Костюм средневековой Франции/Костюм и общество

Версия 15:59, 12 сентября 2013

В Средние века не существовало специального детского костюма: малыши во многом одевались точно так же, как папа или мама. Новорождённого полагалось обматывать широкими лентами (чаще всего из шевиота), накладывавшимися на тело по кругу или по спирали. Сверху малыша укутывали пелёнками из льна или шерстяной ткани, которые сверху можно было дополнить ещё одним слоем лент. Ручки при этом вытягивали вдоль тела или — реже — складывали на животе. Ножки закутывали вместе, ступни были свободны от лент, а порой и от пелёнок. Подобная практика применялась, так как, по распространённому поверью, слишком большая свобода движений в первые месяцы жизни могла привести к деформированию конечностей. Следует, впрочем, заметить, что и ленты, и пелёнки не слишком сильно стягивали тело: малыш мог сгибать ножки и даже садиться. Впрочем, с пеленанием также рекомендовалось не слишком усердствовать, так как в противном случае малыш (опять же по распространённому поверью) перестал бы расти. Потому на время кормления или игр ребёнка распелёнывали, оставляя лишь ленту на бёдрах, чтобы он случайно не запачкал кормилицу или мать. Голову прикрывали чепчиком из шерстяной ткани или из двух слоёв льна или шевиота^{[K 1]}. Порой вместо чепчика использовалась верхняя часть пелёнки, образующая нечто вроде капюшона. Цветом пелёнок у бедняков чаще всего выступал коричнево-бежевый, то есть цвет неокрашенного полотна; более состоятельные люди предпочитали зелёный (цвет юности) или же красный, призванный оберегать ребёнка от распространённых болезней: кровотечений, кори и даже чумы^{[K 2][1]}.

В возрасте около 4 месяцев полная пелёнка заменялась «половинной» (фр. demi-maillot). Ребёнка одевали в короткую рубашку, оставляя свободными ручки, которыми уже можно было распоряжаться по собственному усмотрению, хватая и дёргая всё, что понравится. От пояса и ниже продолжали укутывать в ленты и пелёнку. Однако обычай этот не был повсеместным и характерен скорее для Италии, чем для Франции^[2].

Костюм в зависимости от возраста и общественного положения
	x230px
Младенец завернут в пелёнку, обвитую сверху лентами. Жан Бурдишон «Бегство в Египет» (фрагмент) — «Парижский часослов Карла VII» (Lat. 1370), fol. 102. Ок. 1485. Национальная библиотека Франции, Париж	Полупелёнка, освобождавшая руки и грудь малыша, была характерна для юга Франции, куда она пришла из Италии. Алессио Бальдовинетти «Мадонна с младенцем» (фрагмент). 1455—60. Музей Жакмар-Андре, Париж	Вставший на ноги малыш надевал длинную котту, не мешавшую, впрочем, подвижным играм и бегу. Жан Бурдишон «Бегство в Египет» (фрагмент) — «Большой часослов Анны Бретонской» (Lat. 9474), fol. 76v. 1503—08. Национальная библиотека Франции, Париж	Ребенок 4—6—летнего возраста имел право носить башмачки и подвязывать котту витым шнурком. Штефан Лохнер «Принесение во Храм» (фрагмент). 1447. Гессенский земельный музей, Дармштадт

Детство по средневековым понятиям заканчивалось в семь лет, после чего одежда ребёнка не отличалась от одежды взрослых. Хуго ван дер Гус «Алтарь Портинари» (правое крыло; фрагмент). 1476—79. Галерея Уффици, Флоренция	Невеста шла под венец, как правило, в красном — цвете, символизирующем плодовитость и здоровье. Луазет Лиде «Свадебный пир Аруса и дочери Оливье» (фрагмент) — «История Оливье Кастильского и Артура из Алгарве» (Fr. 12574), fol. 181v. 1468—80. Национальная библиотека Франции, Париж	В дальнейшей жизни наряд диктовала исключительно мода и социальное положение индивидуума. Неизвестный художник «Три разновидности дружбы» — «Этика, Политика и Экономика» (Ms. I 2), fol. 127v. 1453—54. Муниципальная библиотека, Руан	И, наконец, старикам полагалось тяжёлое подбитое мехом платье. Луазет Лиде «Древо родства» (фрагмент) — «Свод законов о сельских владениях» (Fr. 202), fol. 15v. 1471. Национальная библиотека Франции, Париж

