Людовик Гиеньский, дофин не ставший королем/Глава 2. Регент при безумном отце

Материал из Wikitranslators
(Различия между версиями)
Перейти к: навигация, поиск
(Война разгорается)
(Война разгорается)
Строка 143: Строка 143:
 
|}
 
|}
 
|}
 
|}
Герцог Бургундский счел для себя за лучшее согласиться, после чего королевский посланец доставил решение совета Жану Беррийскому, который немедля потребовал для себя «достойного» места в новом правительстве. Переговоры затянулись на следующие два месяца, после чего 1 ноября Жан Беррийский подтвердил свое участие в Лиге 1 ноября текущего года, обязавшись перед всеми (за исключением осторожного [[ru.wp:Жан VI (герцог Бретани)|герцога Бретонского]], который предпочел не искушать судьбу), поддержать их в войне против бургундца в любой нужный для того момент, и получив от них ответные клятвы. Кроме того, участникам Лиги было запрещено вести сепаратные переговоры с врагом без ведома всех прочих – и несмотря на столь воинственные заявления, уже на следующий день было объявлено о наступлении долгожданного мира.
+
Герцог Бургундский счел для себя за лучшее согласиться, после чего королевский посланец доставил решение совета Жану Беррийскому, который немедля потребовал для себя «достойного» места в новом правительстве. Переговоры затянулись на следующие два месяца, после чего 1 ноября Жан Беррийский подтвердил свое участие в Лиге 1 ноября текущего года, обязавшись перед всеми (за исключением осторожного [[ru.wp:Жан VI (герцог Бретани)|герцога Бретонского]], который предпочел не искушать судьбу), поддержать их в войне против бургундца в любой нужный для того момент, и получив от них ответные клятвы. Кроме того, участникам Лиги было запрещено вести сепаратные переговоры с врагом без ведома всех прочих — и несмотря на столь воинственные заявления, уже на следующий день было объявлено о наступлении долгожданного мира.
  
 
Этот «мир, подписанный в [[ru.wp:Бисетр|Бисетре]]», как и следовало ожидать, оказался весьма недолговечным. Однако, сейчас никто не хотел об этом даже думать. В соответствии с буквой достигнутого договора, все принцы крови за исключением Пьера Наваррского, носившего титул графа де Мортень, должны были разъехаться по своим владениям и не появляться при дворе без приглашения короля. Вплоть до [[ru.wp:Пасха|Пасхи]] 1412 года герцогам Беррийскому и Бургундскому было запрещено поминать друг друга «поносными словами», приглашать ко двору их должны были одновременно и появляться во дворце обоим противникам также следовало вместе. Обновленное правительство должно было быть составлено из людей, не принадлежавших ни к одному из враждующих кланов, тогда как оба герцога имели право ввести в него равное количество свои представителей. Опеку над дофином оба герцога также должны были осуществлять совместно, тогда как король со своей стороны объявил о всеобщей амнистии и забвении прошлого.
 
Этот «мир, подписанный в [[ru.wp:Бисетр|Бисетре]]», как и следовало ожидать, оказался весьма недолговечным. Однако, сейчас никто не хотел об этом даже думать. В соответствии с буквой достигнутого договора, все принцы крови за исключением Пьера Наваррского, носившего титул графа де Мортень, должны были разъехаться по своим владениям и не появляться при дворе без приглашения короля. Вплоть до [[ru.wp:Пасха|Пасхи]] 1412 года герцогам Беррийскому и Бургундскому было запрещено поминать друг друга «поносными словами», приглашать ко двору их должны были одновременно и появляться во дворце обоим противникам также следовало вместе. Обновленное правительство должно было быть составлено из людей, не принадлежавших ни к одному из враждующих кланов, тогда как оба герцога имели право ввести в него равное количество свои представителей. Опеку над дофином оба герцога также должны были осуществлять совместно, тогда как король со своей стороны объявил о всеобщей амнистии и забвении прошлого.
Строка 149: Строка 149:
 
Как и следовало ожидать, забвение оказалось недолгим. Герцог Беррийский по каким-то своим причинам отнюдь не горел желанием осуществлять обязанности опекуна, и по общему согласию уступил свою «долю» бургундцу Гильоме де Вьенну, сеньору де Сен-Жорж, который с этого времени становился при особе дофина представителем обеих враждующих партий. Судя по всему, Жан Бесстрашный в этот момент упустил совершенно реальную возможность переманить на свою сторону старого герцога, почти готового предать своих союзников в обмен на теплое место в новом правительстве. Самонадеянность вновь сыграла с бургундцем плохую шутку, впрочем, другая сторона в тот же момент совершила серьезный промах.
 
Как и следовало ожидать, забвение оказалось недолгим. Герцог Беррийский по каким-то своим причинам отнюдь не горел желанием осуществлять обязанности опекуна, и по общему согласию уступил свою «долю» бургундцу Гильоме де Вьенну, сеньору де Сен-Жорж, который с этого времени становился при особе дофина представителем обеих враждующих партий. Судя по всему, Жан Бесстрашный в этот момент упустил совершенно реальную возможность переманить на свою сторону старого герцога, почти готового предать своих союзников в обмен на теплое место в новом правительстве. Самонадеянность вновь сыграла с бургундцем плохую шутку, впрочем, другая сторона в тот же момент совершила серьезный промах.
 
