Джон, герцог Бедфордский, регент Франции для короля Английского/Глава 4. Перед судом истории

Материал из Wikitranslators
(Различия между версиями)
Перейти к: навигация, поиск
(Костер)
(Костер)
Строка 470: Строка 470:
  
 
==== Костер ====
 
==== Костер ====
 +
{| width="550px" align="left"
 +
|
 +
{| width="550px" style="text-align:center; background:#FAEBD7"
 +
|-
 +
| [[Файл:Français 5054, fol. 78v.jpg|550px]]
 +
|-
 +
| <small><span style=="color:#EAB97D>Осада Ланьи.<br />''Неизвестный художник «Осада Ланьи». — Марсиаль Оверньский «Вигилии на смерть короля Карла VII». - ок. 1477-1484 гг. - Français 5054,  fol. 66v. - Национальная библиотека Франции, Париж.''</span></small>
 +
|}
 +
|}
 
Впрочем, нашему герою, как обычно, поглощенному бесконечными делами, нет времени для того, чтобы задумываться над подобными вопросами. Париж бездарным бургундским правлением доведен до последней крайности, голод и разруха становятся в это время постоянными спутниками французской столицы, бедняки вынуждены существовать на орехах, воде, небольшом количестве зелени, и наконец, объедках, выбрасывающихся на мостовую из богатых домов. Бедфорд и его неизменная супруга прекрасно зная, каким образом в кратчайший срок завоевать признательность парижан, 30 января прибывают в столицу по реке в сопровождении ни много ни мало 70 барж, доверху нагруженных продовольствием. Столичные жители, измученные многомесячными лишениями встречают герцогскую чету бурными выражениями радости.
 
Впрочем, нашему герою, как обычно, поглощенному бесконечными делами, нет времени для того, чтобы задумываться над подобными вопросами. Париж бездарным бургундским правлением доведен до последней крайности, голод и разруха становятся в это время постоянными спутниками французской столицы, бедняки вынуждены существовать на орехах, воде, небольшом количестве зелени, и наконец, объедках, выбрасывающихся на мостовую из богатых домов. Бедфорд и его неизменная супруга прекрасно зная, каким образом в кратчайший срок завоевать признательность парижан, 30 января прибывают в столицу по реке в сопровождении ни много ни мало 70 барж, доверху нагруженных продовольствием. Столичные жители, измученные многомесячными лишениями встречают герцогскую чету бурными выражениями радости.
  

Версия 22:23, 9 июня 2022

Глава 3. Регент Франции "Джон, герцог Бедфордский, регент Франции для короля Английского" ~ Глава 4. Перед судом истории
автор Zoe Lionidas




Содержание

Орлеан

Судьба кампании решена

France Orleans panorama 01.jpg
Орлеан. О стены этого города разобьется английское могущество.

Между тем в ставке Джона Бедфорда решается судьба летней кампании 1428 года. По сути дела, перед советниками регента стоит выбор: возобновить наступление на Анжу (как мы помним, в первый раз стоившее жизни Томасу Ланкастеру), или взять в осаду Орлеанскую крепость. Оба пути имеют свои плюсы и минусы. Анжер, столица Анжу, окружен циклопическими стенами, перед которыми может оказаться не слишком действенной даже пополнившаяся новыми орудиям английская артиллерия. Взять город измором будет также затруднительно, дальновидная королева Иоланда загодя обеспокоилась снабдить гарнизон провизией на два года вперед. С другой стороны, как мы помним, именно отсюда поступают «буржскому королю» пополнения и деньги, занять Анжер значит — лишить его армию большей части финансирования.

Орлеан — столь же непростая цель, другое дело, что за ним открывается прямой путь к столице короля и изнании — Буржу. За Орлеаном сильных крепостей уже нет, наступление англичан сможет развиваться почти беспрепятственно, изгнанный же из собственной столицы Карл Французский волей-неволей вынужден будет искать себе спасения за границей, оставив Францию в руках своего победоносного соперника, и война таким образом, завершится сама собой.

