Людовик Гиеньский, дофин не ставший королем/Глава 3. Соправитель

Материал из Wikitranslators
Перейти к: навигация, поиск
Людовик Гиеньский, дофин не ставший королем/Глава 2. Регент при безумном отце "Людовик Гиеньский, дофин не ставший королем" ~ Глава 3. Соправитель
автор Zoe Lionidas




Содержание

Триумф Бернара д’Арманьяка

Бегство временщика

La Porte St jacques, Philippe Delisle, Huile sur toile, Musée Municipal d'Etampes 1772.jpg
Ворота Сен-Жак, через которые «арманьяки» вступят в Париж..
Филипп Делиль «Ворота Сен-Жак». - 1772 г. - Холст, масло - Муниципальный музей. - Этамп, Франция.

Два дня спустя, 6 августа, дофин собственной персоной посетил Университет а также монашескую конгрегацию Св. Бернарда, чтобы выразить им благодарность за поддержку, оказанную ему и королевской власти как таковой, этими влиятельными в грозовые дни лета 1413 года. Благодарность принца, честь необыкновенная и никогда не случавшаяся ранее, глубоко тронула университетских профессоров, так что они наперебой принялись молить юношу не забывать их и в дальнейшем, и по возможности продолжать оказывать их конгрегации милостивое внимание.

Злопамятный принц был бы не прочь посчитаться с теми, кто держал его по сути дела, в плену в течение трех последних месяцев — однако, искомые, также прекрасно понимая, что их ждет, уже успели в большинстве своем покинуть Париж. Немногие оставшиеся, кому не достало для того времени или смекалки — сеньор де ла Вьевилль, Филипп де Пуатье, Каль де Рекур — все кастеляны при особе герцога Жана, и вкупе с таковыми несколько горожан — оказались в тюрьме, однако, бургундцу удалось выхлопотать у короля разрешение освободить своих людей «не виновных ни в каких преступлениях». Впрочем, для временщика эта победа оказалась уже последней.

Он и сам это понимал, хотя из последних сил пытался сохранить хотя бы видимость того, что к произошедшему ни он сам, ни его люди не имеют ни малейшего отношения. Посему, в своем отеле 20 августа он дал пышный прием в честь посланцев короля Сицилии и герцога Орлеанского Карла, готовивших все необходимое для приезда своих хозяев. Бургундцу уже никто не верил; сам он с беспокойством выслушивал сообщения своих людей, будто рядом с его отелем по ночам из раза в раз трутся какие-то подозрительные личности.

Да, герцогу было что вспомнить. Когда-то он сам таким же образом приказывал вести наблюдение за Людовиком Орлеанским, не было ли это попыткой также подготовить его убийство? Или арест и казнь по приказу самолюбивого юноши? Нервы временщика не выдерживали, и наконец, он также решил бежать.

23 августа, во время охоты он в последний раз встретился с королем в Венсенском замке. О точно содержании их разговора можно только гадать — хронисты сильно расходятся между собой в этом вопросе, вплоть до утверждения, будто авантюристичный бургундец собирался похитить и увезти с собой короля, и этому помешала единственно бдительность брата королевы — Людовика Баварского, которому, как вы понимаете, любить временщика было не за что.

Так или иначе, король благополучно вернулся домой, зато Жан Бесстрашный галопом ускакал прочь, под защиту своих гарнизонов. Вся система, столь бережно создававшаяся временщиком в течение последних лет, рухнула в считанные мгновения, власть уплыла из рук. Забегая вперед, скажем, что после нескольких лет — новых поражений и побед, бургундец все же ненадолго сумеет вернуться в Париж, однако, это произойдет уже после смерти нашего героя. Людовик Гиеньский тестя больше не увидит, но вряд ли будет об этом сожалеть.

Пока же в городе наступило безвластие, так что королева и герцог Гиеньский могли в самом деле тешить себя надеждой, что верные «арманьяки» вступив в город, благородно вернут им власть, отнятую временщиком и его приспешниками.

Впрочем, продолжая политику примирения сторон, и сглаживания противоречий, дофин послал руководителям орлеанской фракции лиловое платье, которое им следовало надеть вместо ставшего привычным черного траура. Вновь демонстрируя свои мирные намерения, Карл Орлеанский, граф Арманьяк и сопровождавшие их лица согласно облачились в подаренное платье. 31 августа 1413 года с ног до головы одетые в красновато-фиолетовый «французский пурпур», в качестве дополнительного украшения обшитый золотыми листиками, войска «арманьяков» вступили в Париж под громкие приветственные крики народа, собравшегося на улицах и площадях. На небольшое время оба руководителя «арманьякской» партии стали кумирами народа… впрочем, не будет снова забегать вперед.

Новая власть

Jean Gerson a Parigi predica la Passione della Chiesa di San Bernardo, miniatura dal Miroir de l'ame pecheresse di Jean Gerson, manoscritto, Francia, 1462, Valenciennes, Bibliothèque Municipale de Valencienne Ms 0240, f. 117 Vrel .png
Жан Жерсон на кафедре.
Гильом Врелант «Жан Жерсон, читающий проповедь о Страстях Господних на кафедре Св. Бернарда в Париже.» - Жан Жерсон «Зерцало грешкной души». - 1462 г. - Ms 0240, f. 117. - Муниципальная библиотека. - Валансьенн, Франция.

