Железная Маска/Глава 1 Молчание и слухи
| ← Железная Маска | "Железная Маска" ~ Глава 1 Молчание и слухи автор Zoe Lionidas |
Глава 2 Голоса свидетелей → |
Содержание |
Несколько слов перед началом
|
Начиная эту работу, автор с прискорбием должен признаться своему читателю, что не любит XVII век. Все глубже погружаясь в историю этого противоречивого времени, автор не без ностальгии вспоминает Средневековье, когда любовь была любовью, ненависть ненавистью; а лицемерие и хитрость имели вид столь незатейливый, что разгадать их было под силу даже ребенку. XVII век был жесток, противоречив, а «кровь и розы» Средневековья сменились в нем золотом и опять же - кровью Нового Времени.
Начало эпохи Просвещения, рождение науки, современного взгляда на мир, того сегодня, которое каждый из нас может лицезреть прямо за своим окном, эпоха Просвещения недаром будет именоваться «железным веком» в мемуарах его представителей и потомков.
Золото Франции, пухлые амуры, холеные нимфы и дриады, во множестве резвящиеся на потолках дворцов, варварское великолепие Версаля и Сен-Клу, где «всякий предмет, не белого и не голубого цвета, должен быть вызолочен», пышные одеяния придворных дам и кавалеров, идеальные сады, где даже цветы и деревья обязаны были расти и выстраиваться в соответствии с идеальным порядком, предписанным на все времена. Французы того времени полагали себя обладателями абсолютного вкуса, прямыми и наиболее верными потомками древних римлян и греков – воспринимавшиеся в те времена как образцы идеального благородства. Античный стиль, античный дух, восхищение героями древности, игры в античных богов и богинь захватывают умы эпохи. Праздник нимф в Версале, многочисленные театральные постановки на греческие и римские сюжеты, столь же бесконечное множество раз их отражение в живописи, скульптуре, пластике. Театр как будто проникает в жизнь, театром становится само существование высшего класса, игрой – его жизнь от рождения до смерти. На французский язык переводятся латино- и грекоязычные произведения, во французскую поэзию входит гекзаметр, собирательство античных монет, медалей, гемм становится повальной, всепоглощающей модой.
И это же время непрекращающихся войн, грызни за мировое господство, колониальные захваты и лихорадочное грабительство новых земель, сопровождающееся порабощением и истреблением местного населения. Испанцы убеждены, что американские «дикари» вовсе не люди, но всего лишь высокоразвитые животные, которые по некоему природному капризу обладают речью; в самом деле, в Библии о них ни слова. А коли так – дозволено все. Например, зараженные оспой одеяла, от которых вымирают целые племена, изнурительный труд на плантациях сахарного тростника и золотых копях - с дикарями можно все! Впрочем, к чему мелочиться? Просвещенная Франция не отстает от южной соседки, правда, за неимением колоний, сосредотачивает свои усилия на европейском континенте. Король желает, чтобы протестантская Германия была отделена от его владений полосой выжженой, совершенно безлюдной земли. Воля монарха есть закон, и вот уже французские солдаты подвергают полному разрушению древний Гейдельберг, методично минируя каждый дом, каждую церковь, превращая городские стены и башни в груды камней. Согласно монаршему приказу, город недостаточно сравнять с землей, население должно быть изгнано прочь и караемо смертью за любую попытку вернуться в родные места. Не кажется ли вам, читатель, что у бесноватого фюрера и его современных поклонников были весьма достойные предшественники?
Впрочем, не следует сгущать краски. На фоне театральной жизни имущих классов и кровавого беспредела солдатни, жизнь реальная и полнокровная исподволь берет свое. Просвещение – век становления науки. Уже сделал свои первые открытия Ньютон, в науку и даже быт постепенно проникает новомодное электричество (пока еще как игрушка, но его время скоро придет…) Из плена старинной алхимии высвобождается новая наука – химия, изобретение Антони ван Левенгука настолько увлекает просвещенные слои, что даже невестка короля заказывает себе микроскоп (из ценных пород дерева, инкрустированный серебром!) и в личном кабинете часами зачарованно изучает в капле уксуса «зловещего вида змеюк». Цепкая хватка религии, казавшаяся необоримой в прошлые века, значительно ослабла, в моде свободомыслие, критический взгляд на вещи и насмешки над темными суевериями прежних времен, исподволь прокладывает себе путь жадное желание познать мир, и вера во всесилие науки, которое уже в следующем веке даст свои первые плоды.
