Железная Маска/Глава 2 Голоса свидетелей

Версия 02:43, 3 октября 2015

Новое царствование

Людовик XV. Мастерская Луи-Мишеля ван Лоо «Портрет Людовика XV, короля французского». - Холст, масло. - XVIII в. - Музей изящных искусств и археологии. - Шалон-ан-Шампань, Франция.

Итак 1 сентября 1715 года Людовик-Солнце оставил сей бренный мир, и на престоле оказался его правнук, как мы уже говорили, единственный выживший представитель французского королевского дома. Новому королю едва исполнилось 5 лет, посему, как несложно предположить, самостоятельно править он не мог. Регентом при малолетнем монархе стал Филипп Орлеанский - единственный выживший сын Мадам Палатины (которая, кстати сказать, была совсем не рада подобному назначению, и оказалась права). Злые языки поговаривали, что властолюбивый герцог найдет способ извести малолетнего короля, чтобы освободить для себя престол, но так или иначе, подобного не случилось. Времена регентства запомнились парижанам невероятным разгулом преступности, в частности в городе орудовал знаменитый Картуш, которого в невероятно приукрашенном виде уже в наше время сыграет в кино Жан-Поль Бельмондо. Ситуация дошла до того, что ловкий вор сумел стащить шпагу очень тонкой работы, красовавшуюся на бедре самого регента. В народе смеялись: простой вор обокрал главного вора Франции.

Казну постоянно лихорадило, оставшиеся без сильной руки чиновники и важные персоны на местах, как водится, принялись тянуть каждый к себе, не будучи в состоянии навести порядок, регент, желая хоть как-то поправить финансовое положение страны, предоставил полную свободу действий шотландскому авантюристу Джону Ло. История эта известна, повторять ее не стоит, очень коротко - Ло создал одну из первых в истории Нового Времени финансовых пирамид, которая после недолгого ажиотажа, благополучно обрушилась, временно «вылечив» казну, и обобрав до нитки простых французов. Популярность регента после этой истории упала чуть ли не до нуля, парижский люд прямо на улицах и площадях распевал неведомо кем сочиненные куплеты, в которых высказывалось сомнение, действительно ли сей бездарный политик - сын горячо любимой народом Мадам? Так что нечего удивляться, что парижане, а за ними и вся страна, с облегчением вздохнули, когда наконец возмужавший Людовик взял бразды правления в свои руки.

Впрочем, Людовика-младшего королем можно было назвать с большой натяжкой; вечно скучающий слабый духом монарх занимался исключительно своими удовольствиями, по сути дела оставив дела управления в руках своей фаворитки мадам де Помпадур и кабинета министров. Кстати говоря, это царствование также имело свою тайну - скажем так, несколько скабрезного свойства: знаменитый Олений Парк. Это был, говоря языком ХХ века Институт Благородных Девиц, предназначенный исключительно для того, чтобы готовить для вечно скучающего короля запасных любовниц. Судите сами, дорогой читатель, сколь низко пала предреволюционная Франция, если самые родовитые дворяне наперебой пытались определить туда своих дочерей. Кстати говоря, отставной шпион французской короны, знаменитый кавалер д'Эон, скрывшись в Англии, вне досягаемости для французской полиции (до чего же измельчали специалисты со времен прежнего царствования!) благополучно шантажировал монарха, а затем и его преемника этой тайной, вымогая у них достаточно значительные суммы денег. Конец этой малосимпатичной истории положили только Революция.

Впрочем, для нас будет важным то, что при Людовике-младшем, путы страха, которыми его предшественник опутал страну, постепенно ослабли, и о Маске заговорили, вначале несмело, затем в полный голос. Король молчал. Неизвестно, был или не был он посвящен в тайну, однако, не желая прибегать к насилию, и не менее наивно ожидая, что слухи утихнут сами собой, Людовик добился лишь того, что на свет Божий стали одна за другой выплывать реальные события и воспоминания свидетелей. Остановимся сейчас лишь на тех из них, что были доступны, так сказать, внешнему слушателю и зрителю XVIII века, не имевшего доступа к архивам грозной парижской крепости. Вперед, читатель.

