Жанна д’Арк в Домреми

Материал из Wikitranslators
(Различия между версиями)
Перейти к: навигация, поиск
м (Место: раздел до конца)
м (clean up, replaced: Red copyright.svg → Red copyright.png (2))
 
(не показаны 55 промежуточных версий 2 участников)
Строка 1: Строка 1:
 +
{{header-ru
 +
| title = [[Время Жанны|"Время Жанны"]]
 +
| section  = '''Глава 1 Домреми - Вокулёр'''
 +
| author  = Zoe Lionidas
 +
| previous = ← [[Время Жанны/Глава 6 Ереси и еретики|Глава 6 Ереси и еретики]]
 +
| next = [[Время Жанны/Глава 2 Шинон|Глава 2 Шинон]] →
 +
}}
 +
 
'''Детство Жанны''' — наименее изученная часть её биографии, однако именно отсюда берут начало её миссия, осуждение и причисление к лику [[Святой|святых]].
 
'''Детство Жанны''' — наименее изученная часть её биографии, однако именно отсюда берут начало её миссия, осуждение и причисление к лику [[Святой|святых]].
  
Строка 10: Строка 18:
 
{| width="252px" border=0 style="text-align:center; background:#EAB97D"
 
{| width="252px" border=0 style="text-align:center; background:#EAB97D"
 
   |-
 
   |-
   | [[Файл:Jeanne Domremy gravure.jpg‎|252px]]
+
   | [[Файл:Domrémy - la Meuse.JPG‎|252px]]
 
   |-
 
   |-
   | <small>Дом в Домреми, где родилась и провела детство Жанна д'Арк.<br />(с гравюры XIX века)<ref><font color="green">''Иллюстрация.''</font> Maison natale de Jeanne d'Arc à Domrémy-la-Pucelle (detail). Из книги: Frédéric Soulié, «Le breuvage de Jeanne d'Arc», vol.2, octobre 1834, p.10</ref></small>
+
   | <small>Мутное течение реки [[ru.wp:Маас|Мёз]] около моста<br />в [[ru.wp:Домреми|Домреми]] (современный вид)</small>
 
|}
 
|}
 
|}
 
|}
Строка 19: Строка 27:
 
Имя [[ru.wp:Домреми|Домреми]] появляется в документах в XI веке, этот топоним восходит к латинскому villa Santi Remigii (то есть, «Деревня [[ru.wp:Ремигий|Святого Ремигия]]»). Деревня существует и поныне, она располагается в старинном Барруа, на западном берегу Мёза, там где река, изгибаясь, поворачивает на северо-запад. Здесь были владения сеньоров де Бурлемон, вассалов барского графа (ставшего герцогом в 1354 году).
 
Имя [[ru.wp:Домреми|Домреми]] появляется в документах в XI веке, этот топоним восходит к латинскому villa Santi Remigii (то есть, «Деревня [[ru.wp:Ремигий|Святого Ремигия]]»). Деревня существует и поныне, она располагается в старинном Барруа, на западном берегу Мёза, там где река, изгибаясь, поворачивает на северо-запад. Здесь были владения сеньоров де Бурлемон, вассалов барского графа (ставшего герцогом в 1354 году).
  
Хрупкое феодальное равновесие в этих местах было нарушено, когда король Франции [[ru.wp:Филипп Красивый|Филипп Красивый]] в 1284 году взял в жёны единственную наследницу графа Шампанского. Там образом, граница Франции придвинулась вплотную к владениях барского графа Генриха I, который был не на шутку встревожен столь опасным соседством. Ситуация стала ещё более серьёзной, когда в 1299 году император Альберт Габсбургский, будучи более не в состоянии удержать за собой эти земли, уступил западный берег Мёза — Филиппу Французскому (местная легенда утверждает, что в знак ''вечности'' этого установления по приказу короля и императора в дно реки был забит золотой межевой столб), обязав графа Генриха принести ему вассальную присягу за эту часть своих владений, с того времени получившую название «зависимого Барруа». Генрихом III (граф Бара)|Граф Генрих, воспротивившись этому решению, принялся искать себе сильного союзника, ради чего два года спустя женился на [[ru.wp:Элеонора, графиня Бара|Алиеноре Английской]], дочери короля Эдуард I|Эдуарда I. В последовавшем за тем военном столкновении Генрих принял сторону Англии, однако проиграл и вынужден был отдать несколько крепостей французскому королю. Таким образом, спорные земли уже окончательно закрепились — за Францией.
+
Хрупкое феодальное равновесие в этих местах было нарушено, когда король Франции [[ru.wp:Филипп Красивый|Филипп Красивый]] в 1284 году взял в жёны единственную наследницу графа Шампанского. Там образом, граница Франции придвинулась вплотную к владениях барского графа Генриха I, который был не на шутку встревожен столь опасным соседством. Ситуация стала ещё более серьёзной, когда в 1299 году император Альберт Габсбургский, будучи более не в состоянии удержать за собой эти земли, уступил западный берег Мёза — Филиппу Французскому (местная легенда утверждает, что в знак ''вечности'' этого установления по приказу короля и императора в дно реки был забит золотой межевой столб), обязав графа Генриха принести ему вассальную присягу за эту часть своих владений, с того времени получившую название «зависимого Барруа». [[ru.wp:Генрих III (граф Бара)|Граф Генрих]], воспротивившись этому решению, принялся искать себе сильного союзника, ради чего два года спустя женился на [[ru.wp:Элеонора, графиня Бара|Алиеноре Английской]], дочери короля [[ru.wp:Эдуард I(король Англии)|Эдуарда I]]. В последовавшем за тем военном столкновении Генрих принял сторону Англии, однако проиграл и вынужден был отдать несколько крепостей французскому королю. Таким образом, спорные земли уже окончательно закрепились — за Францией.
  
Впрочем, перекраивание владений — будь то дипломатическим или военным путём — на этом не прекратилось. В 1335 году [[ru.wp:Жуанвиль|Жуанвилли]], господствовавшие над вокулерским кастелянством, что в 19 км к северу от Домреми, испросили для себя королевской защиты. Всего 30 лет спустя им было дано на то соизволение, после чего из Барруа был вырвана часть земель, объявленная с тех пор неотъемлемым владением французкой короны. Местные жители были объявлены ''«прямыми поддаными короля, сделанными таковыми за их преданность к службе нашей»''. В результате подобного решения незаметная деревушка Домреми оказалось разделённой пополам. К северу от ручейка, носившего имя «Трёх Источников», земля отныне принадлежала короне, и входила отныне в Шампанское графство, а жители её — около 30 или 40 семей, считались свободными вилланами. Однако, бо́льшая по площади, южная часть, где располагалась и деревенская церковь, оставалась собственностью сеньоров де Бурлемон, а её население считалось полузависымым — ''main mortales''. Здесь ещё действовали пережитки старинного крепостного владычества. Обычай требовал от мужской части каждого семейства охраны замка, [[ru.wp:барщина|барщины]], земельного налога и дорожной повинности, уплаты печного баналитета и наконец [[ru.wp:налог на наследство|налога на наследство]], разрешавшему сеньору вычитать из стада лучшую скотину, а из всего имущества покойного — несколько понравившиихся ему вещей.
+
Впрочем, перекраивание владений — будь то дипломатическим или военным путём — на этом не прекратилось. В 1335 году [[ru.wp:Жуанвиль|Жуанвилли]], господствовавшие над [[ru.wp:Вокулёр (город)|вокулёрским]] кастелянством, что в 19 км к северу от Домреми, испросили для себя королевской защиты. Всего 30 лет спустя им было дано на то соизволение, после чего из Барруа был вырвана часть земель, объявленная с тех пор неотъемлемым владением французкой короны. Местные жители были объявлены ''«прямыми поддаными короля, сделанными таковыми за их преданность к службе нашей»''. В результате подобного решения незаметная деревушка Домреми оказалось разделённой пополам. К северу от ручейка, носившего имя «Трёх Источников», земля отныне принадлежала короне, и входила отныне в Шампанское графство, а жители её — около 30 или 40 семей, считались свободными вилланами. Однако, бо́льшая по площади, южная часть, где располагалась и деревенская церковь, оставалась собственностью сеньоров де Бурлемон, а её население считалось полузависымым — ''mains mortales''. Здесь ещё действовали пережитки старинного крепостного владычества. Обычай требовал от мужской части каждого семейства охраны замка, [[ru.wp:барщина|барщины]], земельного налога и дорожной повинности, уплаты печного баналитета и наконец [[ru.wp:налог на наследство|налога на наследство]], разрешавшему сеньору вычитать из стада лучшую скотину, а из всего имущества покойного — несколько понравившиихся ему вещей.
  
 
К какой из двух частей населения принадлежала семья д’Арк, неясно было уже современникам. Если Беленвилль настаивает на первом варианте, то Жан Шартье и Персеваль де Каньи, вслед за судьями Жанны в Руане, склоняются ко второму решению. Что касается современных историков, среди них также не наблюдается единства в этом вопросе. Если исследователь начала XX века Анри Валлон безоговорочно полагал, что дом семьи д’Арк находился на шампанской земле, и Жанна была рождена свободной вилланкой, Оливье Анн и Колетта Бон (она сылается на некий документ того времени) в своих новейших работах полагают её полузависимой крестьянкой, принадлежавшей сеньорам де Бурлемон.
 
К какой из двух частей населения принадлежала семья д’Арк, неясно было уже современникам. Если Беленвилль настаивает на первом варианте, то Жан Шартье и Персеваль де Каньи, вслед за судьями Жанны в Руане, склоняются ко второму решению. Что касается современных историков, среди них также не наблюдается единства в этом вопросе. Если исследователь начала XX века Анри Валлон безоговорочно полагал, что дом семьи д’Арк находился на шампанской земле, и Жанна была рождена свободной вилланкой, Оливье Анн и Колетта Бон (она сылается на некий документ того времени) в своих новейших работах полагают её полузависимой крестьянкой, принадлежавшей сеньорам де Бурлемон.
Строка 29: Строка 37:
 
Пережившие подобное поругание местные жители превратились в глазах короля — в мучеников за его дело. Почти сразу [[ru.wp:Карл VI|Карл VI]] направил войска на помощь, и герцог, обвинённый в том, что в насмешку над королём он приказал привязать конскому хвосту королевское знамя и таким образом извалять его в грязи, был осуждён, а город изъят из его владений в пользу короны.
 
Пережившие подобное поругание местные жители превратились в глазах короля — в мучеников за его дело. Почти сразу [[ru.wp:Карл VI|Карл VI]] направил войска на помощь, и герцог, обвинённый в том, что в насмешку над королём он приказал привязать конскому хвосту королевское знамя и таким образом извалять его в грязи, был осуждён, а город изъят из его владений в пользу короны.
  
Кроме того, проходившая через Домреми невшательская дорога, исключительно важная в стратегическом плане, стала объектом соперничества между [[ru.wp:Арманьяки|арманьяками]] и [[ru.wp:Бургиньоны|бургиньонами]]. И если деревня Домреми хранила верность арманьякам, соседняя — Мёз — а свою очередь симпатизировала уже бургунцам, из-за чего между мальчишками той и другой постоянно завязывались драки, после которых друзья и сверстники Жанны возвращались домой, покрытые синяками, шишками и непреходящей славой среди односельчан. В сложный клубок политических противоречий вплетались противоречия религиозные. Граница, во многом свободная от бдительного надзора королевских чиновников, современникам представлялась рассадником ведьм и еретиков. В 1431 году судьи в [[ru.wp:Руан|Руане]], конечно же, не забудут об этом важном обстоятельстве. Конечно же, это был не мятежный [[ru.wp:Лангедок|Лангедок]], но всё же — на западе было много [[ru.wp:катаризм|катаров]], и [[ru.wp:спиритуализм|спиритуалов]] и других еретических сект. Жанне было около пяти лет, когда в соседнем [[ru.wp:Монпелье|Монпелье]] возвели на костёр одну такую еретичку — [[Катерина Сов|Катерину Сов]].
+
Кроме того, проходившая через Домреми невшательская дорога, исключительно важная в стратегическом плане, стала объектом соперничества между [[ru.wp:Арманьяки|арманьяками]] и [[ru.wp:Бургиньоны|бургиньонами]]. И если деревня Домреми хранила верность арманьякам, соседняя — Мёз — а свою очередь симпатизировала уже бургунцам, из-за чего между мальчишками той и другой постоянно завязывались драки, после которых друзья и сверстники Жанны возвращались домой, покрытые синяками, шишками и непреходящей славой среди односельчан. В сложный клубок политических противоречий вплетались противоречия религиозные. Граница, во многом свободная от бдительного надзора королевских чиновников, современникам представлялась рассадником ведьм и еретиков. В 1431 году судьи в [[ru.wp:Руан|Руане]], конечно же, не забудут об этом важном обстоятельстве. Конечно же, это был не мятежный [[ru.wp:Лангедок|Лангедок]], но всё же — на западе было много [[ru.wp:катаризм|катаров]], и [[ru.wp:спиритуализм (религия)|спиритуалов]] и других еретических сект. Жанне было около пяти лет, когда в [[ru.wp:Монпелье|Монпелье]] возвели на костёр одну такую еретичку — [[Время Жанны/Глава 6 Ереси и еретики‎#Катерина Сов|Катерину Сов]], уроженку Бара.
  
 
И в то же время, граница оставалась местом, где тяжесть королевских налогов была меньшей, чем во внутренних областях страны, и свобода ощущалась — более. В этих местах, скрывающих в себе настоящий клубок противоречий между государствами, собственниками, религиозными направлениями — и родилась будущая освободительница Франции.
 
И в то же время, граница оставалась местом, где тяжесть королевских налогов была меньшей, чем во внутренних областях страны, и свобода ощущалась — более. В этих местах, скрывающих в себе настоящий клубок противоречий между государствами, собственниками, религиозными направлениями — и родилась будущая освободительница Франции.
  
 
== Семья ==
 
== Семья ==
Мишель Фабр полагает, что дед Жанны с отцовской стороны (его имя история не сохранила) был родом из небольшого городка Арк-ан-Барруа, откуда по неизвестной причине перебрался в Сеффон, в Шампани. По обычаям того времени, он получил фамилию д‘Арк по месту своего рождения. В Сеффоне у него появился сын Жак, вынужденный оставить родной дом, видимо, из-за войны и связанных с ней лишений. В деревушке Домреми он познакомился с Изабеллой Роме, которая и принесла ему в приданое низкий и крепкий каменный дом по соседству с деревенской церковью. Дом этот существует и поныне и служим музеем дества Жанны. Следует сказать, что из внутреннего убранства ничего не осталось, да и само здание неоднократно перестраивалось в течение веков. Со времен семьи д`Арк сохраняется только огромная печь в центральной комнате, по-видимому, служившей для семьи гостиной и столовой одновременно{{sfn|Fabre|1947|p=3-6}}.
+
{| width="283px" align="right"
 +
|
 +
{| width="272px" border=0 style="text-align:center; background:#EAB97D"
 +
  |-
 +
  | [[Файл:Jeanne Domremy gravure.jpg‎|272px]]
 +
  |-
 +
  | <small>Дом в Домреми, где родилась и провела детство Жанна д'Арк (с гравюры XIX века).<br />На заднем плане видна деревенская церковь.<ref><font color="green">''Иллюстрация.''</font> Maison natale de Jeanne d'Arc à Domrémy-la-Pucelle (detail). Из книги: Frédéric Soulié, «Le breuvage de Jeanne d'Arc», vol.2, octobre 1834, p.10</ref></small>
 +
|}
 +
|}
 +
Мишель Фабр полагает, что дед Жанны с отцовской стороны (его имя история до нас не донесла) был родом из небольшого городка Арк-ан-Барруа, откуда по неизвестной причине перебрался в Сеффон, в Шампани. Согласно обычаям того времени, он получил фамилию д‘Арк по месту своего рождения. В Сеффоне у него родился сын Жак, вынужденный оставить родной дом, видимо, из-за войны и связанных с ней лишений. В деревушке Домреми он познакомился с Изабеллой Роме, которая принесла ему в качестве приданого низкий крепкий каменный дом по соседству с деревенской церковью. Дом этот сохранился до сегодняшних дней, в нём находится небольшой музей детства Жанны. Следует заметить, что из внутреннего убранства ничего не осталось, да и само здание в течение веков неоднократно ремонтировалось и перестраивалось. Со времен семьи д`Арк сохранилась только огромная печь в центральной комнате, по-видимому, служившей для семьи гостиной и столовой одновременно.{{sfn|Fabre|1947|p=3-6}}
 +
 
 +
Вопреки утвердившейся легенде, [[Жак д’Арк]] вовсе не был бедняком. Даже если надел в 20 гектаров, о котором упоминают свидетели на процессе реабилитации, на самом деле был меньше, «честный хлебопашец», как его называли односельчане на том же процессе, владел стадом баранов и торговал шерстью, что уже не мало. В его доме, по-видимому, нередко останавливались мелкие дворянчики, бывшие проездом в Барруа. В 1420 году Жак д’Арк вскладчину с несколькими другими зажиточными крестьянами взял у сеньоров Бурлемон внаём их родовой замок, который с той поры можно было использовать, чтобы хранить там деревенское добро и укрывать скот во время набегов лесных разбойников или дезертиров из всех воюющих армий. Подпись Жака поставлена на договоре от 1423 года между жителями Домреми и неким Робером Саребрюкком касательно спорного пастбища. Он же в 1425—1427 годах, то есть, незадолго до отъезда Жанны из дома, стал деревенским старостой, назначенным на этот пост местным сеньором. Жаку д’Арк приходилось договариваться и с Робером де Бодрикуром, кастеляном Вокулёра,{{sfn|Fabre|1947|p=70}} который позднее отправит Жанну к королю в сопровождении военного эскорта. А в 1429 году ему удалось выхлопотать у короля (в качестве благодарности за военные победы своей дочери) вечное освобождение от королевских налогов для жителей деревень Домреми и Грё, и этот королевский указ неукоснительно исполнялся — вплоть до революции 1789 года. Жак д’Арк, по-видимому, умер около 1429 года — по крайней мере, после этой даты никаких сведений о нём нет, и следы его теряются.
  
Вопреки утвердившейся легенде, [[Жак д’Арк]] не был бедняком. Если надел в 20 га, о котором упоминают свидетели на процессе реабилитации был в реальности меньше, «честный хлебопашец», как его именовали односельчане на том же процессе, владел стадом баранов и торговал шерстью, в его доме, по-видимому, останавливались мелкие дворянчики, бывшие проездом в Барруа. В 1420 году он вместе с несколькими другими зажиточными крестьянами взял у сеньоров Бурлемон внаем их родовой замок, который отныне можно было использовать, чобы хранить деревенское добро и прятать скот во время набегов лесных разбойников или дезертиров из всех воюющих армий. Подпись Жака д’Арк стоит на договоре от 1423 года между жителями Домреми и неким Робером Саребрюкком, касательно спорного пастбища. Он же в 1425—1427 годах, то есть незадолго до отъезда Жанны из дому, стал деревенским старостой, назначенным на этот пост местным сеньором. Жаку д’Арк приходилось договариваться и с Робером де Бодрикуром, кастеляном Вокулера{{sfn|Fabre|1947|p=70}}, который позднее отправит Жанну к королю в сопровождении военного эскорта. В 1429 году ему удалось выхлопотать у короля в качетсве благодарности за военные победы своей дочери вечное освобождение от королевских налогов для жителей деревень Домреми и Грё, и этот королевский приказ пунктуально исполнялся вплоть до революции 1789 года. Жак д’Арк, по-видимому, умер около 1429 года — по крайней мере, после этой даты сведения о нём исчезают. О родне с отцовской стороны почти ничего не известно; Люсьену Фабру удалось найти в документах близлежащих мест имена нескольких священников по фамилии д'Арк, но идет ли речь о родне сказать сложно - фамилия д'Арк была в те времена достаточно распространенной{{sfn|Fabre|1947|p=17}}.
+
О родне с отцовской стороны не известно почти ничего; Люсьену Фабру удалось найти в документах близлежащих мест имена нескольких священников по фамилии д'Арк, но идёт ли речь о родне сказать сложно фамилия д’Арк была в те времена достаточно распространённой.{{sfn|Fabre|1947|p=17}}
  
Мать Жанны, Изабелла Роме, или Изабелла де Вутон как её звали по месту рождения — деревушке Вутон, сравнительно недалеко от Домреми, бесспорно была выше мужа по общественному положению. Во-первых, само имя, включавшее личное прозвище Роме — «римлянка» (по предположению Колетты Бон, Изабелле приходилось совершать паломничество в Рим) уже было редкостью в крестьянской среде. Один из братьев Изабеллы был зажиточным ремесленником (по-видимому, кровельщиком или плотником), другой — цистерианским монахом, некий близкий родственник состоял приходским священником в Сермезе, также неподалеку от Домреми. У самой Изабеллы в Вутоне было земельное владение, куда после женитьбы перебрался её старший сын. В начале миссии Жанны её поддержит именно родня по материнской линии, деверь Изабеллы втайне от отца доставит Жанну в Вокулер. Ставшая после того, как король Карл VII даровал всему роду д’Арк наследственное дворянство дамой Изабелло, она дожила свой век на попечении сына, в Орлеане, также выделившим для неё немалую пенсию, в покое и достатке и умерла около 1450 года.
+
Мать Жанны, Изабелла Роме (или Изабелла де Вутон как её звали по месту рождения — деревушке Вутон, сравнительно недалеко от Домреми) несомненно, была выше мужа по своему общественному статусу. Во-первых, само имя, включавшее личное прозвище Роме — «римлянка» (по предположению Колетты Бон, Изабелле приходилось совершать паломничество в Рим) уже было редкостью в крестьянской среде. Один из братьев Изабеллы был зажиточным ремесленником (по-видимому, кровельщиком или плотником), а другой — цистерианским монахом. Кроме того, некий близкий родственник состоял приходским священником в Сермезе, также неподалеку от Домреми. У самой Изабеллы в Вутоне было земельное владение, куда после женитьбы перебрался её старший сын. В начале миссии Жанны её поддержит прежде всего родня по материнской линии, деверь Изабеллы втайне от отца доставит Жанну в Вокулёр. Ставшая после того, как король [[ru.wp:Карл VII (король Франции)|Карл VII]] даровал всему роду д’Арк наследственное дворянство, дамой Изабелло, она дожила свой век на попечении сына, в [[ru.wp:Орлеан|Орлеане]], также выделившим для неё немалую пенсию. Там она и умерла около 1450 года в покое и достатке.
  
В семье было пятеро детей, из которых Жанна была видимо, предпоследней или даже младшей. По всей, видимости, семья была сплоченной и дружной. Первый сын — Жакмен или Жакло, названный в честь отца, рано женился на дочери мэра соседней деревушки Грё и умер в возрасте порядка 28 лет. В истории сестры он никакого участия принять он не смог. Пьер или Пьерло и наконец третий — Жан, с начала и до конца сопровождали Жанну в её походах, причем Пьер даже попал в плен вместе с ней, и с большим трудом освободился, после уплаты выкупа оставшись почти нищим. (Старшая?) сестра — Катерина, рано вышла замуж за Колена, сына мэра Грё и умерла в родах, как то случалось в те времена с каждой четвёртой женщиной во Франции. Ей не довелось увидеть отъезда сестры из дому. Оливье Анн, посвятивший книгу биографии освободительницы Франции полагает, что в семье был ещё один ребёнок, умерший сразу после рождения.
+
В семье было пятеро детей, из которых Жанна была видимо, предпоследней или даже младшей. По всей, видимости, семья была сплочённой и дружной. Первый сын — Жакмен или Жакло, названный в честь отца, рано женился на дочери мэра соседней деревушки Грё, и умер тоже рано, в возрасте около 28 лет. В истории младшей сестры он не смог принять никакого участия. Напротив того, Пьер или Пьерло и, наконец, третий — Жан, с начала и до конца сопровождали Жанну в её походах, причём, Пьер вместе сестрой даже попал в плен, и с громадным трудом освободился, оставшись почти нищим после уплаты выкупа. Старшая (?) сестра — Катерина, рано вышла замуж за некоего Колена, сына мэра Грё, и вскоре умерла в родах, что было далеко не редкостью. В те времена это случалось с каждой четвёртой женщиной во Франции. Таким образом, ей не довелось дожить — и увидеть отъезда сестры из дому. Оливье Анн, посвятивший книгу биографии освободительницы Франции утверждает, что в семье был ещё один ребёнок, умерший в младенчестве, вскоре после рождения.
  
 
== Раннее детство ==
 
== Раннее детство ==
  
 
=== Рождение. Крещение ===
 
=== Рождение. Крещение ===
Год рождения Жанны с точностью неизвестен. Дата 6 января 1412 года чисто предположительна, и утвердилась с тех пор, как её упомянул в своей булле папа. Ничего удивительного в этом не было — точные сведения о дне и месяце рождения в те времена не всегда сохранялись даже для принцев крови. Что касается Жанны, то как выяснилось, в Домреми не существовало даже церковной книги, где делались бы записи о крещении. Посланцы французского короля, отправившиеся с этой целью в Домреми во время оправдательного процесса, вернулись с пустыми руками. Сама Жанна, будучи спрошена о возрасте во время Руанского процесса, отвечала что ей «19 лет или около того» — иными словами, либо не знала наверняка, вслед за многими своими односельчанами, либо не хотела уточнять. Это «около того» позволяло любые толкования. Королевские судьи на оправдательном процессе даже пытались использовать этот момент как свидетельство пристрастности инквизиционного суда. В самом деле, по установлениям римского права, и в гражданском и в уголовном процессе для подсудимого младше 25 лет полагался адвокат, так как неопытного юношу или девушку слишком легко представлялось запутать и ввести в заблуждение. Однако, идея эта была отставлена, так и не реализовавшись (обычно это объясняют тем, что в инквизиционном процессе подобных правил не было, да и сама по себе зацепка представлялась слабой. Сторонники «нетрадиционных версий» видят в этом прямое свидетельство, что Жанна не была дочерью Изабеллы Роме).
+
Год рождения Жанны доподлинно неизвестен. Обычно упоминаемая дата «6 января 1412 года» чисто предположительна, она утвердилась с тех пор, как её в своей [[ru.wp:булла|булле]] упомянул папа. Ничего удивительного в подобной «неточности» не было — в те времена даже для принцев крови документальные сведения о дне и месяце рождения сохранялись далеко не всегда. Что же касается Жанны, то, как выяснилось, в Домреми в те времена не существовало даже церковной книги, где обычно делаются записи о дне крещения. Посланцы французского короля, отправившиеся в Домреми во время оправдательного процесса с целью узнать её дату рождения, вернулись с пустыми руками, не получив никаких сведений. Сама Жанна на вопрос о своём возрасте во время Руанского процесса отвечала, что ей «19 лет или около того» — иными словами, либо она и сама не знала наверняка даты собственного рождения, подобно многим её односельчанами, либо попросту не хотела отвечать точно. Её уклончивое «около того» допускало любые версии и толкования. К примеру, королевские судьи на оправдательном процессе даже пытались использовать этот момент в качестве свидетельства особой пристрастности инквизиционного суда. И в самом деле, по установлениям римского права, как во время гражданского, так и уголовного процесса для каждого подсудимого младше 25 лет полагался адвокат, поскольку неопытного юношу или девушку представлялось слишком легко ввести в заблуждение, запутать или склонить к самооговору. Однако, в конце концов, эта идея была отставлена в сторону, так и не реализовавшись (обычно это объясняют тем, что в инквизиционных процессах подобные правила не соблюдались, да и сама по себе зацепка выглядела слабой).
  
