Анна Бургундская, преданная сестра и верная супруга/Глава 1. Девичество. Герцогиня Бургундская
| ← Анна Бургундская, преданная сестра и верная супруга | "Анна Бургундская, преданная сестра и верная супруга" ~ Глава 1. Девичество. Герцогиня Бургундская автор Zoe Lionidas |
Глава 2. Замужество. Герцогиня Бедфордская → |
С печалью и благодарностью посвящает эту книгу — автор.
Содержание |
Детство
Семья
|
_-_British_Library_Add_MS_18850_f257v_cropped.jpg)
На сей раз, дорогой читатель, мы переносимся в бургундский Аррас, город, который много лет спустя после смерти нашей нынешней героини получит благодарную память французов как место, где навсегда завершится договором и примирением затянувшая гражданская война, известная под именем «противостояния арманьяков и бургундцев». Но это случится много позднее, уже после смерти герцогини Анны.
А пока на календаре — сентябрь 1404 года, и во всех церквях города празднично звонят и перекликаются колокола — у герцога Жана II, прозванного Бесстрашным, вновь родилась дочь! Надо сказать, что семья эта в искомое время была уже достаточно многодетной: пять девочек и один мальчик — будущий герцог Филипп III. Конечно же, матери и отцу хотелось бы еще наследника, мало ли что могло произойти с единственным сыном!… но, как принято было говорить в те времена, Господу было так угодно.
Первая из сестер, Маргарита, появилась на свет в 1393 году, будучи, таким образом, десятью годами старше своей новорожденной сестры. Как и следовало ожидать, дочь столь высокопоставленного вельможи (шутка сказать — ее отец приходился двоюродным братом самому королю!) была едва ли во младенчестве обручена с дофином Франции — Карлом, старшим ее четырьмя годами. Свадьбе этой состояться было не суждено, так как дофин, подточенный туберкулезом, скончается в 1401 году.
Впрочем, бургундское семейство это не смутило, и энергичный дед нашей героини, Филипп Смелый, в марте 1403 года сумел добиться от королевской четы твердого обещания обвенчать его внучку с новым дофином — Людовиком, бывшим на сей раз четырьмя годами младше невесты. 30 августа, 1404 года, то есть приблизительно за месяц до рождения нашей героини, венчание состоится, но забегая вперед, скажем, что никому счастья не принесет, так как ни любви, ни простого уважения друг к другу у супругов наблюдаться не будет, а в конечном итоге дофин также скончается восемнадцати лет от роду, и дважды несостоявшаяся королева Франции вынуждена будет вернуться домой. Но это в будущем, а сейчас юная невеста дофина живет в Париже под опекой старательной, хотя и недалекой королевы Изабеллы Баварской.
Второй дочери, Марии, едва исполнилось восемь лет. Пока что родители только начали задумываться над вариантами ее замужества. Годом спустя она станет невестой Адольфа I, герцога Клевского, и покинет отчий дом лишь в 1415 году, когда этот брак станет реальностью. Особой роли в нашей истории она не сыграет.
Третьей, Жанне, родившейся в 1399 году, не суждена будет долгая жизнь. Дата смерти девочки неизвестна, и так же неизвестно, успела ли наша героиня познакомиться и сдружиться со старшей сестренкой, или запомнила только, что такая у нее была, но скончалась еще до ее рождения или в годы, столь ранние, что будучи еще младенцем, Анна попросту не могла сохранить о том никаких воспоминаний.
Изабелла, точного года рождения которой история не сохранила, выйдет замуж за графа де Пентьевр в тот год, когда сестре Анне исполнится едва лишь три года, и также покинет Бургундию, чтобы умереть в 1412 году.
Следующая (?) Катерина, проживет жизнь короткую и достаточно трагическую, дважды невеста, она так и не сделавшись супругой, также умрет в достаточно юном возрасте.
Тремя годами позднее у нашей героини появится еще одна сестра — Агнесса. Ей предстоит выйти замуж лишь в 19 лет, достаточно поздний срок по тем временам, превратившись в графиню Клермонскую, впрочем, лишь до тех пор, пока супругу не пришло бы время унаследовать богатое Бурбонское герцогство. Судьба отмерит ей целых 69 лет, достаточно много по тем временам.
И наконец, единственный сын, гордость и надежда бургундского рода. Год рождения — 1396, как мы увидим, знаковый для герцогского семейства. Юные годы он вынужден будет провести в Генте, изготовляясь к роли будущего правителя, и потому видеться с любимыми сестрами он сможет лишь урывками.
Рождение и первые годы
|
.jpg)
Точная дата рождения малышки неизвестна — обычно полагается, что очередное радостное событие в герцогской семье случилось во второй половине сентября, а еще вернее — в последних числах этого месяца, так как церемония крещения (датируемая обычно 30 сентября) в согласии с традициями того времени, должна была иметь место в первые дни жизни новорожденного ребенка. Детская смертность была ужасающей, множество малышей не проживало на свете больше двух-пяти дней; а некрещеной душе, как твердо верили в те времена, была одна прямая дорога — в ад.
Нам неизвестно, от кого малышка унаследовала свое имя — в отличие от мальчиков, для которых имена предлагалось придирчиво выбирать в память о самых прославленных предках того или иного аристократического рода, для девочек в этом вопросе допускалась куда большая свобода. Посему, вполне возможно, что предпоследнюю дочь герцога назвали в честь какой-нибудь прапрабабушки с той или иной стороны, или быть может, супруги или матери какого-нибудь из герцогских вассалов или союзников, чьему самолюбию требовалось польстить. Столь же возможно, что имя было дано в память о высокочтимой в Средние века св. Анне — матери Богородицы. Поставим на этом точку, так как лучших сведений в данный момент не существует.
Воспреемница от купели — Жанна Люксембургская, супруга младшего брата отца — Антуана Бургундского. Она скончается четыре года спустя… к сожалению, это семейство понесет еще немало потерь. Крестный отец — совсем еще юный Артюр, граф де Ришмон, в далеком будущем коннетабль Франции и прославленный победитель в Столетней войне. Пока же будущему герою всего лишь 10 лет, совсем недавно он потерял отца — по слухам, отравленного, — и теперь вместе с прочими детьми Жана Бретонского принят под опеку бургундского семейства. Надо сказать, что речь идет далеко не о благотворительности, бретонские земли — слишком лакомый кусочек, и посему их герцога и его ближайшую родню обязательно следует числить среди союзников. План этот, надо сказать, благополучно провалится, однако, юный Артюр в бытностью свою в герцогском семействе безоглядно влюбится в старшую из сестер — Маргариту, и после долгих мытарств, этот роман благополучно завершится браком, причем немалую роль в достижении столь счастливого конца сыграет наша героиня… однако, не будем забегать вперед.
Для малышки были уже загодя приготовлены теплые покои, обтянутые драгоценной шелковой тканью, резная кроватка из дерева (опять же в согласии с тогдашней медициной это облегчало ребенку дыхание), погремушки из тонкого серебра, и наконец, немалый штат прислуги, должный с первых дней опекать и нянчить маленькую герцогиню.
Бабушка новорожденной, Маргарита Мальская, немедленно озаботилась тем, чтобы прислать для внучки придирчиво избранную кормилицу, однако, герцог Жан и его супруга, Маргарита Баварская, вежливо отказались, отправив явившуюся к ним женщину назад на том основании, что кормилиц у малышки «вполне достаточно». Реальной причиной, судя по всему, был некий разлад в герцогской семье: когда после смерти любимого супруга, герцогиня Маргарита навсегда покинула Бургундию, обосновавшись в Ле-Кенуа, во владениях своего покойного отца, и более того, завещала похоронить себя именно там, а не рядом с мужем, как то требовала непререкаемая средневековая традиция.
|
Впрочем, старую герцогиню подобный отказ, по всей видимости, не смутил, так как месяцем спустя, когда невестке пришло время подняться после родов, Маргарита Мальская уже самолично появилась в Аррасе, щедро наградив деньгами роженицу а также многочисленную прислугу как ее самой, так и новорожденной малышки. Неизвестно, что думала, или что говорила суровая старая герцогиня, склонившись над кроваткой с младенцем и пристально вглядываясь в лицо новорожденной. Эта первая встреча, скорее всего, будет и последней, старая герцогиня Мальская скончается полутора годами спустя, и девочка, по всей вероятности, не сохранит о ней никаких воспоминаний.
Конечно же, к дочери герцога кроме кормилицы и нянек была приставлена также воспитательница, должная не только помогать ребенку делать первые шаги и произносить первые слова, но также со временем привить ей первые представления о религии. Имя этой женщины история не сохранила, однако, судя по всему, ее усилия увенчались успехом — герцогиня Анна со временем превратится не просто в набожную, но ревностную католичку, способную в проявлении своего благочестия к самым неожиданным выходкам. Но все это, опять же, в будущем.
Пока же малышку опекает также целый штат докторов. Удивляться тут нечему, дорогой читатель, как было уже сказано, детская смертность в те далекие от нас времена была по-настоящему ужасающей, родители, по сути дела, могли вздохнуть свободно не ранее чем отпрыску исполнялось три года, и то — опасность попросту снижалась, но никогда не исчезала до конца! Среди множества предписаний немалую роль играла диета — по материалам трактата «Касательно распорядка и правил кормления королевских детей, детей принцев крови или владетельных сеньоров» Жана Деспара — личного медика, приставленного в детстве к племяннику нашей героини, мы можем о том судить в достаточной мере.
Так Деспар советует для ребенка, по возрасту уже отнятого от груди и постепенно приучаемого к «взрослой» пище, завтракать в 7-8 часов утра, причем подавать ему следует яйцо, сваренное «в мешочек», поджаренный на решетке мягкий белый хлеб и в качестве десерта — печеное яблоко. На обед предлагается суп из нежирного мяса или птицы, рыба без костей, в качестве десерта — печеное яблоко, щедро посыпанное сахаром, груша или мягкое бланманже. Ужин, по мнению доктора «должен быть похож на обед, но быть легче для желудка». Кроме того, почтенный медик настоятельно советует с детства прививать благородному господину или даме застольные манеры — есть понемногу, пить маленькими глотками, не шуметь за столом, не размахивать руками… короче, список достаточно обширен.
До семи лет по средневековым понятиям ребенку полагалось в свое удовольствие играть и веселиться. Сколь о том можно судить, юная Анна росла егозой — с трудом дождавшись, когда служанки оденут на нее длинную детскую рубашку и причешут непослушные волосы, она стрелой неслась в сад к сестрам и брату, или в покои к отцу, если тот, конечно же, был дома. Отца девочка обожала, и обожание это она пронесет через всю свою жизнь. Но об этом позднее, а пока заметим, что судя по всему, с юных лет малышка стала проявлять еще одно характерное свое качество: непробиваемое упрямство. Действительно, если ей случалось что-то для себя решить, свернуть маленькую бургундку с раз и навсегда выбранного пути было уже невозможно. Это качество, само по себе быть может, и неплохое, станет причиной ее ранней гибели… но опять же, обо всем по порядку.
Короткое, но счастливое время
|
Итак, сколь мы о том можем судить, короткое детство нашей героини было очень счастливым. В окружении любящей семьи, в шумной компании сестер (а порой и старшего брата), малютка Анна часами могла пропадать в огромных садах, огородах, в полях и замковых службах, лазя всюду, где только можно было пролезть, и возвращаясь домой раскрасневшейся, с горящими от возбуждения глазами, а порой и разорванным платьем. В шумных играх вместе с господами охотно принимали участие многочисленные дети замковой прислуги — в те времена, ситуация вполне обычная. Подобной дружбе не препятствовали, разница между господами и представителями низших классов в полный рост заявляла о себе не раньше, чем когда те и другие достигали подросткового возраста. Малышка была среди прочего жалостлива, и порой, сколь о том можно судить, прислуге или нищим у городской церкви не раз и не два перепадали из ее рук скромные подарки или даже хорошенькие серебряные монетки, после чего, смущенная сыпавшимися со всех сторон благословениями, девочка вихрем уносилась прочь.
И конечно же, были куклы — деревянные, глиняные и даже дорогие фарфоровые, в пышных платьях из золоченого шелка, бархата и тяжелой парчи, с волосами из шелковых очесов и старательно прорисованными лицами. Вместе с прочими девочками Анна погружалась с головой в игры «в семью», «в путешествие», «в церковь» — благо, детские запросы мало изменились с тех времен. Азартными и долгими были также игры в мяч и лапту на свежем воздухе, беготня и прятки в самом замке, когда наступали холода… короче, Анна сохранит о Бургундии и семье своего отца лишь самые теплые воспоминания.
Семейство также любило и баловало детей, впрочем, касательно маленькой Анны у заботливых родителей были свои треволнения — девочка росла некрасивой. Нет, уродливой ее назвать также было затруднительно, но природа по какому-то своему капризу наградила эту принцессу, занимавшую одно из высших мест в иерархии того времени — типично деревенской физиономией, которая подошла бы скорее фермерше из глухого фламандского хутора. Маленькие глубоко посаженные глаза, бледно-голубые и достаточно невыразительные, тяжелый нос, лицо круглое и краснощекое, и в довершение всего, копна жидковатых волос, похожих на прошлогоднюю солому.
Коротко говоря, единственно чем могла бы похвастаться юная герцогиня Бургундская были изящные аристократические руки с тонкими пальцами — которые она в более позднем возрасте, когда придет время позировать художнику, станет подчеркнуто выставлять напоказ. Вполне возможно, что родители робко надеялись, что эта не слишком впечатляющая для высшей аристократки внешность все же улучшится с годами. Однако, надеждам этим не суждено было сбыться. Анна до самой смерти останется дурнушкой, впрочем, и остальные сестры Бургундские будут не намного лучше нее. Да и в кого им было уродиться красавицами? Грубоватая, сельской внешности бабка — Маргарита Мальская, некрасивый отец, бесцветная мать; в этом семействе выделялся разве что покойный дед — Филипп Смелый — смуглый и горбоносый, чем-то похожий на итальянца. Однако, сколь то ни прискорбно, ни один из детей или внуков его своеобразной внешности не унаследовал.
