башня Сале (на противоположной стороне Епископской улицы)	12	Две башни над воротами Паризи (с наружной стороны защищались бульваром. Находились на перекрёстке Епископской улицы и примыкавшим к ней площадям Сен-Круа и Этап)
13	Башня Жана Тибо	14	Башня Але Сен-Месмена
15	Башня Верже-Сен-Самсон	16	Башня Сен-Самсон (на севере на перекрёстке совр. улиц Жанны д’Арк и Лицейской)
17	Башня Ом (на площади Мартруа)	18	Две башни над воротами Банье (северо-западный угол стены. Дополнительно защищались внешним бульваром)
19	Башня Мишо Канто (угол улиц Карн, Аллебард и Гренье-а-Сель)	20	Две башни над воротами Ренар (дополнительно защищались внешним бульваром. Располагались на улице Корса)
21	Башня Эшиффр-Сен-Поль (на Английской улице)	22	Башня Андре (на улице Рекувранс)
23	Башня Барб-Фламбер (юго-западный угол стены, основание башни уходило в воду реки, располагалась на углу улицы Рекувранс и набережной Сипьерр)	24	Башня Нотр-Дам (как полагают, стрелявший с неё пушкарь убил главнокомандующего английским войском — Томаса Солсбери)
25	Водопойная башня (выходила непосредственно на берег Луары. Расположена на набережной Сипьерр)	26	Две мостовые башни над воротами Св. Екатерины (угол набережной Шатле и улицы Трактирной)
27	Большая Башня Шатле (на реке)	28	Башня мэтра Пьера ле Ке (на реке)
29	Башня Крош-Мефруа (на реке)	30	Потерна Шено (рядом с ней во время осады располагалась городская артиллерия)
31	Башня Обер (у набережной Шатле)	32	Квадратная или Разломанная Башня (в реальности — восьмигранная. У набережной Шатле)
33	Башня Таннер (у набережной Шатле)

Время Жанны

Пророчица из Домреми

Жанна и ее «голоса». - Гастон Бюссьер «Жанна д'Арк - Избранная» - Холст, масло. - ок. 1909 г. - Музей Урсулинок. - Макон, Франция.

Надо сказать, что в это время ворота Шинонского замка постоянно осаждали всевозможные пророки, божьи посланцы и просто сумасшедшие, горящие желанием открыть королю Господню волю касательно того, как следует спасать Францию и спасаться самому. Все их усилия разбивались о запертые ворота — как известно, монарх был человеком возбудимым и даже нервным; посему Жорж де ла Тремойль счел за лучшее держать всевозможных пророков и пророчиц на почтительном расстоянии. Это ему удавалось… до определенного момента. Сейчас же королева Иоланда знала о том, что еще долго будет неизвестно всем прочим, и о своем знании до времени вполне разумно молчала. Она знала, что ее сын Рене (будущий король-поэт), а ныне герцог Барский, получил от своего доброго приятеля и подчиненного — Гильома де Бодрикура, коменданта крепости Вокулер — известие о странной девушке, которая отважно представ перед ним, потребовала передать королю «что он получит помощь не далее середины Великого Поста». Бодрикур высмеял новоявленную пророчицу и выгнал ее вон, запретив возвращаться, однако, сомневаясь в своем решении предпочел уведомить своего господина, а тот, конечно же, сразу же поставил в известность свою дальновидную мать. Королева Иоланда, как все люди того времени, была глубоко религиозна, и явление чудес Господних в среде повседневности представлялось ей возможным и разумным. Другое дело, что спешить и принимать желаемое за действительное умная женщина отнюдь не спешила. Бодрикуру был дан приказ ничего не предпринимать, но немедленно дать знать, если эта Жанна появится снова. Пока же следовало искать другие пути, и ни в каком случае не поддаваться панике и не терять головы. Все это не более чем гипотеза, читатель. Документов, описывающих эту раннюю стадию миссии Жанны не сохранилось — однако, участие анжуйского семейства на более поздних этапах — факт бесспорный. Пока же наступал ноябрь 1428 года.