Как видно, последняя возможность оказалась слишком соблазнительной, так что большинство совета высказалось за атаку на Орлеан, несмотря на то, что против подобной идеи существовало соображение морального характера: Карл, герцог Орлеанский, со времен Азенкура находился в английском плену (и освободиться ему удастся уже после смерти нашего героя). Атака на владение, чей хозяин неможет защитить его с оружием в руках была вопиющим нарушением кодекса рыцарской чести, столь ревностным поклонником которого показал себя Джон Ланкастерский. Хуже того, Карл Орлеанский, беспокоясь о подобной возможности, в Лондоне нашел возможность встретиться с Солсбери и взял с него клятвенное обещание, что Орлеан не станет мишенью для английского наступления, подкрепив решимость английского командующего немалой суммой денег. И в довершение всех бед, младший брат Карла, уже знакомый нам Орлеанский Бастард (доставивший англичанам столько хлопот под Монтаржи), в июле 1427 года подписал о том же договор с графом Саффолком… нарушение слова в подобной ситуации чревато немалыми моральными издержками.

Посему, даже у современных историков нет внятного ответа на вопрос, почему несмотря на все вышеперечисленное мишенью для новой атаки был выбран все же Орлеан. Стоит предположить, что английская казна в этот момент обреталась в столь плачевном состоянии, а усталость от войны достигла такого уровня, что возможность закончить затянувшееся противостояние одним ударом перевесила все иные соображения. И уж совсем непонятно, почему наш герой, вплоть до этого времени столь рассудительный и трезвомыслящий, внезапно начнет совершать одну ошибку за другой. Чисто умозрительно можно высказать гипотезу, что уже постепенно давало о себе знать нервное истощение, результат огромного напряжения последних лет, неумолимо подтачивавшее его здоровье. Воистину — кого боги желают наказать, того они лишают разума. Печально.

Забегая вперед скажем, что страшное поражение под Орлеаном будут помнить годы спустя, так что в 1433 году молодой король будет писать Джону Бедфорду: «Вам же все удавалось, вплоть до времени осады Орлеана, решенной Бог знает чьим советом…» Ясное дело, у победы множество отцов, у поражения — ни одного. Впрочем, следуем за событиями.

Томас Монтекьют, граф Солсбери, был несомненно выдающейся фигурой. Сын предателя, во времена Генриха IV казненного за участие в заговоре против короля, он был вместе со своим семейством не только прощен, но и приближен к особе ныне покойного Генриха V, как мы помним, человека весьма проницательного и редко ошибавшегося в оценках касательно душевных качеств своего окружения. Томас Солсбери стал не только одним из преданнейших друзей нового монарха (причем Генрих, едва лишь взойдя на престол, поспешил вернуть ему конфискованные о времена прошлого царствования земельные владения), он превратился в одного из самых успешных полководцев Столетней войны, не проигравшего в течение своей короткой жизни ни одного сражения.

Современные историки, скажем так «проанглийской» ориентации склонны представлять Томаса Солсбери в качестве некоего рыцаря без страха и упрека, благородного и бесстрашного, идеального воплощения своей эпохи. Однако, думается нам, Томас Солсбери, как и любой исторический деятель, не нуждается в подобного рода оправданиях или попытках возвеличивания. Этот, без всякого сомнения, честный и очень преданный служитель английской монархии, был человеком своего времени, со всеми его достоинствами и недостатками. Непоколебимо преданный своему королю, верный в дружбе, утонченно-куртуазный в дамском обществе, он был одновременно человеком холодным и расчетливым, как было привычным для того времени, по отношению к противнику считавший дозволенными любые средства, даже самого грязного толка. В частности, история сохранила характерное воспоминание о том, как продвигаясь к Орлеану, Солсбери со своими войсками должен был переправиться через одну из рек. Прекрасно говоривший по-французски, англичанин, выдавая себя за «капитана» одного из отрядов Карла VII призвал к себе на помощь местных крестьян, а когда работа была закончена, приказал своим людям вырезать этих добровольных помощников всех до единого «за сочувствие врагу». В предстоящих событиях Томасу Солсбери также предстоит проявить все грани своего непростого характера.