Уже заявил о себе гений Корнеля и Расина, создателей трагедии Нового Времени, уже Буало сформулировал правила классицистического театра, уже прозвучал заливистый смех Мольера, порой язвительный, не знающий жалости к лицемерам и лгунам, порой – добродушный и веселый. Уже Люлли создал новую французскую музыку, уже в архитектуре утвердился причудливый стиль барокко – и вот на этом сложном, причудливом, полном жизни и борьбы историческом фоне почти незаметно началась и столь же тихо закончилась трагедия Человека в Маске.
Вдумайтесь, читатель. Обычно, увлекшись загадкой без ответа, щекочущей наше любопытство и наше воображение, мы упускаем из вида всю трагичность судьбы этого человека. Без малого тридцать лет, из тюрьмы в тюрьму. Без права на собственное имя и лицо, без возможности даже словом перекинуться с теми, кто не был посвящен в тайну, без суда, без обвинения, просто ради политической целесообразности. «Лучше пусть погибнет один человек, чем весь народ сгинет». Когда и о ком это было сказано – а все не теряет своей актуальности и в наши дни. Барон де Палето (о нем мы еще вдоволь поговорим ниже) был одним из одним из очень немногих, кто видел нашего узника без маски. Исподволь подглядывая через глазок камеры, ничем не выдавая своего присутствия, он видел, как этот человек, рано поседевший, в свои сорок лет выглядевший стариком, отбросил опостылевшую полумаску из черного бархата, широкими шагами мерил свою камеру – из угла в угол, раз за разом, словно дикий зверь. Что еще оставалось нашему узнику – гордость. Он хорошо умел держать себя на людях. Ни единого слова жалобы или отчаяния, спокойное достоинство человека, знающего себе цену, жадное любопытство к книгам (он прочитал все, что было в тюремной библиотеке от корки до корки), и особая набожность того, кто сумел примириться со своей судьбой. Набожность столь глубокая, что тюремщики были убеждены, будто под маской скрывается клирик. Мы знаем также, что король боялся этого узника – живого и мертвого; после его смерти все личные вещи, ему принадлежавшие, и даже обивка со стен и доски пола должны были быть сожжены в присутствии коменданта тюрьмы; из страха, чтобы Маска каким-либо хитрым способом не смог раскрыть свою тайну. Начиная эту работу, мы ставим перед собой задачу предоставить русскоязычному читателю – впервые в переводе на его родной язык – весь корпус документов, связанный с древней загадкой, ознакомить его со всем, что известно на данный момент европейской науке, и далее предоставить возможность самостоятельно поломать голову над старинной тайной.
Расстановка сил
|
Со времен Вольтера бытует утверждение, что во времена Маски «во Франции не пропал ни один значительный человек». Так кто же он был? Неужто у загадочного узника не осталось семьи, друзей, кого-то, озаботившегося его исчезновением? А если да, удалось ли уничтожить все следы? И в чем состояло загадочное преступление этого человека (преступление явно связанное с большой европейской политикой), что оно повлекло за собой столь жестокую кару?
Начиная долгое путешествие, читатель, давайте остановимся на расстановке сил на европейском континенте, которая может стать первой ниточкой, способной повести нас в нужном направлении. Итак, Франция. На троне Людовик XIV, король-Солнце, последний монарх этой страны, достойный титула правителя. Позади остались бурные времена религиозных войн, Фронды и борьбы вокруг престола, прекрасно знакомые нам по романам Дюма. Король Франции жаждет, ни много ни мало, как мирового господства, в те времена понимаемого как главенство в Европе. Кажется, что сама судьба благоприятствует ему в этом. В самом деле, у Франции просто нет соперников на континенте. Когда-то могущественная Испания совершенно одряхлела, пресыщенная американским золотом, обескровленная инквизицией. На троне этой страны сидит несчастный полуидиот Карл II, жертва близкородственных браков, неспособный даже есть обычным для другого человека образом из-за искривленной нижней челюсти. Людовик ждет его смерти, чтобы посадить на престол собственного внука – Филиппа, хотя, из-за противодействия сопредельных стран подчинить Испанию не удастся, внук Людовика начнет династию Бурбонов, потомки которой занимают испанский престол и сейчас.