Константэн де Ренневиль

Арест Ренневилля. - Неизвестный художник «Арест Константэна де Ренневилля». - Иллюстрация. - Константэн де Ренневилль «Французская инквизиция или история Бастилии» (немецкое издание). - 1715 г. - Амстердам, Нидерланды

Нашим первым свидетелм, с чисто хронологической точки зрения, выступает Константэн де Ренневиль (или как порой переводял его фамилию - де Реннвиль). Писатель, поэт, а по призванию - типичный авантюрист, коих в немалом количестве породил галантный век, он родился во французском Кане в 1650 году. Начав карьеру в качестве податного инспектора в Карентене, этот убежденный гугенот в 1699 году вынужден был бежать из страны, спасаясь от гонений, которые вновь обрушил на сторонников его веры король Людовик XIV. Несколько опрометчиво вернувшись три года спустя, он еще более опрометчиво принялся сочинять ядовитые стишки, высмеивавшие короля Франции, а заодно и его родного внука Филиппа V Испанского.

Кара не заставила себя ждать. Рифмоплета, проформы ради обвинив в шпионаже, упрятали в Бастилию на 11 долгих лет. Коротая время в заключении, он продолжал сочинять стихи, объединив из под общим названием «Оlia Bastiliaca». За неимением писчей бумаги, он вдоль и поперек исчеркал своими сочинениями поля книги «Знаменитые дети и тайные авторы» (Enfans Célèbres et Auteurs Déguisés), принадлежавшей крепостной библиотеке. Этот опус, вместе с личным автографом Ренневиля сумел обнаружить и опубликовать в 1906 году Джеймс Трегаски. Однако, мы отвлеклись.

Благодаря заступничеству английской королевы Анны, в 1713 году, Ренневиль сумел выйти на свободу и весьма благоразумно перебрался на Британские острова, где немедленно засел за свой главный литературный труд. Им стала знаменитая «Французская инквизиция или История Бастилии», которая, кстати говоря, ждет своего переводчика на русский язык. Несмотря на определенную беллетризированность, и легкий налет сенсационности, предназначенный для того, чтобы книга быстрее нашла себя падкого на всевозможные страхи-и-ужасы читателя, книга представляет собой несомненно важный источник касательно истории самой грозной из королевских тюрем. Закончив свой семитомный труд, и посвятив его королю Георгу I, Ренневиль благополучно перебрался в немецкую землю Гессен (весьма рассудительно избегая своей бывшей родины, которую он до смерти уже не увидит). Здесь он поступил на службу к местному курфюрсту и оставался до самой смерти, которую встретил в чине майора артиллерии. Надо сказать, что литературное наследие Ренневиля содержит еще один интереснейший документ, добросовестно описывающий нравы эпохи: «Отчет о путешествиях, послуживших к основанию в Нидерландах Вест-Индской Компании» (вышла из печати уже после смерти автора, в 1725 г.). Кстати сказать, на родине имя Константэна де Ренневиля приобрело настолько громкую известность, что молодые авторы охотно выбирали его в качестве псевдонима^[1][2], и потребовалось определенное количество усилий, чтобы отделить его собственные произведения от множества эпигонских подражаний.

Нас же будет интересовать один короткий отрывок из «Истории Бастилии», в котором автор рассказывает о своей случайной встрече с Неизвестным:

В 1705 году мне довелось увидеть и другого заключенного, арестованного много ранее чем мсье Кардель, имя его мне так и не удалось узнать, при том что ключник Рю, провожавший меня в отведенную мне камеру, сказал, будто он находился в тюрьме уже тридцать один год, и что мсье де Сен-Мар привез его с собой с островов Сент-Маргерит, где он приговорен был к пожизненному заключению за то, что в бытность свою школяром, в возрасти двенадцати или же тринадцати лет намарал двустишие, направленное против иезуитов. Мне довелось встретиться с ним в помещении, куда я по ошибке был доставлен вместе с ним. Тюремщики, завидев, как я вхожу, немедленно повернули его ко мне спиной, так что у меня не было никакой возможности увидеть его лицо. Это был человек среднего роста, с волосами черными, весьма густыми и пышными, без единого следа проседи.

Что касается коротко упомянутого в отрывке Карделя, история эта опять же весьма красноречиво характеризует нелецеприятную изнанку правления Людовика Великого. Жан де Кардель был богатым торговцем сукном. Будучи облыжно обвиненным в заговоре против личности короля, он едва успел бежать в немецкий Маннгейм. Однако, его не оставили в покое и там; как известно, в случае заговоров, все равно - реальных или мнимых, король Франци не успокавался до тех пор, пока «виновные» не заканчивали свой жизненный путь в тюрьме или на плахе.

