Рыцарь против улитки
Среди всех элементов декора средневековых манускриптов маргиналии (рисунки на полях) являются, пожалуй, самыми загадочными: странные звери, люди в неестественных позах, сценки, смысл которых кажется тайной за семью печатями, — всё это способно окончательно сбить с толку дерзнувшего окунуться в эту aqua incognita[1] средневекового искусства. Тем не менее, эти на первый взгляд бессмысленные зарисовки не есть плод нездоровой фантазии конкретного иллюминатора; напротив, в большинстве из них сокрыт некий в той или иной мере глубокий смысл, постичь который миру, постаревшему на тысячу лет и призабывшему свой прошлый опыт, сейчас не столь уж и просто. Эта статья начинает серию себе подобных, посвящённых сюжетам средневековых маргиналий и призванных пролить луч света в эту кромешно тёмную для русскоязычного читателя область.
Ближе к концу XIII века на полях северофранцузских рукописей появляются рисунки-дролери́, смысл которых однозначно не выяснен до сих пор. Они изображают человека (реже — обезьяну или другое животное), сражающегося с улиткой.
Содержание |
Временные, географические и тематические рамки
Возникнув в последней четверти XIII века во Франции, мотив через несколько лет перебрался в маргиналии английских и фламандских рукописей и в первом десятилетии XIV века достиг пика своей популярности. В целом до нас дошло свыше семидесяти подобных изображений в 29 манускриптах, причём большинство из них — 22 книги — было создано между 1290 и 1310 гг., в то время как 1310—25 гг. датируются только семь. Похоже, что наличие или отсутствие подобных рисунков никак не связано с характером самой рукописи: мои меж улитками и людьми развязываются на страницах часословов, бревиариев, понтификалов, псалтырей, сборников поэзий и рыцарских романов, среди которых и «Ланселот Озёрный» и «Роман о Тристане»; в минимально украшенных провинциальных рукописях и роскошных крупных работах, щедро заполненных миниатюрами и орнаментами. Так что, очевидно, мотив не имеет прямой связи с текстом[2].
Во времена своего расцвета воинствующей улитке удалось выйти за пределы северофранцузских рукописей, о чём нам свидетельствуют два факта. Primo: на фасаде собора Сен-Жан в Лионе есть два барельефа: на одном рыцарь только стоит напротив улитки, на другом воин уже замахивается боевым топором на моллюска, обзаведшегося собачьей головой. Secundo: мотив был обнаружен иллюминированном манускрипте, созданном в одном из монастырей Генуи. Впрочем, тут надо сделать оговорку, что Леонардо де Фиески, основатель этого монастыря, будучи настоятелем собора св. Донатьена в Брюгге в 1295—1304 гг., приобрёл псалтырь, созданную в Камбре и содержащую не менее шести вариаций сюжета с рыцарем и улиткой. Как бы там ни было, до более детального рассмотрения генуэзского манускрипта рано делать какие-либо выводы[3].
В продолжение XIV столетия «рыцарь против улитки» мало-помалу исчез со страниц рукописей, чтобы ещё лишь единожды возродиться в конце XV века, но уже с совершенно иным смыслом. В «Большом пастушеском календаре» (Angers, B. m., SA 3390) есть забавная миниатюра, изображающая трёх вооружённых крестьян, всей компанией нападающих на одну улитку. Под нею — стих, высмеивающий новосозданное крестьянское ополчение:
Улиточий замок берем мы в осаду,
Пускай и боимся ужасных рогов.
Поджаренный враг для нас будет наградой
Венцом наших ратных трудов.
Тот соус не ведал ломбардский синьор,
Каким мы улитку заправим.
Мы перцем и луком посыплем её
На блюде огромном поставим[4].
Противники
Переходя из манускрипта в манускрипт, мотив остаётся практически неизменен: как правило, с одной стороны перед нами рыцарь с булавой, а с другой — улитка, чьи рожки подобно стрелам навострены в сторону противника.
Часто рыцарь, одетый в короткое сюрко, а порой и совершенно нагой, вооружён мечом, копьём, топором или рогаткой. В одном из манускриптов улитке противостоит дама с копьём и щитом. Кроме этого существуют явно юмористические вариации на тему «мир перевернулся» (фр. le monde renversé), в которых рыцарь бросает свой меч или даже покорно преклоняет колени перед своим миниатюрным врагом либо дама умоляет рыцаря не выступать против столь грозного зверя. Особняком стоят сюжеты в которых вместо человека выступает некое чудовище или зверь: обезьяна, вооружённая мечом или самострелом; кот, преследующий улитку с мышиной головой; в качестве противника улитки могли быть также собака, дракон, баран, заяц; лиса, удирающая от улитки, — ещё одна забавная иллюстрация «мира вверх тормашками».