Повзрослев, герцогиня Анна в полной мере осознает этот свой недостаток, когда во время любимых конных прогулок вместе с сестрами и братом ее будет преследовать недовольное ворчание стариков, для которых понятие «принцесса» по старинке намертво срослось с эпитетом «прекрасная». Посему, не раз и не два вслед Анне и ее сестрам будут лететь не слишком лестные слова, самым мягким из которых будет «страхолюдина»! В наше время бургундская принцесса, скорее всего, легла бы под нож пластического хирурга, но в Средние века за неимением подобной возможности, приходилось волей-неволей утешать себя тем, что такова Господня воля. Впрочем, в ее положении существовали средства чтобы хоть как-то компенсировать подобный недостаток. Наряды и украшения!…
Едва малютке Анне исполнится семь лет, и ей придет время облачиться уже в наряд взрослой женщины, подлинная страсть к роскошному платью заявит о себе со всей силой. С этого времени и до самой смерти никогда юная герцогиня не появится на людях иначе как в длинных робах со шлейфами и уппеландах с золотым шитьем, с ног до головы буквально усыпанная драгоценностями, блеск которых должен был, по-видимому, скрашивать ее неказистую внешность. Впрочем, всему свое время, тем более, что девице столь высокого ранга, уступавшей в этом лишь августейшей семье, вряд ли было возможно остаться без супруга… а на все остальное можно было столь же благополучно не обращать внимания.
А пока что детство продолжалось. Трехлетней малышке предстоит надолго распрощаться с одной из своих старших сестер — Катерина Бургундская помолвлена с Людовиком III, наследником анжуйского герцога, 2 ноября 1407 года брачное обязательство было торжественно подписано обеими сторонами, причем герцог Жан Бургундский обязывался выплатить за дочь 150 тыс. золотых экю в качестве приданого, а самой девочке, по обычаю времени, следовало немедля отбыть в Анжер, и в дальнейшем воспитываться в семье будущего супруга, до тех пор, пока оба не войдут «в подобающий тому возраст».
Свадьба эта никогда не состоится, но конечно же, сейчас еще никто не может об этом знать. Зато девочка, которой по обычаю времени, в радужных красках описали красоту будущего жениха, а также богатство и роскошь анжуйского двора, уезжает прочь, полная самых захватывающих надежд. Вслед за невестой тянется длинный обоз, доверху нагруженный сундуками с нарядами, золотыми и серебряными украшениями, коврами и даже мебелью для будущей супружеской спальни. Вероятно, малышка Анна, еще плохо понимающая, что значат все эти хлопоты, провожает сестру со слезами, и утешается только тем, что ей обещают — Катерина будет писать и рассказывать о своей жизни на новом месте, и кроме того, когда придет время, приедет навестить отчий дом; к тому же, и сами бургундцы не откажут себе в удовольствии погостить у новых родственников!
Подросший ребенок
|
Герцогское семейство не привыкло надолго задерживаться в одной из своих резиденций — просто надоедало, да и прислуге требовалось как следует вычистить и вымыть тот или иной старинный замок после шумного пребывания в нем господина с чадами, домочадцами и многочисленной свитой. Посему, для юной девочки становились настоящим праздником переезды во многочисленные города и замки, принадлежавшие ее семейству — Рувр, Осонн, Бон, и конечно же, любимый Дижон — вечно шумную и веселую столицу герцогства Бургундского.
Несложно представить, как малютку наряжали для подобных случаев в дорожное платье, как суетились слуги, загружая многочисленные возки и конные носилки всем необходимым — а в те времена мебель и одежду принято было возить с собой, из раза в раз устраиваясь на новом месте. Как девочка торопила отъезд, и затем с любопытством пожирала глазами зеленые поля и ухоженные деревеньки Бургундии, мимо которых неторопливо двигался ее возок в окружении не только многочисленной мужской и женской свиты, но и вооруженной стражи. Положим, ее деду и отцу удалось установить в герцогстве достаточно прочный мир… однако, предосторожностью пренебрегать не следовало ни в коем случае!…
На календаре — 1412 год, малышке Анне наконец-то исполняется семь лет — возраст, которого в Средневековье дети ждали с особенным нетерпением. Впервые наравне со взрослыми ей полагалось принять свое первое церковное причастие, и с этого времени полагаться уже не ребенком (infans), но девицей — puella, с присущими этому статусу новыми, и порой достаточно необычными правами и обязанностями. Во-первых (это было, конечно же, приятное известие) Анне полагалось впервые облачиться в платье взрослой женщины, которое ей теперь отныне носить, и — наконец-то! дать себе полную волю в том, что касалось дорогих материй и драгоценностей.
К счастью, в те времена герцог и герцогиня могли себе позволить потакать невинным капризам юной дочери. Бургундский двор во второе десятилетие нового века — один из самых пышных и шумных в Европе, сам по себе предоставлял бесконечные возможности для удовольствий и развлечений. Повзрослевшей девочке стало наконец-то возможно присутствовать на официальных приемах, где из раза в раз появлялись колоритные иностранные послы, прибывшие из стран столь далеких, что одно имя их в ушах девочки звучало как сказка — Италия, Блистательная Порта, Мавританская Испания!… Конечно, шуметь, громко высказывать собственное мнение или как-то иначе притягивать к себе внимание многочисленных гостей герцогской дочери не полагалось, зато можно было комфортно расположиться в своем низеньком кресле рядом с матерью и отцом, пожирая глазами все это чужеземное великолепие, а затем, уже в собственных покоях, захлебываясь от восторга, делиться впечатлениями с младшей сестрой, которой по возрасту вход в большую залу все еще был заказан.
Зато обеим было возможно — и даже нужно, из раза в раз принимать участие в пышных крестных ходах, неторопливо двигавшихся от одной почитаемой церкви к другой во время праздника Тела и Крови Господних, а также присутствовать и со всей истовостью молиться во время многочисленных месс и проповедей, когда в качестве сопровождения голосу священника звучал орган и пел удивительной красоты церковный хор, придирчиво отобранный для герцогской столицы. Повторимся, свою искреннюю и чистую веру герцогиня Анна сохранит до конца своей недолгой жизни.
Герцог Жан, прозванный Бесстрашным, отец нашей героини, также питал немалую слабость к пышным зрелищам и развлечениям. Конечно, бургундскому двору той поры еще достаточно далеко до умопомрачительной роскоши тех времен, когда на герцогскую корону наденет на себя старший брат нашей героини — Филипп, но уже в те времена многочисленные празднества и пиры могли поразить воображение своим недюжинным размахом. Во дворце герцогов бургундских бесконечной чередой сменяли друг друга пиры, танцевальные и поэтические вечера, и наконец, к вящему удовольствию горожан — рыцарские турниры, проводившиеся на специально выделенных для того ристалищах. Без всякого сомнения, молодой герцог Жан и его жизнерадостная супруга находили немалый вкус в этих дворянских благородных развлечениях; но кроме того не следовало забывать и о моментах чисто политического характера. Пиры и приемы были можно сказать, почетной (хотя и достаточно обременительной с денежной точки зрения!) обязанностью хозяина крупного феодального владения, должного подобным образом и раза в раз демонстрировать свое могущество и щедрость, тогда как турниры служили одновременно воинскими учениями и стратегической игрой, а также исподволь подсказывали соседям, по обыкновению жадным до чужих владений, что герцогство сильно, и его хозяина лучше не дразнить. Однако, юной девочке, конечно же, не было дела, Анна вместе со старшими сестрами и братом с головой окуналась в пенящийся омут молодого и жизнеутверждающего веселья.
Бургундское семейство на фоне истории и политики своего времени
Героический дед
|
Впрочем, как в любое время и в любой стране, новые права подросшей девочки сочетались с не менее строгими обязанностями. Семилетней малышке полагалось со временем все больше отказываться от кукол, качелей и салочек в саду ради взрослых занятий и серьезного — по тем временам — образования. Судя по всему, в полном соответствии с обычаями тогдашней Франции, первые уроки чтения, письма, арифметики и закона Божьего девочка получила от матери, которую затем сменили уже опытные гувернантки и монахи-учителя. Сколь мы можем о том судить, Анне как и ее сестрам преподавали современные языки — французский и фламандский, равно распространенные в этом смешанном регионе, латынь — пусть и в достаточно скромном объеме, достаточном, однако, для того, чтобы осмысленно сопровождать церковную службу и ознакомиться на досуге с содержанием Вульгаты и многочисленных жизнеописаний христианских святых.
Начатки географии, истории, и конечно же, рукоделие и обязанности будущей жены и матери — таким был нехитрый умственный багаж тогдашней дворянки. Кроме того, ей следовало всерьез озаботиться верховой ездой (в чем Анна, по всей видимости преуспела в полной мере), а также танцами, умением играть на арфе или новомодной гитаре, вести приятную беседу, и наконец, обладать изящными манерами, полагающимися дочери одного из высших вельмож французского королевства. Судя по всему, девочка училась достаточно охотно; до конца жизни она сохранит страсть к чтению и книжной мудрости; вплоть до того, что свадебным подарком практичного жениха, как видно, в полной мере успевшего навести справки о пристрастиях своей будущей половины, будет именно богато украшенная книга.
И конечно же, на девочку, должную среди прочего, полностью вписаться в ежедневную жизнь и обычаи своей страны и своего класса, обрушилась настоящий поток, водопад, нет, лавина информации. В первую очередь Анна получила исчерпывающие сведения о своем высоком статусе — дочь кузена самого короля, по матери — дальняя родня германских императоров, принцесса, и наследница одной из частей огромного бургундского владения, она должна была со временем стать супругой какого-нибудь герцога, графа, или наконец, иностранного принца, на которого падет выбор ее родителей.
Девочка привыкала испытывать благоговение перед памятью своего великого деда — герцога Филиппа, которого, конечно же, никогда не видела, так как старик скончался во время тяжелой эпидемии гриппа за несколько месяцев до ее рождения. У девочки наверняка блестели глаза и лихорадочно горели щеки, когда мать или гувернантка, за вышиванием, у жарко горящего камина, неторопливо вели рассказ о героизме юного Филиппа Бургундского при Пуатье, когда защищая своим телом отца, короля Иоанна II, мальчик, перекрывая ломким голосом лязг и грохот битвы кричал «Отец, вам угрожают слева! Вам угрожают справа!», о тяжелых годах в английском плену, о возвращении в разоренную и ограбленную страну, которую вместе с братом, в недалеком будущем — королем Карлом V он буквально поднял из руин.
О том, как после пресечения прежней династии ему досталось в качества апанажа герцогство Бургундское, ныне составляющее неотчуждаемое владение сына старого герцога, и его же внуков. О том, как скоропостижно скончался король Карл, прозванный Мудрым, и снова ее отец, наравне с двумя старшими братьями, а также братом покойной королевы приняли на себя бремя управления огромной страной вплоть до совершеннолетия совсем еще юного племянника. О том, как им удалось добиться долгого перемирия с англичанами — и война, у позднейших историков прозванная Столетней, надолго остановилась на точке замерзания.
О том, с каким трудом ее деду у его соратникам по государственному правлению удалось подавить целую серию бунтов, охвативших страну во время малолетства ныне царствующего монарха, Карла VI. О том как этот последний, в возрасте 18 лет без всякой благодарности и вознаграждения попросту отошлет всех регентов прочь от двора… однако, Господь в полной мере отплатит юнцу за его наплевательское отношение к тому, кто вынянчил его на руках. В самом деле, не пройдет и нескольких лет после удаления почтенных стариков, как новый король впадет в буйное помешательство, и в подобном положении останется до сих пор, лишь урывками переходя к недолгим просветлениям, которые сменяются очередными приступами буйства… увы, увы…
О том, как только срочное вмешательство старого герцога Филиппа, вернувшегося к власти единственно остановило страну от распада и катастрофы… коротко говоря, дед в глазах совсем еще юной внучки выглядел настоящим героем, саму жизнь свою положившим на благо страны. Касательно того, что герцог Филипп отличался редкой жадностью и очищал королевскую казну столь исправно, сколь на то хватало его сил, девочке, ясное дело, не говорили… впрочем, кто из нас без греха?
Столь же деликатно умалчивалось и о том, что старый герцог в своих бесконечных амбициях и желании прибрать к рукам все соседские земли, до которых только мог дотянуться, довел до банкротства собственное герцогство, так что его вдове с позором пришлось объявлять о своей неплатежеспособности. Посему, в год рождения маленькой Анны герцогство буквально балансировало на краю финансовой катастрофы, от которой его, к счастью, уберег молодой король, не желавший допустить подобного позора для своего кровного родственника, а также отчаянные усилия нового герцога — отца нашей героини.
И еще более обожаемый отец
Бесстрашный убийца
|
Блистательные подвиги этого последнего в ее глазах затмевали даже громкую славу деда. Герцог Жан, прозванный Бесстрашным, в юности дрался с турками при Никополисе, за что навсегда стяжал для себя лавры паладина и защитника веры — безотносительно к тому, что битва была самым нелепым образом проиграна. Зато прозвище Бесстрашного осталось за ним уже навечно, и по сравнению с этим бесценным даром, какая важность была в том, что будущего хозяина Бургундии, раздев едва не до нижней рубашки, и привязав в такому же товарищу по несчастью, турецкие янычары пешком гнали до Галлиполи, и в течение целого года морили голодом и жаждой в тюрьме, в постоянном ожидании смерти, которую с огромным трудом удалось отвратить отцу — старому герцогу Филиппу, ублажившему султана огромным выкупом, по величине своей большим, чем все, истраченное на провалившийся поход.
Впрочем, даже после возвращения герцог Жан не чурался сражений и битв, в самом деле бесстрашно подвергая на поле боя опасности свою персону бургундского наследника. Вплоть до самой смерти герцогиня Анна, вслед за сестрами и братом будет едва ли не боготворить своего отца, чья гибель станет для нее тяжелейшим ударом. То, что обожаемый папа на самом деле был попросту убийцей и негодяем, в голову девочке не приходило, как и то, что физическая храбрость, и даже ревностное отношение к делу веры (за которым, скорее всего, в те времена скрывалось попросту юношеское тщеславие и желание устроить себе романтический поход и громкую славу за счет чужого населения) никоим образом не обязаны было сочетаться с честностью и прямотой.