Во время войны за палатинское наследство, Кардель по пути из Маннгейма во Франкфурт, на свою беду оказался в руках у французских солдат, и 4 августа 1690 года был препровожден в Бастилию. Здесь ему предстояло пробыть в течение 30 лет, до самой кончины, причем по свидетельству тюремщиков, разум несчастного помутился настолько, что он приходил в себя лишь на короткое время, когда, собственно, с ним и можно было общаться. Людовик упорно отказывался освобождать мнимого заговорщика, несмотря на заступничество германского императора, маннгеймского курфюрста и наконец, английского короля Вильгельма III. Чтобы избавиться от настойчивых просьб, король-Солнце отговорился от венценосных заступников тем, что Кардель умер в тюрьме. И, надо сказать, он действительно умер, на тридцать первый год заключения, причем так тихо и незаметно, что 5 июня 1715 года тело его просто обнаружили в отведенной ему одиночной камере, причем руки и ноги несчастного отягчены были кандалами общим весом в 63 ливра (ок. 32 кг)^[3].

А вот в том, что касается Маски, свидетельство Ренневиля по праву считается одним из самых сомнительных и ненадежных. Начнем с того, что в 1705 году Ренневиль никак не мог с ним встретиться, т.к. Маска умер двумя годами ранее. Кроме того, по свидетельству всех прочих, к моменту смерти, Маска успел полностью поседеть. И уж совсем смехотворно выглядит объяснение касательно «стишков», высмеивавших любвеобильных святых отцов. Вполне возможно, что перед нами одна из басен, которыми посвященные в тайну столь охотно потчевали слишком уж легковерных. Возможно также, что этот мотив был вольно или невольно додуман или искажен самим Ренневилем; уж слишком хорошо он вписывается в его религиозную систему, включавшую среди всего прочего, глубокую враждебность гугенота к иезуитскому ордену. Кроме того, несоразмерность наказания и мелкой мальчишеской шалости, за которую был якобы осужден Маска, также полностью отвечало целям автора, строившего свою книгу на «леденящих кровь» ужасах самой страшной французской тюрьмы и бечеловечности французского правосудия (в чем, надо сказать, он не слишком уж погрешил против истины).

Вполне возможно также, что память просто подвела Ренневиля, не забудем, что свой опус он составлял как минимум 12 лет после этой встречи. Зато все прочее вполне укладывается в общую схему, в частности, обращает на себя внимание имя ключника Бастилии - Антуана Рю, одного из немногих посвященных в тайну Маски, сопровождавшего узника во всех передвижениях из тюрьмы в тюрьму. Известно, что Маска пробыл в заключении 31 год, вплоть до смерти (это подтверждают сохранившиеся документы Бастилии, о которых мы еще будем говорить), как уже было сказано, Сен-Мар действительно привез его с собой с островов Сент-Маргерит, да и поведение стражи вполне соответствует обычной практике обращения с Неизвестным. Пожалуй, большего в этом случае нам не узнать, а посему - продолжим.

«Тайные мемуары касательно истории Персии»

Персидкая сказка. - Ака Мирак (предположительно) «Хосров и Ширин». - Низами Гянджеви «Хамсе». - ок. 1540 г. - Or.2265, f. 66v. - Британская библиотека, Лондон.

В 1745 году, в Амстердаме (ну где же еще!) увидела свет небольшая, скромного вида книга, на обложке которой предусмотрительно была пропущена фамилия автора. Тайные мемуары (или анекдоты) - в разных изданиях имена несколько разнились - касательно истории Персии в иносказательной форме содержала в себе описание жизни всех европейских дворов приблизительно за период 1715-1745 годы, причем последние пять лет (иными словами, жаркая война за Австрийское наследство) были описаны с особой скрупулезностью. Повествование обрывалось на весне того же года, когда, по-видимому, автор счел за лучшее постаить точку в своем труде.

Выбор Персии (современного Ирана) в качестве псевдостраны, где происходит действие был достаточно понятен: едва лишь образованные французы познакомились с «Персидскими письмами» Монтескье, страну накрыла повальная мода на все «восточное» и «персидское». Ах этот Восток!.. Для большинства европейцев он все еще оставался полусказочной страной, которую фантазия заполняла образами из «Тысячи и Одной Ночи». Ну конечно же, там был гарем, и восточный властелин в шальварах и чалме с пером, который возлежал на вышитом золотом ложе, прихлебывая кофе и дегустируя фрукты и сладости, разложенные на золотом блюде, попыхивая кальяном, в то время как вокруг него в такт негромкой музыке кружились юные прелестницы, едва прикрытые тончайшим шелком...