Когда ребёнку подходило время встать на ножки, пелёнки окончательно заменялись «детской одеждой», которую малышу или малышке предстояло носить в течение первых семи лет жизни, — камизой и широкой длинной коттой (платьицем), доходившей до щиколоток. Нижнего белья ребёнку не полагалось, как, впрочем, не полагалось и обуви. Короткие, до колен, шоссы упомянуты лишь в одном дошедшем до нас произведении, да и то с оговоркой, что надевать их следует, если ребёнок болен^[3].

Постепенно, с ростом малыша, длинная котта заменялась более короткой, доходившей до середины икры, позволявшей ребёнку свободно играть и бегать. Зимняя котта делалась из плотной шерсти, летний вариант — из лёгких материй. Ближе к семи годам (точный возраст на основании сохранившихся изображений установить не удаётся) малыш получал кожаные башмачки и витой шнурок чёрного или красного цвета, которым полагалось подпоясывать котту, нося её несколько навыпуск. Ребёнок в подобном костюме уже полагался ответственным за свои поступки, ему разрешалось выходить на улицу одному, без сопровождения взрослых, и даже совершать небольшие покупки^[4].

Детство по средневековым понятиям заканчивалось в 7 лет, и бывший ребёнок становился «отроком» (лат. puer); порой к этому времени его женили или выдавали замуж, причём если речь шла о девочке из знатного рода, то ей предстояло воспитываться в семье мужа. Отрок от 7 и до 14 лет одевался уже по взрослой моде, за единственным исключением — не покрывал голову, и, как правило, не делал специальной причёски, позволяя волосам свободно падать на плечи. Лишь в конце XV века при анжуйском дворе появляется специальная ярко-красная «детская» баретта, но неясно, как широко распространился этот обычай. В 14 лет подросток считался совершеннолетним: крестьянский мальчик или девочка работали в поле, а отпрыски знатных родов порой командовали войсками или управляли частью отцовского владения. С этого времени вплоть до старости им предписывалось одеваться в соответствии с веяниями моды, выбирая тот или иной элемент костюма, руководствуясь требованиями ситуации, а также собственным вкусом. Старикам полагались длинные подбитые мехом одежды^[4].

Девушка вплоть до замужества ходила с распущенными волосами, перевивая их лентой. Подобная простая причёска символизировала девственность, высоко ценимую в Средние века. Одеждой девушке полагался корсет со шнуровкой, плотно облегавший грудь (эта мода осталась неизменной вплоть до начала XVI века), в то время как замужней женщине предписывалось носить более свободное платье, а старухе или вдове — «скромные» широкие одежды, полностью драпирующие тело^[5]. Под венец девушка шла зачастую в красном: этот цвет символизировал плодовитость и одновременно христианскую жертвенность. Если у семьи хватало на то средств, на голову новобрачной надевали венок из драгоценных металлов, отдельные части которого скреплялись вместе посредством шарниров. После окончания обряда венок разделяли на части и раздавали подругам. Около 1340 года установился обычай давать в приданое предметы одежды — котту, сюрко, мантию. Этот обычай продержался вплоть до первой четверти XVI века, причём (в случае, если замуж выдавалась принцесса) не имело значения, что подобное платье давно вышло из моды. Приверженность традициям говорила о древности рода и верности старинным обычаям^[6].