Пока же 2 сентября, на очередном заседании Большого Совета, под председательством короля и герцога Гиеньского, прибывшие присягнули в верности мирному договору, как мы помним, заключенному в Понтуазе. Тремя днями позднее, на заседании Палаты Правосудия Ордонанс Кабошьенов, как «умаляющий королевскую честь» был отменен и предан забвению. Восстание потерпело поражение, окончательно и бесповоротно.

Впрочем, герцог Бургундский не был бы собой, не попытайся он «прощупать почву» для возможного возвращения. Посему, 8 сентября, из Лилля, где теперь обретался беглец, в Париж был отправлен его советник Робер де Балье, должный доставить от своего господина письма, адресованные королю, королеве, и конечно же, наследнику. Осторожный беглец, желая начать с вопроса более-менее нейтрального, осведомлялся касательно сумм (кстати говоря, очень немалых!), которые в прежние времена король якобы собирался ему выплатить, но по тем или иным причинам, обещания своего не выполнил.

Биограф дофина Р. Фамильетти, за рассказом которого мы сейчас следуем, полагает, что к категорическому отказу, с которым столкнулся бургундский посол не в последнюю очередь приложил руку наследник престола, так и не простивший тестю событий предшествующих месяцев. Таким образом, уже бывшему временщику был дан более чем ясный посыл — в Париже его никто не ждет, и во избежании возможных последствий, стоит оставаться дома и не предпринимать ничего, могущего быть истолковано как нарушение с таким трудом достигнутого мира. Для того, чтобы данный посыл стал еще более доходчивым, несколько кастелянов уже бывшего временщика, на свою беду задержавшихся в Париже, 8 сентября вновь отправились в заключение. Все тот же Фамильетти полагает, что за столь враждебной акцией мог стоять собственной персоной брат королевы — не испытывавший к временщику никаких добрых чувств, а по утверждению хрониста Жювенеля и вовсе чудом избежавшего казни!

Новое, еще более представительное бургундское посольство, включавшее в себя сеньоров де Бур, де Рубе, и де Сен-Жорж, а также епископа г. Арраса вновь вынуждено было возвратиться с пустыми руками и письмом короля, не содержавшим ничего, кроме пустопорожней вежливости. А тем временем, усилиями нашего героя преследования оставшихся бургундцев продолжались. Как и следовало ожидать, в результате перемены власти большинство кабошьенов и их приспешников при дворе лишились своих доходных должностей и пенсий. Если верить Ангеррану де Монтреле (официальному хронисту на службе герцогов бургундских, мстительный юнец приложил руку к тому, чтобы среди них оказались глава королевских арбалетчиков сеньор де Рамбюр, вполне возможно также, что отставка великого кравчего Антуана де Краона также не обошлась без его участия.

Королевские письма касательно выдачи проштрафившихся мятежников были отправлены во все уголки королевства, хотя в Бургундии, как того и следовало ожидать, кабошьены сумели найти себе убежище и достаточно теплый прием.

Между тем, обостряя уже наметившееся противостояние, Жан Жерсон, который, как мы помним, вынужден был спасаться бегством от кабошьенов и их приспешников и остался жив исключительно благодаря церковному праву убежища, 4 сентября 1413 года в Большом дворце в присутствии короля и дофина произнес очередную красноречивую проповедь; официально — в качестве аллюзии на евангельское «не убий», однако всем и каждому было вполне ясно, какое убийство имелось в виду на самом деле.

7 октября король в свою очередь приказал епископу парижскому при содействии великого инквизитора Франции изучить текст пресловутого «Оправдания» с точки зрения чистоты веры. Как несложно догадаться, понятливые исполнители выполнили порученное к полному удовлетворению графа Арманьяка и новых властей, что в свою очередь предоставило благовидный предлог для того, чтобы отменить уже вынесенное решение, и снискавшее себе недобрую славу «Оправдание» было сожжено рукой палача. Между тем, влияние нового временщика давало о себе знать все сильнее, оттеснив на вторые роли неопытного Карла Орлеанского, граф Бернар в отличие от своего предшественника, предпочитавшего заигрывание и лесть, принялся действовать с грубой солдатской прямолинейности.

Анонимный Горожанин, чей любопытный Дневник дошел до наших дней, и сохранил реалии того времени, изложенные с точки зрения очевидца, утверждал, будто короля и наследника попросту заперли во дворце практически без права выхода, плотно окружив их толпой соглядатаев и стражей, лично преданных графу Бернару, причем говорить или даже встречаться с почетными узниками можно было только с личного разрешения временщика. Вполне возможно, что в подобной постановке вопроса была доля преувеличения, но вряд ли стоит сомневаться, что при новом, и куда более прямолинейном временщике, король Франции превратился практически в марионетку, которую предъявляли совету для того, чтобы своим авторитетом утвердить то или иное решение всемогущего ныне Арманьяка.

Недовольство дофина

Bernard d-Armagnac Fr 4985 Folio 111verso BNF1.png
Бернар д'Арманьяк, новый хозяин Франции.
Неизвестный художник «Граф д'Арманьяк». — Жиль де Бувье «Армориал Жиля де Бувье». - XV в. - Français 4985 fol. 111v. - Национальная библиотека Франции, Париж.