Впрочем, об убийстве малышка Анна, конечно же, знала — об этом знали все вокруг, да и сам герцог не держал в тайне случившееся, выставляя себя в качестве мстителя и защитника попранной государственности. В коротких словах, дело обстояло следующим образом. Как и следовало ожидать, вокруг впавшего в детство монарха началась жестокая борьба за власть. Изначально в ней побеждал старый и опытный Филипп Бургундский, противостоял ему младший брат короля, Людовик, в те времена еще зеленый юноша, обладавший разве что непомерным тщеславием. Силы этих двоих были явно не равны, посему, опытный царедворец и просто старший по возрасту, сумел надолго отодвинуть королевского брата от вожделенной кормушки, и в течение следующего десятилетия превратиться по сути дела в некоронованного владыку Франции.
Однако, чем дальше, тем сложнее ему становилось выдерживать натиск Людовика Валуа, небезосновательно полагавшего свои права на регентство куда более приоритетными. Ситуация осложнялась тем, что Филипп (также как и его собственный сын!) бывший храбрым рубакой и неплохим государственным деятелем, показывал себя совершенно беспомощным в среде тонких интриг и хитроумных многоходовок, в которых королевский брат явил себя подлинным мастером. Посему, будучи доведенным до белого каления происками этого юнца, герцог не нашел ничего лучшего как ввести в Париж бургундские войска, и грозить противнику прямым насилием над его персоной и его приверженцами.
|
Впрочем, королевский брат, будучи также не робкого десятка, ответил противнику тем же, и обе армии, грозя друг другу, остановились на противоположных берегах Сены, все же не решаясь перейти к полноценной гражданской войне. Кое-как противников удалось помирить, и неизвестно чем все бы это кончилось, не случись старому герцогу Филиппу скоропостижно скончаться во время очередной эпидемии тяжелого гриппа, по всей видимости, сходной с «испанкой» начала ХХ века.
Повторимся, что его наследнику достались расстроенные финансы, нищее герцогство, совершенно разоренное выкупом, отданным турками — и алчные вассалы, желавшие немедленно воспользоваться ситуацией. Знамя восстания поднял предприимчивый Луи де Шалон, поговаривали, что за этим стояла буйная страсть к одной из придворных дам новой герцогини — испанке Хуане де Перельос, которую этот рыцарь-разбойник попросту уволок из герцогского отеля, проложив себе путь с помощью меча. Как и следовало ожидать, за подобное самоуправство мятежника наказали конфискацией всех его владений, а тот, столь же понятным образом, не согласившись с подобным решением, призвал многочисленных друзей и соратников к оружию. (119). К счастью, неорганизованный бунт удалось подавить достаточно быстро, зато финансы и вслед за тем военная мощь герцогства Бургундского были серьезно подорваны.
Деньги следовало изыскать как можно скорее, посему, изначально молодой герцог попытался сделать это в Лондоне, тем более, что Англия была традиционно связана с его владениями выгодной торговлей шерстью и шерстяными тканями. К великой беде (или кто знает — наоборот, к счастью?) для французского королевства, англичане с достаточной холодностью отнеслись к предложениям молодого герцога. Нет, в торговле они были, конечно же, заинтересованы, однако, требовали твердых гарантий безопасности для тех немногих владений, которые им оставил на континенте покойный король. Главной помехой в этом вопросе, как и следовало ожидать, оказался королевский брат, постоянно разражавшийся воинственными речами, и похожий, судя по всему, серьезно взяться за дело.
Хуже того, после смерти старого герцога, Людовик Французский судя по всему, почувствовал себя полновластным хозяином королевства, и вовсе не желал делиться своим новым приобретением с бургундским герцогом, который в свою очередь свято верил (или по крайней мере, делал вид, что верит), будто прерогативы регента и главы государства просто обязаны перейти ему по наследству. Нет, конечно же, никто не желал окончательного банкротства и гибели бургундского герцогства, представлявшего собой надежный заслон аппетитам германских королей, постоянно заглядывавшихся на французские города на востоке, — но и поощрять его непомерные амбиции также никто не собирался. Герцогу Жану выделили солидную сумму для того, чтобы поправить ситуацию, а также неплохое ежегодное содержание, но по сравнению с тем, что предуготовил для себя любимого королевский брат, все это казалось жалкими крохами.
Как известно, герцог Жан был не из тех, кто подставляет другую щеку, и противостояние разгорелось с новой силой, пока наконец бургундец, доведенный до последней крайности своими бесконечными поражениями в подковерной борьбе, решился избавиться от соперника руками наемных убийц. Надо сказать, что все прошло как по маслу: герцогский наемник для «особо деликатных поручений», нормандец Рауль д’Анкетонвилль и его присные сумели выманить ничего не подозревавшую жертву из отеля королевы, где по их позднейшим уверениям, молодой Людовик «весело проводил время», после чего королевского брата попросту зарубили топорами на пустынной и темной ночной улице.
В течение следующих нескольких дней герцог Жан старательно делал вид, что убит горем, и картинно заламывая руки рыдал на похоронах своей жертвы, однако, нервы неопытного еще убийцы не выдержали, и он признался в содеянном Жану Беррийскому — последнему оставшемуся в живых королевскому дяде, обвиняя во всем дьявола, сбившего беднягу с верного пути. Старика, по рассказам очевидцев едва не хватил удар, заливаясь слезами, он кричал, что в один день потерял «обоих своих племянников». Впрочем, это не помешало ему, как видно, из опасения скандала, предупредить бургундца о готовящемся аресте. Посему, наплевав на свое прозвище «Бесстрашного» или решив, что в подобной ситуации обратное будет скорее глупостью, бургундец попросту бежал из Парижа, проскакал несколько суток практически без еды и сна, до тех пор, пока не оказался под защитой собственной армии. Погоня, как видно не ожидавшая от него такой прыти, или не слишком мотивированная, безнадежно отстала по дороге.
Краткий экскурс в психологию
|
Что касается отсутствия мотивации, объяснялось это причиной достаточно нетривиального характера — молодой герцог оказался не только убийцей, но еще и опытным демагогом, сумевшим буквально влюбить в себя парижскую толпу обещаниями полной отмены всех налогов (как вы понимаете, совершенно невыполнимым, но этого и не требовалось!). Добавим к тому, что жертва была в городе в высшей степени непопулярна, Людовика ненавидели за высокомерие и мотовство… короче говоря, его смерть парижские низы встретили бурной радостью и нетерпеливым ожиданием «золотого безналогового века» едва лишь власть окажется в гуманных руках бургундца.
Бесхарактерная королева, захваченная врасплох необходимостью предпринимать шаги, явно превосходившие ее возможности, а также совсем юный наследник никоим образом не могли разрешить ситуацию. Посему, едва оказавшись в своих владениях, герцог немедленно переменил тон, объявляя случившееся едва ли не героическим актом, необходимым для спасения королевства и блага его многочисленных подданных. Противопоставить бургундцу было нечего, поддержать и без того солидную армию готовились оба его младших брата, также боготворившие своего сюзерена — Антуан, герцог Брабантский и Филипп, граф Неверский и Ретельский (чья супруга, как мы помним, была крестной матерью нашей героини).
Коротко говоря, запуганная королева, оставшись в решающий момент без всяческой поддержки, предпочла «худой мир доброй ссоре», а попросту говоря, унизительной сделке с убийцей. Проформы ради, в Шартрском соборе была устроена фальшивая насквозь церемония «примирения», где малолетние сыновья убитого, плача от отчаяния и бессилия, вынуждены были подчиниться уговорам королевы и придворных и ради «блага Франции» согласиться не искать и не требовать мести.
Итак, наша героиня отлично знала всю эту историю, но вслед за всеми остальными, поддавшись воистину магической харизме герцога Жана, до самой смерти будет обожать и боготворить его, оправдывая даже самые грязные его поступки.
Для того, чтобы понять этот интересный казус, нам придется, читатель, ненадолго углубиться в область социальной психологии. Дело в том, что любой мерзавец, как впрочем, и все остальные на этом свете, может иметь сильную или слабую психическую организацию. Во втором случае, все свои неудачи и промахи, он, конечно же, будет вымещать на тех, кого считает достаточно слабыми и беззащитными, чтобы сопротивляться его «крутому» характеру. В большинстве случаев в подобном качестве выступает его собственная семья — супруга и дети, в особенности, малолетние, так как взрослые могут чего доброго дать папочке достойный отпор.
Мерзавец с крепкой и устойчивой психикой будет вести себя в семейном кругу достаточно неожиданным для обывателя образом. Дело в том, что желание выглядеть «хорошим» в глазах окружающих мы впитываем, что называется, с молоком матери, и посему, совершая любые преступления и мерзости, подобный человек в первую очередь самому себе (а затем и всем вокруг) будет подсознательно пытаться доказать свою «хорошесть», подавая свои поступки (если скрыть их не получается никоим образом) как некую вынужденность, самозащиту в отчаянной ситуации, или наконец, героизм и робин-гудское желание осчастливить бедных. Известно, что фашиствующие молодчики зачастую приторно-сентиментальны, и готовы днями напролет возиться с кошечками и птенчиками, буквально выкармливая их из пипетки, зато к окружающим людям настроены совершенно иным образом. Подобная личность также будет подавать себя в качестве не просто хорошего, но идеального мужа и отца.
Возможно, за этим, кроме подсознательного хотения «скомпенсировать» содеянное стоит порой достаточно трезвое желание обеспечить для себя идеально безопасное убежище и преданных пособников и укрывателей, которые в подобных случаях скорее дадут себя разрезать на куски, чем навредить обожаемому отцу и супругу. Более того, знающие подобную личность со «светлой» стороны попросту отказываются видеть то, чем она является на самом деле, агрессивно открещиваясь от малоприятной истины ссылками на происки врагов, зависть, клевету… список можете продолжить сами.
Посему, нечего удивляться, что наша героиня, с пеленок выросшая в атмосфере трепетной любви и нежности, расточаемой в обе стороны — родителями и детьми, сохранит к своему преступному отцу всепоглощающую любовь, поколебать которую не смогут никакие обстоятельства.
Париж герцогини Анны
Дорога
|
,_1473-1476.png)
Впрочем, пока еще в силу возраста, Анна не задумывается о столь непростых материях. Семилетняя девочка готовится к захватывающему приключению — первому в своей жизни путешествию за границу родных владений… в самую столицу Франции, в Париж! Там еще ждет встреча с любимой сестрой, возможность воочию увидеть самого короля, пусть помешанного, но все же — помазанника Божия, чью корону отнять может только смерть. Не менее интересно посмотреть на королеву и многочисленных принцев и принцесс двора, и конечно же, увидеть сам Париж, эту столицу мира, которую, по рассказам взрослых ничто во всей Франции не может превзойти.
Ее отец находится сейчас на вершине могущества, никто и ничто не осмеливается противиться его слову, герцог Жан лишь мимоходом заглядывает в королевский совет, чтобы заявить о своем решении, и покидает его, полностью уверенный, что каждое его слово будет в точности претворено в жизнь. Единственное облачко на этом лучезарном фоне — письма сестры. Маргарита Бургундская горько жалуется на холодность и едва ли не прямую враждебность супруга, избравшего себе фавориткой некую «прекрасную Коризанду» (наверняка весьма выигрышно смотряшуюся на фоне бургундской дурнушки!), причем по слухам, даже собирается сослать жену в одно из загородных поместий, чтобы подобным образом уже навсегда от нее избавиться, причем даже негодование Жана Бургундского не производит на дерзкого никакого впечатления!…
На деле, сколь о том можно судить, разладу между супругами способствовало неприкрытое желание временщика превратить дочь в инструмент давления на дофина, и подобным способом прибрать его к рукам. Однако, Людовик-младший обладал достаточно твердым характером и достаточной проницательностью, чтобы разгадать игру тестя, и перейти в отношению к нему едва ли не в открытую конфронтацию. Впрочем, пока что конфликт еще только начинается, дойти до критической точки ему предстоит в следующие годы, так что девочка пока что может с полным основанием полагать, что речь идет о пустячных ссорах… милые бранятся, только тешатся!… и вообще, на все воля Господня. Зато письма из столицы Анжу куда более поднимают настроение — юная Катерина рассказывает, с какой доброжелательностью приняла ее будущая свекровь, как опекает и заботится о ней, как о собственной дочери, как местная детвора, практически одного с ней возраста, уже втянула ее в свои игры и развлечения… коротко говоря, за среднюю сестру можно только порадоваться. А пока изнывающую от радостного нетерпения Анну ждет Париж.
Герцогский кортеж отправляется в путь 24 января нового 1412 года. Сколь мы можем судить по документам, которые относятся к правлению брата нашей героини — то есть несколько более поздним по времени, поезд герцогини и ее детей для постороннего человека напомнил бы о великом переселении народов. Растянувшаяся на многие километры кавалькада всадников и всадниц — не только почетной свиты, но и эскорта, вооруженного что называется до зубов — скрип телег, на которых везли сундуки с платьем, а также мебель и прочее имущество герцогского семейства, еще телеги для припасов на всю кавалькаду на весь срок пути; страна разорена войной и набегами дезертиров из обеих армий, так что в пути достать съестное бывает сложно, тем более достать не что попало, а изысканные блюда и тонкие вина, к которым привыкли герцогиня, ее дети и многочисленные представители ее двора. За телегами гонят целое стадо коров и овец, в клетках везут шумно выражающих свое недовольство кур и гусей, и вслед за ними — бочонки дорогого бонского вина, не только для собственного потребления, но и в качестве даров для влиятельных жителей столицы. Путь обговорен и просчитан за несколько месяцев до отъезда, но все равно, опережая кортеж, на резвых лошадях вперед несутся гонцы, чтобы к приезду высоких гостей полностью приготовить к их приему замок провинциального дворянина, или при отсутствии такового, самую лучшую гостиницу в том или ином городе.
В стране нарастает тревога, всевластие временщика вызывает раздражение у областных династий, готовых, скрепя сердце подчиняться королю, но никак не герцогу бургундскому!.. Пусть сыновья Орлеанского герцога еще слишком молоды для того, чтобы оказать узурпатору достойное сопротивление, во главе недовольных становится один из самых способных военачальников этого времени — граф Бернар д’Арманьяк, человек безжалостный и грубый, но отличный полководец и закаленный солдат.
