Джон, герцог Бедфордский, регент Франции для короля Английского/Глава 3. Регент Франции

Версия 17:41, 18 июля 2021

Время Бедфорда

Смерть Карла Французского

Похороны короля Карла VI. Неизвестный художник «Похороны короля Карла VI». — Марсиаль Оверньский «Вигилии на смерть короля Карла VII». - ок. 1477-1484 гг. - Français 5054, fol. 27v. - Национальная библиотека Франции, Париж.

Пока же новоиспеченного регента Франции ждало очередное важное известие, которое привез ему в Руан, где в очередной раз собирались английские силы, герольд, с ног до головы одетый в черный траур. 22 октября 1422 г. в Париже, в отеле Сен-Поль тихо скончался от очередного приступа малярии безумный французский король. Верные парижане поспешили в Лондон, чтобы положить ключи от городских ворот в колыбель короля-младенца Генриха VI, который с этого момента становился полновластным властелином двойной монархии. Присутствие регента срочно требовалось в Париже, и посему, не теряя больше времени, Джон Ланкастерский вскочил в седло.

Вплоть до его прибытия, тело покойного, зашитое в воловью шкуру, покоилось в часовне королевского отеля. Бедфорд появился в Париже, по всей видимости, в последних числах октября 1422 года. Ради того, чтобы соблюсти хотя бы внешние приличия и придать церемонии похорон вид, соответствующий достоинству покойного, Бедфорду пришлось уговорить Парижский Университет – влиятельнейшую силу в Париже в те времена, согласиться с необходимостью пустить с молотка часть драгоценностей короны, а также золотого и серебряного запаса и наконец, драгоценных дворцовых гобеленов; причем сам Бедфорд, как видно, для того, чтобы внести свою лепту в общее дело поспешил приобрести в собственное пользование всю немалую библиотеку покойного (И 230).

От взгляда присутствующих не укрылось то, что ни один из французских принцев не побеспокоился прибыть на церемонию прощания; Филипп Бургундский также подчеркнуто отсутствовал, быть может – по причине еще не остывшей обиды, или же того, что не собирался ставить себя в подчиненное положение относительно нашего героя. Но так или иначе, было предпринято все возможное, чтобы церемония выглядела достойным образом; 16 тысячам парижских бедняков роздано ни много ни мало 20 тыс. английских фунтов, во время полагающихся по случаю заупокойных месс сожжено 20 тыс. фунтов дорогих восковых свечей. Для того, чтобы поминки по усопшему также имели достойный вид, хранителю королевских гобеленов Жану Дювалю было приказано временно передать в руки сен-денийских монахов драгоценные ковры, вышитые изображениями золотых геральдических лилий на лазурном фоне, которые затем украсили собой стены старинной часовни аббатства.

Королева Франции, как и полагалось по обычаю вдове, оставалась в своих покоях, тогда как одетый в траур Джон Бедфорд, пешком двигался впереди процессии к собору Нотр-Дам, где опять же в соответствии с обычаем патриарх Константинопольский отслужил заупокойную мессу. Через весь Париж медленным шагом катафалк и сопровождающий его торжественный кортеж двинулся по направлению к аббатству Сен-Дени, где несчастный безумец должен был обрести для себя последнее успокоение. Бедфорд видел, как покойного оплакивал Париж, как женщины на улицах, и на балконах, увешанных торжественности ради, разноцветными коврами, громко рыдали, как мужчины снимали шляпы, скорбно крестясь вслед уходящей процессии. Дальновидный англичанин не строил иллюзий: Франция прощалась со своей свободой и делала это в высшей степени неохотно. Приучить ее к новому порядку вещей и сделать его единственно возможным и само собой разумеющимся было его непосредственной задачей, к которой, по окончании необходимого траурного периода, он предастся с обычной для себя энергией.

Пока же, как и требовалось по обычаю, герольд покойного короля сломал свой жезл над открытой могилой, и бросив обе половинки поверх гроба, возгласил «Генриха II Английского и Французского» королем объединенной монархии. Вслед за тем, отбыв свои обязанности председателя на неизменном похоронном пире, и вернувшись в Париж, Бедфорд должен был в самой вежливой и непреклонной форме отклонить притязания старой королевы Изабеллы, порывавшейся возглавить страну на правах вдовы покойного и матери вдовствующей королевы Катерины. Старухе дали ясно понять, что в ее услугах никто не нуждается, и вопрос таким образом был закрыт раз и навсегда.