   
 
   
Неизвестно, догадался ли Карл Орлеанский о том, что его старший союзник задумывает предательство, или у юноши попросту сдали нервы, и затяжные и бессмысленные интриги, отнюдь не ведущие к главной по его мнению цели – наказанию убийц его отца – окончательно опротивели этой прямолинейной натуре, однако, 30 января нового 1411 года, в руках у орлеанцев оказался Жан де Круа, фаворит Бургундского герцога, схваченный во время путешествия. Благополучно игнорируя недовольство Жана Беррийского и его неоднократные требования передать ему пленника, молодой Карл приказал бросить бургундца в тюрьму и подвергнуть его пытке, требуя признания вины в убийстве Людовика Орлеанского. Лучшего повода для Жана Бургундского нечего было и желать, так что несмотря на очередной королевский указ (от 28 января) подтвердивший прежние установления, запрещающие обоим противникам возобновлять военные действия, бургундец сумел без труда обойти это препятствие и добиться от короля очередного ордонанса, дававшего ему разрешение защищать монархию от «''англичан и прочих врагов и злонамеренных личностей, кем бы ни были таковые''». Имя Карла Орлеанского при этом не упоминалось, однако, ни для кого (кроме самого короля, вероятно) не было секретом, против кого формируется новая армия.
+
Неизвестно, догадался ли Карл Орлеанский о том, что его старший союзник задумывает предательство, или у юноши попросту сдали нервы, и затяжные и бессмысленные интриги, отнюдь не ведущие к главной по его мнению цели — наказанию убийц его отца — окончательно опротивели этой прямолинейной натуре, однако, 30 января нового 1411 года, в руках у орлеанцев оказался Жан де Круа, фаворит Бургундского герцога, схваченный во время путешествия. Благополучно игнорируя недовольство Жана Беррийского и его неоднократные требования передать ему пленника, молодой Карл приказал бросить бургундца в тюрьму и подвергнуть его пытке, требуя признания вины в убийстве Людовика Орлеанского. Лучшего повода для Жана Бургундского нечего было и желать, так что несмотря на очередной королевский указ (от 28 января) подтвердивший прежние установления, запрещающие обоим противникам возобновлять военные действия, бургундец сумел без труда обойти это препятствие и добиться от короля очередного ордонанса, дававшего ему разрешение защищать монархию от «''англичан и прочих врагов и злонамеренных личностей, кем бы ни были таковые''». Имя Карла Орлеанского при этом не упоминалось, однако, ни для кого (кроме самого короля, вероятно) не было секретом, против кого формируется новая армия.
  
 
Жан Бургундский открыто обвинял своих противников в нарушении условий мира, те отвечали ему той же монетой, коротко говоря, противостояние с наступлением весны возобновилось с новой силой. Королева металась между враждующими партиями, пытаясь уговорить Жана Беррийского вместе с ней вернуться в Париж, однако, тот, как видно понимая, что его затея с сепаратным миром не будет иметь успеха, уклонился под благовидным предлогом: королевский ордонанс запрещал ему появляться в городе!
 
Жан Бургундский открыто обвинял своих противников в нарушении условий мира, те отвечали ему той же монетой, коротко говоря, противостояние с наступлением весны возобновилось с новой силой. Королева металась между враждующими партиями, пытаясь уговорить Жана Беррийского вместе с ней вернуться в Париж, однако, тот, как видно понимая, что его затея с сепаратным миром не будет иметь успеха, уклонился под благовидным предлогом: королевский ордонанс запрещал ему появляться в городе!
  
 
Летом 1411 года «арманьяки» заняли [[ru.wp:Руа|Руа]] в [[ru.wp:Пикардия|Пикардии]], и водворили верные им гарнизоны в близлежащие замки. 1 сентября очередное заседание королевского совета, на сей раз под председательством наследника, предписало бургундцу собирать «латников и стрелков» для защиты королевской чести. Впрочем, имя Карла Орлеанского вновь не называлось; судя по всему, правительство опасалось перейти черту, за которой раскол государства стал бы уже неотвратимым. Жан Бургундский в это время был занят делом, которое всех прочих представителей знати, скорее всего бы немало озадачило: принц крови и ближайший родственник самого короля налаживал дружеские отношения с парижскими мясниками.
 
Летом 1411 года «арманьяки» заняли [[ru.wp:Руа|Руа]] в [[ru.wp:Пикардия|Пикардии]], и водворили верные им гарнизоны в близлежащие замки. 1 сентября очередное заседание королевского совета, на сей раз под председательством наследника, предписало бургундцу собирать «латников и стрелков» для защиты королевской чести. Впрочем, имя Карла Орлеанского вновь не называлось; судя по всему, правительство опасалось перейти черту, за которой раскол государства стал бы уже неотвратимым. Жан Бургундский в это время был занят делом, которое всех прочих представителей знати, скорее всего бы немало озадачило: принц крови и ближайший родственник самого короля налаживал дружеские отношения с парижскими мясниками.