Двумя годами ранее вокруг него стали сплачиваться недовольные, заключив между собой торжественный договор — этот союз по общей ненависти и возмущению у историков получит имя Жиенской лиги. Арманьяк не из тех, кто долго ждет, прежде чем перейти от слов к делу, война объявлена, и орлеанская армия под черным знаменем, на котором золотом вышито слово «Справедливость» бесчинствует, разоряя страну, вступая в стычки а порой и прямые сражения с бургундцами… Впрочем, в зимнее время военные действия затихают сами собой, войска той и другой стороны устраиваются на отдых, чтобы одновременно подкопить продовольствие и денежные средства, залечить раны, и конечно же, запастись оружием и боеприпасами, чтобы следующей весной уж наверняка наголову разбить противника! Посему, в стране само собой устанавливается временное затишье, и по каким-то своим причинам, герцог Жан спешит воспользоваться этим достаточно зыбким спокойствием, чтобы его семейство могло навестить Париж. Трудно сказать, чем вызвано подобное решение — быть может, опытный демагог желает дополнительно воздействовать на сентиментальные сердца парижан, которые без сомнения покорит зрелище юных девочек, искренне улыбающихся толпе?
Великолепная столица Франции
|
Нам не дано об этом знать, но так или иначе, без всяких приключений 3 февраля 1412 года неторопливо достигает Гран-Пюи, где их дожидается собственной персоной Жан Бургундский, он же — обожаемый отец и супруг. После радостной встречи, короткого отдыха, и наконец, неизбежного визита вежливости, который наносят высоким особам представители местного магистрата и столь же неизбежного пира в их честь, эскорт движется дальше
Следующая остановка — Бри-Конт-Робер, куда их провожает собственной персоной герцог, и здесь семейству предстоит остановиться на длительный отдых, перед тем, как возобновить движение уже до самой столицы. В сопровождение их герцогским приказом определяется настоящее полчище местных дворян — безразлично к их титулам и состоянию, но конечно же, разодетых по самой последней моде, и ради такого случая надевших на себя фамильные украшения. Задача этого галантного эскорта — не только сопровождать, но и развлекать герцогских дочерей, тем более, что они по тогдашним понятиям уже входят в достаточно зрелый возраст, чтобы учиться вести себя в мужском обществе, улыбаться, вести изящную беседу, и выслушивать комплименты.
14 февраля сюда наносят неизбежный визит вежливости парижский прево, городской казначей Жан Шуза, и наконец, глава мясного цеха — самый горячий и искренний союзник Жана Бесстрашного во всех его начинаниях. Конечно же, церемония отличается протокольной пышностью, но непоседе Анне, давно привыкшей к подобным церемониям, не терпится скорее отправиться в дорогу, ее манит столица Франции, о которой в пути столько было переговорено и рассказано!
Впрочем, наша героиня пока не знает, что за плотно закрытыми дверями дорожных покоев отец и мать уже начинают строить планы ее замужества, причем жених выбирается в высшей степени завидный: молодой Генрих Ланкастер, старший сын и наследник английского короля! В самом деле, амбициознейший план: старшая дочь становится французской королевой, младшая английской — и политику двух могущественнейший стран Европы держит в своих цепких руках бургундское семейство. К сожалению, или наоборот, к счастью, план этот в скором времени провалится, но сейчас это вряд ли можно предугадать. Более того, английская сторона относится к предложению Бургундского герцога достаточно благосклонно… другое дело, что стоит согласовать и утрясти множество деталей… Дипломатия тех времен была не слишком тороплива, и переговоры эти затянутся на следующие два года, пока изменившая политическая обстановка хочешь-не хочешь заставит обе стороны отказаться от своих первоначальных намерений. Но обо всем по порядку.
Пока же Анна даже не предполагает, что сейчас, быть может, решается ее судьба. Пока ничего не ясно, и брачный договор не подписан, к чему волновать девочку и внушать ей быть может несбыточные надежды? Зато движение кортежа возобновляется, и наконец, 23 февраля 1412 года перед ними открывает ворота шумный жизнерадостный Париж.
Столь высокопоставленное семейство просто обязано въезжать в город со всей пышностью и помпой, конечно же, в сопровождении музыкантов и герольдов, разодевшись в лучшие наряды. Город встречает бургундцев колокольным звоном, приветственными кликами толпы, улицами, где чуть не с каждого балкона в знак радости и веселья свешиваются ковры, в окнах трепещут огоньки лампад и свечей — в символике того времени это «райская дорога», ярко освещенная даже в сумерки, недостает лишь цветов, которые в подобных случаях бросают под ноги лошадям… но что поделаешь, не сезон! Зато духовенство дожидается дорогих гостей у ворот, облачившись в праздничные ризы, чтобы препроводить их к мессе в главный собор страны — Нотр-Дам-де-Пари, тогда как город не скупится на театральные представления, шутов и акробатов, показывающих свое искусство прямо на площади.
Юная Анна, без сомнения, купается в этом народном обожании, понимая, что оно в первую очередь направлено на ее героического отца, но и ей самой, как дочери герцога Бургундского достаются отсветы его славы!…
Надо сказать, что в этом разумная девочка не ошибется, и до конца жизни ей будет сопутствовать искренняя любовь парижан, так что, герцогиня Анна сможет безбоязненно перемещаться по городу днем и ночью, посещая порой даже самые неблагополучные районы французской столицы. Но это все в будущем, а пока этот первый короткий визит превращается в бесконечный праздник, когда пиры, музыкальные вечера, охотничьи выезды с соколами, страстно любимые ее отцом и братом — сменяют друг друга в бесконечном калейдоскопе.
Визит во дворец и возвращение домой
|
.jpg)
Конечно же, визит вежливости в первую очередь необходимо нанести их Величествам. Пораженная девочка впервые видит королевский дворец Сен-Поль, по сравнению с которым проигрывает даже роскошный замок в Дижоне — огромная галерея, искусными художниками превращенная в одно огромное панно, где в нарисованном саду срывают фрукты и цветы а также весело играют маленькие дети, дворцовая часовня — золото и лазурь, мраморные статуи святых с коронами на головах, огромный зал для аудиенций — ей говорят, что его выстроил еще покойный король Карл V.
И наконец, торжественная аудиенция, на которой надо держаться в полном соответствии со своим рангом, торжественно шествуя между двумя рядами придворных к трону, где сидят король и королева, почтительно преклонить колена, быть куртуазно поднятой на ноги и получить родственный поцелуй. Впрочем, монархи романтически настроенную девочку способны скорее разочаровать. Король — болезненно-одутловатый, с нездоровым цветом лица, с видимым усилием пытающийся контролировать внимание и речь. Сейчас у него период просветления… однако, никто не знает, сколько это может продлиться. Королева, одышливая и безобразно-толстая, расплывшаяся после четырнадцати родов, до нынешнего времени выговаривающая французские слова с заметным акцентом.
Скорее всего, рядом с троном Анна обратила внимание на миниатюрную фигурку, затянутую в золотистое платье-робу. Позднее мать шепотом объяснит ей, что это — королевская фаворитка, она же сиделка и наложница при больном монархе, Одетта де Шамдивер, кстати говоря, бургундка, и подданная герцогской четы. Когда-то ее определил на это место Жан Бургундский собственной персоной, и своим выбором полностью удовлетворен. Позднее придворные дамы, хихикая, по секрету расскажут нашей героине, что король несмотря на свое состояние по-прежнему остается весьма бравым мужчиной, так что фаворитка уже сумела заиметь от него дочь, которой еще не исполнилось трех лет.
Вряд ли Анну особенно заинтересует эта информация, как и сама фаворитка, личность, без сомнения, значимая, но много ниже ее по происхождению и социальному статусу. Конечно же, нашей героине даже не приходит в голову, что эта тихоня, глазки в пол, через несколько лет сделает все, чтобы навсегда разрушить планы ее обожаемых отца и брата. Но обо всем по порядку.
Зато Анна с головой окунается в бесконечный вихрь парижских празднеств и развлечений, балы, приемы, хождения в гости, охота, театр… всего перечислить просто невозможно! Единственно, что вносит в минорную ноту в роскошь и суету — грусть старшей сестры, Маргариты, которая пусть и рада видеть родню, жалуется отцу и матери на холодность, а то и прямую враждебность супруга, который дошел до такой степени наглости, что не только подчеркнуто появляется на людях вместе со своей фавориткой, но и приказал вышить на своих знаменах ее вензеля!… Отец хмурит брови, и обещает со временем приструнить упрямого мальчишку, мать вздыхает — на все Божья воля!… Впрочем, Маргарите стоит утешиться уже тем, что ее ждет со временем корона одного из величайших государств Западного мира. О том, что это время никогда не наступит, конечно же, никто еще не может предполагать.
Пока же время летит, как ему и положено, и в мае 1412 года герцогское семейство начинает неторопливо готовиться к возвращению в родные пенаты. 10 мая, под очередные приветственные клики и пожелания счастливой дороги оно уже надолго покидает Париж. Герцог проводил их до Шампо, где вновь надолго распрощался — покидать надолго ненадежный королевский совет было рискованно. Отсюда, столь же неторопливо, поезд герцогини двинулся в обратный путь, через Нанжи, Бри, Шатильон — и наконец, родную Бургундию, причем, как несложно догадаться, впечатлений и разговоров девочкам хватило на всю обратную дорогу.
Грозовые годы
Время потерь
|
Жизнь входит в свою обычную колею, но для бургундского семейства прежнее, безоблачное существование подходит к концу. Все начинается все в том же 1412 году, когда неожиданно умирает любимая сестра нашей героини — Изабелла, графиня де Пентьевр. Эта смерть открывает целую череду напастей для бургундского семейства. В ноябре 1413 года, когда из Анжера, неожиданно для всех возвращается заплаканная Катерина — будущий свекор, доведенный до крайности всевластием и самоуправством временщика, в одностороннем порядке разорвал помолвку, и приказал несостоявшейся невесте убираться прочь. Для нашей героини, судя по всему, это событие стало жестоким потрясением, которое навсегда заставит ее пусть не возненавидеть, но составить для себя раз и навсегда резко негативное впечатление об анжуйцах и обо всем, с ними связанным.
Справедливости ради заметим, что герцог Людовик позднее сам будет сожалеть о своем поступке, в самом деле, совсем еще юная девочка была никоим образом не виновата в происках отца! Однако, сделанного будет уже не вернуть, даром, анжуец будет пытаться уговорить разъяренного герцога Жана вынести «их спор на суд короля». В ответ он получит лишь недвусмысленное предупреждение, что временщик не забудет нанесенную обиду, и посчитается за себя и за дочь, «когда к тому придет время». Забегая вперед, отметим, что время это никогда не придет, так как анжуйский герцог четырьмя годами спустя скончается в жестоких мучениях, тогда как Анна, которой, конечно же, сообщат об этом событии, дежурно перекрестившись и прошептав короткую молитву за упокой грешной души, наверняка подумает про себя, что Господь не оставил без отмщения слезы ее сестры.
Но все это еще в будущем, а пока же (дополнительное унижение!) приданое несостоявшейся невесты вернулось в значительно урезанном состоянии. Пристыженный анжуйский канцлер, которому вменено было в обязанность сопровождать бывшую невесту и передать ее с рук на руки своему бургундскому коллеге, объяснил эту не слишком красивую ситуацию тем, что герцог Людовик истратил эти средства на войну в Италии — дело в том, что уже второе поколение властителей этой земли пытается заполучить в свои руки Неаполитанское королевство, когда-то завещанное им покойной королевой Джованной I, но перешедшее в руки очередного узурпатора. Кстати говоря, попытка эта в очередной раз провалится, и приданое Катерины Бургундской будет возвращено до последней монеты, но радости ни самой девочке, ни ее родне это не прибавит.
Впрочем, зловредные анжуйцы перейдут им дорогу еще раз — когда вместо Ангессы Бургундской, еще за несколько лет назад сосватанной за младшего королевского сына — Карла графа Понтье (в недалеком будущем — короля Карла VII), его невестой неожиданно для всех станет некрасивая дочь Людовика Анжуйского, Мария, тогда как бургундке придется довольствоваться графом Клермонским… согласитесь, далеко не равнозначная партия! Зато на французской принцессе женится ее старший брат, все в том же 1413 году тихая и замкнутая Мишель появляется в Дижоне. Надо сказать, что брак этот счастья никому не принесет, Мишель так и не сумеет найти общий язык со своей новой родней, и будет тяготиться своим существованием в этой чужой земле, где даже французский язык понимает далеко не каждый!
Между тем, бывший всесильный временщик летом 1413 года вынужден буквально бежать из Парижа, спасая свою жизнь. Известие о мятеже и убийствах на парижских улицах долетают до Дижона, заставив немало поволноваться герцогское семейство, однако, в скором времени прискакавший гонец приносит с собой успокоительные вести: глава семьи находится в полном здравии и в скором времени прибудет домой сам. На несколько минут остановимся на произошедшим.
Итак, летом 1413 года, когда герцог Жан, как бы к нему ни относиться — человек явно опередивший свой век в том, что касалось политической и военной техники, неожиданно для своих противников, привыкших к тихой и безжалостной борьбе за плотно закрытыми дверями королевских и герцогских дворцов, счел для себя возможным искать любви парижской улицы. Бочки дорогого бонского вина, которые, как мы помним, везли с собой герцогиня и ее дочери, были истрачены в первую очередь на подкуп парижских мясников, ставших вожаками будущего мятежа. Поговаривали, что герцог Жан счел для себя возможным даже присутствовать на похоронах сына главы мясного цеха — Сент-Йона, убитого во время уличной потасовки. Принц крови на похоронах простого мясника — это было неслыханно, однако, герцог, похоже, знал что делает.
Надо сказать, что мясники, несмотря на огромное богатство, накопленное несколькими поколениями за счет полной и безоговорочной монополии на торговлю мясом и мясопродуктами в столице королевства, служили для представителей прочих старших цехов предметом презрения и брезгливости. Кровавое ремесло, связанное с грязью и вонью отталкивало уточненных представителей ювелирного, полотняного, или мехового ремесел, в результате чего путь к высшим городским должностям для мясников был наглухо закрыт, что представляло для них источник постоянной обиды и уязвленного самолюбия. Этим весьма удобным поводом с успехом воспользовался герцог Жан, принявшийся выставлять себя в качестве защитников народа, и в частности, самой обиженной его части.