Италия представляет из себя лоскутное одеяло, состоящее из множества небольших и просто крошечных владений герцогов и графов, беспрестанно враждующих между собой, а также со Святым Престолом, который в свою очередь не желает упустить возможности округлить свои владения. Людовик будет упорно пытаться отодвинуть границы Франции к Югу, путем захватов или покупок пытаясь присвоить себе часть итальянской земли. Мы увидим, как эти попытки сыграют свою роль в истории Узника в Маске.
Время Англии еще не пришло. Великой колониальной державой она станет много позднее, сейчас же режим Карла I рухнул, увлекая за собой старый феодальный порядок. В стране все еще неспокойно, главенствующую роль играет лорд-протектор Кромвель, исподволь готовящий собственного сына к тому, чтобы занять после его смерти освободившееся властное кресло. Людовик дает у себя приют английским беженцам, выдает дочь казненного - Генриетту, за своего младшего брата, и конечно же, старается сколь то возможно, поддержать на островах раздор и противостояние.
Германия также представляет из себя лоскутное одеяло из герцогств, графств и курфюрешств, бесконечно ссорящихся между собой. Тридцатилетняя война окончательно обессиливает это эфемерное образование, принадлежащее в эту эпоху, согласно известному выражению «скорее географии чем истории». Время Германии еще впереди, а пока Людовик, воспользовавшись тем, что прижимистый курфюрст Пфальцкий, не выплачивает положенного приданого за дочь, успешно присоединяет к своей стране богатый Эльзас, уверенно отодвигая границы королевства на Восток. Польша, откуда прибудет Мария Лещинская, покорная и тихая жена Людовика XV, также представляет собой конгломерат владений, над которыми чисто номинально распространяется власть выборного монарха. В далекой России только что закончилось Смутное время, на престоле первые Романовы – Михаил, а за ним Алексей Михайлович, прозванный «Тишайшим». В скором времени на свет предстоит появиться непоседливому и весьма пытливому мальчишке, который войдет в историю под именем Петра Великого; как мы увидим, найдутся желающие видеть в нем Человека в Маске. Но все это еще в будущем.
Единственным облачком на горизонте для Франции остается могущественная Голландия, с которой столкновения идут с переменным успехом. Однако, неспокойно в самой стране. Король-Солнце мало уделяет внимания внутренней политике, вслед за ним финансовое ведомство видит в народе единственно средство для пополнения казны, в ответ на что вспыхивает мощное повстанческое движение, известное историкам под именем «восстания гербовой бумаги». Бунт, конечно же, подавлен, но Людовик, вслед за свои далеким предшественником Филиппом Красивым, совершает все ту же ошибку: напрягая пружины государственной власти до предела, он приводит к их катастрофическому износу, лихорадочный блеск и величие уже в следующем поколении сменятся упадком; оба потомка великого короля будут ничтожествами, причем, голова последнего из них скатится под ножом гильотины. Но опять же, все это в будущем. А теперь, бегло ознакомившись с ситуацией, давайте погрузимся, дорогой читатель, в атмосферу романов Дюма-отца.
«Молчание века»
Если речь заодит о мемуаристах XVII века, творения которых позволяют нам заглянуть за кулисы "официальной" жизни Парижа, знатоки в первую очередь назовут имя маркизы де Севинье. Мадам Мари де Севинье, урожденная баронесса де Рабютен, по отцу происходила их старинного дворянского рода, считавшего своих предков поименно как минимум с XIV-XV веков. Потомственные военные из поколения в поколение, исправно служили сменявшим друг друга королям. Однако, мать будущей маркизы - Мари де Куланж, принадлежала к "новому дворянству" - столь же потомственным финансистам и купцам, выкупившим и выслужившим себе дворянский титул на чисто финансовом поприще. Типичная по тем временам ситуация, когда знатный повеса женится на деньгах, чтобы таким образом поправить свои опасно пошатнувшиеся дела. И в то же время - жуткий мезальянс! Достопочтенное семейство Рабютенов было настолько глубоко шокировано выбором беспутного сына и внука, что никто из родственников жениха не пожелал присутствовать на бракосочетании, и уж тем более скрепить своими подписями брачный контракт.
