Королева четырех королевств/Глава 3 Политик

Материал из Wikitranslators
Перейти к: навигация, поиск
Глава 2 Супруга "Королева четырех королевств" ~ Глава 3 Политик
автор Zoe Lionidas
Глава 4 Победительница




Содержание

Новый союзник

SOAOTO - Folio 057V 1.jpg
Жан V Бретонский..
Жиль Гобе «Герцог Жан V в облачении Ордена Золотого Руна». - «Статуты, ордонансы и гербовник Ордена Золотого Руна» - KB 76 E 10 f. 057V — ок. 1473 г. - Королевская библиотека. - Гаага, Нидерланды

Положение молодой богатой вдовы таило в себе множество угроз. Не раз случалось, что алчные соседи, едва дождавшись, пока истечет срок траура, похищали вдов, чтобы силой принудить их к новому замужеству и тем самым присвоить принадлежавшие им земли. Также нередко случалось, что сюзерен или просто богатый рыцарь-разбойник, положивший глаз на «жирный кусок», заключал вдову под стражу, чтобы силой вынудить ее «подарить» свое владение. Женское регентство при малолетних сыновьях также зачастую пробуждало в крупных вассалах страсть к независимости, или желание прибрать опеку к своим рукам, а в мелких — не менее непреодолимое желание освободиться от законной узды, и вступить в войну с ближайшим соседом.

К счастью для нашей героини, ее земли предпочли сохранить традиционную верность анжуйскому дому. Старшему сыну, Людовику, исполнилось уже 14 лет, Жан Беррийский был годом старше, когда его определили правителем целой провинцией. Однако, времени терять было нельзя.

Как мать и государыня, Иоланда в первую очередь должна была обеспечить будущее своих детей и своих владений, а также поспособствовать тому, чтобы ее будущий зять со временем занял французский престол[1]. С апреля по июнь 1417 года она проводит в непрерывных разъездах между Анжером, Сомюром, Луденом и Шиноном — все в герцогстве анжуйском или в ближайшем соседстве. Ее старший сын, Людовик, мечтает о покорении Италии, так как после смерти Ладислава Дураццо, последовавшей тремя годами ранее, ситуация становится благоприятной для того, чтобы вновь попытать счастья в борьбе за неаполитанский трон? Прекрасно. Иоланда немедленно заключает мир с Генуей, разрешает территориальные споры с герцогом Савойским, обеспечивая таким образом прочный тыл для будущей экспедиции. Следующим ее внимание поглощает Прованс — эта база для любого итальянского похода, наведя порядок в местной администрации и управлении, королева Сицилийская может быть спокойна, с этой стороны можно не ожидать удара в спину[2].

Для будущего королевства, государем которого станет ее зять, первым и неотложным делом является отражение английской атаки. В самом деле, если в прежние времена (а война эта тянется уже больше полувека), англичане довольствовались набегами и разграблением отдельных областей, сейчас энергичный Генрих V планирует ни много ни мало занять Париж и надеть на себя французскую корону. Трезвомыслящая и расчетливая Иоланда прекрасно понимает, что отпор англичанам невозможно дать в полной мере, пока страна сама по себе разорвана междоусобицей между арманьяками и бургундцами. Гражданскую войну следует прекратить любым способом, как можно скорее. Необходимо искать возможности любой ценой заключить договор о мире с герцогом бургундским, не имеет значения, верить ему или не верить, любить или ненавидеть. Политика — это искусство подчинять себя необходимости. В конце концов, бургундец — внук короля Иоанна Доброго, следует воззвать к его чувству патриотизма, к его чести, ежели у него таковая осталась, он не может отдать престол своего деда англичанину[3].

Пытаться напрямую завязать переговоры — вряд ли возможно, бургундец еще не забыл оскорбления, нанесенного Людовиком Анжуйским его дочери. Для того, чтобы злопамятный и мстительный герцог хотя бы выслушал анжуйские предложения, требуется посредник, причем такой, от чьего мнения отмахнуться будет затруднительно. Иоланда выбирает на эту роль герцога бретонского[3].

Жану V Бретонскому, прозванному «Мудрым» в это время 27 лет. Сын Жана IV «Доблестного» и Жанны Наваррской, он прекрасно говорит и по-английски и по-французски, да и по географическому положению его владения равно граничат с обеими землями. При дворе в Нанте говорят на обоих языках, его отец сам был женат на англичанке — Марии Плантагенет, дочери Эдуарда III. Мать Жана Бретонского, Жанна Наваррская после смерти его отца (в 1399 году) также вышла замуж за англичанина — Генриха Болингброка, в том же году узурпировавшего английский трон под именем Генриха IV[3].

Надев на себя бретонскую герцогскую корону в том же, богатом на события 1399 году, Жан V все еще полагает свой трон недостаточно прочным. Когда-то его отцу пришлось вести тяжелую борьбу за наследство, против Карла Блуа — супруга своей племянницы, которая имела определенные права по причине старшинства, хотя в бретонском праве мужчины обладали преимуществом в наследственных делах и потому герцогская корона досталась Жану IV. Эта распря вылилась в кровопролитную войну между кланом Пентьевров, представлявшим интересы искомой племянницы, Жанны-Хромоножки, и семейством Монфоров, к которому собственно и принадлежал новый герцог. Монфоры победили, чтобы как-то примирить своих противников с поражением, последним были предоставлены места в герцогском совете и право на богатые владения. Пентьевры затаились, однако, полного доверия к ним новый герцог не питал (и как покажет дальнейшее, поступал совершенно правильно)[4][5]. Кроме того, положение между молотом и наковальней само по себе заставляло выбрать самую безопасную линию из возможных, бретонец тянул время, изворачивался, отделывался пустыми обещаниями от обоих королей, старавшихся склонить его на свою сторону, и выжидал, когда победитель определится уже окончательно и бесповоротно.

Именно этого сложного человека Иоланда выбирает на роль посредника. В Нант, к Жану Монфору отправляется гонец, и вот первый успех, герцог бретонский благосклонно принимает приглашение своей «дражайшей кузины» и все в том же трагическом апреле 1417 года появляется в Анжере[3]. Королева Сицилийская в трауре по мужу, однако, это не мешает ей оказать бретонцу самое широкое гостеприимство. Наконец, после обмена вежливыми приветствиями, трапезы и отдыха, за плотно закрытыми дверями, хозяйка и гость переходят собственно к цели визита. К возможности склонить бургундского герцога на сторону французов бретонец настроен достаточно скептически, он вновь напоминает Иоланде, как зависим Жан Бесстрашный от торговли с Англией… но попробовать можно, пусть и без полной гарантии успеха. Сам он также не намерен воевать ни на чьей стороне, в конечном итоге, Иоланде удается добиться от него не более чем согласия не препятствовать в сепаратных переговорах между Англией и Анжу, в обмен на что королева Сицилийская обязывается не препятствовать ему в таких же сепаратных переговорах с Англией. Результат более чем скромный, и все же результат. Иоланда не привыкла опускать руки, даже если каждый шаг вперед дается с огромным трудом[6]. Неторопливо, но вполне целенаправленно королева продолжает гнуть свою линию: не желает ли бретонец в знак их в знак их доброго расположения друг к другу соединить браком свою дочь Изабеллу, пусть совсем еще ребенка, с младшим сыном Иоланды Карлом. Герцог не находит в себе сил отказать — брак с одной из могущественнейших семей страны слишком льстит его самолюбию. Договор подписывается тут же — этот объемистый документ скрывает в себе еще один, малозаметный с первого взгляда сюрприз. В нем неоднократно упоминается дофин Карл, неизменно обозначающийся как «сын короля». Герцог Жан подписывает, внутренне восхищаясь тонкой игрой своей собеседницы. По сути дела, подписью своей он подтверждает законное рождение и права на престол зятя Иоланды[7]. Отлично продумано — если тому удастся выгнать вон завоевателей, герцог Жан всегда сможет напомнить ему об этой маленькой услуге. Если же нет — ну что же, договору между Бретанью и Анжу это не помешает. Соединить браком принца и принцессу предполагается по достижении последней 12-летнего возраста, (то есть в 1422 году), герцог дает за дочерью сто тысяч золотых экю в качестве приданого. В качестве изюминки на торте, договор визируется «согласием дражайшего нашего сеньора, сына и брата, дофина Вьеннского»[8].

Париж

Download.jpg
Арест Буа-Бурдона..
Неизвестный художник «Арест Луи де Буа-Бурдона». - «Histoire de Paris, Charles VI» - № 17-2 — 2001 г.

Падение королевы Изабеллы

Временно оставив нашу героиню, перенесемся вновь в Париж. Желая упрочить свою власть, графу Арманьяку следует держать под своим полным контролем короля, королеву и дофина. Карл прибывает в город в середине апреля, и Арманьяк немедленно приставляет к нему своих людей. Дофину предстоит обретаться при матери, в Венсенском замке, постепенно приготовляясь к своей будущей роли государя[9]. Воспрепятствовать этому Арманьяк не может. Однако, пользуясь тем, что король впал в очередной приступ безумия, он собирается нейтрализовать королеву, которая все еще сохраняет немалое влияние на мужа, и кроме того, располагает немалой собственной казной, которая просто необходима Арманьяку для оплаты своих гасконских наемников.

Посему, 15 апреля 1417 года на глазах у юного Карла разыгрывается отвратительный спектакль. Надо сказать, что в отеле королевы не было недостатка в красивых молодых людях, и посему молва (быть может, недаром?) обвиняла ее фрейлин в более чем свободном поведении. Из подданных королевы следует назвать Пьера де Жиака, «рокового» красавца; уверяли, что он продал душу дьяволу, и Жоржа де ла Тремойля, бывшего бургундского придворного, пожелавшего ныне служить королю Франции. Оба в дальнейшем станут один за другим фаворитами короля Карла VII[10].

Шептались, что статный мэтр д’отель, Луи де Буа-Бурдон (или как часто пишут его фамилию, Буаредон), превратился в любовника самой королевы. Ситуация была и оставалась на уровне сплетен и слухов, никаких доказательств никогда явлено не было. Более того, несколько сомнительно, что обрюзгшая, одышливая Изабелла могла в ком-либо в это время возбудить любовное чувство, хотя французская корона, возможно имела свойство сделать привлекательной любую развалину. Коротко говоря, ситуация оставалась в подвешенном состоянии. Открыто обвинить королеву не отваживался никто, единственно, за несколько лет до того, религиозный фанатик вломился в отель королевы и бросил ей в лицо обвинение в том, что она позволяет своим фрейлинам слишком много и в плане богатой одежды, и в плане любовном. Продолжения ситуация не имела, непрошеного визитера заставили удалиться, и дело благополучно спустили на тормозах. Теперь же этой двусмысленностью пришло время воспользоваться[10].

Chateau de Tours 3.jpg
Турский замок - тюрьма королевы Изабеллы.

Итак, в один далеко не прекрасный день, королеву уведомили, что король направляется к ней с визитом. Как требовалось по протоколу, навстречу высокому гостю был направлен почетный эскорт во главе с дофином и Луи де Буа-Бурдоном. Со свитой короля они встретились в Венсенском лесу. Дальнейшее нам известно исключительно из документов, восходящих к окружению Арманьяка, и потому не вызывающих к себе полного доверия. Итак, по официальной версии, Бурдон вместо того, чтобы сойти с коня, как этого требовал этикет, приветствовал монарха легким наклоном головы (или по другим сведениям, лениво помахал ему рукой). В следующую же минуту, по приказу оскорбленного монарха (или же, стоявшего за его спиной графа д’Арманьяка)? На глазах у 15-летнего юноши, стража под командованием Таннеги дю Шателя стащила Бурдона с коня, и препроводила в Бастилию. Здесь мэтр д’отеля немедленно подвергли пытке «кобылой» пытаясь добиться от него признания в интимной связи с королевой. Допросы и пытки продолжались ночь напролет, ничего в результате не дав. Приходилось довольствоваться тем, что есть. На следующее утро, Бурдона зашили в кожаный мешок с надписью «Дорогу королевскому правосудию» и бросили в Сену[10].

Королева, которую Арманьяк обвинил в супружеской неверности по приговору короля (который вряд ли понимал, что подписывает), по настоянию королевского совета, где опять же заправлял Арманьяк и его присные, 18 апреля была присуждена к ссылке в Блуа (позднее ее перевезут в Тур) с более чем скромной свитой[11]. Ее казна отходила к Арманьяку[12][13]. Несчастный дофин, которого глубоко потрясла эта сцена, всем своим существом чувствует, что из него пытаются сделать разменную карту в игре политических хищников. В отчаянии он зовет на помощь свою «добрую матушку», желая хотя бы на время вырваться из пропитанной ненавистью и предательством атмосферы Парижа. Иоланда не остается глуха к просьбам зятя. Она тут же диктует самое невинное с первого взгляда письмо, в котором просит его отпустить дофина в герцогство турское, где ему, как наследнику безвременно почившего старшего брата, надлежит председательствовать на церемонии открытия генеральных штатов Пуатусского графства в Сомюре. Одним ударом наша героиня, как водится, убивает двух зайцев: ее воспитанник хотя бы временно вырывается из ядовитой атмосферы интриг и заговоров, и одновременно получит отличный урок, как следует вести себя принцу и как следует держать себя в отношении подданных. Арманьяка не слишком радует выпустить наследника престола из-под своей опеки, однако, отказать Иоланде, одной из важнейших союзниц его партии, возможностей нет[14]. Кроме того, в столице неспокойно. 25 апреля Жан Бесстрашный, не собирающийся отказываться от своих планов, направляет очередное послание Университету и Парламенту, в которых клятвенно обязуется если ему удастся взять в руки государственную власть, навсегда освободить парижан от любых налогов и поборов в казну. Все та же демагогия его отца в действии; однако сия недостижимая морковка производит на парижан то же действие, как на приснопамятного осла. Столица глухо волнуется, выжидая лишь удобного момента, чтобы сбросить с себя тираничную власть арманьяков.

1 июня дофин прибывает в Тур. По приказу Иоланды, ему устраивают торжественную встречу, под шитым золотом балдахином, на чистокровном коне, Карл дефилирует через весь город к базилике Сен-Мартен, где его уже дожидается королева Сицилийская, вновь с глубоким поклоном именующая его «своим сеньором». Здесь же он председательствует на торжественной церемонии, облаченный в соответствующие случаю царственные одежды[8][9]. 14 июня дофин, вернувшись в столицу, получает от отца назначение регентом страны и «капитаном» (то есть военным губернатором) столицы, взамен почившего Жана Беррийского[15].

Этим же летом ему предстоит еще одна миссия — успокоить граждан вечно фрондирующего Руана, не желающих принимать у себя королевских солдат. Город заявляет, что по необходимости сам сможет противостоять англичанам, и не желает терпеть у себя солдатского разгула и тратиться на солдатский постой. Руанцы глубоко ошибаются, но еще не знают об этом. Сейчас же дофину удается в зародыше пресечь нарождающийся бунт и успокоить страсти. Он проявляет при том недюжинные дипломатические способности — Иоланда может быть довольна своим учеником[11][16].

Трудная осень 1417 года

Marmoutier - Copy.jpg
Аббатство Мармутье. Здесь произошло освобождение королевы Изабеллы..

Война между тем продолжается. Генрих V наголову разбивает французский флот при Ла-Хог и 1 августа новая английская армия высаживается в устье реки Тук, чтобы завершить покорение Нормандии[16]. В скором времени захвачены Кан, Лизье, Байе, Алансон[17]. В это время как Жан Бесстрашный во главе своей армией вновь угрожает Парижу[11][18]. Ему удается подчинить своей власти несколько городов и взять столицу в настоящую осаду, практически перерезав снабжение по реке. «Дневник Парижского горожанина» сохранил для нас воспоминание об голоде и лишениях, свирепствовавших в это время в столице[19].

Арманьяк сделал непростительную ошибку, выпустив королеву из рук. В середине осени, в Туре, где ей порядком успело надоесть аскетическое существование, Изабелла налаживает тайную переписку со своим бывшим врагом, прося помочь ей вырваться из цепких рук графа Бернара. Нам неизвестно, кому принадлежала инициатива в разработке плана освобождения, однако, зная апатичность и безвольность королевы Франции стоит предположить, что бургундец и здесь проявил требуемую сметку, в то время как Изабелла Баварская жадно ухватилась за протянутую к ней руку помощи[20]. 2 ноября 1417 года, когда под каким-то предлогом королева выговорила себе соизволение помолиться в аббатстве Мармотье, причем сопровождать ее должна была сравнительно небольшая охрана, отряд из 60 бургундцев под командованием Эктора де Савеза, одним ударом рассеяли стражу, после чего Жан Бесстрашный триумфально увез королеву с собой в Труа, где для нее организовано было подобие двора и «теневого» совета, должного противостоять парижскому правительству[21]. Кроме того, ушлый бургундец уверял всех, кто желал его слушать, что тиранический Арманьяк держит в плену короля и дофина, и уже потому следует принять все меры к их «освобождению»[18].

Troyes rue Emile Zola maisons pans de bois.jpg
Труа. В скором времени этот город приобретет печальную славу..

В том же ноябре Иоланда без лишнего шума прибывает в Париж, на встречу с королем Карлом VI. Верная сиделка, Одетта де Шампдивер проводит ее к королю, окончательно превратившемуся в тень самого себя, осунувшегося и измученного болезнью. Однако, сейчас у него период просветления, и говорить с больным монархом можно и нужно. Вежливо но твердо королева Сицилии убеждает Карла, что ему следует письменно подтвердить права своего младшего сына после смерти отца занять французский престол. Король соглашается с ее доводами, и желаемый пергамент оформлен по всем правилам и скреплен королевской подписью[20].

Между тем английское наступление продолжается, под ударом может оказаться Мэн — наследственное владение анжуйских герцогов. Иоланде удается выхлопотать у больного короля разрешение на сепаратные переговоры с врагом. Весь конец 1417 года для королевы Сицилийской и ее нового союзника — Жана Бретонского — проходят в напряженных переговорах с Генрихом Английским. Из Анжера в Нант и затем в английский лагерь один за другим скачут гонцы, один из них, в те времена скромный дворянин Пьер де Брезе, позднее сыграет выдающуюся роль в истории Франции. Наконец, в начале следующего 1418 года, у Генриха V удается добиться письменной клятвы, что ее владения не будут затронуты английской экспансией[22].