Льстя самолюбию мясников, он тайно посылал им бочки дорогого вина, тогда как открыто громко возмущался против военных налогов и притеснений, в которых, конечно же, были виноваты исключительно представители противоположной партии. Противостояние дошло до последней точки, когда дофин, которого довели до белого каления нескончаемые попытки бургундца подчинить его себе — вышвырнул прочь навязанного ему канцлера.
Парижское восстание и возобновление войны
|
Сложно с точностью сказать, вспыхнули ли последовавший вскоре за тем мятеж по прямому указанию герцога Жана, или народ в самом деле был доведен до последней крайности бесконечной войной, а также бесконечными посулами обеих сторон, как водится, никогда не осуществлявшимися на деле, однако, в мае 1413 года огромная толпа буквально осадила городскую резиденцию дофина, требуя выдать на суд и расправу «предателей» — придворных, которые по мнению трудового Парижа слишком много себе позволяли, отправляя налоги вместо казны в собственные бездонные карманы, или же в качестве иностранцев были безусловно «шпионами» и «пиявками» на теле Франции, объедавшими и грабившими ее в угоду собственной родине. Коротко говоря, дофина пришлось едва ли не силой выводить на балкон, и заставлять, ломая свою гордость, как-то объясняться с восставшими, и пытаться обещать им провести бесстрастное расследование.
Впрочем, разгоряченную толпу обещания отнюдь не устраивали, взломав топорами двери, и разогнав не слишком сопротивлявшуюся охрану, толпа ворвалась внутрь, и выволокла наружу «предателей» — нескольких придворных и также несколько насмерть перепуганных фрейлин принцессы Маргариты. Самой дофине Франции пришлось бегством спасаться от толпы в свои личные покои, куда восставшие проникнуть не решились или по каким-то причинам не захотели. Дофин плакал от стыда и унижения, в конечном итоге бросив в лицо своему двуличному тестю угрозу, что «не все всегда будет, как ему то желательно».
Герцог не нашелся с ответом, пожелав юноше единственно успокоиться, прежде чем продолжать беседу. Однако, стоит заметить, что слова дофина оказались пророческими — в короткое время улица полностью вышла из под контроля, раз почувствовав собственную силу и безнаказанность, она уже никого не желала слушать, так что герцогу Жану в скором времени стало понятно, что оставаться долее среди слепой и бессмысленной вольницы может стать попросту опасным для жизни. Не имея возможности удержать за собой город, он вынужден был тайно договориться со своими врагами, двинувшими на подавление мятежа внушительную армию, и тайно, едва ли не воровским образом, выехать прочь из Парижа, и не оглядываясь более на неблагодарный город, умчаться прочь в свои владения.
Париж будет потерян для бургундцев на долгие пять лет, когда все попытки герцога Жана вернуть себе столицу Франции будут разбиваться о бдительность и непреклонность графа Арманьяка, прибравшего к своим рукам власть временщика при безумном короле, и отнюдь не собирающегося ею делиться с кем бы то ни было.
Впрочем, в Бургундию эхо парижских бесчинств будет практически не доносится, и лишь отрывочные рассказы купцов, или тех, кому вслед за своим прежним любимцем удалось унести ноги из города, отныне ставшего для них смертельно опасным, будут напоминать об этой угрозе, с которой что-то делать придется рано или поздно. Для нашей героини все это будет оставаться тревожными, но не слишком впечатляющими россказнями — уж кому-кому, как не ей было знать, как парижане обожают ее великого отца, да и ее саму, а если их ненадолго сбили с толку несколько десятков болтунов и предателей… все это пройдет, и без сомнения, народ в скором времени прозреет, изгонит их прочь, и все вернется на круги своя. Забегая вперед, скажем, что чаяния эти в самом деле сбудутся, но совершенно иным образом, который в тот момент невозможно было предвидеть.
Куда важнее для нее то, что в ноябре 1415 года неожиданно для всех умирает юноша Людовик, дофин Франции, тогда как граф Арманьяк отнюдь не спешит выпустить из своих рук овдовевшую Маргариту Бургундскую. В тягостном торге и бессмысленных переговорах пройдет ни много ни мало четырнадцать месяцев, пока наконец 23 января 1417 года она сумеет наконец-то вернуться в Дижон.
Кроме дел внутреннего характера государство потрясает до основания неожиданное возобновление войны. Молодой Генрих V (как мы помним, неудавшийся жених нашей героини!), сменивший своего отца на английском троне, спешит возобновить войну, уже много лет тянувшуюся чисто номинально. Английские полчища грабят Нормандию, однако, при попытке отступить, оказываются в ловушке между преследующими их французами и разлившейся рекой. Имя городка, где разворачиваются эти события навсегда останется в истории обеих стран. Азенкур!
Несколько ранее того, понимая, что в одиночку обречен на поражение, граф Арманьяк зовет на помощь даже собственных противников. Герцог Жан, впрочем, полагает для себя лучшим дипломатично уклониться от этого приглашения: с англичанами его связывают прочные торговые отношения, да и перспектива драться бок о бок со своим врагом практически ради торжества последнего — как вы понимаете, особого интереса не вызывает. В бой с юношеским энтузиазмом рвется его единственный наследник — и получает от отца жесткий и категорический отказ. Зато оба герцогских брата — Антуан и Филипп сложат головы на поле Азенкура. Прискакав туда уже в самый последний момент, когда поражение французов станет уже очевидным, они несмотря ни на что, врубятся в самую гущу битвы — и за свою безрассудную смелость поплатятся головой.
Англичане удалятся прочь, нагруженные богатой добычей, их страна встретит победителей пирами и празднествами, тогда как Франция погрузится в отчаяние. Сам Жан Бургундский, вне себя от произошедшего, отошлет английскому королю перчатку в знак вызова на дуэль до смертельного исхода. Трезвомыслящий Генрих V эту выходку благополучно проигнорирует. Однако, бургундцы также не забудут Азенкур, и слова герцога Жана Бесстрашного, в минуту отчаяния вырвавшиеся у него в разговоре с наследником — «я желал бы оказаться там, дабы победить или же умереть» — скорее всего будут совершенно искренними. Однако, сделанного уже не вернешь, и хочешь-не хочешь, а жизнь продолжается.
Разделенная Франция
|
_cropped.jpg)
Между тем, в следующем, 1416 году, англичане как ни в чем ни бывало, возобновляют сватовство. Точнее, возобновляет его германский император Сигизмунд, вбивший себе в голову невозможную идею помирить бургундцев и арманьяков, а также прекратить не в меру затянувшуюся войну. По его плану, одна из дочерей Жана Бесстрашного должна выйти… нет, уже не за короля Генриха V, тот желает себе в качестве супруги единственно французскую принцессу! а за его младшего брата, Джона, герцога Бедфордского. И Сигизмунду, и англичанину, которого он представляет, достаточно безразлично, будет ли это старшая, Маргарита, или младшая Анна… впрочем, подобный план бургундского герцога отнюдь не вдохновляет. Возможно, его раздражает бестактное вмешательство немца в дела его семьи, или еще не зажившая рана Азенкура, а может также вполне трезвое соображение, что англичане становятся не в меру сильны, и еще больше усиливать их за свой счет неразумно… и дело окончательно спускается на тормозах.
Время идет своим чередом, где-то там льется кровь и гибнут люди, английский потоп с неумолимостью затопляет собой страну, однако, на судьбе юной герцогини Бургундской горе ее страны не отражается никак. В герцогстве все по-прежнему спокойно, каждодневная рутина продолжается своим чередом, а что касается англичан… да какая в сущности разница, просто отцу придется присягать на верность не Карлу VI, а Генриху Английскому… не одному кузену, так другому. Сколь мы можем судить сейчас, и Анна и ее сестры, принадлежа по рождению к семье с достаточно консервативным укладом, сохранят это старинное представление, где так и не появится английской и французской нации, но будут чьи-то братья, сестры и кузены, делящие между собой лоскутное одеяло владений.
Отец по-прежнему постоянно пропадает во Франции, появляясь дома лишь урывками, этот упорный человек, раз и навсегда поставив для себя цель, не отступится от нее, несмотря ни на какие сложности и препятствия. Париж наглухо закрыл ворота, вооруженные враги днем и ночью караулят входы и выходы, чтобы народ, как и в прежние времена, расположенный к бургундскому дому, не вздумал впустить в столицу Жана Бесстрашного. Кое-как ему удается добиться разрешения увезти с собой дочь, так и не ставшую французской королевой. Маргарита в снежно-белом вдовьем наряде возвращается домой, и наверняка добросердечная Анна пытается ободрить и утешить ее — ну что же, на вся Божья воля; нужно надеяться, что родители выберут ей супруга лучше прежнего, по крайней мере того, кто будет ее любить и опекать! Пока что младшая сестра не знает, что со временем эту заботу ей придется принять на себя — однако, обо всем по порядку.
1417 год для бургундского семейства знаменуется весьма примечательным событием: их сторону неожиданно для всех принимает королева Франции Изабелла. Надо сказать, что Арманьяк, ради минутной выгоды настроив против себя злопамятную королеву, совершил роковую для себя оплошность. Судя по всему, вечно нуждающийся в деньгах, временщик попросту поставил себе целью добраться до богатой казны, которую эта скуповатая по своему характеру дама терпеливо собирала годами. Понимая, что добром подобную сделку провернуть не удастся, Арманьяк обвинил королеву в супружеской измене. Шестьсот лет спустя после событий, уже не возможно с точностью ответить, стояло что-то реальное за подобным обвинением, или же безумцу подсунули очередную бумагу, которую он, как водится, безропотно подписал, не понимая ее содержания. Однако, результат не заставил себя ждать: королеву сослали в Тур, а ее реального или воображаемого любовника попросту утопили в Сене. Зато теперь со спокойной душой, Арманьяк смог присвоить себе деньги Изабеллы Баварской… и вместе с тем получить ее смертельную ненависть и жажду мести.
Герцогу Жану в подобных условиях не составило труда снискать для себя благосклонность венценосной пленницы. Понимая, что никаким другим способом вырваться для нее невозможно, Изабелла охотно включилась в заговор, и уже в скором времени, освобожденная бургундским отрядом вместе со своим избавителем с триумфом въехала в Труа. В глазах совсем еще молоденькой, тринадцатилетней Анны Бургундской, вся история имела вид сцены из рыцарского романа, где ее куртуазный отец, рискуя жизнью, спасает даму в беде. Что за этим псевдоблагородным жестом, как водится, стоял простой политический расчет, во внимание можно было не принимать.
Пока же, вместе со своим избавителем, Изабелла Баварская обосновалась в Труа, окружив себя подобием «теневого» правительства, должного противостоять Парижу. Страна оказалась разорванной пополам, и в этой атмосфере всеобщей ненависти и недоверия, только англичане продолжали чувствовать себя вполне вольготно, подчиняя одну крепость за другой. Нельзя сказать, что герцог Жан вовсе не осознавал исходившей с этой стороны опасности, не раз и не два пытаясь завязать переговоры о перемирии с врагом, однако Генрих V в полной мере вкусивший военной славы, требовал безоговорочной капитуляции, короны Святого Людовика и руки принцессы Катерины, единственной незамужней дочери безумного Карла VI.
Юность
Беззаботность в Бургундии и пиррова победа в Париже
|
Что касается Анны, для нее все эти события оставались не более чем захватывающими новостями о победах и свершениях обожаемого родителя. Впрочем, за его постоянным отсутствием регентом Бургундии был сделан старший брат нашей героини – Филипп, уже в недалеком будущем герцог Бургундский. Блестяще (по тому времени) образованный, свободно владевший как французским, там и фламандским языками, он быстро нашел взаимопонимание с несговорчивыми северянами, предпочитая себе в качестве места жительства фламандский Гент или шумный портовой Брюгге.
Зато в следующем году 14-летняя Анна, по тем временам – совершеннолетняя и самостоятельная, получила наконец долгожданное право на собственный двор и собственную резиденцию, которую могла уже выбрать по своему вкусу. Формально (вплоть до замужества), оставаясь под опекой герцогини Маргариты, две подружки-хохотушки, две неразлучные сестренки Анна и Агнесса по сути своей, наслаждались полной самостоятельностью. Наконец-то обе получили возможность в полной мере удовлетворить свою страсть к путешествиям, вдоволь наездившись в пределах герцогства, тогда как излюбленной резиденцией обеих стал замок Монбар. Конечно же, время от времени обе возвращались к матери, однако, войдя во вкус взрослого и самостоятельного существования, уже не собирались отказываться от всех преимуществ, которые таковое им сулило.
Любящий брат выделял им годовое содержание, изначально составлявшее около 500 золотых франков ежемесячно. Не слишком уж много... если вспомнить о страсти юной герцогини к дорогим нарядам, однако же, наша героиня отличалась также здравомыслием не по годам, и прекрасно понимала, что любые траты должны иметь свои границы. Из казначейских книг того времени до нас дошли имена личной прислуги обеих сестер: мэтр д’отеля Жирардена де Шанонжа, и целой армии лакеев, горничных, конюших, поваров, и наконец, личного «закройщика платья» для обеих герцогинь: Жиля Тассена, для которого дел, конечно же, хватало с лихвой.
Зато в следующем, 1418 году многолетняя настойчивость Жана Бургундского наконец-то увенчалась успехом. Надо сказать, сама жизнь этого человека не может не удивлять: к раз и навсегда поставленной цели он мог идти годами, но в последний момент по сути дела сам разрушал уже почти достигнутое и вынужден был начинать все с нуля. В самом деле, в политике отсутствие чувства меры и чрезмерное любование собой к добру принципиально не приводят... Но вернемся к начатому.
