Жиль де Рэ - маршал Синяя Борода/Глава 6 Оправдание через пятьсот лет?

Версия 03:40, 10 декабря 2015

Неудавшаяся аппеляция

Прежан де Коэтиви. - Пьер-Франсуа-Леонар Фонтен и Фредерик Непвё «Романтическое изображение адмирала де Коэтиви». - Бюст. - Начало XIX в. - Версаль, Франция

Вернемся, читатель к попыткам пересмотра процесса 1440 года. Как мы уже помним с вами, многочисленный клан Лавалей, а также брат и жена барона де Рэ не сделали ни единой попытки прийти на помощь главе семьи. Они не появились в Нанте, не пытались никоим образом отстоять его права перед королем, и ни единым словом не опротестовали уже вынесенное решение.

Первую по времени попытку действительно подвергнуть сомнению проведенное следствие и оспорить в королевском суде приговор как несправедливый, относится к 1443 году. Как мы помним, этой задачей озаботился адмирал Прежан де Коэтиви, зять нашего барона. По сути дела, адмирала волновало не доброе имя Жиля де Рэ и не честь семьи Лавалей, но – куда более прозаично – земли, проданные нашим героем, и конфискованные у него в результате следствия и суда. Посему, начиная своей демарш, три года спустя после смерти Жиля, Коэтиви призвал на помощь сорок адвокатов, ученых клириков, и прочего, столь же искушенного в крючкотворстве люда, желая в качестве первого шага оспорить законность продаж, совершенных маршалом после 1435 года. Резон в этом был; как мы помним, сделки эти заключались в прямое нарушение королевского постановления, запрещавшего барону де Рэ и далее грабить самого себя и своих наследников. Не остановившись на этом, Коэтиви попытался подвергнуть сомнению сам приговор, вынесенный барону, мотивируя это тем, что суд отклонил протесты обвиняемого, и «обрек его на позорную смерть». Ответственность за случившееся благоразумно возлагалась на епископа Малеструа (к тому времени уже покойного). В качестве ответчиков были вызваны герцог Франциск I Бретонский (годом ранее наследовавший умершему отцу) и сенешаль Ренна Пьер де л’Опиталь. Момент был выбран достаточно удачный. Молодой герцог Франциск, самим ходом войны вынужденный искать сближения с французской короной, представлялся достаточно уступчивым, Коэтиви был королевским фаворитом, пользовавшимся полным доверием своего сюзерена, имея к тому же прочные связи с Парламентом и добрые отношения с герцогом анжуйским – Рене, сыном королевы Иоланды. Адмирала поддерживал клан Лавалей, в особенности желал пересмотра дела Ги XIV де Лаваль, кузен нашего героя, к слову, женатый на родной сестре герцога бретонского – Изабелле. Казалось, все благоприятствовало будущему оправданию. Поспешив развить успех, адмирал принялся хлопотать перед бретонцем о передаче ему баронства де Рэ. Эта просьба также была удовлетворена, более того, герцог Франциск приказал своему войску отойти прочь, освободив ключевые крепости.

Король дал приказ провести негласное расследование, благо, многие свидетели громкого процесса были еще живы, и прекрасно помнили случившееся. Королевское постановление датируется 22 апреля 1443. Но по всей вероятности, результаты оказались столь обескураживающими, что во избежание дальнейшего разрастания скандала, дело было решено прекратить. Документы комиссии, занимавшейся расследованием исчезли их архивов. Чтобы как-то утешить адмирала, его протеже – Бриквиллю – за участие в похищениях и убийствах детей было даровано королевское помилование, адмиралу столь же ненавязчивым образом дали понять, что отныне разговор может идти лишь о земельных спорах. Коротко говоря, дело постепенно улаживалось, и прервалось единственно со смертью истца в 1450 году.