Следует заметить, что история освободительницы Франции стала обрастать легендами уже при её жизни. Персеваль де Беленвиллье, свидетель первых её побед, в 1429 году писал герцогу Миланскому, что «сказанная девица» родилась словно Христос, в тихом и бедном местечке на границе королевства, 6 января в день Поклонения Волхвов. В момент её рождения всех сельчан наполнила радость, и петух в два часа ночи громко запел, как когда-то пели пастухи, привестствуя рождение нового Царя Иудейского. Более поздняя по времени, анонимная поэма на латинском языке, рассказывающая об освобождении Орлеана, уже свидетельствует о том, что в момент рождения Жанны с грянул гром и затряслась земля и с небес сошли языки пламени — знак будущего возрождения мира, а сельчане, охваченные благоговением, единодушно запели, вознося благодарность Господу. Вспоминали, что её мать звалась Изабелла (то есть Елизавета) как и мать Иоанна (Жана) Крестителя, в этом совпадении также виделось божественное знамение.
+
Впрочем, далеко не все отнеслись к отсутствию точной даты рождения Жанны с подобным невниманием. К примеру, сторонники «нетрадиционных исторических версий» увидели в этом прямое свидетельство, что Жанна — не была родной дочерью Изабеллы Роме. Как это нередко случается, история освободительницы Франции стала обрастать легендами и сказками уже при её жизни. Некий Персеваль де Беленвиллье, свидетель первых её побед, в 1429 году писал герцогу Миланскому, что «сказанная девица» родилась словно Христос, в тихом и бедном местечке на границе королевства, 6 января в день Поклонения Волхвов. В минуту её рождения сердца всех сельчан наполнила радость, и петух в два часа ночи громко запел, как когда-то пели древние пастухи, приветствуя появление на свете нового [[ru.wp:Царь Иудейский|Царя Иудейского]]. Более поздняя по времени анонимная поэма на латинском языке, рассказывающая об освобождении Орлеана, уже прямо свидетельствует о том, что в момент чудесного рождения Жанны грянул гром, и затряслась земля, и с небес сошли языки пламени — знак будущего возрождения мира, а сельчане, охваченные благоговением, единодушно запели, вознося благодарность Господу. Вспоминали также, что её мать носила имя Изабелла, (то есть, Елизавета) как и мать [[ru.wp:Иоанн Креститель|Иоанна (Жана) Крестителя]], и в этом совпадении также просвечивало явственное божественное знамение.
  
На самом деле, ситуация была куда более скромной. Жанну назвали одним из самых распространенных женских имен для того времени — его носили от трети до половины девочек её поколения. Через три дня после рождения, как то и требовалось по обычаю, Жанну крестил деревенский священник Жан Мине (во франкоязычной версии Руанского протокола «Нине»), уехавший из Домреми в 1423 году{{sfn|Fabre|1947|p=3-6}}. Месса, как было опять же принято в подобных случаях, велась обстоятельно и долго, так как «евин пол», особенно склонный ко греху требовал специального отчитывания при рождении{{sfn|Fabre|1947|p=7}}. Купель Жанны сохраняется до сих пор — её можно и сейчас увидеть в приходской церкви деревни, посвященной Св. Ремигию (Сен-Реми). Несколько неожиданным представляется тот факт, что у Жанны было множество крестных отцов и матерей, что, в общем-то было не в обычаях времени. Синодальный статут аббатства Тул ограничивает их количество двумя-тремя (а то и одним крестным отцом и одной крестной матерью). Сама она вспоминала на инквизиционном процессе троих из них — некую Агнессу, Сибиллу и Жанну. О первых двоих сведений нет, нигде и никем более они не упоминаются, и потому представляются два возможных решения — либо Жанна сделала ошибку, либо они ко времени процесса реабилитации уже умерли. Третьей была, по-видимому, Жанна Обри, жена мэра, что неоднократно подтверждалось свидетелями реабилитации. Кроме того, на этом процессе лично присутствовали трое — Беатриса Эстеллен, Жаннетта Тевелен ле Руайе, и Жаннетта Тьерселлен де Витель, все три к тому времени уже овдовевшие. Из них две последних настаивали, что имя новорожденной было дано в их честь. Из крестных отцов на процессе реабилитации назвалм себя таковыми Жан Ланге и Жан Барре. Остальные свидетели с точностью не могли ответить на этот вопрос, называя разное количество имен. В любом случае, если верить посчетам, выполненным Колеттой Бон, у Жанны было 6 или 7 крестных матерей и как минимум 4 крестных отца, совершенно исключительное событие по тем временам. Этому избыточному числу сторонники «королевского» рождения Жанны находят объяснение в том, что большое число крестных соответствовало её высокому положению. Колетта Бон, придерживающаяся традиционных воззрений, в свою очередь предполагает, что во-первых, семья д’Арк пользовалась большим уважением в деревне, во-вторых, это мог быть знак своеобразной солидаризации перед лицом невшательских событий, о которых гудела вся округа.
+
На самом деле история этой жизни была куда более скромной. Жанну назвали одним из самых распространённых женских имён для того времени — его носили от трети до половины всех девочек её поколения. Через три дня после рождения, как это и полагалось по обычаю, Жанну крестил деревенский священник Жан Мине́ (во франкоязычной версии Руанского протокола «Нине»), уехавший из Домреми в 1423 году.{{sfn|Fabre|1947|p=3-6}} Мессу, как опять же было принято в подобных случаях, служили обстоятельно и долго, поскольку «[[ru.wp:Ева|евин]] пол», особенно склонный ко греху, требовал при рождении специального отчитывания.{{sfn|Fabre|1947|p=7}} Купель Жанны (если это действительно её купель) сохранилась до сих пор — и сейчас её можно увидеть в приходской церкви деревни, посвящённой Св.Ремигию (Сен-Реми). Пожалуй, несколько неожиданным представляется тот факт, что у Жанны было несколько крестных отцов и матерей, что, в общем-то, не было в обычаях того времени. Синодальный статут аббатства Тул ограничивает их количество двумя-тремя (а то и всего одним крестным отцом и одной крестной матерью). Сама же она вспоминала на инквизиционном процессе троих из них — некую Агнессу, Сибиллу и Жанну. О первых двоих сведений нет, нигде и никем более они не упоминаются, и потому представляются два возможных решения: либо Жанна, намеренно или невольно, сделала ошибку, либо ко времени процесса реабилитации они уже умерли. Третьей крестной была, по-видимому, Жанна Обри, жена мэра, что неоднократно подтверждалось свидетелями реабилитации. Кроме того, на этом процессе лично присутствовали трое — Беатриса Эстеллен, Жаннетта Тевелен ле Руайе, и Жаннетта Тьерселлен де Витель, все три к тому времени уже овдовевшие. Из них две последних настаивали, что имя новорождённой было дано в их честь. Из крестных отцов на процессе реабилитации назвали себя таковыми Жан Ланге и Жан Барре. Остальные свидетели с точностью не могли ответить на этот вопрос, называя разное количество имен. В любом случае, если верить подсчётам, выполненным Колеттой Бон, у Жанны было 6 или даже 7 крестных матерей и как минимум 4 крестных отца, событие по тем временам совершенно исключительное. Сторонники версии «королевского» происхождения Жанны находят достаточное объяснение этому избытку в том, что большое число крестных соответствовало её высокому статусу. Колетта Бон, придерживающаяся традиционных воззрений, в свою очередь предполагает, что, во-первых, семья д’Арк пользовалась в деревне большим уважением, а во-вторых, это мог быть знак своеобразной солидаризации перед лицом недавних невшатойских событий, о которых гудела вся округа.
  
Пьер де Сермуаз, сторонник «королевского» рождения, добавляет к этому красивую легенду о том, будто сама Святая Колетта навестила новорожденную, оставив в колыбели золотое кольцо с вырезанными на нём тремя крестами и надписью «Ииусус Мария». Подобное кольцо действительно существовало, но кроме того, что Жанне оно «было подарено в детстве» ничего неизвестно. Существуеют лишь некие весьма туманные намеки, что Изабелла Роме во время паломничества к Св. Марии в Пюи могла навестить Святую Колетту. Однако, все остается на уровне догадок. Во время руанского процесса её допрашивали на тему этого кольца, пытаясь выяснить возможную связь его с «ведьминскими» чарами. Жанна коротко ответила, что это кольцо привезла с собой из Домреми, но более ничего не сказала, судьи также не касались больше этого вопроса.
+
Пьер де Сермуаз, убеждённый сторонник версии «королевской» крови, добавляет к этому красивую легенду, будто сама [[ru.wp:Святая Колетта|Святая Колетта]] навестила новорождённую, оставив в колыбели золотое кольцо с вырезанными на нём тремя крестами и надписью «Ииусус Мария». Подобное кольцо действительно существовало, однако о нём практически ничего неизвестно, кроме того, что Жанне оно «было подарено в детстве». Существуют лишь некие весьма туманные намёки, будто во время паломничества к Св.Марии в Пюи, Изабелла Роме могла навестить Святую Колетту. Однако всё остаётся на уровне фантазий и догадок. Во время руанского процесса Жанну допрашивали о происхождении и назначении этого кольца, пытаясь выяснить его возможную связь с «ведьминскими» чарами. Подсудимая коротко ответила, что это кольцо привезла с собой из Домреми, и более ничего не добавила, — а судьи также более не возвращались к этому вопросу.
  
 
=== Первые семь лет ===
 
=== Первые семь лет ===
В документах Руанского процесса можно прочесть: «Дома меня называли Жанеттой, во Франции — Жанной». Фамилией для девочки предполагалось «Роме», "ибо в её местах, — записал нотариус Жан Маншон — «Девушки носят прозвание матери». Жанной д’Арк героиня Франции стала исключительно в позднейших исторических работах.
+
{| width="263px" align="right"
 +
|
 +
{| width="252px" border=0 style="text-align:center; background:#EAB97D"
 +
  |-
 +
  | [[Файл:Domremy eglise maison 1819.jpg‎|252px]]
 +
  |-
 +
  | <small>Домреми, маленькая панорама с церковью<br />(с гравюры XIX века) <ref><font color="green">''Иллюстрация.''</font> Domremy church in 1819. Гравюра из книги «Jeanne d'Arc par l'image» Mgr. Le Nordez, 1898</ref></small>
 +
|}
 +
|}
 +
В документах Руанского процесса можно прочесть прямую речь, показания подсудимой: «Дома меня называли Жанеттой, во Франции — Жанной». Фамилией для девочки предполагалась «Роме», «ибо в её местах, записал нотариус Жан Маншон — девушки носят прозвание матери». Жанной д’Арк героиня Франции стала исключительно благодаря народной молве и позднейшим историческим работам.
 +
 
 +
О раннем детстве, проведённом в Домреми, известно прежде всего из её собственных показаний, сделанных во время Руанского процесса, а также из протоколов допроса свидетелей во время [[Жанна д’Арк/Процесс Реабилитации|Процесса Реабилитации]]. Все они, так или иначе, рисуют вполне типичное [[ru.wp:пастораль|пасторальное]] детство деревенской девочки на границе — игры на берегу реки, плетение венков из полевых цветов, зимние посиделки за прядением, когда было полно свободного времени, женщины деревни могли вдоволь сплетничать и делиться последними новостями. По домам затем расходились вместе, большими группами, и всегда в сопровождении мужчин — по соседству был Дубовый Лес, в котором водились волки.
  
О раннем детстве, проведенном в Домреми известно из показаний её самой, сделанных во время Руанского процесса, а также из протолов допроса свидетелей во время Процесса Реабилитации. Все они рисуют вполне типичное детство деревенской девочки на границе — игры у реки, плетение венков из полевых цветов, зимние посиделки за прядением, когда женщины деревни вдоволь могли сплетничать и делиться последними новостями. Домой затем расходились большими группами, всегда в сопровождении мужчин — по соседству был Дубовый Лес, в котором водились волки.
+
Двоюродный брат Жанны (точнее говоря — зять сестры Изабеллы Роме) вспоминал, как он мастерил для неё свистульки, крошечные деревянные мельницы и «подсолнухи» из стружек. Также сохранились имена некоторых её друзей и подруг. К примеру, Симоне́ Мюнье, соседский мальчик, несколькими годами младше, — вспоминал, как они вместе играли, а если ему случалось когда-то захворать, Жанна готова была нянчить и успокаивать его. Изабелла Деспиналь, Манжетта (или Маргарита) Суайяр и Овьетта Суднá, — бывшие тремя или четырьмя годами младше, вспоминали о совместных играх и первых уроках прядения и шитья, которое они осваивали вместе.{{sfn|Fabre|1947|p=8-10}}
  
Двоюродный брат Жанны (точнее — зять сестры Изабеллы Роме) вспоминал о том, что делал для неё свистульки, крошечные мельницы из дерева и «подсолнухи» из стружек. Сохранились имена её друзей и подруг — Симоне Мюнье, соседский мальчик, несколькими годами младше, вспоминал, как они играли вместе, а если ему случалось захворать, Жанна была готова нянчить и успокаивать его. Изабелла Деспиналь, Манжетта (или Маргарита) Суайяр, Овьетта Судна — бывшая тремя или четырьмя годами младше вспоминали о совместных играх и первых уроках прядения и шитья, которое осваивали вместе{{sfn|Fabre|1947|p=8-10}}.
+
Ходить в школу девочке не полагалось, с юных лет её готовили для будущей роли жены и матери. Жанетта училась прясть лен и шерсть, шить одежду — «даже не столько из необходимости, — поясняла Колетта Бон, — но для того, чтобы изгнать лень, мать всех пороков». В этих занятиях Жанна, по-видимому, достигла значительного совершенства, поскольку даже во время руанского процесса не удержалась похвастаться перед Кошоном, что «касательно шитья и прядения не уступит ни одной руанской женщине». Это было достаточно серьёзной заявкой — руанки традиционно пряли шерсть для продажи на местной ярмарке. А Колетта Бон всерьёз задавалась вопросом, даже на первый взгляд риторическим: могло ли это свидетельствовать, что если бы всё пошло иначе, Жанна могла бы прядением зарабатывать себе на хлеб?
  
Ходить в школу девочке не полагалось, с юных лет её готовили к будущей роли жены и матери. Жанетта училась прясть лен и шерсть, шить одежду — «даже не столько из необходимости, — замечает Колетта Бон, — но для того, чтобы изгнать лень, мать всех пороков». В этих занятиях Жанна, по-видимому, достигла значительных высот, так как даже во время руанского процесса не удержалась от того, чтобы похвастаться перед Кошоном что «касательно шитья и прядения не уступит ни одной руанской женщине». Это было серьезное заявление — руанки пряли шерсть на продажу на местной ярмарке. Колетта Бон задается вопросом — свидетельствовало ли это, что если бы все пошло иначе, Жанна могла бы зарабатывать себе на хлеб прядением?
+
Кроме того, как в один голос подтверждали многие свидетели, она пасла деревенское стадо, когда к тому подходила её очередь, изрядно работала в огороде и в поле, полола, рыхлила землю, ходила за плугом, ворошила сено. И пожалуй, единственное, что отличало её в это время от друзей и подруг, была страсть к рисованию. По свидетельствам более позднего времени весь фасад дома, где она жила, «покрыт был рисунками, выполненными её рукой, но время их не пощадило». Единственно, два таких рисунка, ещё наивных и детских, авторство которых, возможно, принадлежало Жанне, были обнаружены уже в начале XXI века, во время реставрации церкви Св.Реми.
Кроме того, как подтверждали один за другим свидетели, она пасла деревенское стадо, когда к тому была её очередь, работала в огороде и в поле, полола, рыхлила землю, ходила за плугом, ворошила сено. Единственное, что, пожалуй, отличало её в это время от друзей и подруг была страсть к рисованию. По свидетельствам более позднего времени весь фасад дома, где она жила «покрыт был рисунками, выполенными её рукой, но время их не пощадило». Единственно, два таких рисунка, наивных и детских, возможно, принадлежавщие Жанне были найдены при реставрации церкви Св. Реми, уже в начале XXI века.
+
  
 
== От семи до тринадцати ==
 
== От семи до тринадцати ==
  
 
=== Puella ===
 
=== Puella ===
Следующие пять лет.
+
Следующие пять лет.<br />
По средневековым представлениям, детство заканчивалось в семилетнем возрасте. В это время мальчик или девочка меняли котту — широкую детскую рубашку, которую носили с того времени, как сделали первый шаг, на обычную одежду взрослых. Около семи лет «при вхождении в разумный возраст» ребёнку полагалось принять первое причастие<ref>[http://books.google.ca/books?id=BKTY4X6-qf0C&pg=PA210&lpg=PA210&dq=%C3%A2ge+premi%C3%A8re+communion+7+ans&source=bl&ots=rwD-2BcaNA&sig=JB_f-l0J5ixk_I7uGfUcaHJeoM0&hl=fr&sa=X&ei=Lr0eUP-bHqXi0QHu2YGwBQ&ved=0CDMQ6AEwAA#v=onepage&q=%C3%A2ge%20premi%C3%A8re%20communion%207%20ans&f=false Le curé, pasteur: des origines à la fin du XXe siècle : étude historique et … — Thierry Blot, Darío Castrillón Hoyos — Google Livres<!-- Заголовок добавлен ботом -->]</ref> и далее, вплоть до замужества девочка уже считалась не «ребенком» infans но «девицей» — puella. Этот переходный — для средневековья — возраст, «когда душа ещё чиста, но тело переполнено грехом», вводил в замешательство священнослужителей, памятующих о сотне опасностей, угрожащих новой прихожанки. Юной девушке полагалось находиться почти постоянно дома, при матери, так как нарождающаяся женственность могла привлекать интерес сластолюбцев с большой дороги. Девственность дочери приравнивалась к чести семьи, и вплоть до замужества её свободу жестко ограничивали, дома она должна была полностью подчиняться воле старших, в церкви или ином общественном месте, где девушка все же могла появляться, ей полагалось молчать.
+
По средневековым представлениям французов, детство заканчивалось в семилетнем возрасте. В это время мальчик или девочка меняли [[Костюм средневековой Франции/Костюм и общество|котту]], широкую детскую рубашку, которую носили с того времени, как сделали первый шаг,  — на обычную взрослую одежду. Около семи лет «при вхождении в разумный возраст» ребёнку полагалось принять первое [[ru.wp:евхаристия|причастие]]<ref>[http://books.google.ca/books?id=BKTY4X6-qf0C&pg=PA210&lpg=PA210&dq=%C3%A2ge+premi%C3%A8re+communion+7+ans&source=bl&ots=rwD-2BcaNA&sig=JB_f-l0J5ixk_I7uGfUcaHJeoM0&hl=fr&sa=X&ei=Lr0eUP-bHqXi0QHu2YGwBQ&ved=0CDMQ6AEwAA#v=onepage&q=%C3%A2ge%20premi%C3%A8re%20communion%207%20ans&f=false Le curé, pasteur: des origines à la fin du XXe siècle Thierry Blot, Darío Castrillón Hoyos — Google Livres]</ref> и с той поры, вплоть до замужества девочка уже считалась не «ребенком» ''(infans)'', но «девицей» ''(puella)''. Этот переходный — для средневековья — возраст, «когда душа ещё чиста, но тело переполнено грехом», вводил в замешательство священнослужителей, памятующих о тысячах опасностей и искушений, подстерегающих новую прихожанку буквально на каждом шагу. А потому юной девушке предписывалось находиться почти постоянно дома, при матери, поскольку зарождающаяся и постепенно проявляющаяся женственность могла разжечь похоть и привлечь интерес всяческих ловеласов с большой дороги..., и даже с маленькой. Девственность дочери приравнивалась к чести всей семьи, а потому вплоть до замужества её свободу жёстко ограничивали, всюду она находилась под внимательным присмотром. Дома она должна была полностью подчиняться воле старших, а в церкви или всяком другом общественном месте, где девушка всё же могла появляться, ей полагалось вести себя предельно скромно и паче всего — молчать.
  
Однако, на границе королевства, вдали от центров власти с их традициями и замкнутой культурой, эти строгости во многом смягчались. Во-первых, постепенный уход из семьи старших детей порождал неизбежную нехватку рабочих рук, и младшей дочери пришлось предоставить определенную свободу, необходимую при выполнении работы вне дома: пахоты, жатвы, надзора за общественным стадом. Вот-вторых, церковь, деревенские праздники, деревенская солидарность, требовавшая время от времени навещать родственников, вместе есть и пить, делиться новостями и помогать друг другу (а вся родня Жанны жила не в Домреми, но в Сермезе, Бюре и Вутоне), женские посиделки и приглашения в гости и на деревенские торжества — все это давало деревенской девочке свободу, немыслимую в больших городах. Время от времени ей приходилось становиться крестной матерью, «от каковых приглашений отказаться было невежливо», по крайней мере два человека на процессе Реабилитации объявили что Жанна была их воспреемницей от купели.
+
Однако в деревнях и, тем более, на границах королевства, вдали от центров власти с их строго регламентированными традициями и замкнутой культурой, все эти строгости во многом смягчались. Во-первых, постепенный уход из семьи старших детей неизбежно вызывал нехватку рабочих рук, а потому младшей дочери приходилось предоставлять определённую свободу действий, необходимую при выполнении всякой работы вне дома: пахоты, жатвы, надзора за общественным стадом. Во-вторых, посещения церкви, деревенские праздники, фамильная солидарность, требовавшая время от времени навещать родственников, вместе есть и пить, делиться новостями и помогать друг другу (а вся родня Жанны жила не близко, в Домреми, но в Сермезе, Бюре и [[ru.wp:Вутон|Вутоне]]), женские посиделки, приглашения в гости и на деревенские торжества — всё это, так или иначе, предоставляло деревенской девочке свободу, немыслимую в больших городах. Время от времени ей даже приходилось становиться крёстной матерью, «от каковых приглашений отказаться было невежливо», по крайней мере, два человека на процессе Реабилитации объявили, что Жанна была их воспреемницей от купели.<br />
В доме д’Арк, по обычаям времени, основную роль играл отец, он же олицетворял родительскую власть. Отец был для Жанны непререкаемым авторитетом, все время пока он был жив, родной дом был для неё «домом отца». Однако, Жанна была, по-видимому, очень привязана к матери. Семью в более широком смысле, принимавшую все важные решения касательно браков общих хозяйственных дел и т. д. воплощали также дяди.
+
В доме д’Арк, по обычаям того времени, основную роль играл отец, он же олицетворял полноту родительской власти. Именно он, отец был для Жанны непререкаемым авторитетом, всё время, пока он был жив, родной дом оставался для неё «домом отца». Однако, по-видимому, Жанна была, очень привязана к матери. Семью в более широком смысле, принимавшую все важные решения касательно браков общих хозяйственных дел и тому подобное, воплощали также дяди.
  
В деревне все жители связаны между собой узами родства, отношением крестных и крестников, а также соседской дружбой и взаимопомощью. Внутри этого небольшого сообщества возникали более мелкие, объединяющие между собой людей по признаку пола и возраста. Что касается женщин Домреми, они собирались вместе, чтобы прясть, обмениваясь новостями и сплетнями (это «прядильное евангелие», как тогда говорили, не дошло до наших дней и содержание их разговоров остается неизвестным). Объединяли также и совместные походы в церковь и приглашения на крестины и общие посиделки. Возрастные группы объединяли общие игры, образование, общие трудовые навыки, которым следовало научиться. Детская дружба сохранялась годами, так Овьетта Судна, по её собственному рассказу на процессе Реабилитации, горько плакала, когда её старшая подруга уехала прочь не попрощавшись.
+
В деревне все жители связаны между собой узами родства, отношениями крестных и крестников, а также соседской дружбой и взаимопомощью. В свою очередь, внутри этого небольшого сообщества возникали более мелкие группы, объединяющие между собой людей по признаку пола и возраста. Что касается женщин Домреми, они собирались вместе, чтобы прясть, обмениваясь новостями и сплетнями (это «прядильное евангелие», как тогда говорили, не дошло до наших дней и содержание их разговоров остаётся неизвестным, хотя догадаться о нём, в принципе, не так уж и трудно). Объединяли людей также совместные посещения церкви, приглашения на крестины и общие посиделки по какому-то случаю. Возрастные группы объединяли общие игры, образование и общие трудовые навыки, которым предстояло научиться. Детская дружба сохранялась на долгие годы, так, Овьетта Суднá, по её собственному свидетельству на процессе Реабилитации, горько расплакалась, когда её старшая подруга уехала прочь, не предупредив и не простившись.
  