Версия 18:04, 11 ноября 2019

Людовик Гиеньский, дофин не ставший королем/Глава 1. Маленький принц "Людовик Гиеньский, дофин не ставший королем" ~ Глава 2. Регент при безумном отце
автор Zoe Lionidas
Глава 3. Соправитель




Содержание

Новый порядок

Временщик показывает свой нрав

Execution of Robert Tresilian in medieval miniature1.jpg
Казнь.
Мастер Антуана Бургундского «Казнь Роберта Трезилиана». - Жан Фруассар «Хроники» - Ms. Français 2645 238v — ок. 1470-1475 гг. - Национальная библиотека Франции, Париж

Пытаясь хоть как-то взять реванш за свое поражение, Изабо 11 ноября 1409 года заключила формальный союз с победителем, заставив его письменно присягнуть на верность своей персоне, в защиту ее прав, привилегий и статуса. В качестве соратников королевы, на том же документе поставили свои подписи король Наварры Карл Благородный, герцог Брабантский, печально знаменитый Льежский епископ Иоганн, граф Геннегаусский и наконец, брат королевы Людовик. В качестве компенсации за уступку (хотя о какой собственно уступке могла идти речь?) увертливый бургундец поспешил выиграть в этой партии следующую фигуру, определив в качестве канцлера королевы — и канцлера дофина Жана де Ньеля, преданного ему что называется, душой и телом. Мы уже встречались с этим персонажем, когда в Шартрском соборе он едва ли не силой смог вытянуть для своего господина «прощение» у Орлеанских сирот. В скором времени мы встретимся с ним снова.

Между тем, королева вновь перебралась в полюбившийся ей Мелен, как видно, чувствуя себя за высокими стенами в куда большей безопасности, чем среди вечно недовольных и переменчивых жителей Парижа. Впрочем, в столице в самом деле неспокойно — простой люд, уставший ждать реформ, которые постоянно обещаются и столь же постоянно откладываются на неопределенное время, готов взяться за оружие. Под давлением улицы, правительство вынуждено учредить особую «комиссию», состоящую, конечно же, целиком из ставленников Бургундской партии, должную утвердить важнейшие пункты для будущего изменения законодательства. Один из членов этой комиссии со временем приобретет зловещую славу: Пьер Кошон, судья и палач Орлеанской Девы.

Пока что комиссия неспешно ведет свою работу, результатом которой является лишение членов противоположной партии выплат и жалования (отставка крупных чиновников всегда встречается народом с благожелательностью!) бургундец продолжает «наводить порядок» в столице, избавляясь от всех, по его мнению несогласных или представляющих угрозу. Следующим козлом отпущения для «нового» правления становится Жан де Монтегю, великий мэтр д’отель короля, в прежние времена — член совета министров при молодом монархе (т. н. «мармузетов»). Надо сказать, что до начала своей болезни, король в самом деле всерьез задумывался над реформой налогового законодательства, в чем «мармузеты» согласно ему помогали. Из начинания этого, к сожалению, ничего не вышло, так как королевские дяди, принявшие власть при племяннике, впавшем в буйное помешательство, разогнали «мармузетов», и жизнь продолжалась по-старинке.

Однако, деятельный и умный Жан де Монтегю, как видно, продолжал вызывать опасения у новой власти, и Жан Бургундский предпочел разделаться с ним рукой палача. Короля и королеву, как водится, поставили перед свершившимся фактом, и несмотря на удивление первого, и возмущение второй, ситуацию вспять было уже не повернуть. Зато впервые против герцога Бургундского начала роптать парижская улица — Монтегю пользовался в городе немалым авторитетом. Жан Бесстрашный, все еще не чувствуя себя достаточно уверенно в кресле временщика, желая умиротворить хотя бы партию короля, распорядился, чтобы имущество казненного перешло наследнику престола. Для нового хозяина Франции в самом деле, не было критично обладание парой-тройкой дополнительных особняков, и несколькими тысячами золотых экю. Власть могла обеспечить ему любые средства, притом, что в обратную сторону данное отношение не действовало. Но, так или иначе, волну удалось сбить, возмущение на время улеглось.

10 января следующего 1410 года, наследнику исполнялось 13 лет — возраст совершеннолетия королей. Отныне, в согласии с вековым обычаем, юноша должен был из-под женской опеки перейти под патронат мужчин, чтобы в нужный момент быть полностью готовым взять в свои руки власть над королевством и его людьми.

К этому же моменту, герцог Бургундский, как видно, все еще чувствуя непрочность положения своей дочери в качестве дофины Франции настоял на том, чтобы «новобрачные» наконец-то провели вместе ночь. Вряд ли это добавило у дофина любви к тестю и супруге, с которой даже спать ему приходилось по приказу. Впрочем, пока еще он продолжал держать свои чувства в узде.