Андре де Лаваль-Лоеак, новый супруг Марии де Рэ, единственной дочери нашего героя, поспешил принести вассальную присягу за баронство де Рэ новому бретонскому герцогу – Пьеру II. Эстафету тяжбы за имущество покойного барона принял его младший брат. Добиваясь аннулирования сделок о продаже земель, которые, как мы помним, во множестве заключал Жиль, он сделал довольно неуклюжую попытку объявить старшего брата сумасшедшим. По версии Рене, Жиль не отдавал себе отчета в том, что подписывает, и какими могут быть последствия, более того, покупатели и кредиторы, прекрасно отдавая себя отчет в недееспособности клиента, насмехались у него за спиной, лишая беспомощного человека последних крох. Адвокаты ответчиков не преминули дать достойный отпор, вполне здраво заметив, что эта недееспособная личность заседала в королевском совете, водила в бой вооруженные отряды, и наконец, самим Жаном V была назначена управителем герцогства от имени сюзерена. Надо сказать, что к негодованию истца, дополнительные притязания на баронство Рэ предъявили наследники уже покойного мужа Марии адмирала де Коэтиви. Бесконечный процесс тянулся до 1471 года, и вынесенное судом решение для младшего было весьма неприятным. Спорное владение предлагалось разделить пополам. Рене де ла Сюз умер 30 октября 1473 года, но бесконечную тяжбу, опять же, от имени своей супруги, продолжил его зять – Франсуа де Шовиньи. Однако, и эта попытка закончилась ничем, в 1478 году Парламент подтвердил свое первоначальное решение, и наследство Жанны Шабо так и осталось разделенным пополам.

Обнаружение и публикация материалов Процесса

Рене де Мольд ла Клавьер - историк, обнаруживший материалы процесса. - Неизвестный фотограф «Титульный портрет Мари-Альфонса-Рене де Мольда ла Клавьера». - М.-А.-Р. де Мольд ла Клавьер «Женщины Ренессанса». - Титульный портрет к английскому изданию. - 1901 г. - Нью-Йорк, США.

Как мы с вами уже знаем, род сеньоров де Рэ окончательно угас после смерти внука Рене – Андре де Шовиньи. Беспутная жизнь и позорная смерть Жиля де Рэ постепенно сгладились из памяти последующих поколений. Оставалась жить легенда, имеющая мало общего с реальными фактами, да юристы в течение двух последующих веков зачастую включали в сборники знаменитых процессов дело Жиля. Но – и тут стоит оговориться, речь шла о сильно урезанной и приглаженной версии светского процесса; кровавые и жестокие подробности детоубийств, как оскорбительные для тогдашнего вкуса, с неизменностью при этом опускались. Окончательно дело Жиля де Рэ было забыто во времена Великой Французской Революции. Умами современников завладели куда более значительные и близкие по времени события. Никому более не нужные документы осели в архиве департамента Атлантическая Луара, где обретаются и поныне. К счастью, до нас дошел оригинал; кроме него известно еще некоторое количество списков, дополняющих друг друга.

Вновь забытое дело маршала Франции всплыло в памяти потомков в 1876 году, когда в тихую супрефектуру округа Ле Сабль д’Олонн (Вандея) в качестве нового начальника был назначен честолюбивый и очень любознательный выпускник Национальной Школы Хартий с претенциозным именем Мари-Альфонс-Рене де Мольд ла Клавьер. Позднее он напишет несколько сочинений по истории, не потерявших своего значения до настоящего времени, однако, прежде всего в памяти потомков он останется как человек, обнаруживший протоколы процесса над маршалом де Рэ. Загоревшись идеей разыскать в архивах следы знаменитого преступника, оставившего «в тихой истории [этого края]… неизгладимый след», Ла Клавьер со всей пылкостью своих 28 лет, в полной мере вооруженный педантичными способами анализа, характерными для своего века, погрузился в архивную пыль, откуда выудил на свет божий сохранившуюся документацию обоих процессов, а также совершенно неизученные в те времена документы: мемуар наследников, записи легистов Франциска II, составленные для процесса реабилитации (как мы помним, так никогда и не состоявшегося) и еще несколько бумаг. По воспоминаниям самого ла Клавьера, первоначальное ощущение торжества и гордости собой едва он погрузился в чтение найденных бумаг, сменилось отвращением и можно сказать, ужасом. Эти чувства в полной мере испытали почтенные исследователи из местного «Комитета исторических изысканий», наотрез отказавшиеся отдавать в печать найденные материалы, несмотря на всю их несомненную историческую ценность. Для образованного, уравновешенного, с детства воспитанного в правилах пуританской морали человека ХIX столетия подобное потрясение было слишком жестоким! Впрочем, стоит дать слово самому первооткрывателю:

Аббат Эжен Боссар, первый издатель материалов Процесса. - Шарль Кубар «Каноник Эжен Боссар, основатель и глава Лицея Св. Марии де Шоле, историк Вандеи, 1853-1905». - Иллюстрация к изданию. - 1888 г. - Шоле, Вандея (Франция).