 
=== Религия и образование ===
 
=== Религия и образование ===
Как было уже сказано, семья д’Арк не нуждалась. Жанна вместе с сестрой Катериной имела отдельную комнату, где они спали по обычаю времени в одной постели, но после ухода сестры получила и постель и комнату в полное свое распоряжение — что было достаточной редкостью для крестьянской семьи. В доме порой останавливались гости, да и само положение зажиточного крестьянина требовало, чтобы дочери были достаточно воспитаны. По воспоминаниям сверстников, Жанна «умела делать реверансы и вести себя словно воспитывалась при дворе». Было у неё и красное платье — оберег, по воззрениям того времени способный защищить ребёнка от многих напастей.
+
Как было уже сказано, семья д’Арк, в общем, не бедствовала и не нуждалась. Жанна вместе с сестрой Катериной имела отдельную комнату, где они, по обычаю того времени, спали в одной постели, а затем, после ухода сестры и вовсе получила постель и комнату в своё полное распоряжение — что для крестьянской семьи было большой редкостью. В доме иногда останавливались гости, да и само положение зажиточного крестьянина требовало, чтобы дочери были достаточно воспитаны и обходительны. По воспоминаниям сверстников, Жанна «умела делать реверансы и вести себя так, словно воспитывалась при дворе». Кроме обычной одежды, было у неё и красное платье — оберег, по представлениям того времени способный защитить ребёнка от многих напастей и бед.
  
Первые уроки религии Жанна получила от матери. По её собственным словам в Руане, Изабелла обучила её основным католическим молитвам — Pater Noster, Ave Maria, Credo, все, конечно же, на французском языке; латынью в семье не владели. Семья была достаточно набожной, в том смысле как «основы религии» понимали в то время. Д’Арки обязательно держали пост, исправно посещали церковь, отмечали основные праздники, платили десятину. Известно, что Жак д’Арк и его жена пожертвовали определенную сумму на церковь, чтобы дважды в год даже после их смерти за упокой их душ служилась определенная месса. Жанне полагалось иметь при себе небольшой мешочек с мелкими монетами (т. н. омоньер), для раздачи милостыни. Одна из свидетельниц на процессе реабилитации показала, что Жанна якобы жалела что не имеет больше денег, в противном случае, она также заплатила бы за мессу, и что она готова была уступить нищим свою постель и спать на полу у очага. Сверстники даже поддразнивали её за чрезмерную религиозность. Зачастую её видели на коленях перед священником, кающуюся в своих прегрешениях.
+
Первые религиозные уроки Жанна получила от матери. На процессе в Руане Жанна рассказала, что, Изабелла научила её основным католическим молитвам — [[ru.wp:Pater Noster|Pater Noster]], [[ru.wp:Ave Maria|Ave Maria]], [[ru.wp:Credo|Credo]], все, конечно же, на французском языке; латынью в семье не владели. Семья была достаточно набожной, в том смысле, как «основы религии» понимали в те времена. Д’Арки неукоснительно держали пост, исправно посещали церковь, отмечали основные праздники и платили десятину. Известно, что Жак д’Арк и его жена пожертвовали на церковь определённую сумму, чтобы даже после их смерти дважды в год за упокой их души служилась месса по установленному чину. Жанне полагалось иметь при себе небольшой мешочек с мелкими монетами (так называемый омоньер), для раздачи милостыни. Одна из свидетельниц на процессе реабилитации показала, что Жанна якобы сокрушалась, что не имеет больше денег, в противном случае, она тоже заплатила бы за свою мессу, и что она готова была уступить нищим свою постель и спать на полу у очага. Сверстники даже слегка поддразнивали её за чрезмерную религиозность. Нередко её видели на коленях перед священником, кающейся в каких-то прегрешениях.
  
Деревенька Домреми была слишком мала, чтобы иметь собственную приходскую церковь, и потому ходить на мессу полагалось в соседнюю деревню Грё, несколько более крупную по размеру. Как во всех деревенских церквах, ежедневной службы здесь не было. По воскресеньям и праздникам звонили колокола, приглашающие верных на служение. Начинать полагалось в 9 часов утра, опаздывать считалось дурным тоном, хотя прежде чем начать, священник должен был дождаться сеньора де Бурлемон и его супруги, занимавших специально для них отведенную «сеньориальную» скамью. Проповедь и чтение молитв совершалось на французском языке, понятном для прихожан, которым следовало опускаться на колени, когда произносилось имя Христа, повторять слова молитавы а также времяот времени осенять себя крестным знамением. Затем, повернувшись спиной к молящимся, священник служил мессу уже на латыни. Здесь же в церкви находилаь статуя Святой Маргариты, которая по уверениям Жанны, будет позднее являться к ней, и статуя Сен-Реми (Святого Ремигия), впервые помазавшего на царство Хлодвига, короля франков, причем полагающееся для этого миро, если верить легенде, с неба принес ему ангел{{sfn|Fabre|1947|p=20-23}}.
+
Деревенька Домреми была слишком мала, чтобы содержать собственную приходскую церковь, а потому ходить на мессу приходилось в соседнюю деревню Грё, более крупную по размеру и числу жителей. Как и во всех деревенских церквах, ежедневной службы здесь не было. По воскресеньям и праздникам раздавался колокольный звон, созывающие верных со всей округи на служение. Начинать полагалось в 9 часов утра, опаздывать считалось дурным тоном, хотя прежде чем начать, священник должен был дождаться сеньора де Бурлемон и его супруги, занимавших отведённую специально для них «сеньориальную» скамью. Проповедь и чтение молитв совершалось на французском языке, понятном для прихожан, которым следовало опускаться на колени всякий раз, когда произносилось имя Христа, повторять слова молитвы, а также время от времени осенять себя крестным знамением. Затем, повернувшись спиной к молящимся, священник служил мессу уже на латыни. Здесь же, в церкви находилось изваяние [[ru.wp:Маргарита Антиохийская|Святой Маргариты]], которая, по уверениям Жанны, позднее будет являться к ней, а также статуя Сен-Реми ([[ru.wp:Ремигий|Святого Ремигия]]), впервые помазавшего на царство [[ru.wp:Хлодвиг I|Хлодвига]], короля [[ru.wp:франки|франков]], причём полагающееся для этого [[ru.wp:миро|миро]], если верить легенде, принёс ему ангел с неба.{{sfn|Fabre|1947|p=20-23}}
  
По свидетельству приходского священника Грё, Жанна была очень религиозной (друзья порой даже поддразнивали её за это). Её постоянно видели во время совершенния воскресных и праздничных месс, также когда колокола били к заутрени, она тут же прерывала пахоту или работу в саду, чтобы опуститься на колени, и прочесть положенные молитвы.
+
По свидетельству приходского священника Грё, Жанна была очень религиозна (как я уже говорила, деревенские друзья порой даже посмеивались и трунили над ней за странную истовость). Её постоянно видели во время совершения воскресных и праздничных [[ru.wp:месса|месс]], а также, когда колокола били к [[ru.wp:заутреня|заутрени]], она немедленно прерывала пахоту или работы в саду, чтобы опуститься на колени и прочесть положенные молитвы.
  
В сопровождении других девушек, а также деревенского парня, дававшегося им для охраны, ей случалось навещать и близлежащую церковь Святой Девы в Бермоне, украшая цветами находящуюся там статую. Также она любила посещать сиротский дом при августинском аббатстве нищенствующих монахов в Бриксе, в скором времени здесь её уже хорошо знали. Дружба и доверие, по-видимому, были очень прочными, так как на руанском процессе Жанна упомянула, что ей несколько раз доводилось исповедываться именно здесь, а не в своей приходской церкви. Даже свой девиз «Иисус, Мария», которым уже позднее Жанна-военачальник имела обыкновение начинать свои письма, по преположению Мишеля Фабра был ею заимтсвован у августинцев{{sfn|Fabre|1947|p=20-23}}.
+
В сопровождении других девушек, а также деревенского парня, приставленного к ним для охраны в пути, Жанне случалось бывать и в близлежащей церкви Святой Девы в Бермоне, украшая цветами находившуюся там статую. Также она любила посещать сиротский дом при [[ru.wp:августинский орден|августинском аббатстве]] нищенствующих монахов в Бриксе, в скором времени её здесь хорошо знали. Взаимная дружба и доверие, по-видимому, были очень прочными, так как на руанском процессе Жанна упомянула, что несколько раз ей доводилось исповедоваться именно здесь, а не в своей приходской церкви. Даже свой девиз ''«Иисус, Мария»'', которым уже позднее Жанна-военачальник имела обыкновение начинать свои письма, по предположению Мишеля Фабра был заимствован ею у братьев-августинцев.{{sfn|Fabre|1947|p=20-23}}
  
 
=== Ключ и Дерево Фей ===
 
=== Ключ и Дерево Фей ===
В Домреми было три ключа — Смородинный — в270 м от дома Жанны, у дороги, ведущей на виноградники, Лягушачий — буквально в 50 шагах от первого, позади небольшого холма, и наконец, третий, сыгравший в жизни Жанны достаточно зловещую роль.
+
В ближайших окрестностях Домреми из-под земли било три родника. Первый ключ, который окрестили ''Смородинным'' — находился в 270 метрах от дома Жанны, у дороги, ведущей к виноградникам. Второй, по имени ''Лягушачий'' — скрывался буквально в 50 шагах от первого, позади небольшого холма. И наконец третий, которому было суждено сыграть в жизни Жанны зловещую, почти роковую роль... Его называли ''Ключом Горячечных Больных'', он располагался в Дубовом Лесу, под огромным раскидистым деревом, ясно видным прямо от дома д‘Арк. И в самом деле, сюда регулярно наведывались больные лихорадкой, согласно местному поверью, вода из этого ключа дать облегчение или даже исцеление. Дерево, росшее над ключом — это был «дивной красоты дуб» (или бук, как свидетельствовали жители Домреми, присутствовавшие на процессе Реабилитации), и он также имел собственное имя и легенду. Местные жители называли его ''Деревом Дам'' или ''[[ru.wp:Ключ и дерево фей|Деревом Фей]]''.
Его называли Ключом Горячечных Больных, он располагался в Дубовом Лесу, под огромным раскидистым деревом, хорошо видным от дома д‘Арк. Сюда приходили больные лихорадкой, так как по местному поверью вода из ключа могла дать им исцеление. Дерево, росшее над ключом «дивной красоты дуб» (или бук, по свидетельству жителей Домреми, присутствовавших на процессе Реабилитации), называемое также Деревом Дам или Деревом Фей также имело собственную легенду.
+
  
Следует заметить, что истории «цикла Мелузины», по имени самой известной из них — о браке феи со смертным — были достаточно распространены в те времена и немало дворянских родов вели свое происходжение от феи, вступившей в брак с их прародителем. Легенды эти всегда имеют один и тот же вид, некий дворянин влюбляется в прекрасную женщину, встреченную им в лесу. Она соглашается на брак но с неким условием, например: в случае Гуго Лузиньяна и Мелузины — позволяться каждую субботу ей запираться на ключ в своих покоях. Какое-то время супруг соблюдает это условие, семья живёт счастливо и обзаводится детьми, затем любопытство берет верх, и условие нарушается. Так Лузиньян заглянув в замочную скважину видит, что его супруга моется в корыте, но вместо ног у неё змеиный хвост. Застигнутая фея тут же исчезает, оставив мужу детей и накопленное богатство.
+
Следует заметить, что [[ru.wp:Буколики|буколические]] предания о браке (или говоря шире, о связи) фей со смертными из «цикла Мелузины» (по имени самой известной из них) были в те времена достаточно широко распространены, и немало дворянских родов вели своё происхождение от какой-то из фей, вступившей в брак с их дальним предком. Легенды эти всегда имели одну и ту же сюжетную канву: некий дворянин, благородный духом, влюблялся в прекрасную женщину, случайно встреченную им в лесу. Не без колебаний, она соглашалась на брак с ним, однако с одним непременным условием, которое имело вариации. Например, в случае [[ru.wp:Гуго I де Лузиньян|Гуго Лузиньяна]] и прекрасной [[ru.wp:Мелюзина|Мелузины]], каждую субботу будущий муж должен был позволять ей запираться на ключ в своих покоях. Какое-то время супруг соблюдал принесённую клятву, а потому семья жила счастливо и даже обзаводилась детьми, но затем природное любопытство брало верх, и условие, тем или иным способом, оказалось нарушенным. Так, любознательный Лузиньян, заглянув в замочную скважину, с ужасом видит, что его супруга моется в корыте, но вместо ног у неё змеиный хвост. Застигнутая врасплох фея тут же исчезла, впрочем, оставив мужу детей и накопленное богатство.
  
Сеньоры де Бурлемон, на чьей земле находилось Дерево Фей также якобы вели свой род от феи-прародительницы, чье имя не сохранилось. Эта легенда имеет множество вариантов, по одной из её разновидностей, сеньор де Бурлемон, уже будучи женатым, встретил под деревом прекрасную женщину, в которую влюбился без памяти, она же ответила ему полной взаимностью. С тех пор по понедельникам, под предлогом охоты, он тайно приходил под дерево, чтобы встретиться с ней. Это продолжалось несколько лет, пока наконец, законная супруга, заподозрив неладное, сумела выяснить правду. Тихо подкравшись к дереву, она обнаружила изменника, спящего в объятьях феи. Будить любовников дама не стала, но положила к их ногам свою головную повязку, которую имели право носить лишь венчанные жены и ушла прочь. Проснувшись, фея разрыдалась и навсегда исчезла, оставив любовнику и троим прижитым с ним дочерям, дары неистощимого богатства — ложку, могущую умножать еду, серп, умножающий посевы и наконец — кольцо. «Все вещи эти были грубыми, каковых у нас не делают», отметил в XVII веке потомок Бурлемонов, записавший эту легенду.
+
Так же и Сеньоры де Бурлемон, на чьей земле находилось Дерево Фей, выводили свой род якобы от феи-прародительницы, чьё имя не сохранилось. Их фамильная легенда имела множество вариантов, по одной из её разновидностей, старинный предок, тоже сеньор де Бурлемон, уже будучи женатым, встретил под деревом прекрасную женщину, в которую влюбился без памяти, и она, соответственно, ответила ему полнейшей взаимностью. С тех пор каждый понедельник (под предлогом охоты, разумеется), он втайне приходил к тому же дереву, чтобы повстречаться с возлюбленной. Так продолжалось несколько лет, пока, наконец, законная супруга, заподозрив в поведении мужа неладное, сумела дознаться до правды. Неслышно подкравшись к дереву, она обнаружила изменника, спящего в объятьях феи. Будить любовников благородная дама не стала, однако положила к их ногам свою головную повязку, которую имели право носить только законные, венчанные жены, — и ушла прочь. Проснувшись, фея горько разрыдалась и навсегда исчезла в гуще леса, оставив любовнику и троим прижитым с ним дочерям дары неистощимого богатства: волшебную ложку, способную бесконечно умножать еду; чудесный серп, умножающий посевы и наконец — кольцо. «Все вещи эти были грубыми, каковых у нас не делают», — заметил уже в XVII веке дальний потомок Бурлемонов, записавший семейную легенду.
  
По всей вероятности, легенды, связанные с деревом фей были пережитком языческой древности, и представляли из себя обряды, призванные умножить и сохранить урожай. Свидетели на процессе Реабилитации, по вполне понятным причинам, с большой неохотой говорили о дереве фей (при том что двое из них и вовсе отказались это делать, сославшись на плохую память), тем не менее употребляли слово logis. Logis на средневековом французском языке это «сторожка», «домик лесника» или также — плетеный из листьев домик, который подвешивался на дерево в ритуальных целях. По всей видимости, именно в таких домиках в кроне дерева жили местные феи. Колетта Бон, исследуя этот вопрос, обращает внимание, что фея Бурлемонов появлялась по понедельникам — то есть в дни, связанные с поминовением душ умерших. Таким образом, она была, возможно, хтоническим духом, и поклонение у дерева фей было связано именно с попытками повлиять на плодоносные силы земли. Так или иначе, местные жители, в особенности дети и молодежь, имели обыкновение плести венки под деревом, порой унося их затем в святилище Девы Марии что в Бермоне, порой — оставляя висеть на ветках, откуда эти венки чудесным образом «исчезали» (то есть феи забирали приношения).
+
Не вызывает никаких сомнений, что легенды, связанные с деревом фей, были дальним отголоском культа друидов и прочей языческой древности, заключая в себе глубокие обряды, призванные умножать и сохранять урожай. По вполне объяснимым причинам, свидетели на процессе Реабилитации с большой неохотой говорили о дереве фей (при том, что двое из них и вовсе отказались это делать, сославшись на слабую память). И тем не менее, во всех рассказах, как бы они ни были скупы, встречалось одно и то же слово: logis. На средневековом французском языке Logis — означал маленькую «сторожку», «домик лесника», а также — лёгкий, плетёный из листьев домик, который подвешивали или прикрепляли между ветвей дерева в ритуальных целях. По укрепившемуся преданию, именно в таких домиках посреди кроны дерева и жили местные феи. Колетта Бон, исследуя этот вопрос, обращает внимание, что фея Бурлемонов появлялась исключительно по понедельникам — то есть, в день, связанный с поминовением душ умерших. Таким образом, она была, возможно, скрытым воплощением хтонического духа, а традиция поклонения крестьян дереву фей первоначально было связана прежде всего — с попытками заклинания плодоносных сил земли ''(in-ferno)''. Так или иначе, местные жители, в особенности дети и молодежь, имели обыкновение плести венки прямо там, под ветвями дерева фей. Иной раз они уносили цветы с собой — чтобы украсить святилище [[ru.wp:Богородица|Девы Марии]] (что в Бермоне), но чаще — оставляли висеть на ветвях бука, откуда эти венки чудесным образом «исчезали» (таким образом, можно было понять, что феи приняли прекрасные подношения).
  
 
== Переломный год — 1425 ==
 
== Переломный год — 1425 ==
Строка 99: Строка 127:
 
=== Предшествующие события. ===
 
=== Предшествующие события. ===
 
=== В деревне ===
 
=== В деревне ===
В 1425 году Жанне исполнилось 13 лет, подходил к концу второй средневековый возраст. В 14 заканчивалась юность, вчерашний puer или puella полагался взрослым мужчиной или женщиной. Старший брат Жакмен и вероятно, сестра Катерина, уже вступили в брак, пора было подумывать и о женихе для младшей дочери. Как было принято в это время, жениха должен был выбрать отец и дядья будущей невесты, по средневековых же понятиям согласие девочки никто не спрашивал, полагалось, что молодые полюбят друг друга, уже какое-то время прожив вместе. На первый план выходили материальные соображения — будущий жених должен был крепко стоять на ногах, принадлежать к зажиточной семье и желательно, входить в тот же круг что и семья его будущей жены. Пока ещё речь шла о предварительном договоре, но что он был, сомнений нет.
+
В 1425 году Жанне исполнилось 13 лет, так постепенно подходил к концу её ''второй'' возраст (по французской средневековой традиции). В 14 лет заканчивалось отрочество, вчерашний ''puer'' или ''puella'' должен был перейти в статус взрослого мужчины или женщины. И старший брат Жакмен, и, вероятно, сестра Катерина, — ужé вступили в брак, самая пора была задуматься о женихе — и для младшей дочери. Как было принято в те времена, жениха должен был выбирать отец (а также дядья) будущей невесты, по средневековых же понятиям согласия девочки никто не испрашивал. Само собой полагалось, что молодые естественным образом полюбят друг друга, уже какое-то время прожив вместе. В матримониальных замыслах на первый план выходили материальные соображения — будущий жених должен был крепко стоять на ногах (причём, не только в плане физического здоровья), принадлежать к зажиточной семье и желательно, входить в тот же круг, что и семья его будущей жены.<br />
 +
В случае Жанны речь пока ещё шла не о свадьбе, но только — о предварительном уговоре, однако в том, что он имел место, сомнений нет.
  
Имени неудачливого жениха история не сохранила, и все же, Колетта Бон, посвятившая специальное исследование короткой жизни Жанны д’Арк преположительно называет его: Мишель Лебрен. Он был также родом из Домреми, сын зажиточного крестьяна, знал Жанну с самого детства и не раз служил охраной стайке девушек, направлявшихся в «паломничество» к Святой Деве Бермонской. По всей видимости, он также знал о её планах. Вероятно он любил будущую невесту, так как получив от неё решительный отказ, попытался добиться своих прав через суд, и в этом потерпел полное поражение.
+
Имени незадачливого жениха история не сохранила, и всё же, Колетта Бон, посвятившая короткой жизни Жанны д’Арк специальное исследование, называет его, с оговоркой «предположительно»: ''Мишель Лебрен''. Также родом из Домреми, он был сыном — тоже — зажиточного крестьянина, знал Жанну с раннего детства и не раз служил в качестве охраны для компании девушек, направлявшихся в ближнее «паломничество» к Святой Деве Бермонской. По всей видимости, он также знал и о некоторых её планах. Можно даже предположить, что он по-своему любил будущую невесту, поскольку не смирился, получив от неё решительный отказ, но попытался добиться своих прав на неё через суд. В последнем деле он потерпел полное поражение, а для Жанны это стала её первая победа, хотя ещё и не военная...
  
А между тем война все ближе подступала к Домреми. Для арманьяков, как и для бургиньонов, река и старая римская дорога представялись исключительно важной со стратегической точки зрения, гонцы той и другой стороны безостановочно скакали через Домреми, неся неутешительные вести. В долине Мёза цирило смятение — нужно было выбирать, к какому из лагерей примкнуть. Домреми и Грё, твердо державшие сторону арманьяков, оказались в изоляции — Максе и прочие местечки примкнули к бурундцам, порой между молодежью и мальчишками вспыхивали кровавые драки, разбойники, беглые и дезертиры из обеих армий все чаще стали появляться по соседству, пока наконец в 1419 году возле Максе не началось настоящее побоище, во время которого местный рыцарь-разбойник Робер де Саабрюк, в это время объявивший себя сторонником арманьяков дал бой двум братьям де Дье. В этом бою попал в плен муж крестной Жанны — госпожи Тьерселен{{sfn|Fabre|1947|p=41}}. Неизвестно, чем кончился этот бой, но позднее оба братья Дье попытались взять Вокулер и потерпели позорное поражение. В 1420 году уже арманьякские войска под командованием будущего соратника Жанны Ла Гира, подступили с осадой к Сермезу, одной из жертв бомбардировки города стал Колло Тюрлан, муж Манжетты — подруги и двоюродной сестры Жанны{{sfn|Fabre|1947|p=47}}.
+
А между тем война всё ближе подкатывалась к Домреми. Для [[ru.wp:арманьяки|арманьяков]], равно как и для [[ru.wp:бургиньоны|бургиньонов]], пограничная река и старая римская дорога представляли собой цель исключительно важную со стратегической точки зрения. Гонцы той и другой стороны регулярно скакали через Домреми, неся неутешительные вести. В долине Мёза царило некоторое смятение — в конце концов, нужно было выбирать: к какому из лагерей примкнуть. Домреми и Грё, твёрдо державшие сторону арманьяков, оказались в изоляции — Максе и прочие местечки примкнули к бурундцам, порой между молодежью и мальчишками вспыхивали кровавые драки. Но это были ещё цветочки. Постепенно начала проявляться и более грозные признаки войны: разбойники, беглые и дезертиры из обеих армий всё чаще стали появляться по соседству, пока, наконец, в 1419 году возле Максе не случилось настоящее побоище, во время которого местный рыцарь-разбойник Робер де Саабрюк, в это время объявивший себя сторонником арманьяков, дал бой отряду двух братьев де Дье. В этом бою попал в плен муж крестной Жанны — госпожи Тьерселен.{{sfn|Fabre|1947|p=41}} Нам не известно, чьей победой закончился тот бой, однако позднее оба братья Дье попытались взять Вокулёр и потерпели позорное поражение. В 1420 году уже арманьякские войска под командованием [[ru.wp:Виньоль, Этьен де|Ла Гира]], будущего соратника Жанны, подступили с осадой к Сермезу. Одной из жертв бомбардировки города стал Колло Тюрлан, муж Манжетты — подруги и двоюродной сестры Жанны.{{sfn|Fabre|1947|p=47}}
  
В том же 1419 году, стремясь хоть как-то обеспечить для сельчан защиту от рыщущих вокруг банд, Жак д’Арк от имени деревни обратился к племяннице де Бурлемона — Жанне де Жуанвилль. Ей досталась в наследство небольшая крепость — замок де л’Иль (то есть «островной замок») получивший свое имя за то, что располагался на островке посреди реки. По этому договору сельчане Домреми брали замок внаем на 9 лет, обязуясь платить в год по 14 турских ливров и 2 имо (imaux)или шесть бушелей пшеницы{{sfn|Fabre|1947|p=47}}.
+
В том же 1419 году, желая хоть как-то обеспечить для сельчан защиту от рыскающих вокруг банд, Жак д’Арк от имени жителей деревни Домреми обратился к племяннице де Бурлемона — Жанне де Жуанвилль. Ей в наследство досталась небольшая крепость — замок де л’Иль (иными словами, «островной замок») получивший своё имя за то, что располагался на небольшом островке посреди реки. По этому договору сельская община Домреми брала замок внаём на девять лет, обязуясь за это платить в год по 14 [[ru.wp:Турский ливр|турских ливров]] и 2 имо (imaux) или шесть [[ru.wp:Бушель|бушелей]] пшеницы.{{sfn|Fabre|1947|p=47}}
  
По всей видимости, этого оказалось недостаточно, и в 1423 году все тот же Робер де Саарбрюк, называвший себя дамуазо де Коммерси буквально вынудил деревню Домреми купить свое «покровительство», значавшие одновременно, что разбойник откажется от попыток грабежа и не позволит сделать это никому другому. Покровительство стоило дорого — Саарбрюк потребовал по два гро с полной семьи и по одному — с вдовьих домов — всего 120 золотых экю, которые требовалось выплатить полностью до праздника Св. Мартина Зимнего. Договор сохранился, от имени сельчан его подписал староста деревни Жак д’Арк{{sfn|Fabre|1947|p=44}}. Но как и следовало ожидать, покровительство бандита мало чего стоило. Годом спустя некий Анри д’Орли напал на соседнюю деревню Грё и угнал прочь скотину, кроме того увозя с собой несколько повозок награбленного добра. Мародер пытался укрыться в соседнем замке Долеван, но Жак д’Арк успел предупредить Жанну де Жуанвилль. Немедленно вслед за бандитом были отправлены войска, стада и добыча (полностью или частично) возвращены владельцам{{sfn|Fabre|1947|p=47}}.
+
По всей видимости, этого оказалось недостаточно, и в 1423 году всё тот же Робер де Саарбрюк, типичный местный «авторитет», называвший себя Дамуазо де Коммерси буквально принудил деревню Домреми купить также и своё «высокое покровительство», одновременно означавшее, что разбойник откажется от попыток грабежа сам и не позволит сделать это никому другому. Покровительство стоило дорого — Саарбрюк потребовал выплатить ему типичную дань: по два гро с полной семьи и по одному — со вдовьих домов: всего 120 золотых экю, которые, сверх того, нужно было выплатить сполна и вперёд: до праздника Св.Мартина Зимнего. Договор с рыцарем-разбойником сохранился, от имени сельчан его подписал староста деревни Жак д’Арк.{{sfn|Fabre|1947|p=44}} Однако, как и следовало ожидать, «покровительство» бандита мало чего стоило. Годом позже некий Анри д’Орли совершил набег на соседнюю деревню Грё, угнал почти весь скот, кроме того увозя с собой несколько повозок награбленного добра. Очередной мародёр попытался укрыться в соседнем замке Долеван, однако Жак д’Арк успел предупредить Жанну де Жуанвилль. Немедленно вслед за бандитом был отправлен военный отряд, вскоре стада и добыча были возвращены владельцам (полностью или частично, об этом документы умалчивают).{{sfn|Fabre|1947|p=47}}
  
 
=== В королевстве ===
 
=== В королевстве ===
  
=== Cвятые ===
+
=== Святые ===
Во время инквиционного суда, спрошенная о том, как именовали себя «небесные силы» приходившие к ней, Жанна дала недвусмысленный ответ: «''То были святая Катерина и Святая Маргарита, и мне дозволено об этом сказать''». Позднее выяснится ещё одно имя — архангел Михаил, являвшийся, впрочем, много реже, лишь когда Жанне предстояло принять особенно серьезное решение.
+
{| width="166px" align="right"
 +
|
 +
{| width="155px" border=0 style="text-align:center; background:#EAB97D"
 +
  |-
 +
  | [[Файл: Saint-Marguerite Logonna.JPG|155px]]
 +
  |-
 +
  | <small>''Святая Маргарита (или Марина) Антиохийская'' </small>
 +
|}
 +
|}
 +
Во время инквизиционного суда, спрошенная о том, как именовали себя «небесные силы», являвшиеся к ней, Жанна дала ответ весьма недвусмысленный и точный: ''«То были святая Катерина и Святая Маргарита, и мне дозволено об этом сказать»''. Немного времени спустя выяснится и ещё одно высокое имя — архангел Михаил, являвшийся, впрочем, значительно реже, и только в тех случаях, когда Жанне предстояло принять особенно серьёзное решение. Ради точности понимания следовало бы точно представлять себе всю эту «святую троицу», упомянутую в материалах процесса.
  