Трудный вопрос опеки

Christine de Pisan and Queen Isabeau (2) cropped.jpg
Неудачливая интриганка - мать дофина, Изабелла Баварская.
Неизвестный художник «Дарение книги» (фрагмент). - «Книга королевы» - Harley 4431 f. 3 — ок. 1410-1414 гг. - Британская библиотека, Лондон

Между тем, королева, прекрасно понимая, что временщик попытается добиться опеки над дофином, и тем самым окончательно (хотя бы для внешнего наблюдателя) придать узурпации видимость «законного правления», решила взять ситуацию в свои руки. Воспользовавшись для того предрождественским заседанием королевского совета, как всегда, очень людным, а также присутствием короля, в это время очень кстати переживавшему очередной период просветления, королева приказала доставить дофина в Венсенский замок и прежде всего препроводила его к отцу.

Объявив королю, что ей самой не всегда будет под силу «присутствовать там, где это необходимо», она вполне здраво настаивала на том, чтобы утвердить в качестве наставника для юного дофина одного или нескольких умудренных опытом людей. Король, столь же ожидаемо, попытался назначить для того герцогов Беррийского и Бургундского — понимая, что временщик не позволит обойти себя в этом назначении, и как видимо, пытаясь в качестве противовеса его влиянию использовать умного и опытного человека, как всем было известно, немало сделавшего для того, чтобы обезопасить государство от угрозы гражданской войны.

Однако, замысел короля и королевы, если таковой действительно существовал, потерпел неудачу, так как Жан Беррийский отказался наотрез от предложенной ему чести, ссылаясь на свой в самом деле уже преклонный возраст. Взамен того, старый герцог настоятельно просил целиком и полностью передать опеку над дофином «молодому, крепкому и могущественному» герцогу Бургундскому. Сколь можно судить с позиций нашего времени Жан Беррийский совершил обычную ошибку: пытаясь задобрить агрессора, он лишь возбудил у того дополнительный аппетит, и желание добиться еще больших высот.

Впрочем, королева, как видно, не слишком довольная подобным поворотом событий, также добилась от супруга письменного подтверждения, что ее власть касательно «прерогатив, чести, властных полномочий, финансового статуса, высшего положения, прав, а также доходов» ни в коем случае не будет ущемлена. Хранителями прав королевы должны были отныне выступить король Наваррский, а также герцоги и графы, присутствовавшие на совете, и торжественно присягнувшие в верности принятому постановлению.

От наследника престола также потребовалась торжественная клятва — питать любовь и беспрекословно повиноваться матери. Более того, король пожелал, чтобы его собственные распоряжения, могущие войти в противоречия только что принятому постановлению (а попросту говоря — подписанные обычным путем, во время приступа безумия по ходатайству того или иного изворотливого временщика), будут считаться недействительными и не смогут получить санкцию канцлера.

Желая закрепить достигнутое, королева также добилась того, что ее брат, Людовик Баварский, также должен был получить место при наследнике престола, право по собственному желанию присутствовать в королевском совете, жалование в 12 тыс. франков годовых из казны наследника престола, по все время, сколь он оставался бы на соответствующей службе. Подтверждая собственное постановление от 8 мая 1408 года, король требовал от шурина постоянно жить в резиденции дофина, в покоях, непосредственно примыкающих к покоям племянника, и управлять его придворным штатом, конечно же, оставаясь в том подотчетным королеве и ему самому. Брату королевы также было позволено принимать и увольнять для дофина придворных и слуг — однако, для подобных действий требовалось из раза в раз согласие августейших персон. После того, как затянувшееся заседание подошло к концу, королева предпочла перебраться в сильно укрепленный Венсенский замок, обычным образом, захватив с собой сына.

Два дня спустя, они вернуться в Париж, и будут присутствовать на заседании Парламента в последний день 1409 года, где король еще раз подтвердил уже принятые распоряжения, а также подкрепил их дополнительным ордонансом, позволявшим дофину отныне в отсутствие короля и королевы собирать королевский совет, в обязательном порядке приглашая к участию королей Сицилии и Наварры, а также герцогов Беррийского, Бургундского, Брабантского, Бурбонского и Баварского (если, конечно же, в искомое время они будут обретаться в столице), а также канцлера Франции и советников в том количестве, в каком ему заблагорассудится. Решения на совете должны были в этом случае приниматься большинством голосов, и — если дело касалось рутинных вопросов управления — исполняться незамедлительно без королевской санкции. В случае, если решение выносилось по вопросу, требующему личной санкции короля, следовало дождаться таковой . Однако, если ситуация никоим образом не терпела отлагательства, дофин имел право принять ответственность на себя. По завершении заседания, королева вновь уехала прочь, а наследник — как совершеннолетний и готовый начать действовать в соответствии с этим, предпочел остаться в городе.

Временщик и собственный двор и штат дофина

Entrée d'Isabeau de Bavière dans Paris.jpeg
На этой миниатюре, изображающей въезд в Париж королевы Изабеллы, за воротами видны острые шпили и башни королевского дворца Сен-Поль и Гиеньского отеля - резиденции дофина (до настоящего времени не сохранились)..
Филипп де Мазероль (предположительно) «Торжественный въезд королевы Изабеллы в Париж 22 августа 1389 года». - ок. 1470-1472 гг. - Жан Фруассар «Хроники». - Harley 4379, f. 3 - Британская библиотека. - Лондон.

