Изабелла Баварская, жена безумца/Глава 1 Лизхен

Текущая версия на 12:32, 28 июля 2023

Несколько слов перед началом

Юная Изабо. Жан-Жак Шерер «Изабо в молитве» — ок. 1889 гг. — Холст, масло — Частная коллекция.

В пророчества можно верить, не верить, над ними можно смеяться, но факт остается фактом: т. н. «пророчество Мерлина», за небольшое время до явления на исторической арене Жанны д’Арк принялось упорно распространяться среди крестьян, солдат и даже аристократов Франции, побуждая в них надежду, после многих лет, когда война, позднее названная историками Столетней казалась проигранной уже окончательно. Пророчество это сохранили для нас материалы «Процесса Реабилитации», который, опять же как известно из истории, начался в 1450 году, через много лет после гибели Девы Франции.

Вполне возможно, что так называемое «Пророчество» было домыслено или дополнено уже задним числом, так же вполне вероятно, что ход ему дала многомудрая Иоланда Арагонская — главная противница нашей нынешней героини в многолетнем противостоянии двух королевств. У Иоланды было вполне достаточно возможностей, включая разветвленную сеть францисканцев и монахинь-кларисс, а также членов т. н. «третьего» францисканского ордена, чтобы распространить по стране нужные сведения, а и заставить французов воспрять духом — а уж кто-то а искушенная в политике королева прекрасно понимала, как важен на войне психологический фактор! Ответа нет, но нет сомнений, что под «женщиной, погубившей Францию» (в разных вариантах «пророчества» иногда уточняется «распутной женщиной» или даже «развратницей»), всеми без исключения понималась Изабелла Баварская, королева Франции, чья рука практически водила рукой безумного супруга, ставившего подпись на документе, уничтожающем его страну и будущее его династии.

В течение веков поколение за поколением проклинало эту женщину, видя в ней воплощение всех грехов и пороков, называя ее развратной, продажной, безвольной исполнительницей чужих прихотей — коротко говоря, за исключением гитлеровского прихвостня Петена, во французской истории, пожалуй, нет имени более презираемого, чем Изабелла Баварская. Впрочем, дадим слово самим сторонникам подобной точки зрения.

Итак, первый из них по времени, Пьер де Бурдейль (1537—1614), больше известный как «мирской аббат Брантома», метал в ее адрес громы и молнии:

Эта напыщенная, обуянная гордыней королева Изабелла Баварская… отдавшая в руки англичан Францию и Париж, принесла королевству раздор и огонь пожаров, она повсюду сеяла нищету и разрушение.

Ему вторил небезызвестный маркиз де Сад, в своей «Тайной истории Изабеллы Баварской» разразившийся в ее адрес следующей тирадой:

На ней лежит вина за каждую каплю крови, пролитой во времена этого чудовищного царствования … не было ни единого преступления, которому она не была бы причиной или же мотивом… скупая и расточительная одновременно, она желала всего, влезала во все, и ничему не знала цену, по-настоящему любила лишь самое себя, принося в жертву собственным — интересы всех вокруг, не исключая государственных, и польщенная положением, доставшимся ей волею судеб, использовала его не для того, чтобы творить добро, но оставлять без наказания зло, ею же совершенное, ей присущи были все пороки мира, и не искупавшиеся ни единой добродетелью… По все время своей жизни она была позором своего века, … беспеременно ужасая тех, кому доводилось с ней столкнуться.

Имя Изабеллы Баварской вызывает в памяти образ принцессы весьма свободных нравов, одновременно чувственной и жестокой – которая предала Францию, отреклась от собственного сына, нарушила супружескую верность, прежде чем нарушить верность партии, к которой сама же примкнула. – вторит ему доктор Кабанес, посвятивший свою долгую жизнь и карьеру истории медицины и среди прочего, реконструкции диагнозов древних королей и других знаменитостей прежних эпох.

Любовные приключения Изабеллы Баварской в полной мере отражают нравы королевства в ее время – соглашается французский журнал «История» (1974 г.), - Для нее свойственна была чувственность едва ли не на уровне животного. Жаловались и на ее скупость. Она также отличалась подлинной страстью к накоплению сокровищ во всевозможных тайниках, что не мешало ей также осыпать золотом своих сиюминутных любимцев.

Казалось, что репутация супруги несчастного безумца Карла VI была окончательно погублена в глазах потомков, когда ближе к концу ХХ века начали раздаваться более трезвые голоса, ставившие под сомнения слишком уж «скандальную» репутацию королевы, своим размахом скорее напоминающую голливудское кино, чем реальную историю. Одной из первых Мари-Вероника Клэн, вице-директор «Музея Жанны», в своей книге «Изабелла Баварская, оклеветанная королева» вполне справедливо замечает, что те немногие сведения, сохранившиеся в исторических документах были во многом изукрашены фантазией и знаменитый «Договор в Труа», уничтожавший Францию как государство, стал по сути дела, призмой, сквозь которую рассматриваются все поступки королевы Изабеллы, как предшествующие, так и последующие этому.

Еще один автор, Жан Маркаль, хотя и питающий на наш взгляд, определенную слабость к «теориям заговора» (на чем мы предметно остановимся в свое время), столь же справедливо указывает, что среди французских королев были куда более темные личности — как то Екатерина Медичи, Алиенора Аквитанская, отдавшая английскому королю львиную долю страны, не говоря уже об откровенных преступницах времен Раннего Средневековья — Брунгильде и Фредегонде, но ни одна из них не вызвала к себе такую бурю ненависти и отвращения как несчастная супруга Карла VI. Быть может, продолжает Маркаль, Алиенора, в полном смысле этого слова роковая красавица, вдохновлявшая поэтов и трубадуров, до конца сумела сохранить царственную горделивость и властность, в то время как Изабелла закончила свою жизнь почти в нищете, презираемая всеми, превратившася на старости лет в бесформенную и беспомощную тушу, неспособная даже передвигаться без посторонней помощи? Быть может ее главной виной было именно бессилие, неспособность крепко держать в руках бразды правления, что превратило королеву Франции в игрушку в руках противоборствующих сил?… История любит победителей, и благосклонна к побежденным, сумевшим проиграть красиво и достойно, но презирает слабых, не сумевших сохранить лицо?

Из глубины веков

Герцог Леопольд I, далекий предок нашей героине. Неизвестный автор «Герцог Леопольд в битве с венграми» — ок. 1489-1492 гг. — Гобелен с изображеним родословия дома Бабенбергов - Музей Нижней Австрии. - Санкт-Пельтен, Австрия.

Как видите, разброс мнений весьма велик, если не сказать, полярен. Попытаемся же, обычным образом, проанализировав сухие факты и немногочисленные сведения хроник и прочих исторических документов докопаться до истины, скрытой ворохом противоречивых предположений. Конечно же, мы не претендуем на истину в последней инстанции (да и было бы смешно пытаться это сделать), но постараемся восстановить строгую историческую канву, отделив ее от более поздних напластований. Вперед, читатель.

Современники, уже в те времена критично настроенные против «королевы-предательницы» дружно упрекали ее в низком происхождении, тогда как одна из немногих ее защитниц и верных подруг — поэтесса Кристина Пизанская, не менее горячо отстаивала противоположное мнение, объявляя, что род Виттельсбахов ведет свой род от древних королей и императоров.

Ей же вторит «Хроника» монахов г. Шайерна — колыбели рода Виттельсбахов, к которому принадлежала наша героиня.

Извольте видеть, что сей знатный род и достойное потомство сеньоров Баварских, здравствующих и поныне, ведет свое происхождение от четырех королей – Римского, Французского, Греческого и Венгерского. Те же, кто не желает верить, будто графы Шайернские относятся к доброму и знатному роду, попросту не читали хроник, и посему впадают в великую ошибку.

Что говорит об этом современная наука?…

«Некий граф Шайернский», впервые упоминается в латиноязычной хронике Оттона Фрейзингского (955 г.). Известно, что этого человека звали Бертольд фон Райзенбург, современные ему документы, именуют его внуком герцога Баварского Арнульфа фон Бабенберга, прозванного «Злым», и соответственно, правнуком основателя древней баварской династии Луитпольда (или Леопольда), маркграфа этой страны, убитого венграми в 907 году. Так или иначе, этот фон Райзенбург снискал среди современников весьма недобрую славу, будучи обвиненным в том, что во время битвы при реке Лех, перешел на сторону венгерского короля.

Был или не был он прямым предком династии Виттельсбахов — с точностью неизвестно, посему ее первым, уже надежно установленным представителем, полагается Оттон, граф Шайернский, который в качестве поверенного в делах местного епископства упоминается в церковных документах за 1078 год. Судя по всему, этот аристократ не мог еще похвастаться богатством и влиянием, что, впрочем, характерно для родоначальников многих знатных семейств — не исключая королевских. Со временем положение рода значительно окрепло, и вот уже в 1124 году очередной отпрыск этой династии приобретает в свое владение замок Виттельсбах неподалеку от Аугсбурга. По имени этого приобретения династия будет именоваться по все время своего существования, эту же фамилию она продолжает носить до сих пор.

Следующий выдающийся представитель рода, также Оттон фон Виттельсбах отличился на службе знаменитого Фридриха Барбароссы, за что получил титул курфюрста, а в 1180 году — герцога Баварского, причем земли эти были отобраны королем у впавшего в немилость Генриха Льва. Мы не будем останавливаться на дальнейшей истории рода Виттельсбахов, которая знала, как и следовало ожидать, взлеты и падения, укрепляла и вновь теряла свою власть в пользу алчных соседей — светских и духовных, собственных вассалов и жителей «вольных городов», никогда не упускавших случай расширить свои привилегии за счет герцогских прерогатив. Ситуация осложнялась тем, что сыновья очередного почившего в бозе властелина без конца делили его наследство, враждуя между собой, и не гнушаясь обращаться за помощью к врагам Империи — чехам и австрийцам.

Сама история Священной Римской Империи германской нации (будущей Германии), была на этом этапе истории очень бурной. В начале своего существования эта могущественная страна, управлявшаяся энергичными и честолюбивыми императорами времен первых двух династий, претендовала на главенство во всем христианском мире, в то время как короли Англии, Франции и других сопредельных стран, в документах царствующего дома пренебрежительно именовались «князьками». Империя эта, кроме собственно Германии включавшая в себя итальянские земли, полагала себя прямой наследницей римских цезарей и Карла Великого. Борьба с притязаниями римских пап на высшую власть — духовную и светскую, когда в погоне за призрачной победой императорам приходилось шаг за шагом уступать требованиям влиятельных вассалов, буквально покупая их помощь, привела к тому, что Германия, а вслед за ней — Италия, где папы вели сходную с тем политику, и получили также сходный результат — развалилась на множество полунезависимых владений, небольших, бедных, постоянно враждующих между собой, а власть выборного императора стала почти номинальной.