'''Святая Маргарита (или Марина) Антиохийская''', раннехристианская мученица, претерпевшая гонения в IV веке н. э. Легенда рассказывает, что будучи юной девушкой, она приняла христианство, и дав обет хранить вечную девственность, отвергла настойчивые ухаживания римского наместника Олибрия. Брошенная в тюрьму за свою приверженность к гонимой религии, она подверглась там нападению дьявола в образе дракона. Чудовище проглотило её, однако, она чудесным образом смогла спастись, изнутри осенив дракона крестным знамением, которое тут же распороло огромное брюхо. Но даже подобное чудо не произвело впечатления на язычников, и святая сложила голову на плахе. Легенда утверждает, что святая Маргарита сохраняла самообладание до последнего шага из жизни, и решительно сказала оробевшему палачу: «Брат мой, бери меч и руби». Статуя этой святой и доныне сохраняется в маленькой церкви Домреми, где святая изображена попирающей дракона. Имя Маргарита (Манжетта) носила одна из ближайших подруг Жанны{{sfn|Fabre|1947|p=26-27}}.
+
'''Святая Маргари́та (или Марина) Антиохи́йская''' раннехристианская мученица, претерпевшая гонения в IV веке н.э. Легенда рассказывает, что она, будучи ещё юной девушкой, приняла христианство и, дав обет хранить вечную девственность, осмелилась отвергнуть настойчивые ухаживания Олибрия, римского наместника в Антиохии. Брошенная в темницу за свою приверженность презренной монотеистической религии, она подверглась там нападению дьявола в образе дракона. Чудовище проглотило её, однако она смогла спастись от гибели чудесным образом, осенив изнутри дракона крестным знамением, которое в мгновение ока — распороло громадное брюхо демона. Но увы, даже такое невероятное чудо не произвело ни малейшего впечатления на властителей-язычников, и в скором времени святую казнили, попросту отрубив ей голову.<br />
 +
Легенда утверждает, что святая Маргарита до последнего шага из жизни сохраняла удивительное самообладание, и спокойно сказала оробевшему палачу: «Брат мой, бери меч и руби». Статуя этой святой и доныне сохраняется в маленькой церкви Домреми, где святая изображена попирающей дракона. Имя Маргарита (Манжетта) носила одна из ближайших подруг Жанны.{{sfn|Fabre|1947|p=26-27}}
  
Уже в Средние века история с драконом вызывала сомнения и недоуменные вопросы; в 1969 году Ватикан постановил убрать имя Святой Маргариты из календаря, как личности, чудесные рассказы о которой не нашли своего подтверждения. Но так или иначе, культ ныне отвергнутой святой, был очень распространен во времена Жанны<ref>http://www.chemins-bretagne.com/art/index.php?art=ypc_ste_marguerite</ref>.
+
Уже в Средние века история со странным тюремным драконом-дьяволом, слишком экзотическая для христианства, не раз становилась поводом для сомнений, недоумений и вопросов. В конце концов, Ватикан (а случилось это уже в новейшие времена, к 1969 году) постановил всё-таки удалить имя Святой Маргариты из церковного календаря со следующей компетентной формулировкой: «чудесные рассказы об этой исторической личности не нашли веских подтверждений». Впрочем, ко временам Жанны всё это не имело прямого отношения. — Культ ныне отвергнутой святой Маргариты Антиохийской был тогда чрезвычайно распространён, а саму праведницу высоко ценили и почитали.<ref>http://www.chemins-bretagne.com/art/index.php?art=ypc_ste_marguerite</ref>
  
'''Святая Екатерина Александрийская''', также была христианской мученицей также казненной за непреклонную твердость в отстаивании своей веры. По легенде, она родилась около 287 года, в Александрии в знатной семье, и будучи июной девушкой, приняла крещение и вступила в мистический брак с Христом. Прекрасно образованная, обладающая гибким умом и незаурядной смелостью, она решила воспользоваться визитом римского императора Максимина в Александрию чтобы склонить его к принятию новой веры. В результате язычник разгневался и приказал ей выдержать диспут с 50 учеными жрецами. Екатерина с честью вышла из этого испытания, чем ещё более разгневала императора, который против воле почувствовал что влюбился в юную христианку. Максимин поставил её перед выбором — брак с ним или позорная казнь. С презрением отвергнув брак с язычником, Екатерина выбрала смерть. Пытаясь сломиь её упорство, Максимин приказал терзать её, приявязав к шипастому колесу, но чудесным образом, шипы не причинили ей вреда. Ещё более разгневавшись, свирпеый император приказал казнить её мечом. Душа святой в образе голубки поднялась к небесам, из рассеченных вен вместо крови хлынуло молоко{{sfn|Fabre|1947|p=27-28}}.
+
{| width="166px" align="right"
 +
|
 +
{| width="155px" border=0 style="text-align:center; background:#EAB97D"
 +
  |-
 +
  | [[Файл:Enthauptung der hl Katharina Bode-Museum.jpg|155px]]
 +
  |-
 +
  | <small>''Святая Екатерина Александрийская'' </small>
 +
|}
 +
|}
 +
'''Святая Екатери́на Александри́йская''', согласно нерушимой традиции первых веков христианства, также была страстотерпицей, казнённой за нерушимую твёрдость в последовании своей вере.<br />
 +
Согласно легенде, она родилась в Александрии около 287 года в знатной семье, и будучи ещё юной девушкой, приняла крещение, вступив в мистический брак с Иисусом Христом. Прекрасно образованная, обладающая гибким умом и незаурядной смелостью, она решила воспользоваться визитом римского императора Максимина в Александрию, чтобы склонить его к восприятию новой веры. В результате языческий правитель разгневался и приказал ей выдержать диспут с пятьюдесятью учёными жрецами. Однако Екатерина, прекрасно владеющая даром убеждения, с честью вышла из трудного испытания, чем ещё более разгневала императора, который против собственной воли почувствовал влечение к юной христианской девушке. Не долго думая, Максимин поставил её перед выбором — вступить с ним в брак или подвергнуться позорной казни. С презрением отвергнув брак с язычником, Екатерина без колебаний выбрала смерть. Пытаясь сломить её упорство, Максимин приказал пытать её, привязав к шиповатому колесу, однако шипы каким-то чудесным образом проскальзывали, не причиняя ей вреда. Ещё более распалившись, разгневанный император приказал казнить её мечом. Душа святой в образе белой голубки поднялась к небесам, а из рассечённых чресл вместо крови хлынуло молоко.{{sfn|Fabre|1947|p=27-28}}
  
Церковь святой Катерины располагалась в соседней деревеньке Максе, к ней, покровительнице прях зачастую обращались юные девушки. Святая была необычайно популярна во Франции. её имя носили около половины женщин и девушек, Катериной также звали старшую сестру Жанны{{sfn|Fabre|1947|p=28}}.
+
Церковь святой Катерины находилась поблизости, в соседней деревеньке Максé, эта святая считалась покровительницей прях, и к ней нередко обращались юные девушки с молитвой или за защитой. Святая Екатерина была необычайно популярна во Франции, её имя носили около половины женщин и девушек. В частности, Катериной назвали старшую сестру Жанны.{{sfn|Fabre|1947|p=28}}
  
И наконец '''Святой Архангел Михаил'''. Святой архистратиг и военачальник ангельских сил, хранитель рая и вечный противник дьявола, которому согласно священному преданию поручено будет взвешивать грехи и добротели во время Страшного суда, считался святым защитником королевства французского. После того, как пало аббатство Сен-Дени и святой оказался «пленником» англичан, взоры простых французов все чаще обращались к святому Михаилу — защитнику и покровителю добрых против злых. Сельчане передавали друг другу рассказ о чудесном спасении дофина, который будучи в Ла-Рошели провалился сквозь пронивший пол и остался в живых среди раненых и умирающих лишь потому что вовремя призвал на помощь Михаила-Архангела, в честь которого приказал отслужить затем пышную мессу{{sfn|Fabre|1947|p=30-31}}.
+
И наконец, авторитетный список венчает '''Святой Арха́нгел Михаи́л'''. Небесный архистратиг и военачальник ангельских сил, хранитель рая и вечный соперник дьявола, которому (если верить священному преданию) поручено будет взвешивать грехи и добродетели во время Страшного суда, считался высочайшим защитником королевства французского. После того, как пало [[ru.wp:Сен-Дени (аббатство)|аббатство Сен-Дени]] и архангел, таким образом, оказался как будто «пленником» англичан, взоры простых французов всё чаще обращались к святому Михаилу — защитнику и покровителю всемирного добра во всех его ревностях против зла. Сельчане из уст в уста передавали друг другу предание (почти анекдот) о чудесном спасении дофина, который, находясь в [[ru.wp:Ла-Рошель|Ла-Рошели]], ''чудом'' провалился сквозь прогнивший пол и потому остался в живых, схоронившись в куче тел среди раненых и умирающих. Это чудо снизошло на него только потому, что он вовремя успел вознести молитву и призвать на помощь Михаила-Архангела, в благодарность которому приказал затем отслужить пышную мессу.{{sfn|Fabre|1947|p=30-31}}
 +
{| width="166px" align="right"
 +
|
 +
{| width="155px" border=0 style="text-align:center; background:#EAB97D"
 +
  |-
 +
  | [[Файл:Inquisitor Palace Birgu 2012 n13.jpg|155px]]
 +
  |-
 +
  | <small>''Святой Архангел Михаил'' </small>
 +
|}
 +
|}
 +
Однако следует уточнить особо, что в большинстве случаев военачальникам обеих сторон не приходило в голову объяснять свои действия вмешательством божественных сил или результатом воздействия господней воли. И в самом деле — сплошь и рядом ''добрые'' католики воевали против таких же ''добрых'' католиков, и речь в этой войне шла отнюдь не о защите духовных устоев, но о вполне зримой и вещественной ценности: короне Франции. Однако победы англичан всякий раз порождали в среде простых людей смятение и острое желание всё-таки выяснить — кому же из двух противоборствующих сторон благоволит Господь. И в самом деле, было отчего призадуматься: «годоны» объявили своим небесным покровителем [[ru.wp:Святой Георгий|Святого Георгия]], и вряд ли было можно предполагать, что тот действует против французов и Франции — вопреки божественной воле.{{sfn|Fabre|1947|p=35}}
  
Следует заметить, что военачальникам обеих сторон не приходило в голову объяснять свои действия исполнением божественной воли, в самом деле — добрые католики воевали против таких же добрых католиков, и речь в этой войне шла отнюдь не о духовных ценностей, но о вполне зримой и материальной короне Франции. Однако, среди простых людей победы англичан порождали смятение и отчаянное желание выяснить — кому из противобороствующих сторон покровительствует Господь. В самом деле, «годоны» объявляли своим защитником Святого Георгия, и вряд ли было можно предполагать, что тот действует против божественной воли{{sfn|Fabre|1947|p=35}}.
+
Хорошо понимая настроения простого народа, [[ru.wp:Джон Ланкастерский, герцог Бедфорд|Бедфорд]], опытный и хитрый английский военачальник, в 1425 году задумал жестокую операцию, которая в случае удачи должна была окончательно сломить боевой дух французов и подавить в них волю к сопротивлению. Речь шла о взятии островного аббатства [[ru.wp:Мон-Сен-Мишель|Мон-Сен-Мишель]] («Гора Святого Михаила»), которое с начала войны оставалось неприступной цитаделью. На сей раз англичане подготовились к захвату очень основательно, пытаясь заранее предусмотреть всё. Снарядился большой флот, в задачу которого входила морская блокада монастыря, Бедфорд сделал ставку на то, что орудийные обстрелы и голод рано или поздно принудят защитников объявить капитуляцию.{{sfn|Fabre|1947|p=32-34}}
  
Бедфорд, опытный и умный военачальник, понимая настроения простого люда в 1425 году задумал жестокую операцию, которая при удаче должна была раз и навсегда сломить боевой дух французов. Речь шла об островном аббатве Мон-Сен-Мишель — Гора Святого Михаила, которое с начала войны оставалось неприступным. На сей раз для его захвата англичане подготовились очень основательно. Снаряжался большой флот, в задачу которого входила морская блокада монастыря, Бедфорд ставил на то что рано или поздно орудийные обстрелы и голод принудят защитников к капитуляции{{sfn|Fabre|1947|p=32-34}}.
+
И в самом деле, вся Франция напряжённо следила за всеми перипетиями морской осады. Эта битва стала одной из самых значительных не только вследствие особой ожесточённости, но и по своим стратегическим последствиям. В итоге англичане были разбиты наголову — это была одна из ''немногих'' побед французского оружия ''до'' выступления Жанны д’Арк. Остатки вражеского флота с позором бежали, а земной оплот, твердыня Святого Михаила так и остался непокорённой. — Психологическое значение битвы у «Горы Святого Михаила» трудно было переоценить. По существу, как и замышлял хитроумный Бедфорд, она сделалась переломной в течение всей войны. Однако, увы, совсем не в ту сторону, в которую желали бы англичане.
  
За ходом осады действительно следила вся Франция, эта битва стала одной из самых серьезных по своей ожесточенности и своим последствиям. Англичане были разбиты наголову — одна из немногих побед французского оружия до появления Жанны д’Арк, остатки их флота с позором бежали, и твердыня Святого Михаила так и осталась непокоренной. Несколько дней спустя после того как новость достигла Домреми, после наступившего затем всеобщего ликования, Жанна впервый услышала голос «исходивший от ангела». Люсьен Фабр с достаточной смелостью предполагает, что это мог быть сам Святой Михаил, но с точностью ответить на подобный вопрос невозможно. Так или иначе, первый шаг был сделан{{sfn|Fabre|1947|p=36-37}}.
+
Когда великая новость о посрамлении англичан достигла пределов Домреми, первым делом, конечно, наступила всеобщая радость и ликование. А несколько дней спустя Жанна впервые услышала обращённый к ней небесный голос, «исходивший от ангела». Люсьен Фабр достаточно смело предполагает, что это вполне мог быть и ''сам'' Святой Михаил. Вслед за ним и мы можем повторить то же самое. И в самом деле, трудно предположить, почему это ''не мог'' быть сам вестник господень..., однако найти тому неопровержимые доказательства достаточно сложно. Особенно, спустя столько лет и веков. Но, так или иначе, первый важный шаг навстречу будущему — был сделан.{{sfn|Fabre|1947|p=36-37}}
  
 
== 1428 ==
 
== 1428 ==
Следует заметить, что Жанна отличалась значительной практичностью и трезвомыслием. Прошло около четырёх лет, прежде чем она окончательно решилась последовать требованию «голосов» и отправиться к капитану Вокулера.
+
И всё же, наперекор общему мнению, следует заметить, что Жанна отличалась значительной осмотрительностью и даже трезвомыслием. Потому что прошло около четырёх лет, долгих четырёх лет, прежде чем она окончательно решилась перейти от идеала к практике, последовать настойчивым требованиям «голосов» и лично отправиться к капитану (коменданту) [[ru.wp:Вокулёр (город)|Вокулёра]].
  
=== Вокулер ===
+
=== Вокулёр ===
Дюран Лаксар был старше Жанны на 16 лет и приходился ей двоюродным братом, так как был женат на её кузине, племяннице Изабеллы Роме, однако, по средневековому правилу деления семьи по старшинству, Жанна звала его «дядей». Дюран вместе с женой жили в деревеньке Пти-Бюре, в одном лье от Вокулера, куда Жанне и требовалось попасть. Потому под предлогом помощи кузине (Арлина Лаксар была беременна), Жанна сумела отпроситься у родителей, и неким образом убедить Лаксара доставить её в Вокулер. Каким образом ей удалось убедить двоюродного брата, осталось неизвестным, сам Лаксар, дававший свидетельские показания на процессе реабилитации умолчал об этом. Люсьен Фабр полагает, что возможно, не последнюю роль сыграло т. н. «пророчество Мерлина» вера в которое упорно держалась во Франции. Это неизвестно откуда появившееся пророчество утверждало что «страна, погубленная распутной женщиной спасена будет невинной девушкой», В распутной женщине по мнению простонародья, угадывалась королева Изабелла Баварская, которую открыто обвиняли в сожительстве с собственным деревем, а после его смерти — с тем или иным из придворных{{sfn|Fabre|1947|p=45}}{{sfn|Fabre|1947|p=79}}.
+
Дюран Лаксар был старше Жанны на целых шестнадцать лет и приходился ей чем-то вроде двоюродного брата, поскольку был женат на её кузине (племяннице Изабеллы Роме). Однако, по средневековому правилу разделения семьи по категориям возрастного старшинства, Жанна звала его «дядей», и относилась к нему соответствующим образом. Дюран вместе с женой жил в деревеньке Пти-Бюре, в одном лье от Вокулёра, куда Жанне теперь потребовалось попасть, ради «первой попытки». Потому под предлогом посильной помощи кузине (Арлина Лаксар была беременна), Жанна сумела отпроситься у родителей, а затем каким-то образом убедить Лаксара доставить её в Вокулёр. Какие слова ей удалось подобрать, чтобы убедить двоюродного брата, осталось неизвестным, и сам Лаксар, дававший свидетельские показания на процессе реабилитации, об этом умолчал. Люсьен Фабр полагает, что возможно, не последнюю роль в уговорах сыграло так называемое «пророчество [[ru.wp:Мерлин|Мерлина]]», вера в которое удивительно устойчиво держалась во Франции. Это неизвестно откуда появившееся пророчество в лучших традициях средневековой мистики гласило, что ''«страна, погубленная распутной женщиной, спасена будет невинной девушкой»''. В персоне оной распутной женщины, по единому мнению простолюдинов, подспудно угадывалась королева [[ru.wp:Изабелла Баварская|Изабелла Баварская]], которую открыто обвиняли в сожительстве с собственным деверем, а после ''его'' смерти — с тем или иным из придворных.{{sfn|Fabre|1947|p=45}}{{sfn|Fabre|1947|p=79}}
  
Эта первая попытка хронологически приходится на середину мая 1428 года. Лаксар свидетельствовал, что представ перед капитаном Вокулера Жанна объявила ему что дофин получит помощь «не позднее середины Великого поста следующего за тем года», о чём просила как можно скорее дать ему знать{{sfn|Fabre|1947|p=80}}.
+
С точки зрения строгой хронологии эта первая попытка приходилась примерно на середину мая 1428 года. На процессе реабилитации Лаксар свидетельствовал, что добившись «аудиенции» у капитана Вокулёра, Жанна со всей возможной прямотой объявила ему, что [[ru.wp:Карл VII (король Франции)|дофин]] получит подмогу «не позднее середины Великого поста следующего за тем года», о чём и просила дать ему знать как можно скорее.{{sfn|Fabre|1947|p=80}}
  
Робер Бодрикур, капитан Вокулера, то есть глава городского гарнизона, занимал свою непростую должность уже 15 лет. Расчетливый, трезвомыслящий, совершенно не склонный к сантиментам, он уже успел к тому времени похоронить свою первую жену — вдову преклонных лет, на которой женился исключительно из-за денег, и обвенчаться с ещё одной богатой старушкой. Убедить подобного человека ссылками на «голоса», и предсказания было непросто{{sfn|Fabre|1947|p=81}}. Лаксар вспоминал, что тот принял заявление Жанны более чем скептически, потребовав от сопровождающего вернуть её родителям, и посоветовать им «надавать ей пощечин», и чтобы «раз и навсегда выбить дурь из головы, поскорее отдать замуж». Если же она появится ещё раз, пригрозил Бодрикур, он отдаст её на потеху своим солдатам «каковые любят свежее мясцо». Люсьен Фабр полагает, что вряд ли подобное заявление было бы когда-то исполнено — Бодрикур лично знал Жака д’Арк, с которым вел переговоры не далее чем год назад и не смог бы подобным образом опозорить его дочь{{sfn|Fabre|1947|p=85}}.
+
Теперь придётся сказать несколько слов о том человеке, который выслушивал скромные, но твёрдые откровения простой деревенской девушки. — Робер Бодрикур, капитан-комендант Вокулёра (точнее говоря, голова городского гарнизона), занимал свою непростую должность уже пятнадцать лет. Расчётливый и трезвомыслящий военный чиновник, совершенно не склонный к сантиментам, к тому времени он уже успел оплакать и похоронить свою первую жену — вдову преклонных лет (на которой женился исключительно из-за денег), а затем, не долго думая, обвенчаться с ещё одной богатой старушкой. Понятное дело, убедить подобного человека проникновенными рассказами о «голосах» и предсказаниях было мудренó.{{sfn|Fabre|1947|p=81}} Лаксар вспоминал, что комендант принял сообщения Жанны более чем скептически (чтобы не сказать, цинично), потребовав затем от сопровождающего — поскорее вернуть её родителям, а также велеть им «надавать ей пощечин», и ещё, чтобы «раз и навсегда выбить дурь из головы поскорее отдать замуж». Если же она объявится со своими «голосами» ещё раз, Бодрикур пригрозил, что более не станет церемониться и отдаст её на потеху своим солдатам, «каковые любят свежатинку». На последний счёт Люсьен Фабр высказывает сомнение, что вряд ли подобное «воспитательное» заявление могло быть когда-либо исполнено. Бодрикур лично знал Жака д’Арк, с которым не далее как год назад вёл переговоры, и конечно же, не смог бы подобным образом надругаться над его дочерью, опозорив честь всей семьи.{{sfn|Fabre|1947|p=85}}
  
Так или иначе, Лаксар был в какой-то мере подавлен столь нелюбезным приемом, при том что Жанна полностью сохраняла присутствие духа: «голоса» заранее предупредили, что ей удастся только третья попытка. Другое дело, что приходилось возвращаться домой, а затем каким-то образом вновь уехать против воли родителей, но другого выхода не было. По несколько неясным данным, Жанна попыталась все же уговорить Лаксара позволить ей остаться ещё на какое-то время у него в доме, но дядя предпочел вернуть её в родительский дом{{sfn|Fabre|1947|p=86}}.
+
Так или иначе, но «дядя» Лаксар был в значительной мере переубеждён и даже подавлен столь нелюбезным приёмом, при том, что Жанна в полной мере сохраняла уверенность и присутствие духа: «голоса́» заранее предупредили, что ей удастся — ''только'' третья попытка. Другое дело, что история завершилась неудачей, теперь ей предстояло возвращаться домой, а затем каким-то образом снова уехать, преодолев волю родителей. Однако выбор был сделан, и другого выхода не оставалось. По смутным и сбивчивым свидетельствам, Жанна всё-таки попыталась уговорить Лаксара позволить ей ещё на какое-то время остаться у него в доме, но дядя предпочёл (от греха подальше) поскорее вернуть её в родительский дом.{{sfn|Fabre|1947|p=86}}
  
