Эрик Сати/Список сочинений почти полный/Часть третья
CanoniC (обсуждение | вклад) м (→Краткое вступление: фмс) |
CanoniC (обсуждение | вклад) м (→Краткое вступление: формалин) |
||
Строка 87: | Строка 87: | ||
<blockquote style="width:85%;text-align:justify;font:normal 15px 'Times New Roman';color:#bc5501;border-radius:10px; padding:15px;margin:10px;box-shadow:0px 3px 4px #b67744;-webkit-box-shadow:0px 3px 4px #b67744;-moz-box-shadow:0px 3px 4px #b67744;background:#ffe4a2">«...[[ru.wp:Дебюсси, Клод|Клод]] всё толстел, бедняга, грузнел шеей, туловищем, задницей и ужасно маялся: то ли от болезней, то ли от безделия, сразу не поймёшь – от чего больше. Он стал совсем злым, нервным, дёрганым, чуть что – мгновенно срывался на крик и был во гневе ужасен, как испанский бык в образе [[ru.wp:Зевс|Зевса]]... или наоборот. Шея и холка мгновенно багровела, глаза стекленели, а лицо покрывалось какими-то лиловыми труповатыми пятнами. Особенно было неприятно, что причина вспышки его раздражения могла быть совершенно любой, но чаще всего – даже вовсе безо всякой причины. » <ref name="Сати-Ханон"/>{{rp|246}} | <blockquote style="width:85%;text-align:justify;font:normal 15px 'Times New Roman';color:#bc5501;border-radius:10px; padding:15px;margin:10px;box-shadow:0px 3px 4px #b67744;-webkit-box-shadow:0px 3px 4px #b67744;-moz-box-shadow:0px 3px 4px #b67744;background:#ffe4a2">«...[[ru.wp:Дебюсси, Клод|Клод]] всё толстел, бедняга, грузнел шеей, туловищем, задницей и ужасно маялся: то ли от болезней, то ли от безделия, сразу не поймёшь – от чего больше. Он стал совсем злым, нервным, дёрганым, чуть что – мгновенно срывался на крик и был во гневе ужасен, как испанский бык в образе [[ru.wp:Зевс|Зевса]]... или наоборот. Шея и холка мгновенно багровела, глаза стекленели, а лицо покрывалось какими-то лиловыми труповатыми пятнами. Особенно было неприятно, что причина вспышки его раздражения могла быть совершенно любой, но чаще всего – даже вовсе безо всякой причины. » <ref name="Сати-Ханон"/>{{rp|246}} | ||
<hr> | <hr> | ||
− | : | + | <font style="float:right;">— ''Эрик Сати, [[Юрий Ханон]]: «Воспоминания задним числом»''</font><br></blockquote> |
</center> | </center> | ||
Но, положа руку на сердце, всё это были круглые... мелочи. По сравнению с тем, что начало удаваться, ''понемногу''. Впервые в жизни... Концерты. Заказы. Знакомства. Признание. Связи. Среда (страшно сказать, почти профессиональная). Всего этого раньше у Сати не было. А теперь как-будто на́чало появляться, потихоньку. <br /> | Но, положа руку на сердце, всё это были круглые... мелочи. По сравнению с тем, что начало удаваться, ''понемногу''. Впервые в жизни... Концерты. Заказы. Знакомства. Признание. Связи. Среда (страшно сказать, почти профессиональная). Всего этого раньше у Сати не было. А теперь как-будто на́чало появляться, потихоньку. <br /> | ||
Строка 109: | Строка 109: | ||
<blockquote style="width:85%;text-align:justify;font:normal 15px 'Times New Roman';color:#bc5501;border-radius:10px; padding:15px;margin:10px;box-shadow:0px 3px 4px #b67744;-webkit-box-shadow:0px 3px 4px #b67744;-moz-box-shadow:0px 3px 4px #b67744;background:#ffe4a2">« Понимаете, у Вас совсем иной авторитет, нежели мой, если он у меня вообще был..., или есть. И по той же причине мне решительно невозможно обращаться к Дебюсси: он не может это сделать, по чистой нервозности. Понимаете, он имеет [[ru.wp:неврастения|нервозность]] ужасно нервическую, осмелюсь сказать; & совсем не может руководить своими [[ru.wp:нервная система|нервами]], которые настолько чувствительны & до такой степени нервны, что его нервозность доходит до [[ru.wp:невралгия|невралгически]] нервной неврастении. » <ref name="Сати-Ханон"/>{{rp|312-313}} | <blockquote style="width:85%;text-align:justify;font:normal 15px 'Times New Roman';color:#bc5501;border-radius:10px; padding:15px;margin:10px;box-shadow:0px 3px 4px #b67744;-webkit-box-shadow:0px 3px 4px #b67744;-moz-box-shadow:0px 3px 4px #b67744;background:#ffe4a2">« Понимаете, у Вас совсем иной авторитет, нежели мой, если он у меня вообще был..., или есть. И по той же причине мне решительно невозможно обращаться к Дебюсси: он не может это сделать, по чистой нервозности. Понимаете, он имеет [[ru.wp:неврастения|нервозность]] ужасно нервическую, осмелюсь сказать; & совсем не может руководить своими [[ru.wp:нервная система|нервами]], которые настолько чувствительны & до такой степени нервны, что его нервозность доходит до [[ru.wp:невралгия|невралгически]] нервной неврастении. » <ref name="Сати-Ханон"/>{{rp|312-313}} | ||
<hr> | <hr> | ||
− | : | + | <font style="float:right;">— ''Эрик Сати, <small>письмо Полю Дюка от 22 Августа 1915</small>''</font><br></blockquote> |
</center> | </center> | ||
{| align="right" style="width:333px;padding:5px;margin-left:15px;margin-bottom:15px;box-shadow:3px 4px 3px #bc5501;-webkit-box-shadow:3px 4px 3px #bc5501;-moz-box-shadow:3px 4px 3px #bc5501;background:#ff7403;" | {| align="right" style="width:333px;padding:5px;margin-left:15px;margin-bottom:15px;box-shadow:3px 4px 3px #bc5501;-webkit-box-shadow:3px 4px 3px #bc5501;-moz-box-shadow:3px 4px 3px #bc5501;background:#ff7403;" | ||
Строка 137: | Строка 137: | ||
<blockquote style="width:85%;text-align:justify;font:normal 15px 'Times New Roman';color:#bc5501;border-radius:10px; padding:15px;margin:10px;box-shadow:0px 3px 4px #b67744;-webkit-box-shadow:0px 3px 4px #b67744;-moz-box-shadow:0px 3px 4px #b67744;background:#ffe4a2">« Парад в целом изменит образ мыслей многих зрителей. Они будут изумлены, но приятно изумлены, и даже очарованы, они научатся любить грацию новых движений, такую грацию, о которой они раньше даже и не подозревали. » <ref name="Сати-Ханон"/>{{rp|323}} | <blockquote style="width:85%;text-align:justify;font:normal 15px 'Times New Roman';color:#bc5501;border-radius:10px; padding:15px;margin:10px;box-shadow:0px 3px 4px #b67744;-webkit-box-shadow:0px 3px 4px #b67744;-moz-box-shadow:0px 3px 4px #b67744;background:#ffe4a2">« Парад в целом изменит образ мыслей многих зрителей. Они будут изумлены, но приятно изумлены, и даже очарованы, они научатся любить грацию новых движений, такую грацию, о которой они раньше даже и не подозревали. » <ref name="Сати-Ханон"/>{{rp|323}} | ||