Впрочем, до ушей Бедфорда в скором времени дошло, что в Меэне, где дофин Карл на короткое время остановился в замке, принадлежавшем его супруге, придворные поспешили во всеуслышание, как опять же полагалось по обычаю, во время торжественной церковной службы провозгласить здравицу новому французскому королю. Посему, спеша как можно скорее нивелировать впечатление, произведенное на многих подобным демаршем, Бедфорд поспешил в начале ноября 1422 года собрать заседание Парижского Парламента, где занял председательствующее место. Надо сказать, что ему удалось собрать в этот день весьма внушительное представительство: на заседании присутствовали председательсвующий Парламента Морвилье (как уже было сказано, по необходимости уступивший свое место англичанину), а также епископ Парижский Жан де Рошеталье, представители городских властей и крупнейших ремесленных цехов. По приказу Бедфорда, Жан ле Клерк, канцлер Франции громким голосом зачитал соответствующее обращение, должное напомнить присутствующим о данной ими присяге на верность Договору в Труа (и соответственно – английской монархии), тогда как молодой Карл «именующий себя дофином», навсегда отстранялся от престола «по причине величайшего и отвратительнейшего преступления, исполненного и совершенного в его присутствии, с его полного к тому согласия и одобрения противу персоны покойного герцога Бургундского».

Спор о власти, выигранный только наполовину

Противостояние партий. Брюггский мастер «Спор Цезаря и галлов». — Гай Юлий Цезарь «Записки о галльской войне». - ок. 1480 г. - Egerton 1065 f. 172v. - Британская библиотека, Лондон.

В продолжении своей речи, канцлер уверил присутствующих, что Бедфорду надлежит править страной сообразуясь с мнением Парламента, должного в свою очередь, оказывать ему посильную помощь в делах правления, а также поддерживать в королевстве порядок и справедливость. Герцогство Нормандское, как мы помним, завоеванное англичанами, опять же, в полном согласии с буквой договора в Труа, должно было вернуться в состав французского королевства, должность наместника Нормандии упразднена, и печать его уничтожена. Бедфорд не имел к тому возражений, так что сразу по окончании затянувшейся речи, канцлер предложил присутствующим вновь поклясться в верности договору в Труа, используя для того миссал, загодя им припасенный именно с этой целью. Вслед за тем соответствующую клятву должны были принести члены Университета, и наконец, простые парижане, должные для того прибыть в здание городской ратуши.

Трудно сказать, убедило ли нашего героя это изъявление верноподданических чувств. Скорее всего нет, как обычно, трезвомыслящий и скептичный, он оказался в очередной раз прав, т.к. в скором времени в Париже был разоблачен опасный заговор, имевший своей целью тайно открыть ворота войскам французского короля, как их открыли тремя годами ранее для герцога Бургундского. Особенную тревожность этой новости придавало то, что во главе провалившегося заговора стоял ни кто иной, как Мишель Лалье, к которому покойный король питал полное доверие. Самому Лалье удалось скрыться, приспешники его были схвачены и закончили жизнь в тюрьме или на эшафоте, однако, непрочность и шаткость английского владычества в самой столице становилась для нашего героя все более очевидной. Придет время, и он всерьез озаботиться этой проблемой.

Пока же, смена власти, случившаяся, как водится, весьма не вовремя и совершенно непредсказуемо, ознаменовалась спором обоих братьев. Прекрасно отдавая себе отчет в том, что для удержания в повиновении захваченной части Франции а также для покорения земель, все еще сохранявших верность беглому дофину, понадобится английское золото и английские же солдаты, Бедфорд, в противовес воле покойного брата потребовал для себя регентства над обеими частями королевства, ссылаясь в том на «право рождения и старшинства». Ему тут же воспротивился Хамфри Глостерский; соглашаясь уступить старшему брату (во исполнение воли покойного короля) Францию, он настаивал на том, что двойное королевство требует также двух регентов, и Англия должна оставаться у него в подчинении вплоть до совершенолетия юного Генриха VI.

В этой атмосфере взаимных пререканий и столь же взаимоисключающих требований, дядя обоих принцев, епископ Бофорт, чувствовал себя как рыба в воде, получая немалое удовольствие от того, что своими деньгами и влиянием мог равно способствовать победе как той, так и другой стороны – тем более, что в свое время последнюю волю покойного короля в спешке и смятении записать не удосужились, и каждый толковал ее на свой лад, цитируя то, что сохранилось в памяти. Посему, неизвестно, чем кончилось бы все дело, не вмешайся в него властная сила, не считаться с которой не решался никто из английских монархов: Парламент – и вмешательство это ясно показало, что ни одному из братьев достичь своих целей в полной мере не удастся.

Не желая предоставлять никому из них слишком много власти и влияния, Парламент настоял на том, что Бедфорду следовало сосредоточиться на управлении Францией, тогда как Хамфри мог выступать регентом Англии лишь при условии, что власть его будет поставлена под надзор Парламента, и все важнейшие решения будут приниматься исключительно с согласия последнего. Хамфри запротестовал было, указывая на то, что при жизни брата обладал в стране практически всей полнотой власти, на что ему было указано, что не следует путать ситуацию, когда взрослый и дееспособный король попросту находится за границей, и короля-младенца, в силу возраста не могущего ни принимать, ни отвергать те или иные действия регента.

