Жан де Дюнуа, Орлеанский Бастард/Глава 1 Незаконный сын

Версия 17:07, 5 мая 2017

Несколько вступительных слов

Предположительный портрет Жана де Дюнуа.. Неизвестный художник «Портрет, предположительно изображающий Жана де Дюнуа - Бастарда Орлеанского». - Холст, масло. - XV в. - Частная коллекция. - Берлин, Германия

С единственного сохранившегося портрета, предположительно изображающего нашего героя в возрасте 25-30 лет, на нас смотрит породистое лицо с умными глазами и несколько удлиненным носом — наследственной чертой всех Валуа, включая незаконных отпрысков этого королевского рода. Впрочем, портрет не подписан, и уже потому нет полной уверенности, кто на самом деле запечатлен на полотне. Еще несколько миниатюр (схематичных, сделанных художником пусть и не бесталанным, но явно не хватавшим с неба звезд, а также единственный достоверный портрет, на котором Жан де Дюнуа предстает глубоким стариком, измученным смертельной болезнью) не дают нам достаточного материала для сравнения с тем, кто с юности и едва ли не до самой кончины носил шутливое прозвище «Красавчика».

Один из благороднейших людей своего времени — талантливый полководец, опытный дипломат, любящий муж, отец и верный друг, он верой и правдой служил двум королям, и в том, что ход Столетней войны все же удалось переломить и враг был навсегда изгнан с французской земли, немалая заслуга этого человека. Он прожил долгую по тем временам и очень бурную жизнь: воевал, оказывался в плену, дважды руководил осажденными городами, и в обоих случаях с блеском выигрывал противостояние, был осужден и сослан без вины, зато дважды прощен за участие в заговорах против двух королей, которых он таким образом пытался «отучить» от несправедливого и тираничного на его взгляд правления.

Младший брат принца-поэта Карла Орлеанского, верный соратник и преданный друг Жанны, он ни единожды не запятнал себя предательством, и ни при каких обстоятельствах не перебегал на сторону сильного — редкое качество и тогда, и будем откровенны читатель, даже и в наше время. Раз и навсегда выбрав для себя сторону слабейшего — короля Карла VII Французского, который вынужден был спасаться бегством из собственной столицы, и год за годом отбиваться от превосходящих сил врага, он никогда не отступил от своего выбора. И, как многие другие был незаслуженно забыт потомками. Об этой неординарной личности сегодня пойдет наш рассказ.

От начала нового царствования

За двадцать лет до рождения Бастарда

Начало XV века для Франции напоминало затишье перед бурей. Вроде бы все шло как обычно… вкривь и вкось… но предчувствие большой беды не покидало парижан, а вслед за ними и население многочисленных феодальных владений.

Двадцать лет тому назад, еще не достигнув старости, скоропостижно скончался великий государь этой земли — Карл V, прозванный Мудрым. Проживи он еще немного, и война, историками названная Столетней, закончилась бы куда раньше. Дальновидный, умеющий выжидать, и немедленно пользоваться малейшим шансом на победу, этот государь, предпочитал самым славным военным подвигам дипломатию, хитрость, в случае необходимости — внезапные точечные удары, пресечение путей, по которым к захватчикам шло продовольствие и фураж для коней, и неожиданные атаки на малолюдные или плохо защищенные крепости. Подобная политика уже в скором времени принесла свои плоды: захватчики были практически изгнаны из страны, в их руках оставалось всего лишь несколько прибрежных городов.

Несмотря на то, что в Англии по-прежнему бряцали оружием, и разражались гневными речами касательно несговорчивого соседа, непосредственной опасности нового нападения не было. Истощенная войной страна, постоянно живущая под угрозой шотландского нападения, с казной, опустошенной многими годами бесплодных военных действий в данный момент времени не представляла непосредственной угрозы.

Внутри страны усилиями великолепно собранной финансовой и хозяйственной команды прежнего короля также восстановился порядок. Были искоренены разбои на дорогах, крестьяне постепенно стали возвращаться в опустевшие деревни, сожженные и разрушенные города отстраивались вновь, и наконец, что немаловажно, удалось установить правильный порядок сбора налогов. Все закончилось в один миг, когда 42-х летний правитель неожиданно слег во время короткой поездки в свой любимый город — Мелён.

Чувствуя приближение смерти, он отдавал последние распоряжения следующему по старшинству брату — Людовику, герцогу Анжуйскому, который должен был возглавить регентский совет при юном короле, которому в это время едва исполнилось 12 лет. По первоначальному замыслу Карла, руководить действиями юного сына должна была королева-мать, однако, она скончалась за несколько лет до супруга. Справедливо не доверяя Людовику — показавшему себя хорошим солдатом, но весьма посредственным правителем (если не сказать большего), король перед смертью требовал клятвы, что регентский совет будет состоять из 50 знатнейших дворян, которые по его замыслу, должны были помогать младшему брату, заодно удерживая его от слишком уж больших соблазнов, которые предоставляло место регента.

Кроме того, король настаивал, чтобы сын его был объявлен совершеннолетним год спустя, и сам взял в руки бразды правления, возглавив все ту же, отлично зарекомендовавшую себя команду управленцев, верой и правдой служивших его отцу. Людовик клялся и божился, что исполнит волю умирающего, но, как несложно догадаться, все его клятвы оказались пустым звуком.

Едва лишь Карл V навсегда закрыл глаза, младший брат с кинжалом в руках ворвался в помещение королевской казны, силой вырвал у казначея Филиппа де Савуази, ключи к кладовым, и немедленно присвоил себе неприкосновенный запас короны — 100 тысяч золотых ливров (огромная сумма по тем временам!) и вместе с тем золотую и серебряную посуду, драгоценности покойной королевы… короче, список похищенного был весьма обширен.

Нет, Людовик не был гулякой, мотом, и достаточно спокойно относился к женским чарам. Деньги нужны были ему для того, чтобы добыть себе королевство!… Он не был первым в этом вопросе, как мы увидим, не будет и последним. Вечное проклятие второго брата, молча смотреть, как корона и власть навсегда уплывают из рук, а ты пожизненно остаешься запасным наследником, пока у старшего не появляются собственные дети, и вожделенная власть словно мираж в пустыне растворяется в воздухе уже навсегда.

Людовик был по-своему честен, чтобы не покушаться на жизнь брата и племянника… впрочем, как мы увидим, далеко не все были в этом уверены. Зато его манил престол Неаполя, чья королева — Джованна I, женщина далеко не безупречного поведения, которую молва обвиняла в убийстве нескольких мужей, почувствовав нарастающую со всех сторон враждебность, поспешила призвать на помощь этого храброго солдата, обещав ему неаполитанский престол после своей смерти. Надо сказать, что королева, несмотря на несколько браков оставалась бездетной, и в качестве претендента на таковой престол, который должна был неминуемо освободиться после ее смерти, выступал Карл, герцог Дураццо, имевший более чем эфемерные права (его прабабка была сестрой прадеда Джованны), однако, готовый получить вожделенную корону силой.

Людовик спешил. Франция мало интересовала его, зато притягивала Италия, манил Неаполь. На присвоенные деньги спешно строился флот и вербовались наемники. Однако, военная идиллия для герцога Анжуйского едва не прервалась самым неожиданным образом. Два младших брата покойного короля — Жан Беррийский и Филипп Бургундский резко вмешались, требуя себе регентских мест при юном монархе, и соответственно, доли в настоящих и будущих доходах казны. Более того, по некоей одной им известной причине, оба герцога чуть ли не в открытую обвиняли старшего брата в желании занять французский престол в обход малолетнего короля. Было ли подобное обвинение реально обосновано, или речь шла о простой инсинуации, так и осталось невыясненным. Людовик отчаянно воспротивился дележу, который пытались ему навязать. Трое герцогов уже готовы были выяснить отношения силой оружия, как в дело вовремя вмешался четвертый из них — Людовик Бурбонский, брат покойной королевы. Принцев-забияк удалось помирить, обеспечив их местами регентов и соответствующими к тому доходами, причем Людовику дозволено было беспрепятственно отбыть в Италию. Для пополнения оскудевшей казны (читай — своих карманов, не дождавшихся немедленной награды), народу были навязаны новые налоги. Результатом стало возмущение, вспыхнувшее в Париже и нескольких других городах. Дело дошло до того, что юный король, только что принявший помазание, не мог въехать в собственную столицу!… Потребовалось немало военных усилий а также изворотливости и лжи, чтобы утихомирить возмущенное население.