В понятиях того времени, Людовик уже полагался человеком взрослым и способным отвечать за себя, и потому, среди прочего, оставив «детский» особняк на улице Пети-Мюск, ему следовало перебраться в свой собственный дворец (или как тогда говорили «отель»), представлявший собой одно из множества зданий, входивших в общий ансамбль королевского квартала Сен-Поль. Здесь также располагались дворцы короля и королевы, примыкающие к ним более скромные дома для королевских детей и придворных, церкви, огромные сады, к которым королева питала особенную слабость, и наконец, многочисленные службы.

Собственный двор дофина в этом отношении мало отличался от дворов отца и матери, уступая им разве что размерами. Итак, дофину полагался дворец, разделавшийся на «внутренние» или «спальные» покои, которыми должны были ведать кастеляны и спальники при его персоне, парадные покои, и наконец, многочисленные службы, которыми ведали особые чиновники, ответственные за обстановку и снабжение дворца в достаточной мере дровами в зимнее время. «Хлебная служба», как следует из ее наименования, ведала всем, что касалось герцогского стола, и отвечала за поставки хлеба, соли, а также скатертей и салфеток. К ней прилагались на правах вспомогательных служб винный погреб, кухня, «фруктовая служба», представлявшая собой кладовую для хранения фруктов, дорогих специй и не менее дорогих свечей. Особняком стояла конюшня, и наконец, часовня, должная печься о спасении души самого герцога, его семьи и придворных. Всем вышеперечисленным руководили специально для того назначенные чиновники, носившие звание мэтр д‘отелей дофина.

Финансами дофина ведала достаточно сложная и разветвленная бухгалтерия, также разбивавшаяся на несколько отделов. Таковыми были казначейство, исполнявшее роль управления и связи, денежная палата, должная оплачивать ежедневные расходы на содержание отеля и прислуги, монетная служба, в ответственность которой входила оплата гардероба дофина и его супруги, а также мебель и предметы роскоши. Конная служба, как несложно догадаться, ведала конями, служащими конюшни, возками для герцогини, подковами, уздечками и т. д. Ларцовая служба в свою очередь ведала драгоценностями хозяев дома, а также деньгами для карманных трат, винная служба — винным погребом, милостынная служба распоряжалась деньгами, которые герцог время от времени должен был раздавать или приказывать раздавать нищим ради спасения своей души а также использовать для пожертвований церквам и монастырям.

Важнейшими служащими в этом разветвленном и достаточно сложном в управлении хозяйством были советники при особе дофина, его личный канцлер, кастеляны, мэтр д‘отели (под командованием великого мэтр д‘отеля). Вступив в должность официального опекуна, Жан Бесстрашный, конечно же, не мог не озаботиться тем, чтобы окружить дофина проверенными и преданными ему лично людьми. Впрочем, действовал он достаточно осторожно, и если так можно выразиться, деликатно, чтобы не возбудить гнев своего вспыльчивого подопечного, как раз начинавшего входить во вкус взрослой и независимой жизни.

Итак, при новом опекуне на посту главного кастеляна Карла де ла Ривьера, графа де Даммартен, сменил бургундец Гильом де Вьенн, сеньор де Сен-Жорж. О том, насколько бургундец высоко ценил преданность и исполнительность этого человека, можно судить по тому факту, что он единственный получал при герцогском дворе жалование в 3 тыс. ливров, тогда как прочим его коллегам приходилось довольствоваться 500. Кроме того, в качестве советника и кастеляна к дофину был приставлен Давид, сеньор де Рабюр, Жан Пиош, в качестве мэтр д‘отеля, и наконец, Жан Шатильон, сын адмирала Франции, также получивший должность кастеляна. Оговоримся, что в последнем случае связь этого важного чиновника с бургундским домом остается под вопросом, однако, во всех прочих, сомневаться не приходится.

Все прочие служащие благополучно сохранили свои места, или же отделались перемещением на более низкую должность, в частности, великий мэтр д‘отель дофина Робер, сеньор де Буассе, превратился в одного из советников, тогда как его сыновья Колар и Жан (как видно, в качестве компенсации) получили назначения стольником, должным разрезать мясо для своего господина и госпожи, и соответственно, кастеляном.

Что касается финансового ведомства, не тронув рядовых его служащих (пусть часть из них можно было вполне заподозрить в про-орлеанистких настроениях) Жан Бесстрашный озаботился тем, чтобы начальство нам ними уже в октябре 1409 года получил бургундец Пьер де Фонтене, он же, в качестве великого мэтр д‘отеля короля и королевы отныне должен был держать в руках все финансы страны, позволяя, таким образом, своему благодетелю распоряжаться ими по собственному усмотрению.