Что касается дофина, уломать которого было куда сложнее чем безумного короля, покорно принимавшего на веру все, что ему говорили, Арманьяк вынужден был прибегнуть к еще более прямолинейной тактике. Известно, что в течение осенних месяцев 1414 года из тринадцати заседаний королевского совета, где председательствовал его отец, дофин присутствовал лишь на двух. Все тот же биограф Фамильетти вполне резонно предполагает, что Арманьяк (быть может, лично, или через посредство более дипломатичных представителей своей партии, сумел убедить безумца, что присутствие дофина умаляет его власть и возможность принимать самостоятельные решения. Что это были за решения, и кто на самом деле визировал их и претворял в жизнь, столь же дипломатично не уточнялось.

Дофин пытался бороться — известно, что 22 ноября в приватном разговоре с отцом, Людовику Гиеньскому удалось добиться, чтобы новым генеральным инспекторам налогового ведомства стал Давид де Бримо, человек в достаточной мере осторожный и нейтрально настроенный к обеим партиям. Однако, как о том несложно догадаться, граф Бернар был не из тех, кто позволил бы отнять у себя один из наиболее действенных властных рычагов — и ситуация благополучно вернулась в уже накатанное русло.

Новый временщик, судя по всему, завинчивал гайки с такой силой, что по сравнению с ним приемлемо смотрелся даже бургундский герцог. Посему, 4, 13 и 21 декабря (невероятная скорость по тем временам!) герцогу Жану от его еще совсем юного зятя полетели недвусмысленные приказы явиться в Париж во главе своих войск.

В современной историографической литературе нет-нет да и мелькнет сомнение в подлинности этих писем — уж слишком выгодным и своевременным подобное приглашение казалось для проштрафившегося бургундца, давая ему легальный, и весьма солидный повод для того, чтобы вернуть себе утраченное. Однако, стоит заметить, что никто из современников не сомневался в подлинности писем, более того, сам герцог Жан, отнюдь не спешил схватиться за эту возможность, и некоторое время колебался, отправившись вместо Парижа в Антверпен, чтобы обсудить столь удивительную перемену со своими верными союзниками — епископом Льежским, и графами Геннегау, Шаролле, Сен-Поль и Клеве.

9 января в Париже был якобы раскрыт заговор, устроенный придворными дофина. В согласии с сохранившимся королевским письмом от 12 января 1414 года, заговорщикам во главе с самим Людовиком Гиеньским, в одну из ночей предстояло верхом прогалопировать через весь Париж, призывая народ к оружию. Так это или нет — досконально ответить сложно. Вполне разумным будет предположить, что дофин, еще во многом неопытный, в самом деле был способен пойти на столь авантюрный и в то же время романтичный шаг. Будущее покажет, что сходный план (правда, при активной поддержке бургундских войск, действительно воплотится в жизнь, и более того, увенчается полным успехом. Однако, случится это уже много позднее, после смерти нашего героя. Вернемся.

В тот же день 9 января, срочно собранный тайный королевский совет в присутствии королевы и наследника, должен был решить, что делать с заговорщиками — правда, не пойманными за руку, а лишь подозреваемыми в попытках подрыва новой власти. Пока же канцлер Франции Анри де Марль, один из самых фанатичных, и если угодно, «идейных» арманьяков, обрушился на молодого принца с упреками, в очередной раз обличая его «дурных советников» и порочное окружение, сбивающее будущего короля с пути истинного.

Королева, как обычно, более всего боявшаяся любого обострения внутренней или внешней ситуации, безоговорочно встала на сторону новой власти. В качестве наказания за участие в заговоре (повторимся, не реальном, а лишь подозреваемом!) в тот же день лишились своих должностей кастеляны принца Бертран де Монтабан, сеньор де Муи, Жан де Круа-младший (виновный уже в том, что его семейство в течение многих лет было в фаворе у герцога бургундского) и наконец — Давид де Бримо, всего лишь несколько дней оставшийся в должности генерального налогового инспектора. Между тем, в Париже стало известно, что Жан Бесстрашный во главе своих войск начал неспешное движение к столице, совершенно уверенный (и надо сказать, недаром!) что парижане, к тому времени уже успевшие испытать на себе все «прелести» нового правления, более чем охотно откроют ему ворота.

Неизвестно, чем руководствовался принц, составляя свои письма, однако, с точки зрения наших современных знаний, стоит заметить, что это была в самом прямом значении игра с огнем.

Мир под угрозой

Жан Бесстрашный пытается вернуться к власти

Harley 4380 f. 58v.png
Армия Вильгельма Голландского, одного из союзников Жана Бесстрашного.
Мастер Харли Фруассара «Армия Вильгельма Голландского.». — Жан Фруассар «Хроники». - ок. 1470-1472 гг. - Harley 4380 f. 58v. - Британская библиотека, Лондон.

Неизвестно, чем руководствовался принц, составляя свои письма, однако, с точки зрения наших современных знаний, стоит заметить, что это была в самом прямом значении игра с огнем. Вполне возможно, что Людовик, успевший в какой-то мере искуситься в деле придворных интриг, попросту желал столкнуть обоих противников лбами и тем самым ослабив обоих, утвердить над ними собственную власть. Подобный план в самом деле имел надежду на успех, располагай принц солидной поддержкой народа, а еще лучше — крупной военной силой, способной в нужный момент перехватить инициативу. Однако, в отсутствии того и другого, авантюрный план не только не имел надежды на успех, но мог весьма печально закончиться для собственного автора, на что не преминула указать королева.

