Джон, герцог Бедфордский, регент Франции для короля Английского/Глава 3. Регент Франции

Версия 15:04, 1 июля 2021

Время Бедфорда

Смерть Карла Французского

Похороны короля Карла VI. Неизвестный художник «Похороны короля Карла VI». — Марсиаль Оверньский «Вигилии на смерть короля Карла VII». - ок. 1477-1484 гг. - Français 5054, fol. 27v. - Национальная библиотека Франции, Париж.

Пока же новоиспеченного регента Франции ждало очередное важное известие, которое привез ему в Руан, где в очередной раз собирались английские силы, герольд, с ног до головы одетый в черный траур. 22 октября 1422 г. в Париже, в отеле Сен-Поль тихо скончался от очередного приступа малярии безумный французский король. Верные парижане поспешили в Лондон, чтобы положить ключи от городских ворот в колыбель короля-младенца Генриха VI, который с этого момента становился полновластным властелином двойной монархии. Присутствие регента срочно требовалось в Париже, и посему, не теряя больше времени, Джон Ланкастерский вскочил в седло.

Вплоть до его прибытия, тело покойного, зашитое в воловью шкуру, покоилось в часовне королевского отеля. Бедфорд появился в Париже, по всей видимости, в последних числах октября 1422 года. Ради того, чтобы соблюсти хотя бы внешние приличия и придать церемонии похорон вид, соответствующий достоинству покойного, Бедфорду пришлось уговорить Парижский Университет – влиятельнейшую силу в Париже в те времена, согласиться с необходимостью пустить с молотка часть драгоценностей короны, а также золотого и серебряного запаса и наконец, драгоценных дворцовых гобеленов; причем сам Бедфорд, как видно, для того, чтобы внести свою лепту в общее дело поспешил приобрести в собственное пользование всю немалую библиотеку покойного (И 230).

От взгляда присутствующих не укрылось то, что ни один из французских принцев не побеспокоился прибыть на церемонию прощания; Филипп Бургундский также подчеркнуто отсутствовал, быть может – по причине еще не остывшей обиды, или же того, что не собирался ставить себя в подчиненное положение относительно нашего героя. Но так или иначе, было предпринято все возможное, чтобы церемония выглядела достойным образом; 16 тысячам парижских бедняков роздано ни много ни мало 20 тыс. английских фунтов, во время полагающихся по случаю заупокойных месс сожжено 20 тыс. фунтов дорогих восковых свечей. Для того, чтобы поминки по усопшему также имели достойный вид, хранителю королевских гобеленов Жану Дювалю было приказано временно передать в руки сен-денийских монахов драгоценные ковры, вышитые изображениями золотых геральдических лилий на лазурном фоне, которые затем украсили собой стены старинной часовни аббатства.

Королева Франции, как и полагалось по обычаю вдове, оставалась в своих покоях, тогда как одетый в траур Джон Бедфорд, пешком двигался впереди процессии к собору Нотр-Дам, где опять же в соответствии с обычаем патриарх Константинопольский отслужил заупокойную мессу. Через весь Париж медленным шагом катафалк и сопровождающий его торжественный кортеж двинулся по направлению к аббатству Сен-Дени, где несчастный безумец должен был обрести для себя последнее успокоение. Бедфорд видел, как покойного оплакивал Париж, как женщины на улицах, и на балконах, увешанных торжественности ради, разноцветными коврами, громко рыдали, как мужчины снимали шляпы, скорбно крестясь вслед уходящей процессии. Дальновидный англичанин не строил иллюзий: Франция прощалась со своей свободой и делала это в высшей степени неохотно. Приучить ее к новому порядку вещей и сделать его единственно возможным и само собой разумеющимся было его непосредственной задачей, к которой, по окончании необходимого траурного периода, он предастся с обычной для себя энергией.

Пока же, как и требовалось по обычаю, герольд покойного короля сломал свой жезл над открытой могилой, и бросив обе половинки поверх гроба, возгласил «Генриха II Английского и Французского» королем объединенной монархии. Вслед за тем, отбыв свои обязанности председателя на неизменном похоронном пире, и вернувшись в Париж, Бедфорд должен был в самой вежливой и непреклонной форме отклонить притязания старой королевы Изабеллы, порывавшейся возглавить страну на правах вдовы покойного и матери вдовствующей королевы Катерины. Старухе дали ясно понять, что в ее услугах никто не нуждается, и вопрос таким образом был закрыт раз и навсегда.

Впрочем, до ушей Бедфорда в скором времени дошло, что в Меэне, где дофин Карл на короткое время остановился в замке, принадлежавшем его супруге, придворные поспешили во всеуслышание, как опять же полагалось по обычаю, во время торжественной церковной службы провозгласить здравицу новому французскому королю. Посему, спеша как можно скорее нивелировать впечатление, произведенное на многих подобным демаршем, Бедфорд поспешил в начале ноября 1422 года собрать заседание Парижского Парламента, где занял председательствующее место. Надо сказать, что ему удалось собрать в этот день весьма внушительное представительство: на заседании присутствовали председательсвующий Парламента Морвилье (как уже было сказано, по необходимости уступивший свое место англичанину), а также епископ Парижский Жан де Рошеталье, представители городских властей и крупнейших ремесленных цехов. По приказу Бедфорда, Жан ле Клерк, канцлер Франции громким голосом зачитал соответствующее обращение, должное напомнить присутствующим о данной ими присяге на верность Договору в Труа (и соответственно – английской монархии), тогда как молодой Карл «именующий себя дофином», навсегда отстранялся от престола «по причине величайшего и отвратительнейшего преступления, исполненного и совершенного в его присутствии, с его полного к тому согласия и одобрения противу персоны покойного герцога Бургундского».