Одновременно Иоланда не покладая рук продолжает хлопотать, чтобы противоборствующие партии арманьяков и бургундцев заключили между собой хотя бы недолгое перемирие, чтобы наконец иметь возможность дать отпор общему врагу. Ее усилия наконец-то приводят к первому успеху, в начале марта 1418 года переговоры начинаются в монастыре Ла-Томб, в Монтеро «где Йонна низвергается вниз». В скором времени этот город приобретет более чем мрачную славу… но мы снова забегаем вперед. Сторону «короля» (то бишь, графа Арманьяка) представляют 16 человек, большей частью духовные, среди них архиепископ Реймсский Реньо де Шартр, будущий советник дофина, епископ Парижский, доверенное лицо королевы Сицилийской Жан Луве, и наконец, канцлер дофина Робер Масон. Сторону королевы (то бишь бургундского герцога) представляют также 16 человек, ее возглавляет архиепископ Сансский, в качестве помощника его сопровождает личность, которой предстоит оставить более чем мрачный след в истории Франции — Пьер Кошон, будущий судья и палач Девы Франции. Переговоры начинаются в марте и продолжаются без перерыва в течение 60 дней. Ближе к концу к французам присоединяются посланцы нового папы, Мартина V — раскол церкви наконец-то преодолен! При их посредстве удается выработать компромисс. Герцогу Бургундскому будет открыт путь в Париж, и обеспечено место в королевском совете, королева также сможет вернуться в столицу. Арманьяк сохранит свое место при короле, теневое правительство в Труа будет распущено, и бывшие враги начнут борьбу против англичан, соответственно на севере и на юге страны[23][24].

Парижский мятеж и бегство дофина

Vigiles du roi Charles VII 58-1.jpg
Убийства на парижских улицах..
Марсиаль д'Овернь «Парижский мятеж 1418 года». - «Вигилии на смерть короля Карла VII», - Fr.5054, fol. 58 - Национальная библиотека Франции, Париж.

Весть о том, что мир наконец-то заключен, вызывает в Париже, уставшем от бесконечных распрей настоящее торжество. Впрочем, не тут-то было. Графа Арманьяка и его присных текст договора приводит в настоящее бешенство, канцлер короны Анри де Марль прямо на заседании королевского совета заявляет дофину, который занимает место своего отца, вновь впавшего в безумие, что не собирается скреплять коронной печатью подобный договор. Дофин теряется, как обычно, чужая сильная воля подавляет его, зато вместо наследника престола ответ дает Париж. Весть о том, что «арманьяки не желают мира» мгновенно распространилась в городе, вызывав всеобщее возмущение. Париж, измученный голодом, холодом и эпидемиями — коротко говоря, всем, что сопутствовало тогдашним войнам, жаждал одного: прочного мира и спокойствия; желательно при условии победы герцога Бургундского. Ничего удивительного, что в городе мнговенно сложился анти-арманьякский заговор[25][26].

Некий Перрине Леклерк, сын торговца железом, ухитрился вытащить ключи у своего отца, несшего службу при воротах Сен-Жермен. Бургундцев загодя уведомили о произошедшем, и в ночь с 28 на 29 мая 1418 года, отряд по руководством любимца парижан сеньора де л’Иль Адама, подкрался к воротам. Леклерк при поддержки пары своих столь же молодых друзей, раскрыл их перед осаждавшими, и вот уже те с победными криками «Богородица! Бургундия!» рассыпались по улицам. Навстречу им выскакивали парижане, вооружившиеся кто чем мог — в дело шли ржавые мечи, вертела, и даже палки, в считанные часы арманьяки были выбиты из города. Канцлера Анри де Марля выволокли из постели, Бернар д’Арманьяк скрылся в подполе, где его обнаружат лишь два дня спустя[27][28].

Таннеги дю Шатель, опытный военный, вовремя успел понять, что произошло. Он жил на правом берегу Сены, в отличие от прочих жертв, и потому имел в своем распоряжении несколько больше времени. Никем не узнанный, он ворвался в королевскую резиденцию — отель Сен-Поль, выволок из постели ничего не понимающего дофина, набросил на него сорочку, и в таком виде вывел наружу[29]. Возле ворот Сент-Антуан, их уже ждали двое из свиты, столь предусмотрительно приставленной Иоландой к своему воспитаннику: Робер де Масон и Жан Луве. Первый отдал дофину своего коня, и тот галопом ускакал прочь из мятежной столицы в Мелён — под защиту гигантских стен. Это поспешное бегство спасло его от неминуемого плена. Последние арманьяки скрылись в Бастилии. Два дня спустя Таннеги дю Шатель и Барбазан возглавили контратаку против бургундцев, однако силы были неравны, и более того, плохо организованные защитники Бастилии не вовремя отвлеклись на разграбление купеческих лавок, расположенных на улице Сент-Антуан, прилегавшей к крепости. Ожидаемое подкрепление от дофина так и не появилось, разуверившись в возможности вернуть себе столицу, Карл предпочел не рисковать. Его верные слуги и его невеста Мария Анжуйская попали в плен к герцогу Бургундскому[30][29].

Vigiles du roi Charles VII 51-1.jpg
Въезд бургундцев в столицу..
Марсиаль д'Овернь «Въезд бургундцев в столицу». - «Вигилии на смерть короля Карла VII», - Fr.5054, fol. 51 - Национальная библиотека Франции, Париж.

Город вновь захлестнула волна анархии, вплоть до 12 июня продолжались погромы и убийства, достаточно было кого угодно объявить «арманьяком», как возбужденная толпа громила его дом, убивала всех, кого могла разыскать, «Парижский Горожанин», описывая эти события, с негодованием отмечает, что трупы валялись на улицах — устрашения ради их запрещалось хоронить, причем с убитых срывали даже белье, «ежели была малейшая надежда его продать». Женщин топили в реке и выбрасывали в окна; 12 июня кто-то пустил панический слух, что пленных арманьяков желают освободить, после чего тюрьмы были разгромлены, захваченные в плен канцлер де Марль и граф д’Арманьяк растерзаны толпой. Нагой труп Арманьяка со спиной, из которой вырезан был длинный кусок кожи, должный изображать белый шарф его партии, в течение нескольких дней таскали по улицам и наконец выбросили в отхожее место. Новый прево Парижа и сам герцог Жан ничего не могли поделать с разбушевавшейся толпой[31].

13 июня Жан Бургундский вместе со своей новой союзницей королевой Изабеллой торжественно въехал в город в сопровождении внушительного отряда в три с половиной тысячи человек. Толпа бурно приветствовала их, многие плакали от счастья. Наступало вожделенное время бургундского мира… все его «прелести» парижанам предстоит в скором времени оценить[32][33].

В первую очередь герцог Жан Бесстрашный распорядился полностью восстановить мясников в их правах, разрушенная было Большая Бойня, стала отстраиваться вновь. Город временно успокоился, но притихшее было возмущение 20 августа вспыхнуло вновь, казалось, что грабежам и убийствам не будет конца[33]. Чтобы наконец навести в городе порядок, герцог пошел на хитрость. Собранное по его приказу городское ополчение должно было выступить против арманьякского Мелёна. Едва оно удалилось от города, главные зачинщики беспорядков (среди них был и парижский палач Капелюш) были схвачены и казнены. Вернувшееся войско остановилось перед запертыми воротами, и вынуждено было полностью разоружиться[34].

Теперь в руках герцога Жана были король и королева. Для того, чтобы полностью подчинить себе королевство, не хватало лишь заполучить к себе дофина. Анжуйский хронист Жан де Бурдинье рассказывает, что в это время юного Карла родители буквально засыпали письмами, требующими его возвращения. Отказывая им в повиновении (смелый шаг для той эпохи!) наследник объявил, что рукой его отца водит некто другой, в то время как король по причине «заключения и болести»[35] не отдает себе отчета в происходящем. Королева Изабелла якобы решила обратиться с той же просьбой к нашей героине, мотивируя свое желание тем, что наследник должен был оставаться при отце и матери, чтобы получить образование, соответствующее его рангу. Ответ Иоланды стал легендарным[36]:

100 Years War France 1435-ru.jpg
Разделенная Франция.
« Женщине, которая живёт с любовниками, ребёнок абсолютно не нужен. Не для того я его кормила и воспитывала, чтоб он помер под вашей опекою, как его братья, или вы сделали из него англичанина, как вы сами, или довели до сумасшествия, как его отца. Он останется у меня, а вы, если осмелитесь, попробуйте его отобрать. »

Современные историки склоняются к мнению, что этого письма, многократно цитируемого в сочинениях прошлого и настоящего века никогда не существовало, и все вышеизложенное — не более чем легенда, которую сьер Бурдинье некритично внес в текст своей Хроники. Так это или нет, до конца неизвестна, однако, характер нашей героини эта маленькая история иллюстрирует более чем удачно.

Вместо того, удалившись в Турень, дофин организовывает вокруг себя «теневое» правительство, должное противостоять Парижу. В его состав входят все те же советники королевы Иоланды, так как Луве, Масону и дю Шателю чудом удалось вырваться из Парижа, к ним прибавляются еще Пьер Фротье, Гильом де Руссильон и Гильом де Нарбонн. Роль последнего будет особенно значимой… однако, мы опять забегаем вперед[37].

Между тем, королева Иоланда, будучи не из тех, кто опускает руки после неудачи, изо всех сил старается возобновить переговоры с герцогом Бургундским, прерванные столь внезапно. Арманьяка больше нет, препятствовать ей некому, почему не попробовать снова?… В начале августа под председательством дофина, рядом с которым на более чем представительном собрании присутствовали неизменный герцог бретонский Жан де Монфор, Людовик, старший сын королевы Иоланды, юный герцог Алансонский (ему было всего девять лет!) будущий начальник штаба Жанны, и множество иных светских и духовных феодалов. Основа договора оставалась прежней: места в королевском совете должны были быть разделены поровну, всем мятежникам дарована амнистия, после чего арманьяки должны были начать войну против англичан к Югу от Сены, бургундцы соответственно, к северу. С готовым документом, Жан Бретонский отбыл к герцогу Бургундскому, который по причине эпидемии, свирепствовавшей в столице (неудивительно, после такой резни!) обретался в Провене. 16 сентября в Сен-Мор-де-Фоссе герцоги Бретонский и Бургундский, переговорив с глазу на глаз, поставили свои подписи, и «приказ короля» был при общем ликовании объявлен в Париже[38]. В качестве жеста доброй воли, Жан Бургундский передал бретонцу Марию, дофину Франции, вместе с ее свитой. Девушка могла вернуться к матери, в то время как торжествующий бретонец отправился к дофину. Найти последнего было не так просто так как Карл постоянно перебирался с места на место, но в конечном итоге, поиски увенчались успехом — и тут неожиданное препятствие. Карл наотрез отказался подписывать договор. Наверное, королева Сицилии испытала немалую досаду от того, что этот строптивый мальчишка раз за разом проваливал все ее усилия. Впрочем, она сумела сдержать свой гнев. В конце концов, ему было всего пятнадцать, а не пятьдесят, в этом возрасте любое соглашение с врагом рассматривается как непростительная слабость… кроме того, договор предусматривал его возвращение в Париж, от чего дофин отказывался наотрез[39]. Да и невозможно было постоянно держать наследника престола под своим непосредственным надзором, ему необходимо было самому учиться принимать решения. Другое дело, что королеве стоило задуматься, насколько окружение юного Карла годится для исполнения ею же намеченных целей.

Пока же ситуация временно успокоилась в патовом состоянии. Раздосадованный неудачей герцог Жан пытался добиться от короля, чтобы тот своим приказом лишил сына регентских прав, однако, особо в этом не преуспел. Франция состояла из трех частей: английской Нормандии, Бургундии и Парижа, находившегося под властью Жана Бесстрашного, и наконец, наибольшей части страны, лежавшей к Югу от Сены, по-прежнему сохранявшей преданность дофину. Арманьяки и бургундцы наперебой пытались склонить англичан на свою сторону — другое дело, что требование безусловного повиновения и признания «прав» Генриха на французский престол благополучно отталкивали тех и других. Победа англичан не была прочной; колонию в Арфлере основать не удалось, английские поселенцы в скором времени пожелали вернуться домой, и взбешенный король распорядился удерживать их силой. Армия Генриха, значительно ослабленная потерями и эпидемиями, не могла двигаться дальше, кроме того, в тылу у него достаточно успешно действовала французская группировка под командованием графа д’Омаля. Бургундцам требовалось утвердиться в столице, что давало возможность выиграть время[40]. Пожалуй, несмотря на досадную неудачу с очередным договором, королева могла быть довольна. Приходило ее время действовать, и нанести удар Иоланда собиралась в самом неожиданном месте.

Лотарингия. Первая большая победа

Parijs, Archives Nationales, AE II 481B Master of Jeanne de Laval 455 tot 1485.jpg
Рене Анжуйский приносит присягу за свои новые владения..
Мастер Жанны Лавальской «Рене Анжуйский, приносящий вассальную присягу королю Карлу VI». - Отдельные листы из неизвестного манускрипта, известного под условным именем «Клятвы Рене Анжуйского» - AE II 481B — ок. 1455-1485 гг. - Национальный архив Франции. - Париж

Робер I Барский, дед Иоланды по материнской линии, имел обширные владения по обоим берегам реки Мёз. Левый берег, т. н. «зависимый Бар» считался французским владением, за которое герцог присягал на верность монарху этой страны, правый располагался на землях Империи, и соответственно, находился под сюзеренитетом местного владыки[41]. Вновь обратим внимание читателя, что на левом берегу Мёза располагалась в те времена еще никому не ведомая деревенька Домреми… чье название через десяток лет будет на слуху у всей страны. Но мы опять спешим. Итак, Робер I имел шестерых детей. Кроме матери нашей героини, Виоланды Барской, еще нескольких дочерей и сыновей. Тяжба за наследство тянулось уже много лет, так как женщинам по местным обычаям наследование было разрешено наравне с мужчинами, 60-летняя Виоланда Барская пыталась добиться, чтобы брат Эдуард, ставший герцогом после смерти отца, уступил спорные земли ей. Впрочем, сейчас эта затянувшаяся семейная склока уже не имела значения, так как молодой герцог и его брат Генрих сложили головы при Азенкуре, в то время как последним отпрыском герцогов барских по мужской линии был Людовик, давным-давно принявший кардинальскую шапку, и потому, конечно, неженатый и бездетный[42]. Именно к этому осиротевшему старому кардиналу отправилась в гости наша героиня[43].

Isabella di Lorena regina di Napoli.jpg
Изабелла Лотарингская, жена герцога Рене..
Неизвестный художник французской школы «Романтический портрет Изабеллы, герцогини Лотарингской, королевы Неаполя». - XVII в. - Галерея Уффици. - Флоренция, Италия.

Она прекрасно помнила эти места, в которых ей случалось гостить еще до роковой битвы. Тогда этот замок лучился весельем и молодостью, и несмотря на то, что королеве оказывали почет, как и полагалось ей по рангу, едва лишь только двери тронной залы наконец затворялись, и толпа придворных отправлялась восвояси, родственники вдоволь могли наговориться за общим столом, потчуя гостью вкуснейшим вареньем из крыжовника — настоящей гордостью этих мест[44]. Сейчас замок опустел и затих, комнаты затянуты были траурным убранством. Престарелый кардинал отвел себе единственное жилое крыло, все остальное постепенно утопало в пыли и затхлости. Именно в эту печальную атмосферу попала деятельная Иоланда, и после коротких приветствий немедленно приступила к делу. Надо сказать, что дядя и племянница уже встречались в Париже, и потому почва для будущего соглашения, можно сказать, была давно подготовлена[42].

Кардинал мечтает о наследнике? Такой имеется, это ее второй сын, Рене. В нем течет кровь герцогов Барских, и кроме того, он молод, недавно вошел в совершеннолетний возраст и вполне способен поддержать блеск старинного владения. Престарелый клирик выслушал племянницу с явным интересом. Идея была весьма соблазнительна… вот только сосед, герцог Лотарингский, верный клеврет бургундца. Как он отреагирует на подобное?[45]

Ну что же, Иоланда заранее продумала, как обойти это препятствие. Ее следующей остановкой стало герцогство Лотарингское. Герцог Шарль, выросший при бургундском дворе с ранних лет сдружился с Филиппом Смелым и его сыном. Ему довелось бок о бок сражаться с Жаном Бесстрашным при Никополисе, и в распре арманьяков и бургундцев, он, конечно же, непоколебимо оставался на стороне последних. Убедить его было не так-то просто, почти невозможно… однако, как говорит известное меткое выражение «талант тем и отличается от посредственности, что умеет отличить невероятное от невозможного». Королева Иоланда отправилась к нему, основательно подготовившись[46].

У Лотарингского герцога не было сыновей. Потому старшая из двух девочек, большеглазая Изабелла должна была после смерти отца унаследовать его владение, что делало ее одной из самых завидных невест в королевстве. Конечно, было весьма опрометчиво действовать «в лоб», надеясь, что из множества претендентов герцог выберет сына заклятого врага Жана Бесстрашного… однако, существовали и другие соображения[47].