Регенты при юном Карле VI
Людовик Анжуйский Неизвестный художник «Людовик Французский, герцог Анжуйский, король Неаполитанский и Иерусалимский». — Пергамент, гуашь. - Предположительно конец XIV в. - Национальная библиотека Франции, Париж.	Жан Беррийский Жан Лимбург «Январь» (фрагмент). - «Великолепный часослов герцога Беррийского». — Ms. 65 f. 1 - ок. 1410-1416 гг. - Музей Конде, Франция.	Филипп Бургундский. Неизвестный художник фламандской школы «Филипп, герцог Бургундский». - Дерево, масло. - ок. 1500 г. - Хофбург, Вена.	Людовик Бурбонский. Неизвестный художник «Подгрудный портрет принца в короне и рыцарском облачении с гербами графства Бурбон» (фрагмент) — «Короли и королевы Франции, а также люди разного достоинства с рисунками из исторических памятников. Эпоха Карла VI Возлюбленного. 1380—1419 гг.» (Est. RESERVE Oa-13—Fol.), fol. 25. 1670—98 (копия с миниатюры из «Книги оммажей графства Клермон-ан-Бовези» XV или XVI века). Национальная библиотека Франции, Париж

Людовик, старший из регентов, вызывал особую ненависть, его прямо именовали казнокрадом, возлагали на него ответственность за особенно непопулярный соляной налог — габель, прибыли от которого тот, якобы, прямо клал себе в карман. Впрочем, народное возмущение не успело выплеснуться наружу, так как старший регент, не теряя больше времени, погрузил войско на корабли и отправился добывать себе вожделенный неаполитанский престол. Франция его больше не увидит. Разбив врага в нескольких сражениях, Людовик не сумеет воспользоваться своей победой, истощит денежные запасы и утомит солдат бесплодным маневрированием, и наконец умрет от гнойной ангины, в последнем приступе совестливости, завещав юному королю остатки своей военной казны.

Из троих оставшихся регентов, лишь один — Людовик Бурбонский — сумеет благоразумно отойти в сторону, в то время как двое других жадно припадут к бездонному денежному источнику: государственным доходам. Ни тому ни другому особенно не интересны французские дела; Жан Беррийский одержим манией строительства пышных дворцов и замков, в которых он пытается собрать коллекцию шедевров живописи, ковроткачества и книжной графики; Филипп Бургундский бредит войной против своего лотарингского соседа, чьи владения весьма некстати, клином врезаются в его земли. И для того и для другого нужны деньги, деньги, и еще раз деньги. Как несложно догадаться, в скором времени казна приходит в более чем плачевное состояние, страна нищает, и глухо волнуется, а оба царственных грабителя благополучно игнорируют собирающиеся над головой грозовые тучи.

Король совершеннолетен — и безумен

Карл VI в лесу под Ле-Маном.. Неизвестный художник «Король Карл VI в лесу под Ле-Маном». - «Хроника Ангеррана де Монтреле, изложенная в сокращении». - 1480-1500 гг. - Ms. fr. 321, fol. 1. - Музей Конде. - Шантильи, Франция

Впрочем, им в какой-то мере везет. Молодой король к 20 годам вытягивается в привлекательного юношу, живого и непосредственного, только вот беда, военные походы, охота и развлечения интересуют его куда более скучных государственных дел. Без всякого сомнения, оба королевских дяди изо всех сил поддерживают подобные настроения, которые позволяют им безнаказанно грабить государство в свою пользу. Более того, ловкий герцог Филипп за несколько лет до того, побуждает юного Карла VI выступить против восставшего Гента — при удаче, ослабевшая Фландрия (номинально — часть его владений) навсегда перестанет быть для него угрозой. Молодой король с охотой берется за дело, и гентцы побеждены под Роозбеком. За военной победой следует свадьба, Карл VI женится на миловидной немке — Изабелле Баварской, в которую влюблен без памяти, она же отвечает ему полной взаимностью.

Впрочем, засилье и бесконечные аппетиты обоих герцогов начинают не на шутку возбуждать гнев высшей аристократии и духовенства. Обнищание страны может закончиться исключительно катастрофой и военной интервенцией англичан, и если оба зарвавшиеся регента этого не понимают, им придется дать показательный урок. Во время одного из заседаний королевского совета, слово берет епископ Ланский. Напомнив королю, что ему уже исполнилось 20 лет, и пора взять наконец бразды правления в свои руки, он застает обоих герцогов врасплох. Возразить им нечем, и дворцовый переворот совершается бескровно и тихо. Обоих — уже бывших регентов — в сопровождении скромной свиты отсылают прочь, игнорируя призывы обоих выдать им соответствующее случаю вознаграждение. В скором времени смелый епископ скоропостижно скончается, современники не сомневаются — от яда, но эта запоздалая месть уже не может ничего изменить.

К власти в стране приходит способный, пусть и неопытный кружок молодежи, т. н. «мармузетов» — любимчиков короля. Сам он, в скором времени прискучив государственными делами, вновь сдает им с рука на руки правление, однако, на сей раз выбор сделан неплохой. Молодая, одержимая жаждой реформ команда, которой помогают советом и делом придворные старого короля, строит самые невероятные планы. Мармузеты желают исправить финансовую систему, наполнить казну, переменить всю политику государства. К сожалению, из этих грандиозных планов не выходит ничего, так как в дело вмешивается то, что предусмотреть было невозможно. Король сходит с ума.

Бал объятых пламенем.. Мастер Бургундского Антония «Бал объятых пламенем». - Жан Фруассар «Хроники». - Вторая половина XV в. - Fr. 2646, fol. 176 - Национальная библиотека Франции. - Париж

Во время карательной экспедиции против герцога Бретонского (1392 г.), он вдруг начинает проявлять несвойственные ему ранее нервозность и раздражительность. Война против бретонца опасна, двуличный герцог этой земли может в любой момент переметнуться на сторону англичан, умножив их силы. Однако, молодой Карл не желает слушать возражений, и при любой попытке оспорить его мнение, топает ногой и раздраженно требует повиновения. То, что происходит далее, ни у современников, ни у потомков не получило вразумительного объяснения. Итак, король в сопровождении своей армии движется через лес у города Ле-Ман. Жаркий августовский день, Карл одет не по погоде, и обливается пóтом в под слишком теплым стеганным пурпуэном. Короля бьет озноб, странная лихорадка уже несколько дней не дает ему покоя, в руках он сжимает драгоценные четки, подаренные ему перед походом любимой женой.

Неожиданно путь королевскому коню преграждает отшельник. Оборванный, немытый, с всклокоченной бородой и волосами, он хватает под уздцы королевскую лошадь, исходя истошным воплем «Король, не езди дальше, тебя предали!» Безумца прогоняют прочь, поход продолжается, но задремавший на жаре королевский паж выпускает из рук копье, и оно с силой ударяется о шлем едущего впереди солдата. Король вздрагивает, словно пробудившись ото сна. В его помутившемся сознании случившееся предстает атакой вражеской армии, с воплем «Вперед, на предателей!» он бросается на своих же солдат. Убив троих, и погнавшись за собственным братом, он рыщет в гуще солдат, пока наконец, его на стаскивают с коня, и на руках не относят в город.

Король уже никого не узнает, его лицо искажается страшного вида гримасой, в скором виде, впрочем, он впадает в летаргический сон. Тело монарха холодеет, только в груди прослушиваются глухие тоны сердца. Его смерти ждут со дня на день, но он приходит в себя, и по видимости, возвращается в сознание.