Надо сказать, что первая попытка остановить вновь разгоравшуюся гражданскую войну потерпела полное поражение. Письменный приказ короля, к которому была приложена большая государственная печать, бургундец благополучно проигнорировал, заявив, что рукой безумца «водит некто иной», пытаясь скрыть тот факт, что монаршие семейство содержится в Париже в качестве пленников.

Очередное заседание королевского совета 16 января, под председательством королевы, закончилось тем, что ее личный канцлер Робер ле Масон (получивший этот пост вместо выставленного в очередной раз за двери бургундца Жана де Ньеля) объявил от имени своей госпожи, что она весьма «недовольна» тем, что бургундские войска в очередной раз пришли в движение, несмотря на прямое запрещение короля, и посему, готова будет при необходимости ответить с помощью силы (читай — отрядов графа Арманьяка). Все присутствующие, в том числе дофин, волей-неволей вынуждены были принести очередную клятву верности, в соответствии с которой обязывались всех, что желал бы причинить «вред Парижу или королевству в целом» почитать врагами государства и поступать с ними соответствующим образом.

Сохранившиеся источники утверждают, что за плотно закрытыми дверями своих приватных покоев, Изабо имела с сыном весьма тяжелый разговор, после которого бургундцу полетел очередной приказ от наследника престола: немедля распустить войска и убираться восвояси. Свое решение наследник престола мотивировал тем, что якобы не имел представления, что исполнительный герцог Жан соберется явиться в столицу «во главе всей своей армии». Отговорка, конечно же, слабая, но лучше чем совсем никакой!

Посему, продолжал наследник развивать свою мысль, ввиду того, что случившееся является «вредным, предосудительным и противоречащим» мирному соглашению, на верность которому герцог Жан присягнул среди всех прочих, ему следует немедля распустить войска и возвращаться восвояси под страхом вызвать недовольство монарха и его наследника.

Между тем, бургундец из Лилля, объявленного сборным пунктом для войск, разослал письма в крупнейшие города близлежащей Пикардии с объяснением касательно своих намерений, от которых он, конечно же, отказываться не собирался.

26 января королева от имени безумного супруга призвала вассалов короны к оружию, и закрепляя союз с герцогом Орлеанским, должный противостоять притязаниям бывшего временщика, 29 января вновь подтвердила свои намерения письменным обязательством и клятвой.

1 февраля 1414 года бургундцы в своем неспешном движении достигли Руа, тогда как Филипп Неверский, младший брат герцога Жана отправился в Компьень, желая утвердить за собой этот стратегически важный город. Несложно представить себе смятение и страх местных магистратов, имевших при себе письменный приказ короля, запрещавший впускать к себе бургундцев и одновременно письмо дофина, требующее их прихода, которое демонстрировал им Филипп Неверский. Вопрос, по причине его щекотливости, решено было поставить на всеобщее обсуждение. Как и следовало ожидать, большинство оказалось на стороне бургундцев, и Филипп Неверский, а вслед за ним и подоспевший несколько дней спустя старший брат, без дальнейших приключений заняли город.

Бессмысленное ожидание

Master of the Getty Froissart, Louis of Anjou Entering Paris - Getty Museum.jpg
Парижская крепость.
Мастер Гетти Фруассара «Людовик Сицилийский вступает в Париж.» — Пергамент, темпера. - ок. 1480-1483 гг. - 83.MP.150.309v. - Музей Гетти. - Лос-Анжелес, США.

В Париже, судя по всему, еще не знали о том, где находится и что делает герцог Жан, так как в тот же самый день, 2 февраля, дофин продолжал рассылать письма, запрещающие оказывать помощь бургундцам — в Нуайон, находившийся несколько к северу от Компьеня, уже занятого бургундскими войсками, и затем — к старейшинам и гражданам Парижа.

Известие о том, что бургундские войска находятся в непосредственной близости от столицы, наследник престола получил двумя днями позднее, прямо во время обеда в доме каноника собора Нотр-Дам. Немедленно гонцы были посланы за королем Сицилии Людовиком, герцогом Орлеанским, и графами Вертю, Арманьяком и Э, которые, прибыв в полном вооружении, во главе также вооруженного отряда, благополучно препроводили принца в городскую ратушу.

Становилось ясно, что осады не избежать и что требуется принять срочные меры по защите столицы. Приказом графа Арманьяка, 10 из 12 ворот парижской крепости следовало плотно заложить камнями, скрепленными раствором, так что открыть их снаружи или тем более, изнутри, без специальных инструментов и привлечения немалой рабочей силы становилось невозможно. Неудовольствие парижан, которым теперь приходилось делать немалый крюк, и пробиваться сквозь плотные толпы таких же страждущих, чтобы выйти на свои поля и виноградники — в расчет, конечно, не принималось.

Из опасения, что в городе в самом деле может сложиться заговор в пользу герцога Жана, Арманьяк отстранил от патрулирования оставшихся ворот парижское ополчение, заменив его своими людьми, причем во главе одного из отрядов встал уже знакомый нам Луи де Буа-Бурдон, пока что пользующийся милостью и доверием своего господина.