Итак, Иоланда направилась в столицу Лотарингии, где герцог Карл принял ее со всей предупредительностью, которую требовал от него этикет, а также со всеми почестями, полагающимися ее высокому рангу — празднества, пиры, турниры… однако, за всем этим чувствовались (да и не могли не чувствоваться!) холодность и отчуждение. Иоланду это не смутило. Оставаясь один на один с герцогом, она повела разговор издалека. Не правда ли, его давней мечтой было слить в одно владение герцогство барское и его собственные земли? Барский герцог также согласен на это, при условии что… о дальнейшем, читатель, вы догадаетесь сами. Для большей убедительности, Иоланда, узнав от своих соглядатаев, что Лотарингский герцог без ума от своей молодой любовницы — Алисон дю Мей (добавим от себя, неизвестными путями попавшей на эти земли), которая уже успела подарить ему двоих детей — а всего их будет пятеро — с не меньшим искусством принялась обрабатывать герцогскую даму сердца. Неизвестно, как ей это удалось — деньгами, или дружеским расположением, несомненно льстящим сердцу авантюристки — однако, дело было сделано[48]. Перед напором с двух сторон Карл Лотарингский не устоял. Соответствующие документы были подписаны в замке Фуг, неподалеку от лотарингского Тула, 20 марта 1419 года, причем Карл Лотарингский отныне объявлял Рене своим единственным наследником, при условии, что тот женится на его старшей дочери. Два герцогства отныне должны были соединиться в одних руках, свадьба была назначена на Троицын день следующего 1420 года[49]. Торжествующей Иоланде оставалось только изъявить свое согласие, что она и сделала в двух письмах, официально заверенных ее личной печатью, на одном из которых также стоит письменное согласие ее старшего сына Людовика[50][49].

Туше! Причем туше мастерское. Земли Лотарингии и Бара клином врезались во владения бургундского герцога, разделяя их пополам. Именно на эти земли он издавна вынашивал планы, ради них он ввязался в тяжелую войну с арманьяками, желая наконец-то присоединить замкнуть круг своих владений. Теперь его ставили перед фактом: вожделенное владение арагонская ведьма элегантно уводила из-под носа, и что еще хуже, отныне их владельцем (причем владельцем молодым и деятельным!) становился сын Людовика Анжуйского, более того, Жан Бесстрашный терял одновременно с тем одного из сильнейших своих союзников. Но бессильный гнев бургундца уже не мог ничего изменить[51].

Италия и Прованс

Прованс

Aix-en-Provence Cathedrale Saint-Sauveur 1 20061227.jpg
Собор Сен-Совер, Экс-ан-Прованс.

Прошло уже четыре года с тех пор, как Иоланда посещала свои владения в Провансе. Ее присутствие становилось совершенно необходимым: для улаживания мелких споров и разногласий, проверки счетов, и наконец, для того, чтобы превратить эту самое южное из своих владений в оплот для будущего завоевания Неаполя. Титул королей Сицилийских, высший из тех, который носили наследники анжуйского дома де-юре ставил их на одну ступень с самыми могущественными европейским монархами, и уже потому ни отказываться от этих земель, ни превращать подобный титул в пустопорожний набор звуков никто не собирался[52][53].

Памятуя об огромной цене, в которую обошлась прошлая экспедиция, а также о том, что ее покойному супругу пришлось ради покрытия издержек продать два баронства, королева Иоланда поставила себе целью не повторить подобной ошибки. Обходиться требовалось своими силами, опираясь на доходы, ординарные и чрезвычайные налоги с собственных земель. Прованс приносил их в достаточном количестве. Топкие приморские болота из года в год поставляли дорогую соль — пользовавшуюся стабильным спросом как во Франции, так и в прилежащих странах, кроме того, графы Прованские, полагаясь аллодиальными владельцами, имели право чеканить собственную монету а также своей волей взимать чрезвычайные налоги, т. н. «вспомоществования», в то время как в остальных землях подобное было невозможно без особого разрешения сюзерена. Кроме того, прованские графы получали стойкий доход с баналитетных мельниц и печей, налогов на производство вина, крестьянский оброк и многое другое[54]. 23 августа 1417 года, чуть более трех месяцев после смерти супруга, Иоланда вынесла свое первое решение как графиня Прованская. Благосклонно приняв в Анжере делегацию представителей Генеральных Штатов Юга под руководством местного сенешаля, она согласилась отменить непопулярную судебную реформу, принятую супругом, но в качестве компенсации за эту уступку, обязала всех должностных лиц этого владения иметь жительство в Эксе (где за ними проще было присматривать), и запретила устоявшуюся практику купли и продажи должностей. Более того, за предшествующие годы ей удалось даже несколько округлить свои владения, купив Мариньян у соседа — Франсуа де Бо[55].

Предполагается, что перед отъездом в Прованс она имела долгую и более чем серьезную беседу со своим зятем, пытаясь несмотря ни на что вразумить упрямое чадо, что война с бургундцами для его будущего королевства — смерти подобна, и мира следует добиваться всеми возможными способами, уступив все, что можно уступить кроме верховной власти. Что в политике не место эмоциям, капризам и тому подобному, поддавшись каковым проще простого погубить и себя и свое государство. Чадо вразумляться не желало. Карл прекрасно умел отмалчиваться, соглашаться на словах и далее поступать по своему. Вывести его из состояния упрямой убежденности в своей правоте было невозможно. Однако, несмотря ни на что, Иоланде удалось добиться от него согласия хотя бы встретиться и выслушать посланников Жана Бесстрашного (а еще лучше, его самого!). Ну что же, первый шаг был сделан, будущему королю так или иначе придется владеть собой. Пусть это произойдет как можно раньше.

Иоланда отбыла прочь, убежденная, что оставляет Карла в надежных руках ею же придирчиво избранных советников. Наверное, это была самая непростительная ошибка из всех, когда-либо совершенных этой прозорливой женщиной[56].

Итак, в июле 1419 года в сопровождении старшего сына, Иоланда отправилась на Юг и с обычной своей энергией принялась за дело. В первую очередь ей следовало посетить дворец в Тарасконе, и удостовериться, что работы закончены и вновь построенное здание соответствует достоинству коронованных особ. Оставшись удовлетворена результатом, она двинулась далее. Следующим шагом было принять присягу провансальских вассалов, которую им предстояло принести своего новому господину — Людовику III. Церемония со всей полагающейся в таких случаях пышностью прошла 1 сентября того же года. Один за другим провансальские бароны преклоняли колена перед молодым сеньором, «вкладывая свои руки в его, клялись в верности королю и графу своему на Св. Писании и получали поцелуй в уста». Королева-мать могла быть довольна — никто не уклонился от своей обязанности[57].

В качестве следующего шага, Иоланда позаботилась о том, чтобы поручить управление Провансом умному и знающему человеку. Ее выбор пал на Лижье Сапора, епископа Гапского, получившего почетное звание канцлера Прованского, ставившего его на одну ступень с анжуйским коллегой. Для выслушивания жалоб и принятия важнейших постановлений, Иоланда позаботилась о том, чтобы раз за разом собирать верховный совет провинции — вслед за передвижениями королевы и ее семейства — 20 раз в Эксе, 9 в Тарасконе, трижды в Марселе и еще дважды в Пертюи. Для того, чтобы каждое из трех сословий получило в нем более-менее равные права, Иоланда постановила разделить места в пропорции 16 для дворян, 16 для духовных и 18 для третьего сословия (в то время как при жизни ее супруга, более половины мест отдано было дворянству)[57].

Посланцы городов и местечек одолевали королеву просьбами о даровании им прав и вольностей, как хороший политик Иоланда терпеливо выслушивала их и уступала — в обмен на дополнительные налоги. В частности, марсельцам, уже много лет завидовавшим вольностям провансальской столицы Экса, в 1420 году она даровала право самим править суд, а также право на экспорт зерна, приносивший немалые прибыли. Кроме того, этот портовый и купеческий город, страдавший порой от произвола генуэзских и мальоркских пиратов, получил особое разрешение на то, чтобы в ответ на каждую пиратскую вылазку, также захватывать и грабить корабль соответствующего государства в гавани или в открытом море. Кроме того, вводя новые налоги, она предлагала им самим выбрать для себя наиболее подходящую схему платежа: прямую или косвенную, распределение подати и порядок ее уплаты[58]. Как было не проникнуться уважением к своей королеве?

Италия

Proprietà Fondazione Biblioteca Pubblica Arcivescovile A. De Leo di Brindisi.gif
Портрет королевы Джованны II..
Неизвестный художник «Королева Джованна II». - Портрет из ряда гравюр, изображающих правителей Италии - XIX в. - Архиепископская библиотека Аннибале де Лео. - Бриндизи, Италия

Ситуация в самой Италии, также складывалась для анжуйцев достаточно благоприятно. После смерти Ладисласа Дураццо в 1414 году ему наследовала сестра Джованна II, ныне уже пятидесятилетняя и бездетная, вокруг которой немедленно начались интриги, заговоры и даже кровопролитные столкновения, посредством которых придворные партии пытались утвердиться у власти.

С точки зрения нового анжуйского герцога Людовика III эта ситуация раскола и подковерной борьбы вокруг слабой и недалекой королевы, предоставляла отличную возможность подчинить себе Неаполь. Подготовка к походу началась неспешно и основательно. Как было уже сказано, в первую очередь следовало озаботиться финансовыми вопросами. Королеве Иоланде, полностью поддерживавшей притязания сына, удалось собрать в Провансе в будущую походную казну в 100 тыс. золотых флоринов, из расчета 10 флоринов 29 су и 6 денье «с дыма» а также выговорить себе право на прибыль с соляных продаж в течение следующего десятилетия.

Кроме экономической, походу требовалась политическая поддержка. Изначально казалось, что все попытки Иоланды обеспечить своему сыну благосклонность нового папы Мартина V обречены на провал. Несомненно, для церкви и всего христианства представлялось великим благом покончить с многолетним расколом, низложив обоих соперничавших пап — Иоанна XXIII и Бенедикта XIII, для пущей острастки отлучив последнего от церкви. Беда была в том, что низложенный Иоанн XXIII всегда и во всем поддерживал анжуйских герцогов, и этой поддержки во что бы то ни стало требовалось добиться от его преемника.

Надо сказать, что еще двумя годами ранее, в августе 1417 года, когда на Констанцском соборе развернулись прения о том, как преодолеть раскол и наконец, соединить враждующие земли под управлением одного папы, Иоланда позаботилась делегировать на собор ловких прелатов, знатоков канонического и светского права с заданием во что бы то ни стало утвердить права Людовика III на неаполитанский престол. Вразумительного ответа в те времена получить не удалось, более того, также лишившийся власти Бенедикт XIII (заклятый враг анжуйцев) скрылся в одной из крепостей на территории ее родного Арагона, где сейчас правил уже новый монарх — Альфонс V — откуда низложенный папа во всеуслышание заявлял, что готов всеми силами поддержать Джованну, если она обеспечить ему безопасное возвращение в Италию.

Со своей стороны новоизбранный собором понтифик, Мартин V, в это время обретавшийся во Флоренции, откуда он собирался въехать в Вечный Город, также должен был каким-либо способом договориться с авантюристом из семейства Сфорца, удерживавшему в своих руках Рим. Ни для кого не было секретом, что Сфорца состоит на жаловании у королевы Джованны, и уже потому доводы анжуйцев принимались новым понтификом более чем холодно. Авантюристу и папе — удалось сторговаться между собой: в обмен на Рим и титул принца Салерского для своего брата, папа Мартин торжественно объявил Джованну королевой Сицилийской и Неаполитанской, и приказал своему нунцию Морозини торжественно короновать ее, что и было исполнено 28 октября 1419 года.

Конец всему? Вовсе нет, королева Иоланда была не из тех, кто впадает в отчаяние. Окружив соглядатаями непостоянных итальянцев, она выжидала удобного момента, и он скоро ей представился. Сфорца рассорился с королевой Джованной, которая вовремя не выплатила полагающегося ему вознаграждения, после чего тут же к нему явились анжуйские посланцы с предложением союза, и были выслушаны достаточно благосклонно. Папа Мартин V также был раздражен против королевы, не исполняла собственных обещаний; коротко говоря, Людовик Анжуйский, решив немедленно воспользоваться благоприятным моментом, сел на корабль и отбыл в резиденцию папы, предложив тому поддержать свою кандидатуру в качестве наследника бездетной королевы. Кондотьер Сфорца столь же немедленно выразил свое согласие, и папа тут же назначил анжуйца и его потомков наследниками королевы Джованны в случае, если у нее самой не будет законных детей. Развивая успех, провансальский флот блокировал Неаполь с моря, препятствуя подвозу продовольствия, в то время как Сфорца перекрыл все пути в город по суше. Очутившись в западне, Джованна призвала на помощь Альфонса Арагонского, который из Барселоны пристально следил за ситуацией, обещая усыновить его и сделать наследником своего королевства. Второй раз повторять это не пришлось, каталонские галеры в скором времени вошли в неаполитанскую гавань, и королева приказала открыть победителю ворота Нового Замка.

Иоланде снова пришлось временно воздержаться от прямого противодействия, выжидая, смогут ли ее противники поладить друг с другом. Как и следовало ожидать, этого не произошло, более того, нетерпеливый арагонец пожелал немедленно занять престол, не дожидаясь смерти своей приемной «матушки», и попытался бросить ее в тюрьму. Джованне удалось вырваться и скрыться в капуанской крепости, откуда она вновь призвала на помощь кондотьера Сфорца. Тот охотно откликнулся, и под надежной охраной препроводил королеву в Аверсу, откуда 1 июля 1423 года Джованна объявила во всеуслышание, что отменяет усыновление и принимает в качестве своего наследника Людовика III Анжуйского, даруя ему титул герцога Калабрийского, издавна полагавшийся в этом королевстве наследнику престола. Чистая победа!

Из Рима, опять же морским путем, Людовик, не теряя врмени, отбыл в Неаполь, где высадился 10 сентября 1423 года. Для того, чтобы закрепить успех и твердо противостоять арагонской угрозе, Иоланда поспешила заключить союз с герцогом миланским Филиппо Мария Висконти, сводным братом несчастной Валентины. В тот же день, находясь в пути, Людовик Анжуйский в присутствии многочисленных свидетелей подписал акт, закреплявший за матерью в его отсутствие власть регентши над всеми владениями анжуйского дома, власть, которая все эти годы и без того принадлежала ей по распоряжению супруга.

Иоланда могла быть спокойна, итальянские дела устроились самым лучшим образом. 20-летний Людовик мог вполне позаботиться сам о себе, хотя посланцы без перерыва поддерживали сношения между сыном и матерью, готовой в любую минуту прийти к нему на помощь. Но, так или иначе, освободившись от итальянских дел и благополучно проводив сына в путь, 26 июня Иоланда поспешила во Францию, куда призывали ее неотложные дела французской короны. Попросту говоря, новости полученные ей можно без всякого преувеличения назвать катастрофическими.

Гибель Жана Бесстрашного

Пьер де Жиак и его достойная супруга

Arcel Lupovici et Françoise Fabian dans « Pierre de Giac » de Jean Kerchbron (tv 1960)..jpg
Марсель Люповичи в роли Пьера де Жиака, Франсуаза Фабиан в роли его второй супруги
Сцена из телефильна «Пьер де Жиак». - 1960 г. - Франция

Вернемся на четыре года назад, когда заботливая «матушка» покинула зятя в Меэн-сюр-Йевр, где тот обретался в окружении своего личного двора. Упорные попытки вбить в голову упрямцу, что договор с герцогом бургундским совершенно необходим для спокойствия государства, несмотря ни на что дали свои плоды. Превозмогая взаимное отвращение, дофин и Жан Бесстрашный все же встретились 8 июля 1419 года в Пуйи-ле-Фор. Пятичасовой разговор с глазу на глаз ни к чему не привел, да и не мог привести. Дофин Карл всеми фибрами души ненавидел этого выскочку, желавшего прибрать к рукам власть и прерогативы регента, Жан Бесстрашный со своей стороны не выносил наглого мальчишку, препятствующего исполнению его далеко идущих планов, при том, что считаться с ним приходилось при любом повороте событий. Коротко говоря, вернувшись в Корбей, где остановилась его свита, герцог находился в состоянии белого каления и порывался немедленно уехать прочь. Его остановили единственно уговоры «дамы де Жиак», к которой он питал непростительную слабость.

Остановимся на несколько минут на личности этой примечательной особы. Эта придворная красавица, в девичестве Катерина де л’Иль-Бушар, многим уже вскружила голову.

Ее нынешний супруг, Пьер де Жиак ради того, чтобы заполучить ее, пошел на откровенное преступление. Будучи в это время женат, он, видимо, поставил себе задачей во что бы то ни стало освободиться от постылой жены, не оставив при том следов. По крайней мере, его первая супруга, Жанна де Найяк погибла при более чем странных обстоятельствах. В документах того времени сохранилась следующая недвусмысленная запись: «Когда же супруга его проглотила яд (видимо, подмешанный в еду или питье — Прим. переводчика), он посадил ее за своей спиной на коня, и гнал до тех пор, пока она не потеряла сознания и упав, не разбилась насмерть». Все! Сумрачный красавец и соблазнитель Пьер де Жиак был теперь полностью свободен и открыт для нового брака, в который вступил достаточно быстро, игнорируя неизбежные в таких случаях толки. Ранее будучи доверенным лицом королевы Изабеллы, он сумел втереться в доверие к Жану Бесстрашному и теперь сопровождал его вместе со своей соблазнительной половиной. Следует заметить, что герцог Жан был далеко не монахом, и с удовольствием волочился за хорошенькими фрейлинами своего двора, но умелая «дама де Жиак» накрепко опутала его своими сетями. Судя по всему, ушлый супруг сам позаботился о том, чтобы пристроить ее в постель бургундцу, снисходительно наблюдая за тем, как одураченный герцог Жан становится рабом своей новой пассии. Трогательная парочка!…

В научной литературе иногда предполагается, что «дама де Жиак» действовала по приказу королевы Иоланды. Может быть и да, но в этом случае следует заметить, что наша героиня жестоко ошиблась со своей протеже, которая вместо того, чтобы содействовать примирению сторон, повела собственную игру, против воли королевы. Опять же, ситуация остается на уровне догадок, быть может, Иоланда не имела к этому никакого отношения, и оба супруга, незаметно стакнувшись с партией дофина сами разработали требуемый план, тем более, что Пьер де Жиак, не без содействия своей сговорчивой супруги, метил на роль ни много ни мало, фаворита при дворе будущего короля — в современной номенклатуре, это соответствовало бы посту премьер-министра, второго лица в государстве после собственно монарха.