Придворным хочется верить в лучшее. Однако, карательный поход отложен до лучших времен, король возвращается в столицу, где ему предстоит предаться «длительному отдыху» по совету докторов, а к управлению незаметно возвращаются оба королевских дяди. Правительство «мармузетов» разгоняют, кое-кому запрещают появляются во дворце, кого-то ссылают или заключают в тюрьму, и ситуация катится по привычной колее. После приступа умопомрачения проходит год, ничего не напоминает о случившемся, и всем хочется думать, что самое плохое осталось позади. Как они ошибаются!…

Итак, годом спустя, королева дает бал по поводу свадьбы своей закадычной подруги Катерины де Фастоврин, вторично выходящей замуж после смерти первого супруга. «Шаривари» — шуточный бал, который по обычаю, устраивают для выходящей замуж вдовы, сопровождается непристойными шутками и валянием дурака. Молодой король, который не прочь подурачиться, задумывает «сюрприз», явившись на бал в компании пятерых придворных, вместе с ним переодетых «дикарями» (мешки, натянутые на голое тело, пропитанные воском и смолой с налепленными поверх клочьями пеньки, должными изображать шерсть). В подобных нарядах «дикари» совершенно неузнаваемы, и брат короля, снедаемый любопытством, спешит поднести факел к лицу одного из них, после чего происходит неизбежное. Пропитанный смолой костюм мгновенно вспыхивает, пламя передается от одного «дикаря» к другому, перепуганные придворные в панике бросаются бежать, и Карла спасает лишь самоотверженность его тетки — герцогини Беррийской, сумевшей потушить своими юбками горящий костюм. Король жив, но совершенно невменяем. В течение последующих тридцати лет, вплоть до самой смерти, редкие периоды просветления будут чередоваться с буйством, когда несчастный отказывается от своего звания и герба, избивает жену, не узнает собственных детей. Молва громко винит в случившемся его младшего брата, отца нашего будущего героя.

Будущий отец нашего героя и его красавица-супруга

Людовик I Орлеанский.. Эмманюэль Фремье «Конная статуя герцога Людовика I Орлеанского». - 1869 г. - Замок Пьерфон. - Пьерфон, Франция

Пришло время познакомиться с ним поближе. Людовик-младший, при рождении получивший титул герцога Туреньского, который был затем заменен на «Орлеанского», а скромная Турень сменилась соответственно, богатым Орлеане. Он на два года моложе своего брата, и вслед за ним успел уже многое увидеть в течение своей еще короткой жизни. Мот, вертопрах, большой любитель женского пола, не пропускающий ни одного смазливого личика, он жадно мечтает о короне, причем не делает секрета из своих желаний. Едва лишь становится ясно, что болезнь старшего неизлечима, и на троне в течение многих и многих лет будет оставаться совершенно невменяемый человек, Людовик открыто требует короны для себя. Естественно, ради блага Франции, чего же еще?…

А разве не он стал невольной (так уж невольной?) причиной гибели четырех из «дикарей», при том, что король спасся едва ли не чудом, и еще один ряженый — Ожье де Нантуайе сумел вовремя броситься в чан с водой для мытья посуды? Но и это еще не все.

По тавернам упорно шепчутся, что само королевское безумие вызвано никем иным как любвеобильным младшим братом. Один из его не в меру болтливых помощников, Пьер де Краон, предав доверие своего господина, брякнул, что не раз и не два вместе с ним присутствовал на сеансах черной магии, с помощью которых Людовик пытался извести старшего брата. А старик в лесу под Ле-Маном — так уж он появился ниоткуда? Более прагматичные из парижан, уже плохо верящие в колдовство и заговоры, передают друг другу, будто Людовику удалось залучить в свою сети королеву, и баварка, потерявшая голову от любви, по его приказу подсыпает супругу медленно действующий яд, вызывающий приступы умопомрачения. Оговоримся, читатель, все это остается на уровне слухов, никаких доказательств ни ранее ни сейчас предъявлено не было. Но слух упорно не хочет умирать.

Быть может, будь Людовик человеком иного склада, ему удалось бы добиться желаемого, но своим высокомерием и эгоистичностью он оттолкнул от себя многих. Его ненавидит народ, почитающий этого павлина источником своих несчастий. Надо сказать, рациональное зерно в подобном мнении есть. Наряды Людовика становились легендами, равных ему в умении элегантно швырять деньги на ветер не было во всем королевстве. Стоит вспомнить одну поездку на Юг, устроенную младшим братом для увеселения короля. Огромный кортеж обоих принцев состоял ни много ни мало из 4 тысяч верхоконных, не говоря уже о дамах, передвигавшихся в носилках, и слуг на многочисленных подводах и телегах. И весь кортеж сверкал и переливался золотом и драгоценными камнями, и в каждом городе танцы сменялись пирами, турнирами, маскарадами (последний писк моды по тем временам!) Кто и когда считал, сколько денег было выброшено на ветер ради сиюминутного каприза?

Сам Людовик относился к народу со здоровым презрением, будучи искренне уверенным, что низшие классы, да что там говорить — вся страна и все ее богатства существуют исключительно затем, чтобы удовлетворять прихоти его как королевского сына. Кроме того, младший брат короля умудрился настроить против себя едва ли не все придворные партии. Умелый интриган, он совершенно лишен чувства такта, и не умеет и не желает дипломатничать и льстить, но находит особое удовольствие в том, чтобы унижать и принуждать других к исполнению своей воли. Ничего удивительного, что корона в очередной раз проходит мимо него!…

Валентина Висконти.. Виктор Югенен «Валентина Миланская». - 1846 г. - Люксембургский сад. - Париж, Франция

Впрочем, младший брат короля не унывает. Если невозможно получить королевский титул, ему вполне открыто регентство. Попросту говоря, он может стать некоронованным владыкой, при том, что несчастный безумец будет прозябать в отведенных ему покоях. На этом пути ему следует выдержать нешуточную борьбу с младшим из королевских дядей — Филиппом Бургундским. Это противостояние принцев составит эпоху в истории страны, но пока еще оно только начинается, как бы исподволь, нехотя…

На календаре — 1387 год. Вслед за старшим братом, Людовик Орлеанский вступает в брак, конечно же, по расчету. Невеста — дочь богатейшего герцога Миланского Джан Галеаццо Висконти, сеньора Пизы, Кремоны, Перуджи, Лукки, Болоньи, Асти, можно сказать, некоронованного короля Италии. Как обычно, обе стороны преследуют каждая свой интерес: Висконти баснословно богат, влиятелен, но к сожалению, не родовит. Желая встать на одну ступень с королями, он ищет возможности породниться с Карлом VI, монархом одной из крупнейших и самых богатых стран Европы. Со своей стороны, растратчик и мот, Людовик Орлеанский способен неплохо поправить свое материальное положение. Вместе с невестой, к нему отходят графства Асти и Вертю в Шампани; кроме того, единственный наследник старого герцога — годовалый младенец, который может дожить или не дожить до взрослого состояния. Но если судьба окажется благосклонной к герцогу Орлеанскому, права его супруги на Милан опровергнуть будет трудно, и карту эту можно и нужно будет правильно разыграть. Забегая вперед, скажем, что из затеи этой ничего не выйдет, но «миланский мираж» будет возбуждать алчность внучатого племянника нынешнего жениха — короля Людовика XII. Однако, все это в будущем.

Пока же в Мелёне играется пышная свадьба, и надо сказать, красавице Валентине удается невозможное — на время превратить этого юбочника и вертопраха в любящего мужа и отца. Полный любви к своей юной супруге, Людовик забывает об амурных похождениях, и буквально не отходит от нее ни на шаг. Валентина не только очень хороша собой (в чем сходятся все хронисты того времени), она очень умна, великолепно образована; достаточно сказать, что ее книги составят в будущем ядро Национальной Библиотеки Франции. «Она была всеми любима, — с восторгом писал о Валентине поэт Эсташ Дешамп, — Ибо любому созданию была приятна. Милосердие было с ней неразлучно, а несправедливость ненавистна, она скорбела сердцем о бедных людях, и умела заставить склониться перед собой горделивых».