Я поставил себе задачей во что бы то ни стало разыскать эти документы, и едва лишь они оказались у меня в руках, был настолько убежден, что они представляет собой непреходящий интерес для освещения истории нашего края, что без всяких колебаний предложил Комитету исторических изысканий и господину Министру Народного Просвещения сделать их частью издания «Неопубликованных ранее документов по истории Франции». К моему предложению отнеслись с приязнью, которая после прочтения таковых сменилась подлинным шоком. Латиноязычные материалы следствия, предпринятого по приказу епископа Нантского явили нашему взору описания чудовищных преступлений, и несмотря на то, что окончательный приговор подвел под ними черту, согласную с требованиями правосудия, рассказ этот, во всей своей простоте и безыскусности, произвел столь угнетающее действие на умы членов комитета, изначально к тому благожелательных, и оставил в них столь глубокий след, что я сам в конце концов ужаснулся своей находке, и документы эти немедленно вернулись на свое место в старательно запечатанную картонную коробку.

Впрочем, это второе забвение было уже недолгим. Девятью годами спустя документы, найденные Рене Ла Клавьером все же увидели свет в качестве приложения к первой в истории полной биографии Жиля де Рэ, принадлежавшей перу аббата Эжена Боссара. Надо сказать, что от о. Боссара потребовалось определенное мужество, чтобы опубликовать скандальные для тех времен подробности процесса – хотя и в их подлинном звучании – на латинском и среднефранцузском языках, малопонятных для общей массы читателей. Публикация немедленно вызвала к себе острый интерес не только исследователей-медиевистов, но и широкого круга образованных людей того времени, и раз начавшись, интерес к личности маршала де Рэ не угасает и доныне. Впрочем, перевода материалов обоих процессов на современный французский язык пришлось ждать еще 48 лет, когда его наконец выполнили Жорж Батай (среднефранцузский) и Пьер Клозовски (латынь), и совместная их работа вышла из печати в 1974 году под именем «Процесс Жиля де Рэ». Размах изысканий привел к тому, что из архивной пыли один за другим стали появляться документы, проливающие новый свет на жизнь маршала де Рэ и его эпоху – сообщения хроник, судебные и церковные записи, материалы многочисленных купчих грамот и т.д.

Несоколько необходимых замечаний методологического характера

Азы критики текста 1: правила пересмотра теории и логические ошибки, которых следует избегать

Первые сомнения в виновности маршала де Рэ стали высказываться в 1902 году, когда пионером движения в защиту доброго имени маршала де Рэ выступил профессионаьльный археолог и специалист по французской истории Саломон Рейнах. О содержании его теории мы поговорим чуть позднее, а пока остановимся на нескольких важных моментах.

Удивляться нечему, именно в это время на всю Европу прогремел процесс капитана Альфреда Дрейфуса, вначале с помощью подложных документов обвиненного в шпионаже, а затем не менее скандальным образом оправданного. Знаменитый памфлет Золя «Я обвиняю», потрясший в то время все образованное общество Франции, заставил серьезно задуматься о степени обоснованности обвинений, выдвигавшихся не только современников, но и против знаменитых персонажей прошлого. Еще несколько позднее, Первой Мировой Войны Европу накрыла повальная мода на пересмотр знаменитых судебных процессов прошлого, множество раз заканчивавшаяся посмертным оправданием обвиняемых. Среди таковых оказались Галилей и Бруно, Лавуазье, Дантон, Сен-Жюст, и другие, менее известные широкой публике персонажи.

Как то обычно бывает, работы первооткрывателей жанра, написанные на серьезной, доказательной основе, утонули в море подражаний и эпигонских изысков полу- и совершенно необразованных личностей, с готовностью подхвативших «жареную» тему. Как любая иная, мода на переписывание истории в конечном итоге вылилась в уродливые формы, когда англичанин торопится в суд, чтобы защитить права «невинно оклеветанного короля Ричарда» а русский стучит кулаком по столу, требуя немедленной канонизации ангелоподобного царя Ивана IV, по какой-то нелепости названного Грозным.

Пересмотр научных концепций возможен, и даже необходим, другое дело, что опираться он должен не на фантазии и домыслы, а на вполне конкретный, осязаемый материал.