Впрочем, во время нашей героини Бавария уже много лет наслаждалась миром и сравнительным благоденствием. Крестовые походы остались в прошлом, борьба между папством и империей закончилась пусть шатким, но все-таки миром. Дед будущей королевы Франции — Стефан II, ценой 15 лет трудов и войн сумел собрать под своей эгидой большую часть баварских земель за исключением Штраубинга, отошедшего к голландскому графству, и нескольких небольших областей. В борьбе с собственными братьями, он лишился также титула курфюрста — то есть права выбирать или быть избранным на имперский трон, но по-видимому, не слишком об этом сожалел, предпочитая размеренную жизнь независимого правителя. Его сыновья — Иоганн, Фридрих, и наконец, Стефан, будущий отец нашей героини, разительно отличались друг от друга по характеру.

Детство

Рождение будущей королевы

Отец — Стефан III Великолепный. Йозеф Антон Циммерман «Стефан III Баварский» — XVIIIв. — Гравюра — «Серия портретов с изображениям членов благородного Баварского дома».

Младший из них, Иоганн, спокойствием и привычкой к размеренному существованию пошел в отца, средний — Фридрих, расчетливый и дальновидный, вел в своих владениях осторожную политику, в то время к старший из них, Стефан («Молодой» в отличие от «Старого» Стефана — отца, и также не без оснований прозванный «Щедрым» или даже «Великолепным») не мыслил себя без войны, а за ее отсутствием — турниров, где можно было показаться во всем блеске, с удовольствием ловя на себе восхищенные дамские взгляды. При подобных запросах, для этого вертопраха доходов скромного владения, выделенного ему отцом, никак не могло хватить, и потому, как несложно догадаться, тщеславный баварец в скором времени оказался по уши в долгах, и с жадностью ухватился за предложенную ему возможность взять в супруги дочь богатейшего итальянского правителя Бернабо Висконти Таддею.

Эта родня будущей королевы Франции с материнской стороны и в самом деле не могла похвастать древностью происхождения. Несмотря на то, что сам честолюбивый Бернабо Висконти и его племянник Джан-Галеаццо (о нем у нас также неоднократно пойдет речь), пытались уверить всех и каждого в том, что происходят от Дезидерия, последнего короля Лангобардии, чьи владения присоединил к своей империи Карл Великий, а их знаменитый герб вырван из рук у некоего знатного сарацина во времена Первого Крестового Похода, их подлинное происхождение было куда более скромным. Столь о том можно судить по документам, первым представителем этого рода был некий Оттон, архиепископ миланский, около 1250 года узурпировавший власть в родном городе. По сути своей, эти далекие предшественники нуворишей современной эпохи, поднялись на деньгах и откровенной наглости, с которой прибирали к руках все, до чего могли дотянуться. Сам Бернабо, тиран, в полном смысле этого слова, пользовался в своих владениях абсолютной властью, во всеуслышание объявляя, что в пределах своих границ ему не указ ни папа, ни император, и ни один из европейских королей. «Сам Бог не смог бы сделать ему ничего против его желания!» — восклицает один из хронистов того времени. Впрочем, у этих могущественных узурпаторов была своя слабая струнка — желание смешать свою кровь со знатнейшими семействами Европы, чтобы таким образом заставить окружающих забыть о своем «худородстве», неизменно вызывавшем ухмылки в спину и в разной степени скрываемое презрение спесивых герцогов и графов.

Мать — Таддея Висконти. Йозеф Антон Циммерман «Стефан III Баварский» — XVIIIв. — Гравюра — «Серия портретов с изображениям членов благородного Баварского дома».

Итак, сто тысяч золотых дукатов, предложенных в качестве приданого для будущей герцогини Баварской, оказались слишком весомым аргументом, и 12 августа 1365 года в Милане, отпразднованы были сразу две помолвки. Отец нашей будущей героини, Стефан обменялся кольцами с Таддеей Висконти — старшей из 13 детей Бернабо, в то время как Елизавета, четырехлетняя дочь Фридриха и его супруги Анны фон Нойфен, обручилась со старшим сыном все того же Бернабо — Марко Висконти. Cо свадьбами также тянуть не стали, и обе со всей пышностью были устроены, по-видимому, на исходе следующего 1366 года, так как хранящийся до настоящего времени в Национальной Библиотеке Франции, документ, датированный 10 апреля 1367 года, заверяет, что Стефану II Баварскому целиком было выплачено приданое молодой невестки.

Таддея Висконти, а ныне — Таддея фон Виттельсбах — в свою очередь была дочерью Бернабо и его супруги Беатриче де ла Скалла (прозванной «королевой» — Regina), дочери Мастино II, правителя Вероны. Интересно, что именно бабка нашей героини по материнской линии заложила на своей новой родине церковь Св. Марии- алла-Скалла, на месте которой гораздо позднее будет построен знаменитый театр.

Таким образом, будущую королеву Франции с трудом можно назвать чистокровной немкой: в ее жилах, в результате множества династических браков, заключенных предками, текла кровь итальянцев, немцев, венгров, русских, и даже половецкого хана Котяна, выдавшего свою дочь за короля Венгрии. Это скажется на ее внешности — смуглая и кареглазая южная немка, с темно-каштановыми волосами, в Средневековье, когда «в моде» — если так можно выразиться, были субтильные белокожие блондинки, будет вынуждена всю жизнь прибегать к краскам для волос и огромному количеству рисовой пудры, чтобы замаскировать естественный оттенок лица и шеи (и тем не менее, терпеть анонимные насмешки в спину над своей «простонародной» и «грубой» кожей). Впрочем, все это в будущем.

Пока же добросердечная и веселая итальянка, Таддея Висконти, по всей вероятностью, без всяких усилий расположила к себе сердца своих новых подданных. Этот брак — чисто династический по своему замыслу — оказался на удивление счастливым. Уже через год в дружной семье старших Виттельсбахов в разукрашенной люльке подавал голос новорожденный Людовик (или на немецкий манер — Людвиг), будущий герцог Баварский. Когда ему придет свой черед принять бразды правления, баварцы дадут ему прозвище «Французского» за многолетнюю связь с этой страной, куда будет выдана замуж его сестра; французы будут звать его «Бородатым» — за привычку на старинный лад носить окладистую бороду, старательно расчесанную вилообразно, на две половины. Но мы опять же забегаем вперед.

Точный год (не говоря уже о месяце и дне) рождения будущей королевы Франции — неизвестен. Удивительного в этом ничего не было — младший ребенок, да еще девочка, по определению менее значимая для передачи прав на баварское герцогство не привлекла своим рождением особого внимания современников; что касается дня — эта новая мода едва лишь начала прокладывать себе дорогу, полностью она утвердится не раньше Нового Времени. В XIV веке, дни рождения занимали исключительно любителей астрологии, пытавшихся по положению звезд определить дальнейшую судьбу ребенка.

В сентябре 1383 года ее дядя Фридрих, желая просватать племянницу за французского короля назовет ее возраст — «тринадцать или же четырнадцать лет», в то время как в «Истории и хрониках Фландрии» в отметке за июль 1385 года будет сказано, что баварская принцесса в это время «едва лишь исполнилось шестнадцать». Итак, осень 1369 — весна 1370 года — между этими крайними датами пришло время появиться на свет нашей героине. Место ее рождения также неясно: возможно, это был Людвигсбург, старый замок Мюнхена, построенный еще ее предком Людовиком II Суровым, или Ландсхут, или, наконец, Ингольштадт; в этих трех городах пройдет ее детство. В своем завещании, датированном 1407 годом, королева Франции оставляет двадцать золотых франков «церкви Богородицы, что в Мюнхене… дабы там отслужена была торжественная месса (за упокой души) нашей, после нашей кончины», а столько же также братьям-миноритам того же города «дабы каждый из них отслужил мессу за упокой души нашей». Что касается имени — оно было наследственным в роду герцогов Баварских и давалось множеству их дочерей в честь св. Елизаветы Тюрингской, дочери венгерского короля Андраша II. Вполне возможно также, что подобным образом мы получаем дату крещения будущей королевы Франции: память святой праздновалась 19 ноября. Также полагают возможным, что крестной матерью для новорожденной выступила ее кузина и тезка — Елизавета, супруга Марко Висконти, о которой выше уже шла речь.

Тихие детские годы

Играющие дети. Неизвестный художник «Дети, играющие с мячом и деревянной лошадкой» — Неизвестный автор «Армориал». — ÖNB 12820, fol. 182r. — ок. 1484-1486 гг. - Австрийская национальная библиотека, Вена.

О детстве будущей королевы Франции также сохранились только скупые отрывочные сведения. Даже само имя — Лизхен — нами избрано лишь в виде рабочей гипотезы, как с древности привычное для Германии ласкательное сокращение имени Елизавета. Именовалась ли наша героиня среди родных этим или иным сокращением от имени своей святой — неизвестно. Впрочем, нам, пустив в ход воображение, несложно будет представить ее детство в тесном кругу любящей и дружной семьи, с матерью, отцом и старшим братом, на чью неизменную поддержку и помощь она сможет рассчитывать в течение всей своей жизни.

Короткое, но очень счастливое детство Лизхен пройдет в огромных интерьерах замков, построенных ее далекими предками, со стенами, украшенными старинным оружием и военными трофеями Виттельсбахов, а также новомодными итальянскими картинами, выписанными матерью с далекой родины. Нам несложно будет себе представить летние игры в саду, и азартные сражения снежками зимой, катания на санях под Рождество, торжественные церковные службы, темные вечера в детских покоях замка, где в каминах горели целые древесные стволы, а брат и сестра, забившись под теплые одеяла из гусиного пуха, зачарованно слушали, как постаревшая кормилица с неизменной прялкой, ведет неторопливые рассказы о феях, подземных гномах, о славе древних Нибелунгов и подвигах предков рода Виттельсбах. Вольер с пересвистывающимися на все лады пичугами, яркие цветочные клумбы — эти увлечения будущая королева Франции сохранит до конца жизни.

Нам столь же легко будет представить визиты к родне — на крытой повозке в сопровождении конного отряда, превращавшиеся для детей в настоящие праздники, и веселые семейные ужины с дядями Иоганном и Фридрихом (появлявшихся урывками, между Крестовыми походами в Пруссию, упорно не желавшую признавать христианского Бога, и бесконечными кампаниями на Дунае), их женами — Анной фон Нойфен и Катериной фон Гёрц, с неизменной тушеной свининой, кислой капустой и огромными кружками пива, которое, несмотря на недовольство духовных, в этих землях варили с незапамятных времен (23). Мы легко вообразим себе пышные турниры, где Стефан, отнюдь не отказавшийся от своих холостяцких привычек, привык блистать на чистокровном коне, в доспехах с пышным плюмажем на шлеме, в шелковом плаще, нам также несложно будет представить себе, как совсем юная Лизхен, вцепившись пальцами в дубовые перила, отделявшие зрителей от собственно ристалища, затаив дыхание следит за боем, в котором принимает участие ее отец… Впрочем, военная слава Стефана Великолепного не ограничивалась Баварией, и дети не без гордости слушали рассказы о том, как их отец во главе отряда в 200 рыцарей, бьется на землях Эльзаса, и Венгрии, как итальянские города открывают ему ворота, а местные принцы в знак уважения устраивают пышные празднества. (29)

А еще были игры в дочки-матери с куклами в парчовых или шелковых платьях (благо, детские игры мало изменились с тех времен). Сколь можно о том догадаться, Лизхен росла тихоней, мягкой и даже застенчивой, в большинстве случаев согласной с волей старших, которые, как было принято в те времена, с самого раннего детства исподволь готовили ее к роли будущей жены и матери. Kinder, Küche, Kirche — дети, кухня, церковь — вот и все, к чему должна была быть готова женщина в представлении консервативной немецкой семьи. Жизнь за спиной супруга, дом, умение управлять огромным штатом слуг, воспитывать своих будущих малышей в католической вере и почтении к заветам предков — вот собственно и все, что от нее требовалось в дальнейшей жизни. Лизхен не противилась — она никогда не противилась чужой, более сильной воле. Кто знает, сложись судьба королевы Франции иначе, и будь ее супруг властным и разумным королем, умеющим крепко удерживать в руках бразды правления, быть может, имя Изабеллы Баварской не оставило бы в истории столь зловещего следа, а жизнь ее прошла тихо и незаметно, между церковью, детской и бесконечными домашними заботами? Нам не дано о том судить.