Впрочем, эта идиллия продолжается не более семи лет. Несомненно, Эсташ Дешамп сильно польстил Валентине, уверяя, что ее окружала всеобщая любовь. Вполне возможно, что отношение к итальянке при дворе, да и в самом городе было скорее благоприятным, однако, эту картину портила зависть и злоба одной женщины, и хуже всего, что женщина эта была королевой Франции. Сложно сказать, что подтолкнуло обычно нерешительную, безвольную Изабеллу Баварскую к столь нелицеприятным действиям. Возможно, здесь не обошлось без влияния герцога Бургундского, в то время ее верного союзника, так как потеряв опору в лице супруга, королева жадно схватилась за протянутую ей руку помощи, а тот быстро смекнул, что не имея возможности открыто действовать против брата короля, он вполне способен нанести чувствительный удар его супруге. Возможно также, что не обошлось без ревности и зависти, короче, судите сами, читатель.

Канва всей истории выглядела следующим образом: по причинам не совсем понятного характера, даже во время приступов безумия, из всех окружающих его людей, Карл узнавал единственно Валентину, радостно именовал ее своей «дорогой сестрицей» и даже пытался вести осмысленный разговор. Что касается супруги, то находясь в помрачении рассудка, монарх требовал, чтобы от него «убрали эту женщину, которая на него бесстыдно пялится», и если его не успевали вовремя остановить, избивал ее до полусмерти. Кое-кто из современных историков спешит сделать вывод, что король был тайно влюблен в красавицу Валентину; так это или нет, за неимением достоверной информации судить не представляется возможным, но факт остается фактом — Изабелла Баварская возненавидела невестку. Во всеуслышание обвинив Валентину в том, что она «околдовала и отравила» ее супруга — притом, что ее происхождение «из страны интриг и ядов» — Италии, представлялось достаточным «доказательством», королева сумела добиться, чтобы соперницу изгнали прочь из дворца. Отныне путь ей сюда был заказан, да и сама жизнь в столице, по всей видимости, стараниями все той же королевы и ее клевретов, становилась совершенно невыносимой, и Валентина, захватив с собой детей (к тому времени она родит пятерых), решила уехать в графство Вертю, то самое, что она принесла мужу в качестве приданого. Это случилось в 1396 году. Людовик не удерживал супругу. Напротив, он позаботился о максимальной безопасности ее прибывания на новом месте, превратив город в настоящую крепость, а сам остался в Париже и с головой окунулся в омут удовольствий.

Рождение Бастарда

Замок Боте-сюр-Марн, место рождения нашего героя (в настоящее время не существует). Клод Шастильон «Замок Боте-сюр-Марн». - 1610 г. - Гравюра.

Как несложно догадаться, в скором времени, первоначальная страсть остыла, все вернулось на круги своя, и продолжая всем сердцем любить свою молодую супругу и нежно заботиться о своем все возрастающем семействе, Людовик вновь не пропускал ни одного миловидного личика. Его любовные похождения становились притчей во языцех, вызывая в ком-то зависть, в ком-то презрениие и гнев. Так хроникер Тома Базен презрительно писал, что «брат короля ржал словно конь вокруг прекрасных дам», сам же Людовик в мужской компании хвастался, что крутит романы с девятью, а то и десятью любовницами одновременно.

На людях Валентина, как и полагается высокородной даме, относится к похождениям мужа, о которых «доброхоты» исправно ее оповещают, с холодным безразличием, однако, как минимум один раз, в приватных покоях, не сдержавшись, задает блудливому супружнику полагающуюся случаю выволочку. Людовик, которого этот взрыв застает врасплох, тушуется, пытается оправдаться… и конечно, исправиться. Последствий эти обещания не имеют; благоразумная Валентина, в свою очередь понимая, что мужа не переделать, скрепя сердце, вынуждена притворяться, что не замечает его похождений. К счастью, за исключением супруги, Людовик просто не способен ни с кем установить прочные отношения, вспыхнувшая страсть остывает столь же быстро, и ловелас переключается на следующий по очереди предмет. В таком, несколько двусмысленном положении, эта любящая пара живет в течение 17 лет; нам неизвестно, сколько бастардов, напоминающих лицом младшего Валуа бегало по окрестностям Парижа, когда в 1403 году на очередном танцевальном вечере Людовику попадается на глаза Марета (или Мариетта) Энгиенская.

Анонимный автор фривольного бургундского памфлета «Пасторале», в котором не остается без внимание ни одно амурное похождение высших лиц государства, утверждает, что «в танцах ей не было равных», маленькая, элегантная, с короткими, но пышными локонами, как и полагалось девице, свободно лежавшими на плечах, она вскружила голову вечному искателю приключений. Результат не заставляет себя ждать, и в 1403 году в замке Боте, на берегу Марны, где к слову сказать, скончался король Карл V, (тайно, как и следовало в соответствии с тогдашними приличиями^[1]) на свет появляется младенец, получающий при крещении имя Жан — быть может, в честь бабки — Жанны де Бурбон или прадеда, короля Иоанна II, прозванного Добрым — история о том сведений не сохранила. Едва поднявшись после родов, Мариетта, опять же, тайно, покинула замок, чтобы отправиться в Эперне, одну из земель, принадлежавших Людовику. «Пруды и леса Эперне вплоть до сегодняшнего хранят память о прудах Орлеана и лесах Энгиена, о Людовике Орлеанском и его возлюбленной, Мариетте Энгиенской», — писал в 1868 году автор «Истории Эперне» Виктор Фьеве. Впрочем, следует помнить, что Мариетта Энгиенская — дворянка, причем очень высокого происхождения. Она дочь Жана Энгиенского и Марии де Руси; причем род ее матери восходит прямиком к Людовику VI Толстому. Энгиенское семейство считается одним из самых уважаемых в Геннегау, и походя опозорить их дочь значит вызвать немалый скандал, не говоря о куда более серьезных возможных последствиях.

Возможно, по этой причине, или — что менее вероятно, у вечного мотылька наконец-то проснулась совесть — Людовик спешит выдать свою пассию, к которой он в скором времени теряет интерес, за Обера Ле Фламенка, сира де Канни, что в Пикардии. Жениху, правда, уже под пятьдесят, однако, он богат, уважаем, его дед Рауль носил титул маршала Франции… очень неплохая партия. Более того, покладистый рогоносец, удовлетворившись солидным размером приданого, не задает лишних вопросов, и дело улаживается к удовлетворению обеих сторон. В память об их взаимной любви, пришедшей к своему логическому завершению, галантный Людовик оставляет своей возлюбленной Фавьевилль с окружающими землями, «в пользование до конца ее дней», о чем в Счетной Книге графства Блуа (к которому относился названный город), была сделана соответствующая запись. Сорок лет спустя, уже после смерти матери, это владение станет наследственным для нашего Бастарда, и его потомков… но не будет спешить^[2].

Внутренний дворик и сад, располагающиеся позади отеля де Санс - мало изменились со времен нашего Бастарда.. Нельсон Минар (фотограф) «Внутренний дворик и сад при отеле де Санс». - 2006 г.

Непонятно почему этот крепкий, здоровый младенец пробуждает отцовские чувства у брата короля, и в скором времени официально признав его своим и забрав у матери, Людовик везет его в Париж. Так, еще не осознавая себя, маленький Жан совершает свое первое путешествие — как несложно догадаться, на крытых носилках или в повозке, в руках у краснощекой, полногрудой кормилицы. Отныне его официальный титул — «Орлеанский бастард» — не первый и не последний в среде французской знати. Быть сыном брата короля — большая честь, и даже взрослым, Жан де Дюнуа с гордостью будет подписываться «Рожденный вне брака сын герцога Орлеанского». У младенца есть даже свой герб: французские лилии на лазурном фоне, перекрытые широкой белой перевязью — геральдическим знаком незаконного рождения. Своей матери он больше никогда не увидит, и конечно же, не сохранит о ней никаких воспоминаний.