 
=== Невшато ===
 
=== Невшато ===
Филилпп Добрый, оттесненный своим могущественным союзником на второй план, искал случая чтобы также утвердить за собой славу полководца. Результатом заседания герцогского совета решено было подчинить англо-бургундской власти Вокулер, оставшийся одним из немногих очагов сопротивления в этом районе. Фабр, опять же, предполагает, что подобное предложение выдвинул собственной персоной Пьер Кошон — в те времена граф-епископ Бове, один из доверенных герцогских советников. Возможно причиной тому была достаточная удаленность Вокулера от прочих королевских владений и слабость его гарнизона, о чём сумели проведать бургундцы. Так или иначе, на завоевание маленькой крепости в середине июля 1428 года был отправлен Антуан де Вержи и его брат, под командованием которых находились четверо рыцарей-баннеретов, и 363 латника. Под стенами Вокулера им предстояло соединиться с войсками Кошона, командование которыми осуществлял Пьер де Три и отрядом швейцарских наемников под командованием графа Жана де Невшатель-и-Фрибург{{sfn|Fabre|1947|p=93}}.
+
Тем временем, [[ru.wp:Филипп Добрый|Филипп Добрый]], заслонённый своим могущественным союзником и вытеснённый на вторые роли, только искал случая, чтобы также утвердить за собой нетленную славу полководца. И вот, одним из главных результатов очередного заседания герцогского совета было решено подчинить англо-бургундской власти — крепость Вокулёр, оставшуюся одним из ''немногих'' очагов сопротивления в этом районе. Фабр, опять же, предполагает, что подобное предложение выдвинул не кто-нибудь, а собственной персоной [[ru.wp:Кошон, Пьер|Пьер Кошон]], в те времена один из доверенных герцогских советников, граф-епископ [[ru.wp:Бове|Бове]]. Возможно, причиной тому также была достаточная удалённость Вокулёра от прочих королевских владений и слабость его гарнизона, что с высокой долей достоверности сумели разведать бургундцы. Так или иначе, но в середине июля 1428 года на взятие маленькой крепости был отправлен Антуан де Вержи и его брат, под командованием которых находились четверо рыцарей-баннеретов и 363 латника. Под стенами Вокулёра им предстояло соединиться с войсками Кошона, командование которыми осуществлял Пьер де Три, а ещё — с отрядом швейцарских наёмников под командованием графа Жана де Невшатель-и-Фрибур.{{sfn|Fabre|1947|p=93}}
  
Новости в скором времени достигли Домреми. Ситуация осложнялась тем, что срок аренды замка уже успел закончиться, кроме того, замок представлялся надежной защитой против горстки дезеритов, суметь а нем отбиться от релугярной армии крестьянам было не под силу. Бравый Робер де Саарбрюк вновь предложил свои услуги, но ему было в том отказано. Оставалось бегство. Наспех собрав пожитки, и гоня перед собой стада, сельчане отправились в Невшато — имперский город, в котором они были бы в полной безопасности{{sfn|Fabre|1947|p=94}}.
+
Тревожные новости в скором времени достигли деревенских пределов Домреми. Стратегическая ситуация осложнялась ещё и тем, что срок аренды островного замка к тому моменту уже завершился, кроме того, даже если замок и мог в то или иной мере послужить надёжной защитой против горстки дезеритов или банды местных «авторитетов», но отбиться в нём от регулярной армии крестьянам было, конечно, не под силу. Бравый Робер де Саарбрюк вновь предложил свои услуги, однако на сей раз ему, конечно, отказали. Теперь оставалось только бегство. Наспех собрав немудрёные пожитки, и погоняя перед собой общинное стадо, сельчане гурьбой направились в Невшато — имперский город, в котором они могли себя почувствовать в полной безопасности.{{sfn|Fabre|1947|p=94}}
  
Семью д’Арк приютила некая хозяйка таверны или гостиницы по имена Русса («Рыжая»), умная и оборотистая дама, державшая под каблуком своего покладистого мужа по имени Жан де Вальдер. Он по всей видимости, уступил ей ведение всех дел, за исключинеием чисто мужской части хозяйства как то конюшни, пополнения винного погреба, и полевых работ. В Невшато жители Домреми провели около полумесяца, в то время как Бодрикуру, чтобы спасти город от штурма и неизбержного разграбления, пришлось дать клятву не выступать более на стороне арманьяков. Жанна в Невшато откровенно тосковала по дому, здесь же, вместо августинских монахов она свела дружбу с францисканцами{{sfn|Fabre|1947|p=94-95}}.
+
Семью д’Арк приютила некая хозяйка таверны или гостиницы по имена Русса ''(«Рыжая»)'', иттрая и оборотистая дама, державшая под каблуком своего покладистого мужа по имени Жан де Вальдер. Он по всей видимости, уступил ей ведение всех дел, за исключением чисто мужской части хозяйства, как то: конюшни, пополнения винного погреба, и полевых работ. В Невшато жители Домреми провели около полумесяца, в то время как коменданту Вокулёра Бодрикуру, чтобы спасти город от штурма и неизбежного разграбления, пришлось дать клятву — более не выступать на стороне [[ru.wp:арманьяки|арманьяков]]. Во время жизни в Невшато Жанна откровенно тосковала по дому, здесь же, вместо [[ru.wp:Августинский орден|августинских монахов]] она свела знакомство с [[ru.wp:Францисканский орден|братьями францисканцами]].{{sfn|Fabre|1947|p=94-95}}
  
 
=== Тул ===
 
=== Тул ===
В первых числах августа беженцы наконец смогли вернуться домой. Возвращение это было достаточно печальным — нужно было отстраивать заново постройки, разрушенные или сожженные бургундцами{{sfn|Fabre|1947|p=99}}.
+
В первых числах августа ситуация с осадой Вокулёра кое-как разрешилась и беженцы, наконец, смогли вернуться по домам. Возвращение, впрочем, имело вид достаточно печальный — беженцев, как и полагается в подобных случаях, ждало родное пепелище. Теперь предстояло восстанавливать (или даже заново отстраивать) дома и прочие хозяйственные постройки, разрушенные или сожжённые доблестными бургундскими «освободителями».{{sfn|Fabre|1947|p=99}}
  
Как было уже сказано, Жанна старалась как можно реже говорить о своей тайне, и все же, иногда ей случалось не выдерживать. Кое-что знал её друг детства Мишель Лебрен, которому она проговорилась, что «некая девица из деревни что между Куссе и Вокулером коронует короля французского». По мнению Фабра, Лебран сразу сумел разгадать этот простой ребус — в самом деле, между Куссе и Вокулером располагались только деревни Домреми, Максе, Грё и Пти-Бюре, а сама Жанна как никто более подходила на роль загадочной «девицы». Кое-что знал и Конрадин Деспиналь, который вспоминал на Процессе Реабилитации, будто Жанна обронила однажды в разговоре с ним «Не будь ты бургундцем, я бы кое-что тебе сказала». Дальше всех пошел Жан Вальтрен из деревни Грё, уверявший затем, будто Жанна уверяла его, «что без сомнения освободит от гнета Францию и королевскую кровь»{{sfn|Fabre|1947|p=96-97}}.
+
Как уже было сказано выше, Жанна была до известной степени благоразумной и сдержанной. Она старалась по возможности реже говорить про свою тайну, и всё же, время от времени ей случалось не выдерживать молчания. Кое-что узнал Мишель Лебрен, её друг детства, которому она в откровенности поведала, что «некая девица из деревни, что между Куссе и Вокулёром коронует короля французского». По мнению Фабра, Лебран сумел быстро разгадать этот несложный ребус — и в самом деле, ''между'' Куссе и Вокулёром располагались только четыре деревни: Домреми, Максе, Грё и Пти-Бюре, причём, сама Жанна, многозначительно сообщая об этой тайне, как никто более подходила на роль неведомой «девицы». Кое-что знал и Конрадин Деспиналь, который вспоминал на Процессе Реабилитации, будто бы Жанна, с сожалением, обронила однажды в разговоре с ним странную фразу: «Не будь ты бургундцем, я бы кое-что тебе сказала». Дальше всех пошёл Жан Вальтрен из деревни Грё, впоследствии уверявший, будто бы Жанна с удивительной прямотой уверяла его, что «без сомнения, освободит от гнёта Францию и королевскую кровь».{{sfn|Fabre|1947|p=96-97}}
  
Неизвестно, знал ли Жак д’Арк о поездке Жанны в Вокулер, но именно на это время приходится попытка родителей выдать замуж младшую дочь. Как было уже сказано, имя неудачливого жениха история не сохранила. Однако, всегда послушная родительской воле Жанна вдруг воспротивилась этому проекту. Удивительного в том ничего не было — движимая порывом искренней веры, она поклялась «голосам» сохранить свою девственность «сколь то будет угодно Господу», и сдержала слово. Кроме того, замужество поставило бы крест на любых попытках уехать из Домреми. Жанна рассказывала что именно в это время её отцу приснился загадочный сон{{sfn|Fabre|1947|p=98}}.
+
Доподлинно неизвестно, знал ли Жак д’Арк о первой поездке Жанны в Вокулёр, однако именно на этот период времени приходится попытка родителей (словно бы прямо следуя совету коменданта Бодрикура) выдать младшую дочь замуж. Как было уже сказано, история не сохранила для нас имя неудавшегося жениха. Однако факт остаётся фактом: всегда послушная родительской воле Жанна неожиданно стойко воспротивилась этому намерению. Понятное дело, сегодня для нас нет ничего удивительного в этом её поступке: движимая порывом искренней веры, она поклялась святым и священным «голосам» сохранить свою девственность «сколь это будет угодно Го́споду», и сделала всё, чтобы сдержать слово. Кроме того, замужество раз и навсегда поставило бы крест на её будущих попытках уехать из Домреми. Впрочем, её усилия не остались без поддержки «тайных сил». Жанна рассказывала, что именно в это время её отцу приснился загадочный сон...{{sfn|Fabre|1947|p=98}}
  
Неудавшийся жених принес на неё жалобу в епископский суд в Туле и Жанне пришлось, по всей вероятности, пешком, в одиночестве проделать десять лье по очень небезопасным дорогам, и тем же путем вернуться назад. Быть может, посетить Тул ей пришлось даже не один раз, чтобы отстоять в суде свою свободу. Остается неясным, как и почему её отпустили одну (Люсьен Фабр полагает, что это было наказанием за чрезмерную самостоятельность, кроме того, по его же предположению, отец надеялся, что Жанна растеряется перед официалом и проиграет процесс, после чего вынуждена будет оставить пустые мечты). Однако же, «голоса» предупредили её что процесс закончится её победой, как то и произошло на самом деле. Тот же Фабр предполагает, что незадачливый жених умер, тем самым освободив Жанну от всех неприятностей, но ничем не подтверждает подобную гипотезу{{sfn|Fabre|1947|p=99}}.
+
Отверженный жених, не смирившись с позорным поражением, подал жалобу в епископский суд в [[ru.wp:Туль|Туле]], и Жанне пришлось (по всей вероятности, пешком, и в одиночестве) проделать добрый десяток лье по крайне небезопасным дорогам, а затем тем же путём — вернуться назад. Вполне возможно, что посетить Тул ей потребовалось даже не один раз, чтобы отстоять в суде свою необходимую свободу. При том остаётся неясным, ''как и почему'' её отпустили одну в столь рискованное путешествие. (Люсьен Фабр, со своей стороны, полагает, что подобная мера стала родительским наказанием за строптивость и чрезмерную самостоятельность, кроме того, по его же предположению, отец надеялся, что Жанна оробеет перед лицом официальных органов и проиграет процесс, после чего будет вынуждена оставить пустые мечтания). Однако и здесь всё было не так-то просто. Дружественные «голоса» заранее предупредили её, что процесс закончится её победой, как это и произошло на самом деле. Тот же Фабр, между прочим, выдвигает смелое предположение, что во время процесса незадачливый жених попросту умер, тем самым, освободив Жанну от брачных и, отчасти, судебных неприятностей, однако свою смелую гипотезу не подтверждает ни документами, ни свидетельствами.{{sfn|Fabre|1947|p=99}} Говоря без обиняков, это могло бы стать едва ли не самым показательным событием в первоначальной жизни Жанны, если бы эта версия подтвердилась, и в самом деле оказалось, что её несостоявшийся жених ''чудесным образом'' умер ''(или погиб?)'' во время судебного процесса против «Орлеанской девственницы».
  
 
== Окончательный отъезд ==
 
== Окончательный отъезд ==
Строка 168: Строка 227:
 
|}
 
|}
 
|}
 
|}
Стоял январь 1429 года, когда жене Дюрена Лаксара пришло время рожать, и дядя стал вновь настоятельно просить Жака д Арк отпустить младшую дочь к нему для того чтобы оказать помощь при родах и какое-то время хозяйничать в доме, пока роженица не сумеет подняться с постели. На этот раз Жанна твердо знала, что уезжает навсегда. Для того, чтобы отвести от себя всяческие подозрения, она не взяла с собой ничего из вещей, и ушла прочь в поношенном красном платье и теплом плаще. Дорога шла через Грё, и она еще успела на несколько минут заглянуть дом пахаря по фамилии Гиллеметт", чтобы сказать ему и его жене "Прощайте, я отправляюсь в Вокулер". Также по пути встретив подругу Манжетту Жанна попрощалась и с ней "поручив ее воле Божьей"{{sfn|Fabre|1947|p=105}}.  
+
Стоял январь 1429 года, когда жене Дюрена Лаксара приспело время рожать, и тогда дядя, как по мановению волшебной палочки, снова принялся настоятельно просить Жака д Арк отпустить к нему младшую дочь, чтобы оказать посильную помощь при родах, а затем ещё какое-то время похозяйничать в доме, пока роженица как следует оправится и сможет подняться с постели.<br />
 +
На этот раз Жанна знала уже наверное, что уезжает надолго, скорее всего — навсегда. Чтобы не заставлять родителей беспокоиться и отвести на этот счёт всяческие подозрения, она не прихватила с собой ничего из вещей, и ушла прочь в одном поношенном красном платье и тёплом плаще. Дорога шла через Грё, и она ещё на несколько минут успела заглянуть «в дом пахаря по фамилии Гиллеметт», чтобы сказать ему и его жене несколько слов: «Прощайте, я отправляюсь в [[ru.wp:Вокулёр (город)|Вокулёр]]». Также, встретив по пути подругу Манжетту, Жанна попрощалась и с ней, всецело «препоручив её воле Господней».{{sfn|Fabre|1947|p=105}}  
 +
 
 +
Представ перед Бодрикуром во второй раз, она уже не пыталась передать «благую весть» для короля Франции, но попросту потребовала эскорт, чтобы лично отправиться в [[ru.wp:Шинон|Шинон]], где в то время располагался двор опального дофина. На этот раз Бодрикур не стал насмехаться над ней, но отослал прочь молча, без всяких дополнительных возражений или объяснений. На самом деле, капитан города не желал выставлять себя в смешном свете, посылая к королю Франции никому не известную шестнадцатилетнюю девушку, всерьёз уверенную, что она послана Богом. Более того, подобным поступком, странным для коменданта гарнизона, он мог бы навлечь на себя недовольство таких влиятельных личностей как королевский фаворит де ла Тримуйль или епископ реймсский Реньо де Шартр. Более того, и Жанну могли тут же признать ведьмой, обвинить в колдовстве и поклонении дьяволу, а путешествие ко двору кончилось бы для неё тюрьмой или даже костром.{{sfn|Fabre|1947|p=107}}
  
Второй раз представ перед Бодрикуром, она уже не пыталась передать "весть" для короля Франции, но требовала эспорт чтобы лично отправиться в Шинон, где в то время располагался двор опального дофина. В этот раз Бодрикур не стал насмехаться над ней, но отослал прочь без всяких объяснений. В самом деле, капитан города не желал выставлять себя в смешном свете, посылая к королю Франции никому не известную шестнадцатилетнюю девушку, полагавшую что послана Богом. Более того, подобным поступком он мог бы навлечь на себя недовольство таких влиятельных личностей как королевский любимец де ла Тримуйль и епископ реймсский Реньо де Шартр. Более того, Жанну могли тут же обвинить в колдовстве и поклонении дьяволу и путешествие кончилось бы для нее тюрьмой или костром{{sfn|Fabre|1947|p=107}}.
+
Однако и Жанна была настроена достаточно серьёзно. Она уже не собиралась возвращаться в Домреми. Вместо того, остановившись в доме Анри ле Руайе, местного колесника, чья жена — Катерина, вскоре стала её закадычной подругой, она пряла шерсть, и в сопровождении Катерины ле Руайе (по свидетельству очевидцев, Жанна вне своей деревни, как правило, предпочитала появляться на людях «в сопровождении достойной женщины») исправно посещала службы в церкви Нотр-Дам-де Вокулёр. По своему обыкновению она, как всегда, два раза в неделю исповедовалась и причащалась, — приходским священникам Жану Фурнье и Жану Колену, будущему кюре Домреми, терпеливо ожидая, пока капитан Бодрикур переменит своё решение.{{sfn|Fabre|1947|p=109}}  
  
Однако, Жанна уже не собиралась возвращаться в Домреми. Вместо того, остановившись в доме Анри ле Руайе, колесника, чья жена - Катерина, вскоре стала ее закадычной подругой, она пряла шерсть, и в сопровождении Катерины ле Руайе (по свидетельству очевидцев, Жанна вне своей деревни как правило, предпочитала появляться на людях "в сопровождении достойной женщины") исправно посещала службы в церкви Нотр-Дам-де Вокулер, исповедываясь и причащаясь по своему обыкновению два раза в неделю священнику Жану Фурнье и Жану Колену, будущему кюре Домреми, ожидая пока Бодрикур переменит свое решение{{sfn|Fabre|1947|p=109}}.
+
Следует сказать, что за те три или четыре недели, которые она провела вне дома, ей довелось несколько раз курсировать между городом и деревенькой Пти-Бюре, где в конце января-начале февраля она всё же приняла роды кузины, и какое-то время продолжала помогать по хозяйству, а затем вновь возвращалась в Вокулёр, где по-видимому, и провела последние две недели.{{sfn|Fabre|1947|p=116}} Тем временем, Бодрикур всё ещё медлил. В какой-то момент Жанна совсем потеряла терпение и, отчаявшись, попросила Дюрена Лаксара самого отвезти её в Шинон. Тот поначалу отказал, сославшись на то, что дорога слишком далека и небезопасна, однако упрямая девушка пригрозила ему, что в таком случае будет вынуждена отправиться сама. Убоявшись такого исхода, Лаксар вынужден был сдаться. Более того, и некий Жан Аллен, сосед вокулёрского колесника ле Руайе, также вызвался сопровождать её в пути — но в этот момент по какой-то неясной причине, Жанна сама неожиданно пошла на попятный и отказалась от подобного плана. Люсьен Фабр предполагает, что и здесь не обошлось без вмешательства «голосов», без «соизволения каковых» Жанна (по собственному признанию), ничего не предпринимала.{{sfn|Fabre|1947|p=110}}  
  
Следует сказать, что за три или четыре недели,котроые она провела вне дома, ей довелось путешествовать между городом и деревенькой Пти-Бюре, где в конце января-начале февраля она все же приняла роды кузины, и какое-то время помогала по по хозяйству, и вновь возвращалась в Вокулер, где по-видимому, провела последние две недели{{sfn|Fabre|1947|p=116}}. Бодрикур все еще медлил. Жанна теряла терпение, и в какой-то момент, отчаявшись, попросила Дюрена Лаксара самого отвезти ее в Шинон. Тот отказал, сославшись на то, что дорога слишком далека и небезопасна, но упрямая девушка пригрозила ему что в таком случае отправиться сама. Лаксар вынужден был сдаться, более того, сосед колесника ле Руайе, Жан Аллен также вызвался сопровождать ее в дороге - но тут по какой-то неясной причине, Жанна вдруг сама отказалась от подобного плана. Люсьен Фабр предполагает, что и здесь не обошлось без вмешательства "голосов", без "соизволения каковых" Жанна по собственному признанию, ничего не предпринимала{{sfn|Fabre|1947|p=110}}.
+
В это время сначала смутные слухи, а затем и вести о девушке, посланной Богом, стали распространяться по городу, и к Жанне зачастили любопытные, первым из которых был дворянин д’Урш, впоследствии подробно рассказавший об этом своём посещении во время процесса Реабилитации. Здесь же, в доме де Руа Жанна впервые встретила будущих своих соратников по путешествию в Шинон — Жана де Пуланжи и Жана де Новлопона, которому она прямо объявила, что «никто на свете — ни папа, ни император, ни дочь короля Шотландии не сможет спасти Францию. Никто кроме меня одной».{{sfn|Fabre|1947|p=111-112}}
  
В это время вести о девушке, посланной Богом, стали распространяться по городу, и к Жанне зачастили любопытные, первым из которых был дворянин д'Урш, рассказавший об этом посещении во время процесса Реабилитации. И здесь же в доме де Руа Жанна впервые встретила будущих своих соратников по путешествию в Шинон - Жана де Пуланжи и Жана де Новлопона, которому объявила что "никто - ни папа, ни император, ни дочь короля Шотландии не сможет спасти Францию. Никто кроме меня"{{sfn|Fabre|1947|p=111-112}}.
+
Бодрикур же продолжал медлить и сомневаться. Наконец, к Жанне был отправлен Жан Фурнье — священник церкви Нотр-Дам и будущий кюре деревни Домреми, чтобы в присутствии самогó капитана подвергнуть её заклинанию против одержимости нечистой силой. В соответствии с устойчивыми поверьями и церковными методиками того времени, вселившийся в человека бес не мог сколько-нибудь продолжительное время выдержать присутствия креста и святой воды, а также заклинаний священнослужителя, и вскоре неизбежно должен был ''явить себя'', заставив одержимого биться в корчах и скрежетать зубами. Разумеется, Жанна достойно и спокойно выдержала «тяжкое» испытание.{{sfn|Fabre|1947|p=115}}  
  
Бодрикур продолжал сомневаться. К Жанне был отправлен Жан Фурнье - священник церкви Нотр-Дам и будущий кюре деревни Домреми, чтобы в присутствии самого капитана подвергнуть ее заклинанию против нечистой силы. В соотсветствии с повериями того времени, вселившийся в человека бес не мог выдержать присутствия креста и святой воды, а также заклинаний священнослужителя и с необходимостью должен был явить себя, заставив одержимого биться в корчах и скрежетать зубами. Жанна достойно выдержала испытание{{sfn|Fabre|1947|p=115}}.
+
Буквально в те же дни за ней послал герцог Лотарингский, невесть по какой причине понадеявшийся, что одержимая девушка, слухи о которой достигли его ушей, окажется способной излечить его недуг (герцога мучила старческая [[ru.wp:Подагра|подагра]]). Сам он, разумеется, полагал это наказанием за свои грехи тяжкие, которых к тому времени накопилось немало... Особенно же его беспокоило собственное прелюбодеяние: в своё время, отослав куда подальше законную супругу, Маргариту Баварскую, он сошёлся с некоей ''девицею Алисон'', незаконнорожденной дочерью священника. И теперь — страшная кара (в виде подагры) настигла его. Жанна, не долго думая, согласилась приехать к старому герцогу: как ни крути, а всё — ближе к дофину. В те дни, впервые переодевшись для путешествия в мужскую одежду (принадлежавшую её дяде), и как следует помолившись в [[ru.wp:Бенедиктинцы|бенедиктинской]] церкви Сен-Николя-дю-Пор (покровителя путешественников), она отправилась в дальний путь — в сопровождении Лаксара, Жана Аллена и Жаена де Меца, который провожал их вплоть до Тула. Чтобы выручить двенадцать франков, необходимых для покрытия дорожных расходов, верный Лаксар продал свою лошадь (позднее Бодрикур возместит ему этот изъян за счёт королевской казны).{{sfn|Fabre|1947|p=117}} Охранная грамота, самолично подписанная герцогом, помогла Жанне достичь его резиденции в [[ru.wp:Нанси|Нанси]] без особенных происшествий, однако, сама аудиенция, как и следовало ожидать, закончилась ничем. Жанна со свойственной ей ''прекрасной прямотой'' сразу с порога объявила герцогу, что не умеет лечить недуги, и, видимо, в качестве «компенсации» предложила ему предоставить ей эскорт для поездки в [[ru.wp:Шинон|Шинон]]. Герцог же, не получив никакой помощи, тем не менее, не только не выразил открыто своего разочарования, но и сверх того, наградил Жанну четырьмя золотыми франками и вороным конём, да и отпустил её восвояси.{{sfn|Fabre|1947|p=118}}
  
В это же время за ней послал герцог Лотарингский, поверив, что одержимая девушка способна излечить его недуг (герцога мучила старческая подагра). Сам он полагал это наказанием за то, что отослав прочь законную супругу, Маргариту Баварскую, он сошелся с некоей Алисон, незаконнорожденной дочерью священника. Жанна согласилась приехать. В первый раз переодевшись для путешествия в мужскую одежду (принадлежавшуюю ее дяде), и помолившись в бенедиктинской церкви Сен-Николя-дю-Пор - покровителя путешественников, она отправилась в путь в сопровождении Лаксара, Жана Аллена и Жаена де Меца, который проводил их вплоть до Тула. Для того, чтобы выручить 12 франков, необходимые для покрытия дорожных расходов, Лаксар продал лошащь. Позднее, Бодрикур возместит ему этот расход за счет королевской казны{{sfn|Fabre|1947|p=117}}. Охранная грамота, подписанная герцогом, помогла ей достичь его резиденции в Нанси без всяких приключений, однако, путешествие, как и следовало ожидать, закончилось ничем. Жанна объявила герцогу, что не умеет лечить недуги, и вместо того предложила ему дать ей эспорт для поездки в Шинон. Герцог по несколько неясной причине, также не выразал наружно своего разочарования, и вместо того наградив Жанну четырьмя золотыми франками и вороным конем, отпустил ее назад{{sfn|Fabre|1947|p=118}}.
+
Между тем слухи достигли не только ушей герцога. Очень скоро о том, что Жанна, уехавшая прочь из Домреми, вовсе не занимается помощью разродившейся кузине, а напротив того, требует эскорт для поездки к королю, прознали и в её родной деревне. Бросив все неотложные дела, отец, Жак д’Арк, спешно отправился в Вокулёр, чтобы вернуть ослушницу, однако счастливо разминулся с ней по пути. Узнав, что Жанна вызвана ко двору герцога Карла Лотарингского, он почёл за лучшее поскорее вернуться домой.{{sfn|Fabre|1947|p=124}}  
  
Между тем слухи о том, что Жанна уехавшая прочь из Домреми, вовсе не занимается тем, что помогает кузине, а требует эскорт для поездки к королю, дошли и до ее родной деревни. Отец, Жак д'Арк, спешно отправился в Вокулер, чтобы вернуть беглянку, но разминулся с ней. Узнав, что Жанна вызвана ко двору герцога Карла Лотарингского, он счел за лучшее вернуться домой{{sfn|Fabre|1947|p=124}}.
+
12 февраля Жанна вернулась в Вокулёр, где в третий раз предстала перед сомневающимся Бодрикуром, с новой силой продолжая настаивать, что если её ''немедля'' не отправят к дофину, «случится беда». И беда эта действительно не заставила себя ждать — в сражении при Руврэ, более известном как «[[ru.wp:Битва селёдок|селёдочная битва]]» доблестные орлеанцы под командованием маршала де Сен-Севéра потерпели позорное поражение от англичан.{{sfn|Fabre|1947|p=119-120}}
  