В пять или шесть лет малышка Лизхен лишилась деда. Это была первая потеря в ее жизни -вряд ли еще до конца осознанная, дети в этом возрасте плохо представляют себе, что такое смерть. Стефан II скончался 19 марта 1375 года, а трое сыновей, послушные его воле, разделили Баварию на три части, причем старшему отошел Ингольштадт с примыкающей к нему областью, Фридриху — Мюнхен, а младший, Иоганн, получил во владение Ландсхут. Конечно же, дело не обошлось без небольших трений, в частности, в 1384 году двое старших примут участие в осаде Регенсбурга, а несколько позднее им придется военной силой припугнуть обывателей Мюнхена, слишком уж преданно выступавших за права младшего брата, в результате чего побежденные будут вынужденны на коленях преподнести ключи от города отцу и дяде нашей героини — и противостояние, к счастью для всех, закончится раз и навсегда. А потом были грозные знамения, и на небе явилась комета с косматым и длинным хвостом, вселившая ужас в суеверные толпы, и последние, тщась отвести от себя Господень гнев кинулись уничтожать евреев, которых было достаточно много в немецких городах того времени (29). Однако, волна эксцессов спадала достаточно быстро, и во времена детства нашей героини Бавария «эта могущественнейшая и богатейшая из земель немецкого Юга», по свидетельству ученого хрониста аббата Эберсбегского, по большей части наслаждалась редким в те времена покоем.

В семь лет, по средневековым обычаям, детство полагалось законченным. Малышке требовалось впервые одеть взрослое платье, принять свое первое причастие из рух придворного священника, и полагаясь уже не ребенком, но «девицей» — puella, начать школьное обучение.

Времена, когда женской добродетелью полагалась неграмотность и узость мышления, давно канули в прошлое. Жизнь брала свое, не обращая никакого внимания на недовольство радетелей «любезной старины» — хозяйке богатого дома, не говоря уже о герцогском или даже королевском, нужно было уметь вести хозяйство, крепкой рукой удерживать в повиновении огромный штат мужской и женской прислуги, и наконец, придирчиво проверять счета, так как управляющие во все времена были прохиндеями, эта их черта сохранилась неизменной с древности вплоть до нынешних времен.

Детство заканчивается всегда незаметно…

Псалтирь - первая книга для обучения грамоте. Мастер Мадонны (предположительно) «Страница Псалтири с изображением царя Давида» — «Говардская Псалтирь». — Arundel 83 f. 55v — ок. 1310 г. - Британская библиотека, Лондон.

Итак, наша героиня получила, как было принято в те времена, домашнее образование. Мать, Таддея Висконти, сумела преподать ей первые уроки чтения и письма, обучила важнейшим молитвам, началам арифметики, привила любовь к поэзии (как следует из обрывочных сведений, вплоть до глубокой старости королева Франции слагала стихи, к сожалению, до нашего времени не сохранившиеся). Девочку учили также начаткам латыни, чтобы она могла со всем вниманием относиться к церковным службам, и вчитываться в жития святых и сборники молитвенных песнопений. Автор «Анналов земли Баварской» с громоздким для нашего уха именем Иоганн Алдцрайтер, вскользь упоминая об этой, еще не успевшей развиться девочке, отдает должное «ее безупречной добродетели, выдающейся красоте, утонченности ее манер и деликатности нрава»- хотя, заметим уже от себя, речь скорее всего идет о дежурных похвалах; судя по сохранившимся изображениям, нашу героиню даже в юности можно было бы назвать миловидной — но никак не более того (23).

Здравым суждениям и и «доктринальному знанию» королевы Франции отдавал должное даже несколько желчный Фруассар, другое дело, что ее способностям до конца так и не дали развиться — отец и мать готовили юную Лизхен в жены какому-нибудь мелкому германскому князьку, обладавшему достаточным состоянием и знатностью, чтобы ее принять — но не более того. Это опять уже аукнется в дальнейшем. Несмотря на пышность и блеск древнего имени, небольшое баварское герцогство не отличалось богатством. Приданое супруги Стефан Великолепный, как вы понимаете, не изменивший своим прежним привычкам, достаточно быстро пустил на ветер, так что наша героиня едва ли не с рождения примкнула к огромному классу бедных немецких принцесс «штопавших собственные чулки». Быть может до чулок дело не доходило, но в характер нашей героини навсегда въелась определенная скупость и умение скрупулезно считать деньги, парадоксальным образом соединявшаяся с неуменой тягой к тратам и лихорадочной роскоши едва лишь обстоятельства складывались благоприятным образом.

Немецкие принцессы… Они сыграют огромную роль в истории Нового времени. Такие разные — от скромной домохозяйки до правительницы огромной страны; стоит назвать только два имени — Елизавета-Шарлотта фон дер Пфальц, ироничная и очень наблюдательная супруга младшего брата короля Людовика XIV, затворница при ветреном супруге, мало уделявшем ей времени в вихре бесчисленных удовольствий сомнительного порядка, сумела превратиться в первоклассную мемуаристку, многочисленным письмам которой, направлявшимся родне во все концы Европы историками во многом удалось воссоздать закулисную историю Франции второй половины XVII века, и Софию-Августу-Фредерику Ангальст-Цербскую (в православном крещении — Екатерину Алексеевну), превратившуюся в гордость и одну из величайших императриц старой России. Нет, наша героиня была сделана совсем из другого теста. Любимый супруг, ватага детей, тихие праздники в семейном кругу, немного денег, чтобы время от времени купить себе новое платье… и она была бы совершенно счастлива. Судьба распорядилась иначе. Но вернемся.

А еще были неизменные пиры с родней и соседями в большом покое замков Людвигсбург и Ингольштадт, и торжественные сказы трубадуров о победах и подвигах предков и миннезингеров, певцов любовного томления. Фрау Минне — это воплощение рыцарской любви, ее изображали в зеленом платье, в знак непостоянства и переменчивости, с коротким луком, в компании поэта, с сердцем, пронзенным любовными стрелами. Быть может, как все девочки в этом возрасте, Лизхен, тайком лила слезы над горькой судьбой Тристана и Изольды, над рыцарем Зигфридом и его верной возлюбленной, и как водится у девочек в этом возрасте, мечтала о принце, который в некий прекрасный момент постучится в двери замка, чтобы навсегда увести ее прочь — к вечному счастью… Мечтам этим дано будет сбыться — но совсем не так, как рисовалось в детстве. А еще девическое увлечение эпическими поэмами на баварском наречии, любимейшей из которых была «Охота» Адамара фон Лабара, воспевающего Прекрасных Дам — слава этого поэта в те времена гремела по всей Баварии.

Девочка обожала также красочное зрелище крестных ходов и многочисленных в те времена религиозных церемоний, паломничества в близлежащее аббатство Рамсдорф (в епископстве Фрайзингенском), а также в прославленную церковь в Норлингене, которые и в позднейшее время из раза в раз чтила богатыми дарами (29).

Следующий по-настоящему жестокий удар семье Виттельсбах довелось пережить в 28 ноября 1381 года, когда скоропостижно скончалась Таддея Висконти. «Ей не было еще и тридцати лет» — сокрушается хронист Зелигентальской обители. Документы не сохранили сведений о том, что послужило причиной этой ранней смерти, но для юной Лизхен и ее брата это было без сомнения страшное горе. Двое детей не забудут свою мать до самого конца, и неизменно каждый сентябрь — королева Изабелла в Париже и герцог Людовик в Ингольштадте будут заказывать пышную мессу за упокой ее души. Пока же герцогиню Таддею похоронят в семейной усыпальнице Виттельсбахов в в церкви Св. Девы Марии в Мюнхене, возле алтаря Богородицы и Св. Креста, построенного когда-то императором Людовиком IV. Последней памятью о матери останется богато украшенный часослов герцогини Таддеи с изображением Богородицы и Младенца вкупе с гербами Висконти и Виттельсбахов, бережно сохраняемый доныне в Государственной Библиотеке Баварии.

Вдовец, пораженный жестоким горем, не решится на второй брак ранее чем двадцать лет спустя, когда в 1401 году обвенчается с Елизаветой Клевской. Впрочем, его младший брат Фридрих, овдовевший приблизительно в то же время, не станет ждать так долго, и уже следующей весной возьмет в жены родную сестру Таддеи — Маддалену Висконти, и вместе с ней приданое в очередные сто тысяч полновесных дукатов.

Пока же Лизхен исполнилось уже одиннадцать или даже двенадцать лет — по окончании траура, пора было постепенно задуматься о ее будущей судьбе.

Неудавшееся сватовство

Франция

Битва при Роозбеке. Луазет Лиде «Битва при Роозбеке» — Жан Фруассар «Хроники». — Français 2644 f. 256r — ок. 1470-1475 гг. - Национальная библиотека Франции, Париж.

Чтобы понять дальнейшее, перенесемся, читатель в королевство Францию, которым в это время «управлял» четырнадцатилетний Карл VI Валуа. Как водится, после ранней смерти прежнего монарха, несмотря на все клятвы и заверения, его последняя воля выполнена не была, и вместо регентского совета, который Карлу V Мудрому было желательно видеть при своем (в те времена двенадцатилетнем) наследнике, власть де-факто захватил старший из братьев покойного — Людовик Анжуйский. В скором времени, впрочем, он погибнет во время похода в Италию, затеянного единственно для того, чтобы этот королевский отпрыск сумел увенчать голову короной Неаполя, а к власти придут двое младших братьев покойного: Жан Беррийский и Филипп Бургундский, для которых единственным по-настоящему увлекательным делом станет доступ к обильной государственной казне. Позднее, мы поговорим об этом периоде «междуцарствия» более предметно.

В тринадцатилетнем возрасте как совершеннолетний, новый монарх со всеми полагающимися церемониями надел на себя корону Франции, после чего жизнь опять покатилась по накатанной колее. Принимать на себя ответственность за страну и ее жителей новый король явно не спешил — зато столь же явно желал снискать для себя славу удачливого полководца. Автор «Истории Карла VI» Жан Жювеналь дез Юрсен сохранил для нас характерную зарисовку, когда Карл (в те времена еще наследник престола), на вопрос отца, приказавшего положить перед ним корону и воинский шлем, и осведомившегося, что он желал бы выбрать для себя, ответил без всяких колебаний «Оставьте корону себе, а мне же отдайте шлем».