Мари была вторым ребенком в этом семействе; первенец-мальчик, родившийся двумя годами ранее, умер во младенчестве. Девочке еще предстояло родиться, когда ее беспутный папаша ввязался в очередную дуэль, в те времена строго-настрого запрещенную церковными и королевскими указами. Надо сказать, что ситуация носила полуанекдотический характер. Будущие дуэлянты не сошлись во мнениях прямо во время мессы (о причине их ссоры история умалчивает), в результате чего Рабютен явился на место будущей дуэли впопыхах забыв захватить шпагу. Его противник был достаточно благороден, чтобы не воспользоваться своим преимуществом, в результате чего биться обоим дуэлянтам пришлось на ножах, позаимствованных в ближайшей таверне. К счастью, оба отделались легкими ранами, однако, ситуация была явно нешуточной. На дуэлянтов обрушился королевский гнев, вдобавок к оскорблению величества, церковь припомнила им, что злосчастная дуэль состоялась в Пасхальное воскресенье, и тем самым оскорблено было также величие Божье. Скорый суд приговорил обоих к виселице, и только поспешное бегство спасло обоим повесам жизнь. Рабютен скрылся на острове Ре, где комендант местной крепости отдал под его начало один из гарнизонных отрядов. Здесь он получил известие, что у него родилась дочь, в честь матери, получившая то же имя - Мари. Впрочем, смерть нашла Рабютена и здесь, в скором времени островная крепость была осаждена английской армией, и в одном из боев он пал, выражаясь современным языком "смертью храбрых", вместе со своим отрядом отбивая атаку превосходящих по численности англичан. Утверждали, что смертельный удар шпагой нанес ему сам Оливер Кромвель. Юной Мари в то время не исполнилось еще и года.
Кстати говоря, до чего тесен мир! Брат ее отца получит назначение в качестве коменданта в крепость Пиньероль; где много лет спустя начнется история Железной Маски. Впрочем, карьера Рабютена-младшего будет очень короткой, он скоропостижно скончается спустя несколько дней по приезде на новое место назначения, оставив после себя сына.
Еще несколькими годами спустя, девочка потеряет мать. Родная бабка по отцу - Жанна де Шанталь, суровая, глубоко религиозная старуха, будет позднее канонизирована под именем Св. Преподобной Жанны. Во имя любви к Богу она решилась после смерти мужа принять постриг, по легенде, переступив через собственного сына, который желая ей помешать, улегся на пороге. Став основательницей Ордена Визитации, св. Жанна умрет на посту аббатисы ею же основанного женского монастыря. Ни на секунду не теряя из виду любимую внучку, св. Жанна более заботилась о религиозном воспитании "маленькой ее души", более интересовалась ее благосостоянием, здоровьем, и наконец, собственно религиозным воспитанием, чем лаской. Св. Жанна была достаточно проницательна, чтобы не принуждать девочку к монастырской жизни, позволив ей сделать выбор в сознательном возрасте, однако, после смерти настоятельницы, не в меру старательные монахини, постоянно ставя в пример юной Мари ее святую бабку, назойливо желая видеть в ребенке, а затем подростке, "живое воплощение святой прародительницы", внушили девочке стойкое отвращение к монашеской жизни. Зато в шумном, жизнерадостном семействе Куланжей - маленькую Мари любили и баловали. Окруженная любовью и заботой, она получила отличное по тем временам домашнее образование: девочку обучали итальянскому языку, приохотили к поэзии и чтению серьезных книг. Ее разум развивали, подстегивая естественное детское любопытство рассказами о романтических героях современности, и героике античности в изложении древних авторов. Результат подобного воспитания не заставил себя ждать: эпистолярное наследство маркизы рисует нам портрет типичной женщины Эпохи Просвещения: энергичной, остроумной, трезвомыслящей, обладающей острым умом и сильным характером.