<hr> | <hr> | ||
− | : | + | <font style="float:right;">— ''Гийом Аполлинер, <small>из манифеста «Новый дух»</small>''</font><br></blockquote> |
</center> | </center> | ||
Маленькая информация для сравнения: всего на полгода раньше [[ru.wp:Тристан Тцара|Тристан Тцара]] выпустил (видимо, на воздух) в нейтральном [[ru.wp:Цюрих|Цюрихе]] манифест движения [[ru.wp:Дадаизм|Дада]], — однако ''это'' событие прошло почти незамеченным. Где-то очень далеко, в захолустье (тихая немецкая [[ru.wp:Швейцария|Швейцария]]), на отшибе европейской, мировой (!) войны. Совсем другое дело – парижский сюрреализм, в са́мом центре Парижа! — такой близкий, такой зримый..., и главное: «более реальный, чем сама реальность».<br /> | Маленькая информация для сравнения: всего на полгода раньше [[ru.wp:Тристан Тцара|Тристан Тцара]] выпустил (видимо, на воздух) в нейтральном [[ru.wp:Цюрих|Цюрихе]] манифест движения [[ru.wp:Дадаизм|Дада]], — однако ''это'' событие прошло почти незамеченным. Где-то очень далеко, в захолустье (тихая немецкая [[ru.wp:Швейцария|Швейцария]]), на отшибе европейской, мировой (!) войны. Совсем другое дело – парижский сюрреализм, в са́мом центре Парижа! — такой близкий, такой зримый..., и главное: «более реальный, чем сама реальность».<br /> | ||
Строка 147: | Строка 147: | ||
<blockquote style="width:85%;text-align:justify;font:normal 15px 'Times New Roman';color:#bc5501;border-radius:10px; padding:15px;margin:10px;box-shadow:0px 3px 4px #b67744;-webkit-box-shadow:0px 3px 4px #b67744;-moz-box-shadow:0px 3px 4px #b67744;background:#ffe4a2">« [[ru.wp:Какофония|Антигармоничный]], психованный композитор пишущих машинок и трещоток, Эрик Сати ради своего удовольствия вымазал грязью репутацию «[[ru.wp:Русские сезоны|Русского Балета]]», устроив скандал <…>, в то время, когда талантливые музыканты смиренно ждут, чтобы их сыграли... А геометрический мазила и пачкун Пикассо вылез на передний план сцены, в то время как талантливые художники смиренно ждут, пока их выставят. » <ref name="Сати-Ханон"/>{{rp|325-326}} | <blockquote style="width:85%;text-align:justify;font:normal 15px 'Times New Roman';color:#bc5501;border-radius:10px; padding:15px;margin:10px;box-shadow:0px 3px 4px #b67744;-webkit-box-shadow:0px 3px 4px #b67744;-moz-box-shadow:0px 3px 4px #b67744;background:#ffe4a2">« [[ru.wp:Какофония|Антигармоничный]], психованный композитор пишущих машинок и трещоток, Эрик Сати ради своего удовольствия вымазал грязью репутацию «[[ru.wp:Русские сезоны|Русского Балета]]», устроив скандал <…>, в то время, когда талантливые музыканты смиренно ждут, чтобы их сыграли... А геометрический мазила и пачкун Пикассо вылез на передний план сцены, в то время как талантливые художники смиренно ждут, пока их выставят. » <ref name="Сати-Ханон"/>{{rp|325-326}} | ||
<hr> | <hr> | ||
− | : | + | <font style="float:right;">— ''( Лео Польдес, «La Grimasse», 19 мая 1917 )''</font><br></blockquote> |
</center> | </center> | ||
Между прочим, приведённая рецензия, почти недопустимая по тону, была написана вовсе не ''жёлтым'' журналистом, а вполне состоятельным и даже респектабельным критиком, владельцем картинной галереи живописи «Клуб де Фобур». Другие рецензии на премьеру «Парада» выглядели ничуть не лучше (и это очень мягко говоря)... В конце мая 1917 года Сати отправил одному из самых рьяных и патриотически возвышенных критиков своего балета пару открыток (вернее, открытых писем, я хотел сказать) оскорбительного содержания. В частности, в одной из них <small>(отвечая на хамский тон резензии)</small> он совершенно справедливо обозвал критика «задницей» (без музыки).<ref name="Сати-Ханон"></ref>{{rp|361}} Честно говоря, лично я не нахожу в этом эпитете ничего оскорбительного, тем более что [[ru.wp:псевдоним|псевдоним]] критика выглядел ничуть не лучше: «[[Жан Пуэг]]». Тем не менее, оный, не долго размышляя, подал в суд на композитора музыки — за ''публичное'' оскорбление (поскольку письма были открытые, и их «могла прочитать ''консьержка'' Пуэга»). На первый взгляд – пустяк, ничего страшного. Даже забавно. Однако, что в результате... 12 июля 1917 года военный трибунал приговорил Эрика Сати к восьми дням тюремного заключения и взысканию тысячи франков штрафа в пользу патриотической «задницы» по фамилии Пуэг. Дальше: апелляция, смягчение приговора, обращение к влиятельным заступникам (жирным буржуа и бюрократам), и затем только 15 марта 1918 года Сати получил «полировку» от приговора, на официальном языке это звучало как «отсрочка».<ref name="Сати-Ханон"></ref>{{rp|387}} — Что в сухом остатке? Некоторое умножение скандальной славы композитора «Парада», и почти год потерянного времени. За год не было сделано ни одного значительного сочинения. Разве только одна «[[Эрик Сати/Бюрократическая сонатина|Бюрократическая сонатина]]» для фортепиано, — произведение, вполне соответствующее состоянию и роду занятий своего автора в данный период времени..., и ещё — небольшое литературное эссе (слегка сюрреалистического тона) под названием «Исчезновения».<ref group="комм.">Эссе «исчезновения», пропитанное липким страхом и притом — тонким ехидством, очень тонким, — исподволь раскрывает сразу несколько тайн о внутренних механизмах, сделавших Сати как художника, прямого и опосредованного. Прочитать это [[ru.wp:эссе|эссе]] (если хочется) — пока ещё можно в книге «Воспоминания задним числом», которая тут светится едва ли не на каждой строчке, а больше вы от меня ничего не добьётесь ''(повтор)''.</ref><br /> | Между прочим, приведённая рецензия, почти недопустимая по тону, была написана вовсе не ''жёлтым'' журналистом, а вполне состоятельным и даже респектабельным критиком, владельцем картинной галереи живописи «Клуб де Фобур». Другие рецензии на премьеру «Парада» выглядели ничуть не лучше (и это очень мягко говоря)... В конце мая 1917 года Сати отправил одному из самых рьяных и патриотически возвышенных критиков своего балета пару открыток (вернее, открытых писем, я хотел сказать) оскорбительного содержания. В частности, в одной из них <small>(отвечая на хамский тон резензии)</small> он совершенно справедливо обозвал критика «задницей» (без музыки).