В 1382 году для юного Карла появилась отличная возможность явить свои военные дарования, так как жители фламандского Гента под руководством Филиппа ван Артевельде подняли восстание против своего графа — Людовика Мальского и выгнали его из города. Строго говоря, усмирение восставших было в интересах младшего из регентов — Филиппа Бургундского, женатого на дочери изгнанного Маргарите Мальской. После смерти ее отца Гент должен был перейти под власть бургундца, и конечно же, ему ни в коем случае не хотелось давать будущим подданным слишком много свободы и слишком много надежд. Однако, юного короля подобные частности не интересовали. Взяв из Сен-Дени старинную орифламму, он во главе спешно набранной армии выступил против мятежников. В битве при Роозбеке войска восставшего Гента были наголову разбиты и победитель вернулся в Париж.

Однако, Фландрия требовала к себе неусыпного внимания, и в это же время оба королевских дяди начали подумывать о женитьбе своего воспитанника «пришедшего в соответствующий тому возраст». Надо сказать, что над «немецким браком» для одного из своих детей задумывался еще его отец — король Карл V, более того, перейдя от слов к делу, он начал предпринимать первые, осторожные шаги в этом направлении. Породниться с германским императором или одним из его могущественных вассалов значило защитить от англичан Фландрию, и, быть может, вслед за Филиппом Бургундским, приятно округлить собственные владения за счет приданого будущей невесты.

В качестве первых шагов в этом направлении, 3 марта 1373 года в Сен-Кентене, юная дочь короля Франции, и сестра будущего Карла VI Мария, была просватана за Вильгельма, графа Остервантского, сына и наследника герцога Баварско-Штраубинского. Этому браку не дано будет состояться, так как Мария скончается в семилетнем возрасте, однако отец жениха, герцог Альбрехт, пятью годами позднее, все же заключит с французским королем «по причинам доброго и праведного свойства, ради сохранности имущества, чести и доходов как его самого, так и его подданных… добрый, верный и крепкий союз и альянс на вечные времена». Продолжая ту же линию после смерти Марии, Карл Мудрый предложил свою двухлетнюю дочь Катерину в жены еще одному представителю Виттельсбахов — Рупрехту Баварскому, будущему курфюрсту Пфальца. По разным причинам, эта помолвка также расстроилась, и девочку выдали замуж за собственного кузена — Жана де Монпансье, сына второго из королевских братьев. Впрочем, брак этот остался по сути дела на бумаге, так как юная Катерина умерла в возрасте десяти лет. Детская смертность в те времена была очень высокой, и королевские дети также не были от нее застрахованы…

Следующим проектом «немецкого брака» была попытка обвенчать наследника трона с принцессой Анной, с сестрой богемского короля Венцеслава, позднее прозванного Пьяницей. Но и этому браку не суждено было состояться. На сей раз помешал Великий Западный Раскол, на котором стоит в двух словах остановиться для ясности изложения.

Итак, после смерти папы Григория XI, 2 марта 1378 года, римским понтификом был избран Бартоломе Преньяно, получивший имя Урбана VI. Французские прелаты, недовольные подобным выбором, противопоставили ему Робера Женевского (Климента VII), избравшем в качестве резиденции французский Авиньон. Католический мир после этого разделился на две соперничавшие между собой клики: в то время как французы поддерживали Климента, Англия, Фландрия и часть имперских принцев примкнули к «урбанистам». Посему Венцеслав и его потенциальный шурин оказывались по разные стороны баррикад. Осознав подобный не слишком приятный факт, Венцеслав показательно разорвал помолвку и выдал сестру за Ричарда II Английского, значительно укрепив тем самым позиции Англии на восточных рубежах французского королевства. Встревоженный подобным поворотом событий, Филипп Бургундский лихорадочно искал возможности уравновесить соотношение сил, когда ему — ну очень вовремя — встретился Фридрих фон Виттельсбах, дядя нашей героини.

Предложение и категорический отказ

Блеск и слава королевского двора не смогли ослепить благоразумного герцога Стефана. Неизвестный художник «Пир во дворце Александра Великого» — Жан Вокелен «История или Деяния Александра Великого, короля Македонии». — Français 9342 f. 55v — XV в. - Национальная библиотека Франции, Париж.

Летом 1383 года англичане вторглись во Фландрию, намереваясь устроить нечто вроде «крестового похода» против сторонников антипапы Климента. На призыв регентов, 15 августа в бургундском Аррасе собрались как вассалы французской короны, так и союзники из числа иностранцев. Посреди прочих, поспешил откликнуться Фридрих Баварский, причем его порыв был оценен столь высоко, что поблагодарив баварца за что, что он явился из «столь далеких земель, дабы послужить королевству», Филипп Бургундский в качестве особой признательности пригласил его разбить шатер рядом с его собственным. Надо сказать, что французы и их союзники сумели одержать легкую победу: 8 сентября был занят город Берг, затем гарнизон Бурбура сдался на милость победителей, разбитое английское войско скрылось в Кале, а заключенное перемирие, как и следовало ожидать, ознаменовалось чередой пышных празднеств, на которых неизменно присутствовал баварец. Благодарный герцог Филипп Бургундский предложил ему пенсию в четыре тысячи ливров, при условии, что тот принесет вассальную присягу французскому королю. Кроме того, желая еще сильнее привязать к себе столь выгодного союзника, герцог Филипп осведомился, как бы невзначай, нет ли у него дочери на выданье. Тот ответил, что нет, и тут же вспомнил, что «у его старшего брата, герцога Стефана, есть таковая прелестница». Далее, продолжает Фруассар, оба королевских дяди осведомились о возрасте потенциальной невесты, и узнав что ей «тринадцать или же четырнадцать» лет, пришли в полное удовлетворение.

Коротко говоря, предварительное соглашение было заключено тут же, и Фридрих с радостной вестью понесся как на крыльях, спеша как можно скорее обрадовать брата. Надо сказать, что Бавария и вправду была достаточно далека от этих мест, посему, в пути пришлось сделать две длительных остановки: у собственного дяди Альбрехта Баварского, ставшего после того, как его родной брат Вильгельм впал в умопомешательство, регентом Голландии и Геннегау. Второй раз для длительного отдыха ему предоставила свой дворец гостеприимная Жанна (или на немецкий манер — Иоганна) Брабантская, которая сыграет в истории этого брака едва ли не решающую роль. Итак, обрадованный дядя будущей королевы Франции, конечно же, не собирался скрывать от родни столь счастливую весть. Надо сказать, что герцогиня Жанна отнеслась к этому с особым вниманием: пожилая и бездетная вдова, после смерти своего супруга Венцеслава Богемского, давно уже стала задумываться о том, к кому после смерти перейдет ее огромное достояние. В данный момент вполне приемлемой кандидатурой казалась Маргарита, дочь Филиппа Бургундского, младшего из двух дядей французского короля, посему дополнительно укрепить связи с бургундским домом посредством такого вот брака было идеей очень привлекательной. Дама Жанна, не обделенная способностями дипломата и политика, в полной мере поставит их на службу, чтобы в конечном итоге добиться своего.

Итак, родня с готовностью поддержала в этом начинании Фридриха Баварского — тем неожиданней стал для него холодный прием, с которым встретит столь счастливую весть отец будущей новобрачной Стефан. Нет, конечно же, обходительный младший брат, как и полагалось этикетом, рассыпался в вежливых благодарностях, согласно все тому же Фруассару, за «Хроникой» которого мы сейчас следуем, он в полной мере возблагодарил заботливого Фридриха, объявив ему «Милый брат мой, я весьма склонен думать, что положение обстоит так, как вы сказали, и дочь моя будет весьма счастлива, ежели ей удастся в том преуспеть и достичь столь высокого положения, как то стать королевой французской», и вместе с тем проявив неожиданное для себя благоразумие Стефан попросил дать ему время подумать. Раздумье это затянулось, и наконец завершилось обескураживающим отказом. «Ибо это весьма далеко от здешних мест, и будущую королеву и жену короля подвергают там весьма пристальному осмотру, так что я был бы весьма огорчен, ежели вы отвезли бы мою дочь во Францию и затем вернули ее назад».

О каком «пристальном осмотре» идет речь в полной мере поясняет тот же Фруассар: во Франции существовал старинный обычай, в соответствии с которым будущая королева должна была предстать совершенно нагой перед целым собранием опытных матрон, должных судить, способна ли невеста со временем стать многодетной матерью. Обычай этот — с точки зрения своего времени — был весьма здрав: важнейшей обязанностью королевы было произвести на свет наследника, и желательно, не одного, так как детская смертность в те времена достигала ужасающих цифр. Желательно было также получить от нее нескольких принцесс, чтобы со временем выгодно отдать их замуж за тех или иных европейских монархов. Впрочем, в этом плане пышущей здоровьем Лизхен вряд ли было чего бояться, а ради положения супруги одного из величайших монархов тогдашней Европы можно было и претерпеть несколько минут унизительного разглядывания и ощупывания, однако, «против» этого брака были и куда более весомые соображения.

Во-первых, как было уже сказано, французский король оставался на стороне антипапы Климента VII, в то время как Стефан Баварский поддерживал римского понтифика. Кроме того, ходили слухи, что французскому королю «бывшему в расцвете своей юности», планировали просватать Изабеллу, дочь испанского государя Педро Жестокого, или же дочь герцога Ланкастерского, или наконец, одну из многочисленных дочерей шотландского государя? Не многовато ли соперниц для совсем еще юной Лизхен? Кроме того, прошли старые добрые времена, когда невесту для молодого короля подыскивала старшая родня, в то время как будущего супруга просто ставили перед фактом. Сейчас король Франции мог сделать собственный выбор — а если же потенциальная невеста будет им отвергнута в самый последний момент, это покроет ее позором столь жестоким, что о замужестве можно будет забыть, и единственным будущим для несчастной станет монастырская келья. Самозабвенно любивший свою дочь Стефан, не был готов подвергнуть ее столь жестокому испытанию. И в заключение столь категоричного отказа, уже в достаточной мере умудренный жизненным опытом герцог баварский дал брату понять, что, с большой высоты очень больно падать, и для него будет куда реальней и спокойней «выдать ее по своему разумению за кого-нибудь по соседству».

Портрет

Дижонский портрет. Возможно, что именно на оригинале, с которого была снята эта поздняя копия, остановил свой взгляд молодой Карл. Неизвестный художник «Портрет Изабеллы Баварской» (?) — Дерево, масло. — ок. 1500 г. - Музей изящных искусств. - Дижон, Франция.

Ну что же, отец потенциальной невесты высказался яснее ясного. Впрочем, и Фридрих не собирался отступать, вполне резонно указав брату, что «испанский» брак для молодого Карла совершенно невозможен, так как отца Изабеллы Кастильской Педро Жестокого, о котором уже шла речь, предательски убили французы, причем непосредственное участие в этом достаточно позорном деле принял не кто иной, как Бертран дю Геклен, в недалеком будущем коннетабль покойного короля Карла V, брак с англичанкой, дочерью заклятого врага французского престола также невероятен, а что касается религиозных споров… для прочного политического союза оба королевских дяди были готовы о них забыть. Стефана эти доводы не убедили, его брат также не собирался сдаваться — и ситуация надолго оказалась в подвешенном состоянии.