Так или иначе, «дама де Жиак» сумела уговорить своего обиженного возлюбленного еще раз попытать удачи, и выслушать спешно направленных к нему посланцев дофина — Таннеги дю Шателя и Барбазана. Миссия их увенчалась полным успехом, «начавшись весьма недружественно, закончилась среди криков радости», и противоборствующие стороны условились о новой встрече на мосту Монтеро[59].

В Монтеро, где Йона низвергается вниз

L,UvyLby, VGG F 2, 184v 1.png
Убийство на мосту Монтеро.
Мастер молитвенников «Убийство герцога Жана Бургундского на мосту Монтеро». - Ангерран де Монтреле «Хроники» — VGG F 2, 184v. - Лейденская университетская библиотека. - Лейден, Нидерланды.

Дофин со свитой пребывал в городе, в то время как герцог остановился на другом берегу реки в Брэ-сюр-Сен. Вновь посетивший его Таннеги, уверил, что «дофин будет весьма рад вас видеть и желает отныне действовать к полному вашему удовлетворению.» Временно успокоенный этими заявлениями, герцог дал своей свите приказ перебраться ближе к месту будущей встречи[60]. Замок Монтеро был полностью подготовлен для их прибытия, и бургундцы с комфортом расположились внутри.

В это время на мосту Монтеро кипела работа. С обеих сторон его перекрыли барьерами, в середине устроено было легкое деревянное сооружение, должное скрыть договаривающихся от посторонних глаз. Осторожного герцога угнетало смутное предчувствие беды, однако Пьер де Жиак, верный рогоносец, клялся и божился, что все в полном порядке. То же самое подтвердил Таннеги, вновь прибывший для беседы. «Мы вверяем себя вашему слову», — сказал ему герцог Бургундский, как передают его слова хроники того времени. «Могущественнейший мой сеньор, я готов скорее умереть, чем предать одного из вас, — якобы ответствовал Таннеги. — Оставьте сомнения, я уверяю вас, что монсеньор не желает вам зла.» «В таком случае, мы полагаемся на Бога и на вас», — ответил ему Жан Бесстрашный.

Отдохнув несколько часов в отведенном для него замке, в полном соответствии с договором, бургундец взял с собой десять человек свиты, вступил на мост. У первого барьера его встретил анжуец Пьер де Бово. Присягнув герцогу, и удостоверившись, что он и его люди вооружены единственно мечами, он поднял барьер. От другого берега, навстречу герцогу шел Таннеги дю Шатель, дружески похлопав его по плечу бургундец сказал, обращаясь к своей свите: «Вот человек, которому я себя доверяю». Это были его последние слова.

Среди французских и бургундских хроникеров нет согласия в том, что произошло далее. Ясно только, что герцог, как и полагалось по этикету, опустился на колени перед дофином, затем, словно по некоему знаку, Таннеги схватил боевой топор, и крикнув «Пора!» с силой опустил его на голову бургундцу. Позднее, пытаясь оправдаться в содеянном, Карл уверял, что почувствовал угрозу своей жизни, однако, скорее всего, дофин в этом случае солгал. Так или иначе, на мост со стороны французов хлынули вооруженные люди, и с криками «Бей! Бей!» накинулись на потрясенных бургундцев. Оливье Луайе и Пьер Фротье пронзили мечами уже бездыханное тело герцога Жана, его свита практически полностью оказалась в плену, за исключением Жана де Нефшателя, вовремя ударившегося в бегство, и Пьера де Жиака, благополучно присоединившегося к придворным дофина. Его достойная половина, в то время когда прочие бургундцы со всей спешкой вскочили на коней и поскакали прочь, боясь также быть захваченными и убитыми, как ни в чем не бывало, осталась в своих покоях и позднее благополучно соединилась со своим супругом[61]. Торжествующие победители отсекли герцогу правую руку, в точности так, как он поступил когда-то со своей жертвой — Людовиком Орлеанским. Если бы не вмешательство духовных, тело швырнули бы в реку[62].

Позднее, открещиваясь от случившегося, король Карл VII будет валить всю вину на «дурных советчиков», но положа руку на сердце, вряд ли он сам в те времена возражал против такого поворота событий. Оно понятно, что неопытным, зато горячим и нетерпеливым юнцам хотелось не договариваться, а как следует «врезать» своему противнику, и этот способ действия казался единственно правильным и достойным. А ведь можно было подумать. Хотя бы о том, что в государственной политике в отличие от уличной драки правитель отвечает не только за себя, но за тысячи и тысячи безвестных людей, которым придется кровью заплатить за его жажду мести. И кроме того, принять во внимание все возможные последствия; хотя бы то, что герцог Жан поступив подобным образом, отнюдь не добился желаемого, и повторять ту же ошибку было как минимум неумно. Куда там.

Несложно представить себе потрясение королевы Иоланды, когда очередной вестник, скакавший день и ночь, загоняя коней, спешно доставил ей известие о катастрофе. По сути дела, погибло все, что она так долго и старательно выстраивала, и дофин Карл наконец-то являлся глазам этой проницательной женщины в своем подлинном виде: мстительный, лживый, любитель мелких пакостей. И вот из этого неблагодарного человеческого материала ей приходилось ныне, сцепив зубы, пытаться вылепить — пусть не великого монарха, но все же достойного, способного победить в этой войне, удержать государство от распада и привести его вновь в цветущее состояние, в котором Францию оставил его дед — Карл Мудрый. Самое удивительное, читатель, ей это удалось. Конечно же, обстоятельства во многом способствовали этой удаче, но даже самыми лучшими шансами нужно уметь вовремя воспользоваться.

Существует легенда, будто некий монах, чье имя в истории не сохранилось, однажды показал королю Франциску I проломленный череп Жана Бургундского, сопроводив это следующим комментарием: «Сир, через это отверстие англичане проникли в страну». Воистину так!

Катастрофа

Ratification du Traité de Troyes 1 - Archives Nationales - AE-III-254.jpg
Позорный договор в Труа..
Труасский договор, подписанный королем Франции Карлом VI и королем Англии Генрихом V. - AE-III-254.jpg — май 1420 г. - Национальный архив Франции. - Париж.

Казалось, что дофин в первую минуту сам испугался того, что сделал. Не сумев или не пожелав воспользоваться даже коротким смятением, которое наступило после смерти герцога, он написал несколько отчаянных писем: сыну убитого, Филиппу, оправдывая себя, так как по его словам он вынужден был действовать из самозащиты, против герцога, угрожавшего ему убийством. Те же, не слишком убедительные оправдания он повторил в своем письме к парижанам, заклиная их сохранять верность своему законному сеньору. Все увещевания, как и следовало ожидать, пропали зря. Карлу предстояло убедиться, что мертвый герцог Жан был еще опаснее для него, чем живой. Вся северная Франция отвернулась от убийцы. Возмущенные бургундцы, парижане, обитатели Фландрии, Артуа, Парижа требовали достойного наказания для убийцы[63].

Новый герцог бургундский, Филипп III, позднее прозванный Добрым не торопился. Этот холодный и умный человек собирался взвесить все «за» и «против» прежде чем сделать решительный шаг. Его ярость и боль утраты проявились в один только миг, когда он ворвался к жене, Мишель Французской, младшей дочери безумного короля с воплем «Ваш брат убил моего отца!» Нервное потрясение для принцессы оказалось столь жестоким, что в скором времени ей предстоит от него умереть.

Однако, после этого единственного порыва, Филипп Бургундский, приказав изготовить для себя и супруги полагающееся случаю траурное платье, заперся в своем дворце, и в течение месяца не показывался на публику, тщательно обдумывая свой следующий шаг. По сути дела, он прекрасно понимал, что появление англичан изменяет всю политическую карту страны. Времена его отца, желавшего безраздельно править Францией от имени безумного Карла VI прошли безвозвратно. Теперь ему противостоял деятельный и умный английский король, явно не собиравшийся выпускать власть из своих цепких рук. С другой стороны находился французский дофин — слабый, сомневающийся, неопытный, по трезвому размышлению, вряд ли можно было ожидать, что он одержит верх в подобном противостоянии. Посему выбор представлялся достаточно ясным: примкнуть к английской партии, сохранив себе достаточную свободу, чтобы по возможности выступить арбитром между двумя сторонами, и сохранив определенную дистанцию и свободу маневра, добиться максимума для герцогства бургундского, а там… чем черт не шутит? Превратить его в королевство, независимое от их обоих.

Филипп, как и его будущая противница Иоланда, раз поставив перед собой цель, шел к ней до конца. Посему, его первым шагом было возобновить связь со слабохарактерной королевой Изабеллой, так как тень, еще остававшаяся от французского короля требовалась, чтобы придать тому, что будет добыто по праву сильного хотя бы внешний законный лоск.

В качестве первого шага новый герцог бургундский 23 октября 1419 года впервые явился перед народом церкви Сен-Вааст, в Аррасе, на траурной службе в честь своего предательски убитого отца. С ног до головы одетый в черное, он и в дальнейшем сохранит привязанность к этому цвету, так и не сняв траура вплоть до своей смерти.

В канун рождества того же года, герцог Бургундский, встретившись в нормандской столице — Руане, с английским королем, подписал с ним договор о вступлении в войну на стороне англичан, обязуясь сохранять с ним союзнические отношения против всех, за исключением короля Карла VI, а после его смерти, присягнуть в верности англичанину — если тому, конечно же, удастся занять французский престол. Генрих со своей стороны обещал содействовать свершению правосудия над убийцами Жана Бесстрашного, и всех, заподозренных в этом преступлении без лишних слов передавать в руки своего нового союзника[64].

В январе следующего 1420 года Филипп во главе внушительного отряда из 2 тыс. конных отправился в Труа, где в это время обретались король и королева французские. Бургундцы представляли собой достаточно примечательное зрелище: кони и всадники затянуты были в черное, над головами солдат реяли черные флаги. 17 и 19 января Карл VI безропотно подписал приказы, направленные против дофина. В этих бумагах молодой Карл «отцеубийца, разрушитель и враг государства, виновный также в оскорблении величества», официально лишался права наследовать трон после смерти родителя. Вместо него имя и права наследника предназначались Генриху Английскому. Нам неизвестно, понимал ли старый король, что именно он подписывает, или его рукой водила жена, готовая на все ради безопасной и обеспеченной старости[65].

Jean Chartier, Chronique de Charles VII, France (Calais), 1490, and England, before 1494, Royal 20 E. vi, f. 9v,.jpg
Свадьба Генриха V и Катерины Французской..
Неизвестный художник «Генрих V и Катерина Валуа». - Жан Шартье «Хроника Франции или Хроника Сен-Дени». - Royal 20 E. vi, f. 9v — ок. 1487 г. - Британская библиотека. - Лондон.

21 марта к французских монархам присоединился Филипп Бургундский, несколько дней спустя в Труа прибыли посланцы английского короля, и наконец, в Троицын день туда же явился собственной персоной Генрих V. Во главе 12-тысячной армии торжественно въехав в город, он отдал протокольные почести королю и королеве французским, после чего легисты обеих сторон перешли к составлению договора, который потомки окрестят «позорным». В согласии с ним, Генрих Английский должен был жениться на дочери французского монарха — Катерине (договор скрупулезно оговаривал ее денежное содержание и почести, полагающиеся как королеве английской, а также вдовью долю, на которую она могла бы претендовать в случае скоропостижной смерти супруга). В качестве зятя французского короля, Генрих признавался его «возлюбленным сыном» и наследником престола, в то время как «так называемый дофин» навсегда отстранялся от трона «за величайшие и ужаснейшие злодейства, совершенные в сказанном королевстве Французском» (то есть попросту говоря — за убийство на мосту Монтеро), кроме того, новоявленный наследник обязывался вести с ним войну до последнего солдата, чтобы таким образом принудить к повиновению. Более того, по причине королевской «невозможности к правлению» Генриху немедленно передавались права регента над королевством. Король и королева французские сохраняли свои титулы и пусть номинальную, но все же власть, вплоть до кончины, после чего Франции как отдельному государству, следовало исчезнуть с европейской карты, превратившись в автономию с собственным управлением и обычаями — но в составе единого англо-франузского королевства. 21 мая 1420 года Карл Французский поставил под этой бумагой свою подпись[66].

Немедленно во Франции оживился и стал повсеместно распространяться мерзкий шепоток, будто «на самом деле» дофин не является сыном короля Франции, чего не было (да и не могло быть!) упомянуто в договоре, но вот таким … дипломатическим способом Карл избавлялся от навязанного ему бастарда. Трудно сказать, имелась ли у подобных сплетен реальная основа — но на молодого Карла, запершегося в своем замке, эти довольно грязные измышления подействовали угнетающе. Страх, что он действительно не сын своего отца будет преследовать его еще много лет. Пока же…

Это был высший триумф Генриха Английского, повторить который ему уже будет не дано. Северная Франция с готовностью признала власть английского монарха, да положа руку на сердце, разоренная, голодная, охваченная огнем пожаров, усеянная трупами, с полями, заросшими сорной травой и лесами, захватившими когда-то плодородные пажити, и волками, рыскавшими по ночам даже в столице, она готова была признать кого угодно, лишь бы он был достаточно силен, чтобы прекратить бесконечную войну. Впрочем, всеобщее согласие было далеко не идиллическим. Так 19 февраля 1422 года, когда герцог Бургундский въедет в Дижон, городские чиновники наотрез откажутся вслед за ним повторить присягу королю английскому, и капитулируют после долгих переговоров и пререканий, при условии, что в соответствующий документ будет внесена оговорка, что они действуют исключительно повинуясь приказу своего герцога.

Но вернемся. 2 июня 1420 года, в полном соответствии с договором Генрих Английский женился на Катерине Валуа. Конечно, он не знает, и не может знать, что вместо того, чтобы принести ему французский трон, эта женщина похоронит его собственную династию. С точки зрения короля английского, все идет самым лучшим образом[66].

С формального «разрешения» короля Карла соединенные англо-бургундские войска выступили на Монтеро, чтобы занять город, и отобрать у «арманьяков» тело Жана Бесстрашного, похороненного в скромной могиле. В скором времени город пал, и траурный кортеж, к которому герцог Филипп не решился присоединиться из страха перед «дофинистскими бандами», продолжавшими рыскать вокруг столицы, отбыл в Париж, чтобы оттуда направиться в столицу герцогства. Парижский Горожанин, чей знаменитый Дневник сохранился до нашего времени, с болью описывает, как своего любимца оплакивал Париж, как в затянутую траурным крепом церковь шли и шли люди, и тысячи свечей горели неугасимо дни и ночи рядом с телом убитого. Из столицы, как было уже сказано, тело Жана Бесстрашного будет перевезено в монастырь Шамптоль по соседству с Дижоном, где под председательством его вдовы найдет себе вечное успокоение в роскошном мраморном саркофаге по соседству с могилами предков.

Филипп Бургундский в это время вместе со своим новым союзником осаждал Мелён, где заперся один из самых преданных полководцев Иоланды, приставленных ею к дофину — Арно де Барбазан. Город пал после четырех месяцев упорного сопротивления.

1 декабря того же года Генрих Английский вместе с королем Карлом торжественно вступили в Париж. Опять же из рассказа Горожанина мы знаем, что желая расположить к себе победителя, городские старейшины приказали выкатить бочки с лучшим вином, которые следовало преподнести ему в дар. Генрих со всей холодностью принял подношение, давая понять жителям столицы, что считает их побежденной стороной.

Несколько дней спустя в королевской резиденции, отеле Сен-Поль, в присутствии обоих королей и виднейших представителей города вслух был зачитан Договор, после чего, приняв клятву верности у представителей знати, горожан и духовенства, Генрих объявил о своем желании обложить их новым чрезвычайным налогом, а собранные деньги потратить на войну с «так называемым дофином». Какая насмешка! Парижане встали грудью за дело бургундца, привлеченные несбыточной мечтой об освобождении от всяческих налогов. Теперь в течение всего англо-бургундского владычества им предстоит стонать под тяжестью бесконечных сборов и поборов, которые Горожанин в своем Дневнике меланхолично оправдывает тем, что «людям на роду положено страдать»!

… И ее продолжение

Yates Thompson 35 f. 90v - Miniature by Jean Cuvilier, Chanson de Bertrand du Guesclin between c. 1380 and 1392.jpg
Бретонцы против бретонцев.
Жан Кюливье «Битва при Оре». — «Песнь о Бертране Дю Геклене» - Yates Thompson 35 f. 90v. - ок. 1380-1382 гг. - Британская библиотека, Лондон.

Впрочем, Филипп Бургундский вслед за своим союзником, не собирался останавливаться на достигнутом. 23 декабря по ходатайству его матери Маргариты Баварской вкупе с ним самим, все в том же отеле Сен-Поль под председательством обоих королей судебная палата вынесла постановление, осуждающее «так называемого дофина» и его сообщников. Огласив полный список этих последних — Таннеги дю Шатель, Жан Луве, виконт де Нарбонн, Арно де Барбазан и т. д., бургундский адвокат Николя Ролен потребовал, чтобы они доставлены были в Париж, где их «с обнаженными головами, и свечами в руке», следовало прогнать по всем крупным перекресткам и площадям Парижа, в течение трех дней, «включая субботу или же праздники», и заставить громкими голосами каяться в совершенном преступлении. Самому «так называемому дофину» следовало явиться в город и предстать перед судом, под страхом в противном случае быть навсегда изгнанным из королевства.

Естественно, являться на суд дофин не собирался. В конце 1419 года, придворные Карла, желая помочь своего другу и господину развеять мрачные мысли, не покидавшие его с момента убийства на мосту Монтеро, предложили совершить путешествие по французскому Югу. В самом деле, ну его этот Север, если он желает принадлежать английскому королю и бургундским герцогам — вольному воля. Тем важнее привязать к себе Юг, а что может быть лучше для этого, чем личный визит правителя к счастливым подобным вниманием подданным? Ушлый финансист Жан Луве взялся изыскать для этого средства, и в скором времени пышный кортеж двинулся в путь. Позади остались Лион, Сен-Флур, Вьен, Альби, Нарбонн, Безье… все города без исключения со всем гостеприимством принимали дофина и его двор. Один лишь Ним запер ворота перед убийцей Жана Бесстрашного, город пришлось осадить, принудить к сдаче и в знак наказания сравнять его стены с землей.