<ref name="Сати-Ханон"></ref>{{rp|361}} Честно говоря, лично я не нахожу в этом эпитете ничего оскорбительного, тем более что [[ru.wp:псевдоним|псевдоним]] критика выглядел ничуть не лучше: «[[Жан Пуэг]]». Тем не менее, оный, не долго размышляя, подал в суд на композитора музыки — за ''публичное'' оскорбление (поскольку письма были открытые, и их «могла прочитать ''консьержка'' Пуэга»). На первый взгляд – пустяк, ничего страшного. Даже забавно. Однако, что в результате... 12 июля 1917 года военный трибунал приговорил Эрика Сати к восьми дням тюремного заключения и взысканию тысячи франков штрафа в пользу патриотической «задницы» по фамилии Пуэг. Дальше: апелляция, смягчение приговора, обращение к влиятельным заступникам (жирным буржуа и бюрократам), и затем только 15 марта 1918 года Сати получил «полировку» от приговора, на официальном языке это звучало как «отсрочка».<ref name="Сати-Ханон"></ref>{{rp|387}} — Что в сухом остатке? Некоторое умножение скандальной славы композитора «Парада», и почти год потерянного времени. За год не было сделано ни одного значительного сочинения. Разве только одна «[[Эрик Сати/Бюрократическая сонатина|Бюрократическая сонатина]]» для фортепиано, — произведение, вполне соответствующее состоянию и роду занятий своего автора в данный период времени..., и ещё — небольшое литературное эссе (слегка сюрреалистического тона) под названием «Исчезновения».<ref group="комм.">Эссе «исчезновения», пропитанное липким страхом и притом — тонким ехидством, очень тонким, — исподволь раскрывает сразу несколько тайн о внутренних механизмах, сделавших Сати как художника, прямого и опосредованного. Прочитать это [[ru.wp:эссе|эссе]] (если хочется) — пока ещё можно в книге «Воспоминания задним числом», которая тут светится едва ли не на каждой строчке, а больше вы от меня ничего не добьётесь ''(повтор)''.</ref><br /> | ||
Строка 158: | Строка 158: | ||
Не важно где. Самый чёрный труд мне не тошен, уверяю Вас. Посмотрите, как можно скорее: я на краю & не могу ждать. Искусство? Вот уже месяц & более, как я не могу написать ни одной ноты. У меня нет ни каких-либо мыслей, ни малейшего желания их иметь. » <ref name="Сати-Ханон"/>{{rp|394}} | Не важно где. Самый чёрный труд мне не тошен, уверяю Вас. Посмотрите, как можно скорее: я на краю & не могу ждать. Искусство? Вот уже месяц & более, как я не могу написать ни одной ноты. У меня нет ни каких-либо мыслей, ни малейшего желания их иметь. » <ref name="Сати-Ханон"/>{{rp|394}} | ||
<hr> | <hr> | ||
− | : | + | <font style="float:right;">— ''Эрик Сати, <small>из письма Валентине Гросс, 23 августа 1918</small>''</font><br></blockquote> |
</center> | </center> | ||
И снова [[ru.wp:Сократ|сократим]], — как любил говорить один мой друг, очень [[Альфонс Алле|старый друг]], который никогда не был моим другом. — Потому что... и так — уже ''с лишком'' много сказано...<ref name="АльфонсКоторогоНеБыло"></ref>{{rp|501}} И ещё... потому что нет на свете ни одного такого слова, которое нельзя было бы пропустить мимо ушей... или языка.<br /> | И снова [[ru.wp:Сократ|сократим]], — как любил говорить один мой друг, очень [[Альфонс Алле|старый друг]], который никогда не был моим другом. — Потому что... и так — уже ''с лишком'' много сказано...<ref name="АльфонсКоторогоНеБыло"></ref>{{rp|501}} И ещё... потому что нет на свете ни одного такого слова, которое нельзя было бы пропустить мимо ушей... или языка.<br /> | ||
Строка 178: | Строка 178: | ||
В искусстве не должно быть никакого поклонения и рабства. В каждом своём новом произведении я намеренно сбиваю с толку своих последователей: и по форме, и по сути. Это, пожалуй, единственное средство для артиста, если он желает избежать превращения в главу школы, так сказать, классного надзирателя. » <ref name="Сати-Ханон"/>{{rp|449}} | В искусстве не должно быть никакого поклонения и рабства. В каждом своём новом произведении я намеренно сбиваю с толку своих последователей: и по форме, и по сути. Это, пожалуй, единственное средство для артиста, если он желает избежать превращения в главу школы, так сказать, классного надзирателя. » <ref name="Сати-Ханон"/>{{rp|449}} | ||
<hr> | <hr> | ||
− | : | + | <font style="float:right;">— ''Эрик Сати, из статьи «Нет казарме!» <small>(«Le Coq», Paris, iuni 1920)</small>''</font><br></blockquote> |
</center> | </center> | ||
Тогда же, в марте 1920 состоялось первое ''крупное'' исполнение «[[Меблировочная музыка|Меблировочной музыки]]», в которой согласился участвовать также и [[ru.wp:Мийо, Дариюс|Дариюс Мийо]], один из самых близких учеников (всё-таки!) и последователей Сати. Правда, первое (очень скромное) исполнение состоялось годом ранее (это было в прежнюю эпоху, ещё во время войны), 5 апреля 1919 года в зале Уиген, во время концерта самого́ Сати (в перерыве [[ru.wp:премьера|премьерного]] концертного исполнения симфонической драмы «[[Эрик Сати/Сократ|Сократ]]»). В антракте некий молодой композитор (назовём его для порядку [[ru.wp:Онеггер, Артюр|Артюр Онеггер]]), читая по бумажке, представил слушателям ''«маленькие пьесы для меблировочной музыки, изобретённой Эриком Сати»'', сказав о них несколько вводных слов от имени автора.<ref name=" Кокто">{{книга|автор=[[Кокто, Жан|Жан Кокто]]|заглавие= «Чистый лист»|ссылка=|место=Paris| издательство= журнал «Paris-Midi» |год=апрель 1919|страницы=|}}</ref> Но теперь — целый ансамбль из пяти «настоящих» инструментов, (невиданная прежде роскошь!) рассаженных по разным углам зала, исполнил в антрактах пьесы [[ru.wp:Жакоб, Макс|Макса Жакоба]] две престранные «штуки», представлявшие собой бесконечное <big>&</big> бесконечно назойливое повторение одного пошлого мотивчика. К сожалению, ''и это'' изобретение Сати не принесло ему [[ru.wp:Лавр благородный|лаврового листа]], оставив его ещё одним далёким предтечей, — и только спустя сорок лет его странные выходки были по достоинству оценены [[ru.wp:Кейдж, Джон|Джоном Кейджем]] и первыми [[Этика в эстетике/Минимализм до минимализма|минималистами]], заняв своё ''место'' (опять!) на карте достижений в области искусства.