Трое королевских дядей также колебались, не зная на ком остановить выбор, если упрямого баварца (как им казалось) переубедить будет невозможно, следовало задуматься о других кандидатках. Среди таковых предлагалась дочь австрийского герцога — одного из самых могущественных властителей немецких земель, дочь герцога лотарингского, чтобы таким образом отблагодарить его за «многие услуги», оказанные по союзническому договору с французскими монархами. Посему, не зная, на ком остановить внимание, Жан Беррийский и Филипп Бургундский сошлись на том, чтобы юный король сам сделал свой выбор. К основным кандидаткам были направлены художники, и тот из портретов, на ком будет изображена самая привлекательная из принцесс, должен был решить судьбу французского королевства.

О, это были уже новые времена!.. Подобная мода едва успела появиться, и надо сказать, что за первые двадцать лет, прошедшие со времен рождения портретного бума, художники еще не отличались мастерством. Впрочем, герцог Беррийский, падкий на все необычное, уже успел устроить в одном из своих замков портретную галерею, а младший брат короля Карла, о котором у нас еще неоднократно пойдет речь, в скором времени начнет постоянно носить при себе медальон с изображением своей очередной дамы сердца (надо сказать, менял их королевский брат с головокружительной скоростью, ни на ком надолго не задерживая свой выбор). Против портрета Стефан не возражал, в конце концов, никакую из сторон это ни к чему не обязывало. Зардевшуюся от смущения Лизхен в самом пышном из имеющихся в распоряжении нарядов, усадили позировать. Как обычно, будущая невеста даже не думала спорить, хотя наверняка в душе терялась в догадках, кому из соседних баронов мог понадобиться ее портрет.

В одной из комнат луврского музея долгое время хранилось сделанное неизвестным художником изображение молодой девушки в старонемецком наряде, который полагался тем самым портретом, отправленным на смотрины разборчивому жениху. В настоящее время оно выставлено в Дижоне, и в чертах «дижонского портрета» знатоки склонны скорее усмотреть сходство с Изабеллой Португальской — третьей супругой Филиппа III Доброго (внука бургундского герцога Филиппа, дяди короля Карла). Ни в том ни в другом случае невозможно судить наверняка, так как как уже было сказано, художники в те года не отличались мастерством и точное соотвествие модели еще оставалось во многом недостижимым идеалом. Досконально известно лишь одно: из трех поданных ему изображений, молодой король остановил свой выбор на баварской принцессе.

Впрочем, и после этого дело не сдвинулось с мертвой точки, оставаясь в таком положении до тех пор, пока 12 апреля 1385 года в него не вмешалась со всем своим пылом Жанна Брабантская. В этот день во французском Камбре праздновались сразу две свадьбы: Альбрехт Баварский женил сына, будущего герцога Баварско-Штраубингского (того самого, который так и не стал супругом французской принцессы по причине ее слишком ранней смерти), на Маргарите Бургундской, в то же время как его же дочь Маргарита Баварская, венчалась со старшим сыном того же Филиппа Бургундского Жаном (в далеком будущем — политическим союзником нашей героини). Свадебные торжества, как и следовало в таких случаях, затянулись на пять дней, превратившихся в непрестанную череду балов, турниров и прочих увеселений. Среди гостей здесь обретался молодой король Франции и оба его дяди-регента, и среди многочисленных дам — жен и матерей высокопоставленных вельмож, деятельная герцогиня Брабантская, твердо положившая для себя задачей обвенчать молодого Карла с баварской принцессой. За плотно закрытыми дверями эта дипломатичная особа убеждала королевских дядей, вознося до небес достоинства будущей невесты, а также могущество и влиятельность баварского дома. Как было уже сказано, особо убеждать и без того благосклонных принцев не пришлось, их заботило лишь стойкое сопротивление отца нашей героини, преодолеть которое казалось совершенно невозможным. Но и эту миссию дама Жанна взяла на себя, выговорив у обоих регентов время до осени все того же 1385 года. Более того, в ее голове уже созрел план, как переубедить упрямца — его дочь должна будет путешествовать скромно и незаметно, официально — ради паломничества к реликвиям Св. Иоанна Крестителя в Амьен, а там, опять же без всякого шума, должны были состояться смотрины. И лишь при благоприятном их исходе, о заключенной помолвке можно было объявить во всеуслышание.

Итак, осенью 1383 года в Мюнхен было направлено официальное посольство с целью просить для короля Карла VI руки баварской принцессы. «Для того посланы были двое рыцарей — свидетельствует почтенный монах Сен-Денийского аббатства Мишель Пентуэн, автор „Хроники Сен-Дени“, — дабы просить у отца юной принцессы руки его дочери, с каковой король Франции желал разделить свое высокое предназначение и от каковой же надеялся получить то, чем мужчины дорожат более всего на свете — детей. Ибо герцогу следовало знать — добавили посланцы, что ей будет вдосталь богатства и ей же предстоит (вместе с супругом) взойти на овеянный славой трон. Ему же не следут беспокоиться, ибо его кровь и плоть соединяться с таковыми же, принадлежащими великому королю. Таковые соображения были ими высказаны в течение длительного разговора. Герцог же выслушав их слова, преисполнился величайшего торжества и признательности, не полагая себя в достаточной мере достойным столь (великой) чести, и не откладывая далее вверил любимую свою дочь в их надежные руки».

Путешествие Золушки ко двору своего Принца

Решение принято

Жанна Брабантская. Без ее деятельной помощи этой свадьбе было бы не суждено состояться. Неизвестный художник «Медальон Жанны Брабантской» — XV в. - hs. 14569. - Королевская библиотека Бельгии. - Брюссель, Бельгия.

Впрочем, как то хорошо известно историкам, Пентуэн обожает приукрашивать события. В реальности дело обстояло куда обыденней. В ноябре 1383 года к баварскому двору были направлены в качестве эмиссаров Гильом де Мовине и Абель де Сален, и, как и следовало ожидать, наткнулись на очередной отказ. Потребовалось все красноречие и убежденность герцогини Брабантской, чтобы заставить баварца несколько поколебаться в своем начальном решении. «Мы приложили все возможные усилия, но в том не преуспели», — писала герцогиня Брабантская Фридриху, также с волнением ожидавшего, чем закончиться этот визит. Впрочем, в качестве первого, достаточно скромного успеха, упрямца удалось уговорить встретиться с послами еще раз. Именно во время этой второй аудиенции осторожному баварцу был предложен хитроумный план — отправить дочь якобы на поклонение святыням в Амьен. Там тихо и незаметно пройдут смотрины, и если маленькой Лизхен удастся понравиться королю «ежели она уязвит его сердце», — писала герцогиня Брабантская, дело можно считать удавшимся. «Им было неведомо, понравится ли она королю, ибо в противном случае все дело пошло бы прахом», подтверждает также Фруассар. На сей раз непреклонность герцога Стефана была серьезно поколеблена, и он (уже в который раз!) попросил времени для раздумья.

Впрочем, соблазн увидеть свою дочь королевой Франции все же оказался слишком велик, а перспективы, которые щедро рисовали ему послы и красноречивая герцогиня Брабантская — слишком соблазнительными. Предстояло решиться. С одной стороны, клятвенные заверения, что дело будет сохраняться в глубочайшей тайне вплоть до самого завершения, несколько успокаивали его страхи, с другой… Герцог продолжал колебаться и тревожиться до последнего дня.

Уже обняв в последний раз любимую дочь (пройдет много лет, пока они увидятся вновь, но пока никто еще не может об этом знать), отведя в сторону младшего брата, герцог Стефан вполголоса предупредил его:

Итак, Фридрих, Фридрих, милый мой брат, вы увозите дочь мою Лизхен в совершенную неизвестность. Ибо ежели король Франции не пожелает ее взять, она останется покрытой позором до конца своих дней. Посему подумайте еще раз, прежде чем уехать прочь, ибо ежели вы вернете ее назад, у вас не будет злейшего врага, чем я.

Подобное испытание Фридриху Баварскому не грозит, впрочем, никто из участников этой маленькой драмы пока еще об этом знать не может. Меньше всего о будущем догадывается сама Лизхен, искренне полагающая что дядя Фридрих, известный своим благочестием, просто берет ее с собой в Амьен, «располагающийся во многих сотнях лье», на поклонение почитаемым святыням. Когда-то сюда доставили из Константинополя голову Иоанна Предтечи, и с той поры Амьен превратился в центр паломничества. Нескончаемым потоком сюда шли со всех концов Западной Европы, сам праздник Рождества Иоанна (24 июня) с легкой руки амьенского клира, стал, наряду с Рождеством Христовым одним из самых любимых в народе.

В честь святого зажигали огромные костры, через которые взявшись за руки, прыгали юноши и девушки (полагалось, что этот древний обряд принесет здоровье и благополучие). Через потухающие угли гнали скот — опять же ради защиты от болезней, в особенности этот обряд полагался действенным против оводов и клещей. И наконец, уголек из погасшего костра полагалось сохранять в течение всего года, как магическую защиту дома от пожаров и прочих напастей.

Мишель Пентуэн, красочно живописует это путешествие, рассказывая, что молодой влюбленный король прислал своей невесте богатые подарки, после чего ее обрядили как и полагается королеве — в богатое платье из шитой золотом парчи, после чего великолепный кортеж тронулся в путь в сопровождении блестящей свиты.

На деле, все было куда скромнее и проще, и мы снова последуем куда более приземленному и трезвому повествованию Фруассара. «Все эти обстоятельства хранились в строгом секрете» — сообщает хроникер французской короны. Баварской принцессе предстояло путешествовать инкогнито, в маленьком крытом экипаже, предоставленном для этой цели герцогиней Брабантской. В пути ее должны были сопровождать старая кормилица и в качестве фрейлины — закадычная подруга Катерина де Фастоврин, которая невольно сыграет в нашей истории весьма зловещую роль. Уже столь скромный эскорт наводит на размышления — у герцогини Анжуйской, будущей противницы нашей героини, равной ей по пололжению, на постоянном жаловании состоял десяток фрейлин. Однако, от приданого Таддеи Висконти давным-давно остались только воспоминания, лишних денег у небольшого баварского княжества не наблюдалось, так что приходилось довольствоваться тем, что есть.

Долгий путь навстречу судьбе

Добрая фея для Золушки - Маргарита Бургундская, графиня Геннегау. Неизвестный художник «Предположительный портрет Маргариты Бургундской» — конец XVI в. - Дерево, масло - Берлингтон-хаус, Лондон.

Для Лизхен, которой не исполнилось еще и пятнадцати лет, это было настоящим путешествием Золушки ко двору своего принца и будущего супруга. Наверное, полгода, сколько оно длилось, баварская принцесса была счастлива, как не будет уже никогда. Неторопливый ход возка от Мюнхена до пикардийского Амьена, который займет всю зиму, весну, и даже захватит часть лета, две юные девушки, приникшие к небольшому окошку, и зачарованно наблюдающие, как мимо плывут покрытые снегом поля их родной Баварии, сменяющиеся французскими деревнями с неизменной церквушкой, и виноградником, старая нянюшка со столь же неизменной прялкой, ласково пеняющая обеим, если их разговор и смех становился уж слишком громким, постоянно тлеющая жаровня на полу, от которой распространялось во все стороны сухое тепло...