Заботливый отец водворяет его в особняк на улице Пети-Мюск, на правом берегу Сены, неподалеку от набережной. Когда-то оно принадлежало аббату Сен-Мор и его коллеге по религиозному братству — аббату Пети-Мюск, чье имя (вслед за улицей) получило и само здание. Кстати сказать, имя это в переводе со средневекового французского языка значит просто «Малую аллею для прогулок», однако, местные острословы быстро превратили его в Путано-Мюск, как видно, в память о том, что оба святых отца не слишком строго блюли обет целомудрия. Так или иначе, этот просторный особняк был выкуплен у них королем Карлом VI, и в скором времени превратился в подобие ясель для его многочисленных потомков. Здесь, под неусыпным надзором Жанны дю Месниль, воспитательницы королевских детей, оказался наш бастард. В позднейшие времена столь высокий пост будут занимать герцогини, однако, в достаточно простых реалиях XV века для подобного хватало нетитулованной дворянки — правда, глубоко преданной дому Валуа. Ее супруг, Симон дю Месниль, при дворе Людовика Орлеанского занимал почетную должность стольника, разрезавшего мясо для своего господина — надо сказать, что подобный ранг предусматривал полное доверие с одной стороны и столь же полную преданность с другой; в эти смутные времени ни герцоги, ни короли не были застрахованы от яда. Дама дю Месниль окажется превосходной воспитательницей, и очень мужественной женщиной, придет время и она спасет жизнь юному Бастарду^[3]. Впрочем, обо всем по порядку.

Компанию нашему герою составляют королевские сыновья и дочери: Мария, Мишель, Людовик, Жан, и в том же 1403 году население детского особняка пополняется юным Карлом, будущим королем Победителем^[4]. Пока этот младший сын королевы Изабеллы занимает всего лишь третье место в очереди к трону, и носит скромный титул графа Понтьё. Впрочем, и он сам, и Жан, бастард Орлеанский, слишком малы, чтобы судить о таких тонкостях.

Старинный особняк в настоящее время не существует; в рамках модернизации Парижа, уже в Новое Время он, вслед за многими древними сооружениями был благополучно снесен, и сейчас на этом месте располагается отель де Санс. Во времена бастарда это было просторное и достаточно теплое здание, с примыкающим к нему садом, площадкой для игры в мяч (далекой предшественницы современного тенниса), горячей баней — этювом, конюшней, службами (что неудивительно: детей следовало кормить, обстирывать, за ними убирать, коротко говоря, требовался немалый штат прислуги), и наконец — вольером где распевали и свистели на разные голоса красочные экзотические птицы^[5]. Малыши в длинных рубашках-коттах, не оставляли без внимания ни одно из этих любопытных мест, играли и боролись между собой, скакали на деревянных палочках-лошадках, и конечно же, угощались в саду крупными сладкими вишнями. Такими были первые воспоминания нашего героя.

Смертельно-опасный год 1405-й

Жан Бесстрашный - злой гений французской монархии.. Жан Малуэль (предположительно) «Жан, герцог Бургундский». - ок. 1317-1415 гг. - Дерево, масло. - Музей Конде. - Шантильи, Франция.

Надо сказать, что Валентина, супруга ветреного Людовика Орлеанского, также не оставалась в неведении касательно Бастарда. Впрочем, мирясь с неизбежным и полагая подобное неотъемлемой частью жизни высокородного вельможи, она постоянно поддерживала переписку с дамой дю Месниль, осведомляясь о здоровье маленького Жана. Когда подросшему малышу впервые придет пора надеть взрослое платье, она загодя оплатит для него «несколько длинных уппеландов а также бархатные хуки с фестонами, шитые золотом» — и надо сказать, угадает. Вслед за своим отцом, юный Бастард всю жизнь будет питать слабость к пышному платью^[6].

Между тем борьба принцев и не думает прекращаться. К величайшей беде для Франции, 17 апреля 1404 года, в Хале, неподалеку от Брюсселя, во время очередного военного похода, Филипп Смелый, герцог Бургундский скоропостижно скончался от воспаления легких — болезни в те времена неизлечимой. Можно сказать, ему повезло, в последующие годы мало кто из французских вельмож сумеет встретить смерть в собственной постели.

Если брат короля и радовался этой кончине, он был явно и глубоко неправ, так как место покойного немедленно занял его сын — Жан Бесстрашный, — со временем ставший настоящим злым гением французской монархии. Этот амбициозный коротышка, был некрасив, однако, с избытком наделен природой гибким умом и более чем достаточным даром красноречия. Свое почетное прозвище герцог Жан получил в битве при Никополисе, красиво и бессмысленно проигранной, зато сумевшей произвести неизгладимое впечатление на поэтов и менестрелей. Герцог Жан, продолжая линию покойного отца, мечтал превратиться в «великого герцога Запада», наравне с наследственными владениями, подчинив себе Лотарингию, клином рассекавшую пополам его земли. Однако, для борьбы с ее могущественным владельцем нужны были деньги и солдаты. Первая попытка получить и то и другое у английского короля бесславно провалилась, и герцог, к великому несчастью для собственной страны, обратил взоры к Парижу. Прекрасно понимая, какие головокружительные возможности способно дать регентство над безумным монархом, безропотно подписывавшим любой документ, который ему с достаточной ловкостью подсовывали, он в качестве первого шага потребовал себе положения, которое занимал при дворе покойный отец, но столкнулся с унизительным отказом со стороны королевского брата. Людовик не отличался чрезмерной проницательностью, однако, в этот раз сумел безошибочно распознать в бургундце смертельную угрозу для себя. Жану Бесстрашному недвусмысленно дали понять, что двоюродный брат короля — слишком дальнее родство, чтобы он мог посягнуть на место регента. Положение бургундца ухудшалось еще тем, что слабая королева Изабелла, лишившись союзника, все более склонялась на сторону Людовика. В народе болтали, что она превратилась в его любовницу, и дети, которых она родит в последние годы жизни супруга, своим существованием обязаны были королевскому брату. Надо сказать, что слухи эти, никогда окончательно не подтвержденные и не опровергнутые, основательно подпортят жизнь будущему дофину Франции. Но это опять же, позднее.

Пока борьба между принцами принимала все более ожесточенный характер. Все, что предлагал один, вызывало немедленное возмущение другого. Церковь переживала раскол, двое пап (авиньонский и римский) оспаривали право на трон Св. Петра, и если Людовик поддерживал авиньонца, Жан Бургундский был, конечно же, на стороне римлянина. Ослабевшая Англия была не в силах продолжать затянувшуюся войну, герцог Жан с пеной у рта требовал атаковать «годонов» на их же островах, и водрузить французский флаг над Лондоном. Людовик, со своей стороны, упирая на то, что страна обескровлена и неспособна вновь начать войну, требует долгого перемирия, чтобы восстановить разрушенное и привести в порядок финансы. Людовик явно побеждает соперника в искусстве придворных интриг, отдавая себе в этом отчет, хитроумный бургундец развивает наступление совершенно неожиданным образом. Вдруг воспылав любовью к «угнетаемому» французскому люду, герцог во всеуслышание протестует против военных налогов, и клянется, что в своих вотчинах он «скорее заплатит эти деньги из собственной же казны», но не позволит обирать несчастных.

Шаровая молния, проникшая в комнату через камин.. Неизвестный художник «Шаровая молния, спустившаяся в комнату (через трубу)». - Георг Гартвиг «Мир воздуха». - Иллюстрация к изданию. — 1886 г. — Лондон, Великобритания.

За демагогией этой ничего не стоит, кроме желания обеспечить себе дополнительное преимущество, однако, парижский люд с готовностью проглатывает эту соблазнительную приманку. Герцог становится героем улиц, на него буквально молятся средние и беднейшие слои населения. Опираясь на эту поддержку, он решает силой захватить столицу, или, по крайней мере, с помощью военной демонстрации, запугать своих врагов до такой степени, чтобы напрочь отнять у них всякую волю к сопротивлению.