12 февраля Жанна вернулась в Вокулер, где в третий раз предстала перед Бодрукуром и продолжала настаивать, что если ее немедля не отправят к дофину "случится беда". И беда эта действительно случилась - в битве при Руврэ, более известной как "селедочная битва" орлеанцы под командованием маршала де Сен-Севера потерпели позорное поражение от англичан{{sfn|Fabre|1947|p=119-120}}
+
Тем не менее, Бодрикур продолжал колебаться. Наконец, не на шутку затянувшаяся история ему надоела и, желая снять с себя всякую ответственность, он написал дофину в Шинон, вкратце изложив ему всё что знал. Неуклонно приближалась ''середина Великого поста'', срок, предсказанный Жанной, — в конце концов, нужно было на что-то решаться. Ответ прибыл, причём, неожиданно скоро, — его привёз королевский гонец Колен де Вьенн вместе с «лучником по имени Ришар». Приказ был достаточно ясен — в кратчайший срок Жанна должна была прибыть ко двору. Составить её охрану вызвались Жан де Новлопон, Жан де Пуланжи, двое их вооружённых слуг и королевский гонец со своим провожатым: всего шесть человек.{{sfn|Fabre|1947|p=123}}
  
Бодрикур продожал колебаться. Наконец, желая снять с себя всякую ответственность, он написал дофину в Шинон, изложив ему произошедшее. Приближалась середина Великого поста, предсказанный Жанной срок, нужно было решаться. Ответ прибыл неожиданно скоро, его привез королевский гонец Колен де Вьенн вместе с "лучником по имени Ришар". Приказ был достаточно ясен - в кратчайший срок Жанна должна была прибыть ко двору. Составить ее охрану вызвались Жан де Новлопон, Жан де Пуланжи, двое их вооруженных слуг и королевский гонец со своим провожатым - всего шесть человек{{sfn|Fabre|1947|p=123}}.
+
Жанну обряжали в путь «всем миром» граждане Вокулёра, взявшие на себя заботу о том, чтобы она могла выглядеть при дворе «достойно». В дальнем пути ей куда безопасней было выдавать себя за юношу, а потому она ''во второй раз'' переоделась в мужское платье, специально для неё сшитое — короткие брэ и нижнюю рубашку без воротника, чёрный пурпуэн и чёрные же [[ru.wp:Шоссы|шоссы]], башмаки с застёжками и шпорами, необходимыми для езды верхом, широкий дорожный плащ, и чёрный же шерстяной [[ru.wp:Шаперон|шаперон]] с длинным шлыком, которым (по зимнему времени) можно было обмотать горло, превратив его в подобие шарфа. Бодрикур распорядился сделать специально для неё небольшой меч, лёгкий и удобный для женской руки.{{sfn|Fabre|1947|p=127}}
  
Жанну обряжали в путь граждане Вокулера, позаботившиеся о том, чтобы она "достойно" могла выглядеть при дворе. В дороге ей куда безопасней было выдавать себя за юношу, и потому второй раз она переоделась в мужское платье, специально сшитое для нее - короткие брэ и нижнюю рубашку без воротника, черный пурпуэн и черные же шоссы, башмаки с застежками и шпорами, необходимыми для езды верхом, широкий дорожный плащ, и черный же шерстяной шаперон с длинным шлыком, которым по зимнему времени можно было обмотать горло, превратив его в подобие шарфа. Бодрикур распорядился сделать для нее небольшой меч, легкий и удобный для женской руки{{sfn|Fabre|1947|p=127}}. Отъезд был назначен на 23 февраля, на заре, первую остановку следовало сделать в аббатстве, отстоявшем на 12 лье от города. Перед отъездом Жанна продиктовала письмо родителям, прося прощения за то, что вынуждена была проявить непослушание - но такова воля Господня{{sfn|Fabre|1947|p=123}}. "Я писала им, и они меня простили", - скажет она во время руанского процесса. Бордикур проводил ее словами "Езжай, и будь что будет". Маленький отряд возглавляла Жанна, слева и справа от которой ехали Пуланжи и Новлопон. За ними следовали королевский посланец со своим провожатым, и последними - двое слуг .Попрощавшись с дядей и своими новыми друзьями, Жанна отправилась в путь, чтобы уже никогда не вернуться в родные места{{sfn|Fabre|1947|p=128}}.
+
Отъезд был назначен на раннее утро 23 февраля, отправились на заре, едва рассвело, первую остановку следовало сделать в аббатстве, отстоявшем на дюжину лье от города. Перед отъездом Жанна продиктовала письмо родителям, попросив у них прощения за то, что вынуждена была проявить дочернее непослушание: ибо такова была воля Господня.{{sfn|Fabre|1947|p=123}} ''«Я писала им, и они меня простили»,'' — скажет она во время руанского процесса. Как всегда дипломатичный и здравомысленный Бодрикур проводил её словами: ''«Езжай, и будь что будет»''. Маленький отряд возглавляла Жанна, слева и справа от которой ехали Пуланжи и Новлопон. За ними следовали королевский посланец со своим провожатым, и последними кавалькаду замыкали — двое слуг. Как следует попрощавшись с дядей и своими новыми друзьями, Жанна отправилась в дальний путь, чтобы уже ''никогда'' не вернуться обратно, в родные места.{{sfn|Fabre|1947|p=128}}
  
 
== Примечания ==
 
== Примечания ==
{{примечания}}
+
{{примечания|2}}
  
 
== Литература ==
 
== Литература ==
  
* ''Lucien Fabre'' "Jeanne d'Arc" 1947
+
* ''Lucien Fabre'': «Jeanne d'Arc», Tallandier, 1947.
* ''Pierre de Sermoise'' "Les missions secrètes de Jeanne d'Arc"
+
* ''Pierre de Sermoise'' (Comte): «Les missions secrètes de Jeanne la Pucelle», Paris, Robert Laffont, 1970
 +
<br />
 +
----
 +
<center><small> [[Файл:Red copyright.png|20px]] © [[User:Zoe|Zoe Lionidas]] (text). All rights reserved. &emsp;/&emsp; © [[User:Zoe|Зои Лионидас]] (текст). Все права сохранены. [[Image:Red copyright.png|22px]] &emsp;© &emsp;<font color="red">Red Acteur</font> : [[User:CanoniC|''CanoniC'']].</small></center>
 +
----
 +
{{clear}}
  
 
[[Категория:Jeanne d'Arc]]
 
[[Категория:Jeanne d'Arc]]
 +
[[Категория:Zoe Lionidas]]

Текущая версия на 02:11, 2 марта 2016

Глава 6 Ереси и еретики "Время Жанны" ~ Глава 1 Домреми - Вокулёр
автор Zoe Lionidas
Глава 2 Шинон




Детство Жанны — наименее изученная часть её биографии, однако именно отсюда берут начало её миссия, осуждение и причисление к лику святых.

Содержание

Время и место рождения

Время

Место

252px
Мутное течение реки Мёз около моста
в Домреми (современный вид)

Мёз, или по-голландски Маас в своём течении с севера на Юг, в 843 году служил естественной границей между владениями Лотаря и Карла Лысого Немецкого, причём, западный берег принадлежал Франции, а восточный, соотвественно — Империи. Укреплённых границ в современном понимании этого слова в Средние века ещё не существовало, жители обоих берегов находились в постоянных между собой сношениях, в Туле, Вердене, Меце говорили по-французски, местные жители зачастую ездили на ярмарки в Шампань, города и монастыри зачастую просили военной помощи французсокго короля против бесчинств местных землевладельцев. Во времена позднейшей усобицы, западная граница стала настоящим клубком, где столкнулись интересы крупнейших сеньоров этих мест — графа Барского, герцога Лотарингского и трёх епископов, постоянно враждовавших между собой, здешние места представляли собой лоскутное одеяло, где владения одного вклинивались во владения другого, земли одного и того же сеньора могли делиться на несколько частей, каждая из которых по вассальному праву состояла в зависимости от разных феодальных властитителей. Графство Барское или Барруа, образованное в X веке, располагалось по обеим берегам Мёза, его владелец полагался вассалом императора, однако с постепенным ослаблением и распадом империи, как все прочие, становился всё более самостоятельным.

Имя Домреми появляется в документах в XI веке, этот топоним восходит к латинскому villa Santi Remigii (то есть, «Деревня Святого Ремигия»). Деревня существует и поныне, она располагается в старинном Барруа, на западном берегу Мёза, там где река, изгибаясь, поворачивает на северо-запад. Здесь были владения сеньоров де Бурлемон, вассалов барского графа (ставшего герцогом в 1354 году).

Хрупкое феодальное равновесие в этих местах было нарушено, когда король Франции Филипп Красивый в 1284 году взял в жёны единственную наследницу графа Шампанского. Там образом, граница Франции придвинулась вплотную к владениях барского графа Генриха I, который был не на шутку встревожен столь опасным соседством. Ситуация стала ещё более серьёзной, когда в 1299 году император Альберт Габсбургский, будучи более не в состоянии удержать за собой эти земли, уступил западный берег Мёза — Филиппу Французскому (местная легенда утверждает, что в знак вечности этого установления по приказу короля и императора в дно реки был забит золотой межевой столб), обязав графа Генриха принести ему вассальную присягу за эту часть своих владений, с того времени получившую название «зависимого Барруа». Граф Генрих, воспротивившись этому решению, принялся искать себе сильного союзника, ради чего два года спустя женился на Алиеноре Английской, дочери короля Эдуарда I. В последовавшем за тем военном столкновении Генрих принял сторону Англии, однако проиграл и вынужден был отдать несколько крепостей французскому королю. Таким образом, спорные земли уже окончательно закрепились — за Францией.

Впрочем, перекраивание владений — будь то дипломатическим или военным путём — на этом не прекратилось. В 1335 году Жуанвилли, господствовавшие над вокулёрским кастелянством, что в 19 км к северу от Домреми, испросили для себя королевской защиты. Всего 30 лет спустя им было дано на то соизволение, после чего из Барруа был вырвана часть земель, объявленная с тех пор неотъемлемым владением французкой короны. Местные жители были объявлены «прямыми поддаными короля, сделанными таковыми за их преданность к службе нашей». В результате подобного решения незаметная деревушка Домреми оказалось разделённой пополам. К северу от ручейка, носившего имя «Трёх Источников», земля отныне принадлежала короне, и входила отныне в Шампанское графство, а жители её — около 30 или 40 семей, считались свободными вилланами. Однако, бо́льшая по площади, южная часть, где располагалась и деревенская церковь, оставалась собственностью сеньоров де Бурлемон, а её население считалось полузависымым — mains mortales. Здесь ещё действовали пережитки старинного крепостного владычества. Обычай требовал от мужской части каждого семейства охраны замка, барщины, земельного налога и дорожной повинности, уплаты печного баналитета и наконец налога на наследство, разрешавшему сеньору вычитать из стада лучшую скотину, а из всего имущества покойного — несколько понравившиихся ему вещей.

К какой из двух частей населения принадлежала семья д’Арк, неясно было уже современникам. Если Беленвилль настаивает на первом варианте, то Жан Шартье и Персеваль де Каньи, вслед за судьями Жанны в Руане, склоняются ко второму решению. Что касается современных историков, среди них также не наблюдается единства в этом вопросе. Если исследователь начала XX века Анри Валлон безоговорочно полагал, что дом семьи д’Арк находился на шампанской земле, и Жанна была рождена свободной вилланкой, Оливье Анн и Колетта Бон (она сылается на некий документ того времени) в своих новейших работах полагают её полузависимой крестьянкой, принадлежавшей сеньорам де Бурлемон.

Война и усобицы не прекращались и при её жизни. Рядом с Домреми проходила дорога на Невшато — имперский город, бывший важным торговым центром. Город принадлежал герцогам Лотарингским, к этому времени также превратившимся в вассалов французского короля. Однако, горожане, понимая двойственность своего положения, пытались как могли балансировать между королём и герцогом, выторговывая то у одного, то у другого привилегии и снижение налогов. Эта торговля закончилась тем, что выведенный из себя герцог вместе с войском ворвался в Невшато, перевешал тех членов муниципалитета, что не успели скрыться, и обложил город тяжёлым штрафом. Уверяли, что он, желая унизить горожан, заполнил огромную бочку водой с кровью, и требовал от побеждённых бросать туда золото не иначе, как погружая вместе с тем голову и правую руку.

Пережившие подобное поругание местные жители превратились в глазах короля — в мучеников за его дело. Почти сразу Карл VI направил войска на помощь, и герцог, обвинённый в том, что в насмешку над королём он приказал привязать конскому хвосту королевское знамя и таким образом извалять его в грязи, был осуждён, а город изъят из его владений в пользу короны.

Кроме того, проходившая через Домреми невшательская дорога, исключительно важная в стратегическом плане, стала объектом соперничества между арманьяками и бургиньонами. И если деревня Домреми хранила верность арманьякам, соседняя — Мёз — а свою очередь симпатизировала уже бургунцам, из-за чего между мальчишками той и другой постоянно завязывались драки, после которых друзья и сверстники Жанны возвращались домой, покрытые синяками, шишками и непреходящей славой среди односельчан. В сложный клубок политических противоречий вплетались противоречия религиозные. Граница, во многом свободная от бдительного надзора королевских чиновников, современникам представлялась рассадником ведьм и еретиков. В 1431 году судьи в Руане, конечно же, не забудут об этом важном обстоятельстве. Конечно же, это был не мятежный Лангедок, но всё же — на западе было много катаров, и спиритуалов и других еретических сект. Жанне было около пяти лет, когда в Монпелье возвели на костёр одну такую еретичку — Катерину Сов, уроженку Бара.

И в то же время, граница оставалась местом, где тяжесть королевских налогов была меньшей, чем во внутренних областях страны, и свобода ощущалась — более. В этих местах, скрывающих в себе настоящий клубок противоречий между государствами, собственниками, религиозными направлениями — и родилась будущая освободительница Франции.

Семья

Jeanne Domremy gravure.jpg
Дом в Домреми, где родилась и провела детство Жанна д'Арк (с гравюры XIX века).
На заднем плане видна деревенская церковь.[1]

Мишель Фабр полагает, что дед Жанны с отцовской стороны (его имя история до нас не донесла) был родом из небольшого городка Арк-ан-Барруа, откуда по неизвестной причине перебрался в Сеффон, в Шампани. Согласно обычаям того времени, он получил фамилию д‘Арк — по месту своего рождения. В Сеффоне у него родился сын Жак, вынужденный оставить родной дом, видимо, из-за войны и связанных с ней лишений. В деревушке Домреми он познакомился с Изабеллой Роме, которая принесла ему в качестве приданого низкий крепкий каменный дом по соседству с деревенской церковью. Дом этот сохранился до сегодняшних дней, в нём находится небольшой музей детства Жанны. Следует заметить, что из внутреннего убранства ничего не осталось, да и само здание в течение веков неоднократно ремонтировалось и перестраивалось. Со времен семьи д`Арк сохранилась только огромная печь в центральной комнате, по-видимому, служившей для семьи гостиной и столовой одновременно.[2]

Вопреки утвердившейся легенде, Жак д’Арк вовсе не был бедняком. Даже если надел в 20 гектаров, о котором упоминают свидетели на процессе реабилитации, на самом деле был меньше, «честный хлебопашец», как его называли односельчане на том же процессе, владел стадом баранов и торговал шерстью, что уже не мало. В его доме, по-видимому, нередко останавливались мелкие дворянчики, бывшие проездом в Барруа. В 1420 году Жак д’Арк вскладчину с несколькими другими зажиточными крестьянами взял у сеньоров Бурлемон внаём их родовой замок, который с той поры можно было использовать, чтобы хранить там деревенское добро и укрывать скот во время набегов лесных разбойников или дезертиров из всех воюющих армий. Подпись Жака поставлена на договоре от 1423 года между жителями Домреми и неким Робером Саребрюкком касательно спорного пастбища. Он же в 1425—1427 годах, то есть, незадолго до отъезда Жанны из дома, стал деревенским старостой, назначенным на этот пост местным сеньором. Жаку д’Арк приходилось договариваться и с Робером де Бодрикуром, кастеляном Вокулёра,[3] который позднее отправит Жанну к королю в сопровождении военного эскорта. А в 1429 году ему удалось выхлопотать у короля (в качестве благодарности за военные победы своей дочери) вечное освобождение от королевских налогов для жителей деревень Домреми и Грё, и этот королевский указ неукоснительно исполнялся — вплоть до революции 1789 года. Жак д’Арк, по-видимому, умер около 1429 года — по крайней мере, после этой даты никаких сведений о нём нет, и следы его теряются.

О родне с отцовской стороны не известно почти ничего; Люсьену Фабру удалось найти в документах близлежащих мест имена нескольких священников по фамилии д'Арк, но идёт ли речь о родне сказать сложно — фамилия д’Арк была в те времена достаточно распространённой.[4]

Мать Жанны, Изабелла Роме (или Изабелла де Вутон как её звали по месту рождения — деревушке Вутон, сравнительно недалеко от Домреми) несомненно, была выше мужа по своему общественному статусу. Во-первых, само имя, включавшее личное прозвище Роме — «римлянка» (по предположению Колетты Бон, Изабелле приходилось совершать паломничество в Рим) уже было редкостью в крестьянской среде. Один из братьев Изабеллы был зажиточным ремесленником (по-видимому, кровельщиком или плотником), а другой — цистерианским монахом. Кроме того, некий близкий родственник состоял приходским священником в Сермезе, также неподалеку от Домреми. У самой Изабеллы в Вутоне было земельное владение, куда после женитьбы перебрался её старший сын. В начале миссии Жанны её поддержит прежде всего родня по материнской линии, — деверь Изабеллы втайне от отца доставит Жанну в Вокулёр. Ставшая после того, как король Карл VII даровал всему роду д’Арк наследственное дворянство, дамой Изабелло, она дожила свой век на попечении сына, в Орлеане, также выделившим для неё немалую пенсию. Там она и умерла около 1450 года в покое и достатке.

В семье было пятеро детей, из которых Жанна была видимо, предпоследней или даже младшей. По всей, видимости, семья была сплочённой и дружной. Первый сын — Жакмен или Жакло, названный в честь отца, рано женился на дочери мэра соседней деревушки Грё, и умер тоже рано, в возрасте около 28 лет. В истории младшей сестры он не смог принять никакого участия. Напротив того, Пьер или Пьерло и, наконец, третий — Жан, с начала и до конца сопровождали Жанну в её походах, причём, Пьер вместе сестрой даже попал в плен, и с громадным трудом освободился, оставшись почти нищим после уплаты выкупа. Старшая (?) сестра — Катерина, рано вышла замуж за некоего Колена, сына мэра Грё, и вскоре умерла в родах, что было далеко не редкостью. В те времена это случалось с каждой четвёртой женщиной во Франции. Таким образом, ей не довелось дожить — и увидеть отъезда сестры из дому. Оливье Анн, посвятивший книгу биографии освободительницы Франции утверждает, что в семье был ещё один ребёнок, умерший в младенчестве, вскоре после рождения.

Раннее детство

Рождение. Крещение

Год рождения Жанны доподлинно неизвестен. Обычно упоминаемая дата «6 января 1412 года» чисто предположительна, она утвердилась с тех пор, как её в своей булле упомянул папа. Ничего удивительного в подобной «неточности» не было — в те времена даже для принцев крови документальные сведения о дне и месяце рождения сохранялись далеко не всегда. Что же касается Жанны, то, как выяснилось, в Домреми в те времена не существовало даже церковной книги, где обычно делаются записи о дне крещения. Посланцы французского короля, отправившиеся в Домреми во время оправдательного процесса с целью узнать её дату рождения, вернулись с пустыми руками, не получив никаких сведений. Сама Жанна на вопрос о своём возрасте во время Руанского процесса отвечала, что ей «19 лет или около того» — иными словами, либо она и сама не знала наверняка даты собственного рождения, подобно многим её односельчанами, либо попросту не хотела отвечать точно. Её уклончивое «около того» допускало любые версии и толкования. К примеру, королевские судьи на оправдательном процессе даже пытались использовать этот момент в качестве свидетельства особой пристрастности инквизиционного суда. И в самом деле, по установлениям римского права, как во время гражданского, так и уголовного процесса для каждого подсудимого младше 25 лет полагался адвокат, поскольку неопытного юношу или девушку представлялось слишком легко ввести в заблуждение, запутать или склонить к самооговору. Однако, в конце концов, эта идея была отставлена в сторону, так и не реализовавшись (обычно это объясняют тем, что в инквизиционных процессах подобные правила не соблюдались, да и сама по себе зацепка выглядела слабой).

Впрочем, далеко не все отнеслись к отсутствию точной даты рождения Жанны с подобным невниманием. К примеру, сторонники «нетрадиционных исторических версий» увидели в этом прямое свидетельство, что Жанна — не была родной дочерью Изабеллы Роме. Как это нередко случается, история освободительницы Франции стала обрастать легендами и сказками уже при её жизни. Некий Персеваль де Беленвиллье, свидетель первых её побед, в 1429 году писал герцогу Миланскому, что «сказанная девица» родилась словно Христос, в тихом и бедном местечке на границе королевства, 6 января в день Поклонения Волхвов. В минуту её рождения сердца всех сельчан наполнила радость, и петух в два часа ночи громко запел, как когда-то пели древние пастухи, приветствуя появление на свете нового Царя Иудейского. Более поздняя по времени анонимная поэма на латинском языке, рассказывающая об освобождении Орлеана, уже прямо свидетельствует о том, что в момент чудесного рождения Жанны грянул гром, и затряслась земля, и с небес сошли языки пламени — знак будущего возрождения мира, — а сельчане, охваченные благоговением, единодушно запели, вознося благодарность Господу. Вспоминали также, что её мать носила имя Изабелла, (то есть, Елизавета) как и мать Иоанна (Жана) Крестителя, и в этом совпадении также просвечивало явственное божественное знамение.

На самом деле история этой жизни была куда более скромной. Жанну назвали одним из самых распространённых женских имён для того времени — его носили от трети до половины всех девочек её поколения. Через три дня после рождения, как это и полагалось по обычаю, Жанну крестил деревенский священник Жан Мине́ (во франкоязычной версии Руанского протокола «Нине»), уехавший из Домреми в 1423 году.[2] Мессу, как опять же было принято в подобных случаях, служили обстоятельно и долго, поскольку «евин пол», особенно склонный ко греху, требовал при рождении специального отчитывания.[5] Купель Жанны (если это действительно её купель) сохранилась до сих пор — и сейчас её можно увидеть в приходской церкви деревни, посвящённой Св.Ремигию (Сен-Реми). Пожалуй, несколько неожиданным представляется тот факт, что у Жанны было несколько крестных отцов и матерей, что, в общем-то, не было в обычаях того времени. Синодальный статут аббатства Тул ограничивает их количество двумя-тремя (а то и всего одним крестным отцом и одной крестной матерью). Сама же она вспоминала на инквизиционном процессе троих из них — некую Агнессу, Сибиллу и Жанну. О первых двоих сведений нет, нигде и никем более они не упоминаются, и потому представляются два возможных решения: либо Жанна, намеренно или невольно, сделала ошибку, либо ко времени процесса реабилитации они уже умерли. Третьей крестной была, по-видимому, Жанна Обри, жена мэра, что неоднократно подтверждалось свидетелями реабилитации. Кроме того, на этом процессе лично присутствовали трое — Беатриса Эстеллен, Жаннетта Тевелен ле Руайе, и Жаннетта Тьерселлен де Витель, все три к тому времени уже овдовевшие. Из них две последних настаивали, что имя новорождённой было дано в их честь. Из крестных отцов на процессе реабилитации назвали себя таковыми Жан Ланге и Жан Барре. Остальные свидетели с точностью не могли ответить на этот вопрос, называя разное количество имен. В любом случае, если верить подсчётам, выполненным Колеттой Бон, у Жанны было 6 или даже 7 крестных матерей и как минимум 4 крестных отца, — событие по тем временам совершенно исключительное. Сторонники версии «королевского» происхождения Жанны находят достаточное объяснение этому избытку в том, что большое число крестных соответствовало её высокому статусу. Колетта Бон, придерживающаяся традиционных воззрений, в свою очередь предполагает, что, во-первых, семья д’Арк пользовалась в деревне большим уважением, а во-вторых, это мог быть знак своеобразной солидаризации перед лицом недавних невшатойских событий, о которых гудела вся округа.

Пьер де Сермуаз, убеждённый сторонник версии «королевской» крови, добавляет к этому красивую легенду, будто сама Святая Колетта навестила новорождённую, оставив в колыбели золотое кольцо с вырезанными на нём тремя крестами и надписью «Ииусус Мария». Подобное кольцо действительно существовало, однако о нём практически ничего неизвестно, кроме того, что Жанне оно «было подарено в детстве». Существуют лишь некие весьма туманные намёки, будто во время паломничества к Св.Марии в Пюи, Изабелла Роме могла навестить Святую Колетту. Однако всё остаётся на уровне фантазий и догадок. Во время руанского процесса Жанну допрашивали о происхождении и назначении этого кольца, пытаясь выяснить его возможную связь с «ведьминскими» чарами. Подсудимая коротко ответила, что это кольцо привезла с собой из Домреми, и более ничего не добавила, — а судьи также более не возвращались к этому вопросу.

Первые семь лет

Domremy eglise maison 1819.jpg
Домреми, маленькая панорама с церковью
(с гравюры XIX века) [6]

В документах Руанского процесса можно прочесть прямую речь, показания подсудимой: «Дома меня называли Жанеттой, во Франции — Жанной». Фамилией для девочки предполагалась «Роме», «ибо в её местах, — записал нотариус Жан Маншон — девушки носят прозвание матери». Жанной д’Арк героиня Франции стала исключительно благодаря народной молве и позднейшим историческим работам.

О раннем детстве, проведённом в Домреми, известно прежде всего из её собственных показаний, сделанных во время Руанского процесса, а также из протоколов допроса свидетелей во время Процесса Реабилитации. Все они, так или иначе, рисуют вполне типичное пасторальное детство деревенской девочки на границе — игры на берегу реки, плетение венков из полевых цветов, зимние посиделки за прядением, когда было полно свободного времени, женщины деревни могли вдоволь сплетничать и делиться последними новостями. По домам затем расходились вместе, большими группами, и всегда в сопровождении мужчин — по соседству был Дубовый Лес, в котором водились волки.