Первой остановкой должно было стать графство Геннегау, в Ле-Кенуа их уже дожидались дядя и кузен - Альбрехт и Вильгельм Баварские вкупе с герцогиней Маргаритой, которая тут же увела племянницу в свои покои, где им обеим, конечно же, за плотно закрытыми дверями предстоял долгий разговор. Надо сказать, что герцогиня Маргарита была неприятно поражена деревенской простотой и неказистым нарядом племянницы. Явиться в таком виде пред очи французского короля значило заранее обречь все дело на провал. Посему во дворец была срочно вызвана ее личная модистка с приказом в кратчайшие сроки снабдить Лизхен полагающим случаю гардеробом, прежние платья, плащи и украшения можно было со спокойной совестью раздать служанкам. От тети, «фрау Гретхен» девушка впервые услышала, что ее везут на смотрины в величайшему из монархов христианского мира, и при удаче ей предстоит разделить с ним трон Франции. Тетка озаботилась, чтобы самолично дать будущей невесте уроки хороших манер, научить правильно двигаться, держать себя перед толпой придворных, кланяться и говорить.

Коротко говоря, сказка о Золушке разыгрывалась на самом деле, только роль доброй феи исполняла герцогиня Маргарита. Понимая, что тетушку в этих вопросах следует беспрекословно слушаться, оробевшая Лизхен исправно зубрила трудные французские слова, чтобы иметь возможность хотя бы поздороваться с женихом на его родном языке, и столь же исправно осваивала уроки этикета. Впрочем, критично оценивавшая ее герцогиня Маргарита, скорее всего отмечала для себя, что у девочки есть и немалые плюсы – располагающая к себе внешность, живость, непосредственность и наконец, мягкий и покладистый характер. Гораздо позднее этот женский тип будет досконально описан Антоном Павловичем Чеховым. «Душечка», полностью растворяющаяся в супруге, не мыслящая себя вне гостиной и детской. Что же, для брака это скорее плюс. Пока же, окончательно смешавшаяся Лизхен примеряла свои новые платья – такой красоты, такой роскоши ей никогда не приходилось еще видеть!...

Впрочем, Фридрих Баварский, несмотря на свою напускную уверенность и веселость, был вне себя от беспокойства, как обернется дело. Не выдержав, он поделился своими сомнениями с герцогиней Маргаритой, получил от нее ободряющий ответ «Милый племянник, оставьте ныне все сомнения, Бог о том позаботится, и она станет королевой Франции!..» Итак, в Геннегау маленький эскорт принцессы задержался вплоть до начала июля 1385 года. Но вот все приготовления были закончены, наставления розданы... впрочем, оставалось единственное, совершенно непреодолимое препятствие. Приданого у потенциальной невесты не наблюдалось, и здесь даже любящие родственники не могли разрешить эту проблему. Оставалось уповать только на Бога, и юную влюбленность.

Сколь ни уютно Лизхен и ее свите было в Ле-Кенуа, путь требовалось продолжать и пытать строгую судьбу. Впрочем, теперь сопровождение принцессы увеличилось сразу вдвое: на крепких коней сели оба дяди – Фридрих и Альбрехт, а также сын последнего Вильгельм Остервантский, да, тот самый, всего несколько месяцев назад ставший счастливым супругом Маргариты Бургундской – впрочем, дадим лучше слово Николя Брассару, аббату Сент-Обера, в своей Хронике оставившему подробные воспоминания об этом последней части дороги.

В скором времени после (апрельских свадеб, о которых у нас уже шла речь - прим. переводчика), таковые места почтил своим присутствием мой весьма могущественный принц Альбрехт, сопровождавший Елизавету Баварскую, каковой предстояло сделаться супругой нашего августейшего короля Карла; вкупе с герцогиней Баварской, герцогом Фридрихом Баварским, Альбрехтом Австрийским, герцогом Бранденбургским, герцогом Брауншвейгским, герцогом Люнебургским, герцогом Меклембургским, Фридрихом, маркизом Баденским, Гессоном, маркизом Хонсбергским, и прочими высокородными сеньорами Германии и иных земель.

Три дня спустя позади остался Брен-ле-Конт, до тогдашней французской границы оставалось рукой подать. Вот уже и Монс, последняя остановка на голландской земле, четыре дня отдыха, далее начинаются уже собственно французские владения. С родиной Лизхен прощается уже навсегда, но мысли ее, конечно же, заняты другим.

На Троицу 1485 года экипаж принцессы наконец-то достиг Брюсселя. Затем последняя остановка на несколько дней в Камбре, где путешественники могут смыть с себя дорожную пыль, и наконец-то выспаться в постели, которая стоит на одном месте, а не движется постоянно вперед в тон тряской лошадиной рыси, и вновь пускаются в путь. Всему в этом мире когда-то приходит конец, и вот уже на горизонте вырисовываются острые шпили и крест амьенского собора и приземистый периметр городских стен, когда, в полном соответствии с этикетом, путешественников уже поджидает почетный французский экскорт в составе двух высших королевских советников – Бюро де ла Ривьера и Ги де ла Тремойля вместе с положенной столь важным сановникам свитой. Обменявшись вежливыми приветствиями и выслушав ответы на столь же неизбежные вопросы о самочувствии, о дороге, и прочих, никому не нужных вещах, французы провожают маленький кортеж немецкой принцессы в загодя предоставленный для нее особняк.

Встреча

Долгожданная встреча. Неизвестный художник «Встреча Карла и Изабо» — Жан Фруассар «Хроники». — Ms. Français 2646, fol. 6. — ок. 1470 г. — Национальная Библиотека Франции. Париж.

Обычно въезд аристократа (не говоря уже об особе королевской крови!) в тот или иной город превращался в настоящее представление. Ворота и всю примыкающую к ним часть внутренней застройки, вплоть до самого дворца соответствующего важного господина или госпожи, украшали цветами и триумфальными арками, с балконов, забитых до отказа любопытствующей публикой, в знак гостеприимства свешивались красочные ковры. Уже у ворот высоких гостей встречали местные старейшины в лучших своих нарядах и духовенство с крестами и мощами местночтимых святых. Под колокольный звон и громкие клики толпы, запруживавшей в таких случаях все прилегающие улицы, после приветственной речи городского прево, и церемонии поднесения символических ключей от города, важное лицо отдавало неизбежный поклон городским святыням, и наконец, сев на рослого коня, покрытого шитой золотом попоной, неторопливо двигалось во главе своей свиты вплоть до места назначения.

В нашем случае ничего этого не было. Тихо и незаметно, похожий на средней руки купеческий караван, запыленный возок принцессы Баварской, окруженный со всех сторон неброско одетыми всадниками, въехал в город, не обратив на себя ни малейшего внимания. До встречи с королем оставалось менее полусуток, а дел и волнений было невпроворот. В скромном особняке, где предстояло остановиться немцам, их дожидалась Жанна Брабантская, снедаемая нетерпением узнать, чем закончиться столь тяжким трудом ею же организованная встреча.

А между тем, молодой король уже здесь. Покинув Париж 10 июля, опять же, как было официально объявлено, чтобы возглавить во Фландрии новый поход против англичан и мятежного Гента, отнюдь не горевшего желанием признать над собой власть герцога Бургундского, он по обычаю посетил Сен-Дени, аббатство французских королей, произнес подобающие молитвы – впрочем, внимательные наблюдатели, в коих нет недостатка ни при каком дворе мира, не преминули заметить, что орифламма – хранившийся тут же военный штандарт королей, осталась лежать на своем месте.

Шестнадцатилетний король сгорал от желания увидеть оживший портрет, и нещадно гнал коня, так что свите волей-неволей приходилось успевать за своим господином. В отличие от своей потенциальной невесты, въехав в город со всеми полагающимися церемониями, французский монарх с комфортом расположился в епископском дворце. Встреча будущих супругов была назначена на следующий день, 14 июля, в пятницу, а он уже не находил себе места от нетерпения. Бюро де ла Ривьер, тот самый, что встречал немцев за городской чертой, в те времена уже сорокалетний, умудренный жизнью мужчина с седеющими висками, которому старый Карл умирая, поручил заботиться о своем сыне, весь вечер и всю ночь не не имел ни минуты покоя. «Король едва ли мог сомкнуть глаз, – свидетельствует неизменный Жан Фруассар, - Ибо снедаем был желанием видеть ту, каковой предстояло стать его супругой, и множество раз осведомлялся у сеньора де ла Ривьера «Ну когда я ее увижу?» и слова эти вызывали у дам добродушный смех.»

Нам неизвестно, как спалось в эту последнюю ночь юной Лизхен, но Карл вертелся с боку на бок, не давая заснуть Бюро де ла Ривьеру, по обычаю должному ночевать в его комнате, своими бесконечными вопросами: «Какая она из себя?» «Мы уже скоро встретимся?», затем на несколько минут наступала тишина, и королю срочно требовалось выяснить что-то еще... за окном уже светало, но обходительный де ла Ривьер, все продолжал увещевать своего господина, что все произойдет наилучшим образом.

Впрочем, волновался не он один. Весь вечер в своих покоях не находил себе места герцог Бургундский, гадая о том, чем завершиться встреча короля и его невесты. Его трезвомыслящая супруга, не менее того заинтересованная в успехе начатого, едва лишь рассветало, отправилась с визитом к баварской принцессе, и окинув критическим взглядом слишком уж простое (по ее мнению) генегаусское платье, в которое взволнованная выше всяких пределов прислуга пыталась облачить королевскую невесту, приказала срочно доставить из своего особняка наряд из шитой золотом парчи. Таким образом, уже второй раз переодевшаяся для этой встречи Лизхен была полностью к ней готова.

Подали экипаж, чтобы доставить молодую немку в епископский дворец, где в большой зале уже с нетерпением дожидался король в окружении своих ближайших советников – неизменного де ла Ривьера, де Куси, коннетабля Франции Оливье де Клиссона (о нем мы неоднократно будем говорить далее) и прочих. Итак, церемонимейстер с полагающейся случаю торжественностью объявил о прибытии принцессы Изабеллы Баварской (так имя Елизавета привыкли произносить французы), после чего сама потенциальная невеста, с отчаянно бьющимся сердцем, сгорая от страха и робости, в сопровождении трех герцогинь переступила порог. Несколько помедлив у входа, она, не поднимая от смущения глаз, подошла к подножию трона, и опять же, в полном согласии с этикетом, в полном молчании, отдала королю низкий придворный поклон. Тот же встав с трона несколько поспешней, чем было заведено, помог ей подняться. Щеки короля зарделись, глаза блестели, теперь уже и Лизхен осмелилась вглянуть ему в лицо, и тихонько вздохнула. Перед ней стоял Прекрасный Принц ее детских грез – только созданный из плоти и крови, совершенно не намеревающийся раствориться в воздухе. Высокий и широпоплечий с открытым, приветливо улыбающимся лицом, с ярко-голубыми глазами, и пышной шапкой соломенного цвета кудрей, вряд ли мог оставить равнодушным девичье сердце. «Без сомнений, эта дама останется здесь, король глаз от нее оторвать не может», – шепнул коннетабль де ла Ривьеру и де Куси, и конечно же, оказался прав.