На календаре — 1405 год. 13 июля навсегда врежется в память всем обитателям детского особняка, хотя двухлетний Бастард еще слишком юн, чтобы понять, каким чудом остался жив. Итак, в этот день в Париже разразилась страшная гроза. Нам, людям XXI века уже сложно понять, почему столь обыденное природное явление в людях той эпохи неизменно вызывало ощущение ужаса. Вспомним, что молнии в те времена, представлявшиеся наказанием высших сил, не щадили никого, имевшего несчастье оказаться у них на пути. От «гнева божьего» не защищали ни замки ни дворцы, ни даже церкви, куда сбивались перепуганные люди, моля у алтаря об избавлении от напасти. Молнии проникали даже в подвалы через слуховые окна и неплотно закрытые входные двери, вызывая пожары и взрывы. Не раз и не два случалось, что молния ударяла в пороховой склад, после чего на воздух взлетала добрая половина квартала. Итак, день 13 июля 1405 года в Париже выдался по-настоящему ненастным, над городом «разверзлись хляби небесные». Обитатели детского особняка сбились в кучку в главной зале, ища спасения у взрослых, в то время как дофин Людовик, как более старший и ответственный из всех, пытался развеселить их всякого рода прибаутками. Молния проникла в комнату через неплотно закрытое слуховое окно, и ударила в юного оруженосца, оказавшегося у нее на пути. От несчастного осталась горстка пепла и кусок почерневшей кожи, та же молния разорвала у нескольких человек пышные, по тогдашней моде — рукава, и наконец, обуглив мебель, благополучно ушла в землю. За неимением точных сведений, сложно с точностью сказать, что именно произошло на улице Пети-Мюск, однако, с определенной вероятностью мы можем предположить, что причиной несчастья была шаровая молния — самая опасная и непредсказуемая из всех разновидностей электрической стихии. Как бы то ни было, вместе со всеми прочими, наш Бастард чудом избежал смерти. Не в последний раз^[7]. Суеверные люди скорее всего, усмотрели бы в произошедшем мрачное предзнаменование тех несчастий, которые в скором времени обрушатся на Францию. Впрочем, продолжим.

Август, все того же ненастного 1405 года. Во главе своей отлично вооруженной и хорошо обученной армии, герцог начинает наступление на Париж. Его расчет оправдывается вполне — известие о демарше вызывает растерянность и панику в рядах его противников. Попытка разрушить мосты на Сене, чтобы не позволить бургундцам подойти к городу, встречает открытое противодействие парижан. Понимая, что столицу уже не удержать, Людовик и его союзница королева ищут спасения в бегстве, они спешат в Мелён, под защиту огромных стен, вместе с собой союзники увозят короля, не отдающего себе отчета в происходящем. Эвакуацию детей поручают брату королевы — Людовику Баварскому.

Для двухлетнего Бастарда, это было, по-видимому, одним из самых первых ярких воспоминаний. Крытые повозки, в которые перепуганные слуги, в панике сваливают добро, в них же запихивают ревущих от ужаса девчонок — Марию, Мишель, Катерину, Изабеллу — все они дочери короля, сюда же в спешке сажают принцев Иоанна и Карла, из дворца спешно доставляют дофина Людовика, совсем больного и слабого, его треплет лихорадка, но время дорого, и Людовик Баварский в буквальном смысле вытаскивает его из постели. Огромный бородатый мужчина в доспехах, с громоподобным голосом, он вскакивает на коня, и мчится вперед, возглавляя собой процессию. Впрочем, несмотря на все усилия, оторваться от погони не удается. Герцог Жан не из тех, кто позволит увезти у себя из под носа драгоценных заложников — детей короля, ну и Бастард… совсем неплох как вишенка на торте, или попросту говоря, рычаг воздействия на своего любвеобильного папашу.

Повозки перехвачены на полпути, бургундские солдаты держат себя подчеркнуто вежливо (все же, перед ними дети Франции!) но с неумолимой твердостью заставляют возниц повернуть назад. Малыши возвращаются в Париж — словно бы ничего не произошло, однако, отныне за ними, как за пленниками, будет установлено неусыпное наблюдение. Бургундец может торжествовать?…

Новая семья и новый дом

Замок Шато-Тьерри. Здесь Бастард проведет следующие два года своей жизни.. Тангопазо (фотограф) «Замок Шато-Тьерри, развалины Казначейской башни». - 2013 г.

Герцог Жан теряет время зря, заигрывая с парижанами, отменяет несколько особо непопулярных налогов, возвращает городу право натягивать поперек улиц железные цепи — надежное средство против ночного разбоя или попыток занять город. Надо сказать, что привилегия эта порой позволялась королем, порой отнималась в наказание за своеволие и бунт. Париж лишился ее после т. н. «восстания молотобойцев», сопутствовавшее, как мы помним, коронации молодого Карла. Теперь, ко всеобщему ликованию, бургундец вернул ее горожанам, более того, взамен нескольких утерянных цепей, приказав местным кузнецам изготовить новые. Завершая свою, как сказали бы сейчас, «демагогическую» кампанию, он пригласил на заседание совета польщенных столь высокой честью докторов Парижского университета.

Впрочем, в это время брат короля в отличие от соперника, ничего не ждет, но спешно собирает войско, и в достаточно скором времени с его помощью полностью блокировал столицу. В результате ситуация оказалась патовой: силой захватить одну из мощнейших крепостей в стране Людовику было не под силу, однако, с другой стороны его соперник также не мог бесконечное время удерживать при себе наемников — отпущенная для этого казна таяла с непредвиденной скоростью. Открыть ворота и вступить в прямую схватку бургундец не решался, его соперник, судя по всему, также не отваживался довести дело до полноценной гражданской войны. Коротко говоря, королевские дяди — герцоги Беррийский и Бургундский, вместе с королем, очень вовремя пришедшим в себя на короткий промежуток времени, кое-как сумели помирить соперников. Людовик и Жан вместе отобедали и выпили вина ради примирения, поклялись друг другу в вечной дружбе, и даже улеглись в одну и ту же постель в знак того, что питают друг к другу полное и окончательное доверие. Даже королева, отставив страх, вернулась в столицу, встреченная всеобщим ликованием. Конечно же, это показное миролюбие никого не могло обмануть, но и аристократии, и простолюдинам так хотелось надеяться на лучшее!…

Впрочем, этой надежде была суждена недолгая жизнь. Даже самым доверчивым вскоре стало ясно, что заседания королевского совета постоянно прерываются спорами и стычками, и обе стороны, как и ранее, тянут каждая к себе; дело доходит до того, что на одно из заседаний, где граф Геннегаусский должен был по обычаю, принести клятву верности Людовику Орлеанскому — своему сюзерену, оба герцога появились в доспехах, при оружии, в сопровождении свиты, вооруженной буквально до зубов.

В городе было неспокойно, бургундец рассылал своих людей к влиятельным представителям цехов, с его же подачи, некие темные личности волновали простой народ в тавернах и на постоялых дворах, распространяя самые грязные слухи о связи королевы с собственным деверем. Обе стороны тайно (а порой и явно) собирали войска, накапливали оружие и деньги, и наконец, составляли списки неугодных, подлежащих уничтожению в первую очередь.

В этой атмосфере всеобщей нервозности и страха перед завтрашним днем, Людовик Орлеанский, этот вертопрах и бонвиван, неожиданно обеспокоился о сыне, как мы помним, по-прежнему обретавшимся под опекой дамы дю Месниль. Вполне разумно полагая, что в случае беспорядков жизнь маленького бастарда может оказаться под угрозой, или его опять попытаются использовать в качестве объекта для торга, Людовик неожиданно появляется на улице Пети-Мюск, без всяких объяснений забирает у воспитательницы малыша, которому не исполнилось еще трех лет, и во весь опор, в сопровождении хорошо вооруженной свиты несется к супруге, в замок Шато-Тьерри, в графстве Вертю. Так маленький Жан за неполные три года уже в третий раз меняет свой дом.