Для указания социального статуса владельца (в зависимости также от ситуации, для которой надевалось то или иное платье) важно было всё: цвет, качество материала, покрой, длина и ширина платья. Так, сохранилось изображение «трёх сословий», относящееся к «Этике» Аристотеля. Если верить ему, духовным полагалось длинное, доходящее до пят платье, аристократам — более короткое, до середины икры, крестьянам — и вовсе не доходящее до колена^[7]. Позднее, с распространением моды на короткое платье, это соотношение несколько изменилось, но смысл его остался тем же. Ношение котты было характерно прежде всего для крестьянского класса, пурпуэны без верхнего платья чаще всего надевали ремесленники, короткие мантии — военные, длинные одежды полагались судейским, школьным учителям и университетским клирикам^[8]. Уппеланд был исключительно аристократическим платьем.

В эпоху куртуазной любви женщина признавалась в своих чувствах, даря избраннику венок или одежду со своего плеча. Порой ситуация заканчивалась довольно забавно: так, сохранился рассказ о том, как молодой сердцеед Жак де Лален, родом бургундец, явился ко двору, неся на своём шлеме присборенную головную повязку Марии Клевской, герцогини Орлеанской, а на левом рукаве — «весьма богато украшенный рукавчик герцогини Калабрской… в результате чего обе дамы, каждая из каковых почитала себя единственной его возлюбленной, впали в великое уныние и меланхолию»^[9].

^[9].

Костюмы и политика
Красно-синие шапероны, по цветам парижского герба, — отличительный знак участников восстания под руководством Этьена Марселя. Французская школа «Убийство маршалов» (фрагмент) — «Большие французские хроники» (Fr. 2813), fol. 409v. 1375—80. Национальная библиотека Франции, Париж	Белые шапероны (здесь они изображены голубоватыми) во времена Позднего Средневековья превратились в символ сопротивления власти. Луазет Лиде «Людовик Мальский и гентцы» (фрагмент) — «Хроники Фруассара» (Fr. 2644), fol. 81v. Ок. 1470—75. Национальная библиотека Франции, Париж	Слуги, подающие на стол, носят белые шарфы или перевязи — отличительный знак арманьякской партии. Жан Лимбург «Январь» (фрагмент) — «Великолепный часослов герцога Беррийского» (Ms. 65), fol. 1v. 1412—16. Музей Конде, Шантийи	Косой крест Св. Андрея, выбитый на солдатских кирасах, — отличительный знак бургундской партии. Неизвестный художник «Въезд бургундцев в Париж (1418)» (фрагмент) — «Вигилии на смерть Карла VII» (Fr. 5054), fol. 15v. Ок. 1484. Национальная библиотека Франции, Париж

Политические пристрастия владельца особенно проявились в костюме времён войны между армьяками и бургиньонами. Так, приверженность к идеям арманьякской партии должен был символизировать белый шарф св. Лаврентия (знаменитая «перевязь», которую из раза в раз проклинает в своём «Дневнике» парижский горожанин), в то время как стороннику бургундцев предписывалось носить ярко-алую крестообразную перевязь или выбитое на кирасе изображение ярко-красного креста св. Андрея. Кроме того, арманьякам полагался фиолетовый хук, зачастую расшитый жемчугом, поверх которого и надевался белый шарф. Корнетту своего шаперона арманьяки поворачивали налево, в то время как бургундцы предпочитали, чтобы она смотрела вправо^[9]. Вообще, из всех предметов одежды шаперон чаще всего выражал преданность той или иной партии. Так, во время восстания под руководством Этьена Марселя, его сторонники приняли красно-голубой шаперон — в соответствии с цветами столичного герба. Такой же шаперон Марсель собственноручно водрузил на голову дофина (будущего короля Карла V Мудрого), и этот шаперон послужил последнему защитой в тот день, когда ворвавшаяся во дворец толпа устроила резню придворных. В 1358 году, после того, как восстание было подавлено, король специальным указом запретил ношение двухцветного шаперона. Белый шаперон служил знаком приверженности к партии Филиппа ван Артевельде во время гентского восстания 1382 года, которое даже своим названием обязано именно этому головному убору. Тот же белый шаперон в знак солидарности с Гентом приняли майотены; сторонники Симона Кабоша, отдавшие вначале предпочтение голубым шаперонам, в скором времени вернулись к белому, ставшему в глазах современников символом мятежных настроений.

Комментарии

Примечания