Кроме того, внимания к себе требовало Дофине — по обычаю, суверенное владение наследника престола. Будучи несовершеннолетним, Людовик не имел права осуществлять свои полномочия, и управление над провинцией находилось в руках наместника, Гильома де Лер, получившего этот пост непосредственно от короля Франции. Однако, этот исполнительный служака начинал свою карьеру в качестве великого мэтр д‘отеля Людовика Орлеанского, и посему, Жан Бесстрашный счел его ненадежным, и 8 января нового, 1410 года при формальном «согласии» короля, как обычно, не понимающего, что происходит вокруг, счел за лучшее заменить его на преданного ему лично Ренье По. Закончив все кадровые перестановки, временщик мог спокойно вздохнуть, отныне король, королева и дофин полностью находились в его руках.

Арманьяки против бургундцев

Противостояние

Les Très Riches Heures du duc de Berry avril1.png
Миниатюра, предположительно изображающая обручение Карла и Бонны. С этого брака начался мятеж..
Жан Лимбург (предположительно) «Апрель». — ок. 1412-1416 гг. — «Великолепный часослов герцога Беррийского». - Ms. 65, fol.4. — Музей Конде. — Шантильи, Франция.

22 января 1410 года наследнику престола исполнилось 14 лет, в ознаменование столь торжественного события, шестью днями позднее на заседании королевского совета, где вместе с дофином присутствовали короли Сицилии и Наварры, а также герцоги Беррийский, Бургундский, Брабантский, маркиз дю Пон, сеньоры д‘Омон и де Савуази и множество придворных более низкого ранга, король официально объявил наследника полноправным наместником Дофине и Гиени, с одной только оговоркой, что старый герцог Беррийский должен был также полагаться пожизненным наместником Гиени (к слову заметим — чисто номинальным, так как Гиень продолжала оставаться в руках у англичан).

Этот последний, и вслед за ним младший по возрасту королевский дядя — Людовик Бурбонский, чем далее, тем больше ожесточались против победителя, который в упоении своим триумфом, как и следовало ожидать, забыл об осторожности, и попросту вычеркнул обоих герцогов из состава королевского совета, в котором отныне заседали исключительно бургундцы или перебежчики, примкнувшие к бургундской партии.

Реакция не заставила себя ждать: 15 апреля Жан Беррийский встретился с молодым герцогом Орлеанским, после чего подписал с ним и прочими членами орлеанистской партии наступательный и оборонительный договор, направленный против временщика. Ситуация для самонадеянного бургундца дополнительно осложнялась тем, что во главе орлеанских войск встал талантливый и амбициозный граф Бернар д‘Арманьяк, в случае успеха метивший на место бургундца в управлении государством. Закрепляя связь с Орлеанским домом Арманьяк поспешил выдать свою дочь Бонну за молодого Карла Орлеанского, незадолго до того овдовевшего.

Таким образом, против самонадеянного бургундца складывалась серьезная коалиция. Впрочем, отдать должное Жану Бесстрашному — он постоянно оставался начеку, и в скором времени узнав о происходящем, также принялся спешно собирать войска, требуя поддержки от своих вассалов и многочисленных родственников: графов Генегаусского, Намюрского, Клевского, и наконец, весьма ему обязанного принца-епископа Иоганна Льежского. Спешный сбор войск начался в мае, причем населению было, как водится, объяснено, что все происходящее есть ответ на некую английскую угрозу.

Со своей стороны, герцог Беррийский во главе столь же спешно собранных сил, в июне 1410 года встал лагерем в Пуатье. Король в этот достаточно тревожный момент, как водится, весьма не вовремя, опять погрузился в сумеречное состояние, и вся ответственность по урегулированию кризиса легла на плечи его супруги и юного дофина, совершенно не готовых к подобному повороту дела.

В мае и июне 1410 года несколько спешно проведенных собраний королевского совета, на которых «председательствовал» дофин (тогда как королева продолжала оставаться Мелене), так и не смогли представить хоть сколько-нибудь адекватный способ действий. К счастью, оба противника также не спешили вступать в открытое противодействие. Пока что все сводилось к мелким стычкам и мародерству солдат Арманьяка, не щадивших ни своих ни чужих. Герцог Беррийский из своего штаба в Пуатье категорически требовал для себя и своих соратников встречи с королем, во время которой обещал изложить все свои жалобы и требования, о чем, как и следовало ожидать, герцог Бургундский не хотел даже слышать.

Наконец, 15 июля, придя в себя, король уже своей волей потребовал от мятежников распустить войска и удалиться восвояси, за что обещал им полное прощение. Жан Беррийский отказался подчиниться (как обычно, в качестве отговорки в подобных случаях было то, что король «не сам» отдает соответствующие приказы). Война нервов продолжалась, 7 августа король отправил гонцов к своим вассалам и крупнейших городам, категорически запрещая кому-либо присоединяться к Жиенской Лиге, как отныне стали именовать мятежные войска (по имени города, где между новыми союзниками был подписан договор о «дружбе».) Послания эти, как и следовало ожидать, никакого действия не возымели, за исключением того, что Жан Беррийский согласился встретиться с посланцами короля. Встреча произошла 18 августа в Пуатье, причем, Жанна Беррийского представлял его канцлер — архиепископ Бурга, а короля (точнее, герцога Бургундского) — граф де Тиньонвилль. Дело, впрочем, осталось на точке замерзания, так как обе стороны никоим образом не желали поступиться своими требованиями.