Двоюродный брат Жанны (точнее говоря — зять сестры Изабеллы Роме) вспоминал, как он мастерил для неё свистульки, крошечные деревянные мельницы и «подсолнухи» из стружек. Также сохранились имена некоторых её друзей и подруг. К примеру, Симоне́ Мюнье, соседский мальчик, несколькими годами младше, — вспоминал, как они вместе играли, а если ему случалось когда-то захворать, Жанна готова была нянчить и успокаивать его. Изабелла Деспиналь, Манжетта (или Маргарита) Суайяр и Овьетта Суднá, — бывшие тремя или четырьмя годами младше, вспоминали о совместных играх и первых уроках прядения и шитья, которое они осваивали вместе.[7]

Ходить в школу девочке не полагалось, с юных лет её готовили для будущей роли жены и матери. Жанетта училась прясть лен и шерсть, шить одежду — «даже не столько из необходимости, — поясняла Колетта Бон, — но для того, чтобы изгнать лень, мать всех пороков». В этих занятиях Жанна, по-видимому, достигла значительного совершенства, поскольку даже во время руанского процесса не удержалась похвастаться перед Кошоном, что «касательно шитья и прядения не уступит ни одной руанской женщине». Это было достаточно серьёзной заявкой — руанки традиционно пряли шерсть для продажи на местной ярмарке. А Колетта Бон всерьёз задавалась вопросом, даже на первый взгляд риторическим: могло ли это свидетельствовать, что если бы всё пошло иначе, Жанна могла бы прядением зарабатывать себе на хлеб?

Кроме того, как в один голос подтверждали многие свидетели, она пасла деревенское стадо, когда к тому подходила её очередь, изрядно работала в огороде и в поле, полола, рыхлила землю, ходила за плугом, ворошила сено. И пожалуй, единственное, что отличало её в это время от друзей и подруг, была страсть — к рисованию. По свидетельствам более позднего времени весь фасад дома, где она жила, «покрыт был рисунками, выполненными её рукой, но время их не пощадило». Единственно, два таких рисунка, ещё наивных и детских, авторство которых, возможно, принадлежало Жанне, были обнаружены уже в начале XXI века, во время реставрации церкви Св.Реми.

От семи до тринадцати

Puella

Следующие пять лет.
По средневековым представлениям французов, детство заканчивалось в семилетнем возрасте. В это время мальчик или девочка меняли котту, широкую детскую рубашку, которую носили с того времени, как сделали первый шаг,  — на обычную взрослую одежду. Около семи лет «при вхождении в разумный возраст» ребёнку полагалось принять первое причастие[8] и с той поры, вплоть до замужества девочка уже считалась не «ребенком» (infans), но «девицей» (puella). Этот переходный — для средневековья — возраст, «когда душа ещё чиста, но тело переполнено грехом», вводил в замешательство священнослужителей, памятующих о тысячах опасностей и искушений, подстерегающих новую прихожанку буквально на каждом шагу. А потому юной девушке предписывалось находиться почти постоянно дома, при матери, поскольку зарождающаяся и постепенно проявляющаяся женственность могла разжечь похоть и привлечь интерес всяческих ловеласов с большой дороги..., и даже с маленькой. Девственность дочери приравнивалась к чести всей семьи, а потому вплоть до замужества её свободу жёстко ограничивали, всюду она находилась под внимательным присмотром. Дома она должна была полностью подчиняться воле старших, а в церкви или всяком другом общественном месте, где девушка всё же могла появляться, ей полагалось вести себя предельно скромно и паче всего — молчать.

Однако в деревнях и, тем более, на границах королевства, вдали от центров власти с их строго регламентированными традициями и замкнутой культурой, все эти строгости во многом смягчались. Во-первых, постепенный уход из семьи старших детей неизбежно вызывал нехватку рабочих рук, а потому младшей дочери приходилось предоставлять определённую свободу действий, необходимую при выполнении всякой работы вне дома: пахоты, жатвы, надзора за общественным стадом. Во-вторых, посещения церкви, деревенские праздники, фамильная солидарность, требовавшая время от времени навещать родственников, вместе есть и пить, делиться новостями и помогать друг другу (а вся родня Жанны жила не близко, в Домреми, но в Сермезе, Бюре и Вутоне), женские посиделки, приглашения в гости и на деревенские торжества — всё это, так или иначе, предоставляло деревенской девочке свободу, немыслимую в больших городах. Время от времени ей даже приходилось становиться крёстной матерью, «от каковых приглашений отказаться было невежливо», по крайней мере, два человека на процессе Реабилитации объявили, что Жанна была их воспреемницей от купели.
В доме д’Арк, по обычаям того времени, основную роль играл отец, он же олицетворял полноту родительской власти. Именно он, отец был для Жанны непререкаемым авторитетом, всё время, пока он был жив, родной дом оставался для неё «домом отца». Однако, по-видимому, Жанна была, очень привязана к матери. Семью в более широком смысле, принимавшую все важные решения касательно браков общих хозяйственных дел и тому подобное, воплощали также — дяди.

В деревне все жители связаны между собой узами родства, отношениями крестных и крестников, а также соседской дружбой и взаимопомощью. В свою очередь, внутри этого небольшого сообщества возникали более мелкие группы, объединяющие между собой людей по признаку пола и возраста. Что касается женщин Домреми, они собирались вместе, чтобы прясть, обмениваясь новостями и сплетнями (это «прядильное евангелие», как тогда говорили, не дошло до наших дней и содержание их разговоров остаётся неизвестным, хотя догадаться о нём, в принципе, не так уж и трудно). Объединяли людей также совместные посещения церкви, приглашения на крестины и общие посиделки по какому-то случаю. Возрастные группы объединяли общие игры, образование и общие трудовые навыки, которым предстояло научиться. Детская дружба сохранялась на долгие годы, — так, Овьетта Суднá, по её собственному свидетельству на процессе Реабилитации, горько расплакалась, когда её старшая подруга уехала прочь, не предупредив и не простившись.

Религия и образование

Как было уже сказано, семья д’Арк, в общем, не бедствовала и не нуждалась. Жанна вместе с сестрой Катериной имела отдельную комнату, где они, по обычаю того времени, спали в одной постели, а затем, после ухода сестры — и вовсе получила постель и комнату в своё полное распоряжение — что для крестьянской семьи было большой редкостью. В доме иногда останавливались гости, да и само положение зажиточного крестьянина требовало, чтобы дочери были достаточно воспитаны и обходительны. По воспоминаниям сверстников, Жанна «умела делать реверансы и вести себя так, словно воспитывалась при дворе». Кроме обычной одежды, было у неё и красное платье — оберег, по представлениям того времени способный защитить ребёнка от многих напастей и бед.

Первые религиозные уроки Жанна получила от матери. На процессе в Руане Жанна рассказала, что, Изабелла научила её основным католическим молитвам — Pater Noster, Ave Maria, Credo, — все, конечно же, на французском языке; латынью в семье не владели. Семья была достаточно набожной, в том смысле, как «основы религии» понимали в те времена. Д’Арки неукоснительно держали пост, исправно посещали церковь, отмечали основные праздники и платили десятину. Известно, что Жак д’Арк и его жена пожертвовали на церковь определённую сумму, чтобы даже после их смерти дважды в год за упокой их души служилась месса по установленному чину. Жанне полагалось иметь при себе небольшой мешочек с мелкими монетами (так называемый омоньер), для раздачи милостыни. Одна из свидетельниц на процессе реабилитации показала, что Жанна якобы сокрушалась, что не имеет больше денег, в противном случае, она тоже заплатила бы за свою мессу, и что она готова была уступить нищим свою постель и спать на полу у очага. Сверстники даже слегка поддразнивали её за чрезмерную религиозность. Нередко её видели на коленях перед священником, кающейся в каких-то прегрешениях.

Деревенька Домреми была слишком мала, чтобы содержать собственную приходскую церковь, а потому ходить на мессу приходилось в соседнюю деревню Грё, более крупную по размеру и числу жителей. Как и во всех деревенских церквах, ежедневной службы здесь не было. По воскресеньям и праздникам раздавался колокольный звон, созывающие верных со всей округи на служение. Начинать полагалось в 9 часов утра, опаздывать считалось дурным тоном, хотя прежде чем начать, священник должен был дождаться сеньора де Бурлемон и его супруги, занимавших отведённую специально для них «сеньориальную» скамью. Проповедь и чтение молитв совершалось на французском языке, понятном для прихожан, которым следовало опускаться на колени всякий раз, когда произносилось имя Христа, повторять слова молитвы, а также время от времени осенять себя крестным знамением. Затем, повернувшись спиной к молящимся, священник служил мессу уже на латыни. Здесь же, в церкви находилось изваяние Святой Маргариты, которая, по уверениям Жанны, позднее будет являться к ней, а также статуя Сен-Реми (Святого Ремигия), впервые помазавшего на царство Хлодвига, короля франков, причём полагающееся для этого миро, если верить легенде, принёс ему ангел с неба.[9]

По свидетельству приходского священника Грё, Жанна была очень религиозна (как я уже говорила, деревенские друзья порой даже посмеивались и трунили над ней за странную истовость). Её постоянно видели во время совершения воскресных и праздничных месс, а также, когда колокола били к заутрени, она немедленно прерывала пахоту или работы в саду, чтобы опуститься на колени и прочесть положенные молитвы.

В сопровождении других девушек, а также деревенского парня, приставленного к ним для охраны в пути, Жанне случалось бывать и в близлежащей церкви Святой Девы в Бермоне, украшая цветами находившуюся там статую. Также она любила посещать сиротский дом при августинском аббатстве нищенствующих монахов в Бриксе, — в скором времени её здесь хорошо знали. Взаимная дружба и доверие, по-видимому, были очень прочными, так как на руанском процессе Жанна упомянула, что несколько раз ей доводилось исповедоваться именно здесь, а не в своей приходской церкви. Даже свой девиз «Иисус, Мария», которым уже позднее Жанна-военачальник имела обыкновение начинать свои письма, по предположению Мишеля Фабра был заимствован ею у братьев-августинцев.[9]

Ключ и Дерево Фей

В ближайших окрестностях Домреми из-под земли било три родника. Первый ключ, который окрестили Смородинным — находился в 270 метрах от дома Жанны, у дороги, ведущей к виноградникам. Второй, по имени Лягушачий — скрывался буквально в 50 шагах от первого, позади небольшого холма. И наконец — третий, которому было суждено сыграть в жизни Жанны зловещую, почти роковую роль... Его называли Ключом Горячечных Больных, он располагался в Дубовом Лесу, под огромным раскидистым деревом, ясно видным прямо от дома д‘Арк. И в самом деле, сюда регулярно наведывались больные лихорадкой, согласно местному поверью, вода из этого ключа дать облегчение или даже исцеление. Дерево, росшее над ключом — это был «дивной красоты дуб» (или бук, как свидетельствовали жители Домреми, присутствовавшие на процессе Реабилитации), и он также имел собственное имя и легенду. Местные жители называли его Деревом Дам или Деревом Фей.

Следует заметить, что буколические предания о браке (или говоря шире, о связи) фей со смертными из «цикла Мелузины» (по имени самой известной из них) были в те времена достаточно широко распространены, и немало дворянских родов вели своё происхождение от какой-то из фей, вступившей в брак с их дальним предком. Легенды эти всегда имели одну и ту же сюжетную канву: некий дворянин, благородный духом, влюблялся в прекрасную женщину, случайно встреченную им в лесу. Не без колебаний, она соглашалась на брак с ним, однако с одним непременным условием, которое имело вариации. Например, в случае Гуго Лузиньяна и прекрасной Мелузины, каждую субботу будущий муж должен был позволять ей запираться на ключ в своих покоях. Какое-то время супруг соблюдал принесённую клятву, а потому семья жила счастливо и даже обзаводилась детьми, но затем природное любопытство брало верх, и условие, тем или иным способом, оказалось нарушенным. Так, любознательный Лузиньян, заглянув в замочную скважину, с ужасом видит, что его супруга моется в корыте, но вместо ног у неё — змеиный хвост. Застигнутая врасплох фея — тут же исчезла, впрочем, оставив мужу детей и накопленное богатство.

Так же и Сеньоры де Бурлемон, на чьей земле находилось Дерево Фей, выводили свой род якобы от феи-прародительницы, чьё имя не сохранилось. Их фамильная легенда имела множество вариантов, — по одной из её разновидностей, старинный предок, тоже сеньор де Бурлемон, уже будучи женатым, встретил под деревом прекрасную женщину, в которую влюбился без памяти, и она, соответственно, ответила ему полнейшей взаимностью. С тех пор каждый понедельник (под предлогом охоты, разумеется), он втайне приходил к тому же дереву, чтобы повстречаться с возлюбленной. Так продолжалось несколько лет, пока, наконец, законная супруга, заподозрив в поведении мужа неладное, сумела дознаться до правды. Неслышно подкравшись к дереву, она обнаружила изменника, спящего в объятьях феи. Будить любовников благородная дама не стала, однако положила к их ногам свою головную повязку, которую имели право носить только законные, венчанные жены, — и ушла прочь. Проснувшись, фея горько разрыдалась и навсегда исчезла в гуще леса, оставив любовнику и троим прижитым с ним дочерям дары неистощимого богатства: волшебную ложку, способную бесконечно умножать еду; чудесный серп, умножающий посевы и наконец — кольцо. «Все вещи эти были грубыми, каковых у нас не делают», — заметил уже в XVII веке дальний потомок Бурлемонов, записавший семейную легенду.

Не вызывает никаких сомнений, что легенды, связанные с деревом фей, были дальним отголоском культа друидов и прочей языческой древности, заключая в себе глубокие обряды, призванные умножать и сохранять урожай. По вполне объяснимым причинам, свидетели на процессе Реабилитации с большой неохотой говорили о дереве фей (при том, что двое из них и вовсе отказались это делать, сославшись на слабую память). И тем не менее, во всех рассказах, как бы они ни были скупы, встречалось одно и то же слово: logis. На средневековом французском языке Logis — означал маленькую «сторожку», «домик лесника», а также — лёгкий, плетёный из листьев домик, который подвешивали или прикрепляли между ветвей дерева в ритуальных целях. По укрепившемуся преданию, именно в таких домиках посреди кроны дерева и жили — местные феи. Колетта Бон, исследуя этот вопрос, обращает внимание, что фея Бурлемонов появлялась исключительно по понедельникам — то есть, в день, связанный с поминовением душ умерших. Таким образом, она была, возможно, скрытым воплощением хтонического духа, а традиция поклонения крестьян дереву фей первоначально было связана прежде всего — с попытками заклинания плодоносных сил земли (in-ferno). Так или иначе, местные жители, в особенности дети и молодежь, имели обыкновение плести венки прямо там, под ветвями дерева фей. Иной раз они уносили цветы с собой — чтобы украсить святилище Девы Марии (что в Бермоне), но чаще — оставляли висеть на ветвях бука, откуда эти венки чудесным образом «исчезали» (таким образом, можно было понять, что феи приняли прекрасные подношения).

Переломный год — 1425

Предшествующие события.

В деревне

В 1425 году Жанне исполнилось 13 лет, так постепенно подходил к концу её второй возраст (по французской средневековой традиции). В 14 лет заканчивалось отрочество, вчерашний puer или puella должен был перейти в статус взрослого мужчины или женщины. И старший брат Жакмен, и, вероятно, сестра Катерина, — ужé вступили в брак, самая пора была задуматься о женихе — и для младшей дочери. Как было принято в те времена, жениха должен был выбирать отец (а также дядья) будущей невесты, по средневековых же понятиям согласия девочки никто не испрашивал. Само собой полагалось, что молодые естественным образом полюбят друг друга, уже какое-то время прожив вместе. В матримониальных замыслах на первый план выходили материальные соображения — будущий жених должен был крепко стоять на ногах (причём, не только в плане физического здоровья), принадлежать к зажиточной семье и желательно, входить в тот же круг, что и семья его будущей жены.
В случае Жанны речь пока ещё шла не о свадьбе, но только — о предварительном уговоре, однако в том, что он имел место, — сомнений нет.

Имени незадачливого жениха история не сохранила, и всё же, Колетта Бон, посвятившая короткой жизни Жанны д’Арк специальное исследование, называет его, с оговоркой «предположительно»: Мишель Лебрен. Также родом из Домреми, он был сыном — тоже — зажиточного крестьянина, знал Жанну с раннего детства и не раз служил в качестве охраны для компании девушек, направлявшихся в ближнее «паломничество» к Святой Деве Бермонской. По всей видимости, он также знал и о некоторых её планах. Можно даже предположить, что он по-своему любил будущую невесту, поскольку не смирился, получив от неё решительный отказ, но попытался добиться своих прав на неё через суд. В последнем деле он потерпел полное поражение, а для Жанны это стала её первая победа, хотя ещё и не военная...

А между тем война всё ближе подкатывалась к Домреми. Для арманьяков, равно как и для бургиньонов, пограничная река и старая римская дорога представляли собой цель исключительно важную со стратегической точки зрения. Гонцы той и другой стороны регулярно скакали через Домреми, неся неутешительные вести. В долине Мёза царило некоторое смятение — в конце концов, нужно было выбирать: к какому из лагерей примкнуть. Домреми и Грё, твёрдо державшие сторону арманьяков, оказались в изоляции — Максе и прочие местечки примкнули к бурундцам, порой между молодежью и мальчишками вспыхивали кровавые драки. Но это были ещё цветочки. Постепенно начала проявляться и более грозные признаки войны: разбойники, беглые и дезертиры из обеих армий всё чаще стали появляться по соседству, пока, наконец, в 1419 году возле Максе не случилось настоящее побоище, во время которого местный рыцарь-разбойник Робер де Саабрюк, в это время объявивший себя сторонником арманьяков, дал бой отряду двух братьев де Дье. В этом бою попал в плен муж крестной Жанны — госпожи Тьерселен.[10] Нам не известно, чьей победой закончился тот бой, однако позднее оба братья Дье попытались взять Вокулёр и потерпели позорное поражение. В 1420 году — уже арманьякские войска под командованием Ла Гира, будущего соратника Жанны, подступили с осадой к Сермезу. Одной из жертв бомбардировки города стал Колло Тюрлан, муж Манжетты — подруги и двоюродной сестры Жанны.[11]

В том же 1419 году, желая хоть как-то обеспечить для сельчан защиту от рыскающих вокруг банд, Жак д’Арк от имени жителей деревни Домреми обратился к племяннице де Бурлемона — Жанне де Жуанвилль. Ей в наследство досталась небольшая крепость — замок де л’Иль (иными словами, «островной замок») получивший своё имя за то, что располагался на небольшом островке посреди реки. По этому договору сельская община Домреми брала замок внаём на девять лет, обязуясь за это платить в год по 14 турских ливров и 2 имо (imaux) или шесть бушелей пшеницы.[11]

По всей видимости, этого оказалось недостаточно, и в 1423 году всё тот же Робер де Саарбрюк, типичный местный «авторитет», называвший себя Дамуазо де Коммерси буквально принудил деревню Домреми купить также и своё «высокое покровительство», одновременно означавшее, что разбойник откажется от попыток грабежа сам и не позволит сделать это никому другому. Покровительство стоило дорого — Саарбрюк потребовал выплатить ему типичную дань: по два гро с полной семьи и по одному — со вдовьих домов: всего 120 золотых экю, которые, сверх того, нужно было выплатить сполна и вперёд: до праздника Св.Мартина Зимнего. Договор с рыцарем-разбойником сохранился, от имени сельчан его подписал староста деревни — Жак д’Арк.[12] Однако, как и следовало ожидать, «покровительство» бандита мало чего стоило. Годом позже некий Анри д’Орли совершил набег на соседнюю деревню Грё, угнал почти весь скот, кроме того увозя с собой несколько повозок награбленного добра. Очередной мародёр попытался укрыться в соседнем замке Долеван, однако Жак д’Арк успел предупредить Жанну де Жуанвилль. Немедленно вслед за бандитом был отправлен военный отряд, вскоре стада и добыча были возвращены владельцам (полностью или частично, об этом документы умалчивают).[11]

В королевстве

Святые

155px
Святая Маргарита (или Марина) Антиохийская

Во время инквизиционного суда, спрошенная о том, как именовали себя «небесные силы», являвшиеся к ней, Жанна дала ответ весьма недвусмысленный и точный: «То были святая Катерина и Святая Маргарита, и мне дозволено об этом сказать». Немного времени спустя выяснится и ещё одно высокое имя — архангел Михаил, являвшийся, впрочем, значительно реже, и только в тех случаях, когда Жанне предстояло принять особенно серьёзное решение. Ради точности понимания следовало бы точно представлять себе всю эту «святую троицу», упомянутую в материалах процесса.

Святая Маргари́та (или Марина) Антиохи́йская — раннехристианская мученица, претерпевшая гонения в IV веке н.э. Легенда рассказывает, что она, будучи ещё юной девушкой, приняла христианство и, дав обет хранить вечную девственность, осмелилась отвергнуть настойчивые ухаживания Олибрия, римского наместника в Антиохии. Брошенная в темницу за свою приверженность презренной монотеистической религии, она подверглась там нападению дьявола в образе дракона. Чудовище проглотило её, однако она смогла спастись от гибели чудесным образом, осенив изнутри дракона крестным знамением, которое в мгновение ока — распороло громадное брюхо демона. Но увы, даже такое невероятное чудо не произвело ни малейшего впечатления на властителей-язычников, и в скором времени святую казнили, попросту отрубив ей голову.
Легенда утверждает, что святая Маргарита до последнего шага из жизни сохраняла удивительное самообладание, и спокойно сказала оробевшему палачу: «Брат мой, бери меч и руби». Статуя этой святой и доныне сохраняется в маленькой церкви Домреми, где святая изображена попирающей дракона. Имя Маргарита (Манжетта) носила одна из ближайших подруг Жанны.[13]

Уже в Средние века история со странным тюремным драконом-дьяволом, слишком экзотическая для христианства, не раз становилась поводом для сомнений, недоумений и вопросов. В конце концов, Ватикан (а случилось это уже в новейшие времена, к 1969 году) постановил всё-таки удалить имя Святой Маргариты из церковного календаря со следующей компетентной формулировкой: «чудесные рассказы об этой исторической личности не нашли веских подтверждений». Впрочем, ко временам Жанны всё это не имело прямого отношения. — Культ ныне отвергнутой святой Маргариты Антиохийской был тогда чрезвычайно распространён, а саму праведницу высоко ценили и почитали.[14]

155px
Святая Екатерина Александрийская

Святая Екатери́на Александри́йская, согласно нерушимой традиции первых веков христианства, также была страстотерпицей, казнённой за нерушимую твёрдость в последовании своей вере.
Согласно легенде, она родилась в Александрии около 287 года в знатной семье, и будучи ещё юной девушкой, приняла крещение, вступив в мистический брак с Иисусом Христом. Прекрасно образованная, обладающая гибким умом и незаурядной смелостью, она решила воспользоваться визитом римского императора Максимина в Александрию, чтобы склонить его к восприятию новой веры. В результате языческий правитель разгневался и приказал ей выдержать диспут с пятьюдесятью учёными жрецами. Однако Екатерина, прекрасно владеющая даром убеждения, с честью вышла из трудного испытания, чем ещё более разгневала императора, который против собственной воли почувствовал влечение к юной христианской девушке. Не долго думая, Максимин поставил её перед выбором — вступить с ним в брак или подвергнуться позорной казни. — С презрением отвергнув брак с язычником, Екатерина без колебаний выбрала смерть. Пытаясь сломить её упорство, Максимин приказал пытать её, привязав к шиповатому колесу, однако шипы каким-то чудесным образом проскальзывали, не причиняя ей вреда. Ещё более распалившись, разгневанный император приказал казнить её — мечом. Душа святой в образе белой голубки поднялась к небесам, а из рассечённых чресл вместо крови хлынуло молоко.[15]

Церковь святой Катерины находилась поблизости, в соседней деревеньке Максé, эта святая считалась покровительницей прях, и к ней нередко обращались юные девушки с молитвой или за защитой. Святая Екатерина была необычайно популярна во Франции, её имя носили около половины женщин и девушек. В частности, Катериной назвали старшую сестру Жанны.[16]

И наконец, авторитетный список венчает Святой Арха́нгел Михаи́л. Небесный архистратиг и военачальник ангельских сил, хранитель рая и вечный соперник дьявола, которому (если верить священному преданию) поручено будет взвешивать грехи и добродетели во время Страшного суда, — считался высочайшим защитником королевства французского. После того, как пало аббатство Сен-Дени и архангел, таким образом, оказался как будто «пленником» англичан, взоры простых французов всё чаще обращались к святому Михаилу — защитнику и покровителю всемирного добра во всех его ревностях против зла. Сельчане из уст в уста передавали друг другу предание (почти анекдот) о чудесном спасении дофина, который, находясь в Ла-Рошели, чудом провалился сквозь прогнивший пол и потому остался в живых, схоронившись в куче тел среди раненых и умирающих. Это чудо снизошло на него только потому, что он вовремя успел вознести молитву и призвать на помощь Михаила-Архангела, — в благодарность которому приказал затем отслужить пышную мессу.[17]

155px
Святой Архангел Михаил

Однако следует уточнить особо, что в большинстве случаев военачальникам обеих сторон не приходило в голову объяснять свои действия вмешательством божественных сил или результатом воздействия господней воли. И в самом деле — сплошь и рядом добрые католики воевали против таких же добрых католиков, и речь в этой войне шла отнюдь не о защите духовных устоев, но о вполне зримой и вещественной ценности: короне Франции. Однако победы англичан всякий раз порождали в среде простых людей смятение и острое желание всё-таки выяснить — кому же из двух противоборствующих сторон благоволит Господь. И в самом деле, было отчего призадуматься: «годоны» объявили своим небесным покровителем Святого Георгия, и вряд ли было можно предполагать, что тот действует против французов и Франции — вопреки божественной воле.[18]

Хорошо понимая настроения простого народа, Бедфорд, опытный и хитрый английский военачальник, в 1425 году задумал жестокую операцию, которая в случае удачи должна была окончательно сломить боевой дух французов и подавить в них волю к сопротивлению. Речь шла о взятии островного аббатства Мон-Сен-Мишель («Гора Святого Михаила»), которое с начала войны оставалось неприступной цитаделью. На сей раз англичане подготовились к захвату очень основательно, пытаясь заранее предусмотреть всё. Снарядился большой флот, в задачу которого входила морская блокада монастыря, Бедфорд сделал ставку на то, что орудийные обстрелы и голод рано или поздно принудят защитников объявить капитуляцию.[19]

И в самом деле, вся Франция напряжённо следила за всеми перипетиями морской осады. Эта битва стала одной из самых значительных не только вследствие особой ожесточённости, но и по своим стратегическим последствиям. В итоге англичане были разбиты наголову — это была одна из немногих побед французского оружия до выступления Жанны д’Арк. Остатки вражеского флота с позором бежали, а земной оплот, твердыня Святого Михаила так и остался непокорённой. — Психологическое значение битвы у «Горы Святого Михаила» трудно было переоценить. По существу, как и замышлял хитроумный Бедфорд, она сделалась переломной в течение всей войны. Однако, увы, совсем не в ту сторону, в которую желали бы англичане.