Между тем 7 февраля герцог Бургундский был уже у ворот Сен-Дени, и 12 именитых горожан благополучно впустили его внутрь, игнорируя бессильные протесты одного из странников, размахивавшего королевским письмом, запрещавшим любую помощь «бунтовщику». В тот же день, именем короля, наследник призвал к оружию городское ополчение и вассалов короны второй и третьей очереди, после чего было приказано арестовать всех бывших соратников герцога Жана Бургундского. Любой, знавший об их местонахождении обязан был донести о том под страхом конфискации всего имущества.

События неслись галопом. На следующий день 8 февраля в город прибыл герольд- переговорщик от герцога Бургундского с письмами к королеве и наследнику престола. Угостив посла отменным обедом, граф Бернар со всей солдатской прямотой посоветовал ему убираться прочь, спасая свою шкуру. 9 февраля королева и наследник престола отправили своих посланных, чтобы заручиться поддержкой Университета против бургундцев. Насколько можно о том судить из сохранившихся документов, просьба была удовлетворена. 10 февраля, в 9 часов утра Николя Байе, судебный исполнитель Парижского Парламента, поднявшись на одну из башен, следил за прибытием бургундских войск, расположившихся между холмом Монматр и воротами Сент-Оноре.

Штурмовать мощную парижскую крепость бургундец, конечно же, не собирался, но ожидал, что горожане, которые по-прежнему души не чаяли в своем любимце, сами тайком откроют ему ворота. Новый временщик, столь же хорошо отдавая себе в том отчет, со своей стороны под страхом смерти запретил парижанам подходить к стенам, а также брать в руки нечто, хотя бы отдаленно сходное с оружием.

Впрочем, не довольствуясь этим, он предпочел лично, во главе собственного отряда, вооруженного до зубов, разъезжать по улицам города, всем своим видом давая понять, к чему приведет попытка неповиновения. Королева и дофин в то же время председательствовали на очередном заседании Большого Совета, где было принято решение объявить герцога Жана мятежником, и разослать постановления о том во все крупнейшие города королевства.

Ситуация для бургундца ухудшилась еще более, когда 13 февраля король в очередной раз пришел в себя и подтвердил распоряжение супруги и наследника. Более того, отныне запрещалось даже вскрывать любые письма, рассылаемые бургундцем, вместо того их, нераспечатанными, следовало немедля переправлять в Париж для короля и королевского совета. Герцог Бургундский задержался под Парижем до 16 февраля 1414 года. Впрочем, понимая, что ожидание бессмысленно, а удерживать при себе армию — неоправданно дорого, он наконец-то отдал приказ отступать на север.

Новая карательная экспедиция

Harley 4380 f. 196v.png
Армия короля.
Мастер Харли Фруассара «Армия короля Карла VI.». — Жан Фруассар «Хроники». - ок. 1470-1472 гг. - Harley 4380 f. 196v. - Британская библиотека, Лондон.

Бургундские солдаты сожгли ими же наведенные ранее деревянные мосты, и ушли прочь, вслед за ними полетел очередной королевский приказ, где герцог Жан отныне объявлялся мятежником и убийцей (эка невидаль!) все его последователи объявлялись вне закона, их имущество подлежало конфискации. 17 февраля решением парижского епископа «еретическое» оправдание, когда-то прочитанное, как мы помним братом Жаном Пети, было торжественно предано анафеме и 25 февраля сожжено рукой палача на площади перед собором Нотр-Дам, в присутствии все того же исполнительного епископа.

Между тем, королевский совет продолжал заседать 22, 26 февраля и наконец, 2 марта, под председательством королевы и наследника престола, причем в последнем случае было решено, что король самолично возглавит экспедицию против бургундского герцога. Теперь уже бывший временщик объявлялся вне закона и преследовался новыми победителями в борьбе за власть… воистину королевство французское в те времена больше всего напоминало «корабль без руля и без ветрил, несущийся неведомо куда по воле волн.»

В течение марта подготовка к карательной экспедиции велась полным ходом; уже упомянутый нами Р. Фамильетти отмечает любопытный факт: на очередных заседаниях королевского совета, где председательствовал на сей раз король, отсутствовала его супруга (по обычаю, в согласии с которым ей не полагалось быть там в присутствии монарха), а также дофин, которого весьма возможно, мать уже побаивалась надолго выпускать из поля зрения.

1 апреля 1414 года, в Вербное Воскресенье, король во главе своей армии выступил из Парижа, в первую очередь посетив Сен-Дени, где Орифламму принял новый ее хранитель — Гильом Мартелл. Верный сеньор д’Омон, исполнявший эту обязанность ранее, стал жертвой очередной эпидемии… Короля сопровождали до Санлиса, где был назначен общий сбор, верная супруга и младшая дочь Катерина. Что касается наследника престола, он покинул Париж 9 апреля 1414 года, на следующий день после Пасхи, получив от отца назначение «капитаном» солидного отряда в 3 тыс. латников и 1,5 тыс. лучников. В качестве сопровождающего (или вероятно «маршала») при неопытном юноше состоял граф де Ришмон.