В течение этого месяца орлеанский гарнизон под предводительством Бастарда, из раза в раз предпринимал вылазки из крепости разрушая все, что можно было разрушить, лишая англичан возможности использовать какое-либо здание, в качестве опорного пункта или просто — убежища от холодов. Ожесточение нарастало с обеих сторон — орлеанцы не щадили ни церквей, ни монастырей, красивейшие старинные постройки, на которые Гокур не рискнул поднять руку, разрушались до основания и предавались огню. Следует сказать, что тактика эта в определенной мере принесла свои плоды — англичане страдали от холода, болели, и напряженность военных действий сама по себе несколько снизилась. Наступал декабрь — время веселых рождественских праздников, а обе враждующие стороны даже не думали прерывать начатое. Впрочем, 25 декабря религиозность все же взяла верх. По просьбе де ла Поля (ох уж эти куртуазные времена!) Бастард направил за ворота крепости военный оркестр, который в течение нескольких часов исправно играл, развлекая осуждающих и осажденных, после чего несколько французских рыцарей по всей форме вызвали англичан на турнирный бой. Представление состоялось к удовольствию обеих сторон, причем победу одержали французы, отбывшие прочь с турнирного поля под крики одобрения со городских стен. Однако, затишье оказалось недолгим, в скором времени все разошлись по своим местам и осада продолжалась.

Январь прошел в жарких схватках на второе кольцо фортов, за мост, который англичане пытались восстановить, чтобы окончательно закрепиться у городских стен, а французы с не меньшим упорством уничтожали их работу, в атаках и контратаках, при том, что ни одна из сторон так и не могла добиться решительного перевеса. Англичане были утомлены лагерным существованием в промокших насквозь под зимним дождем и снегом палатках, измотаны бесконечными вылазками гарнизона, не дававшими им покоя ни днем ни ночью; французы со своей стороны постепенно начинали чувствовать нужду в продовольствии и корме для коней, в крепости росло количество раненых и больных, призывы к королю о помощи оставались безрезультатными. Нельзя сказать, что Карл совершенно забыл об осажденной крепости, в Орлеан непрерывным потоком шли обозы с рыбой, солью, вином, порохом, пригонялись стада коров и свиней (при том, что часть всего этого изобилия англичанам удавалось перехватить по дороге и использовать в собственных нуждах), однако, ситуация по-прежнему оставалась патовой.

Начало февраля для Иоланды Арагонской, терпеливо ожидавшей, чем закончится эпопея новоявленной пророчицы из Домреми ознаменовалась известием — она вернулась! Она вновь предстала перед Бодрикуром, требуя надежного эскорта и проводника, чтобы отправиться в Шинон к королю. Как и следовало, комендант отослал ее прочь не говоря ни да ни нет. Однако, на сей раз возвращаться домой Жанна не собиралась.

Обосновавшись в городе, она выжидала удобного момента, чтобы повторить свою попытку, а пока — исправно пряла, посещала местную церковь, причем авторитет этой юной девушки, непоколебимо убежденной в успехе своей миссии непрестанно возрастал. Бодрикуру было приказано ждать. Ждать и ни во что не вмешиваться — если эта Жанна действительно собирается взвалить на себя столь неблагодарную миссию, она должна доказать, что сможет выдержать все невзгоды и трудности, которые встретятся ей по пути. Ждать! Если ее слова чего-то стоят, она сможет настоять на своем. Нет — значит, об этом варианте следует забыть. Пока же, присматриваться, прислушиваться, осторожно наводить справки о ее прошлом и ждать. Пока же, если верить показаниям Катрин ле Руайе, хозяйки дома, где временно остановилась Жанна, «время для нее тянулось медленно, как для женщины, ожидающей ребенка». Жанна выходила из себя, бесконечное, бессмысленное ожидание в то время, как вся ее неутомимая натура стремилась к действию — казалось издевательством. Однако, вместо коменданта Вокулера ее неожиданно пригласил к себе герцог Лотарингский — тесть будущего короля Рене. Будучи уже в преклонных годах, он жестоко страдал от подагры, приковавшей его к постели. Один из богатейших вельмож королевства пригласил к себе никому еще не известную «пророчицу», предлагая исцелить его от недуга. Жанна, с обычной для себя прямолинейностью, ответствовала, что целительством не занимается, и вместо того посоветовала престарелому ловеласу отослать прочь любовницу и положиться на волю Божью, ее же снабдить конями и эскортом для пути в Шинон. Герцог лишь посмеялся в ответ, и отослал дерзкую прочь, наградив ее деньгами.