<ref group="комм.">Чтобы не плодить скорбь, в этом месте только шепну два слова вместо пояснения (как всегда, излишнего). И вот они: поскольку такова территориально-стайная структура ценностей сознания [[ru.wp:приматы|приматов]].</ref><br /> | Тогда же, в марте 1920 состоялось первое ''крупное'' исполнение «[[Меблировочная музыка|Меблировочной музыки]]», в которой согласился участвовать также и [[ru.wp:Мийо, Дариюс|Дариюс Мийо]], один из самых близких учеников (всё-таки!) и последователей Сати. Правда, первое (очень скромное) исполнение состоялось годом ранее (это было в прежнюю эпоху, ещё во время войны), 5 апреля 1919 года в зале Уиген, во время концерта самого́ Сати (в перерыве [[ru.wp:премьера|премьерного]] концертного исполнения симфонической драмы «[[Эрик Сати/Сократ|Сократ]]»). В антракте некий молодой композитор (назовём его для порядку [[ru.wp:Онеггер, Артюр|Артюр Онеггер]]), читая по бумажке, представил слушателям ''«маленькие пьесы для меблировочной музыки, изобретённой Эриком Сати»'', сказав о них несколько вводных слов от имени автора.<ref name=" Кокто">{{книга|автор=[[Кокто, Жан|Жан Кокто]]|заглавие= «Чистый лист»|ссылка=|место=Paris| издательство= журнал «Paris-Midi» |год=апрель 1919|страницы=|}}</ref> Но теперь — целый ансамбль из пяти «настоящих» инструментов, (невиданная прежде роскошь!) рассаженных по разным углам зала, исполнил в антрактах пьесы [[ru.wp:Жакоб, Макс|Макса Жакоба]] две престранные «штуки», представлявшие собой бесконечное <big>&</big> бесконечно назойливое повторение одного пошлого мотивчика. К сожалению, ''и это'' изобретение Сати не принесло ему [[ru.wp:Лавр благородный|лаврового листа]], оставив его ещё одним далёким предтечей, — и только спустя сорок лет его странные выходки были по достоинству оценены [[ru.wp:Кейдж, Джон|Джоном Кейджем]] и первыми [[Этика в эстетике/Минимализм до минимализма|минималистами]], заняв своё ''место'' (опять!) на карте достижений в области искусства.<ref group="комм.">Чтобы не плодить скорбь, в этом месте только шепну два слова вместо пояснения (как всегда, излишнего). И вот они: поскольку такова территориально-стайная структура ценностей сознания [[ru.wp:приматы|приматов]].</ref><br /> | ||
Строка 228: | Строка 228: | ||
<blockquote style="width:85%;text-align:justify;font:normal 15px 'Times New Roman';color:#bc5501;border-radius:10px; padding:15px;margin:10px;box-shadow:0px 3px 4px #b67744;-webkit-box-shadow:0px 3px 4px #b67744;-moz-box-shadow:0px 3px 4px #b67744;background:#ffe4a2">« Откройте глаза! Это же просто [[ru.wp:Нормандия|нормандский]] нотариус, пригородный фармацевт, гражданин Сати из Совета [[Аркёй|Аркёя]], старый приятель [[Альфонс Алле|Альфонса Алле]] и кантор Розы и Креста. » <ref name="Ecrits">{{книга|автор=Erik Satie|заглавие=«Ecrits»|ссылка= |место=Paris |издательство=Editions Gerard Lebovici|год=1990|страницы=247-248|}}</ref> | <blockquote style="width:85%;text-align:justify;font:normal 15px 'Times New Roman';color:#bc5501;border-radius:10px; padding:15px;margin:10px;box-shadow:0px 3px 4px #b67744;-webkit-box-shadow:0px 3px 4px #b67744;-moz-box-shadow:0px 3px 4px #b67744;background:#ffe4a2">« Откройте глаза! Это же просто [[ru.wp:Нормандия|нормандский]] нотариус, пригородный фармацевт, гражданин Сати из Совета [[Аркёй|Аркёя]], старый приятель [[Альфонс Алле|Альфонса Алле]] и кантор Розы и Креста. » <ref name="Ecrits">{{книга|автор=Erik Satie|заглавие=«Ecrits»|ссылка= |место=Paris |издательство=Editions Gerard Lebovici|год=1990|страницы=247-248|}}</ref> | ||
<hr> | <hr> | ||
− | : | + | <font style="float:right;">— <small>''( [[Жорж Орик|George Auric]], «Les Nouvelles litteraires, artistiques et scientifiques», №88, 21 июня 1924 )''</small></font><br></blockquote> |
</center> | </center> | ||
Что же касается премьеры балета «[[Спектакль отменяется]]», то после неё вражеская пресса и вовсе отвязалась на всю «катушку». Чего стоил один [[Ролан-Манюэль]], господин Леви́ (тоже немало обязанный своему старому, старому учителю), который опубликовал статью с говорящим названием «Прощай, Сати!»<ref name="Сати-Ханон"></ref>{{rp|538}} Пожалуй, теперь в самую пору было <font color="SaddleBrown">'''«Je retire»'''</font>, но уже по чужому приглашению... В результате «Отменённый спектакль» выдержал несколько представлений, и уже к новому, 1925 году «Шведские балеты в Париже» в лице [[Рольф де Маре|Рольфа де Маре]] объявили о своём банкротстве и ликвидации. Сразу после премьеры Сати, уже совсем больной, тихо..., очень тихо (по-английски, чтобы не вспоминать о [[ru.wp:Шотландия|Шотландии]]) <font color="SaddleBrown">'''«Je retire»'''</font> в Аркёй. Однако долго он там уже находиться не смог. Пронизывающий холод и сырость парижской зимы завершили дело, начатое [[ru.wp:цирроз печени|циррозом печени]]. Ослабевший Сати заболел ещё [[ru.wp:бронхит|бронхитом]] и [[ru.wp:воспаление лёгких|воспалением лёгких]], одно поверх другого, и все трое — поверх него одного. Этот груз оказался уже непосильным.<br /> | Что же касается премьеры балета «[[Спектакль отменяется]]», то после неё вражеская пресса и вовсе отвязалась на всю «катушку». Чего стоил один [[Ролан-Манюэль]], господин Леви́ (тоже немало обязанный своему старому, старому учителю), который опубликовал статью с говорящим названием «Прощай, Сати!»<ref name="Сати-Ханон"></ref>{{rp|538}} Пожалуй, теперь в самую пору было <font color="SaddleBrown">'''«Je retire»'''</font>, но уже по чужому приглашению... В результате «Отменённый спектакль» выдержал несколько представлений, и уже к новому, 1925 году «Шведские балеты в Париже» в лице [[Рольф де Маре|Рольфа де Маре]] объявили о своём банкротстве и ликвидации. Сразу после премьеры Сати, уже совсем больной, тихо..., очень тихо (по-английски, чтобы не вспоминать о [[ru.wp:Шотландия|Шотландии]]) <font color="SaddleBrown">'''«Je retire»'''</font> в Аркёй. Однако долго он там уже находиться не смог. Пронизывающий холод и сырость парижской зимы завершили дело, начатое [[ru.wp:цирроз печени|циррозом печени]]. Ослабевший Сати заболел ещё [[ru.wp:бронхит|бронхитом]] и [[ru.wp:воспаление лёгких|воспалением лёгких]], одно поверх другого, и все трое — поверх него одного. Этот груз оказался уже непосильным.<br /> |
Версия 11:24, 23 июля 2014