Прибытие наследника в Санлис ознаменовалось несколько забавным продолжением, так как его визит в этот город был первым, решено было поднести Людовику Гиеньскому ценный подарок. Отправленный с этой целью к парижским ювелирам, некий Ролан Морелль никак не мог выбрать между «серебряным позолоченым нефом» и «двумя бутылочками из золоченого серебра», причем и то и другое продавалось в лавке ювелира Жака де Лаллье. Впрочем, находчивый посланник запросил помощи у мэтр д’отеля принца Ангеррана де Маркуанье, который остановил выбор на золоченом нефе «ценой в 180 экю».

Между тем войска коннетабля Франции Карла д’Альбре безуспешно осаждали Компьень, где засел упорный бургундский гарнизон. Ожесточение дошло до такой степени, что бургундцы наотрез отказались даже отправить посланников в Санлис, чтобы по обычаю приветствовать короля.

Впрочем, сам король, отправив подкрепление на помощь своему коннетаблю, не пожелал сам отправляться туда же, не без оснований полагая, что огромная армия причинит серьезный урон мирным жителям, и посему 16 апреля сеньоры де Морейль и де Бен отправились в близлежащий Нуайон, где им следовало приготовить все необходимое к приезду короля, избравшего этот город для своей ставки.

Впрочем, в городе их встретили с недоверием, и на следующий день, после раунда напряженных переговоров, пожелали сами направить своих представителей в Санлис, желая удостовериться, что король действительно там и действительно собирается прибыть в их город. Подобный скептицизм вызвал недюжинное возмущение среди королевских войск, и если бы не категорический приказ дофина, город Нуайон был бы разграблен и предан огню.

Посланцам от Нуайона пришлось поспешить, чтобы перехватить короля на марше: все в тот же день, 17 апреля, желая напугать несговорчивый гарнизон Компьеня видом всей своей армии, он приказал сниматься с лагеря, и в полном боевом облачении прошествовал мимо стен; своей новой ставкой монарх отныне избрал городок Шуази, неподалеку от Компьеня; впрочем, воспользоваться ею так и не удалось, так как избранное здание было уничтожено внезапно вспыхнувшим пожаром, и для коронованных особ пришлось в срочном порядке изыскивать другое убежище. Королева и ее дочь к этому времени уже успели благополучно вернуться в Париж.

Конфликт с нуайонцами тем временем был улажен, и на следующий день 18 апреля король и дофин посетили город, где их встретили подношениями овса и вина, причем дофину (впервые посетившему Нойон) были также отданы в качестве подарка «два жирных быка». Желая продемонстрировать нуайонцам свою милость, король подтвердил их привилегию на добычу и продажу местной соли.

Более чем сомнительные победы

No 3791, 30 Octobre 1915, Les Ruines de Saint-Jean-des-Vignes a Soissons.jpg
Суассон, средневековое аббатство Сен-Жан-де-Винь.
Франсуа Фламесси «Руины аббатства Сен-Жан-де-Винь». — Холст, масло. - май 1915 г. - Частная коллекция.

Конфликт с нуайонцами тем временем был улажен, и на следующий день 18 апреля король и дофин посетили город, где их встретили подношениями овса и вина, причем дофину (впервые посетившему Нуайон) были также отданы в качестве подарка «два жирных быка». Желая продемонстрировать горожанам свою милость, король подтвердил их привилегию на добычу и продажу местной соли.

Впрочем, здесь же в городе их застигло известие куда менее приятного свойства: герцог Жан призвал к оружию своих многочисленных вассалов, в частности запросил помощи у города Камбре. 19 апреля король отправил камбрезийцам срочное послание, запрещавшее оказывать помощь «мятежнику», а на следующий день дополнил свое распоряжение еще более грозным посланием, объявлявшим бунтовщиками и преступниками всех, кто осмелился бы встать под знамена герцога Жана. На следующий день, 21 апреля, уже собственным распоряжением, дофин Людовик поддержал решение отца.

Осада Компьеня продолжалась, что называется, ни шатко ни валко, так что король посчитал нужным отправить в качестве пополнения к действующей армии еще 8 тыс. человек. За невозможностью остановиться в приготовленной для него резиденции (как мы помним, уничтоженной огнем) король волей-неволей вынужден был избрать для себя дом богатого горожанина, располагавшийся у леса, за городской чертой. Дофин расположился в местном аббатстве Руальи.

Как видно, усиление королевской армии произвело на гарнизон Компьеня требуемое впечатление, потому что в течение следующих двух дней между осаждающими и осажденными завязались переговоры. Впрочем, бургундцы держались подчеркнуто высокомерно, и глава делегации — Юг де Ланнуа, кастелян Жана Бесстрашного, явившись к королю, заявил ему в лицо, что его солдаты не поступились против клятвы и хранили мир в городе во благо короля! К счастью, монарх смог удержать себя в руках, и дерзкому было предложено удалиться прочь и подумать над своим поведением. Однако, и той и другой стороне чем далее, тем становилось яснее, что капитуляция Компьеня становится просто вопросом времени.

Впрочем, бургундцы еще попытались затянуть переговоры, надеясь на помощь своего сюзерена, тогда как Эктор де Савез, конюший герцога Жана, был отправлен к последнему, чтобы предупредить его — без срочной помощи Компьень будет вынужден открыть ворота королевской армии не позднее 7 мая. Герцог Жан, не сумевший добиться помощи от фламандских городов, категорически отказывавшихся поднимать оружие против короля, ответил коротким письмом, предписывая гарнизону «сдаться сколь куртуазным образом, сколь то будет возможно.» Посему, благополучно приняв ключи от города, король 10 мая отправил свой авангард под руководством бастарда Бурбонского осаждать близлежащий Суассон.