Однако, страх, этот худший из советчиков, продолжать мучить дофина. Юному ослу показалось недостаточно совершить одну глупость, под влиянием сиюминутных эмоций и страха оказаться покинутым союзниками, он решил прибавить к ней вторую.

Gillesderais1835.jpg
Герой бретонской войны — Жиль де Рэ, будущий маршал «Синяя Борода».
Элуа Фирмен-Ферон «Жиль де Лаваль, сир де Рэ» — «Галерея портретов маршалов Франции». Масло, холст, ок. 1835 г. Версаль, Франция

Как было уже сказано, колеблющийся герцог Бретонский тянул время, сохранял нейтралитет и всеми силами избегал того, чтобы связать себя с той или иной стороной, ожидая, на чью сторону окончательно склонится победа. Полагая, что сильная бретонская армия, продолжавшая оставаться в бездействии, способна помочь ему уравнять силы против англо-бургундского союза, дофин настойчиво пытался перетянуть Жана Бретонского на свою сторону. Тот по обыкновению уходил от прямого ответа, отмалчивался, и правильно истолковав это затянувшееся молчание, дофин, по совету своего доброго «друга» Оливье де Блуа принял наихудшее из возможных решений. Как опять же было сказано, в бретонском герцогстве было далеко не спокойно. Партия претендентов на корону, во главе которой стояла умная и жестокая Маргарита Клиссон, вдова графа де Пентьевра, вовсе не собиралась мириться со своим поражением. Ее партия практически бездействовала, совершая лишь короткие налеты на владения Монфоров и разоряя их держателей так как не имела достаточной надежды на победу. Эту надежду сумел вдохнуть в них юный Карл, пообещав свою поддержку в случае переворота, причем в случае удачи, новый герцог (старший сын Маргариты) должен был немедленно объявить войну англичанам.

Воспрявшие духом Пентьевры согласились на все условия. В феврале 1420 года, якобы для пира, должного служить дальнейшему примирению сторон, герцога Жана Монфора пригласили в замок Шамптосё. 13 февраля, не подозревая ловушки, герцог отправился в гости в сопровождении скромного эскорта всадников. У моста через речку Диветт его уже ожидала загодя приготовленная засада, после чего пленника, скованного по рукам и ногам, водворили в подземную тюрьму, где изо дня в день, угрожая смертью, вымогали отказ от герцогской короны. Результат столь подлой выходки оказался, ясное дело, обратным тому, что ожидали главные его участники.

Бретань, возмутившаяся пленением своего правителя, причем правителя достаточно любимого народом — взялась за оружие. Бессмысленная резня продолжалась около двух лет, после чего партия Пентьевров-Блуа потерпела полное и сокрушительное поражение. Помощь дофина, как и следовало ожидать, ограничилась ободряющими словами; единственное, единственное, что тот смог поставить себе в заслугу — возможность выжившим после разгрома сторонникам Пентьевров бежать к нему в Шинон. Среди сторонников законной власти, взявшихся за оружие, чтобы добиться освобождения герцога Жана, мы увидим доверенное лицо королевы Иоланды — Жана де Краона. Старый дипломат и воин, чьи предки в течение нескольких поколений преданно служили Пентьеврам, неожиданно переменил лагерь и встал на защиту законной власти. Сам или по приказу своей повелительницы? Мы этого не знаем. Единственное, что можно сказать, что в 1422 году, для свадьбы его внука — знаменитого Жиля де Рэ, который позднее снискает себе мрачную славу под именем Синей Бороды, а в те времена 17-летнего, королева Иоланда распорядиться привезти в бретонский замок Шалонн, чтобы придать свадьбе соответствующую пышность размах, гобелены с изображением Апокалипсиса, те самые, что когда-то украшали стены церкви, во время ее собственного венчания.

И вот наконец Тараскон, дворец герцогов анжуйских. Здесь все было готово к приему высокого гостя — стол накрыт для банкета, замок празднично разукрашен, придворные надели свое лучшее платье. Критическим взглядом Иоланда окинула подъезжавшее к воротам сборище попугаев, увешанное драгоценностями и выряженное шелка, которое возглавлял собственной персоной дофин на снежно-белом коне, весь в золоте, под золотым балдахином, под звуки труб. В завершение нелепости, над процессией реял целый лес французских знамен.

При виде своего приемного «сына» и будущего зятя Иоланда испытала смешанные чувства. Конечно же, она позаботилась принять его со всеми полагающимися почестями, однако, оставшись с ним наедине дала волю своему гневу, что — заметим — случалось с ней достаточно редко. Уже не стесняясь никого и ничего, она строго отчитала наследника престола за бессмысленное убийство Жана Бесстрашного, которое не могло принести королевству ничего кроме беды, за ссору с бретонцами… короче говоря, за все, благополучно отправившее в тартарары ее усилия по достижению мира. Не было забыто и нелепое платье, в котором перед ней предстал будущий король, еще более скандальное, в то время как страна его разорена, и обескровлена. Сутулый юноша слушал ее опустив голову, замкнувшись в упрямом молчании. А что ему было говорить? Высказав все, что накипело, королева Иоланда сменила гнев на милость вновь стала «доброй матушкой», какой он помнил ее с детства, заставив Карла несмело улыбнуться в ответ. Он нуждался в ее поддержке, умная королева понимала это лучше чем кто-либо. Путешествие закончилось вскоре после этого, и дофин вернулся в Бурж, в замок, доставшийся ему после смерти герцога Жана Беррийского. Вскоре после возвращения он узнал о договоре в Труа, и о том, что отныне он больше не наследник престола и не регент королевства французского, но изгнанник, вынужденный спасаться бегством от более сильного противника.

Битва за Анжу и рождение наследника английского престола

Français 5054, fol. 32v (1).JPG
Битва за Ле Ман — один из эпизодов анжуйской войны.
Мастер Английской Хроники «Битва за Ле-Ман». — Марсиаль Оверньский «Вигилии на смерть короля Карла VII». - конец XV в. - Français 5054, fol. 32v. - Национальная библиотека Франции, Париж.

Иоланда в свою очередь не собиралась сдаваться. Ее занимали совершенно иные заботы. 14 октября 1420 года союз 11-летнего Рене и столь же юной Изабеллы Лотарингской стал явью. В отличие от своего нетерпеливого зятя, королева вполне разумно воздержалась от того, чтобы подталкивать кардинала Барского к прямому вступлению в войну. Всему должно было быть свое время, а умный политик должен уметь ждать. В отличие от.

Королева располагала отличной шпионской сетью, состоявшей из монахов, большей частью францисканцев, монахинь-кларисс и наконец, представителей т. н. терциариев — формально остававшихся мирянами, но принимавших на себя определенные монашеского типа обеты. Надо сказать, что представители духовного сословия в те времена пользовались столь непререкаемым уважением, что могли практически беспрепятственно проникать повсюду, в том числе в лагеря противоборствующих армий. Пользуясь этим, Иоланда могла достаточно надежно составить себе впечатление о состоянии умов в Северной Франции. Как и следовало ожидать, договор в Труа был принят неоднозначно. Жители многих городов, вслед за дижонцами, отнеслись к нему с неодобрением, в самом Париже англичан терпели как неизбежное зло, чтобы не оказаться в руках еще более ненавистных арманьяков. При европейских дворах попрание порядка престолонаследия вызвало резкую негативную реакцию. Герцог Савойский готов был в любую минуту прийти на помощь анжуйцам, к чьей герцогине он испытывал давние дружеские чувства. Кастилия послала в помощь дофину свой флот, шотландцы, издавна не переносившие англичан, отправили ему же в помощь отлично подготовленное войско под командованием графа Бьюкена. Кроме того, в бретонской истории, куда столь неосмотрительно позволил втянуть себя дофин, также был один обнадеживающий момент: из плена, под честное слово, был отпущен Артюр де Ришмон, младший брат герцога Жана, опытный и умелый полководец. Короче говоря, ситуация была далеко не безнадежна, хотя по известным причинам, многое приходилось начинать сначала.

В это время герцог Кларенс, брат Генриха Английского, решил напасть на Анжу, откуда к дофину шли подкрепления и деньги. Сам по себе подобный ход представлялся вполне разумным, однако, самоуверенность и самодовольство англичанина погубили все дело. К анжуйцам, которыми командовал сеньор де Фонтен присоединился спешно отправленный дофином на помощь отряд под командованием маршала Франции Ла Файета вкупе с 4 тысячами шотландцев графа Бьюкена, которому тут же был дарован титул маршальский титул. Войска дофинистов соединились у городка Боже, неподалеку от Анжера.

В свою очередь, Кларенс, подступив к анжуйской столице, понял, что своими силами столь мощную крепость ему не взять. Расположившись лагерем в Бофоре-ан-Валле, неподалеку от Боже, 22 марта 1421 года, он едва успел сесть за обед, как разведчики, загодя посланные вперед, вернулись, ведя с собой четырех шотландских пленников. Узнав от них, что шотландское войско подходит к его лагерю, Кларенс загорелся идеей разбить его на марше, и немедленно вскочил на коня. Во главе полутора тысяч конных, в пылу нетерпения не дождавшись собственной пехоты, он вырвался вперед, и получил мощный отпор. Герцог сражался с мужеством отчаяния, но его узнали по золотому венцу вокруг шлема, и некий оставшийся неизвестным анжуец насквозь пронзил его мечом. Такого жестокого поражения англичанам давно не пришлось испытать. На поле боя осталось 3 тысячи солдат, еще около пятисот оказались в плену.

Карл решив немедленно воспользоваться плодами своей победы, спешно собрал армию в 18 тыс. человек и подступил с осадой к Шартру. Генрих Английский, при вести о поражении и гибели брата спешно вернувшийся во Францию, поспешил ему навстречу с 28-тысячной армией. К счастью, уроки Азенкура и Креси не прошли даром, и у дофина хватило благоразумия, чтобы отступить.

6 декабря 1421 года Катерина Французская подарила мужу сына, в честь отца названного Генрихом. Существует легенда, будто Генрих-старший осведомился у лорда Фиц-Хью касательно места рождения сына, и услышав, что Генрих-младший появился на свет в замке Виндзор мрачно изрек: «Лорд Фиц-Хью, утверждают, что Генрих, родившийся в Монмуте, царствовал бы недолго, но многое приобрел. А Генрих, родившийся в Виндзоре много лет просидит на троне, и потеряет все». Скорее всего, история эта выдумана задним числом, так как сбылась слишком уж пунктуально. Внук безумца унаследовал психическое заболевание деда. Проиграв войну во Франции, он ввергнет свою собственную страну в жестокую распрю Алой и Белой розы.

Cвадьба дофина. Смерть двух королей

MarieAnjou BNF.jpg
Мария Анжуйская — супруга дофина.
Неизвестный художник «Мария Анжуйская, королева Франции». — Пергамент, гуашь. - конец XV в. - RESERVE Oa-14-Fol., Fol. 15. Bouchot, 538. - Национальная библиотека Франции, Париж.

Вполне вероятно, что прослышав об этом, дофин также наконец-то выразил твердую решимость жениться на своей давней невесте Марии Анжуйской. Заметим, что со времени помолвки прошло девять лет, вполне возможно, столь долгая и непривычная для того времени отсрочка была вызвана тем, что невеста отличалась на редкость отталкивающей внешностью. Жан Шастелен в своей «Хронике» шутя заметил, что «одним своим видом она могла бы заставить англичан удариться в бегство». Однако, особого выбора у Карла не было. Гневить отказом свою «добрую матушку» и тем самым оттолкнуть от себя самого верного и надежного союзника, он не мог. Заметим также, что хотя Мария не обладала ни умом ни энергией своей матери, у нее были другие достоинства. Вплоть до самой смерти она станет для мужа верной, любящей и очень надежной подругой, что тоже далеко немаловажно ни в те времена, ни сейчас.

Свадьба состоялась в Туре 2 июня 1422 года. Иоланду на свадьбу дочери не пригласили, что заставляло серьезно задуматься. Было ясно, что против нее сложилась серьезная придворная коалиция (ну что за двор без интриг, такого не бывает!), причем против воли госпожи ополчилась даже часть ее собственных ставленников, в первую очередь Луве и Фротье. Желания и помыслы этой ватаги «молодых да ранних» со всех сторон окруживших дофина не были секретом уже для современников. Мишель Пентуэн, автор латиноязычной «Хроники Сен-Дени» вполне разумно заключает, что единственной их целью было как можно дольше сохранить свое влияние и связанные с тем преимущества и доходы. Ничего удивительного и необычного тоже! Для этой камарильи политика примирения с бургундцами, которую упорно продвигала королева Иоланда была чревата весьма нешуточной опасностью: все они запятнали себя кровью герцога Жана Бесстрашного в Монтеро, и вполне обоснованно опасались, что бургундец в первую очередь потребует их голов. Прекрасно. Иоланда знала, что вплотную займется этим вопросом, когда вернется к французским делам.

Vigiles du roi Charles VII 55.jpg
Похороны короля Карла VI.
Неизвестный художник «Похороны короля Карла VI». — Марсиаль Оверньский «Вигилии на смерть короля Карла VII». - конец XV в. - Français 5054, fol. 27v. - Национальная библиотека Франции, Париж.

Однако, вернемся. Война между тем продолжалась. Вскоре после рождения сына Генрих Английский осадил Мо. Осень 1421 года выдалась холодной и дождливой, и в английском войске начала свирепствовать дизентерия — настоящий бич тех времен. Неизвестно, от нее или от какой-то иной желудочно-кишечной инфекции английский король скончался молодым. Шептались, что эта ранняя смерть от «болезни св. Фиакра» как в те времена именовали практически любое желудочное заболевание, была карой небесной, ниспосланной на Генриха за то, что он разорил церковь этого святого, и захваченную в ней церковную утварь обратил в деньги, чтобы вовремя выплатить жалование своим солдатам. Король умирал, сохраняя полный рассудок и ясность ума. Понимая, что ему остается несколько часов, он продиктовал завещание, назначив своим преемником 10-месячного сына, в то время как регентство над Англией вплоть до его совершеннолетия должен был взять на себя младший из двух дядей юного короля — Хамфри, герцог Глостер; регентство над Францией следовало предложить Филиппу Бургундскому, в случае его отказа — старшему из двух королевских дядей, герцогу Бедфорду. Что же, новости были неплохими. Более того, Бедфорд, прямо игнорируя волю старшего брата, сразу после его смерти присвоил регентство себе, открыто унижая этим бургундца. Союз, и без того не слишком прочный, дал серьезную трещину, что не могло не удовлетворить королеву Иоланду, из Прованса тем не менее пристально наблюдавшую за происходящим.

В самом деле, можно сказать, что судьба жестоко насмеялась над английским королем. Отдав здоровье и самую жизнь, чтобы стать наследником французского монарха, он умер ранее своего приемного «отца»! Свинцовый гроб с телом усопшего, минуя Париж, был доставлен в Сен-Дени, затем — на Западное побережье, и отбыл в Англию, чтобы покойный монарх нашел себе вечное успокоение рядом с могилами его предков.

Несколько недель спустя, 21 октября 1421 года в Париже, в отеле Сен-Поль скончался несчастный Карл VI. Он умирал практически в одиночестве, на руках своей верной «маленькой королевы» Одетты де Шампдивер. Перед смертью сознание вернулось к нему, и шепотом король благословил свою внебрачную дочь — Маргариту, и закрыл глаза уже навсегда. Смерть была для него избавлением от многолетних мук, однако для Франции она обернулась подлинной катастрофой. Впрочем, ее последствия осознают несколько позднее, а пока возлюбленного короля оплакивал Париж. По свидетельству Горожанина, люди высыпали на улицу по пути траурного кортежа, толпились на балконах и на крышах. Горожане плакали и кричали, словно каждый провожал в последний путь собственного близкого человека. Этому отчаянию был прямой резон: вместе с Карлом переставала существовать Франция, из создавшегося отчаянного положения, казалось бы, не было выхода.

И последующие за тем события

BnF, département des Manuscrits, Latin 962, fol. 219.png
Сцена крещения.
Неизвестный художник «Крещение». — «Римский понтификал». - ок. XIV в. - Latin 962, fol. 219. - Национальная библиотека Франции, Париж.

Верная Одетта в скором времени после кончины своего венценосного возлюбленного, получив положенное ей скромное вознаграждение, вместе с дочерью перебралась в свой родной город Сен-Жан-де-Лон, в Бургундии, за тем переселится в Дофине. Сердобольный герцог Филипп будет поддерживать ее скромными выплатами и подарками вплоть до 1425 года, когда бывшая королевская возлюбленная и сиделка тихо скончается. Ее дочь, Маргариту Валуа, Карл официально признает своей единокровной сестрой и удачно выдаст замуж.

Королева Изабелла, так и не увидевшаяся больше с мужем ни при его жизни, ни после смерти, тихо доживала свой век в отеле Барбетт. Покинутая всеми, презираемая даже англичанами, она болезненно располнела до такой степени, что практически не могла передвигаться без посторонней помощи. Выделяемое для нее содержание было настолько нищенским, что королеве приходилось распродавать вещи, чтобы сохранять хотя бы подобие подобающего ей достоинства.

Несколькими днями позднее, известие о смерти старого монарха достигло Буржа, где в городском соборе молодой Карл, вознеся к небу полагающиеся случаю молитвы, и выслушав торжественную мессу, был провозглашен французским королем. Его скромная свита, состоявшая из кучки придворных и нескольких герольдов как можно громче и торжественней вскричала «Да здравствует король!» — хотя в душе все понимали, что королевство ему еще придется завоевать, и война эта обещала быть крайне тяжелой.