Затишье перед бурей

Royal 15 E I f. 69v Council of war.png
Военный совет. Судя по всему, Жиенская лига выглядела сходным образом..
Мастер Фламандского Боэция и его ученики «Военный совет». — ок. 1479-1480 гг. — Уильям из Тайра «Истории о делах заморских». - Royal 15 E I f. 69v. — Британская библиотека. — Лондон.

9 августа 1410 года посланец «скакавший без отдыха ночь напролет» доставил в Париж ответ Жана Беррийского, после чего король решил действовать безотлагательно. Врменщику было выплачено из казны 120 тыс франков, должных быть израсходованными на сбор воинских отрядов и еще 10 тыс. «за великую, благородную и достойную службу и приятность» доставленную королю.

28 августа королевским указом всех прямые вассалы короны, а также ополчения городов должны были взяться за оружие, чтобы дать достойный отпор мятежным «арманьякам», днем сбора войск было объявлено 15 сентября.

Неизвестно с точностью, действительно ли монарх (читай – герцог Бургундский) планировал начать полноценные военные действия, или же речь шла больше о демонстрации, должной напугать и деморализовать противника, однако, Жиенская Лига отнюдь не собиралась пугаться, и тем более складывать оружие. В своем ответном письме ее члены объявляли королевский ордонанс подложным, якобы составленным и опубликованным без ведома на то Карла VI.

Стремясь опровергнуть столь явную клевету, монарх подтвердил свое постановление на очереденом заседании Большого Совета, 30 августа, в присутствии наследника престола, Карла Наваррского, герцога Бургундского и прочего немалого собрания аристократов королевства. Лига ответила очередным письмом от 2 сентября, причем кроме собственно короля, копии его были направлены во все крупные города. Письмо требовало для членов Лиги аудиенции перед королевской персоной, где им была бы дана возможность «смиренно» предоставить ему доказательства гибельности политического курса, проводимого герцогом Бургундским - в первую очередь для самого монарха и его наследника. Желая наглядным образом подкрепить свои требования, к сентября войско «арманьяков» перебазировалось из Тура, где обреталось в последнее время поближе к столице – в Шартр.

Между тем, в переговоры с мятежниками вступила королева, перебравшая для этого в замок Маркусси, поближе к их нынешнему лагерю. Впрочем, Изабо, менее всего была настроена слушать какие-либо требования и тем более на них отвечать. Мягкотелая королева, конечно же, не слишком любила герцога Бургундского, но покой и безопасность своего семейства ставила куда выше любых политических дрязг. Посему, ежели для сохранения таковых бургундца приходилось терпеть у власти – значит так тому следовало и быть, а всем прочим – подчиниться силе и неизбежности, хотя бы на данный момент времени.

Как и следовало ожидать, «арманьяки» с подобной постановкой вопроса были категорически не согласны. Посему, после того, как его супруга возвратилась в Париж, что называется, с пустыми руками, король приказал взять из аббатства Сен-Дени Орифламму – знамя французской монархии, всем своим видом давая понять, что собирается вести бескомпромиссную войну до полного подчинения мятежников. Неизвестно, питал ли монарх в самом деле подобные намерения, или это была очередная попытка запугать противника – хронисты несколько разнятся между собой в оценке – однако, к счастью, на сей раз походу состояться не было суждено.

В ссору слишком уж расходившихся принцев неожиданно вмешалась третья сила: Парижский университет. Его ректор и сопровождающие доктора, весьма вовремя потребовавшие свидания с королем (его представил канцлер Франции Арно де Корби), настоятельно потребовали прекратить противостояние, т.к. в Париже начинал сказываться недостаток продовольствия. Удивительного в том не было, «арманьяки», желая принудить противника к сдаче, попросту перекрыли главные дороги, по которым шло снабжение столицы. В случае отказа, университет угрожал покинуть столицу. Угроза, как видно, оказалась действенной, т.к. Арно сумел не без труда уговорить рассерженных докторов подождать в течение следующего дня, после чего обязался доставить им ответ монарха.

В этот следующий день, 30 августа, очередное заседание королевского совета во главе с самим монархом, состоявшееся в «зеленых покоях» Большого Дворца, где уже привычно присутствовал наследник, герцоги Бургундский и Брабантский, а также представители Университета, на этот раз сумело добиться перемирия между враждующими партиями. Судя по всему, причиной тому было, что наступавшая осень ознаменовалась слякотью и дождями – в подобных случаях военные действия привычно откладывались до наступления теплой погоды; кроме того, затянувшееся противостояние основательно опустошило сундуки обеих партий. В этом случае требовалась передышка, и посему собрание с благожелательностью выслушало речь короля Наваррского, предложившего обоим принцам вернуться в свои владения и не появляться в Париже без специального на то королевского распоряжения. Чтобы успокоить начавшееся брожение умов в самой столице, предлагалось снизить налоги, вернуть долги короны парижанам, а также ввести в правительство «разумных людей всех состояний».