Упрямец, между тем, не желал сдаваться, приведя в качестве очередного аргумента известный в английской истории прецедент: назначение Уильяма Маршалла, графа Пемброка, «регентом короля и королевства Английского» при юном Генрихе III. Лорды немедленно отклонили подобное возражение, ссылаясь на то, что оно ущемило бы свободу Парламента. С подобным не считаться было невозможно; слишком свежа была память как вышеназванной свободе попытался воспротивиться недоброй памяти король Иоанн Безземельный, и чем это сопротивление закончилась. Посему, перепалка сама собой сошла на нет, и обоим братьям пришлось довольствоваться уже имеющимся. Впрочем, Бедфорд с самого начала, понимая, что в полной мере не сможет добиться поставленной цели, обычным образом не настаивал. Вместо того, все внимание его поглотили насущные задачи управления покоренной страной.

Как управленец он мог дать сто очков вперед не только малоопытному Хамфри, но и своему недавно почившему старшему брату, и этим талантам сейчас предстояло раскрыться в полной мере. Надо сказать, что наш герой, как бы мы не относились к нему из своего исторического далека, был уже человеком новой формации, обладателем широкого кругозора и огромной политической дальновидности. Можно сказать, он во многом опередил свое время, с удивительной для своей эпохи прозорливостью рассудив, что покорность граждан недавно завоеванной страны обеспечивать следует не запугиванием и принуждением, но подчеркнутым вниманием к их нуждам и попыткам соединить в единое целое интересы победителей и побежденных. Подобная задача была в полной мере титанической, и вряд ли целиком осуществимой в те времена, однако, Джон Ланкастерский взялся за нее методично и непреклонно.

Тонкости дипломатии

Герцог Бедфордский против герцога Бретонского

Жан V Бретонский.. Жиль Гобе «Герцог Жан V в облачении Ордена Золотого Руна». - «Статуты, ордонансы и гербовник Ордена Золотого Руна» - KB 76 E 10 f. 057V — ок. 1473 г. - Королевская библиотека. - Гаага, Нидерланды

Надо сказать, что наш герой, как бы мы не относились к нему из своего исторического далека, был уже человеком новой формации, обладателем широкого кругозора и огромной политической дальновидности. Можно сказать, он во многом опередил свое время, с удивительной для своей эпохи прозорливостью рассудив, что покорность граждан недавно завоеванной страны обеспечивать следует не запугиванием и принуждением, но подчеркнутым вниманием к их нуждам и попыткам соединить в единое целое интересы победителей и побежденных. Подобная задача была в полной мере титанической, и вряд ли целиком осуществимой в те времена, однако, Джон Ланкастерский взялся за нее методично и непреклонно.

В качестве первого шага, накрепко привязать к английской идее следовало высшую знать, для чего проводниками своего влияния наш герой избрал двух крупнейших вассалов покойного французского короля – герцогов Бургундского и Бретонского. С Филиппом Бургундским мы уже знакомы, а вот касательно бретонца следует сказать несколько слов. Жан V де Монфор прозванный своими подданными «Мудрым» был сыном Жана IV Доблестного и Жанны Наваррской, как мы помним, ставшей затем мачехой нашего героя. Первой супругой его отца была англичанка – Мария Плантагенет, дочь Эдуарда III, посему в этой стране, долгое время выступавшей в качестве буфера между противоборствующими державами, образованные люди (включая самого герцога) с одинаковой свободой изъяснялись на двух языках, и были привычны к образу жизни обеих стран.

Рано лишившись отца (по всей видимости, отравленного своими политическими противниками), юный Жан и его младшие братья немедленно оказались в центре борьбы арманьяков и бургундцев, причем обе стороны пытались присвоить себе роль воспитателей при малолетних принцах, желая по мере их возмужания, превратить Бретань в союзницу, прочно привязанную к их интересам. Изначально в этой борьбе победили бургундцы, однако, приставленный к им бургундский ставленник показал себя никудышным воспитателем, возбудившим у мальчиков исключительно отвращение к своей персоне и соответственно, к защищаемому им делу. Посему, через некоторое время вошедшие в силу арманьяки отняли у него бретонских принцев, и те долгое время воспитывались при особе королевы Франции Изабеллы, о которой у нас уже шла речь. Трудное детство, полное испытаний, и нешуточных опасностей, развило в герцоге Жане лживость и двуличие, а также способность ловко уворачиваться от притязаний обеих партий, блюдя единственно свой собственный интерес. Автор биографии нашего героя Е. Карлтон Уильямс, полагает причиной тому «кошачье» пристрастие молодого герцога к комфорту и беззаботности, что в согласии с мнением этого историка, выражалось в первую очередь в том, что доблесть бретонца «многократно возрастала, едва лишь война удалялась от его границ». Рискнем не согласиться с подобным мнением; герцог Жан менее всего был лентяем и бонвиваном, когда обстоятельства требовали того, он мог показать себя мужественными и способным переносить лишения (в чем нам предстоит сейчас убедиться) – другое дело, что этот скользкий и увертливый человек не желал однозначно связывать себя с той или иной партией вплоть до того времени, когда победитель не определится уже окончательно и бесповоротно. Посему, отвергая притязания обеих, он весьма искусно сохранял «нейтралитет», поочередно заверяя тех и других в своей преданности, – усидеть между двух стульев ему в самом деле удастся вплоть до окончательного перелома в Столетней войне.