Несомненно, регентство над малолетним практически всегда выливалось в распрю между враждующими партиями, что могло только сыграть на руку французскому монарху; однако, в данном конкретном случае ситуация была иной. Умный и честолюбивый Бедфорд, отличный администратор и дальновидный политик умел крепко держать власть в своих руках. Чтобы еще более укрепить свое положение, ранней весной 1423 года он пригласил на встречу в Амьен Филиппа Бургундского и Жана Бретонского. Здесь между тремя герцогами был подписан договор о дружбе и союзе, закрепляя его, регент женился на Анне Бургундской, сестре герцога Филиппа, в то время как другая сестра Филиппа Бургундского Маргарита, должна была в скором времени выйти замуж за Артюра Ришмона, младшего брата Жана Бретонского. Обеспечив себя с этой стороны, Бедфорд возобновил наступление на Анжу. Город Сегре, в 10 лье от столицы был взят и разграблен англичанами. Второе страшное поражение французам и шотландцам было нанесено под Краваном; после чего группировка французских войск, действовавшая в тылу англичан, в Нормандии, была отсечена от своих баз и снабжения.

Именно в это время Иоланда, наконец-то завершив дела на Юге, вернулась во Францию. Королева Сицилии спешила как могла, чтобы поспеть в Бурж прежде чем ее дочь разрешится об бремени, но опоздала. 23 июня 1423 года Мария, отныне королева Французская, в большом зале архиепископского дворца в Бурже, ради торжественного случая убранного златотканой материей, произвела на свет сына, будущего короля Людовика XI. Иоланда опоздала всего на несколько дней, но зато прекрасно успевала к церемонии крещения. Существует легенда, что склонившись над колыбелью, королева шепнула младенцу «Англичанин править не будет!» Так это или нет, до конца неизвестно, однако, интуиция снова не подвела нашу героиню.

4 июля 1423 года со всей торжественностью юный наследник престола был крещен в Буржском соборе. Его воспреемниками от купели стали Жан Алансонский — будущий начальник штаба Жанны, и Шарль Мартен-Гуж, в роли крестной матери выступила Катерина де л’Иль-Бушар, дама де Жиак. Мы уже знакомы с ней, читатель. Именно эта ушлая интриганка заманила Жана Бесстрашного на мост Монтеро, и позвольте вас уверить, ее карьера еще далеко не закончена.

Иоланда критическим взором оценила ситуацию при дворе, представлявшую собой зрелище более чем жалкое. Нищета лезла буквально из всех щелей, часть королевской мебели ушла с молотка, даже «зеркало» — огромный фамильный алмаз, принадлежавший короне, был заложен у ростовщика. Все достояние дофина, а теперь уже короля, ушло в карманы его ненасытным фаворитам. Помогать деньгами в подобной ситуации было просто глупо: они отправились бы в ту же бездонную бочку. Ситуацию требовалось решать иначе.

Война, дворцовые интриги и вновь Италия

Fragment de rétable dédié à Marie-Madeleine Antoine Ronzen datée du début du XVIe siècle Musée d'Histoire de Marseille.jpg
Через этот пролив и порт испанцы ворвались в Марсель.
Антуан Ронзен «Ретабло Марии-Магдалины» (фрагмент). - начало XVI в. - Дерево, масло. - Музей истории Марселя. - Марсель, Франция.

Жан Луве «президент Прованса», ее собственный ставленник, практически полностью подчинил себя волю короля. Ушлый финансист, он отлично умел распоряжаться доходами двора… в свою пользу, так что налоги или не собирались, или разворовывались не дойдя до казны. Уверяли, что одну из своих дочерей он исхитрился положить в постель короля, эту девицу, красивую, но не слишком обремененную совестью, народ уже успел окрестить «Луветкой». Супруга финансиста превратилась в наперсницу и подругу королеву… коротко говоря, фаворит сосредоточил в своих руках едва ли не все рычаги управления. Второй авантюрист, стоявший первого, также ставленник Иоланды, Пьер Фротье, носивший ныне титул главного конюшего, купался в роскоши. Еще двое, Пьер де Жиак и де ла Тремойль, держались на втором плане, выжидая любой возможности, чтобы пробиться к власти. Единственный, оставшийся в стороне от этого змеиного клубка — старый вояка Таннеги дю Шатель, продолжал честно служить своему господину. Кроме того, внушал оптимизм неплохой подбор военных: Бьюкен, Ла Файетт, Потон де Сентрайль — все будущие капитаны, которым доведется доставить немало неприятностей англичанам. Верный Робер ле Масон, отставленный от должности канцлера, и Жувенель дез Юрсен, будущий автор хроники, президент пуатусского Парламента, продолжали верно служить, не позволяя королевскому совету окончательно развалиться на куски и превратиться в арену драки между противоборствующими партиями. Кроме того, психологический настрой нового короля оставлял желать лучшего. После убийства в Монтеро он стал бояться вида крови, более того, незадолго до приезда Иоланды ему пришлось пережить жестокое нервное потрясение, когда в Пуатье второй этаж собора, запруженный королевской свитой, рухнул вниз. Деревянный пол не выдержал тяжести, и потрясенный король остался сидеть в одиночестве с ногами, висящими в воздухе над огромной дырой, на дне которой корчились раненые и умирающие. После этого действительно страшного случая, у Карла развились фобии перед высокими этажами, толпой, новыми лицами. Недавние поражения произвели на этого очень набожного, если не сказать, суеверного человека более чем угнетающее впечатление. Карл готов был опустить руки, ему казалось, что Господь отвернулся от него, и Франция потеряна уже навсегда. Коротко говоря, королеве Сицилии было от чего впасть в отчаяние! Впрочем, она была сделана не из того материала.

Alfonso-V-el-Magnanimo (1).jpg
Альфонс V, Великодушный, король Арагона.
Висенте Хуан Масип «Романтический портрет Альфонсо V». - 1557 г. - Дерево, масло. - Музей Сарагосы. - Сарагоса, Испания.

Иоланде все было ясно: к прежним задачам (переманить на свою сторону Жана Бретонского и Филиппа Бургундского), прибавлялась новая: убрать из королевского совета фаворитов, столь пагубно действующих на ее зятя. Несомненно, она могла винить лишь себя в том, что они там оказались, но, к счастью, наша героиня имела достаточно трезвый ум, чтобы отдавать себе отчет в собственных ошибках и уметь их исправлять.

Иоланда не стала спешить. Ничего не сказав и не сделав, она покинула королевский двор, оставив у фаворитов сладкое чувство победы… более чем преждевременное, как вскоре окажется. 19 августа Иоланда торжественно въехала в свою столицу — Анжер, которому уже угрожала армия графа Суффолка. Враг стоял в 10 лье от города, рассчитывать приходилось только на себя, после поражения под Краваном, королевская армия представляла из себя жалкое зрелище. Не теряя присутствия духа, Иоланда приказала своим вассалам прибыть на защиту столицы. Никто не посмел ей отказать, более того, изрядное пополнение, отправленное в Нормандию, к графу д’Омалю, ударило в тыл англичанам, и возле деревни Гравелль те потерпели более чем чувствительное поражение; если верить современным историкам, количество убитых и пленных с английской стороны мало уступало французским потерям при Азенкуре. Наголову разбитый, граф Суффолк вынужден был спешно отступить.

Между тем королева вела интенсивную, но конечно же, тайную переписку с бургундцем. До настоящего времени в архивах Кот д’Ор сохраняется казначейская расписка о выдаче 11 турских ливров «мессиру Жану де ла Вильету, клирику, дабы тот отправился к королеве Сицилии с некими тайными посланиями, предназначенными исключительно для нее». Кроме того, Иоланда не оставляла своим вниманием Бретань. В ноябре того же года она лично посетила Жана Бретонского в Нанте, стремясь загладить обиду, нанесенную ему дофином. Иоланда напомнила ему о проекте, давно обговоренном, но еще не осуществленном — свадьбе между его дочерью Изабеллой и Людовиком Анжуйским — ныне наследником Неаполитанской короны. Вероятно, за плотно закрытыми дверями, герцог и герцогиня успели обсудить многое, но к сожалению, детали этих переговоров не сохранились. Иоланда уезжала будучи достаточно удовлетворенной своим визитом: положим, добиться от осторожного бретонца твердых обещаний ей не удалось, да и вряд ли могло удастся, но она явно посеяла в нем сомнения касательно его недавнего выбора и более того, успела свести знакомство с его младшим братом, в отношении которого у королевы Иоланды были далеко идущие планы. Кроме того, из поля зрения не следовало выпускать молодого короля, из сохранившихся документов известно, что 9 октября все того же 1423 года, побуждаемый своей энергичной тещей, он отправил письмо жителям Турнэ, в котором уведомлял их, что «желает таковым путем достичь Реймса, где нам предстоят помазание и коронация». Заметим — идея уже витает в воздухе за шесть лет до появления на исторической арене спасительницы Франции. Впрочем, и сама она будет действовать в точности по этому плану. Пока же мысль временно отставлена как невыполнимая; путь к Реймсу надежно перекрывает английская армия, да и бретонцы под командованием недавно вернувшегося из плена младшего брата герцога Жана — Артюра де Ришмона исключительно ненадежны и вполне способны воспрепятствовать подобному плану (152). Посему, идея отложена до лучших времен, однако, можно с уверенностью сказать, что опытная королева Сицилии постоянно держит ее в уме, выжидая только удобного момента для осуществления задуманного. Момент настанет шестью годами позже.

Пока же Иоланда вернулась в Анжер, где ее настигло еще одно дурное известие. Король Арагона Альфонс V (кузен, черт возьми!) раздраженный успехами ее сына в Италии, в конце ноября того же года, внезапно атаковал Марсель, откуда Людовику шли подкрепления, деньги и солдаты, прорвавшись через железную цепь, запиравшую город с моря, и подверг его потоку и разграблению. Арагонские солдаты врывались в дома, убивали жителей, выбрасывали в окно тела убитых вместе с найденным тут же имуществом, и наконец, подожгли город. Альфонс, все же имевший понятия о чести, приказал своим солдатам щадить женщин и детей, укрывшихся в церквях, однако, беды марсельцев на этом не ограничились. Сразу после ухода арагонских солдат, город наводнили банды мародеров, грабившие все, что еще оставалось.

Людовик, достойный сын Иоланды, разгадал замысел врага, желавшего выманить его из Италии. Вместо того, чтобы уйти прочь, объединившись с войском своей приемной матери, королевы Джованны, он, воспользовавшись тем, что извечный вояка — Альфонс — отвлекся на очередную ссору с кастильцами, выбил его солдат из королевства, дойдя до самой столицы, которая пала в августе 1424 года.

Иоланда, занятая французскими делами, не могла покинуть Анжер, ее сын также не мог оставить Италию, потому регентскими полномочиями в Провансе был наделен десятилетний Карл Анжуйский. Рано в те времена взрослели — и дворянин и клирик, и горожанин… Конечно же, в помощь младшему сыну Иоланда направила верного и опытного Пьера Бово, да и сама не оставляла юного Карла своими советами и помощью. Распорядившись о выделении средств для восстановления разрушенного города, она вновь обратилась к Франции.

Время борьбы на дипломатическом и военном фронте

Vigiles du roi Charles VII 48.jpg
Битва при Вернее
Неизвестный художник «Битва при Вернее». — Марсиаль Оверньский «Вигилии на смерть короля Карла VII». - конец XV в. - Français 5054, fol. 30v. - Национальная библиотека Франции, Париж.

9 мая 1424 года эта неутомимая женщина вновь покидает Анжер, чтобы отправиться в Селль, где в это время находится королевский двор. Вновь, как в прежние времена Иоланда председательствует в королевском совете, поддерживаемая как всегда верным Робером Ле Масоном, нагнав немалый страх на фаворитов Карла. Врочем, время серьезно схлестнуться с ними еще не пришло. Отсюда, вновь не давая себе отдыха, королева Сицилии отбывает в Нант, на сей раз уже официально, в сопровождении солидной свиты: с ней путешествуют епископ Клермонский и канцлер Франции Мартен Гуж, Жан д’Аркур — граф д‘Омаль — победитель при Гравелле, бальи Туреньский — все они представляют собой уже официальное посольство при дворе герцога Бретонского.

Иоланда уже знает, что несколькими неделями ранее Жан де Монфор, герцог Бретонский, тайно встречался с бургундцем в Шалоне, причем исподволь пытался склонить его к переговорам с дофином. Успех следует развить. 18 мая 1424 года в Нанте королева подписывает с Жаном Бретонским тайное соглашение, которое должно в будущем стать основой мирного договора между Францией и Бургундией. Пока все идет по плану, однако в конце лета ситуация вновь меняется к худшему. При деревне Верней в Нормандии войска д‘Омаля, уже много месяцев сковывавшие английские силы терпят сокрушительное поражение. Это не просто проигранная битва, отряд д‘Омаля полностью уничтожен, он сам остается навсегда на поле боя. Торжествующие победители находят среди павших виконта де Нарбонна — одного из убийц Жана Бесстрашного и горя местью, вешают бездыханное тело на ближайшем дереве. Это серьезная потеря для Иоланды, Нарбонн выполнял роль ее генерального наместника в Анжу и Мэне. Но гораздо хуже того, что у англичан теперь развязаны руки, не опасаясь больше удара в тыл, они разворачивают стремительное наступление на Юг. Среди прочего, Филипп Бургундский захватывает и грабит герцогство Гиз — наследственный удел младшего сына Иоланды, и что еще хуже, отдает его во владение Жану Люксембургскому, своему верному вассалу (и добавим от себя, будущему тюремщику Жанны). Однако, Иоланда не позволяет эмоциям взять верх, эту умнейшую женщину тяжело заставить свернуть с единожды избранного пути. Заставить англичан покинуть страну, а там будет время разобраться со скользким бургундцем. Сейчас идти нужно до конца.

Военное счастье, как известно, переменчиво, и королеве Сицилии в скором времени открывается новый шанс. Якобина Баварская, вдова дофина Иоанна Туреньского, желает выйти замуж повторно. Филипп Бургундский немедля сватает к ней одного из своих вассалов, Жана IV Брабантского, но эта бледная личность с унылым лицом совершенно не привлекает живую и полнокровную Якобину. Понимая, что отказ непременно закончится войной, желая обезопасить себя, она обращается за помощью к Хамфри Глостеру — регенту Англии, предлагая ему свою руку и свои владения. Тот немедленно откликается на зов; Филипп Бургундский, прознав об этом, спешит арестовать строптивицу и держать ее под стражей, но ситуацию это уже не меняет. Англичанин и бургундец начинают военные действия друг против друга, Бедфорд безуспешно пытается их помирить… ну что же, для Франции подобное противостояние только на пользу. В самом деле, не в силах вести войну на два фронта, опасаясь за собственные владения, Филипп Бургундский спешит заключит перемирие с королем Карлом на четыре следующие года. Отлично! Более того, англо-бургундский союз разъедает еще одно противоречие: вплоть до этого времени Мишель Французская, жена Филиппа, не получила причитающегося за ней приданого в сто тысяч золотых экю. Несмотря на свои обещания, Бедфорд выплатил только пятую часть этой суммы, таким образом убедив Филиппа Бургундского присягнуть на верность королю-младенцу. С уплатой остального он тянет, отделываясь ничего не значащими отговорками, что не может не раздражать его союзника.

Хорошо обученная и дисциплинированная бургундская армия временно выведена из игры, остается выиграть очередной бой у англичан, которые пытаются захватить Мэн, и уже ворвались в Ла-Ферте-Бернар и Ножан-ле-Ротру. Это будет следующим шагом в ее сложной шахматной игре.

Новый коннетабль Франции

Armorial de Gilles le Bouvier BNF Fr4985 f17v 1.png
Артюр де Ришмон
Неизвестный художник «Артюр, граф де Ришмон». — Жиль де Бувье «Армориал Жиля де Бувье». - XV в. - Français 4985, fol. 17v. - Национальная библиотека Франции, Париж.

Иоланда понимает, что после гибели талантливого полководца — графа Бьюкена, ей требуется не менее талантливый и опытный командир, способный обучить и дисциплинировать войско, и в конечном итоге, победить. Впрочем, выбор сделан давным-давно: младший брат Жана Бретонского граф Ришмон. Если быть совсем точным, он скорее «граф Ричмонд», так как владения его находятся в английском Йоркшире, и клятву верности приносить за них нужно английскому монарху. Он женат на Маргарите Бургундской, его мать, похоронив своего первого мужа, вторым браком соединилась с королем английским Генрихом IV, дедом ныне «царствующего» короля-младенца.

Ришмон отлично показал себя при Азенкуре, и не его вина, что французам не хватило терпения и дисциплины. Его нашли полумертвым, задавленным множеством тел погибших, и с 1420 года он в качестве пленника находился в Англии. Во время восстания против герцога Жана Бретонского, король Генрих под честное слово отпустил его на помощь брату, обязав по первому требованию вернуться в Англию и при любых обстоятельствах заплатить назначенный ему выкуп. Как мы помним, война закончилась полной победой отрядов Ришмона, а после смерти английского короля тот счел себя свободным от данного слова, не выплатив при том ни единого денье. Это был военачальник нового типа, способный организовать войско, могущее противостоять английским лучникам.

P1020199 Angers Tour Saint-Aubin reductwk.JPG
Аббатство Сент-Обен, Анжер.

Сейчас, он, правда подвизался на службе у Бедфорда, однако, дальновидная Иоланда сумела нащупать слабую струнку бретонца — его постоянно уязвленное самолюбие. В самом деле, в английской оккупационной армии, собравшей цвет тогдашнего рыцарства, Ришмон никоим образом не мог рассчитывать на карьеру. Более того, несколькими месяцами ранее, Бедфорд в достаточно резкой форме отказал бретонцу, желавшему командовать хотя бы вспомогательным отрядом, должным изгнать разбойников из окрестностей Парижа. Самолюбие Ришмона было жестоко задето, чем немедленно решила воспользоваться королева Иоланда.