Итак, очередной виток переговоров между «арманьяками» и бургундцами, причем за кулисами этих переговоров находилось население Парижа и других крупных городов, уставших от бесконечной войны и разгула банд, хотя со скрипом, но все же пришел к какому-то результату. Причина тому была вполне прозаична, англичане, практически не встречая сопротивления, продолжали двигаться вперед, к столице Франции. Попытки договориться с ними ничего не давали, да и не могли дать по большому счету, посему перед угрозой национальной катастрофы обе стороны хочешь-не хочешь вынуждены были искать хотя бы временный компромисс между собой. Очередная встреча сторон в монастыре Ла-Томб наконец-то заканчивается договором, способным стать первым шагом к решению накопившихся проблем. Королеве и герцогу Бургундскому разрешается вернуться в Париж и занять подобающие им места в королевском совете, тогда как граф Арманьяк имеет полное право сохранить за собой пост коннетабля и всю полагающуюся к последнему власть и влияние.
Договор, как и следовало ожидать, встречен бурным ликованием населения, которое, надо сказать, упускает из вида одну маленькую деталь: в процессе не принимает участия сам всесильный временщик, в это время поглощенный безуспешной осадой Санлиса, где заперлись сторонники бургундской партии. Осведомленный о принятом решении задним числом, впав в бешенство, он несется в Париж, и обозвав «предателями» членов королевского совета, наотрез отказывается прикладывать свою печать к соответствующему пергаменту, т.е. ратифицировать с таким трудом достигнутый компромисс.
Реакция не заставляет себя ждать: в столице сам собой вспыхивает бунт, причем заговорщикам удается вовремя связаться с бургундским военачальником де л’Иль-Адамом и в одну из темных весенних ночей открыть ему ворота столицы. Вновь Париж захлестывает волна грабежей и убийств, арманьяки выбиты вон, над их реальными или воображаемыми союзниками глумится толпа.
Герцог Жан может в качестве триумфатора в любой момент прибыть в столицу, однако, неожиданную радость омрачает одна весьма болезненная проблема: буквально в последний момент из мятежного города успевает спастись и бежать под крылышко анжуйцев дофин Франции – Карл. Победа бургундца вновь неполна, несмотря на то, что в его руках теперь находятся король и королева, дофин в Бурже вновь учреждает «теневое правительство» и наотрез отказывается возвращаться в Париж, в руки нового временщика. Выманить его с помощью хитрости не удается, действовать силой столь же бессмысленно, анжуйцы сильны, а попытка возобновить войну чревата гибелью Франции как таковой.
Самое жестокое горе для герцогини Анны
|
В этих условиях герцог Жан скрепя сердце вновь вынужден идти на переговоры, которые после долгих проволочек, споров и перепалок назначаются на конец лета 1419 года, в Монтеро, «где Йонна низвергается вниз». Неизвестно, удалось ли Анне в последний раз увидеть своего отца перед отъездом на эти переговоры, которые станут для него роковыми. Скорее всего нет, известно, что герцог в это время коротал дни в Париже и в Труа, в компании короля и королевы, которых боялся выпустить из рук из страха, что в любой момент их может похитить и увезти прочь соперничающая партия.
Так или иначе, мы знаем, что герцога Жана томили недобрые предчувствия, до него доходили смутные слухи, что «арманьяки» готовят его убийство, личный астролог заклинал своего хозяина не ездить в Монтеро, предупреждая, что эта поездка станет для него последней. С другой стороны, дофин, уже прибывший на место, настаивал на том, чтобы противоположная сторона также сдержала свое слово – и неясно, чем все бы кончилось если бы не усилия некоей дамы де Жиак.
Кто она была – сказать достаточно сложно, т.к. это имя носили в те времена две женщины, мать и супруга некоего Пьера де Жиака, более чем ловкого придворного на бургундской службе. Историки расходятся между собой – если сторонники, с позволения сказать «арманьякской» партии в современности видят в ней престарелую матрону, знавшую герцога с пеленок и посему неутомимо хлопочущую по заключению прочного мира между сторонами, противоположная точка зрения определяет на эту роль хитрую и опытную красавицу – супругу Жиака, любовницу ветреного герцога Жана, большого охотника до слабого пола. С доскональностью известно лишь одно: Жиак с супругой действительно сопровождали герцога на эту злосчастную встречу и отличие от прочих бургундцев, в смятении бежавших прочь, благополучно остались на месте и как ни в чем ни бывало, присоединились к свите дофина.
Впрочем, Анна Бургундская, вслед за всем своим семейством знала одно – отец отправляется в Монтеро, чтобы договориться с дофином о возвращении последнего в Париж, и по каким-то своим причинам не слишком рад этой поездке.
Зато последующие события стали для юной девушки жесточайшим потрясением: гонец, с головы до ног одетый в черное, на взмыленной лошади примчавшийся с места событий, доложил, что герцога Жана предательски убили в шатре, специально построенном ради такого случая, в самом начале злосчастных переговоров. Надо сказать, что событие это повергло в шок всю Францию – убийство безоружного, доверившего врагу жизнь, даже в те суровые времена полагалось смертным грехом.
Дофин сбивчиво пытался объяснить произошедшее, уверяя, что речь шла по сути дела о несчастном случае, когда между обеими свитами вспыхнула перепалка, и герцог рухнул на землю от удара неизвестно кого, как видно сгоряча не рассчитавшего, куда бьет. С точки зрения бургундской события выглядели совершенно иначе: убийство было заранее приготовлено и даже отрежиссировано в качестве мести за преступление самого герцога, как мы помним, совершенное 14 годами ранее. По этой версии, военачальник дофина – Таннеги дю Шатель тайно пронес под плащом боевой топор, и едва герцог, как и требовалось по тогдашнему этикету, опустился на колени перед дофином, с силой обрушил удар ему на голову. Так или иначе, грозного бургундца в тот день не стало. Его труп с проломленным черепом и отрубленной правой рукой, кое-как похоронили в захудалой церкви на речном берегу.
Что касается Анны, для нее случившееся станет жесточайшим горем, которое она до самой смерти не простит арманьякам, несмотря на все - без сомнения присущие ей - христианские чувства. Известно, что единственный сын убитого – Филипп, отныне герцог Бургундский, человек холодный и в высшей степени сдержанный, в этот, единственный раз в своей жизни, не сумел обуздать свои чувства. Выслушав посланника, испустил вопль отчаяния и горя, после чего, ворвавшись в покои своей супруги, заорал ей в лицо: «Ваш брат убил моего отца!». Принцесса рухнула на пол как подкошенная. Не забудем, читатель, что время женских обмороков – спокойный и жеманный XIX век, во времена, о которых идет речь – это было событие из ряда вон выходящее. Конечно же, спешно призванные лекаря, пустили кровь и своими заботами сумели привести несчастную в чувство. Но здоровье Мишель Французской было, по-видимому, подорвано уже бесповоротно, двумя годами спустя она тихо умрет, так и не став матерью наследника.
Пока же Анна, пораженная до глубины души, вынуждена была лицезреть, как в Дижоне беснуется толпа – герцога любили и убийство его приняли как плевок в лицо! С криками и проклятиями в адрес «французских предателей» чернь буквально по камешку разнесла отель казначея Филиппа де Жоссекена, обвиненного в том, что он якобы содействовать «дофинистам» в их преступлении. Позднее, одного из второстепенных участников убийства, кстати говоря, единственного, до кого сумеет дотянуться бургундская юстиция, обезглавят на площади, и тело его, разрубленное на четыре части, выставят на всеобщее обозрение, прибитым к городским воротам, и несколько дней спустя, с проклятиями не швырнут в огонь.
Но несмотря ни на что, жизнь шла своим чередом, и следовало, в первую очередь, отдав последние почести покойному, серьезно задуматься над будущим – как собственным, так и своей семьи. Нам известно, что вместе с сестрами и братом, с ног до головы облачившись во все черное, истово молясь за упокой души мученика, 11 октября 1419 года Анна присутствовала на мессе в Св. Капелле Дижона, и простилась с любимым отцом у наскоро сколоченной пустой деревянной гробницы.
На стороне англичан
Свадьба и похороны
|
,_1490,_and_England,_before_1494,_Royal_20_E._vi,_f._9v,.jpg)
Между тем дальнейшая судьба герцогства Бургундского, а быть может, и Франции в целом сейчас зависела от 22-летнего Филиппа. Не отвечая на отчаянные письма дофина с одной стороны и королевы с другой, при том, что и оба они требовали от молодого герцога безоговорочного повиновения своей особе и присоединения к собственной партии, запершись в своих покоях, он хладнокровно и неторопливо обдумывал все «за» и «против» и наконец, выбрал англичан.
Неизвестно, с того ли самого времени или позднее, в этом расчетливом мозгу родится идея дождаться, пока оба противника в достаточной мере измотают друг друга, чтобы вытребовать у них возможности для основания собственного королевства. Королевство Бургундия, в самом центре католической Европы, равно диктующее свою волю и Англии и Франции!… Забегая вперед отметим, что мечты эти так никогда не реализуются, однако, вины молодого герцога в том не будет. Что касается Анны, с начала и до конца она будет горячо поддерживать все начинания брата, точно также как ранее поддерживала любой поворот в политике отца.
Пока же ей, по-прежнему облаченной в глубокий черный траур, вместе с матерью, сестрами и братом, предстоит навестить королевскую чету. Надо сказать, что примет их, скорее всего, королева, так как король вряд ли понимает, что происходит вокруг. Стоя перед своей повелительницей, молодой герцог Филипп и его мать, вдвоем будут требовать справедливости и достойного наказания убийцам. Дофин должен быть изгнан из страны и навсегда лишен возможности занять трон, как человек запятнавший себя преступлением. У королевы не осталось более потомков мужского пола — ну что же, эту роль может отлично выполнить английский король, для чего ему следует попросту жениться на Катерине Французской, что он собственно и домогается сделать.
Королева Изабелла на повзрослевшую бургундскую принцессу производит впечатление скорее отрицательное. В детстве на нее можно было смотреть восторженными глазами, а сейчас эта постаревшая толстуха в бриллиантах, с лицом столь густо вымазанным белилами и румянами, что оно скорее напоминает дурно сделанную куклу, чем живого человека, способна вызвать только брезгливость, тем более, что на лице повелительницы Франции застыло щенячье выражение страха и готовности пресмыкаться перед тем, кто окажется сильнее. Бургундское семейство уезжает прочь вполне удовлетворенным — повелительница полностью согласилась со всеми их доводами (заметим, в скобках, как согласилась бы с любыми другими, испугайся она более гнева ли мести противоположной стороны). Впрочем, Анна с матерью и сестрами возвратилась в Бургундию, тогда как торжествующий молодой герцог отправился в Аррас, где с помпой заключил с Генрихом Английским наступательный и оборонительный союз.
Следующий год, 1420, пожалуй, доставил бургундскому семейству некое злорадное удовлетворение: как обычно легко поддавшаяся нажиму королева, а вместе с ней безумный монарх, безропотно подписали по указке герцога Филиппа т. н. «договор в Труа», в согласии с которым дофин лишался права на престол и изгонялся прочь из страны, тогда как его сообщники приговаривались к смертной казни. Вместо проштрафившегося, законным наследником престола, как и было уже ранее решено, становился английский король, здесь же без лишних проволочек обвенчавшийся с красавицей Катериной. Неизвестно, присутствовала ли наша героиня на этой свадьбе — скорее всего, нет, дорога была слишком длинной и слишком опасной: в лесах бесчинствовали разбойники и дезертиры из обеих армий, да и срок траура по убитому отцу все еще продолжался.
Впрочем, в отличие от брата, который до самой смерти не снимет с себя траурных одежд, Анна Бургундская, едва лишь подобающий срок наконец закончился, с облегчением оденется вновь в шитые золотом уппеланды и робы, ей выходить замуж, а что за невеста в черном облачении, я вас спрашиваю? Впрочем, к этому времени ее ожидает еще одно приятное известие, в отличие от несколько прижимистого отца, новый герцог не собирается ущемлять сестер в их неизбежных тратах, и в том же 1420 году, приказывает выплатить 12 тыс. золотых франков единовременного пособия «мадемуазель Анне и мадемуазель Агнессе, обретающимся на попечении мадам Герцогини … для приобретения отрезов шелка, вкупе с шерстяной тканью и мехами дабы изготовить для таковых достойного вида платья… ибо монеты весьма облегчились и обесценились, тогда как съестное весьма дорого». Скорее всего, сестры по достоинству оценили этот воистину царский подарок.
Герцог Филипп на свадьбе новоявленного наследника является почтеным гостем, и прибывает в Труа, да не просто так, а во главе всей бургундской армии, которую намеревается поставить под начало завоевателя, после чего соединенные войска выступают на покорение крепости Санс, несмотря ни на что упорно продолжавшей хранить верность опальному дофину. В обозе англо-бургундской армии, будто пленники двигаются король и королева французские.
Надо сказать, что несмотря на всю озлобленность против «предателя и убийцы», бургундцы так и не сумели найти общий язык с завоевателями, и проблема эта в скором времени явится в полный рост. Впрочем, пока герцогу еще удается справляться с подобными настроениями, и завоевание Франции идет своим чередом. После Санса новой мишенью становится Монтеро, который также сдается после недолгого сопротивления, и наконец-то скорбящий сын может помолиться у могилы отца, и приказать со всем бережением извлечь его останки, забальзамировать их, после чего — засыпанные пряностями для пущего сохранения — отправить в Дижон. Судя по всему, наша героиня со всей семьей будет присутствовать на церемонии этих вторых похорон, в капелле дижонского дворца, где останки второго герцога из династии Валуа покоятся и поныне.
Жизнь входит в обычную колею
|
._%D0%A4%D1%80%D0%B0%D0%B3%D0%BC%D0%B5%D0%BD%D1%82.jpg)
Впрочем, то при своем жизнерадостном нраве и отходчивости, нечего удивляться, что душевная рана в скором времени уже затянулась, и вместе с любимой младшей сестрой, Анна Бургундская с увлечением вернулась к прежнему образу жизни, при новом герцоге куда более комфортному, по причине больших денежных возможностях. Впрочем, денег, как видно, все же не хватало, и все в том же году, «по слезному ходатайству, просьбе и молению» старой герцогини, и, конечно же, с полного согласия нового властелина, бургундский казначей из раза в раз выплачивал ей и дочерям дополнительные суммы ради достойного стола, нарядов, и содержания многочисленной прислуги.