Начало осады и гибель английского главнокомандующего

Siège d'Orléans (1428).png
Осада Орлеана и гибель Солсбери.
Неизвестный художник «Осада Орлеана». — Марсиаль Оверньский «Вигилии на смерть короля Карла VII». - ок. 1477-1484 гг. - Français 5054, fol. 54v. - Национальная библиотека Франции, Париж.</span>

Итак, 1 июля 1428 года, высадившись во Франции во главе 3-тысячной армии, через Сен-Поль, Дулан и Амьен Солсбери достигает Парижа, как раз вовремя, чтобы принять участие в уже упомянутом военном совете, должным решить, куда направить удар этих свежих сил. Как мы знаем, в качестве решения, принятого «неведомо чьим советом», оказалось наступление на Орлеан.

К этому времени в армию Солсбери влилась в качестве пополнения тысяча бойцов, и вся эта сила пришла в движение в начале августа, причем умелый командир, чтобы сбить с толку противника повел ее по широкой дуге, на юго-восток, по пути неспешно занимая одну за другой мелкие крепостцы герцогства Орлеане, с тем расчетом, чтобы город оказался полностью отрезанным от внешнего мира. Под ударами англичан пали Жаржо, Божанси и Менг, а также множество мелких городишек и бургов, всего ни много ли мало — восемьдесят три.

Недостаток денег в военной казне, как видно, в это время стал чувствоваться с такой отчаянностью, что ему пришлось волей-неволей отважиться на беспрецедентный шаг. Богатая церковь Нотр-Дам-де-Клери, высокочтимый центр паломничества к скромной статуэтке Св. Девы, по легенде вывернутой из земли крестьянским плугом, была жестоко разграблена и сожжена. На современников, как несложно догадаться, подобный демарш произвел шокирующее впечатление, зато нагруженная добычей армия могла беспрепятственно продолжать свой путь, 12 октября 1428 года остановившись под стенами Орлеана, причем к англичанам присоединились также полторы тысячи союзных бургундцев. Строго говоря, между Филиппом Бургундским и беглым королем Карлом продолжало действовать перемирие, заключенное 24 июня и должное продлиться до 1 ноября текущего года, но увертливый бургундец, как обычно сделал вид, будто «не знает», что соответствующий отряд «добровольцев» находится на службе у Томаса Солсбери.

Что касается Орлеана, это была мощная крепость, не уступавшая Руану, осаду которого даже такой гениальный полководец как ныне покойный английский король вел ни много ни мало шесть месяцев. Город располагался на правом берегу Луары, его целиком опоясывала огромная стена, такой толщины и прочности, что даже бомбардировка с помощью тогдашней артиллерии вряд ли могла особенно помочь. Город защищал гарнизон в количестве 2400 человек и вместе с тем 3000 ополченцев из городского населения, командовал этим немалым воинским контингентом Рауль де Гокур, наместник города от имени пленного герцога Карла. В распоряжении осажденных были 71 орудие самого разнообразного калибра, и в качестве командующего артиллерией один из лучших пушкарей того времени — Жан Моклерк.

Через Луару был переброшен мост, подход к которому защищала на противоположном берегу двубашенная крепость («Турель», или «Две Турели»), а также барбакан. В дополнение к тому, на мост и за крепостные ворота было вынесено кольцо фортов — последнее слово тогдашней военной науки. Посему, задача для Солсбери была не из легких, однако же, он был полон решимости довести начатое до конца. Осада началась со штурма барбакана, а также крепостцы Турель, которые в скором времени пали под ударами английских войск.

Впрочем, дальше начало происходить нечто не совсем понятное, в чем набожные орлеанцы, да и что говорить — многие англичане, усмотрели карающую десницу Божью. Итак, после захвата Турели (внутри которой отступающие французы уничтожили и сожгли все, что только было возможно), Солсбери, как опытный полководец, решил самостоятельно провести рекогносцировку местности, для чего поднялся на второй этаж одной из башен. Однако, едва лишь он сумел приникнуть к одной из бойниц, чтобы с высоты охватить взглядом крепостные укрепления, со стены крепости выстрелила пушка, причем каменное ядро с невероятной точностью ударило в бойницу, возле которой стоял английский главнокомандующий. Каменные осколки вонзились в глаз и в лицо, истекающего кровью Томаса Солсбери со всей возможной поспешностью доставили в близлежащий Менг, к тамошним искусным докторам.