Когда великая новость о посрамлении англичан достигла пределов Домреми, первым делом, конечно, наступила всеобщая радость и ликование. А несколько дней спустя Жанна впервые услышала обращённый к ней небесный голос, «исходивший от ангела». Люсьен Фабр достаточно смело предполагает, что это вполне мог быть и сам Святой Михаил. Вслед за ним и мы можем повторить то же самое. И в самом деле, трудно предположить, почему это не мог быть сам вестник господень..., однако найти тому неопровержимые доказательства достаточно сложно. Особенно, спустя столько лет и веков. Но, так или иначе, первый важный шаг навстречу будущему — был сделан.[20]

1428

И всё же, наперекор общему мнению, следует заметить, что Жанна отличалась значительной осмотрительностью и даже трезвомыслием. Потому что прошло около четырёх лет, долгих четырёх лет, прежде чем она окончательно решилась перейти от идеала к практике, последовать настойчивым требованиям «голосов» и лично отправиться к капитану (коменданту) Вокулёра.

Вокулёр

Дюран Лаксар был старше Жанны на целых шестнадцать лет и приходился ей чем-то вроде двоюродного брата, поскольку был женат на её кузине (племяннице Изабеллы Роме). Однако, по средневековому правилу разделения семьи по категориям возрастного старшинства, Жанна звала его — «дядей», и относилась к нему соответствующим образом. Дюран вместе с женой жил в деревеньке Пти-Бюре, в одном лье от Вокулёра, куда Жанне теперь потребовалось попасть, ради «первой попытки». Потому под предлогом посильной помощи кузине (Арлина Лаксар была беременна), Жанна сумела отпроситься у родителей, а затем каким-то образом убедить Лаксара доставить её — в Вокулёр. Какие слова ей удалось подобрать, чтобы убедить двоюродного брата, осталось неизвестным, и сам Лаксар, дававший свидетельские показания на процессе реабилитации, об этом умолчал. Люсьен Фабр полагает, что возможно, не последнюю роль в уговорах сыграло так называемое «пророчество Мерлина», вера в которое удивительно устойчиво держалась во Франции. Это неизвестно откуда появившееся пророчество в лучших традициях средневековой мистики гласило, что «страна, погубленная распутной женщиной, спасена будет невинной — девушкой». В персоне оной распутной женщины, по единому мнению простолюдинов, подспудно угадывалась королева Изабелла Баварская, которую открыто обвиняли в сожительстве с собственным деверем, а после его смерти — с тем или иным из придворных.[21][22]

С точки зрения строгой хронологии эта первая попытка приходилась примерно на середину мая 1428 года. На процессе реабилитации Лаксар свидетельствовал, что добившись «аудиенции» у капитана Вокулёра, Жанна со всей возможной прямотой объявила ему, что дофин получит подмогу «не позднее середины Великого поста следующего за тем года», о чём и просила дать ему знать как можно скорее.[23]

Теперь придётся сказать несколько слов о том человеке, который выслушивал скромные, но твёрдые откровения простой деревенской девушки. — Робер Бодрикур, капитан-комендант Вокулёра (точнее говоря, голова городского гарнизона), занимал свою непростую должность уже пятнадцать лет. Расчётливый и трезвомыслящий военный чиновник, совершенно не склонный к сантиментам, к тому времени он уже успел оплакать и похоронить свою первую жену — вдову преклонных лет (на которой женился исключительно из-за денег), а затем, не долго думая, обвенчаться с ещё одной богатой старушкой. Понятное дело, убедить подобного человека проникновенными рассказами о «голосах» и предсказаниях было мудренó.[24] Лаксар вспоминал, что комендант принял сообщения Жанны более чем скептически (чтобы не сказать, цинично), потребовав затем от сопровождающего — поскорее вернуть её родителям, а также велеть им «надавать ей пощечин», и ещё, чтобы «раз и навсегда выбить дурь из головы — поскорее отдать замуж». Если же она объявится со своими «голосами» ещё раз, Бодрикур пригрозил, что более не станет церемониться и отдаст её — на потеху своим солдатам, «каковые любят свежатинку». На последний счёт Люсьен Фабр высказывает сомнение, что вряд ли подобное «воспитательное» заявление могло быть когда-либо исполнено. Бодрикур лично знал Жака д’Арк, с которым не далее как год назад вёл переговоры, и конечно же, не смог бы подобным образом надругаться над его дочерью, опозорив честь всей семьи.[25]

Так или иначе, но «дядя» Лаксар был в значительной мере переубеждён и даже подавлен столь нелюбезным приёмом, при том, что Жанна в полной мере сохраняла уверенность и присутствие духа: «голоса́» заранее предупредили, что ей удастся — только третья попытка. Другое дело, что история завершилась неудачей, теперь ей предстояло возвращаться домой, а затем каким-то образом снова уехать, преодолев волю родителей. Однако выбор был сделан, и другого выхода не оставалось. По смутным и сбивчивым свидетельствам, Жанна всё-таки попыталась уговорить Лаксара позволить ей ещё на какое-то время остаться у него в доме, но дядя предпочёл (от греха подальше) поскорее вернуть её в родительский дом.[26]

Невшато

Тем временем, Филипп Добрый, заслонённый своим могущественным союзником и вытеснённый на вторые роли, только искал случая, чтобы также утвердить за собой нетленную славу полководца. И вот, одним из главных результатов очередного заседания герцогского совета было решено подчинить англо-бургундской власти — крепость Вокулёр, оставшуюся одним из немногих очагов сопротивления в этом районе. Фабр, опять же, предполагает, что подобное предложение выдвинул не кто-нибудь, а собственной персоной Пьер Кошон, в те времена — один из доверенных герцогских советников, граф-епископ Бове. Возможно, причиной тому также была достаточная удалённость Вокулёра от прочих королевских владений и слабость его гарнизона, что с высокой долей достоверности сумели разведать бургундцы. Так или иначе, но в середине июля 1428 года на взятие маленькой крепости был отправлен Антуан де Вержи и его брат, под командованием которых находились четверо рыцарей-баннеретов и 363 латника. Под стенами Вокулёра им предстояло соединиться с войсками Кошона, командование которыми осуществлял Пьер де Три, а ещё — с отрядом швейцарских наёмников под командованием графа Жана де Невшатель-и-Фрибур.[27]

Тревожные новости в скором времени достигли деревенских пределов Домреми. Стратегическая ситуация осложнялась ещё и тем, что срок аренды островного замка к тому моменту уже завершился, кроме того, даже если замок и мог в то или иной мере послужить надёжной защитой против горстки дезеритов или банды местных «авторитетов», но отбиться в нём от регулярной армии крестьянам было, конечно, не под силу. Бравый Робер де Саарбрюк вновь предложил свои услуги, однако на сей раз ему, конечно, отказали. Теперь оставалось только бегство. — Наспех собрав немудрёные пожитки, и погоняя перед собой общинное стадо, сельчане гурьбой направились в Невшато — имперский город, в котором они могли себя почувствовать в полной безопасности.[28]

Семью д’Арк приютила некая хозяйка таверны или гостиницы по имена Русса («Рыжая»), иттрая и оборотистая дама, державшая под каблуком своего покладистого мужа по имени Жан де Вальдер. Он по всей видимости, уступил ей ведение всех дел, за исключением чисто мужской части хозяйства, как то: конюшни, пополнения винного погреба, и полевых работ. В Невшато жители Домреми провели около полумесяца, в то время как коменданту Вокулёра Бодрикуру, чтобы спасти город от штурма и неизбежного разграбления, пришлось дать клятву — более не выступать на стороне арманьяков. Во время жизни в Невшато Жанна откровенно тосковала по дому, — здесь же, вместо августинских монахов она свела знакомство с братьями францисканцами.[29]

Тул

В первых числах августа ситуация с осадой Вокулёра кое-как разрешилась и беженцы, наконец, смогли вернуться по домам. Возвращение, впрочем, имело вид достаточно печальный — беженцев, как и полагается в подобных случаях, ждало родное пепелище. Теперь предстояло восстанавливать (или даже заново отстраивать) дома и прочие хозяйственные постройки, разрушенные или сожжённые доблестными бургундскими «освободителями».[30]

Как уже было сказано выше, Жанна была до известной степени благоразумной и сдержанной. Она старалась по возможности реже говорить про свою тайну, и всё же, время от времени ей случалось не выдерживать молчания. Кое-что узнал Мишель Лебрен, её друг детства, которому она в откровенности поведала, что «некая девица из деревни, что между Куссе и Вокулёром коронует короля французского». — По мнению Фабра, Лебран сумел быстро разгадать этот несложный ребус — и в самом деле, между Куссе и Вокулёром располагались только четыре деревни: Домреми, Максе, Грё и Пти-Бюре, причём, сама Жанна, многозначительно сообщая об этой тайне, как никто более подходила на роль неведомой «девицы». Кое-что знал и Конрадин Деспиналь, который вспоминал на Процессе Реабилитации, будто бы Жанна, с сожалением, обронила однажды в разговоре с ним странную фразу: «Не будь ты бургундцем, я бы кое-что тебе сказала». Дальше всех пошёл Жан Вальтрен из деревни Грё, впоследствии уверявший, будто бы Жанна с удивительной прямотой уверяла его, что «без сомнения, освободит от гнёта Францию и королевскую кровь».[31]

Доподлинно неизвестно, знал ли Жак д’Арк о первой поездке Жанны в Вокулёр, однако именно на этот период времени приходится попытка родителей (словно бы прямо следуя совету коменданта Бодрикура) выдать младшую дочь замуж. Как было уже сказано, история не сохранила для нас имя неудавшегося жениха. Однако факт остаётся фактом: всегда послушная родительской воле Жанна неожиданно стойко воспротивилась этому намерению. Понятное дело, сегодня для нас нет ничего удивительного в этом её поступке: движимая порывом искренней веры, она поклялась святым и священным «голосам» сохранить свою девственность «сколь это будет угодно Го́споду», и сделала всё, чтобы сдержать слово. — Кроме того, замужество раз и навсегда поставило бы крест на её будущих попытках уехать из Домреми. Впрочем, её усилия не остались без поддержки «тайных сил». Жанна рассказывала, что именно в это время её отцу приснился загадочный сон...[32]

Отверженный жених, не смирившись с позорным поражением, подал жалобу в епископский суд в Туле, и Жанне пришлось (по всей вероятности, пешком, и в одиночестве) проделать добрый десяток лье по крайне небезопасным дорогам, а затем тем же путём — вернуться назад. Вполне возможно, что посетить Тул ей потребовалось даже не один раз, чтобы отстоять в суде свою необходимую свободу. При том остаётся неясным, как и почему её отпустили одну в столь рискованное путешествие. (Люсьен Фабр, со своей стороны, полагает, что подобная мера стала родительским наказанием за строптивость и чрезмерную самостоятельность, кроме того, по его же предположению, отец надеялся, что Жанна оробеет перед лицом официальных органов и проиграет процесс, после чего будет вынуждена оставить пустые мечтания). Однако и здесь всё было не так-то просто. Дружественные «голоса» заранее предупредили её, что процесс закончится её победой, как это и произошло на самом деле. Тот же Фабр, между прочим, выдвигает смелое предположение, что во время процесса незадачливый жених попросту умер, тем самым, освободив Жанну от брачных и, отчасти, судебных неприятностей, однако свою смелую гипотезу не подтверждает ни документами, ни свидетельствами.[30] Говоря без обиняков, это могло бы стать едва ли не самым показательным событием в первоначальной жизни Жанны, если бы эта версия подтвердилась, и в самом деле оказалось, что её несостоявшийся жених чудесным образом умер (или погиб?) во время судебного процесса против «Орлеанской девственницы».

Окончательный отъезд

Jeanne Domremy maison natale 1910.jpg
Фасад дома в Домреми, где родилась и провела детство Жанна д'Арк.
(фотография 1910 года)[33]

Стоял январь 1429 года, когда жене Дюрена Лаксара приспело время рожать, и тогда дядя, как по мановению волшебной палочки, снова принялся настоятельно просить Жака д Арк отпустить к нему младшую дочь, чтобы оказать посильную помощь при родах, а затем ещё какое-то время похозяйничать в доме, пока роженица как следует оправится и сможет подняться с постели.
На этот раз Жанна знала уже наверное, что уезжает надолго, скорее всего — навсегда. Чтобы не заставлять родителей беспокоиться и отвести на этот счёт всяческие подозрения, она не прихватила с собой ничего из вещей, и ушла прочь в одном поношенном красном платье и тёплом плаще. Дорога шла через Грё, и она ещё на несколько минут успела заглянуть «в дом пахаря по фамилии Гиллеметт», чтобы сказать ему и его жене несколько слов: «Прощайте, я отправляюсь в Вокулёр». Также, встретив по пути подругу Манжетту, Жанна попрощалась и с ней, всецело «препоручив её воле Господней».[34]

Представ перед Бодрикуром во второй раз, она уже не пыталась передать «благую весть» для короля Франции, но попросту потребовала эскорт, чтобы лично отправиться в Шинон, где в то время располагался двор опального дофина. На этот раз Бодрикур не стал насмехаться над ней, но отослал прочь молча, без всяких дополнительных возражений или объяснений. На самом деле, капитан города не желал выставлять себя в смешном свете, посылая к королю Франции никому не известную шестнадцатилетнюю девушку, всерьёз уверенную, что она послана Богом. Более того, подобным поступком, странным для коменданта гарнизона, он мог бы навлечь на себя недовольство таких влиятельных личностей как королевский фаворит де ла Тримуйль или епископ реймсский Реньо де Шартр. Более того, и Жанну могли тут же признать ведьмой, обвинить в колдовстве и поклонении дьяволу, а путешествие ко двору кончилось бы для неё тюрьмой или даже костром.[35]

Однако и Жанна была настроена достаточно серьёзно. Она уже не собиралась возвращаться в Домреми. Вместо того, остановившись в доме Анри ле Руайе, местного колесника, чья жена — Катерина, вскоре стала её закадычной подругой, она пряла шерсть, и в сопровождении Катерины ле Руайе (по свидетельству очевидцев, Жанна вне своей деревни, как правило, предпочитала появляться на людях «в сопровождении достойной женщины») исправно посещала службы в церкви Нотр-Дам-де Вокулёр. По своему обыкновению она, как всегда, два раза в неделю исповедовалась и причащалась, — приходским священникам Жану Фурнье и Жану Колену, будущему кюре Домреми, терпеливо ожидая, пока капитан Бодрикур переменит своё решение.[36]

Следует сказать, что за те три или четыре недели, которые она провела вне дома, ей довелось несколько раз курсировать между городом и деревенькой Пти-Бюре, где в конце января-начале февраля она всё же приняла роды кузины, и какое-то время продолжала помогать по хозяйству, а затем вновь возвращалась в Вокулёр, где по-видимому, и провела последние две недели.[37] Тем временем, Бодрикур всё ещё медлил. В какой-то момент Жанна совсем потеряла терпение и, отчаявшись, попросила Дюрена Лаксара самого отвезти её в Шинон. Тот поначалу отказал, сославшись на то, что дорога слишком далека и небезопасна, однако упрямая девушка пригрозила ему, что в таком случае будет вынуждена отправиться сама. Убоявшись такого исхода, Лаксар вынужден был сдаться. Более того, и некий Жан Аллен, сосед вокулёрского колесника ле Руайе, также вызвался сопровождать её в пути — но в этот момент по какой-то неясной причине, Жанна сама неожиданно пошла на попятный и отказалась от подобного плана. Люсьен Фабр предполагает, что и здесь не обошлось без вмешательства «голосов», без «соизволения каковых» Жанна (по собственному признанию), ничего не предпринимала.[38]

В это время сначала смутные слухи, а затем и вести о девушке, посланной Богом, стали распространяться по городу, и к Жанне зачастили любопытные, первым из которых был дворянин д’Урш, впоследствии подробно рассказавший об этом своём посещении во время процесса Реабилитации. Здесь же, в доме де Руа Жанна впервые встретила будущих своих соратников по путешествию в Шинон — Жана де Пуланжи и Жана де Новлопона, которому она прямо объявила, что «никто на свете — ни папа, ни император, ни дочь короля Шотландии не сможет спасти Францию. Никто кроме меня одной».[39]

Бодрикур же продолжал медлить и сомневаться. Наконец, к Жанне был отправлен Жан Фурнье — священник церкви Нотр-Дам и будущий кюре деревни Домреми, чтобы в присутствии самогó капитана подвергнуть её заклинанию против одержимости нечистой силой. В соответствии с устойчивыми поверьями и церковными методиками того времени, вселившийся в человека бес не мог сколько-нибудь продолжительное время выдержать присутствия креста и святой воды, а также заклинаний священнослужителя, и вскоре неизбежно должен был явить себя, заставив одержимого биться в корчах и скрежетать зубами. Разумеется, Жанна достойно и спокойно выдержала «тяжкое» испытание.[40]

Буквально в те же дни за ней послал герцог Лотарингский, невесть по какой причине понадеявшийся, что одержимая девушка, слухи о которой достигли его ушей, окажется способной излечить его недуг (герцога мучила старческая подагра). Сам он, разумеется, полагал это наказанием за свои грехи тяжкие, которых к тому времени накопилось немало... Особенно же его беспокоило собственное прелюбодеяние: в своё время, отослав куда подальше законную супругу, Маргариту Баварскую, он сошёлся с некоей девицею Алисон, незаконнорожденной дочерью священника. И теперь — страшная кара (в виде подагры) настигла его. Жанна, не долго думая, согласилась приехать к старому герцогу: как ни крути, а всё — ближе к дофину. В те дни, впервые переодевшись для путешествия в мужскую одежду (принадлежавшую её дяде), и как следует помолившись в бенедиктинской церкви Сен-Николя-дю-Пор (покровителя путешественников), она отправилась в дальний путь — в сопровождении Лаксара, Жана Аллена и Жаена де Меца, который провожал их вплоть до Тула. Чтобы выручить двенадцать франков, необходимых для покрытия дорожных расходов, верный Лаксар продал свою лошадь (позднее Бодрикур возместит ему этот изъян за счёт королевской казны).[41] Охранная грамота, самолично подписанная герцогом, помогла Жанне достичь его резиденции в Нанси без особенных происшествий, однако, сама аудиенция, как и следовало ожидать, закончилась ничем. Жанна со свойственной ей прекрасной прямотой сразу с порога объявила герцогу, что не умеет лечить недуги, и, видимо, в качестве «компенсации» предложила ему предоставить ей эскорт для поездки в Шинон. Герцог же, не получив никакой помощи, тем не менее, не только не выразил открыто своего разочарования, но и сверх того, наградил Жанну четырьмя золотыми франками и вороным конём, да и отпустил её восвояси.[42]

Между тем слухи достигли не только ушей герцога. Очень скоро о том, что Жанна, уехавшая прочь из Домреми, вовсе не занимается помощью разродившейся кузине, а напротив того, требует эскорт для поездки к королю, прознали и в её родной деревне. Бросив все неотложные дела, отец, Жак д’Арк, спешно отправился в Вокулёр, чтобы вернуть ослушницу, однако счастливо разминулся с ней по пути. Узнав, что Жанна вызвана ко двору герцога Карла Лотарингского, он почёл за лучшее поскорее вернуться домой.[43]

12 февраля Жанна вернулась в Вокулёр, где в третий раз предстала перед сомневающимся Бодрикуром, с новой силой продолжая настаивать, что если её немедля не отправят к дофину, «случится беда». И беда эта действительно не заставила себя ждать — в сражении при Руврэ, более известном как «селёдочная битва» доблестные орлеанцы под командованием маршала де Сен-Севéра потерпели позорное поражение от англичан.[44]

Тем не менее, Бодрикур продолжал колебаться. Наконец, не на шутку затянувшаяся история ему надоела и, желая снять с себя всякую ответственность, он написал дофину в Шинон, вкратце изложив ему всё что знал. Неуклонно приближалась середина Великого поста, срок, предсказанный Жанной, — в конце концов, нужно было на что-то решаться. Ответ прибыл, причём, неожиданно скоро, — его привёз королевский гонец Колен де Вьенн вместе с «лучником по имени Ришар». Приказ был достаточно ясен — в кратчайший срок Жанна должна была прибыть ко двору. Составить её охрану вызвались Жан де Новлопон, Жан де Пуланжи, двое их вооружённых слуг и королевский гонец со своим провожатым: всего шесть человек.[45]

Жанну обряжали в путь «всем миром» граждане Вокулёра, взявшие на себя заботу о том, чтобы она могла выглядеть при дворе «достойно». В дальнем пути ей куда безопасней было выдавать себя за юношу, а потому она во второй раз переоделась в мужское платье, специально для неё сшитое — короткие брэ и нижнюю рубашку без воротника, чёрный пурпуэн и чёрные же шоссы, башмаки с застёжками и шпорами, необходимыми для езды верхом, широкий дорожный плащ, и чёрный же шерстяной шаперон с длинным шлыком, которым (по зимнему времени) можно было обмотать горло, превратив его в подобие шарфа. Бодрикур распорядился сделать специально для неё небольшой меч, лёгкий и удобный для женской руки.[46]

Отъезд был назначен на раннее утро 23 февраля, отправились на заре, едва рассвело, первую остановку следовало сделать в аббатстве, отстоявшем на дюжину лье от города. Перед отъездом Жанна продиктовала письмо родителям, попросив у них прощения за то, что вынуждена была проявить дочернее непослушание: ибо такова была воля Господня.[45] «Я писала им, и они меня простили», — скажет она во время руанского процесса. Как всегда дипломатичный и здравомысленный Бодрикур проводил её словами: «Езжай, и будь что будет». Маленький отряд возглавляла Жанна, слева и справа от которой ехали Пуланжи и Новлопон. За ними следовали королевский посланец со своим провожатым, и последними кавалькаду замыкали — двое слуг. Как следует попрощавшись с дядей и своими новыми друзьями, Жанна отправилась в дальний путь, чтобы уже никогда не вернуться обратно, в родные места.[47]

Примечания

  1. Иллюстрация. Maison natale de Jeanne d'Arc à Domrémy-la-Pucelle (detail). Из книги: Frédéric Soulié, «Le breuvage de Jeanne d'Arc», vol.2, octobre 1834, p.10
  2. 2,0 2,1 Fabre, 1947, p. 3-6
  3. Fabre, 1947, p. 70
  4. Fabre, 1947, p. 17
  5. Fabre, 1947, p. 7
  6. Иллюстрация. Domremy church in 1819. Гравюра из книги «Jeanne d'Arc par l'image» Mgr. Le Nordez, 1898
  7. Fabre, 1947, p. 8-10
  8. Le curé, pasteur: des origines à la fin du XXe siècle — Thierry Blot, Darío Castrillón Hoyos — Google Livres
  9. 9,0 9,1 Fabre, 1947, p. 20-23
  10. Fabre, 1947, p. 41
  11. 11,0 11,1 11,2 Fabre, 1947, p. 47
  12. Fabre, 1947, p. 44
  13. Fabre, 1947, p. 26-27
  14. http://www.chemins-bretagne.com/art/index.php?art=ypc_ste_marguerite
  15. Fabre, 1947, p. 27-28
  16. Fabre, 1947, p. 28
  17. Fabre, 1947, p. 30-31
  18. Fabre, 1947, p. 35
  19. Fabre, 1947, p. 32-34
  20. Fabre, 1947, p. 36-37
  21. Fabre, 1947, p. 45
  22. Fabre, 1947, p. 79
  23. Fabre, 1947, p. 80
  24. Fabre, 1947, p. 81
  25. Fabre, 1947, p. 85
  26. Fabre, 1947, p. 86
  27. Fabre, 1947, p. 93
  28. Fabre, 1947, p. 94
  29. Fabre, 1947, p. 94-95
  30. 30,0 30,1 Fabre, 1947, p. 99
  31. Fabre, 1947, p. 96-97
  32. Fabre, 1947, p. 98
  33. Иллюстрация. Façade de la maison natale de Jeanne d'Arc, Domrémy-la-Pucelle, France (detail). Из книги: Jean de Metz, «Au pays de Jeanne d'Arc», 1910
  34. Fabre, 1947, p. 105
  35. Fabre, 1947, p. 107
  36. Fabre, 1947, p. 109
  37. Fabre, 1947, p. 116
  38. Fabre, 1947, p. 110
  39. Fabre, 1947, p. 111-112
  40. Fabre, 1947, p. 115
  41. Fabre, 1947, p. 117
  42. Fabre, 1947, p. 118
  43. Fabre, 1947, p. 124
  44. Fabre, 1947, p. 119-120
  45. 45,0 45,1 Fabre, 1947, p. 123
  46. Fabre, 1947, p. 127
  47. Fabre, 1947, p. 128

Литература

  • Lucien Fabre: «Jeanne d'Arc», Tallandier, 1947.
  • Pierre de Sermoise (Comte): «Les missions secrètes de Jeanne la Pucelle», Paris, Robert Laffont, 1970



Red copyright.png © Zoe Lionidas (text). All rights reserved.  /  © Зои Лионидас (текст). Все права сохранены. Red copyright.png  ©  Red Acteur : CanoniC.

Шаблон:Clear

Личные инструменты