Нам известно, что Анна и Агнесса в очередной раз покинули мать и сестру в ноябре 1421 года, хотя на этот раз уже ненадолго. Вечно путешествующее семейство (кроме своего нового главы), благополучно соединилось на Рождество 1421 года в Рувре, где ему предстоит пробыть до февраля следующего года, после чего вместе с матерью и сестрами обычным порядком перебрались в Дижон, где им предстояло оставаться вплоть до мая. Надо сказать, что в том же ноябре 1421 года старая герцогиня пригласила в гости золовку — вдову Филиппа Бургундского (младшего брата покойного герцога Жана), как мы помним, сложившего голову на поле Азенкура. Его молодая вдова оставалась с двумя крошечными сыновьями на руках… случись браку молодого герцога закончился бы бездетно, они могли бы превратиться в наследников! Впрочем, о подлинных намерениях умной и без сомнения весьма расчетливой герцогини Маргариты остается только гадать.
Зато доподлинно известно, что Бонна д’Артуа (как звали молодую вдову), охотно приняла приглашение, и 7 ноября присоединилась к гостеприимному семейству в замке Осонн. Отсюда семейство в полном составе, как уже было сказано, в феврале нового 1422 года, вернется в привычный Дижон, и 19 сентября, в годовщину убийства Жана Бургундского, вместе Бонна в сопровождении Анны и Агнессы, отдаст последние почести на могилах двух герцогов Бургундских — свекра и деверя (вторая могила в это время все еще представляла собой «простой деревянный ящик, каковому придана была форма надгробия»), причем, в качестве милостыни, посетительницы оставили на нужды церкви 4 золотых экю, что скрупулезно будет отмечено в казначейских книгах двора. Как было уже сказано, Анна Бургундская, как и все иные члены ее семейства, была в достаточной степени набожной, так что на милостыню уходили достаточно значительные по тому времени суммы, так все тот же казначей отметил, что в 1422 году «дабы покрыть нужды [сестер] вкупе с милостыню, ею розданной» из герцогской казны было выплачено 13 полновесных золотых экю.
Кроме того, пенсию от Анны получал некий крещеный еврей, «Поль де Боннуа, магистр еврейского и халдейского наречий, обратившийся из иудаизма в христианскую веру, каковой с момента своего крещения все способы и возможности, ему данные, употреблял во славу христианской веры», и посему, все в том же году «магистру Полю, дабы поспособствовать поддержанию жизни а также на покрытие нужд его», из казначейства было выделено 5 золотых франков.
Впрочем, и самим принцессам ради приезда тетки и веселых рождественских праздников требовались новые наряды, так что безотказный Жилль Тассе был отправлен на ярмарку в Шалон, где закупил для этой цели «два отреза руанского полотна, из каковых первый — ярко-зеленого цвета, другой же — зеленого», шитый травяным узором, а также ни много ни мало 4 тыс.серых беличьих шкурок «дабы использовать для окаймления сказанных же платьев», а также триста серебряных застежек «весом в пол-унции» и к ним же два длинных шнура из персидского шелка, чтобы стянуть на спине или на боку платья прелестниц, выгодно подчеркивая таким образом их фигуры.
Впрочем, это было еще не все, читатель, далеко не все! Почтенному закройщику также вменено было в обязанность закупить семь отрезов тьерселена (ткани из тройной нити — шелковой, шерстяной и льняной) ярко-алого цвета, чтобы затем использовать его в качестве подкладки для платья, а также "двенадцати «онов» фиалкового цвета ткани из Монтевиллье и дополнительно «он» (то есть 1.8 м) ткани такого же оттенка из Провена, чтобы из нее сшить два котарди, и кроме того отрез тафты, и восемь «онов» тонкого полотна из Реймса, чтобы изготовить из него головные уборы, как то чепцы, покрывала, и туреты, «два пышных атура, больших и широких», а также «черного бархата, шитого орнаментом, дабы изготовить из такового широкие рукава для сюрко», и кроме того — специально для Анны «украшение из золотой ленты, укрепленное на малом куске черной ткани», и еще будничных туфель, туфель на меху и наконец, закрытых башмаков для зимней погоды .
Невеста
Сватовство англичанина
|
Следующий 1422 год принес очередную потерю: от жестокого нервного потрясения, и быть может, от болезни, окончательно сожравшей ослабленный организм, тихо и без жалоб скончалась Мишель, герцогиня Бургундская. Надо сказать, что почти немедленно появились и какое-то время не желали утихать слухи, будто принцессу отравила… немецкая фрейлина Урсулы Шпацекверин, приставленная к ней еще со времен замужества матерью — королевой Изабеллой Баварской. Впрочем, специально проведенное для этого случая расследование, ничего не обнаружило.
Вообще, этот год собрал обильную смертную жатву в самых высоких кругах обоих государств: 31 августа, в самом расцвете сил скончался английский король, формальный «наследник» трона Франции, так и не сумевший пережить своего приемного «отца», и след за ним, 31 октября того же года наконец-то отдал Богу душу несчастный безумец, избавляя Францию от своего тягостного «правления» а самого себя — от многолетней пытки. Однако, несмотря перипетии большой политики остановить свою вечную гонку не желали, да и скорее всего, не могли.
Анне 18 лет, в понятиях того времени — самый возраст для замужества, еще год-два и наша героиня рисковала перейти в категорию старых дев. Ей, это, однако, не грозило, так как на ее руку уже успел отыскаться желающий — впрочем, все тот же, что и раньше: Джон Ланкастер, герцог Бедфордский, регент Франции для своего годовалого племянника.
Надо сказать, что жениху также в свое время фатально не везло с вопросами брачного свойства: раз за разом попытки сосватать за него — шотландскую принцессу, Марию Арагонскую, Якобину Баварскую, да ту же Анну четырьмя годами ранее раз за разом бесславно проваливались. Однако, в прежние времена подобными вопросами озадачивался отец, а позднее — старший брат, вбивший себе в голову, что супругой Джона Бедфорда непременно должна стать девица королевской крови. И вот наконец, оставшись старшим в семье, молодой регент сам энергично взялся за дело, и наконец-то сватовству предстояло завершиться полным успехом.
Нашу героиню, как и следовало ожидать, сей расчетливый персонаж предназначил для себя не из большой любви (да и откуда было такой взяться, если будущие супруги не успели даже увидеть друг друга?) а из соображений вполне трезвого характера: изворотливого бургундца следовало привязать к «английской идее» как можно более прочными узами, чтобы он не вздумал в подходящий для себя момент самым выгодным образом продать свою «дружбу» новому королю — Карлу VII (забегая вперед скажем, что несмотря на все предосторожности, это все же произойдет — но уже после смерти нашей героини). Что могло быть для того лучше, чем династический брак и дети, в жилах которых будет течь кровь и бургундцев и англичан?
Бездетность герцога Филиппа в глазах сановного жениха также не оставалась без внимания. Действительно, в случае, если молодому герцогу предстояло скончаться, не оставив после себя потомства, его земли разделились бы на части, а нашей героине отошло в форме наследства графство Артуа. Что тут скажешь, как иногда бывает насмешлива судьба! Графство Артуа, наследство Артуа, то самое, ради которого печально знаменитый граф Робер, уличенный в подделке документов (ради того, чтобы, ясное дело «вернуть свое»), был вынужден бежать в Англию и там всеми силами принялся подстрекать короля Эдуарда начать войну с Францией.
Война, как известно, началась, и к моменту нашего рассказа тянулась более полувека — и вот теперь многострадальное графство Артуа должно было перейти по наследству дурнушке Анне. Однако же, Бедфорда столь ностальгические воспоминания вряд ли особенно занимали: гораздо более интересным представлялось то, что искомое графство имело серьезное военное значение, полностью прикрывая собой доступ к Кале — порту, из которого к захватчикам постоянно прибывали пополнения и денежные средства. Посему, выгода от подобного брака была вполне очевидной, герцог Бургундский также не оставался в накладе, твердо обеспечивая себе наилучшие условия в торговле с Англией, от которой зависела немалая часть его дохода.
Таким образом, строго говоря, для Бедфорда не было особой разницы с кем идти под венец: с Маргаритой (бывшей дофиной Франции) или же Анной. Однако, в этот выбор вмешались обстоятельства особого рода.
Сопротивление семьи
|
Как мы помним, крестный «отец» нашей героини (всего несколькими годами ее старше!), граф Артюр де Ришмон с детства была влюблен в Маргариту Бургундскую, которая, впрочем, не спешила ответить ему взаимностью. Ей ли, несостоявшейся королеве Франции, было идти замуж за младшего сына, практически не имевшего в жизни перспектив, кроме скудного земельного надела, а заодно и урода — лицо Ришмона пересекал кривой шрам — вечная память о проигранной битве при Азенкуре.
Кстати говоря, во время этой же битвы Ришмон оказался в английском плену, когда его, уже почти задохнувшегося, не без труда сумели извлечь из-под горы трупов — человеческих и лошадиных. Однако, для Бедфорда не было секретом, что при всех своих скромных перспективах, Ришмон был исключительно талантливым полководцем, и посему перетянуть его на свою сторону было делом не просто соблазнительным, но и весьма выгодным. Посему, в октябре 1422 года бургундский посол — Юг де Ланнуа во главе приличествующей для столь торжественного случая свиты, направился в Понтуаз, к регенту, «ради совершения и осуществления брака, каковой, к вящему удовлетворению Господа нашего, в скором времени предстоит заключить между сказанным герцогом и мадемуазель Анной Бургундской» (подобных поедок — вплоть до благополучного завершения своей миссии ему придется совершить несколько[1])
30 декабря регент Франции Бедфорд и Филипп Бургундский торжественно присягнули в соблюдении обоих соглашений, что в средневековых реалиях, соответствовало нынешней ратификации. Все препятствия, таким образом, были преодолены, и Анне Бургундской в самом скором времени предстояло стать герцогиней Бедфордской. Приводя начатое к закономерному концу, герцог Филипп вновь отправил «во Францию» представительное посольство, в составе двадцати одного человека, причем во главе этой солидной делегации находилсь столь сановные личности как Николя Ролен, канцлер Бургундии, второй человек в герцогстве непосредственно после своего господина, принц Оранский, сеньор де Сен-Круа, глава герцогских арбалетчиков (должных обеспечить надежную охрану посольства), и наконец, и Ги Арменье, председательствующего в самоуправлении герцогской столицы Дижона, причем главам посольства были даны полномочия не только присягнуть от имени своего господина в верности принятому постановлению, но и назначить вместе с августейшим женихом «место и время для сказанного же брачного торжества».
Опять же, по обычаю времени, согласие на брак (хотя бы формальное) должны были изъявит все взрослые члены семьи, включая будущую невесту, и посему, в качестве следующего шага, молодой герцог отправил гонцов к матери и сестрам — и вот здесь герцогу Филиппу пришлось столкнуться с неожиданным и достаточно упорным сопротивлением. Старшая сестра, Маргарита, как было уже сказано, категорически не желала идти под венец с графом Ришмоном, тогда как герцогиня и юная Агнесса не менее ожесточенно воспротивились браку своей любимицы Анны с британским герцогом. В самом деле, можно было скрепя сердце принять как неизбежность союз с врагом — ради мести за обожаемого отца и супруга, но породниться с англичанином — наследственным врагом Французского королевства, залившего весь север страны кровью ее жителей — как хотите, это было уже слишком! Чести бургундских Валуа подобный брак грозил нанести непоправимый урон, да и само герцогство (если молодому герцогу суждено было все же скончаться, не оставив после себя потомства) могло оказаться в цепких руках английского жениха, посему сватовство англичанина отвергалось с полной категоричностью. Уломать семейство герцогу Филиппу так и не удастся, и посему, единственный и последний раз он будет вынужден против собственных родных действовать посредством приказов и принуждения.
В этой атмосфере споров, взаимных упреков и пререканий, лишь одна только невеста сохраняла, судя по всему, полную безмятежность духа. Сердце Анны было совершенно свободно; фрейлины, по обычаю времени, без сомнения расписали ей достоинства будущего супруга самыми радужными красками… так почему бы и нет? И сама возможность выйти за брата короля (и кстати говоря, наследника престола, на случай, если бы с младенцем-Генрихом случалась какая-нибудь серьезная беда) также была вполне соблазнительной. Посему, наша героиня терпеливо и молча ждала, чем закончится семейная драма, по всей видимости, в глубине души будучи уверена, что старший брат сумеет настоять на своем — и не ошиблась.
Между тем, из Парижа в Лилль уже спешил уполномоченный посланник жениха — Рауль Руссель, казначей Руанского кафедрального собора. В его задачу входило сообщить герцогу Бургундскому благоприятные новости — договор был также благополучно ратифицирован английской стороной. Филипп Бургундский, вполне удовлетворенный подобным ходом дела, наградил посланца «золоченым кубком с эмалью, снабженным крышкой, весом в 15 унций вкупе с чеканным золоченым кувшинчиком для воды весом в 2 марки 6 унций».
Обмен посольствами продолжался: следовало обговорить множество общих и частных вопросов: размер приданого невесты, размер ее же вдовьей доли, земли, которые могли окончательно или временно перейти во владение будущего супруга… короче говоря, процессу было не видно конца, да и дипломатия того времени сама по себе отличалась неспешностью. Впрочем, уже в декабре сторонам удалось прийти к соглашению - в качестве приданого за сестрой герцог Филипп обязывался дать 150 тыс. золотых экю, из которых 30 следовало выплатить немедленно, а прочие доли должны были превратиться ежегодную 4 тысячную ренту в пользу молодой пары, причем герцог и (или его наследники) имели право выкупить одну или несколько четвертей, или наконец, всю ренту, выплатив соответствующую сумму. Что касается графства Артуа, то случись герцогу все же получить от очередной жены потомка мужского пола, молодым супругам следовало возместить потерю этого владения суммой в 100 тыс. полновесных золотых экю[2]).
Непредвиденная задержка
|
6 января уже следующего, 1423 года из фламандского Лилля «дабы предуготовить все необходимое» в путь отправился кравчий Филиппа Доброго — Жан де Кьеллан. Его миссия, как видно, не отличалась простотой, так как вернуться назад посланец сможет только в начале июня. Высокие договаривающиеся стороны уже пришли к соглашению касательно приданого, которое должно было составить ни много ни мало 150 тыс. золотых экю — однако, будущей герцогине Бедфордской необходимо «доставить и вручить» кроме денег «драгоценности, золотую и серебряную посуду, платья и прочее ради обеспечения положения таковой, в соответствии с приказом брата ее, герцога, каковой о том распорядился ради сказанной ее свадьбы», — тогдашним показателем богатства и высокого положения.