Время тянулось и тянулось, а Бодрикур все не спешил с ответом. Окончательно выведенная из себя этим затянувшимся ожиданием, Жанна предлагала своему сопровождающему — Дюрану Лаксару (мужу двоюродной сестры, которого она, как старшего по возрасту почтительно именовала «дядей») самому закупить лошадей, нанять сопровождающих и доставить ее в Шинон. Тот уже готов был согласиться, тем более, что охранять сестру вызвались Пьер и Жан д‘Арки, однако, по неизвестной нам причине, Жанна сама вдруг потеряла интерес к этому плану. Надо сказать, это было правильное решение, так как в противном случае, путешествие рисковало закончиться перед запертыми воротами замка Шинон, как это уже не раз происходило со многими «пророками» и «посланцами Господними», пытавшими счастья до нее. Впрочем, дело постепенно сдвигалось с мертвой точки. Бодрикур сам, без предупреждения и приглашения пожаловал к ней в сопровождении местного кюре, совершившего над Жанной обряд изгнания дьявола — обычный в те времена способ определить, не страдает ли тот или иной человек психическим расстройством. Как и следовало ожидать, будущая спасительница Франции достойно выдержала испытание. И вновь комендант удалился прочь, не сказав ни да ни нет.

Селедочная битва и раскол во вражеском лагере

Орлеанцы изнемогали в бесчисленных вылазках, и боях за вторую линию фортов, английские орудия систематически разрушали городские дома, убивая женщин, детей и стариков. Ситуация становилась критической.

10 февраля перед Бастардом предстал покрытый пылью оруженосец его дома, прискакавший из Блуа со срочной вестью: к английскому лагерю движется рыбный обоз, под командованием Джона Фастольфа и ненавистного арманьякам парижского прево Симона Морье (как мы помним, он попал в плен под Монтаржи, но сумел выйти на волю, заплатив немалый выкуп). Обоз охраняет сравнительно немногочисленный англо-бургундский эскорт (3 тыс. человек) — разбить его значит поднять дух осажденных, начинавших изнемогать под ураганными обстрелами, а заодно снабдить их провизией и оружием — весьма не лишними для орлеанцев, вынужденных в последние недели существовать едва ли не на голодном пайке, старательно экономя стрелы и пороховые заряды. Устоять перед искушением было невозможно.

11 февраля 15 сотен лучников и пеших солдат, под командованием Бастарда практически без помех покинули город, в деревеньке Рувре соединившись с войсками шотландца Дарнли Стюарта — брата прежнего коннетабля, сложившего голову при Вернее, отрядами Ла Гира, Карла Бурбонского, и т. д. Коротко говоря, здесь собрался весь костяк, составлявший гарнизон орлеанской крепости и вдобавок к тому отборные войска на королевской службе. Всего у французов было около 4 тыс. человек — подавляющее численное превосходство, казалось, гарантирует победу. Напасть на отряд Фастольфа и Морье было решено следующим утром, захватив англичан врасплох на марше.

Это был черный день для французского оружия. Короткая битва при Рувре, позднее получившая у хроникеров, не чуравшихся острых словечек прозвище «Селедочной», началась с того, что англичане, загодя увидев нападавших поступили единственно возможным для себя образом — выстроив телеги в плотный четырехугольник, по сторонам которого были воткнуты в землю острые колья для защиты от вражеской конницы. Крепкие дубовые бочки служили отличным прикрытием для лучников и стрелков из арбалета. Коротко говоря, у англичан было все, кроме артиллерии, зато у их противников в избытке присутствовали ручные и стационарные кулеврины. Говоря по чести, Бастарду и его присным ничего не стоило на расстоянии артиллерийским огнем разбить в щепы обоз и перебить его защитников — однако, подобный стиль сражения показался им недостаточно героическим. Вместо того, чтобы набраться терпения, повторяя ошибку, уже допущенную при Азенкуре и Креси, тяжело вооруженные рыцари спешились, и не слушая приказов, беспорядочной толпой устремились к английскому вагенбургу — и превратились в отличные неповоротливые мишени для лучников. В этой маленькой битве нашел себе конец Дарнли Стюарт, вместе с ним пало еще несколько шотландских и французских дворян, Бастарду прострелили навылет ступню — от плена или гибели в общей свалке его спасла лишь преданность его людей. Как видно, Жан Орлеанский умел внушать к себе уважение со стороны простых солдат. Двое лучников, рискуя собственной жизнью, прикрыли щитами своего раненого командира, практически на себе вынесли его из- под обстрела, и помогли сесть на лошадь.