Э р и к — С а т и — П е р в ы йErik — Satie — I-er [комм. 1](справка для неграмотных) Преждесловие
...И здесь я опять не нарушу данного себе слова.
« Что есть, то и без тебя есть..., а потому нет и смысла об этом разговаривать... А чего нет – так о том речь ещё впереди... И далеко – впереди... (а то и ещё дальше). » Конец жизни (1914—1925)
Краткое вступлениеРазумеется, я никогда не был готов утверждать, что «дважды два – четыре», шесть, тринадцать..., ну или какая-то другая, ничуть не менее импозантная цифра. Равным образом и поставленный в заголовке «конец» (имея в виду конец жизни, конечно, потому что, в конечном счёте, любая жизнь конечна, включая и вашу, мадам) не должен означать ничего иного, кроме последней части... отчасти статьи и жизни. Или, говоря словами моего старинного друга, очередное «Je retire» — и как всегда, прочь отсюда, за пределами которого происходит уже нечто иное, совершенно скрытое от глаз всех тех, кто остался здесь. Вот почему сегодня я имею шикарный повод, (и не более того!) разом нарушив все традиции разума, сказать несколько слов о том, что́ люди предпочитают не знать ... или забывать, повинуясь вечному голосу своего субстрата. Внутреннего субстрата, я хотел — сказать. Заутробного. Увы, даже глубоко отдельный человек, Высокий Инвалид (по моей классификации) всё-таки не волен освободиться вполне от окружающего его человеческого ландшафта. Так или иначе, он будет продолжать таскать повсюду за собой остатки, обрывки своего коллективного сознания и почти такого же — тела. Тем более не волен был освободиться Эрик Сати, который никогда и не пытался ставить перед собой такой задачи. Или пытался, ставить..., но не перед собой. Прежде всего потому..., (и не только потому) 1914 год стал для него очень тяжкой чертой, ещё раз поделившей остаток его жизни на части. Пожалуй, можно сказать так: этот год стал для него таким же тяжким, как для всей Европы, и даже ещё тяжелее. Начало Мировой войны (тогда она ещё не была Первой, но только «единственной») резко оборвало долгожданное и запоздалое движение наверх, к известности и успеху, которое только-только наметилось в последние три года. Потому что... (хотел я сказать) совсем неспроста его рука всего год назад несколько раз вывела под своим надгробным бюстом странные на первый взгляд слова́: «я пришёл в этот мир слишком молодым в слишком старые времена». Но так было..., со всех сторон. — Заблудившийся предтеча, почти пятидесятилетний «молодой композитор»... И только теперь, маленькими шажками — слишком старое время понемногу на́чало догонять своего отщепенца, слишком сильно забежавшего вперёд. Смешно сказать, — но ещё смешнее промолчать. Не так ли? Однако постараюсь выглядеть немного конкретнее, как это у вас якобы принято. Одну минутку, сейчас покажу (пальцем). Итак, если говорить по порядку..., то первая половина 1914 года (это было ещё до начала войны, если кто не помнит) выдалась почти прекрасной (как всегда, или даже хуже). В начале февраля недавно законченная сочинением пьеса Сати «Ловушка Медузы» (с музыкой того же господина)[комм. 6] «выдержала» целое одно представление (премьеру, не иначе) в домашнем театре одного из учеников и поклонников Сати, будущего композитора и критика Ролана-Манюэля. В пьесе играли все родственники, начиная от родителей и брата, и кончая невестой, — сам автор пьесы исполнял роль человека-оркестра (на рояле, о чём речь будет идти особо), а роль публики взяли на себя немногие приглашённые, близкие знакомые семьи Леви – из числа парижской богемы, среди которых оказалась художница Валентина Гросс: лучшее человеческое приобретение Сати за добрый десяток лет... Узкой публике пьеса широко понравилась, чтобы не говорить лишних слов. И ради того же, скажем просто: здесь Сати снова оказался «предтечей» — впервые представив нечто вроде театра абсурда или сюрреалистической пьесы, — за 10-20 или даже 40 лет до появления оных на подмостках (театра, наверное).[2]
Не прошло и полумесяца, как Сати получил едва ли не первый свой заказ на музыкальное произведение: настоящий, шикарный, респектабельный, на целые три тысячи (3000) франков. Подобного шика Сати не видал ещё ни разу в жизни. Только подумать! — три тысячи франков, самых настоящих франков..., — за сущую ерунду, пустяк, каллиграфический сборник крошечных пьес для фортепиано под названием «Спорт и развлечения» (и каждая из них ещё с иллюстрациями какого-то незнакомого художника). Однако... этот заказ (почти инкогнито) принесла ему Валентина. Валентина Гросс. Правда, незадолго до Сати от этого невообразимого заказа отказался — Стравинский, «настоящий, успешный композитор», (совсем не то что Сати! — прости господи) который не страдал от недостатка заказов и мог себе позволить – не только выбирать, но и отказываться. Но даже эта досадная мелочь нисколько не портила триумфа. Три тысячи франков. И всего месяц-полтора работы. Одно слово — шик! Браво, Валентина! Такого ещё не видывал свет! — слишком старый для такого молодого..., слишком молодого «композитора музыки».[комм. 9] На вырученные деньги (гонорар, какое непривычное слово!) Сати, кажется, впервые за двадцать лет купил себе костюм, настоящий, так что даже смог посетить салон княгини Полиньяк, а также и её саму. Раньше от светских раутов приходилось отказываться, исключительно (или почти) только из-за дыр в штанах.[2] «...Клод всё толстел, бедняга, грузнел шеей, туловищем, задницей и ужасно маялся: то ли от болезней, то ли от безделия, сразу не поймёшь – от чего больше. Он стал совсем злым, нервным, дёрганым, чуть что – мгновенно срывался на крик и был во гневе ужасен, как испанский бык в образе Зевса... или наоборот. Шея и холка мгновенно багровела, глаза стекленели, а лицо покрывалось какими-то лиловыми труповатыми пятнами. Особенно было неприятно, что причина вспышки его раздражения могла быть совершенно любой, но чаще всего – даже вовсе безо всякой причины. » [2] Но, положа руку на сердце, всё это были круглые... мелочи. По сравнению с тем, что начало удаваться, понемногу. Впервые в жизни... Концерты. Заказы. Знакомства. Признание. Связи. Среда (страшно сказать, почти профессиональная). Всего этого раньше у Сати не было. А теперь как-будто на́чало появляться, потихоньку.