Однако, ничто уже н могло помочь, и грозный английский командующий, так и не приходя в сознание, скончался 3 ноября 1428 года. И что действительно любопытно, автора «того самого» выстрела установить так и не удалось, несмотря на тщательные поиски, он не объявился даже после освобождения города, хотя, казалось бы, подобный «подвиг» должен был стать для него источником славы и почестей. Посему, по городу пошла гулять история, так никем не подтвержденнаая и не опровергнутая, будто, пользуясь тем, что пушкари отвлеклись на обед, к орудию подкрался проказник-мальчишка, немедленно удравший прочь после выстрела, во избежание грядущей порки. А дальше, случайно выпущенное ядро направила, конечно же, десница Божья, каравшая еретика, ограбившего высокочтимую церковь. Оставим читателю соглашаться или спорить с подобным утверждением, и проследуем дальше.

Между союзниками назревает раскол

Chroniques de Charles VII-Fr-2691-17v.png
Селедочная битва. — Неизвестный художник «Битва при Рувре» — Жан Шартье «Хроника Карла VII». — ок. 1470—1480 гг. — MS Français 2691 f. 17v. — Национальная библиотека Франции. — Париж.

Можно опять же, долго и бессмысленно препираться на тему, как повернулись бы события, проживи Томас Солсбери несколько долее. Одно лишь можно сказать наверняка: всех сил английской армии не хватило на то, чтобы полностью взять в кольцо огромный город. Располагавшиеся на востоке т. н. Бургундские ворота во время осады оставались открытыми, и через них в город беспрепятственно проникали обозы с продовольствием и подкрепления людьми и вооружением. И наконец, в довершение всех бед, 25 октября в город примчался Орлеанский Бастард, уже показавший, на что способен, в боях под Монтаржи. Англичанам, подобным образом, оказался противопоставлен достойный соперник.

Что касается нашего героя, то по некоей непонятной причине, он не пожелал лично взять на себя командование осаждавшими Орлеан отрядами. Вместо того в качестве командующего был отправлен граф Саффолк, тогда как Джон Ланкастерский перебрался поближе к театру военных действий, изначально в Мант, позднее — в Шартр, ставший на все время зимней кампании штаб-квартирой английской армии. Вместе с ним в городе оказался его личный отряд в количестве 400 человек и немалый, сопровождавший регента, вспомогательный контингент, так что все местные гостиницы оказались заполненными до отказа. Бедфорд в это время предпочел взять на себя вопрос снабжения осаждающей армии, в самом деле, непростой, так как пути подвоза продовольствия и снаряжения были постоянно под угрозой быть перерезанными летучими французскими отрядами, а тот же Орлеанский Бастард (в свое время — выученник графа д’Омаля), успел показать себя отличным мастером партизанской войны.

В течение зимы осада шла с переменным успехом, англичане изо дня в день вели плотный огонь по цитадели, стремясь сломить дух осажденных (как мы помним, подобная тактика отлично сработала под Ле-Маном) однако, в данном случае результат ее оказывался достаточно мизерным. Осада затягивалась, в самом английском тылу было неспокойно. Недавно покоренный Мэн никак никак не желал смиряться со своей участью, город Бове, откровенно игнорируя своего графа-епископа (а в этой роли выступал никто иной, как достославный Пьер Кошон), выгнал прочь англичан, и объявил о своем переходе на сторону Карла VII, тому же примеру последовал Омаль, казна была пуста, постоянные вылазки Орлеанского гарнизона не просто досаждали армии, бессмысленно топчущейся под стенами, но в результате их оказалось уничтожено и сожжено все, до чего осажденные могли дотянуться, лишая англичан всякой возможности скоротать под крышей промозглое зимнее время.