Поражение было не просто досадным — в этой маленькой битве нашла себе смерть как минимум третья часть орлеанского гарнизона, восполнить эту потерю было некем. Удар по моральному состоянию осажденных был еще более тяжел, так как едва вернувшись в Орлеан под насмешки уличной толпы, уже прознавшей о случившемся, Ла Гир, Шабанн, Карл Бурбонский и прочие засобирались вон из города, уводя свои отряды. Доведенные едва не до отчаяния горожане видели, как уходят прочь их защитники, на словах — конечно же, только на словах — обещавшие прислать на помощь городу войска и боеприпасы. Словам никто не верил, и видимо, правильно. Защищать город оставались только отряды непреклонного Бастарда, и не менее хладнокровного маршала Франции де Буссака. Несмотря на всю их отвагу, возможность удержать огромную крепость столь малыми силами казалась более чем сомнительной. Документы глухо упоминают, будто Жан Орлеанский в момент отчаяния подумывал о том, чтобы уйти прочь из Орлеана, разрушив за собой все, что можно было разрушить, чтобы англичане по крайней мере, не смогли закрепиться в отвоеванной ими крепости — но по зрелому размышлению оставил эту идею до случая, если никакой иной возможности уже оставаться не будет. Забегая вперед отметим, что к счастью подобный случай так и не наступил^[14].

Вместо того в практическом мозгу Бастарда появилась достаточно смелая мысль о сепаратном мире с герцогом Бургундским. К бывшему врагу во главе делегации был направлен опытный и весьма находчивый в речах Потон де Сентрайль. Цель — договориться о том, чтобы герцог Филипп взял город под свою защиту. В обмен на это Орлеан обязуется соблюдать нейтралитет во все время военных действий, тогда как английская армия уберется прочь. Впрочем, война войной, а рыцарскую честь никто не отменял, и 22 февраля перед Бастардом предстал английский герольд, держащий в руках блюдо, заполненное доверху виноградом, финиками и винной ягодой — последние два ингредиенты были во Франции редкостными и стоили немало, так как доставлялись из южных стран. Герольд передал Бастарду просьбу Тальбота, Скейлза и де ла Поля (графа Суффолкского), отправить главнокомандующему английской осадной армией отрез черного орлеанского бархата, необходимый в качестве подкладки для теплого зимнего платья. Надо ли говорить, что просьба троих англичан была тут же любезно исполнена?….

В это же время герцог Филипп, немало польщенный подобным вниманием, а также никогда не отказывавшийся от возможности укрепить свое влияние, рьяно взялся за дело — и потерпел полное фиаско. Бедфорд, раздраженный этим неожиданным вмешательством указал шурину на дверь, сопроводив подобное действие достаточно откровенным комментарием, что он «не для того расставляет силки, чтобы птиц в них собирал кто-то другой». Резкий отказ был дополнен более чем недвусмысленной угрозой отправить герцога Филиппа в «в Англию пить пиво», если он вздумает докучать подобными просьбами еще раз. Регента Франции Бедфорда вполне было можно понять: для продолжения войны требовались деньги, взять их можно было только за стенами Орлеана, и посему не было даже речи, чтобы крепость перешла в руки бургундца. Уязвленный столь грубым отказом герцог Филипп удалился прочь, немедленно отправив гонца с приказом бургундским отрядам, стоявшим под Орлеаном покинуть свои позиции и возвращаться домой.

Примечания