В конце концов, не каждое же слово в строку. Некоторые — и в столбик, если понимаете. « Понимаете, у Вас совсем иной авторитет, нежели мой, если он у меня вообще был..., или есть. И по той же причине мне решительно невозможно обращаться к Дебюсси: он не может это сделать, по чистой нервозности. Понимаете, он имеет нервозность ужасно нервическую, осмелюсь сказать; & совсем не может руководить своими нервами, которые настолько чувствительны & до такой степени нервны, что его нервозность доходит до невралгически нервной неврастении. » [2]
К октябрю стало немного легче. С началом осени знакомые понемногу возвращались обратно в опустевший Париж, — приехала с юга и спасительная Валентина Гросс. И почти сразу же, первым делом она сообщила Сати, что с ним хотел бы познакомиться некий молодой человек, (не слишком молодой) но «зато» его поклонник, имеющий кое-какие театральные связи. Фамилия этого человека была Жан. Вернее, Жан Кокто, — я хотел сказать. Конечно, не миллионер, но человек — куда более состоятельный, чем Сати. Для начала (кроме громадной массы слов) от него последовал маленький заказ, — нет, скорее просто: прожект, мертворождённый. Как оказалось, Кокто как-то собирался поставить эксцентричный спектакль, «Сон в летнюю ночь» — причём, не где-нибудь, а в цирке.[2] А вместо вальяжного композитора Мендельссона благородной публике должен был предстать эпатажный Сати, в бороде и очках на босу ногу. — Так словно бы из ниоткуда появились почти хамские почти «Пять гримас к Сну в летнюю ночь». Крошечные, как-будто бы вырубленные, а затем ещё и обрубленные топором пьески для оркестра. «Сон в летнюю ночь» не состоялся, но «зато» ... и Париж постепенно начал оттаивать после полутора лет мобилизационного сна. В законе о военном положении одна за другой стали появляться маленькие дырочки, щёлочки и трещинки. Теперь в них нужно было исхитриться протиснуться, или даже пролезть (дело техники). Для начала разрешили (сугубо развлекательные!) цирковые представления. Затем, ещё и благотворительные спектакли — в пользу раненых фронтовиков. Дело хорошее, на первый взгляд: и даже правящие братья-республиканцы были как-будто не против
Эпатаж и скандал на фоне войны и омертвения музыкальной жизни Парижа – вот что сейчас требовалось..., и Дягилев вполне сознательно вёл дело именно к такому результату. Здесь не могло быть мелочей, в ход пошли все средства: известные и неизвестные. Вызывающая музыка Сати, технические шумы Кокто, хамские декорации и костюмы Пикассо, цирковая хореография Мясина, заранее распускаемые в Париже слухи (на это Дягилев был крупный мастер) о шикарной оплеухе общественному вкусу, и всё это – должно было случиться... в имперских интерьерах театра «Шатле». Пожалуй, последнюю каплю бензина в костёр будущего скандала добавил (раненый в голову) Аполлинер, только что выпущенный из госпиталя. С перебинтованным лбом (всё же, не будем забывать: в данном случае имел место благотворительный спектакль в пользу раненых, и даже дважды раненых) он наскоро сочинил эпатажный манифест под названием «Новый дух», нечто вроде театральной программы к прорывному произведению искусства. Сразу нескольких искусств. « Парад в целом изменит образ мыслей многих зрителей. Они будут изумлены, но приятно изумлены, и даже очарованы, они научатся любить грацию новых движений, такую грацию, о которой они раньше даже и не подозревали. » [2] Маленькая информация для сравнения: всего на полгода раньше Тристан Тцара выпустил (видимо, на воздух) в нейтральном Цюрихе манифест движения Дада, — однако это событие прошло почти незамеченным. Где-то очень далеко, в захолустье (тихая немецкая Швейцария), на отшибе европейской, мировой (!) войны. Совсем другое дело – парижский сюрреализм, в са́мом центре Парижа! — такой близкий, такой зримый..., и главное: «более реальный, чем сама реальность». « Антигармоничный, психованный композитор пишущих машинок и трещоток, Эрик Сати ради своего удовольствия вымазал грязью репутацию «Русского Балета», устроив скандал <…>, в то время, когда талантливые музыканты смиренно ждут, чтобы их сыграли... А геометрический мазила и пачкун Пикассо вылез на передний план сцены, в то время как талантливые художники смиренно ждут, пока их выставят. » [2] Между прочим, приведённая рецензия, почти недопустимая по тону, была написана вовсе не жёлтым журналистом, а вполне состоятельным и даже респектабельным критиком, владельцем картинной галереи живописи «Клуб де Фобур». Другие рецензии на премьеру «Парада» выглядели ничуть не лучше (и это очень мягко говоря)... В конце мая 1917 года Сати отправил одному из самых рьяных и патриотически возвышенных критиков своего балета пару открыток (вернее, открытых писем, я хотел сказать) оскорбительного содержания. В частности, в одной из них (отвечая на хамский тон резензии) он совершенно справедливо обозвал критика «задницей» (без музыки).[2] Честно говоря, лично я не нахожу в этом эпитете ничего оскорбительного, тем более что псевдоним критика выглядел ничуть не лучше: «Жан Пуэг». Тем не менее, оный, не долго размышляя, подал в суд на композитора музыки — за публичное оскорбление (поскольку письма были открытые, и их «могла прочитать консьержка Пуэга»). На первый взгляд – пустяк, ничего страшного. Даже забавно. Однако, что в результате... 12 июля 1917 года военный трибунал приговорил Эрика Сати к восьми дням тюремного заключения и взысканию тысячи франков штрафа в пользу патриотической «задницы» по фамилии Пуэг. Дальше: апелляция, смягчение приговора, обращение к влиятельным заступникам (жирным буржуа и бюрократам), и затем только 15 марта 1918 года Сати получил «полировку» от приговора, на официальном языке это звучало как «отсрочка».[2] — Что в сухом остатке? Некоторое умножение скандальной славы композитора «Парада», и почти год потерянного времени. За год не было сделано ни одного значительного сочинения. Разве только одна «Бюрократическая сонатина» для фортепиано, — произведение, вполне соответствующее состоянию и роду занятий своего автора в данный период времени..., и ещё — небольшое литературное эссе (слегка сюрреалистического тона) под названием «Исчезновения».