Начало осады Суассона ознаменовалось достаточно болезненным известием о гибели бастарда Бурбонского, главнокомандующего королевскими войсками, выделенными для этой цели. В довершение всех бед, бравый Эктор, бастард де Бурбон, как писали его имя в те времени, умер буквально за пару часов до появления монарха — шальная стрела из крепости пронзила ему горло. Что касается коменданта крепости — Ангерран де Бурнонвилль в ответ на королевский приказ открыть ворота, достаточно дерзко ответствовал, что не преминул бы это сделать, явись король и наследник сюда единственно в сопровождении полагающейся им свиты.

Посему, хочешь-не хочешь, пришлось вести правильную осаду, причем король, готовясь провести под стенами города месяц, а то и более, расположился в аббатстве Сен-Жан-де-Винь, тогда как наследник облюбовал для себя аббатство Сен-Крепен.

Осада продлилась до 21 мая 1414 года, ознаменовавшись множеством мелких стычек, и наконец, финальным штурмом, во время которого оборона была прорвана сразу в пяти местах, и королевские войска ворвались в город. Суассон подвергся разграблению столь чудовищному, что даже на достаточно привычных к подобным зрелищам хронистов это произвело шокирующее впечатление. Чрезмерно дерзкий и злоязычный комендант Бурнонвилль закончил свою жизнь на эшафоте.

Множество горожан, спасаясь от разгула солдатни, бросались в реку Эн, но, как несложно догадаться, далеко не всем удалось достигнуть противоположного берега. В виде особой королевской «милости» жителям Суассона, уцелевшие после резни было вменено в обязанность в наказание за сопротивление выплатить короне особый штраф, а также восстановить стены и башни, разрушенные в ходе боевых действий.

Очередное шаткое перемирие

Péronne fossé du château avec vue vers église.png
Перрона. Руины королевского замка, где проходили переговоры.

Следующим на пути королевской армии оказался Лан, располагавшийся в 35 км к северо-западу от Суассона. Однако же, разгул королевской армии во время этого похода произвел угнетающее впечатление на Филиппа Неверского, младшего брата герцога Жана, которому собственно и принадлежал город. Посему, не ожидая осады и ее неизбежных последствий, граф Неверский самолично вышел к королю, чтобы засвидетельствовать ему свои верноподданнические чувства и куртуазно вручить ему власть над собственной личностью и всеми своими владениями.

Надо сказать, что король обошелся с почтительным графом достаточно милостиво, единственно приказав ему принести особую присягу в том, что отныне он не станет оказывать помощь старшему брату людьми и деньгами, и наоборот — должен был по первому требованию предоставить для королевской армии латников и стрелков. Для управления землями графа Неверского должны были назначаться люди, верные королю. Король ненадолго задержался в Лане, у гостеприимного графа Филиппа, и здесь же его нашло послание из Фландрии. Представители тамошних городов, объявляя о своих верноподданических чувствах, просили у короля охранную грамоту для послов, которые в скором времени должны были к нему прибыть.

Нам неизвестен ответ короля на это послание, однако, жители Сен-Кантена, первого, лежавшего на пути королевской армии города в графстве Артуа (принадлежавшем Жану Бургундскому) также предпочли откупиться от своего монарха, причем деньги на «подарок» для него самого и для наследника (61 ливров 4 су) пришлось взять из «сиротских» то есть благотворительных накоплений.

И здесь же, в Сен-Кантене, короля нашла Маргарита, графиня Геннегау, младшая сестра герцога Жана, и по совместительству — теща среднего королевского сына Иоанна Туреньского, как мы помним, женатого на ее дочери — Якобине. Король и графиня провели несколько часов, обсуждая нечто за плотно закрытыми дверями. Предмет их разговоров также остался неизвестным, хотя бургундский хронист Монтреле уверенно пишет, что графиня, известная своими недюжинными дипломатическими способностями, явилась, чтобы обсудить с королем условия мира.

Как бы то ни было, на следующее утро графиня отбыла к брату в Дуэ, а все усилия ее, по-видимому, пошли прахом, едва лишь до королевских ушей дошли сведения, что некий бургундский отряд движется к северу от Сен-Кантена, якобы намереваясь присоединиться к основной армии. За отрядом была спешно выслана погоня, в скором времени, однако, вернувшаяся лишь с парой-тройкой пленников. Отряд, если он и существовал, благополучно сумел избегнуть встречи.

Королевский пыл еще не успел угаснуть, и после короткого отдыха, армия из 10 тыс. латников и 4500 стрелков должна была двинуться против Арраса, сильно укрепленной столицы графства Артуа. Для того, чтобы заплатить жалование всей этой немалой толпе королевские подданные должны были выплатить чрезвычайный налог в 30 тыс. экю. Впрочем, углублять разрыв с бургундской династией король по-видимому, не хотел, так как 25 июня благополучно подписал очередную охранную грамоту для Антуана Брабантского, младшего брата герцога Жана, позволявшую тому в любой момент беспрепятственно являться перед королевские очи в сопровождении свиты в 300 человек. Вслед за тем, вместе со своей армией из гостеприимного Сен-Кантена, король вместе с наследником перебрался в город Перрону, принадлежавший французской монархии.