Валентина рада видеть супруга, юный бастард также возбуждает в ней материнские чувства, да и он сам быстро привязывается к своей «приемной матери» — молодой, красивой, заботливой. К счастью, в этом доме не привыкли разбирать «своих и чужих», и четверо детей в скором времени вовлекают крепкого, подвижного малыша в свои шумные игры, так что теперь юный Жан с прежним азартом стучит босыми ногами по каменному полу замка, мнет садовую траву, и самозабвенно играет в прятки и догонялки со своими единокровными братьями и сестрами; благо детские игры мало изменились за последние пятьсот лет.

Людовик не задерживается у супруги, его ждет Париж; безумного короля опасно оставлять без присмотра, не опасаясь, что он полностью подпадет под влияние соперника. Своего отца юный Жан больше не увидит.

Мы не будем останавливаться на перипетиях междоусобной борьбы в течение следующих двух лет, тем более, что к нашему рассказу она имеет все же косвенное отношение. Все это время бастард оставался под гостеприимной крышей Шато-Тьерри, чувствуя себя неотъемлемой частицей новой семьи. Его судьба, вместе с судьбами всей страны совершит новый крутой поворот в 1407 году.

Гибель Людовика Орлеанского

Убийство на улице Барбетт.. Антуан Веране (предположительно) «Убийство Людовика Орлеанского». - ок. 1503-1509 гг. - Миниатюра из неустановленного манускрипта. - Vol. 1, fol. 1. - Частная коллекция, Франция.

Вернемся в Париж. При всей своей изворотливости бургундский герцог, как когда-то его отец, не в состоянии был соперничать с братом короля в искусстве придворных интриг. Ситуация напоминала дурной анекдот: Людовик мастерски управлял несчастным безумцем в то время, как тот плохо понимал, что происходит вокруг, и без труда получал королевскую подпись на любой желаемой бумаге. Приходя в себя, король подпадал под влияние герцога Жана, отменял собственные же приказы, и «по совету дражайшего кузена», издавал прямо противоположные. Но, так как минуты просветления были достаточно коротки, а периоды безумия с годами становились все продолжительней, брат короля в этой гонке сохранял неизменное лидерство. В конечном итоге, когда Жану Бесстрашному стало известно, что во время одного из периодов «отсутствия» — как дипломатично именовали периоды королевского безумия, брат короля добился того, что совет при монархе сокращался вдвое, причем, как несложно догадаться, из него удалялись все сторонники бургундской стороны, его терпение лопнуло. Королевский кузен, всегда чувствовавший себя куда более уверено в городской толпе или в бою, с мечом в руках, чем в головоломной игре интриг и контр-интриг, принял решение физически устранить соперника.

План сложился достаточно легко. Королева в это время поселилась в собственном особняке на улице Барбетт, не желая делить стол и ложе с безумным супругом, постоянно бросавшимся на нее с кулаками. Сюда, в уютный маленький дворец к ней зачастил королевский брат. Вполне возможно, что союзники строили планы на будущее; кроме того, надолго терять из поля зрения слабохарактерную королеву было также опасно; однако, злые языки уверяли, будто Людовик развлекает свою коронованную невестку не только застольными беседами. Так или иначе, никто не обратил внимание, что дом «Под вывеской с изображением Богородицы», располагавшийся на той же тихой улочке, сняли какие-то неразговорчивые личности, и они же весьма пристально наблюдают за передвижениями королевского брата. Надо сказать, что сама улица Барбетт — узкая, темная, и очень тихая, как нельзя лучше подходила для преступления.

Итак, 23 ноября 1407 года, поздним вечером, очередная приятная беседа королевы, недавно поднявшейся после одиннадцатых по счету родов, и герцога Людовика (обходительного и красноречивого, впрочем, как обычно) была неожиданно прервана появлением королевского лакея Тома де Куртеюза. Лакей имел при себе приказ, согласно которому герцогу Людовику следовательно незамедлительно прибыть ко двору по причине «дела, не терпящего отлагательства». Людовик, несколько удивленный тем, что подобный приказ последовал едва ли не ночью, тем не менее оседлал мула, и в сопровождении весьма скромной свиты, выехал на улицу Барбетт, уже совершенно темную и погрузившуюся в сон. Там ему и преградили дорогу личности, обосновавшиеся в доме под вывеской Богородицы, которые не тратя лишних слов, схватили мула под уздцы. Полагая, что перед ним обычные разбойники, королевский брат громким голосом предупредил их «Я — Людовик Орлеанский!», услышав в ответ: «Тебя-то нам и надо!»

Ночная схватка была недолгой. Практически сразу наемным убийцам удалось стащить орлеанца на землю и убить мечами и гизармами, заодно отрубив правую руку, которой он пытался защищаться. Юный паж, Жако де Мере, отважно бросившийся на защиту своего господина, также был заколот, его тело брошено сверху на труп герцога. Прочая свита в панике разбежалась.

Случайная свидетельница убийства, супруга некоего ремесленника, который в этот день задержался у себя в мастерской, или в ближайшем кабачке, позднее рассказывала королевским судьям, что к распростертому на мостовой телу герцога Орлеанского приблизился еще некто, обмотавший лицо широкой лентой шаперона, и коротко бросил убийцам: «Это он! Мертв! Тушите факела, разбегайтесь в разные стороны!» Позднее найдутся желающие видеть в этой загадочной личности герцога Бургундского собственной персоной, но скорее всего, это был Рауль д’Анкетонвилль, герцогский порученец, специалист, по делам особенно деликатного свойства.

Так или иначе, следствие началось на следующий же день — по приказу герцогов Беррийского, Анжуйского и Бургундского (!!!)^[8] Ничего удивительно, что при таком положении, первой мыслью судей было — не разделался ли с герцогом кто-либо из многочисленных обманутых мужей; быть может, сир де Кани, как мы помним, ставший супругом матери нашего героя? К нему послали нарочных, но довольно скоро убедились, что сговорчивый рогоносец и не думал отлучаться из своих владений; к тому же, с момента рождения Бастарда прошло уже пять лет, любой гнев за это время должен был уже остыть!

Подозрения постепенно обращались против истинного виновника, а тот, по большому счету, и не думал скрываться, во время похорон герцога Орлеанского единственным облачившись в положенное по этикету траурное платье (остальные за неожиданностью просто не успели подобное для себя заказать!), и картинно заламывая руки и рыдая на похоронах, требовал воздаяния для убийцы «совершившего столь великое предательство, какового не случалось ранее в королевстве».

Представление никого не убедило. Парижский прево Гильом де Тиньонвилль, облеченный судебной и полицейской властью в столице без особых сложностей добился от властей разрешения обыскать особняки принцев крови. Как то нетрудно догадаться, все без исключения с готовностью распахнули двери своих дворцов и замков — кроме одного лишь герцога Бургундского, громко протестовавшего против столь по его мнению, великого бесчестья. Нервы убийц не выдерживали напряжения, в скором времени стало известно, что двое герцогских приспешников без лишнего шума покинули столицу. Понимая, что шила в мешке уже не утаить, бургундец сам, конечно же, тайком, прокрался в особняк к престарелому Жану Беррийскому, старшему из двух оставшихся в живых королевских дядей (по некоторым данным, здесь же присутствовал Людовик Анжуйский), и признался ему в убийстве, которое, по собственному уверению совершил «по наущению дьявола руками Рауле д’Анкетонвилля и его приспешников»^[8]. Старый герцог пришел в ужас, однако, еще больший ужас перед позором, который надолго запятнал бы королевскую семью оказался сильнее желания справедливости.