[комм. 15] И ещё одно изобретение Сати, опередившее его «слишком старые времена» ещё на полвека — пока оставалось лежать без малейшего движения. Речь (снова) идёт о принципиально новом жанре музыкального искусства, основанном на конвейерном (индустриальном) принципе производства & воспроизводства звуков. Первые наброски и замыслы относились ещё к 1914 году, однако до реализации проекта дело дошло только к весне 1918 года, когда Сати удалось убедить модный дом Бонгар оформить свои публичные интерьеры при помощи «меблировочной музыки». Однако, из очередной (не)скромной затеи снова ничего не выгорело. На этот раз в модные дела вмешались собственной персоной — боши, то есть, немцы (к вопросу о различиях между от-кутюром и пред-а-парте). Весной 1918 года прусаки какими-то неправдами притащили к Парижу, неподалеку от которого проходила линия фронта, специальную дальнобойную тридцатиметровую пушку (под именем «большая Берта»), которая начала обстреливать Париж в будничном ежедневном режиме. Каждые пятнадцать минут, как часы — раздавался очередной выстрел. Снаряды рвались на Елисейских полях, у президентского дворца... и вообще всюду. Республиканское правительство спешно собралось и переехало в Бордо. Туда же, само собой, последовал и модный дом Бонгар. К лету Париж совсем опустел, стократ хуже прежнего. И мало того, что опять не состоялась меблировочная музыка, но для Сати пустой город означал — ещё один личный кризис. Голод и нищету, совсем как в 1915 году. Или даже хуже, потому что — так уже было. В отчаянии, Сати пытается хоть как-то, хоть где-то наскрести денег, чтобы дотянуть до осени... « Дорогая Валентина. Я очень страдаю. Мне кажется, что я проклят. Эта жизнь «попрошайки» мне отвратительна. Я ищу & хочу найти место – служащего, какого-нибудь мельчайшего, какой только возможен. И снова сократим, — как любил говорить один мой друг, очень старый друг, который никогда не был моим другом. — Потому что... и так — уже с лишком много сказано...[4] И ещё... потому что нет на свете ни одного такого слова, которое нельзя было бы пропустить мимо ушей... или языка.
Быстрое наступление армий союзников в октябре-ноябре 1919 года опрокинуло немцев на спину и положило конец затянувшейся бойне (опечатка, следует читать: «войне»). Очень скоро в Париж вернулись деньги, шум и искусство. Теперь всего стало много, и даже слишком много. Однако не хватило главного: пять важнейших лет было совершенно потеряно. От них остался только один «Парад». Всего один маленький скандальный Парад во время большой и бездарной войны. Не слишком много. Не слишком мало. Но именно он дал Сати славу, — среди них. Среди тех людей, которые упорно не желали его признавать. И до сих пор не желают. Смешно повторить.[комм. 16] И тем не менее, повторю: до сих пор не желают. « Прошу иметь в виду, раз и навсегда: не существует никакой школы Сати. Так называемый «Сатизм» просто не смог бы существовать. Именно во мне он нашёл бы своего первейшего и непримиримого врага. В искусстве не должно быть никакого поклонения и рабства. В каждом своём новом произведении я намеренно сбиваю с толку своих последователей: и по форме, и по сути. Это, пожалуй, единственное средство для артиста, если он желает избежать превращения в главу школы, так сказать, классного надзирателя. » [2] Тогда же, в марте 1920 состоялось первое крупное исполнение «Меблировочной музыки», в которой согласился участвовать также и Дариюс Мийо, один из самых близких учеников (всё-таки!) и последователей Сати. Правда, первое (очень скромное) исполнение состоялось годом ранее (это было в прежнюю эпоху, ещё во время войны), 5 апреля 1919 года в зале Уиген, во время концерта самого́ Сати (в перерыве премьерного концертного исполнения симфонической драмы «Сократ»). В антракте некий молодой композитор (назовём его для порядку Артюр Онеггер), читая по бумажке, представил слушателям «маленькие пьесы для меблировочной музыки, изобретённой Эриком Сати», сказав о них несколько вводных слов от имени автора.[11] Но теперь — целый ансамбль из пяти «настоящих» инструментов, (невиданная прежде роскошь!) рассаженных по разным углам зала, исполнил в антрактах пьесы Макса Жакоба две престранные «штуки», представлявшие собой бесконечное & бесконечно назойливое повторение одного пошлого мотивчика. К сожалению, и это изобретение Сати не принесло ему лаврового листа, оставив его ещё одним далёким предтечей, — и только спустя сорок лет его странные выходки были по достоинству оценены Джоном Кейджем и первыми минималистами, заняв своё место (опять!) на карте достижений в области искусства.[комм. 18]
Тихим шагом, двигаемся дальше. Четыре года, — есть такое слово. Четыре года. Это ему, Эрику Сати оставалось всего четыре года жизни. Крайне неприятное знание, если уметь понимать... или хотя бы смотреть вперёд. Именно потому — говоря о них, об этих оставшихся четырёх годах, я не устану кланяться как китайский болванчик и раздавать благодарности. Всем... Всем, кто их не заслужил, — вот что я хотел сказать. И первым рекордом на этом пути стал 1921 год, когда не было написано (и подписано) практически ничего..., кроме, разве что, билета члена коммунистической партии Франции... Чудное творческое наследие. Да. И тем не менее, оно было. После распада Коминтерна на социалистическую и коммунистическую фракции, Сати без раздумий примкнул к левой. Сáмой левой, — разумеется. С тех пор он называл себя: «Эрик Сати из советского Аркёя». Настоящий коммунист, несомненно... За свою долгую жизнь я видал ещё и не таких коммунистов, чтобы не сказать более определённо.[комм. 19] Да и сам, пожалуй, ничуть не отстал от Эрика, по части этакого «коммунизма». С лёгким, так сказать, анархическим уклоном. Очень лёгким... и даже левым лёгким, чтобы не промахнуться. В отличие от Сати, который, увы, был гораздо более тяжёлым, уже в это время, и склонялся в сторону печени, с каждым годом — всё ниже. И переломным для него стал... как раз 1921 год, а говоря точнее — его грань, 31 декабря. Потому что с 1-го января 1922 года Сати стал уже другим, совсем другим. Больным, старым и умирающим человеком, который с трудом находил прежние силы ... против самого себя и прочих людей.