Война разгорается

Charles Ier d'Orléans.jpg
Карл Орлеанский,виновник новой войны. - Неизвестный художник «Карл Орлеанский». - Жиль Гобе «Cтатут, ордонансы и гербовник Ордена Золотого Руна». - ок. 1473 г. - no. A 27, ff. 86 - Сокровищница Ордена Золотого Руна. - Брюссель, Бельгия.

Герцог Бургундский счел для себя за лучшее согласиться, после чего королевский посланец доставил решение совета Жану Беррийскому, который немедля потребовал для себя «достойного» места в новом правительстве. Переговоры затянулись на следующие два месяца, после чего 1 ноября Жан Беррийский подтвердил свое участие в Лиге 1 ноября текущего года, обязавшись перед всеми (за исключением осторожного герцога Бретонского, который предпочел не искушать судьбу), поддержать их в войне против бургундца в любой нужный для того момент, и получив от них ответные клятвы. Кроме того, участникам Лиги было запрещено вести сепаратные переговоры с врагом без ведома всех прочих — и несмотря на столь воинственные заявления, уже на следующий день было объявлено о наступлении долгожданного мира.

Этот «мир, подписанный в Бисетре», как и следовало ожидать, оказался весьма недолговечным. Однако, сейчас никто не хотел об этом даже думать. В соответствии с буквой достигнутого договора, все принцы крови за исключением Пьера Наваррского, носившего титул графа де Мортень, должны были разъехаться по своим владениям и не появляться при дворе без приглашения короля. Вплоть до Пасхи 1412 года герцогам Беррийскому и Бургундскому было запрещено поминать друг друга «поносными словами», приглашать ко двору их должны были одновременно и появляться во дворце обоим противникам также следовало вместе. Обновленное правительство должно было быть составлено из людей, не принадлежавших ни к одному из враждующих кланов, тогда как оба герцога имели право ввести в него равное количество свои представителей. Опеку над дофином оба герцога также должны были осуществлять совместно, тогда как король со своей стороны объявил о всеобщей амнистии и забвении прошлого.

Как и следовало ожидать, забвение оказалось недолгим. Герцог Беррийский по каким-то своим причинам отнюдь не горел желанием осуществлять обязанности опекуна, и по общему согласию уступил свою «долю» бургундцу Гильоме де Вьенну, сеньору де Сен-Жорж, который с этого времени становился при особе дофина представителем обеих враждующих партий. Судя по всему, Жан Бесстрашный в этот момент упустил совершенно реальную возможность переманить на свою сторону старого герцога, почти готового предать своих союзников в обмен на теплое место в новом правительстве. Самонадеянность вновь сыграла с бургундцем плохую шутку, впрочем, другая сторона в тот же момент совершила серьезный промах.

Неизвестно, догадался ли Карл Орлеанский о том, что его старший союзник задумывает предательство, или у юноши попросту сдали нервы, и затяжные и бессмысленные интриги, отнюдь не ведущие к главной по его мнению цели — наказанию убийц его отца — окончательно опротивели этой прямолинейной натуре, однако, 30 января нового 1411 года, в руках у орлеанцев оказался Жан де Круа, фаворит Бургундского герцога, схваченный во время путешествия. Благополучно игнорируя недовольство Жана Беррийского и его неоднократные требования передать ему пленника, молодой Карл приказал бросить бургундца в тюрьму и подвергнуть его пытке, требуя признания вины в убийстве Людовика Орлеанского. Лучшего повода для Жана Бургундского нечего было и желать, так что несмотря на очередной королевский указ (от 28 января) подтвердивший прежние установления, запрещающие обоим противникам возобновлять военные действия, бургундец сумел без труда обойти это препятствие и добиться от короля очередного ордонанса, дававшего ему разрешение защищать монархию от «англичан и прочих врагов и злонамеренных личностей, кем бы ни были таковые». Имя Карла Орлеанского при этом не упоминалось, однако, ни для кого (кроме самого короля, вероятно) не было секретом, против кого формируется новая армия.

Жан Бургундский открыто обвинял своих противников в нарушении условий мира, те отвечали ему той же монетой, коротко говоря, противостояние с наступлением весны возобновилось с новой силой. Королева металась между враждующими партиями, пытаясь уговорить Жана Беррийского вместе с ней вернуться в Париж, однако, тот, как видно понимая, что его затея с сепаратным миром не будет иметь успеха, уклонился под благовидным предлогом: королевский ордонанс запрещал ему появляться в городе!

Летом 1411 года «арманьяки» заняли Руа в Пикардии, и водворили верные им гарнизоны в близлежащие замки. 1 сентября очередное заседание королевского совета, на сей раз под председательством наследника, предписало бургундцу собирать «латников и стрелков» для защиты королевской чести. Впрочем, имя Карла Орлеанского вновь не называлось; судя по всему, правительство опасалось перейти черту, за которой раскол государства стал бы уже неотвратимым. Жан Бургундский в это время был занят делом, которое всех прочих представителей знати, скорее всего бы немало озадачило: принц крови и ближайший родственник самого короля налаживал дружеские отношения с парижскими мясниками.

Личные инструменты