Для образованной публики того времени, книга представляла собой увлекательнейшую интеллектуальную головоломку, шараду, в которой автор противостоял читателю, который в свою очередь силился догадаться, кто или что скрывается за тем или иным иносказанием. Персия - Франция? А персы, выходит, французы? Тогда Шах-Аббас, персидский шах на самом деле Людовик XIV? А что тогда «Япония»? Англия? А «Китай»? Испания? Те немногие экземпляры, что сумели сохраниться до нашего времени изобилуют рукописными или печатными дешифровками-«ключами»; при том, что если в одних случаях догадаться было сравнительно несложно, в других читателю приходилось основательно поломать голову, и ответы не всегда сходились между собой... Впрочем, в наш компьютерный век мы не будем истытывать ваше любопытство, но снабдим каждое имя или иносказание дешифровкой, увидеть которую будет легко, наведя на нее мышь. Надо сказать, что этот исключительно интересный памятник своей эпохи никогда не переводился на русский язык; впервые вы, читатель, увидите небольшой отрывок из этого произведения, одного из многих важнейших текстов Галантого века, по-прежнему ожидающего своего переводчика.

Автор смелой сатиры остался неизвестным. Однако, для людей того времени главный посыл его произведения был прост и ясен: монархия прогнила насквозь, и уже неспособна обеспечить покой и процветание своей стране. Конечно же, полиция короля не могла не заинтересоваться этим опусом и не приложить максимум усилий для розыска предполагаемого автора. Забегая вперед скажем, что поиски эти ничего не дали. Под подозрением оказалась некая мадам де Вье-Мезон, обладательница острого ума и сильного характера. Полицейские бумаги сохранили о ней достаточно полный отчет: «Невысокого роста, белокожая, светловолосая, по виду - особа вероломного свойства. Жена советника парламента, сестра Мадам де Воврей, дочь мсье Ант., главного инспектора по налогам. Умна и весьма коварна, сочиняет стихи и куплеты, в которых высмеивает всех подряд. Кружок, вокруг нее собрашийся... опаснейший во всем Париже. Подозревается также в том, что является автором Персидских Анекдотов.» Так называемый «Словарь анонимов» под редакцией А.-А. Барбье в свою очередь полагает, что соавтором, и так сказать, официальным представителем мадам выступал некий Антуан Пеке, крупный чиновник Министерства Иностранных Дел, служивший под началом непосредственно графа де Морвилля. Предположительно, отождествление это базируется на факте, что «Мемуары» содержат сцену нелецеприятной ссоры, поставившей крест на его карьере, при том, что этот рассказ, практически без изменений, повторяется в не менее любопытном опусе того времени, озаглавленном «Частная жизнь Людовика XV, или важнейшие события, любопытные подробности и анекдоты, случившиеся во время его правления» (Лондон, 1751 г.), где имя Пеке названо уже в открытую.

Другим подозреваемым уже в наше время стал сам великий Вольтер. В некоторых современных изданиях «Мемуаров», его имя ничтоже сумняшеся определяют на обложку в качестве авторсского, однако, никаких реальных подтверждений тому нет. Более того, как вы легко сможете убедиться, читатель, в сведениях Вольтера и сведениях автора персидской истории существуют определеннные расхождения. Заметим однако, что сочинитель, уж кем бы он ни был, в достаточной мере осведомлен о жизни двора и политике государства. Настораживает также история с тарелкой - реальная или вымышленная, она пришла с островов Сен-Маргерит, и по-видимому, в Бастилии заняла прочное место среди полулегендарных сведений, окружавших Узника в Маске. Обсуждать кандидатуру, которую предлагает нам автор (опять же, вскользь заметим, совершенно неидентичную с вольтеровской) мы будем в последнем разделе этой главы, а пока, рискнем утомить читателя, то есть вас, длинной цитатой.