Здесь его нашел граф Антуан, опять же, в сопровождении сестры, графини Маргариты, которых наследник престола счел за лучшее со своей стороны почтить роскошным пиром. На сей раз бургундцы привезли с собой вполне конкретные предложения для будущего мира. Герцог Жан через их посредство передавал, что готов «со всем смирением» просить короля вернуть ему потерянную милость, и заверял, что никогда и никоим образом не собирался доставить монарху неудовольствия. В случае если король с приязнью отнесся бы к его предложениям, герцог Жан столь же исполнительно готов был распахнуть перед ним ворота Бапома и прочих городов, находившихся в вассальной зависимости от короны, а если и этого будет недостаточно — приказать тамошним чиновникам принести клятву в том, что они никоим образом не обратят оружия против короля и наследника, и то же будет проделано в прочих городах, принадлежащих принцам крови; и при том как бы невзначай к бочке меда добавлялась неизбежная ложка дегтя: оговорка, что принцам будет отнюдь не запрещено защищать свои владения друг от друга.

И продолжение военных действий

Bapaume-bastion.jpg
Бапом. Руины т.н. «бастиона дофина».

Кроме того, в рамках «восстановления своей чести», герцог Жан просил о том, чтобы ему вернулись все владения, права и привилегии, отторгнутые ранее короной, а всем, наказанным ссылкой (иначе говоря — прежним участникам кабошьенского мятежа) разрешено было вернуться домой и занять должности, которых они ранее лишились. Впрочем, в случае если этот последний пункт будет невозможно выполнить, герцог Жан соглашался на то, чтобы новые назначенцы также лишились своих должностей и на вакансии были отобраны новые люди. Принцам крови, оговаривал опять же герцог Жан, в случае если условия его будут приняты, вменено будет в обязанность разъехаться по своим владениям и оставаться там вплоть до объявления королевской воли.

Как видно, подобные требования показались королю (или графу Арманьяку, что вероятней) слишком уж завышенными, и посему граф Антуан и графиня Маргарита вынуждены были отбыть прочь, увозя с собой нелицеприятный королевский приказ — герцогу Жану самолично явиться перед монаршьи очи, признавая за собой вину за «все преступления, что он совершил» (читай — за убийство королевского брата) и только тогда надеяться на справедливый суд и монаршье милосердие.

Королевская армия вновь двинулась вперед и остановилась на сей раз под стенами Бапома. Однако, прежде чем замкнуть кольцо осады вокруг города, встретившего их наглухо закрытыми воротами, дипломатичный наследник призвал к себе капитана города Ферри де Анже вкупе с двумя его подручными, желая тут же, на месте узнать об их намерениях. Ответ бургундцев не заставил себя ждать: по их уверениям, они управляли городом исключительно в интересах короля и наследника, однако же, непосредственно подчинялись герцогу Бургундскому, и посему просили несколько дней отсрочки, чтобы успеть послать к нему гонца и осведомиться, как им следует поступать в данной конкретной ситуации.

Отсрочка была дана, при том, что наследник весьма внятно предупредил бургундцев, что если город будет взят силой, им самим и всему гарнизону придет бесславный конец. Одновременно королевские посланцы отправились в Камбре к графу Антуану и графине Маргарите, однако, сколь о том можно судить из сохранившихся документов, этот визит не дал особых результатов.

Зато посланцы, отправленные к герцогу Бургундскому вернулись с недвусмысленным приказом открыть ворота королю. Посему, городу не пришлось испытать на себе неизбежного разгула солдатни; даже не въехав внутрь, король приказал лишь изобразить его личный герб на воротах и стенах, после чего двинулся прочь, остановившись в Ванкурте — городке в 9 км от Арраса, столицы графства Артуа. Осада этой мощной крепости продлилась около месяца, в то время как королевские войска заняли несколько укрепленных бургов по соседству, а специально выделенный для того отряд из 1200 человек проник в графство Сен-Поль, дойдя до Эсдена.

Здесь, под стенами Арраса, среди прочего, состоялся спектакль вполне в духе этих театральных времен. Изнывающих от безделья и скуки солдат осаждающей армии следовало чем-либо занять, и потому прямо у городских стен был устроен красочный поединок между 18-летним Карлом д’Артуа, графом Э, внуком Жана Беррийского, которому должен был противостоять старший по возрасту и более опытный Жан де Нефшатель, сеньор де Монтагю, кастелян Жана Бесстрашного. Для того, чтобы оба противника оказались равны между собой по положению, отчим молодого графа Э — герцог Бурбонский, посвятил его в рыцари непосредственно перед началом поединка.

Как будто добавляя комизма к этой ситуации, дуэль должна была состояться не где-нибудь, но у входа в туннель, выкопанный королевскими войсками для того, чтобы минировать городские стены. Спустившись внутрь, сеньор де Монтагю, вооруженный мечом, топором и кинжалом, должен был попытаться проложить себе путь наружу, тогда как его противник, соответственно, этого не позволить. Призом выступал бриллиант стоимостью в 100 экю, который победитель (за деньги побежденного) должен был приобрести для своей дамы сердца. Победила молодость, и торжествующий граф Э получил искомый приз.

Личные инструменты