В 18 лет Мари выдали замуж за 21-летнего маркиза Анри де Севинье. Богатый аристократ, видный собой, повеса и шалопай, прославился тем, что за несколько дней до уже назначенной свадьбы отправился на очередную дуэль, где получил глубокую рану в бедро, едва не отправившую его к праотцам. Едва поднявшись с постели, и договорившись о дне бракосочетания, он тут же заявил будущему тестю, что сразу по заключении брака, готов отправиться в действующую армию, т.к. война против англичан все еще продолжалась. Подобное было, скажем так, во вкусах века, т.к. будущую новобрачную это не смутило, а скорее наоборот - острее дало почувствовать, что она выходит замуж за героя романа, шагнувшего в жизнь прямо с печатных страниц. Впрочем, задуматься бы стоило, хотя бы имея перед глазами пример собственного отца. Но к шалопаям относились снисходительно во все времена. Брак был заключен, и совместная жизнь (о которой нам известно не так уж много), оказалась достаточно счастливой. Как полагалось провинциальным аристократам времени, Севинье проводили часть времени в деревне, где молодая супруга научилась вести хозяйство и скрупулезно проверять вслед за управляющим величину арендных сборов с местных крестьян - и столицей, где при посредстве все тех же Куланжей, родственников новобрачной, они арендовали богатый особняк на улице Львов. Маркиза приглашала в дом поэтов и видных представителей аристократии того времени, светские новости пестрят сообщениями, о том что некто обедает у маркиза и его супруги, или наоборот, чета Севинье приглашена в гости к очередному графу, барону или галантному аббату. Маркиза развлекалась, как то и следует делать в 18 лет, обмениваясь шутливыми письмами в стихах и в прозе со своими многочисленными друзьями и воздыхателями, незаметно для себя оттачивая свой будущий литературный стиль. Здесь, в Париже, чета пережила Фронду, сопроождавшую вступление на трон нового монарха - Людовика XIV. Беззаботная жизнь кончилась так же неожиданно, как и началась, семь лет спустя после заключения брака, Анри де Севинье погиб на очередной дуэли. Его вдова осталась с двумя детьми на руках: сыном Шарлем и дочерью по имени Франсуаза-Маргарита. Именно этой девочке, будущей мадам де Гриньян, мы обязаны обширным эпистолярным наследством маркизы.
Благополучно выдав замуж горячо любимую дочь, маркиза, оставшаяся одна в пустом парижском особняке, рьяно взялась за перо. Письма отправлялись в Прованс к дочери и зятю с завидной регулярностью: три, а порой и четыре раза в неделю. Современные историки сравнивают эпистолярное наследство маркизы де Севинье с газетной хроникой или светскими новостями. Даже в преклонном возрасте, жестоко мучаясь от ревматизма, она умудрялась оставаться в курсе новостей и светских сплетен столицы, из раза в раз снабжая дочь полной и исчерпывающей информацией касательно происходящего. Умная, наблюдательная, острая на язык, маркиза де Севинье отнюдь не боялась щекотливых тем: в частности ее послания содержат полный отчет о судебном процессе суперинтенданта финансов Николя Фуке. Позднее мы поговорим об этом более подробно, сейчас же достаточно сказать, что процесс этот представлял собой одну из самых отвратительных страниц времен Людовика XIV - сфабрикованный с начала до конца, построенный на дутых доказательствах, имевший с самого начала единственную цель: сведение счетов. По замечанию одного из современных историков "великий король показал себя отнюдь не великим человеком". Мелочная зависть и злопамятство монарха грозили уничтожить опального министра, и только отвага и непреклонность его адвоката, заставили монарха несколько умерить свой пыл. В качестве "королевской милости", смертная казнь для Фуке будет заменена пожизненным тюремным заключением - в крепости Пиньероль, где его неизменным соседом, а позднее и собеседником будет Маска. Впрочем, мы несколько отвлеклись. Итак, маркиза в своих письмах горячо защищала Фуке, не стесняясь в колкостях по адресу черезчур уж усердных исполнителей королевской воли. Эта смелость могла дорого ей обойтись, но по какой-то причине - маркизу не тронули.
Корпус ее корреспонденции занимает ни много ни мало 12 увесистых томов, выпущенных французским издательством "Плеяда". Количество писем переваливает за тысячу, но ни в одном из них нет ни слова, ни послова на интересующую нас тему. Стоит задаться вопросом: могло ли существовать письмо, содержавшее сведения о таинственном узнике, "чье имя запрещено было называть"? Да, могло. Нам известно, что маркиза много лет дружила с Дю Жюнка, лейтенантом, или на современный лад - заместителем коменданта Бастилии; как мы позднее увидим, он оставит одно из самых ценных свидетельств, касающихся последних лет жизни узника в маске. Кроме того, маркиза де Севинье была вхожа в дом любовницы министра иностранных дел Лувуа, бывшей - вот забавное совпадение - невесткой Сен-Мара, коменданта Бастилии. Оба они - министр и тюремщик, были представителями очень узкого круга людей, знавших подлинное имя и историю Маски. Неужели ничего не просочилось наружу? Сен-Мар в одном из своих посланий докладывает министру, что его осаждают любопытные, жаждущие узнать тщательно скрываемую тайну, в то время как он, откровенно издеваясь над их легковерием, "по секрету" сообщает, будто под его началом находится турецкий султан, или китайский император. Иными словами, сохранить тайну не удалось, город наводняли упорные слухи. Пересуды и перешептывания при дворе и в самом городе были очень живучи, однако, к великому для нас сожалению, ничего не осталось на бумаге. Почему?