И только начиная с 1923 года лёд затрещал и понемногу тронулся. Очень понемногу. Сначала появилась кое-какая Меблировочная музыка, две-три мелочи, заказанные американцами с лёгкой руки Мийо (исполнена не была, но зато оплачена — достаточно щедро), крошечный вокальный цикл «Фигляры» (Ludions) и ещё ... какой-то странный дивертисмент — для светского приёма графа де Бомона. Пожалуй, этот дивертисмент не стоил бы упоминания, если бы не его заказчик. Граф де Бомон. Только ради него, пожалуй, и стоило сказать: да, дивертисмент. Потому что он — был. Пора кончать слова, не так ли? Последний год Сати принёс больше, чем предыдущие пять, вместе взятые... И опять здесь вынужденно появляется это подлое слово — заказ. Контракт. Гонорар. Как его ни назови, а всё — ничем не лучше доски, стиральной. А затем — ещё имена, появляются. Граф де Бомон. И Рольф де Маре. Эти двое (своим участием, вниманием и деньгами, достаточно скромными, и не более того) оказали для окончания этой статьи неоценимую услугу. Причём, оба ради того — разорились. Первый — частично, а второй — полностью. Приятно себе представить этот дуэт, втроём, — как любил повторять Сати, впрочем, совсем по другому поводу.
Однако все балетные и режиссёрские выходки & находки далеко превзошёл дадаистский кинофильм «Антракт» тогда только начинающего режиссёра Рене Клера, в котором (между прочим и между прочими) снялся сам Сати (в кратком эпизоде пролога). Однако наибольшим его достижением стало, конечно, не это... Специально для музыкального сопровождения немой киноленты Сати написал особенным образом организованную партитуру (для небольшого оркестра или большого ансамбля), в которой необычайно остроумно применил свои открытия в области «меблировочной музыки». Используя принцип повторяемости отдельных звуковых ячеек и тематических фраз, Сати предоставил возможность дирижёру (прямо в момент исполнения) длить музыкальный отрезок ровно столько времени, сколько было нужно для сопровождения конкретной сцены или отрывка фильма, а затем переходить — к следующему повторному эпизоду. Эта партитура, написанная глубоко больным человеком, который уже не мог нормально есть и с трудом передвигался, превозмогая боли, тем не менее, не несёт на себе ни малейшего отпечатка болезни. Ещё один прорыв, пускай даже и местного значения. И ещё одна предтеча, — не более того. « Откройте глаза! Это же просто нормандский нотариус, пригородный фармацевт, гражданин Сати из Совета Аркёя, старый приятель Альфонса Алле и кантор Розы и Креста. » [14] Что же касается премьеры балета «Спектакль отменяется», то после неё вражеская пресса и вовсе отвязалась на всю «катушку». Чего стоил один Ролан-Манюэль, господин Леви́ (тоже немало обязанный своему старому, старому учителю), который опубликовал статью с говорящим названием «Прощай, Сати!»[2] Пожалуй, теперь в самую пору было «Je retire», но уже по чужому приглашению... В результате «Отменённый спектакль» выдержал несколько представлений, и уже к новому, 1925 году «Шведские балеты в Париже» в лице Рольфа де Маре объявили о своём банкротстве и ликвидации. Сразу после премьеры Сати, уже совсем больной, тихо..., очень тихо (по-английски, чтобы не вспоминать о Шотландии) «Je retire» в Аркёй. Однако долго он там уже находиться не смог. Пронизывающий холод и сырость парижской зимы завершили дело, начатое циррозом печени. Ослабевший Сати заболел ещё бронхитом и воспалением лёгких, одно поверх другого, и все трое — поверх него одного. Этот груз оказался уже непосильным.
В начале января друзья, поздно спохватившись, вывезли совсем ослабевшего мэтра в Париж. Несколько дней, (и каких ужасных дней!) — почти неделю кошмаров Сати провёл в «Гранд Отеле» с окнами видом на «Гранд Опера». Затем заботу о нём взял на себя граф де Бомон, опять этот граф. Он снял палату, целую палату, комнату номер 4 в павильоне Гейне парижского госпиталя Сен-Жозеф. Это было очень поэтично. Здесь Эрик Сати, слабея с каждым днём, провёл ещё сто тридцать два дня. За это время его успели посетить почти все..., кому он позволил. Вокруг были художники и женщины. Наконец-то, получилось как он любил: прекрасная картина, прекрасное общество, прекрасное Ничто... после всего! Константин Бранкузи приносил ему собственноручно сваренный бульон, Жорж Брак кормил с ложечки, Пабло Пикассо и Лео Сюрваж меняли мокрые простыни... Валентина Гюго носила пачки носовых платков... для последних соплей мэтра.
1914-1924 (список)
Комментарии
Источники
Привхожддение0. Эрик Сати. Список сочинений почти полный. Предуведомление.1. Эрик Сати. Список сочинений почти полный. Часть первая (1884—1899)2. Эрик Сати. Список сочинений почти полный. Часть вторая (1900—1913)
Внешние материалы
« styled by PersonatoR » |