Несколько дней спустя, направляясь на очередное заседание королевского совета, Жан Бесстрашный был у самого входа в королевский дворец был остановлен герцогом Беррийским. Тот недвусмысленно дал понять, что бургундца ожидает стража с приказом об аресте. Второго предупреждения не понадобилось. Убийца вскочил на коня, и прежде чем парижский прево догадался распорядиться о закрытии ворот Сен-Дени на закате, вихрем вылетел из города, и скакал почти без остановки в течение суток, единственно наскоро меняя измученных лошадей, пока не оказался в безопасности, в своих владениях. Погоня, отправленная вслед сторонниками орлеанского дома, закончилась у моста через Уазу, перекрытого бургундскими войсками.

Оказавшись в безопасности, Жан Бесстрашный, чье прозвище отныне оставалось лишь воспоминанием о давних военных подвигах, во всеуслышание признался в преступлении, не преминув объявить, что действовал исключительно «во благо страны», вслед за чем этот радетель за Францию поспешил возобновить сношения с английским королем, благоразумно выжидавшим, чем обернется дело.

Кто силен — тот и прав…

Валентина в Париже

Валентина, оплакивающая супруга.. Ришар Флери-Франсуа «Валентина Миланская, оплакивающая супруга - герцога Орлеанского». - 1801 г. - Холст, масло. - Государственный Эрмитаж. - Санкт-Петербург, Россия.

Тогда же весть о случившемся докатилась до Шато-Тьерри, где, как мы помним, находилась семья орлеанского герцога. Для вдовы погибшего, Валентины, это был страшный удар, от которого, как мы увидим позднее, она уже не оправится. Несмотря ни на что, итальянка продолжала нежно любить своего ветреного супруга, и жизнь без него теряла для нее всякий смысл. Однако, сейчас время для слез было явно не подходящим. Заказав себе черный вдовий наряд, как то и требовалось по обычаю, а также траурное платье для детей, не исключая и пятилетнего бастарда, Валентина озаботилась тем, чтобы немедленно перевезти их в столицу графства — Блуа, которую, из опасения перед возможным нападением соперника, Людовик превратил в неприступную крепость. Не успокоившись этим, Валентина приказала дополнительно укрепить башни, закупить стрелы для луков и арбалетов, боевые топоры, пушечные ядра, порох, заполнить до отказа продовольственные склады, и наконец, установила правильный порядок часовой службы, который должен был отныне продолжаться сутки напролет. Поручив опеку над детьми преданному Гильену де Бракемону, спешно прибывшему по приказу своей госпожи, она сама отправилась в Париж в сопровождении невестки — Изабеллы Французской, дочери Карла VI(43), чтобы перед лицом короля требовать суда и справедливости.

Зима 1407 года выдалась исключительно суровой. В лесах замерзали звери, беднейшие из крестьян умирали в своих промерзших домах — к разгулу морозов добавились эпидемия и голод. Возле дороги то там то здесь валялись трупы замерзших насмерть людей и лошадей, сама дорога превратилась в сплошное зеркало, так, что под колеса повозки, на которой ехала герцогиня, то и дело приходилось подкладывать солому и ветки, несколько мостов на Сене снесло во время ледостава, но остановить Валентину не могли никакие трудности.

10 декабря эскорт герцогини орлеанской наконец-то прибыл к парижским воротам Сен-Дени, где — уже предупрежденные заранее, высокую гостью встречали герцоги Беррийский и Бурбонский, последний в сопровождении старшего сына, а также молодой Людовик II Анжуйский, титулярный король Сицилии и Иерусалима. Запомните это имя, читатель, он сам и его деятельная супруга сыграют немаловажную роль в этой истории.

Валентина не была здесь уже 12 лет. Сейчас ей 37, но она по-прежнему ничего не потеряла из своей яркой южной красоты, черное вдовье платье лишь подчеркивает стройность ее фигуры, и решительное выражение лица. Валентина требует немедленного свидания с королем. Никто не спорит, молодую вдову препровождают во дворец Сен-Поль, но разум больного опять помутнен, похоже, Карл просто не узнает ее и не слышит, что ему говорят. Кое-как ему удается выдавить из себя несколько вежливых слов; после чего, он замолкает, не реагируя более ни на какие вопросы. Все продолжается несколько минут, понимая, что ничего не добьется, Валентина требует новой аудиенции.

Опять она появляется со своей свитой в назначенный день и час, герцогиню сопровождает легист (или говоря современным языком — адвокат) Орлеанского дома Гильом Кузино, будущий автор жизнеописания Жанны, так как «Хроники Девы», и Гильом Лефевр, канцлер. Выступив вперед, Кузино твердым, решительным голосом излагает дела, требуя королевского суда и наказания для преступника.

Королевский совет молчит. Первоначальное потрясение от случившегося, когда по всему Парижу стоял женский плач по убитому и участи его сирот, давно улеглось. Не стоит забывать, что бургундец силен, очень силен, в его руках армия, а кто и что может ему противостоять? Старшему сыну орлеанца не исполнилось еще и 15 лет, так что королевский совет: графы и герцоги один за другим спешат оказаться на стороне победителя… Ради собственного спокойствия и конечно же, «спокойствия королевства» молодой вдовой и ее детьми решено пожертвовать. Неужто в первый раз в истории?…

По окончании аудиенции, Валентину ждет еще одно унижение: произнеся, как то полагается по этикету, пару ничего не значащих слов, и заверив герцогиню орлеанскую, что дело ее будет вынесено на суд Парламента — высшего судебного органа тех времен, канцлер королевства де Монтегю, епископ Сансский, спешит отобрать у орлеанского дома земли, когда-то подаренные ему королем: графства Дрё, Шато-Тьерри, Шатийон, Креси и Монтаржи. Строго говоря, подобный акт незаконен — земли могут вернуться к короне только если у их бывшего собственника не осталось детей, а их целых четверо, не считая маленького бастарда!… Но страх перед победителем и желание выслужиться перед ним перевешивают все остальные соображения.

В течение нескольких дней Валентина терпеливо ждет вызова в Парламент и официального приказа герцогу Бургундскому прибыть в столицу для суда. Ничего не происходит, да и не может произойти. Понимая, что здесь она всем в тягость, и королевский совет единственно мечтает как можно скорее избавиться от неудобной гостьи, измученная, почти окончательно павшая духом, она возвращается в Блуа.

Впрочем, воля к борьбе еще не потеряна, кроме того, любой ценой ей следует сохранить за детьми право на богатейшее орлеанское герцогство, прежде чем бургундцу вздумается отнять и его. 4 января следующего 1408 года, вдовствующая герцогиня Орлеанская, как то и полагается по обычаю, приносит королю вассальную клятву за королю за владения покойного супруга, должные перейти к ее старшему сыну когда тот войдет в полагающийся тому возраст^[8]. К счастью, по тем или иным причинам, это последнее опасение остается напрасным. Валентина возвращается в Блуа.

Между тем, малыши предоставленные самим себе не скучают, бастард — уже шестилетний розовощекий веселый крепыш, настоящий заводила в детских играх, вместе с братьями и сестрой, рискуя сломать себе шею, спускается на самое дно сухого рва, или карабкается по зубцам крепостной стены — подобное времяпровождение приводит малышей в восторг, а в перерывах между играми, маленький Жан с не меньшим удовольствием чем раньше с головой погружается в похождения Жирара Учтивого, Оливера Датчанина или рыцаря Мелиадуса^[9].

Могущественный соперник орлеанского семейства также не сидит сложа руки. По приказу своего господина Симон де Со, советник при бургундском дворе, с готовностью садится за помпезное сочинение, прославляющее убийцу как спасителя Франции от тирана, предателя и растратчика государственной казны (надо сказать, что последнее обвинение не было лишено основания!). Королевский совет немедленно предоставляет копию этого достойного сочинения вдове убитого — по неразумию, или чтобы отбить у нее всякое желание бороться за свои права?… История оставляет этот вопрос открытым. Вслед за этим, 16 января, герцоги Беррийский и Анжуйский отправляются в Амьен к Жану Бургундскому, который чувствуя себя победителем желает не вести переговоры, но диктовать свои условия, приказывать и принуждать, так что оба парламентера — хотя бы временно вынуждены уступить перед его напором^[9].

Примечания