В лагере росло количество раненных и больных, осада из месяца в месяц сжирала по 40 тыс. турских ливров — на продовольствие, вооружение, жалование немалому войску, к марту ситуация стала настолько отчаянной, что Бедфорду, как во времена юности, пришлось пожертвовать частью положенного ему жалования, и призвать к тому же остальных чиновников армейских командиров, безразлично к их званию. Ситуация, с нашей точки зрения, отделенной от времени событий полутысячелетней давностью, выглядела даже несколько забавно. Бедфорд в качестве проявления «доброй воли» призывал всех англичан и «верных французов» отдать для общего дела четверть своего годового дохода, тем, кто не собирался проявлять достаточного патриотизма, ждала потеря половины годового жалования — уже принудительным способом. Кроме того, в Англию спешно полетела депеша, требующая дополнительной отправки под Орлеан 200 латников и 1200 лучников на замену выбывших из строя. Королевский совет отреагировал присылкой половины требуемого количества (под командованием сэра Джона Редклиффа, сенешаля Гиеньского), с деньгами ситуация обстояла еще хуже: королевский совет Англии отказывал в дополнительном финансировании, упирая на то, что казна пуста, и средств катастрофически не хватает.

Siege orleans.jpg
Осада Орлеана.
Неизвестный художник «Осада Орлеана». — Марсиаль Оверньский «Вигилии на смерть короля Карла VII». - ок. 1477-1484 гг. - Français 5054, fol. 53r. - Национальная библиотека Франции, Париж.

Впрочем, для осажденных ситуация также постепенно становилась отчаянной. 11 февраля во время очередной вылазки против неторопливо движущегося английского обоза, должного доставить осаждающей армии бочонки с соленой сельдью (начинался Великий Пост, и солдатам пора было переходить на рыбный рацион!) отряд под командованием шотландца Дарнли Стюарта и графа Клермонского потерпел сокрушительное поражение от Джона Фастольфа и его подручных. Французов в очередной раз подвела неорганизованность: упустив время, и тем самым позволив англичанам спешно выстроить вагенбург, Клермон и его присные смешавшись в беспорядочную толпу, не слушая приказов, и думая единственно о личной славе, бросились на сгрудившихся англичан — и точно так же, как при Азенкуре, превратились в мишень для искусных английских лучников. В этой маленькой битве полегла ни много ни мало треть городского гарнизона, сам главнокомандующий — Жан Орлеанский был ранен и чудом остался жив; хуже того, дух осажденных во многом оказался подорван тем, что часть дворянских отрядов после случившегося предпочла покинуть город, практически оставляя его на произвол судьбы. В отчаянную минуту Жан Орлеанский подумывал о том, чтобы уйти из крепости, превратив ее в груду развалин, чтобы англичане по крайней мере, не смогли закрепиться на берегах Луары, однако же, вместо того, острый ум потомка Людовика Орлеанского избрал куда более неожиданное решение.

По его приказу к герцогу Бургундскому отправился во главе делегации опытный и дипломатичный Потон де Сентрайль. В его задачу входило уговорить герцога взять город по свое покровительство, в обмен на согласие горожан на полный нейтралитет вплоть до конца войны. Как и следовало ожидать, герцог Филипп был немало польщен подобным предложением, и возможно, в мечтах уже видел себя хозяином Орлеанне… в самом деле, при определенной ловкости дело можно было повернуть в свою пользу!… и с этими радужными надеждами отправился к нашему герою, где таковым надеждам было суждено разлететься в прах.

Как было уже сказано, по причинам несколько непонятного характера, в это время Бедфорд начинает совершать ошибку за ошибкой. Возможно, виной тому было хроническое переутомление, вызванное грузом тяжелейшей ответственности, которое уже начинало исподволь подтачивать его здоровье. Также возможно, что постоянно растущие аппетиты бургундца чем дальше, тем более вызывали тревогу, так как становилось понятно, что в какой-то момент сей, более чем ненадежный соратник, почувствовав себя достаточно сильным, примет позу диктатора, пытаясь навязать свою волю и французам и англичанам. Кроме того, как было уже сказано, финансы английской казны пребывали в отчаянном состоянии, и нужные средства самым скорым порядком можно было взять только за стенами города. Не будем более предполагать, следуем за фактами.