Готовясь к следующему ходу в своей головоломной шахматной партии, она вновь встретилась с зятем, которого, как обычно, легко уговорила согласиться со своим планом. Как прилежный ученик, Карл выучил преподанный ему урок, после чего Ришмона официально пригласили прибыть для переговоров в Анжер. Бретонец был исключительно осторожен. В качестве гарантии своей безопасности, он потребовал неслыханных мер — Орлеанский Бастард и Гильом д‘Альбре должны были на время его пребывания в Анжу сделаться заложниками в Бретани, а крепости Шинон, Лош, Лузиньян и Меён — служить залогом его безопасного возвращения.

Иоланда согласилась на все. 19 октября 1424 года Карл со всей полагающейся торжественностью вступил в Анжер, королева Иоланда, как и требовалось согласно этикету, приняла его со всем почтением и лично препроводила в аббатство Сент-Обен, должное служить его временной резиденцией. Ришмон в сопровождении свиты из бретонских рыцарей появился на следующий день. Все было уже готово, чтобы потрясти младшего брата бретонского герцога и произвести на него неизгладимое впечатление, раз и навсегда убедив в силе и богатстве нового сюзерена Франции. Король встретил своего будущего военачальника в саду аббатства. Позднее Карл Французский будет вспоминать, что «день этот был лучших из всех им прожитых». Спекталь был разучен и сыгран как по нотам, величественный и простой одновременно, вызывающий к себе уважение и даже преклонение, молодой король предложил ошарашенному бретонцу ни много ни мало, меч коннетабля при своей особе. В современных реалиях эта должность соответствовала бы военному министру, по сути дела, Ришмону предлагали стать третьим по важности лицом в королевстве французском. Конечно же, бретонцу отчаянно хотелось немедленно согласиться, но осторожность, да и аристократическое достоинство требовали внешнего спокойствия. Вежливо поблагодарив за столь лестное предложение, Ришмон ответил, что не может его принять без согласия старшего брата и своего союзника герцога Бургундского. Впрочем, Иоланда позаботилась также о себе — во время этого же визита был подписан брачный контракт между Изабеллой Бретонской и ее старшим сыном Людовиком. Благодарный своей «доброй матушке» король пообещал из собственных средств дать за новобрачной сто тысяч экю, а также пожаловал королеве Иоланде во владение герцогство Туреньское.

Чтобы окончательно поразить воображение своего гостя, Иоланда после отъезда короля дала в его честь пир, каких давно не видел этот старый город, и выйдя к бретонцу в одном из самых пышных и дорогих своих нарядах, в знак уважения посадила его напротив себя. Однако, понадобятся еще четыре месяца уговоров и переговоров, изначально в Маконе, в декабре того же года, под председательством герцога Бургундского, в присутствии Ришмона и французской делегации под руководством Карла де Бурбона, затем в январе в Монтрюеле, под эгидой Амадея Савойского, которому доверяют все стороны. В конце концов, Филипп Бургундский дает свое согласие, полагая, что Ришмон станет его глазами и ушами при французском дворе, после чего Жан Бретонский также набирается смелости сказать «да», и наконец, 7 марта 1425 года в Шиноне, на полагающейся случаю торжественной церемонии, Ришмон получает заветный меч.

Падение клики

Jean de Dunois.jpg
Жан, Бастард Орлеанский.
Неизвестный художник французской школы «Портрет, предположительно изображающий Жана де Дюнуа — Орлеанского Бастарда». — XV в. - Частная коллекция. - Берлин, Германия.

Весна следующего 1425 года проходит достаточно спокойно. Филипп Бургундский поглощен голландскими делами и потому неопасен, герцог Бретонский все более склоняется к тому, чтобы — пусть из чисто политических соображений — забыть жестокую обиду, нанесенную ему Карлом, и сблизиться с французским лагерем. Английское наступление временно остановлено, есть возможность оглянуться вокруг и трезво оценить обстановку.

Среди фаворитов молодого Карла новое назначение вызывает немалую тревогу. Они чувствуют в Ришмоне серьезную угрозу для себя — и не ошибаются. Сближение с Филиппом Бургундским для большинства из них означает неминуемую опалу, и клика немедленно начинает действовать. Жан Луве готовит ни больше ни меньше, как государственный переворот, ясное дело, в пользу себя любимого. Пользуясь тем, что Ришмон вынужден отбыть в Бретань, чтобы начать сбор войска, а королева Иоланда отвлечена делами Анжу и Мэна, он спешно заменяет собственными ставленниками всех высших должностных лиц. Пользуясь своим практически неограниченным влиянием на короля, Лувье уговаривает его спешно перебраться в столицу Пуату, где со всех сторон окружает своими людьми. Здесь временщику преданы все до последнего солдата, увидеть и тем более говорить с королем без его ведома становится невозможным, и Лувье надеется, что тем самым убережет слабохарактерного Карла от любой встречи с Иоландой, которая, как он понимает, необходимо обернется для него катастрофой.

Свое влияние теряет даже епископ Клермонский, его сменяет на посту честолюбивый Реньо де Шартр, епископ Реймсский. Ему предстоит сыграть немалую роль в последующих событиях. Счастливая случайность: уезжая прочь из дворца, епископ Клермонский на дороге встречается с возвращающимся Ришмоном и горько жалуется ему на несправедливость. Вскоре те же новости доходят до Иоланды.

Королева Сицилии действует молниеносно, не давая слабохарактерному зятю опомнится и вновь подпасть под враждебное ей влияние. Армия бретонцев, беррийцев, пуатусцев, оверньцев занимает Бурж. Луве пытается прибегнуть к последнем, как ему кажется, очень действенному средству, ему удается уговорить короля выступить против мятежного города во главе всех отрядов, которые удается спешно собрать. Ситуация более чем нелепа: в стране уже идут две войны: с иностранными захватчиками и своими же мятежными подданными: бургундцами, в то время как фаворит порывается развязать третью, уговаривая короля начать военные действия против собственного коннетабля.

Однако, Луве явно недооценивает свою противницу. Когда в мае 1425 года армия короля подходит к Туру, столице Туреньского герцогства, ворота города оказываются закрытыми. Можно себе представить, каким было уважение к приказу Иоланды, если ей подчинились беспрекословно, отказавшись впустить к себе самого короля! Небольшая задержка позволяет остудить слишком уж разгоряченные головы, а заодно и выиграть время.

Selles02.jpg
Замок Селль-сюр-Шер. У этих ворот эскорт Иоланды преградил дорогу войску короля.

Выяснив от своих лазутчиков, что Карл собирается двигаться далее в Бурж, Иоланда немедленно отдает приказ седлать коней. С небольшой свитой, никем не замеченная, через соленые болота и леса Бренна, королева опережает медленно движущийся кортеж Карла, и буквально посреди города Селль-сюр-Шер, которого ему не миновать, преграждает дорогу. Таннеги дю Шатель, высланный вперед, чтобы выяснить, чем вызвана столь неожиданная остановка, теряется при виде королевы Иоланды, и волей-неволей вынужден исполнить ее приказ: немедленно препроводить ее к зятю. Лувье проиграл. Короткой встречи хватает Карлу, чтобы понять: его «добрая матушка» права, и несмотря на всю тягостность решения, которое ему предстоит принять, другого выхода из ситуации нет. Возможно, что он грустит о том, что никогда более не увидится с прелестной «Луветкой», однако, интересы государства превыше всего.

Впрочем, скандал никому не нужен, да и сама Иоланда предпочитает расстаться со свергнутыми временщиками, позволив им хотя бы для постороннего зрителя сохранить лицо. Посему Луве отсылают прочь под благовидным предлогом договориться о продаже Иоланде одного из городов в графстве Валентинуа. Гильом д’Авогур оставленный от должности бальи Турени, получает пожизненный доход от тарасконских соляных копей. Жан Кадар, личный медик короля, заподозренный в том, что он пользуясь своим положением, доставлял королю сговорчивых девиц и приучал его к удовольствиям сомнительного вкуса, вынужден отбыть в Авиньон, получив в награду 25 тыс. золотых экю. Фротье, которого считают слишком слабосильным и слабохарактерным, чтобы действовать в одиночку, отправляется прочь без всяких объяснений и тем более наград.

Сложнее всего отставить от службы верного Таннеги дю Шателя, спасшего жизнь юному Карлу во время парижского мятежа. Однако, скрепя сердце, Иоланда вынуждена пожертвовать им: пока этот убийца герцога Бургундского присутствует при дворе, ни на какое соглашение рассчитывать невозможно. Таннеги получает почетную и выгодную должность сенешаля Бокера. Отряды шотландских и ломбардских наемников, находившиеся под командованием Луве как не надежные более, заменены войском под командованием де Триньяка и Кристофа д’Аркура, доверенных лиц королевы Сицилийской.

Отныне Иоланда председательствует в совете Карла VII, занимая в нем главенствующую позицию, недвусмысленные объявления о перемене власти при королевском дворе направляются старейшинам крупнейших городов. Следующим шагом королевы будет утвердить взимание экстраодинарного налога («вспомоществования»), должного принести 120 тыс. турских ливров на войну с англичанами. Налог собран сравнительно легко, Иоланда может смело числить эту ситуацию в числе своих побед. Как настоящая феодальная государыня, никогда и ни при каких обстоятельствах она не забывает об интересах своего рода, и с благодарностью принимает пожалованные Карлом баронства Кадиссон и Массиларж, ее сын, Людовик получает кастелянство Лоден, Карл Анжуйский — Мортен, конфискованный у Орлеанского Бастарда. Этот последний, можно сказать, «попал под раздачу» как зять Луве, ничего в скором времени король и герцогский сын помирятся, чтобы вместе продолжать войну…

Время фаворитов

Начало

Royal 20 E VI f. 20 Attack on St James in Normandy1.png
Проигранное сражение при Сен-Жам-де-Беврон. - Неизвестный художник «Битва при Сен-Жам-де-Беврон». - Мишель Пентуэн «Хроника Франции или Хроника Сен-Дени». - 1487 - Royal 20 E VI f. 20 - Британская библиотека. - Лондон.

Все, кроме того, что истрачено на военные нужды, отправляется в королевскую казну, как умный политик, Иоланда прекрасно отдает себе отчет, что монарх должен быть богат и платежеспособен, в противном случае, он не вызовет уважения в глазах своих подданных. При необходимости, как мы увидим далее, она готова финансировать эту войну из собственных средств, доходя до того, чтобы в самом отчаянном случае, как ее свекровь много лет назад, заложить ростовщикам фамильные драгоценности и золотую посуду, украшенную гербами Анжу и Арагона. При всем при том, разумная женщина всегда отмежевывается от того, чтобы сделать свою власть видимой и утвержденной на бумаге. Король должен научиться править самостоятельно, именно этого она пытается со временем добиться, и эта задача оказывается непосильно сложной.

Впрочем, не будем забегать вперед. Итак, в Бурже, король принимает делегацию посланников городов, перед которыми объявляет свое решение «не слушать более дурных советников, но слушать хороших, к вящему удовольствию своего брата, герцога Бретани, и своего коннетабля», Заметьте — об Иоланде ни слова. Раз позволив себе говорить собственным голосом в письмах, составленных после падения Луве, она немедленно вновь отходит в тень.

В конце сентября, как ей кажется, страсти улеглись и обиды потеряли свою горечь, так что королева Сицилии хлопочет о том, чтобы Карл наконец-то увиделся с Ришмоном и что особенно важно — с Жаном Бретонским. Организация будущих переговоров поручена тонкому и опытному дипломату, Жану де Краону. Мы уже встречались с ним, когда в сопровождении внука, он встал на защиту Жана Бретонского, плененного своими противниками. Встреча проходит в замке Сомюр, король прибывает туда со своей свитой, герцог, изъявляя уважение и преклонение перед своим господином, выезжает в поле, встречая его в нескольких лье от ворот, королева Сицилии устраивает для обоих высоких гостей череду приемов, пиров, турниров и праздников. В составе свиты Жана Бретонского, как бы невзначай, присутствует Ришмон, и также получает свою долю благосклонности. Дело доходит до того, что улещенный герцог 7 октября подписывает с королем Франции договор, согласно которому обязуется в обмен на предоставление ему доли власти в королевстве, начать войну против англичан, а также хлопотать о том, чтобы перетянуть Филиппа Бургундского на сторону короля. Ситуация улучшается с каждым днем, в Сомюр прибывает беарнский граф де Фуа, клянется в верности и предлагает помощь своих войск. Герцог Лотарингский под влиянием своего энергичного зятя — Рене Анжуйского, также склоняется к союзу, и сам Филипп Бургундский как то кажется, по крайней мере, в достаточной степени удовлетворен удалением своих врагов из королевского совета и дворца.

Parlement-Paris-Charles7.jpg
Заседание Палаты Правосудия при Карле VII. - Жан Фуке «Суд над графом Вандомом». - Джованни Бокаччо «О несчастиях знаменитых людей». - конец ХV в. - Cod. Gall. 6, fol. 2v. - Баварская Государственная Библиотека. - Мюнхен, Германия.

Вся хитроумная конструкция, с таким тщанием созданная королевой Сицилии разваливается в один миг. Похоже, что слабохарактерный Карл просто не способен обходиться без фаворита и опустевшее кресло Луве немедленно занимает 44-летний Пьер де Жиак. Современные историки, задетые за живое подобными переменами, которые, как мы увидим, раз за разом разрушали все усилия королевы Сицилийской, задаются щекотливым вопросом: не был ли король Карл бисексуален? О его пристрастии к женщинам говорить можно с полной уверенностью, всю его жизнь короля окружал хоровод любовниц, сменявших друг друга по тем или иным причинам. Однако, в течение как минимум, долгого времени королю сопутствовали из раза в раз фавориты-мужчины? Значит ли это, что?… С нашей точки зрения подобные идеи слишком уж просты и прямолинейны. Значило или не значило, ясно было одно: слабохарактерный, мучимый фобиями, легко поддающийся чужим влияниям Карл полностью пошел в свою мать, также неспособную существовать, не прячась за чью-то спину. «Купить» расположение короля, потакая его тайным слабостям и порокам, и тем самым противопоставляя себя достаточной суровости «доброй матушки» было не слишком сложно. Чем и пользовались, проходимцы всех мастей, не слишком разбиравшиеся в чистоте средств, нужных им для достижения цели.

Итак, некоронованным государем становится Пьер де Жиак. Мы уже встречались с этим сумрачным красавцем, вначале из окружения королевы Изабеллы Баварской перебежавшим к Жану Бургундскому, а затем с помощью столь же неразборчивой в средствах супруги, заманившем его на мост Монтеро. Судя по всему, Жиак был более чем искушен в искусстве интриг, при дворе шептались, что он продал душу дьяволу за высокое положение. Как ни дико звучит для человека нашего времени, для подобных слухов были основания, сам Жиак твердо верил в помощь нечистого, что придавало ему дополнительных сил и дополнительной наглости.

Ситуация осложнялась тем, что Ришмон, и без того не слишком желанный гость во дворце, начал терпеть поражения. Иоланду это не смущало, лучше чем кто-либо другой она знала, что военное счастье переменчиво, однако для Карла, легко поддающегося панике, это было дополнительным, и очень весомым аргументом против коннетабля. Так или иначе, война шла с переменным успехом. Уорвик взял Бонневаль, Солсбери покорил себе Ле-Ман, но с другой стороны англичане потерпели жестокое поражение при попытке осадить островную крепость Мон-Сен-Мишель. Ришмон освободил от осады также Понторсон, и скорым маршем прошел к местечку Сен-Жам-де-Беврон. Его обороняли всего шестьсот англичан, однако, французов вновь, как при Азенкуре и Креси, подвела неорганизованность и отсутствие дисциплины. Неожиданная вылазка осажденных заставила их ряды смешаться, арьергард в панике стал отступать, потеряв 500 человек утонувшими в неглубоком пруду не подалеку от крепостных ворот. Ришмон громогласно обвинял канцлера бретонского — знаменитого Жана де Малеструа в том, что тот принял от англичан немалую взятку деньгами и землями, в обмен на которую выдал им планы французского командования, но это мало кого убеждало.

Впрочем, к чести Ришмона следует сказать, что он сумел вынести урок из своего поражения, поставив себе задачей в корне реформировать армию, раз и навсегда изгнав из нее дух партизанщины и своеволия. Подобные идеи могли очень серьезно поднять ее боеспособность, но, конечно же, вызвали жестокое сопротивление высшего командования. За исключением королевы Иоланды, непоколебимо поддерживавшей своего ставленника, Ришмон оказался практически в одиночестве.

Кроме того, еще один претендент на королевскую милость, Жорж де ла Тремойль, потерпел чувствительную дипломатическую неудачу в попытке переговоров с Филиппом Бургундским. Тот, удалив свои дела в Геннегау, вознамерился покорить себе Голландию. Французское посольство обнаружило его в Дордрехте, неподалеку от Роттердама. Несмотря на все искусство и красноречие посланников, герцог Филипп не спешил связывать себя с королем Франции. Охотно согласившись продлить перемирие, он наотрез отказался от каких-либо иных шагов, ведущих к сближению сторон. Тремойлю пришлось вернуться с подобными скудными результатами, по пути оказавшись в плену у недоброй памяти капитана Перрине Грессара в Шарите-сюр-Луар, который несмотря на охранную грамоту своего господина, герцога Бургундского, не отказал себе в удовольствии заставить королевского посланца выкупить свою свободу за 14 тыс. звонких дукатов.

Взлет и гибель Пьера де Жиака

Gilles De Rais.jpg
Продавший душу дьяволу. — Эмиль Байяр «Жиль де Лаваль, барон де Рэ». — Иллюстрация к изданию: Пьер Кристиан «История магии». — 1870 г.