Спор о власти, выигранный только наполовину

В продолжении своей речи, канцлер уверил присутствующих, что Бедфорду надлежит править страной сообразуясь с мнением Парламента, должного в свою очередь, оказывать ему посильную помощь в делах правления, а также поддерживать в королевстве порядок и справедливость. Герцогство Нормандское, как мы помним, завоеванное англичанами, опять же, в полном согласии с буквой договора в Труа, должно было вернуться в состав французского королевства, должность наместника Нормандии упразднена, и печать его уничтожена. Бедфорд не имел к тому возражений, так что сразу по окончании затянувшейся речи, канцлер предложил присутствующим вновь поклясться в верности договору в Труа, используя для того миссал, загодя им припасенный именно с этой целью. Вслед за тем соответствующую клятву должны были принести члены Университета, и наконец, простые парижане, должные для того прибыть в здание городской ратуши.

Трудно сказать, убедило ли нашего героя это изъявление верноподданических чувств. Скорее всего нет, как обычно, трезвомыслящий и скептичный, он оказался в очередной раз прав, т.к. в скором времени в Париже был разоблачен опасный заговор, имевший своей целью тайно открыть ворота войскам французского короля, как их открыли тремя годами ранее для герцога Бургундского. Особенную тревожность этой новости придавало то, что во главе провалившегося заговора стоял ни кто иной, как Мишель Лалье, к которому покойный король питал полное доверие. Самому Лалье удалось скрыться, приспешники его были схвачены и закончили жизнь в тюрьме или на эшафоте, однако, непрочность и шаткость английского владычества в самой столице становилась для нашего героя все более очевидной. Придет время, и он всерьез озаботиться этой проблемой.

Пока же, смена власти, случившаяся, как водится, весьма не вовремя и совершенно непредсказуемо, ознаменовалась спором обоих братьев. Прекрасно отдавая себе отчет в том, что для удержания в повиновении захваченной части Франции а также для покорения земель, все еще сохранявших верность беглому дофину, понадобится английское золото и английские же солдаты, Бедфорд, в противовес воле покойного брата потребовал для себя регентства над обеими частями королевства, ссылаясь в том на «право рождения и старшинства». Ему тут же воспротивился Хамфри Глостерский; соглашаясь уступить старшему брату (во исполнение воли покойного короля) Францию, он настаивал на том, что двойное королевство требует также двух регентов, и Англия должна оставаться у него в подчинении вплоть до совершенолетия юного Генриха VI.

В этой атмосфере взаимных пререканий и столь же взаимоисключающих требований, дядя обоих принцев, епископ Бофорт, чувствовал себя как рыба в воде, получая немалое удовольствие от того, что своими деньгами и влиянием мог равно способствовать победе как той, так и другой стороны – тем более, что в свое время последнюю волю покойного короля в спешке и смятении записать не удосужились, и каждый толковал ее на свой лад, цитируя то, что сохранилось в памяти. Посему, неизвестно, чем кончилось бы все дело, не вмешайся в него властная сила, не считаться с которой не решался никто из английских монархов: Парламент – и вмешательство это ясно показало, что ни одному из братьев достичь своих целей в полной мере не удастся.

Не желая предоставлять никому из них слишком много власти и влияния, Парламент настоял на том, что Бедфорду следовало сосредоточиться на управлении Францией, тогда как Хамфри мог выступать регентом Англии лишь при условии, что власть его будет поставлена под надзор Парламента, и все важнейшие решения будут приниматься исключительно с согласия последнего. Хамфри запротестовал было, указывая на то, что при жизни брата обладал в стране практически всей полнотой власти, на что ему было указано, что не следует путать ситуацию, когда взрослый и дееспособный король попросту находится за границей, и короля-младенца, в силу возраста не могущего ни принимать, ни отвергать те или иные действия регента.

Упрямец, между тем, не желал сдаваться, приведя в качестве очередного аргумента известный в английской истории прецедент: назначение Уильяма Маршалла, графа Пемброка, «регентом короля и королевства Английского» при юном Генрихе III. Лорды немедленно отклонили подобное возражение, ссылаясь на то, что оно ущемило бы свободу Парламента. С подобным не считаться было невозможно; слишком свежа была память как вышеназванной свободе попытался воспротивиться недоброй памяти король Иоанн Безземельный, и чем это сопротивление закончилась. Посему, перепалка сама собой сошла на нет, и обоим братьям пришлось довольствоваться уже имеющимся. Впрочем, Бедфорд с самого начала, понимая, что в полной мере не сможет добиться поставленной цели, обычным образом не настаивал. Вместо того, все внимание его поглотили насущные задачи управления покоренной страной.

Как управленец он мог дать сто очков вперед не только малоопытному Хамфри, но и своему недавно почившему старшему брату, и этим талантам сейчас предстояло раскрыться в полной мере. Надо сказать, что наш герой, как бы мы не относились к нему из своего исторического далека, был уже человеком новой формации, обладателем широкого кругозора и огромной политической дальновидности. Можно сказать, он во многом опередил свое время, с удивительной для своей эпохи прозорливостью рассудив, что покорность граждан недавно завоеванной страны обеспечивать следует не запугиванием и принуждением, но подчеркнутым вниманием к их нуждам и попыткам соединить в единое целое интересы победителей и побежденных. Подобная задача была в полной мере титанической, и вряд ли целиком осуществимой в те времена, однако, Джон Ланкастерский взялся за нее методично и непреклонно.