Итак, наш герой, как мы помним, ранее делавший все возможное для умиротворения своего увертливого союзника, и жертвовавший для сохранения англо-бургундской оси едва ли не всем, чем только возможно, с неожиданной резкостью осадил герцога Филиппа, заявив, что «не для того ставит силки, чтобы другие ловили в них птиц». Впрочем, существуют свидетельства, что Бедфорд повел себя еще более жестко, пригрозив опешившму бургундцу, если тот не оставит его в покое со своими притязаниями, отправить шурина «в Англию пить пиво». Как несложно было ожидать, самолюбивый бургундец вспылил, и стоящему под Орлеаном отряду под его командованием полетел приказ немедленно возвращаться домой. Для англичан это была, безусловно, чувствительная потеря, но дело решила даже не она.

Время Жанны

Явление Девы

Неожиданное препятствие

Jeanne d'Arc, victorieuse des anglais, rentre à Orléans et est acclamée par la population - Jean Jacques Scherrer 1887.png
Въезд Жанны в Орлеан.
Жан-Жак Шеррер «Торжественный въезд Жанны д'Арк в Орлеан после победы над англичанами» — ок. 1887 г. - Версальский замок. - Версаль, Франция

Как мы увидим далее, у Джона Бедфорда была отлично поставленная военная разведка; ловкие и достаточно бесстрашные мужчины, и женщины исправно доносили английскому главнокомандующему сведения о количестве и вооружении французских отрядов, а также — по мере возможности, о планам командующих отрядами и направлении движения контингента. Однако, «при всем при том», Бедфорд, в полном соответствии с привычками и предрассудками своего времени, пренебрегал разведкой политической, оставаясь в полном неведении о том, что происходит при дворе Карла Французского, и каковы настроение его ближайших соратников.

Сложно в точности определить, чем был вызван подобный промах со стороны талантливого английского главнокомандующего — невозможностью ввести «своего человека» в этот достаточно тесный круг, или быть может, затаенным презрением к такому слабому и трусливому противнику, каким казался в то время Карл Французский. Не будем гадать на пустом месте. Однако, именно этот просчет привел к тому, что появление при дворе Жанны и начало движения ее отряда к Орлеану оказались для нашего героя полнейшей неожиданностью. Точнее будет сказать, что первые сообщения о том, что неизвестно откуда взявшееся войско ведет девушка в мужской одежде, открыто объявляющая, будто послана Небесами для освобождения страны, Бедфорд попросту отказывался принимать всерьез, полагая их побасенками, распространяемыми дезертирами в попытках объяснить собственное бегство из осаждающей армии. Впрочем, отмахиваться далее от этого в самом деле невероятного события, стало более невозможно, когда в середине апреля нового 1429 года наш герой получил от этой более чем удивительной «командующей» личное письмо, предписывавшее ему ни много ни мало, как убраться прочь из Франции, уводя вместе с собой свои войска.

Думается, существуй в средневековом английском языке слово «дура», Джон Бедфорд выразился бы именно подобным образом, за неимением подобной возможности, он попросту пожал плечами, и бросил скомканное послание в кучу прочих бумаг. В самом деле, по правилам тогдашней дипломатии оно было в высшей степени бестактным и грубым, отвечать на выходку сумасшедшей девицы наш герой счел ниже собственного достоинства. Впрочем, по всей видимости, привычная расчетливость все же взяла верх, и письмо не отправилось немедленно в камин, и вместо того задержалось в бумагах регентской канцелярии — на всякий случай. Это предположение, дорогой читатель, нам известно лишь, что письмо это или его копия фигурировали в качестве одной из «улик» во время Руанского процесса. Другое дело, что в дальнейшем оно пропало, и в современности известно лишь из материалов Процесса и в кратком пересказе безымянного автора «Дневника Орлеанской Осады».