Улитка здесь ключевой элемент, однако битва — не единственная сцена с её участием; в целом маргиналии с улитками можно разделить на следующие основные группы: охотник преследует оленя верхом на улитке; обезьяна-врач лечит блестящую золотую улитку; моллюск тащит телегу с бочкой вина; множество улиток, которых пожирают журавли или иные крупные птицы; две улитки с уродливыми головами, сидящие на верхней ступеньке лестницы; три улитки взбираются на лестницу[5][3].
Предположения о смысле сюжета
О том, к чему рыцарю биться с улиткой, существует несколько гипотез. «Рыцарь против улитки» — сюжет очевидно комический, и, вероятнее всего, эти батальные сценки являются иллюстрацией либо человеческой трусости, либо концепта «мир вверх тормашками». К этой теории как к наиболее вероятной мы ещё вернёмся,, взглянув прежде на более ранние интерпретации.
Самая первая принадлежит графу де Бастару: найдя изображение лучника, стреляющего в улитку, в двух французских часословах XIV и XV вв. прямо под миниатюрой, изображающей воскрешение Лазаря, он предположил, что появление улитки из раковины сходно с воскрешением из мёртвых и является, таким образом, христианской аллегорией[4]. Согласно другой теории, принадлежащей Луи Метерлинку, битва улитки с рыцарем есть отображение борьбы аристократии и третьего сословия.
Но вернемся к первой названной нами теории: её стоит рассмотреть подробнее. Ignavia — трусость, — как и всякий порок, была объектом осуждения и насмешек, зачастую принимавших аллегорические формы. Так, в скульптурных композициях, посвящённых добродетели и пороку, — среди них скульптуры из Нотр-Дам, Амьенского и Шартрского соборов — аллегория трусости представлена в виде рыцаря, бросающего свой меч перед зайцем. Другое, менее известное, изображение, относящееся к тому же времени — середине XIII века, — видим рукописи «Образа мира» Готье Мецского: там олицетворением малодушия, шестого корня лености (ср.-франц. Accide), есть страх перед улиткой. Смесь этих двух сюжетов можно наблюдать в манускрипте «Искусства любви, о добродетели и о пристойности» (ср.-франц. Ars d'amour, de vertu et de boneurté) из Королевской библиотеки Бельгии[6]: в качестве иллюстрации к главе «Ques choses sont a cremir et en ques choses nient cremir nest mie force» выступают двое напуганных мужчин, один из которых бросает свой меч перед зайцем и улиткой. В несколько более поздней копии этого же манускрипта[7], в главе «Стыд» (фр. Vergogne), видим изображение двух мужчин, вооружённых палками и противостоящих улитке, в то время как заяц изображён поодаль. Таким образом, постепенно оттесняя зайца на второй план, к концу XIII века улитка стала общепризнанным символом трусости.
Но вышеприведённым перечислением мы едва ли прояснили вопрос о том, как улитке удалось занять такую позицию в средневековой символике. Чтоб дать ответ, надо попытаться заглянуть глубже. В античный период улитка, носящая свой дом на себе, словно бы боясь воров, ассоциировалась с чрезмерной осторожностью и подозрительностью. Помимо этого, улитку соотносили с луной: подобно луне она то скрывается, то появляется вновь. В средневековый период улитку наделяли мистическими способностями, связанными с воскрешением; вероятно, такое убеждение появилось оттого, что много улиточьих раковин находили близ меровингских захоронений. Поведение улитки, разумеется, не могло быть обойдено и вниманием народа и не отразиться во французском фольклоре. Так, успешного карьериста называли «улиткой, вылезшей из раковины» (ср.-франц. C’est un limechon qui sort de sa coquille). Ползающую на собственном брюхе, улитку называли «трусом» и «тунеядцем».
Литература
- Lilian M. C. Randall The Snail in Gothic Marginal Warfare (англ.) // Speculum. — Medieval Academy of America, 1962. — Vol. 37. — № 3. — P. 358—367.
- «Улитка в готической „маргинальной войне“». Небольшая статья, целиком посвящённая настоящему сюжету. Чтобы прочесть, нужно пройти регистрацию на сайте.
Примечания
- ↑ Неведомые воды (лат.)
- ↑ Randall, 1962, p. 358
- ↑ 3,0 3,1 Randall, 1962, p. 359
- ↑ 4,0 4,1 Randall, 1962, p. 360
- ↑ Два последних сюжета, скорее всего, являются аллегорическим изображением винтовой (то есть по форме своей подобной раковине улитки) лестнице, которая и в современном французском имеет название escalier en limaçon (дословно: «улиточная лестница»).
- ↑ KBR MS. 9543, fol. 117.
- ↑ KBR MS. 9548, fols. 98, 148.