Чаще всего в подобном качестве выступают неизвестные дотоле документы или материальные свидетельства, позволяющие взглянуть на старую загадку с совершенно иной точки зрения. Однако, в том, что касается жизни и смерти Жиля де Рэ со времен аббата Боссара удалось разыскать лишь несколько дополнительных документов. В частности, это, письмо Андре де Лоеака, доказывающее, что маршал сопровождал Жанну во время Луарской кампании, свидетельства эпохи, позволяющие проследить судьбу первой невесты Жиля – Жанны Пейнель, вплоть до ее смерти в монастыре Нотр-Дам, и т.д. Однако, к великому нашему сожалению, ни одно из этих свидетельств не относится ко времени процесса, помогая лишь прояснять сравнительно второстепенные вопросы биографии нашего персонажа.

Вторым поводом для пересмотра прежней концепции служат наши возросшие знания об эпохе, ее обычаях и нравах, а также материалы смежных наук. Подобные случаи характерны для истории криминалистики, в частности, новые методы определения ДНК преступника по оставленным жиро-потовым следам позволили раскрыть несколько эпизодов, раньше полагавшихся безнадежными. Однако, в нашем случае, сколь то известно автору этого сочинения, многочисленные дополнительные сведения и результаты раскопок, касающиеся Бретани XV века не прибавили ничего нового к кому, что было известно ранее о трагедии Жиля де Рэ.

По сути дела, все «новые» теории, пытающиеся доказать невиновность маршала Синей Бороды основываются на документах и свидетельствах, которые были известны уже Саломону Рейнаху, и посему, вынужденно сводятся к попыткам на тот или иной лад истолковать желания и намерения персонажей дела. Подобный подход, конечно же, имеет право на существование; в истории науки не раз и не два случалось, что внимательный исследователь мог извлечь из документа информацию, которую проглядели другие, однако, стоит оговориться, что подобная методика является самой сложной из всех и уже потому требует к себе особенно строгой и придирчивой проверки, чем мы сейчас и займемся.

Вступая на этот путь, дорогой читатель, нам нужно в первую очередь научиться терпеливо отделять зерна от плевел, и подлинные находки от дешевых сенсаций. В теме, о которой идет речь то и другое оказалось сплетено в замысловатый клубок. Посему, в качестве первого шага, стоит отделить от него откровенные ошибки или столь же откровенные подтасовки, оставшись лицом к лицу с серьезными аргументами, к которым следует отнестись должным к тому образом.

Как то обычно бывает, в такого рода «сенсационных делах», в первую очередь следует избавиться от громких слов. Сторонники многочисленных «новейших» опусов зачастую начинают свои труды с объявления суда над Жилем «первым сталинистским процессом в истории», а самого нашего героя «жертвой ярости инквизиторов». Прием этот стар как мир, и прекрасно исследован еще Андерсеном. Помните – «Новое платье короля»? Кто его не видит, тот глупец и дебил. По сути дела, речь идет о вольном или невольном психологическом нажиме, смысл которого состоит в том, чтобы раз и навсегда отбить у читателя или слушателя желание задавать неудобные вопросы. Вы не согласны с моей точкой зрения? Значит вы – дебил (сталинист, инквизитор) – нужное подчеркнуть…

Более тонким способом давления на читательскую психику являются утверждения, что некий тезис «неопровержимо доказан», «не вызывает сомнения в научном сообществе» и т.д. На неподготовленного человека подобные словесные фокусы действуют безотказно, загипнотизированный «неопровержимостью», он просто не замечает, что само доказательство как бы по недосмотру, отсутствует, и ему предлагается просто верить на слово автору той или иной гипотезы. Надо сказать, что «академическое» и «новое» изложение порой грешат подобным в равной степени, и потому без необходимости думать собственной головой обойтись никак невозможно.

И наконец, высшим пилотажем в деле одурачивания читателя является предъявление неких фактов сенсационного свойства, которые, конечно же, в высшей степени благоприятны к доказываемому тезису, но вот беда – неизвестно откуда взяты. Голословные утверждения, как называется подобная логическая ошибка, особенно часто встречаются, если перед вами очередная «новая теория» поданная в полубелетризированном состоянии, когда с автора по умолчанию снимается необходимость строго следовать документальной канве, в то время как читатель лишен возможности отделить реальность от полета авторской фантазии. В этом, самом сложном случае, не обойтись без сверки с сохранившимися документами; в идеальном случае – в оригинале, за невозможностью такового – в хорошем переводе. Если по тем или иным причинам к документам доступа нет, стоит хотя бы сравнить работы нескольких авторов, придерживающихся разных точек зрения (к примеру, академической и «новой»), и самому сделать предварительный вывод на тему точности изложения фактической стороны дела, но ни в коем случае не верить на слово единственному автору – в особенности в сложных или очень спорных случаях, один из которых мы сейчас имеем удовольствие анализировать.