Выбор сделан

Двадцатилетняя Изабо. Неизвестный скульптор «Изабелла Баварская» (фрагмент изображения) — ок. 1390 г. - Мрамор - Дворец Правосудия. - Пуатье, Франция.

Надо сказать, что молодая немка не была идеальной красавицей. По коротким и скупым описаниям современников, а также по известной статуе на фасаде Дворца Правосудия в Пуатье, изображающей двадцатилетнюю королеву Франции (пусть скульптор и наверняка польстил своей модели) мы можем составить о ней достаточно полное представление. Смуглая, темноволосая, крепкая и маленькая (что шло совершенно вразрез со средневековыми вкусами, отдававшими безоговорочно пальму первенства субтильным блондинкам), с короткими и не совсем правильной формы ногами (к счастью, скрытыми под длинным до полу платьем), с острым и любопытным носом, пухлыми губками и тяжеловатым подбородком, она тем не менее была обладательницей огромных лучистых глаз, полных такого беззаветного обожания и трепета, что король не устоял. Прибавьте еще обычную для юности непосредственность, свежесть, и очарование — коротко говоря, любовь с первого взгляда, о которой столько пишут в романтической и псевдоромантической литературе, в этот день стала реальностью. Правда, будущая невеста вела себя как немая — от волнения те немногие французские слова, которые ей пришлось заучить наизусть, еще не до конца понимая их смысл, благополучно вылетели у нее из головы, король также не сказал ни слова, и короткая аудиенция сама собой завершилась.

Взволнованные выше всякого предела, немцы вернулись в отведенный им особняк, так и не зная до конца, чем обернулось дело, действительно, король так и не объявил о своих желаниях!… Впрочем, томиться неизвестностью им оставалось недолго.

Тогда еще о намерениях короля ничего не было с доскональностью известно, – свидетельствует Фруассар, – но вскоре о них сумели узнать. Ибо герцог Бургундский поручил сиру де ла Ривьеру, едва лишь король удалился прочь, вступить с ним в разговор, и выяснить у него, какое впечатление у него сложилось об этой юной даме, и пришлась ли она ему по нраву и пожелает ли он взять ее в супруги... Посему же, ла Ривьер осведомился у него сразу же после его ухода: «Сир, что вы скажете о таковой юной даме? Останется ли она с нами? Быть ли ей королевой Французской?» «Клянусь честью, да – ответствовал король, – Мы не желаем иной, извольте же уведомить моего дядю герцога Бурундского, чтобы во имя Бога, он тем озаботился». Засим же сир де ла Ривьер покинул таковой покой и и отправился в другой, где обретался герцог Бургундский, и передал ему таковой ответ. «Господь о том позаботился! – сказал герцог Бургундский, – и мы также этого желаем!»

Итак, бургундец поспешил к племяннику, чтобы договориться о деталях будущей свадьбы, которую планировалось со всей пышностью отпраздновать в Аррасе, в герцогских владениях. Сейчас требовалось обговорить с королем детали церемонии и отправить гонцов с приказом устроить все, как и полагалось для монаршей свадьбы. Но король был слишком юн и слишком горяч, чтобы ждать еще как минимум пару недель, и почему немедленно вспылил — чем плох для будущей свадьбы амьенский собор? И чем не подходит для того следующий за тем понедельник, благо, все потенциальные гости уже собрались, а за платьем и украшениями для аналоя и прилегающих улиц дело не станет?… Напор был столь ожесточен, что герцог предпочел отступить, и легко согласившись со всеми доводами племянника, поспешил в отель герцогини Брабантской, где вконец измученные ожиданием немцы коротали время до королевского вердикта. В сопровождении графа де Сен-Поль, сияющий бургундец скорым шагом поспешил в главную залу, где маленькую невесту, еще не успевшую снять с себя пышного придворного наряда окружали дамы, и объявил им о решении короля. До конца этого дня, и весь следующий, Лизхен полагалось отдыхать, гулять по городу, и конечно же, готовиться к будущей церемонии. «В понедельник мы вылечим наших болящих», — не без юмора закончил свою речь бургундец, и его жена с облегчением подхватила «Господь о том позаботился!..»

Итак, король принял свое решение. А что же Лизхен? В те далекие от нас времена, хотя церковь формально требовала согласия обоих брачующихся, реальное решение, понимали оба семейства, брак детей был, по сути дела, контрактом или военным союзом, должным урегулировать те или иные проблемы и предоставить определенные преимущества. Жених, как мы уже видели, также мог обладать определенным правом голоса, в то время как девушку спрашивать не полагалось. Семья передавала ее будущему супругу, и вопрос считался решенным раз и навсегда. Придет время, и сама королева будет поступать со своими детьми точно таким же образом.

Конечно же, исключения бывали. Так будущая непримиримая соперница Изабеллы, Иоланда Арагонская, о которой у нас в дальнейшем еще не однажды пойдет речь, в свои шестнадцать лет категорически отвергла предолжение о браке с анжуйским герцогом и титулярным королем Сицилии Людовиком, так что упрямицу пришлось уламывать ни много ни мало, четыре года!… Мягкая, всегда послушная воле старших, Лизхен, вряд ли нуждалась в уговорах, да и в этом конкретном случае — как она могла устоять против очарования Прекрасного Принца? О ее чувствах свидетельствует, пусть и несколько чересчур романтично настроенный немецкий хронист Бурхардт Ценгий из Мейнингена, кратко отметивший в своем произведении:

Ибо когда она прибыла к королю и увидала такового, он проникся к ней весьма великим расположением и приязнью. Посему же, ибо они оба пришлись по сердцу друг другу, он приказал послать нарочного к герцогу Стефану, дабы объявить, что с его стороны было правильным поступком, послать ее к нему.

Королевская свадьба

Спешная подготовка

У этого алтаря клялись друг другу в верности Карл и Изабо. Альф ван Беерн (фотограф «Амьенский собор св. Марии. Главный алтарь.» - Амьен, Франция.

Отсутствие приданого препятствием к этому не стало, более того, влюбленный король отмахнулся даже от денежной суммы, которую в качестве свадебного подарка пытался предложить ему Фридрих Баварский.

Королевская свадьба в согласии с обычаем, должна была ознаменоваться пышными увеселениями, чередой пиров, турниров, угощениями для народа, фонтанами из молока и вина, черпать из которых мог любой желающий, бычьими и бараньими тушами, которые жарили прямо на площадях, и опять же, щедро раздавали горожанам, не разбирая лиц и сословий. Впрочем, в этот раз, любовь с первого взгляда, поразившая короля и его будущую супругу, смешала королевским чиновникам все карты: времени на подготовку почти не оставалось!... Посему, несмотря на то, что Фруассар уверяет, что «в этой свадьбе было все, приличествующее королевскому достоинству», позволим себе в этом усомниться. Зато, спешно прибывший из Парижа главный повар королевской короны, Гильом Тирель (прозванный Тальеваном – «нос по ветру»), в недалеком будущем автор одной из самых известных поваренных книг Позднего Средневековья, расстарался на славу. Для подготовки свадебного пира, закупалось мясо, вино, белый хлеб, охотники и рыбаки были спешно посланы на промысел, чтобы за оставшиеся до понедельника два дня сделать так, чтобы пир был достоин королевских персон.

Итак, эти два дня проходят в лихорадочной гонке, новобрачной также нужно срочно подготовить наряд, соответствующий ее новому положению, так что ни двор, ни местный люд с пятницы до понедельника буквально не смыкают глаз. Но всему когда-то приходит конец, и вот уже наступает столь нетерпеливо ожидаемый день.

В Средневековье встают рано все – от короля до последнего лакея, и уже в семь часов утра, колокола всех городских церквей поднимают оглушительный трезвон, горожане высыпают на улицу, надев для подобного случая самое богатое имеющееся у них платье, с балконов свешиваются гобелены, улицы, по которым будет двигаться королевский кортеж, усыпают цветами, так что воздух до отказа переполняется сладковатым запахом, с котором перемежаются ноты свежескошенного сена и мяты. Невеста короля в специально предоставленном ей экипаже, с занавесками из серебристого шелка, под приветственные клики народа, медленно движется к Собору Богоматери Амьенской, где должна состояться свадебная церемония.

Слева и справа от зардевшейся от смущения и радости, Лизхен, обретаются все те же неизменные трое герцогинь – Бургундская, Бурбонская и Генегаусская, призванные служить ей свитой до самого конца этого дня. Хронисты сходятся на том, что на голове у будущей королевы в этот день была «корона, ценой своей равная государству» – подарок венценосного жениха. О самом же наряде, в который она облачилась под руководством Маргариты Бургундской, мы, по всей видимости, можем судить из краткого описания, оставленного одной из ее немногих подруг: Кристиной Пизанской, женщиной-гуманистом, одной из крупнейших литераторов своего времени.

Засим же, дамы каковым вменено было в обязанность меня сопровождать, приложили к тому все старания, как тому и следовало быть... И нарядили и причесали меня весьма богатым образом, как то и приличествовало девице. И волосы мои, каштановые и вьющиеся кудрями, увенчали прекрасной и драгоценной короной, из золота и каменьев, и накрыли плечи мои плащом из белоснежного шелка без единого пятнышка, со шлейфом, волочащимся по земле, каковой охватывал также шею и удерживался на ней посредством тесьмы. И под грудью моей опоясали меня прекрасным и драгоценным поясом, весьма тонкой работы, пышно изукрашенным, каковой пристало носить девице, вкупе с полагающимся к тому нарядом.

Белый шелк. В Средние века невеста обычно шла к алтарю в ярко-алом платье – должном символизировать плодовитость и семейное счастье. Белый шелк – это было уже веяние новых времен. Мимоходом, стоит отметить, что шаблонное обвинение, будто королева Изабелла Баварская привила французскому двору вкус к роскоши, переходящей все мыслимые пределы, во многом лишен основания. Французы (в особенности представители высших классов и богатейшего купечества), знали толк в излишествах задолго до ее появления, другое дело, что ученица оказалась очень понятливой. Детство, проведенное в бедности, обернется для нее ненасытной погоней за богатством и удовольствиями, чью быстролетность и переменчивость, будущей королеве слишком рано пришлось узнать. Впрочем, мы опять забегаем вперед.

Пока же, на крыльце собора жениха и невесту встречал епископ в расшитом золотом одеянии – Жан Роллан. Овернец по происхождению, поднявшийся к пику своей карьеры из самых низов: архидьякон Безьеский, каноник Ланский, и вот наконец – епископ. Он занимает эту кафедру уже более пяти лет. Один из высших прелатов Франции отличается трезвым умом и непреклонным характером – позволяющим ему на равных спорить даже с высшими иерархами церкви. Так, пятью днями ранее, чем состоялась королевская свадьба, он без лишних объяснений отверг кардинальскую шапку, предложенную ему папой-раскольником Климентом VII, пытавшимся подобным образом укрепить свое влияние на молодого короля.