Все это, погруженное в тяжелые сундуки во время одного из своих путешествий Келлан должен был доставить в Бургундию, прямо в руки невесты. Судя по всему, путь старательного посланца лежал через Париж; ввиду ненадежности дорог и постоянной опасности, грозившей обозу со стороны разбойников и дезертиров, предусмотрительный Бедфорд приказал бастарду Ламону де Лануа «ради обеспечения безопасности его персоны, и охраны драгоценностей» во главе вооруженного отряда из пяти конников сопроводить бургундского дипломата до г. Санса. Сколь можно судить из сохранившихся документов, дорогая поклажа прибыла на место в полной сохранности, тогда как верному охраннику и его солдатам из герцогской казны было скрупулезно отсчитано 30 золотых франков — весьма немалая сумма по тем временам[3]. Сохранившиеся до нашего времени верительные грамоты бургундских послов, которым была даны полномочия для заключения брачного договора Анны и Бедфорда, особо отмечают в качестве их добродетелей «преданность, разум, и доброе прилежание» (228). Подобная характеристика полностью себя оправдает.
Между тем, в феврале Дижона достиг слух, что сам вельможный жених отправляется в Бургундию, чтобы засвидетельствовать свое почтение будущей родне, и со всей торжественностью обвенчаться со своей суженой. Известие это вызвало отчаянный переполох в герцогской столице, и кроме того, в Оссоне и Монбаре — где в этот момент обреталось герцогское семейство. Сколь о том можно судить, именно это неожиданное известие сломило наконец сопротивление старой герцогини и заставило ее — пусть и скрепя сердце, подписать брачный контракт.
А между тем придворные и прислуга сбивались с ног — следовало срочно заказать или пошить себе новое платье, обзавестись украшениями для столь торжественного случая, а также озаботиться об украшении городов, подарках и церемонии встречи, подобающей для столь высокого гостя, Монбарский замок, по критическому мнению герцогини отнюдь не соответствовал пышностью своего убранства рангу жениха, и величию будущей свадьбы; чтобы исправить сей вопиющий недостаток, в Дижон во весь опор понеслись гонцы с категорическим приказом для тамошней прислуги как можно скорее запаковать и приготовить к отправке в Монбар самые дорогие и красочные гобелены, должные послужить к украшению стен в пиршественной зале и спальне новобрачных.
Что касается всех трех сестер, они также вовсю хлопотали касательно обновления и украшения своего гардероба, в частности заказав «золотой киприотской нити вкупе с нитью серебряной дабы таковые использовать для вышивки», которой в свою очередь следовало украсить подолы и рукава праздничных платьев, кроме того куплены были «четыре пары перчаток из каковых две пары — из красной оленьей кожи, отороченные мехом серой белки, другие же две- из черной оленьей кожи, отороченные мехом обыкновенной белки». Счета не уточняют, для какой из трех сестер был обновлен пояс «весом в золотой экю», в качестве украшений сестры намеревались надеть на себя «два остроконечных бриллианта на двух же золотых основах с эмалью», полученных от брата в качестве новогодних подарков.
В преддверие столь ожидаемого события, 26 февраля 1423 года верный Кьеллан в сопровождении рыцаря Жака де Вьевилля, кастеляна и советника при особе Филиппа Бургундского а также «гонца по имени Симонне де Самвилль», на правах полномочного представителя своего господина отправился в Труа «с поручением в таковом встретиться с герцогом Бедфордским, коий, по уверениям, собирается явиться в таковой же город ради венчания своего с мадемуазель Анной, дабы с таковым же герцогом Бедфордским обсудить некие вопросы, имеющие касательство к таковому же венчанию.»
Впрочем, как видно, к горчайшему разочарованию бургундцев, уже предвкушавших пышную череду праздничных балов и застолий, Бедфорд, с головой ушедший в непростые дела управления огромной Францией и формирования новой армии, чтобы уже навсегда сломить сопротивление опального дофина, просто не имел времени для каких-либо путешествий. Да и сам по себе, этот холодный и расчетливый человек был не из тех, кто готов бросить все и сломя голову нестись неведомо куда ради прекрасных глаз своей невесты (хотя — между нами говоря, в данном конкретном случае далеко не прекрасных).
Посему в марте уже следующего 1423 года обмен мнениями все продолжался, известно, что герольд Фландрии Филипп де Круа на крепком жеребце, отправившись в путь из Арраса скакал в Руан, чтобы доставить терпеливо ожидающему жениху очередные письма от будущего шурина, оттуда же, получив исчерпывающие ответы герцога Бедфорда, отправился в Париж, чтобы уведомить о ходе переговоров членов королевского совета, после чего вновь галопом несся в Бургундию к герцогине-матери, принцу Оранскому, канцлеру и членам герцогского совета — и лишь выполнив в полной мере возложенную на него миссию мог со спокойной душой вернуться в Аррас.
Новобрачная
Свадьба по представительству
|
Вырваться в Монбар, даже ради собственной женитьбы, Бедфорд был не в состоянии, или по каким-то своим причинам не желал этого делать. Вместо сановного жениха, на свадьбе «по представительству» должен был присутствовать его полномочный посол, с этой целью 18 марта 1423 года в резиденцию английского регента в Руане был вытребован «лиценциат права, каноник Парижской и Турнесской [церквей], апостолический нотарий» Жорж Шюффар, кстати говоря, тот самый, в котором историки XIX века упорно желали видеть анонимного «парижского Горожанина», чей интереснейший «Дневник» благополучно дошел до наших дней.
Итак, вместо Бедфорда, так и не сумевшего выкроить время для собственной свадьбы, в Бургундию должен был отправиться его полномочный представитель – Пьер де Фонтене, сеньор де Ранс, рыцарь и мэтр д’отель вельможного жениха. В качестве свиты ему придавались Томa Метрессон́, сеньор де Монстьероллье, и мэтр Жан де Ге, носивший звание лиценциата канонического права, каноник Кутансской и Руанской церквей.
Впрочем, эту проволочку практичный англичанин собирался использовать с максимальной для себя пользой. Как мы помним, у его Бургундского союзника оставалось две незамужних дочери – Маргарита, вдова дофина Франции и наша героиня. Как мы помним, в пользу Анны (и против брака с ее старшей сестрой) сыграло то любопытное обстоятельство, что в Маргариту Бургундскую был безответно влюблен Артюр, младший брат герцога Бретонского. Как говорится, политика политикой, а сердцу не прикажешь; но даже это обстоятельство практичный англичанин желал обратить себе на пользу, оказав услугу младшему брату бретонского герцога, прочно привязав к себе вечно колеблющегося и нерешительного Жана V.
В качестве приманки Маргарита Бургундская подходила как никто иной. Задача уговорить сестру легла на плечи Анны, и вот здесь наша героиня впервые проявила свои недюжинные дипломатические способности – вообще, надо сказать, бургундскому дому будет поразительно везти на женщин-дипломатов. В сравнительно короткий срок сопротивление Маргариты было сломлено, и ко всеобщему удовлетворению, второй брачный договор также был благополучно подписан и отправлен к нетерпеливо ожидающему жениху. Анна пока не знает, и конечно же, не может знать, что собственные старания сыграют с ней злую шутку; вслед за супругом, как и следует верной жене, Маргарита Бургундская окажется на стороне ее заклятых врагов – убийц Жана Бесстрашного. Но обо всем по порядку.
К счастью, любому, даже самому томительному ожиданию, когда-то приходит конец, и Фонтене во главе разодетой в самое богатое платье свитой, состоявшей равно из бургундцев и англичан, наконец-то появился в Оссоне 7 апреля 1423 года. На следующий день бальи Дижона первым нанес визит высокому гостю, в честь долгожданного прибытия которого в посольской резиденции устроен был пышный обед. Вслед за тем посол сановного жениха нанес подобающий визит вежливости в замок Монбар, к старой герцогине, и лишь после того – терпеливо ожидавшей невесте, которой следовало уже формально подтвердить свое согласие на этот брак.
Как и следовало ожидать, никакой неожиданности не произошло, и наконец-то столь долго ожиданная свадьба должна была состояться. Ее дату назначили на 13 апреля 1423 года, когда в сопровождении мужской и женской свиты, в шелке и дорогих мехах, переливающейся от драгоценностей, невеста в сопровождении не менее пышно разодетой младшей сестры, наконец-то прибыла в замковую часовню, освященную во имя Св. Духа, где и должно было состояться бракосочетания. Опять же, никаких неожиданностей не произошло, да и вряд ли могло произойти.
Цистерианский монах из аббатства Фонтене – Пьер де Лэнь «в митре и при посохе», в сопровождении нескольких монахов того же ордена, отслужил полагающуюся случаю торжественную мессу, после чего со всей торжественностью (а для полной понятности – по-французски) обратился к терпеливо ожидающему Фонтене. Хроники того времени сохранили слова аббата: «Вы, мессир Пьер де Фонтене, рыцарь, сеньор де Ранс, облеченный исчерпывающими полномочиями дабы представить [здесь] высокороднейшего и могущественнейшего принца Жана, регента королевства Французского, герцога Бедфордского, дабы вместо и во имя сказанного же сеньора и принца скрепить, осуществить, закрепить и заключить помолвку и венчание словом своим, касательно настоящего равно как и будущего, наилучшим образом, для того имеющимся, с высокородной и могущественной мадемуазель Анной, здесь же обретающейся, вместо и во имя сказанного же принца, принимаете ныне ныне и и навечно как жену и супругу вышесказанного же сеньора и регента, и ныне таковой же клянетесь и обязуетесь ей, что отныне и до скончания жизни ее, таковой же принц не возьмет себе иную жену и супругу, за исключением ее, и произнеся таковые же речи, их утвердите и обязуетесь словом его как принца, и присягой верой его, и телом его и всем достоянием его, равно будущим и настоящим, свободно и без принуждения и к тому, исходящего как то от сказанного же сеньора регента или кого иного, явного или же скрытого, касательно времени нынешнего и предстоящего держать данное слово, и в том присягаете и клянетесь вместо него, именем его.»
Прощание с Бургундией
|
Получив, как и следовало ожидать, утвердительный ответ, почтенный аббат с подобной же речью обратился к невесте; и также заручился полным ее согласием. Новобрачные вежливо коснулись друг друга пальцами правых рук – и церемония благополучно завершилась. Отныне и навеки перед Богом и людьми Анна Бургундская превращалась в Анну Бедфордскую «в горе и в радости... в болезни и здравии, пока не разлучит нас смерть». Данному в этот день слову наша героиня останется верна до самого конца своей короткой жизни.
Нотариус Жан де Ге, присутствовавший на церемонии в качестве представителя светской власти, составил и подписал соответствующий случаю документ, также благополучно сохранившийся до нашего времени. Пышность и торжественность церемонии омрачала одна только деталь, которую жених и невеста вежливо старались не замечать: под благовидным предлогом, в церкви отсутствовала старая герцогиня. Как видно, Маргарита Баварская так и не смогла окончательно перебороть в себе отвращение к этому браку, и едва дождавшись конца затянувшихся праздников, уехала прочь, в Дижон, куда благополучно прибыла 22 апреля.
Хочешь-не хочешь, ей приходилось смириться с неизбежностью, и лишь сколь то было возможно, оттянуть отъезд дочери в неизвестность. Младшая сестра, Агнесса, была в этом вопросе полностью солидарна с матерью, и посему, едва лишь церемония завершилась, немедленно вернулась домой.
В скором времени к ней присоединилась новобрачная, «в сопровождении малой свиты из нескольких дам и девиц». Молодую герцогиню Бедфордскую следовало приготовить к путешествию и предстоящей новой жизни, Бургундский герцог пожелал, чтобы свадьба любимой сестры была обставлена с пышностью, не уступавшей королевской. На перечисление нарядов, драгоценностей, мебели, украшений, казначеи Бургундии вынуждены были израсходовать три листа дорогого пергамента, для покрытия неизбежных расходов бургундцы были обложены дополнительным налогом, принесшим 10 тыс. полновесных золотых экю. Роспись неутомимо перечисляет расходы «как то для изготовления неких платьев, котт, простых шаперонов из златотканой шерстяной и шелковой ткани, закупки драгоценностей, посуды, лошадей и прочего, для «отъезда мадам герцогини Бедфордской из Дижона в Труа, к монсеньору Бедфорду, супругу ее, ради торжества и заключения такового же брака».
Герцогские счета с полной однозначностью свидетельствуют, что Анна провела у матери чуть меньше месяца – до 9 мая 1423 года. Тянуть далее было уже невозможно. Нам известно, что в дорогу новобрачную провожали рыдания матери и сестры; впрочем, действительность (к счастью!) окажется далеко не столь трагична, как то представляла женская половина бургундского семейства. Анна покинула Дижон – далеко не навсегда, из раза в раз она будет возвращаться к родным, и поддерживать с ними постоянную переписку. А замужество... в те времена это было, если можно так выразиться, неизбежное зло.
Альтернативой представлялся только монастырь – для бургундской принцессы ситуация категорически невозможная. Нам известно, что 6 мая, чтобы сопровождать и охранять свою новую повелительницу «для торжественного завершения брака ее», в Дижон прибыл мессир Жак де Куртиабль, рыцарь, кастелян и советник вельможного супруга, в качестве посла рангом пониже ему был придан Гильом дю Буа, мэтр д’отель герцога Бедфордского. С бургундской стороны новобрачную должны были сопровождать мадам де Рошфор и мадам де Сален (или де Вален – здесь хронисты между собой несколько разнятся во мнениях), и наконец, не менее знатный сеньор де Сен-Жорж.
В сопровождении столь сановной и пышной англо-бургундской свиты, Анна покинула столицу своего отца и брата, чтобы отправиться в Труа, где ее уже дожидался новоиспеченный супруг собственной персоной.
Примечания
- ↑ Spitzbarth, 2013, p. 435
- ↑ De Reiffenberg, 1835, p. 105-106
- ↑ Spitzbarth, 2013, p. 535