Примером подобного является т.н. «Меморандум Жиля», датированный 19 сентября 1440 года, который приводит в своей книге «Жиль де Рэ и волчья пасть» французский историк и романист Жильбер Прото. Дотошного читателя должно насторожить уже то, что «Меморандум», прочувствованно излагающий биографию главного героя, начиная с самого рождения, написан на современном (??) французском языке. Но, предположим, перед нами перевод, и автор не рискнул дать среднефранцузский оригинал, законно опасаясь, что он будет плохо понятен современному читателю. Тогда как объяснить, что ни бумаги ла Клавьера, дотошно воспроизведенные о. Боссаром, ни изложение материалов Процесса в одноименной работе Ж. Батая этого «Меморандума» не содержат. Более того, автор не приводит ни ссылки на соответствующий архив, ни даже работы, из которой позаимствован этот документ. Ларчик открывается просто – «Меморандум» является выдумкой с начала и до конца. С автора тут взятки гладки: полубеллетристическая работа имеет право на додумывание и дописывание, однако, неподготовленный читатель вполне способен принять подобные авторские фантазии за чистую монету и сознательно или бессознательно приплюсовать их к подлинным документам.

В своем полном и окончательном развитии этот случай принимает следующий вид: первое утверждение голословного характера по умолчанию полагается доказанным (хотя доказательство как бы по недосмотру, не предоставляется), зато из этой первой посылки делается логический вывод, как правило, сногсшибательного характера, призванный потрясти читателя настолько, чтобы раз и навсегда отбить у него охоту сомневаться и спорить. В частности, все тот же Прото, теоретизируя касательно причин нападения на Сен-Этьенн де Мерморт, выдвигает предположение, будто к Жилю, давнему и любимому господину, явилась крестьянская делегация, жалующаяся на притеснения, которым их подверг новый владелец. Засим наш герой, как ему и положено, вспыхивает естественным негодованием и грудью встает на защиту сирых и убогих, губя таким образом свою карьеру, и самую жизнь. Как вы уже догадались, читатель, подобный визит, подходящий скорее для душещипательного романа есть выдумка с начала и до конца. Последние пять лет жизни нашего героя в основном известны по деловым документам - купчим, закладным и т.д. плюс к тому документы Процесса. Как вы понимаете, ни один из них не содержит даже намека на визит крестьян к нашему герою, а уж тем более на прочувствованный, полный жалоб диалог, который включает в свое произведение Прото. Ситуация вполне ясна: вплоть до конца ХХ века (интересующая нас книга написана в 1992 году), не были еще обнаружены документы, проливающие свет на причины нападения. Вопрос двойной продажи и ссоры с первым покупателем сумел куда позднее прояснить М. Казаку, автор новейшей биографии нашего героя. Однако, подобная лакуна не являлась и не является основанием для свободного полета фантазии и «революционных» выводов из несуществующих посылок.

Ошибка, именуемая в логической науке «часть от целого» сводится к тому, что из контекста вырывается кусок, соответствующий интересам и желаниям конкретного автора, в то время как остальная часть благополучно замалчивается. В качестве примера, возьмем искусственную ситуацию: предположим, что некто анализирует известный Процесс Тамплиеров (безусловно сфальсифицированный с начала и до конца), и благополучно извлекает из него «признание» магистра ордена в том, что тамплиеры плевали на крест, отрекались от Христа, и на этой основе делает «неопровержимый» вывод: сам признался! Какие еще нужны доказательства? Маленькая поправка: при этом благополучно «забыто», что признание было добыто под пыткой, и что Жак де Моле затем прилюдно отрекся от него, и в наказание за это отречение, взошел на костер.

Авторам всевозможных «новых» (а порой и «старых»)теорий также импонирует вырывать из произведений своих оппонентов отдельные тезисы, соответствующие их воззрениям, и триумфально восклицать: мой оппонент Икс несмотря на полярные со мной взгляды «вынужден признать, что…» Эта «вынужденность» опять же действует на неподготовленного читателя, как на индийскую кобру – дудочка факира. На самом деле, крайне редко бывает, чтобы расхождения в точках зрения были совершенно полярными; как правило, в чем-то представители разных школ всегда согласны между собой, и лишь какая-то часть оспаривается и отбрасывается как заведомо ложная. Спекуляция же на подобном согласии не прибавляет чести тому, кто ставит подобные трюки себе на службу.

Однако, оставим вольные или невольные логические ошибки и благополучно проследуем далее.