Впрочем, церковные дрязги в этот день можно было временно оставить в стороне: к собору, под нескончаемый колокольный перезвон подъехал сам король Карл VI в сопровождении герцога Альбрехта, герцога Фридриха, Вильгельма Генегаусского и целой толпы дворян более скромного звания. Здесь, у ступеней собора, ему предстояло встретиться со свитой невесты, и вместе с ней вступить в ярко освещенный солнцем главный неф.

Клятва у алтаря

Королевская свадьба. Луазет Лиде (?) «Свадьба Филиппа II и Изабеллы Геннегаусской» — Давид Обер «Хроники императоров». — Ms. 5090, fol. 78. — ок. 1460 г. — Библиотека Арсенала. Париж.

Этот собор существует и поныне. Как будто вытканный из кружева, он кажется легким и воздушным, словно вся каменная громада готова вот-вот воспарить в воздух. Черно-белый мозаичный пол, созданный в XIII веке несет на себе рисунок замысловатого лабиринта, должного символизировать жизненный путь человеческой души – от земного к небесному, через прегрешения и ошибки – к постижению вечных истин. Оставив его позади, мимо неизменных католических статуй, изображающих Богоматерь с Младенцем, Христа-Победителя, попирающего ногами дракона, посетитель приближается к покрытому золотом алтарю, по обеим сторонам которого ширококрылые ангелы подняли высоко над головой канделябры свеч.

Свадьба, Вторым Лионским собором 1274 года, объявленная одним из семи церковных таинств, в каждом городе королевства имела свой, освященный древностью и обычаями ритуал. Более того, она полагалась древнейшим из таинств, т.к. в райском саду Господь собственнолично венчал Адама с его супругой. К счастью, сохранившиеся до наших дней латинские миссалы, принадлежавшие когда-то амьенским церквям, а ныне обретающиеся в Национальной Библиотеке Франции (запятая) а также Библиотеке Абервилля, вкупе с несколькими богословскими трудами тех времен позволяют нам в достаточной мере восстановить ритуал королевской свадьбы.

Итак, с высоты церковного крыльца, не позволяя брачующимся до времени войти в собор, епископ торжественно возгласил, обращаясь к толпе: «Добрые люди, мы собрались здесь, дабы венчать Карла и Елизавету. Посему, ежели кто-то из вас знает о чем-то могущем препятствовать тому, чтобы свадьба эта состоялась добрым, надлежащим к тому образом, пусть выскажет это сейчас, столь громким голосом, чтобы мы могли его услышать, в противном случае подвергаясь угрозе анафемы.» В ответ на что, зрители хором возразили «Мы имеем к тому лишь добрые пожелания. Засим же мы отвергаем и призываем анафему на тех, кто пожелает чинить тому препятствия и спор».

Удовлетворившись подобным ответом, епископ наконец-то позволил молодой чете и сопровождавшей ее свите проследовать внутрь. Согласно древнему ритуалу амьенской церкви, взяв на себя обязанности отсутствующего родителя невесты, епископ торжественно возгласил: «Была ли она отдана кому-либо ранее?» – и опять же, получив отрицательный ответ, продолжал «Тогда же, отдайте ее мне.» В обычных случаях, ритуал исполнялся на разговорном французском языке, но ввиду того, что невеста еще не успела в достаточной мере его освоить, почтенный прелат вынужден был продолжать на церковной латыни:

«Как зовут тебя?» – спросил он, обращаясь к жениху.

«Карл».

«Тебя же как зовут?» – спросил он невесту.

«Елизавета».

«Карл, желаешь ли ты принять эту женщину, крещенную именем Елизавета, как супругу и жену свою?»

«Да, господин».

«Елизавета, желаешь ли ты принять этого мужчину, крещенного именем Карл, как мужа и супруга своего?»

«Да, господин».

«Карл, отдаю тебе Елизавету. Елизавета, отдаю тебе Карла. Во имя Отца, и Сына и Святого Духа», торжественно закончил епископ, соединив руки теперь уже молодых супругов.

Согласие обоих – пусть иногда и несколько формальное, высказанное под давлением обеих семейств, считалось церковью совершенно обязательным для заключения брака. Канонисты французской церкви высказывались на эту тему весьма недвусмысленно: «По закону, для этого (т.е. для заключения брака), довольно взаимного их согласия, ежели такового высказано не будет, сказанный обряд, пусть уже исполненный при большом стечении народа, не имеет ни малейшей силы».

Между тем епископ продолжал:

«Карл, готов ли ты принести ей обещание и клятву добрым и законным к тому образом, что станешь ей опорой телом своим и имуществом своим, и не оставишь ее ни в счастьи ни в несчастьи, в здравии и болести, сколь по воле Господней, ей и вам будет отпущено лет, вы сохранишь ее подле себя?»

«Да, господин».

«Елизавета, выслушав таковую клятву нам данную, готова ли ты также пообещать и поклясться ему равным к тому образом?»

Получив также утвердительный ответ, епископ повернулся к алтарю, на который загодя было положено Евангелие, и рядом с ним – тринадцать серебряных денье. Поверх священной книги лежало кольцо, предназначавшееся для новобрачной: мужчины наденут обручальные кольца лишь в начале XIX века. Со словами «Благослови, Господи, таковое кольцо, как мы благословляем его во Имя Твое, дабы любой носящий его, по воле Твоей, и в любови Твоей, наслаждался миром, от юности до старости его, и счастьем, возрастающем по все время жизни его. Во имя Христа, Господа нашего, аминь. Создатель и хранитель рода человеческого, дающий нам милость от Духа твоего, и щедрой рукой дарящий спасение вечное, волей твоей, да будет благословенно кольцо это, дабы могуществом и защитой небес, явлена была носящему радость, и жизнь вечная.»

Королева Франции

Средневековая свадьба.. Луазет Лиде «Рено и Кларисса» — Неизвестный автор «Реньо де Монтабан». - Ms.5073, f.117v. - ок. 1451-1500 гг. - Библиотека Арсенала. - Париж.

Вслед за тем, десять серебряных денье были розданы присутствующим, в то время как три следовало передать новобрачному. Тот, опять же в полном соответствии с обрядом, взял монеты тремя пальцами правой руки, и вслед за тем, дождавшись, когда священник окропит кольцо святой водой, таким же образом принял золотой ободок, и повернувшись к супруге, произнес:

«Елизавета, посредством такового кольца я беру тебя в жены, им же я возвеличиваю тебя, и тебя им одариваю», после чего аккуратно взяв левую руку супруги, примерил ей кольцо на кончик большого пальца: «Во имя Отца…» затем указательного «И Сына…», среднего «И Святого Духа», и наконец, надел на безымянный, где его предстояло носить до самой смерти. Кстати говоря, на левой руке «со стороны сердца», до сих пор, с тех давних времен носят обручальное кольцо в странах западного христианства.

В полном молчании епископ произнес еще несколько полагающихся случаю молитв, после чего церковь наполнилась звуками органа, под торжественный ритуал Троицкой Мессы. Церемония заняла несколько часов, после чего новобрачные, вместе с сопровождавшей их свитой, под неизменные клики народа, переместились в епископский дворец, где в главной зале уже были накрыты пиршественные столы. Опять же по старинному свадебному обычаю, мужчины и женщины сидели порознь, но если за мужским столом главное место занимал новобрачный, за женским председательствовала его супруга, окруженная почетной свитой принцесс крови и высших аристократок. Мэтр Тальеван расстарался от души, слуги выбились из сил, внося в пиршественную залу бесконечные блюда с лебедями, дичиной, каплунами, фаршированными ароматными травами, кроликами под коричным соусом, горками жареных на вертеле голубей и прочих «малых пичужек», дорогими рыбами, устрицами, угрями, и наконец — в качестве апогея, под звуки торжественной музыки, фазанами и павлинами, сидевшими на блюдах словно живые, раскрыв пышные хвосты.

Вино лилось рекой, разговоры и смех становились все громче, на балконе играли музыканты, гостей развлекали жонглеры и шуты; вдоволь угостившаяся и несколько захмелевшая публика заканчивала вечер танцами — медленные и торжественные ритмы, перемежались озорными и задорными.

Пир подошел к своему завершению поздним вечером, и все те же три герцогини — Генегаусская, Бурбонская и Брабантская проводили молодую королеву в отведенный супругам покой. Как известно, молодая немка очень рано потеряла мать, и потому почтенным матронам следовало взять на себя труд, чтобы наставить ее касательно супружеских отношений. Затем ей помогли освободиться от пышного церемониального облачения, и переодели в «ночное платье», для современных людей напомнившее бы своим видом халат или пеньюар. Невеста скользнула под одеяло, после чего, как и полагалось по обряду, в покой вошли мужчины во главе с новобрачным, который по несколько фривольному замечанию хрониста в эту ночь «весьма рано отправился в постель». За ними следовал епископ Ролан в своем шитом золотом наряде.

Согласно требованиям все того же древнего амьенского обычая, новобрачный сел в головах постели, его супруга расположилась в ногах. Епископ торжественно благословив брачное ложе, прочел соответствующую случаю молитву: «С приязнью взгляни на нас, Господи, со святейших небес своих…» за чем последовала первая глава Евангелия от Иоанна: «Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог…». Закончив чтение и налив немного вина в глубокий кубок, благословил его, и сделал несколько глотков. Следующим кубок перешел к новобрачному, затем к его супруге, и наконец, по рангу — ко всем присутствующим. Закончив чтение, и вместе с тем завершая обряд, он окропил святой водой обоих супругов и ожидающее их ложе, и в качестве завершения прочел последнюю молитву: «Яви нам, Господи, милосердие твое, и ниспошли нам спасение. Внемли же мне, Господь Святой, Всемогущий Отец, Бог Вседержитель, и ниспошли ангела Твоего с небес, дабы охранил, сберег, защитил, оградил и бдил всех обитателей дома сего. Во имя Христа Господа нашего.»

И наконец, вся свита удалилась прочь, оставив новобрачных наедине. Не лишенный чувства юмора Фруассар завершает свой рассказ о королевской свадьбе следующим образом «Вечером же дамы уложили в постель новобрачную, ибо они принадлежали к ее свите. Засим же, в постели оказался и король, жаждавший разделить таковую со своей супругой. И можете мне поверить — ночью этой, проведенной совместно, они сумели насладиться в полной мере.»

Итак, маленькая немецкая Лизхен превратилась отныне в Ее Величество Королеву Франции Изабеллу Баварскую, мадам Изабеллу, или просто Изабо (как резонно замечает Вероника Клэн, в этом обычном для Средневековья сокращении не было ничего уничижительного, подобным образом обозначал свою повелительницу, в частности, личный казначей ее двора). В самом деле, добавим мы от себя, если в те времена жили мужчины Денизо, Пьерло, Жако и тому подобные, почему не могло быть французской королевы по имени Изабо? И лишь позорная и унизительная роль, которую наша новобрачная сыграет в истории Франции, заставит услышать в подобном сокращении презрительную интонацию. Итак, Изабелла Баварская, королева Франции. Отныне так будем называть ее и мы.

В сказках свадьба Золушки и ее принца знаменует собой торжественный финал. В жизни все только начиналось.