Надо сказать, что в 1417 году связать Жана Монфора с дофинистской партией не без успеха пыталась многократно нами упомянутая королева Иоланда, ради этого союза согласившаяся женить своего старшего сына на дочери герцога Жана Изабелле. Впрочем, это едва наладившееся соглашение едва не испортил в конец нетерпеливый дофин. Понимая, что заставить бретонца открыто порвать с англичанами и перейти на его сторону вряд ли возможно, еще совершенно неопытный властелин пожелал решить дело одним решительным ударом; воспользовавшись временным отсутствием при дворе королевы Иоланды, он через своих приспешников устроил хитроумный заговор против бретонского герцога, причем непосредственными исполнителями должно было стать семейство Пентьевров, давно домогавшееся герцогской короны. Карл обещал им всяческую поддержку, те же, в свою очередь, обязались – конечно же, после победы, немедленно объявить войну Англии. Посему ничего не подозревающего герцога заманили якобы на пир во имя примирения сторон, должный состояться в замке Шамтосё, а вместо того бросили в темницу, где у скованного пленника угрозами и голодом вымогали отказ от герцогской короны. Все дело провалилось из-за того, что пленный герцог пользовался у подданных немалым уважением, против Пентьевров поднялась вся феодальная Бретань, и дело закончилось тем, что после короткой войны Жана Монфора с триумфом вывели из заключения, а его отношения с двором опального дофина серьезно испортились.

Именно этим и пытался сейчас воспользоваться наш герой, желая сыграть на обиде герцога Жана с таким же искусством, как на жажде мести осиротевшего бургундца. В качестве первого шага (т.к. наш герой был слишком умен, чтобы форсировать события), он задумал осуществить два очень важных брака. Надо сказать, что младший брат Жана Монфора – Артюр, носивший титул графа Ришмона, во времена Азенкура оказался в английском плену, и вышел на свободу исключительно по настоятельным просьбам своей невестки – Жанны Французской, супруги герцога Монфора, во времена развернувшейся войны против клана Пентьевров. Ришмон был отпущен «под честное слово», что назначенный выкуп будет затем внесен, однако, вслед за тем умер Генрих V и Ришмон счел себя по этой причине свободным от данного слова. Особого доверия подобное поведение не внушало, однако, следовало считаться с тем, что Ришмон был храбрым солдатом и весьма талантливым полководцем. Желая вернуть себе свободу, он присягнул на верность королю Генриху V и действительно при его жизни отличился во время нескольких боев, сражаясь за интересы англичан. Именно в этом младшем, честолюбивом брате герцога бретонского, наш герой разглядел отличное орудие для воздействие на его вечно колеблющегося сюзерена. Бедфорду было давно известно, что Ришмон с детских лет влюблен в Маргариту Бургундскую, одну из сестер герцога Филиппа, однако та, гордая своим положением вдовы французского дофина, отнюдь не горела желанием отвечать взаимностью младшему сыну, не имеющему ни земель ни власти, и кроме того – уроду (лицо Ришмона наискось пересекал кривой шрам – вечная память об Азенкуре). Впрочем, Бедфорду, как мы помним, умевшему методично идти к поставленной цели, в скором времени удалось сломить упорство Маргариты, в октябре 1422 года бургундское посольство под руководством Юга де Ланнуа, уполномоченное заключить соответствующий брачный контракт явилось к Бедфорду в Париж, и к вящему удовлетворению обеих сторон, соглашение в скором времени было достигнуто, а в декабре все того же 1422 года, оба герцога – Филипп Бургундский и наш герой присягнули на верность заключенному соглашению, что в реалиях тех времен соответствовало ратификации. Посему, в скором времени торжествующий Ришмон предстал перед алтарем вместе со своей избранницей, тогда как Джон Ланкастерский в феврале следующего 1423 года, пригласил обоих герцогов в Амьен, для следующего раунда переговоров.