В этих условиях Жиаку легче легкого было убедить впавшего в паническое настроение Карла в своей преданности и незаменимости. 3 августа 1426 года Карл пожаловал ему звание Великого Кастеляна, единственного имевшего права в любое время дня и ночи входить в личные королевские покои с докладом, после чего дело покатилось по привычной колее. Жиак окружил Карла стражей из 50 преданных себе людей, с тем, чтобы отныне никто не мог проникнуть к королю, арестовал ставленника Иоланды Робера ле Масона. Начавшийся скандал заставил его через два месяца выпустить пленника, причем Карл, желая во что бы то ни стало замять случившееся, сам выплатил причитающийся выкуп капитану замка Шато д’Юрсон (Овернь), где содержался арестованный. На заседании Генеральных Штатов, собравшихся в Меэне, чтобы утвердить новый военный налог, некий мэтр Юг Комеберль осмелился возвысить голос против «казнокрадов», беззастенчиво присваивающих себе собранные налоги (читай — Жиака лично, часто путавшего государственные средства со своими собственными). Выведенный из себя фаворит прямо во время заседания пригрозил швырнуть его в реку, де ла Тремойль, исподтишка поддерживавший недовольных, в тот же день поспешил уехать прочь, чтобы не быть зарезанным в собственной постели.

Неспособность короля к управлению постепенно делалась притчей во языцех, отталкивая от него союзников и верных людей. Уже несколько городов открыто предлагали Иоланде принять власть и объявить себя регентшей королевства, полагая, что ей одной под силу спасти государство от неминуемой катастрофы. Собрав волю в кулак, она заставила себя отказаться от столь заманчивого предложения. Задачу нужно было решать иначе, ей нужен был король, правитель и государь, а не мальчишка, цепляющийся за ее юбку.

Как известно, гордиев узел можно только рубить, и королева решилась на крайние меры, чтобы устранить фаворита. Все обычные средства, к которым она привыкла прибегать, чтобы безошибочно воздействовать на людей: деньги, почести, женщины — все это в данным момент оказывалось непригодным. Оставалось прямое насилие. Срочно вызванный ко двору Ришмон, «по совету королевы Сицилии» решительно взялся за дело. Ранним февральским утром 1426 года он сам, присоединившийся к нему ла Тремойль, и еще несколько верных людей, проникли в замок Иссуден, и постучали в запертые двери спальни, где беззаботно проводил ночь королевский фаворит. Услышав за дверью голос де ла Тремойля, тот вспылил, решив, что смазливый придворный пытается тайком пробраться к его жене, распахнул дверь, чтобы надавать неудачливому воздыхателю пощечин — и столкнулся с хорошо вооруженным отрядом.

Солдаты рассыпались по комнате, причем чувствительное сердце супруги Жиака, да-да, той самой, сыгравшей свою роль в убийстве на мосту Монтеро, не могло вынести того, что заговорщики слишком уже приблизились к поставцу с дорогой посудой — золотой и серебряной, украшенной драгоценными камнями. Вылетев из постели совершенно нагой, дама де Жиак «словно фурия» кинулась на солдат. Посуду ей оставили, но мужа навсегда увели прочь, не обращая внимания на вопли короля, пытавшегося спасти своего любимца. Жиак был доставлен в Дюн-ле-Руа, в скором времени осужден как колдун, продавший душу дьяволу за место королевского фаворита. Жиак, отчаянно пытаясь спасти свою жизнь, предлагал городскому бальи тысячу золотых экю, молил устроить ему встречу с королем, предлагая оставить в заложниках супругу, детей, и в качестве последней гарантии — все свои владения. Бальи, чиновник на содержании супруги Ришмона, владевшей этой крепостью, оставался глух ко всем увещеваниям. Он знал, что буржский палач уже в дороге, и потому любое неподчинение воле Ришмона могло ему самому стоить головы.

В конце концов, Жиак вынужден был признать свое поражение. Перед смертью он попросил палача отрубить ему правую руку, подписавшую договор с нечистым, после чего уже бывшего фаворита зашили в кожаный мешок и бросили в Орон. Его неунывающая женушка немедленно вышла замуж за Жоржа де ла Тремойля, или по словам хроникера «в скором после того времени, сказанный де ла Тремойль взял в супруги сказанную же даму Катерину и прижил с ней множество красивых детей». Хеппи-энд, черт возьми!

Фаворит на час

Lancelot tranche la tête de Méléagant lors du second duel Atelier d'Evrard d'Espinques. Centre de la France (Ahun), vers 1475 1..png
Сходным образом закончил свою жизнь Камю де Больё. - Неизвестный художник школы Эврара д'Эпенка «Гибель Малагана во время второй дуэли с Ланселотом». - «Легенда о короле Артуре», т. 3 «Роман о Ланселоте». — ок. 1475 г. - Ms. Français 115 fol. 376v - Национальная библиотека Франции, Париж.

Зато освободившееся место фаворита уже осваивал некий Камю де Больё. Хроникеры несколько расходятся во мнении — был ли он королевским оруженосцем или конюшим, однако, для нашего рассказа это не имеет особого значения. Камю в скором времени освоился в своем новом положении и повел себя еще более нагло чем его предшественник. В скором времени новый любимец сделал головокружительную карьеру, получив для себя должность Великого Конюшего и капитана Пуатье. Двигаясь по накатанной дорожке, он тут же окружил короля своими ставленниками, особенно заботясь, чтобы ни под каким видом не подпустить к нему королеву Иоланду. По словам хроникера Гильома Грюеля, этот фаворит «поступал еще хуже, нежели перед тем Жиак, и королева Сицилии и прочие сеньоры были тем весьма недовольны».

Новую проблему, впрочем, удалось решить довольно быстро. Сложился очередной заговор под руководством маршала де Буссака, а возможно, вездесущего де ла Тремойля, предпочитавшего как умный политик действовать исподтишка, после чего в июне 1427 года, на беззаботного фаворита, прогуливавшегося верхом на муле на берегу речки Клен было совершенно внезапное нападение. Фаворит не успел даже вскрикнуть, когда под окнами королевских покоев, не обращая никакого внимания на прильнувшего к стеклу Карла, его стащили с мула, и одним ударом топора по черепу, отправили на тот свет.

Ярость и возмущение короля не имели границ. Топая ногами, он громко требовал сыска и осуждения виновных… но придворные слишком хорошо знали своего монарха. Несколько дней спустя, Камю был столь же благополучно забыт, а в кресле фаворита уже осваивался новый любимец.

История с Камю выявила печальную и более чем малоприятную истину: оставленный сам по себе король будет искать себе нового фаворита и судорожно хвататься за первого попавшегося авантюриста, который покажется способным служить этому вечно сомневающемуся и даже робкому человеку твердой опорой. Пытаясь решить эту проблему — хотя бы временно, Иоланда совершила одну из самых непростительных своих ошибок.

Естественным выходом из подобного положения казалось взять ситуацию в свои руки, и подыскать очередного фаворита (раз уж его появления все равно избежать было невозможно!) среди тех, кто одновременно вызвал бы симпатию короля и поддавался влиянию королевы Сицилийской. На свою беду, и на беду государства, Иоланда поддалась в этом вопросе влиянию и совету Ришмона, предложившего на вакантный пост своего, как ему казалось, ставленника — Жоржа де ла Тремойля.

В отличие от Жиака и Камю, бывших не более чем дешевыми казнокрадами, Тремойль знал толк в государственных делах, и сам не был обделен способностями ни на политическом, ни на дипломатическом поприще. Начав как и Жиак в свите Изабеллы Баварской, и затем переметнувшись на сторону Жана Бургундского, он после убийства в Монтеро занял прочную позицию при дворе. После смерти Жиака он немедля женился на его красавице-вдове, также позволившей будущему фавориту приятно округлить свое состояние.

Выслушав Ришмона, который можно сказать, навязчиво предлагал ему в качестве нового наперсника своего протеже, король Карл как бы вскользь заметил, что он готов согласиться с желанием коннетабля, при том, что опасается, как бы последнему не пришлось о том пожалеть. Королевское слово оказалось пророческим. Неизвестно, чем руководствовался молодой король: быть может, он действительно к этому времени был уже достаточно проницателен, чтобы разбираться в людей куда лучше чем профессиональный вояка, или — что вероятней, он не простил Ришмону переворота и убийства Пьера де Жиака. Нам не дано о том судить.

Самая непростительная ошибка Иоланды

Blason fam FRA la TrГ©moille.png
Герб Жоржа I де ла Тремойля.

Итак, Тремойль в скором времени удобно обосновался в кресле фаворита, заставив всех, кто привел его к этому блестящему положению, немедленно о том пожалеть. Следующим шагом, как и следовало ожидать, он поспешил окружить короля преданными ему людьми, набранными среди бывших союзников Луве, вовремя перебежавших на сторону победителя. Что касается мира с Бургундией, ради которого и затевалась перестановка при дворе, он склонен был действовать вполне в согласии с волей королевы Иоланды, с одной только оговоркой: ему было совершенно безразлично, выиграет или проиграет Карл эту войну, так как в любом случае при бургундском дворе его ждал бы достаточно теплый прием. Там служил когда-то его отец, да и младший брат, Жан де Жувелль, занимал высокую должность великого мэтр д’отеля. Горький опыт его предшественников приучил Тремойля к всевозможным сюрпризам, и он основательно приготовился к тому, чтобы выдержать бой с королевой Иоландой. Оставив от дел ее ставленника, епископа Клермонского, он начал открытое противостояние с королевой. Иоланда предпочла отступить, понимая, что противостояние внутри королевского лагеря сейчас, при более чем реальной английской угрозе, способно привести к полному поражению. Она лишь позаботилась о том, чтобы назначить наместником в Анжу и Мэне (где ей никто не мог указывать, как поступать!) дипломатичного Жана де Краона, поставив тем самым его способности себе на службу.

Тремойль поставил себе следующей целью во что бы то ни стало свалить Ришмона, имевшего под своим командованием внушительный военный контингент. Коннетаблю настоятельно «посоветовали» отбыть прочь и более не показываться при дворе. У него было отнята власть над Берри, и жалование, полагающееся коннетаблю. Опасаясь убийства из-за угла или яда в вине, бретонец предпочел повиноваться, но, как мы увидим, отнюдь не сложил оружия. Затем, усиливая наметившийся разлад, Тремойль настоял на том, чтобы королевские войска заняли замок Шинон, принадлежавший супруге Ришмона, Маргарите Бургундской.

French School Portrait de Charles VII 15th century Angers, Musee des Beaux-Arts.jpg
Карл VII в молодости. - Неизвестный художник французской школы «Карл VII, прозванный Победителем». - Дерево, масло. - XV в. - Музей изящных искусств. - Анжер, Франция.

Как то и ожидалось, бретонец вспылил, на его сторону перешли граф де ла Марш и де Клермон, войска, подчиненные коннетаблю уже готовы были осадить Шинон, когда Иоланда, бросив Анжу и Мэн, отчаянно нуждавшиеся в присутствии своей герцогини, вмешалась снова. Долгие переговоры, уговоры, клятвы, сделали свое дело, Ришмон отступил, оба графа получили королевское прощение, но эта передышка далась дорогой ценой: власть все больше концентрировалась в руках Тремойля, чего он собственно и пытался добиться.

Неудивительно, что дела при этом покатились по наклонной. Французская армия терпела поражение за поражением, был потерян Иль-де-Франс, началось наступление на Анжу, правда, умелым военачальникам короны — Ла Гиру, Сентрайлю, Жилю де Рэ удалось отстоять Анжер и даже выбить англичан из нескольких занятых ими крепостей, дела это не меняло. Король, впавший в подобие оцепенения, уже смирившийся со своим поражением, бездействовал. «Я никогда не видел, чтобы король столь флегматично относился к потере своего королевства» — писал Ла Гир, возмущенный до глубины души подобным отношением монарха к происходящему. От безвольного и слабого государя один за другим отворачивались союзники, герцог Бретонский, в очередной раз переменив лагерь, подписал соглашение с Бедфордом, согласно которому он признавал договор в Труа и присягал «королю Англии и Франции» как своему единственному государю, герцог Лотарингский последовал его примеру. Герцог-кардинал Барский, теснимый и угрожаемый своим могущественным бургундским соседом склонялся к тому же, сам герцог Филипп наотрез отказался продлевать перемирие, и вступил в войну на стороне англичан. Даже многолетний друг Иоланды — Амадей Савойский вынужден был под давлением могущественных противников сохранять нейтралитет под угрозой потери своих владений. Рушилось все, что год за годом терпеливо выстраивала королева Сицилии, а этот мальчишка предпочитал пассивно плыть по течению, не желая править и быть королем; казалось, что нет на свете силы, способной его к этому побудить.

Территория, признававшая своим монархом Карла VII неуклонно сокращалась. На военном совете в Париже, Бедфорд, колебавшийся между двумя возможными решениями: возобновить наступление на Анжу? Атаковать Орлеан? Под влиянием своих советников склонился ко второму. За Орлеаном сильных крепостей уже не было, зато открывался прямой путь на Бурж — столицу короля в изгнании, или, как потешаясь называли его завоеватели, «Буржского князька». Подобное решение вызвало шок во всей Европе: атака на владение, чей государь находился в плену противоречила всем понятиям рыцарской чести. Но Бедфорд, и его талантливый военачальник граф Солсбери (заметим, незадолго до того клятвенно обещавшийся Карлу Орлеанскому не посягать на его владения), игнорировали подобные «мелочи». Казна была пуста, война в самой Англии становилась все более и более непопулярной, так как требовала огромных усилий, мало что давая взамен. Ее надо было закончить одним решительным ударом. Если Орлеан будет взят, весь французский Юг без боя сдастся победителю, и Карлу ничего не останется как бежать в Испанию или Шотландию. Орлеан молил о помощи, однако, Тремойль, занятый борьбой против коннетабля, не обращал на это никакого внимания.

В отчаянии представители городов вновь и вновь умоляли Иоланду принять на себя регентство, и официально отстранить от власти короля, неспособного к управлению. Вновь и вновь, посылая им ободряющие письма, и уговаривая не падать духом, мудрая женщина отказывалась от этой чести. Но что она могла сделать?… Солсбери обложил Орлеан, английская армия начала бомбардировку города. Пусть — небольшая но приятная новость, в один из первых дней осады этот лучший из английских военачальников был убит каменным ядром, командование принял на себя Уильям де ла Поль. Но в любом случае, было ясно, что англичане пойдут до конца. Что оставалось Иоланде? Проклясть неумного зятя, махнуть рукой на того, кто не желал и не мог сам о себе позаботиться и склониться перед правом сильного? Она могла начать переговоры с Бедфордом через посредство все того же герцога Бретонского и выхлопотать для себя и для своего домена вполне приемлемые условия капитуляции.

Вместо того, Иоланда начинает самую блестящую из своих шахматных партий, партию, которая и современниками и потомками будет восприниматься почти как чудо, и приведет к тому, что война, казавшаяся окончательно проигранной повернет вспять.

Примечания

  1. des Roches de Chassay, 2006, p. 81
  2. Senneville, 2008, p. 106
  3. 3,0 3,1 3,2 3,3 des Roches de Chassay, 2006, p. 84
  4. Cazacu, 2005, p. 55
  5. Bossard, 1886, p. 18
  6. des Roches de Chassay, 2006, p. 85-86
  7. des Roches de Chassay, 2006, p. 87
  8. 8,0 8,1 Senneville, 2008, p. 110
  9. 9,0 9,1 des Roches de Chassay, 2006, p. 88-89
  10. 10,0 10,1 10,2 Senneville, 2008, p. 108
  11. 11,0 11,1 11,2 des Roches de Chassay, 2006, p. 90
  12. Senneville, 2008, p. 108-109
  13. Schnerb, 1988, p. 177-178
  14. Senneville, 2008, p. 109
  15. des Roches de Chassay, 2006, p. 195
  16. 16,0 16,1 Schnerb, 1988, p. 178
  17. Schnerb, 1988, p. 185
  18. 18,0 18,1 Senneville, 2008, p. 111
  19. Beaune, 1990, p. 101-104
  20. 20,0 20,1 des Roches de Chassay, 2006, p. 91
  21. Schnerb, 1988, p. 183
  22. Senneville, 2008, p. 107-114
  23. Senneville, 2008, p. 113
  24. des Roches de Chassay, 2006, p. 92
  25. Senneville, 2008, p. 114
  26. Schnerb, 1988, p. 187-188
  27. Schnerb, 1988, p. 188
  28. Senneville, 2008, p. 115
  29. 29,0 29,1 Senneville, 2008, p. 116
  30. Schnerb, 1988, p. 188-189
  31. Schnerb, 1988, p. 189-191
  32. Schnerb, 1988, p. 191
  33. 33,0 33,1 Senneville, 2008, p. 117
  34. Schnerb, 1988, p. 189-193
  35. Senneville, 2008, p. 122
  36. des Roches de Chassay, 2006, p. 89
  37. Schnerb, 1988, p. 194-195
  38. Senneville, 2008, p. 121
  39. Senneville, 2008, p. 121-122
  40. Schnerb, 1988, p. 196-200
  41. Senneville, 2008, p. 127
  42. 42,0 42,1 Senneville, 2008, p. 128
  43. des Roches de Chassay, 2006, p. 95-96
  44. des Roches de Chassay, 2006, p. 96
  45. des Roches de Chassay, 2006, p. 98-99
  46. des Roches de Chassay, 2006, p. 96-97
  47. des Roches de Chassay, 2006, p. 97
  48. des Roches de Chassay, 2006, p. 98
  49. 49,0 49,1 Senneville, 2008, p. 129
  50. des Roches de Chassay, 2006, p. 100
  51. Senneville, 2008, p. 129-130
  52. des Roches de Chassay, 2006, p. 103-104
  53. Senneville, 2008, p. 132
  54. Senneville, 2008, p. 133
  55. Senneville, 2008, p. 136
  56. Senneville, 2008, p. 131
  57. 57,0 57,1 Senneville, 2008, p. 135
  58. Senneville, 2008, p. 137
  59. Schnerb, 1988, p. 200
  60. Schnerb, 1988, p. 201-202
  61. Schnerb, 1988, p. 202-204
  62. Schnerb, 1988, p. 207
  63. Schnerb, 1988, p. 207-209
  64. Schnerb, 1988, p. 212
  65. Schnerb, 1988, p. 212-216
  66. 66,0 66,1 Schnerb, 1988, p. 216


Литература


197px-Red copyright.svg.png © Zoe Lionidas (text). All rights reserved. / © Зои Лионидас (text). Все права сохранены.


Личные инструменты