Принц этот[4] страстно любил женщин, и постоянно окружал себя множеством фавориток. Одно из первых мест при нем занимала некая индианка, не блещущая красотой, высокая, ладно скроенная, которую Провидение наделило однако, умом и страстностью чувств. Сердце ее переполнено было той чуткой нежностью, которая придает любовным отношениям некое особое очарование, и составляет, быть может, величайшее из женских достойнств. Шах-Аббас любил ее самозабвенно, а также имел от нее сына. Сей юный принц, с рождения окруженный заботой, был красив собой, ладно сложен, весьма разумен, но притом отличался гордыней, и никак не мог заставить себя смириться с необходимостью проявлять по отношению к Сефир-Мурзе, единственному законному отпрыску Шах-Аббаса и наследнику престола, почтение, каковое полагается принцу, должному в будущем стать его владыкой. Оба юных принца, будучи почти ровесниками, представляли собой полную противоположность друг другу. И ежели Сефир-Мурза с готовностью признавал сколь во многом превосходит его Джафер, будучи по природе своей любезен, мягок, и наделен добрым сердцем, качествами столь редкими у принцев, возмужавших под сенью трона, и посему тем более достойными похвалы. Но это же заставляло Джафера презирать его еще сильнее, не упуская возможности указать, сколь он сам любезнее для персов, которые будут в противном случае обязаны покорностью принцу, лишенному доблести, и столь мало пригодному повелевать ими. Шах-Аббас,будучи в полной мере осведомлен касательно того, сколь недостойно ведет себя Джафер, не имел достаточно сил, чтобы призвать его к порядку сына, из раза в раз отвечавшего неблагодарностью на доброе нему отношение, ибо монарх этот, ничем не ограниченный в своей власти, не в силах был суровостью заставить замолчать отеческую любовь. Однажды так случилось, что Джафер забылся настолько, что отвесил пощечину принцу Сефир-Мурзе. Шах-Аббас, немедля узнав о случившемся, охвачен был скорбью и жалостью к провинившемуся, однако, сколь не хотелось бы ему предать забвлению таковое посягательство, корона и власть его обязывали к действию, ибо скандальная новость эта уже облетела двор, и мягкость в таковом случае была бы нетерпима. Посему, не без внутренней борьбы, он собрал самых доверенных своих советников, и не скрывая от них, сколь велико его страдание, спрашивал как ему следует поступить. Памятуя о грандиозности преступления, в согласие с законами страны, все они высказались за смертную казнь. Сколь жесток был подобный удар для отца, столь нежно любящего! Однако же, один из его министров, лучше нежели другие понимая, сколь велика привязанность Шах-Аббаса к сыну, предложил ему иной способ наказать Джафера, не лишая его при том жизни. Способ этот сводился к тому, чтобы послать принца к армии, что обреталась в земле Фельдран. Но едва ли не сразу после его прибытия распущен был слух, что принц сал жертвой чумы, дабы таким образом испугать и отдалить от него, тех, кто пожелал бы его увидеть, несколькими же днями спустя после начала воображаемой болезни, он якобы испустил дух, и в то же время, как на глазах у всей армии, устроены были похороны, сопровождавшиеся всеми почестями, полагающимися принцу столь высокородному, тайно, под покровом ночи его переправили на остров Ормуз[5], где ему отныне предстояло обретаться до самой смерти. Действия эти одобрены были заранее и освящены властью скорбящего Шах-Аббаса. К исполнению этого, призваны были самые доверенные и осторожные. Джафер отправлялся в армию в роскошной карете, и дальше задуманное прошло весьма гладко, ровно как то и было задумано, и вто время как весь лагерь оплакивал судьбу несчастного принца, его окольными тропами доставили на остров Ормуз, где передали с рук наруки тамошнему коменданту[6], каковой заранее уведомлен был приказом Шах-Аббаса, чтобы с того самого дня, узника не позволено было видеть ни единому человеку, каково не было бы его звание. В тайну посвящен был только один из его слуг, сопровождавший принца[7], однако, в дороге ему пришел конец, и главенствующие над конвоем изрезали ему лицо кинжалами, дабы его невозможно стало узнать, и оставили простертым среди дороги, ограбив до нитки, дабы таковым образом окончательно затруднить дознание, и затем продолжили свой путь. Комендант крепости Ормуз относился к своему пленнику со всевозможным почтением, и сам прислуживал ему за столом, принимая блюда у порога покоя, в каковом тот был размещен, из рук поваров, чтобы никто не имел ни малейшей возможности взглянуть в лицо Джаферу. Однажды принц улучил момент чтобы нацарапать свое имя на обратной стороне блюда, орудуя для того острием ножа. Некий раб, в чьи руки нежданно упало это блюдо, счел своим долгом отдать его коменданту, льстя себя надеждой быть за то награжденным. Однако несчастный в том жестоко обманулся, и был убит на месте, дабы унести с собой в могилу тайну величайшей важности[8]. Предосторожность пропавшая втуне, ибо случившееся все равно вышло наружу, как то могли убедиться пишущие эти строки и те, что ныне их читают. Случай весьма обыкновенный в особенности для дел вельможных, ибо высшие всегда имеют обыкновение поверять свои тайны многим, отнюдь не расположеным к тому, чтобы держать язык за зубами, будь то по причине своих собственных страстей, или же интересов, а зачастую из-за ненависти или же неблагодарности.

Вольтер

Эли Катрин Фрерон

Кто?

Примечания