Что касается маркизы де Севинье, мы вправе сделать целых два предположения. Первое из них относится, скажем так, к "семейному" плану. Кузен маркизы - Роже де Бюсси (опять фамилия, которую обессмертил Дюма-отец!) когда его тетка была уже в преклонном возрасте, издал книгу мемуаров, (в которой, цитируя известного автора, небольшое количество правды сопровождалось "пышнейшим враньем"). Среди прочего этот сомнительного качества опус пространно излагал историю жизни тетки, среди прочего, в нем приводилось несколько отрывков из ее писем. Престарелая маркиза была шокирована. "Оказаться во власти всех вокруг, быть напечатанной, превратиться в книгу, предназначенную для развлечения всех провинциалов, сколько их ни есть... обнаруживать себя в библиотеках, и получить подобную напасть - от кого?" - жалуется она в одном из писем. Маркиза вовсе не желала для себя столь сомнительной славы. Несмотря, что легкомысленный кузен все же додумался, чтобы вывести ее под псевдонимом ("Мадам де Шеневилль"), читателям это не помешало. Маркиза, вовсе не желавшая себе столь сомнительной славы, должна была всерьез задуматься о том, что будет если ее письма и в дальнейшем будут попадать в чужие руки. В самом деле, они не были предназначены для праздной публики; самом крайнем случае, один или два отрывка можно было позволить себе прочесть в салоне, в узком дружеском кругу, но не более того! Возможно, именно тогда в камин отправилась часть корреспонденции, содержавшая пассажи, которые в случаи публикации могли стать опасными для самой маркизы и ее близких. Это всего лишь предположение, задо доподлинно известно, что дело уничтожения слишком уж опасных или компрометирующих писем продолжила внучка нашей маркизы - мадам де Симиан. Было ли среди них то самое письмо, содержавшее в себе сведения о таинственном узнике в маске. И если да - кто отправил его в огонь: бабушка или внучка? Нам никогда об этом не узнать.
Вторая возможная причина была куда более серьезного свойства. Людовик-Солнце, с характерной для него последовательностью, превратил Францию в подобие часового механизма, центром которого являлся он сам. Недаром же его прозвали "Солнцем" - весь прочий мир должен был представлять собой планеты, вращавшиеся вокруг основного, так сказать, светила. Одним из важнейших средтв, необходимых для того, чтобы опутать сетью всю страну и цепко держать ее в руках был королевский Черный Кабинет. Подобным именем назывался почтовый департамент, филиалы которого присутствовали во всех крупных городах страны. Персонал Черного кабинета состоял из знатоков шифровального дела, умельцев, набивших руку на нехитром деле вскрывания восковых печатей с помощью раскаленных игл, и наконец, писцов, снимавших копии со всех подозрительных посланий. Вскрывались письма всех более-менее влиятельных или просто известных людей, отрывки, касающиеся политики или непосредственно королевской персоны, исправно ложились на ночной столик короля, где тот столь же исправно знакомился с ними сразу после утренней молитвы и церемонии омовения рук. Официально о существовании Черного кабинета не объявлялось, однако, о нем знали многие. Те, кто был достаточно хитер и пронырлив, умудрялись втискивать в свои послания несколько льстивых строк в адрес короля (действительно, как можно было сомневаться в искренности подобной похвалы, отнюдь не предназначавшейся для чужих глаз!), а те, кто оказывались более наивными, порой давали себе волю наедине с листом бумаги, не понимая, почему короткое время спустя на них обрушивается королевская немилость. Маркиза де Севинье безусловно знала о существовании Черного Кабинета и о том, что все ее письма без исключения читаются или копируются. Не забудем, что существование Маски было государственным секретом такой важности, что его будут скрывать в течение нескольких поколений, пока в живых не останется никого, знавшего подлинное имя узника. Быть может, маркиза просто из острожности не решилась коснуться столь опасной темы? Не стоит более гадать.