Через своих шпионов Бедфорд знает о французских планах проложить себе путь в «город помазания» — Реймс, где Карл VII, приняв корону Св. Людовика станет в глазах нации законным монархом, чьи полномочия возможно отнять только вместе с жизнью. Посему, перед нашим героем вырисовываются две важнейшие задачи: продвижение французов следует остановить любой ценой, и как можно скорее короновать юного племянника французской короной, опередив в том соперничающую партию. Без всяких сомнений, подобный шаг сопряжен с громаднейшим риском: Ла-Манш по-прежнему кишит французскими пиратами, дороги в самой Франции далеко не безопасны, так что мальчика-короля во избежание любых неожиданностей должна будет сопровождать настоящая армия. Но выхода нет, риск следует принимать во избежание худшего, и 15 апреля Бедфорд садится, чтобы написать очередное письмо королевскому Совету Англии. В нем, кратко описывая все неудачи, которые пришлось претерпеть под Орлеаном, он даже не настаивает, а безоговорочно требует пополнений и денег, способных хоть как-то компенсировать потери, а также подавленность и страх английской армии перед новоявленной «ведьмой» противопоставить которой можно лишь епископское благословение, которое будет дано мальчику-монарху. Впрочем, пока Совет по своему обыкновению медлит, 4-тысячный отряд Жанны благополучно пересекает Луару и вливается в гарнизон осажденного города.

Изначальный скептицизм английского главнокомандующего в скором времени уступает место с трудом сдерживаемому гневу, когда до его слуха одна за другой начинают доходить новости о том, что отряд беспрепятственно достиг Орлеана, доставив защитникам припасы, оружие и наконец, деньги для оплаты… что Жанна якобы предсказала издевавшемуся над ней Уильяму Гласдейлу скорую смерть, и в самом деле, во время штурма Турели он упал в реку с рухнувшего деревянного моста, и утонул под весом собственных доспехов… что под руководством столь уникального в человеческой истории главнокомандующего один за другим пали английские форты, окружавшие город, и наконец, во избежание окончательного разгрома армия Саффолка вынуждена была с позором убраться прочь.

Английское владычество под угрозой

Patay.jpg
Битва при Пате.
Филипп де Мазеролль (предположительно) «Битва при Пате». — Жан Шартье «Хроника». - ок. 1470-1479 гг. - Français 2691, folio 28 r. - Национальная библиотека Франции, Париж.

Уже ничем не сдерживаемая ярость сквозит в письмах Джона Бедфорда той поры, где он без обиняков именует Жанну «выученницей Сатаны, слепленной из адской грязи», «дьявольским отродьем, именующим себя Девой, предающейся черной магии и колдовству». Вас это удивляет, читатель? А между тем, удивляться нечего, наш герой рассуждал вполне логичным образом, как это делает и сейчас 90 % человечества, вне зависимости от возраста, культуры или религии — кто со мной, тот от Бога, кто против меня — ну конечно, от дьявола. Да и в наше время мало что в этом плане изменилось, только вместо «Бога» и «дьявола», как в современности понятий немодных, свои оказываются «патриотами» и «рыцарями света», а чужие — «варварами», «мерзавцами», и конечно же, «фашистами». Бедфорду в этом плане было легче, последнего понятия в его лексиконе, ясное дело, не существовало. Но шутки в сторону. Продолжим.

Как бы то ни было, холодный политический расчет превозмогает гнев, и Бедфорд не может не задуматься, как следует поступать в этой ситуации, когда неожиданные победы заставили французов воспрянуть духом, и практически проиграннаая война вот-вот готова повернуть вспять.

10 мая 1429 года он узнает о катастрофе под Орлеаном, после чего немедленно отправляется в Венсенский замок под Парижем, где будут обсуждаться меры для срочного исправления ситуации. Людей катастрофически не хватает, и поневоле их приходится брать из крепостных гарнизонов Нормандии, расположенной на максимальном расстоянии от линии фронта. Об отчаянности подобного шага свидетельствует уже то, что гарнизон нормандской столицы, Руана, сократился до 75 человек, в других, более скромных по размеру городах, это количество не превысило 60. 25 мая до нашего героя доходят сведения, будто Карл Французский в свою очередь собрал под свои знамена 6 тыс. человек, и готов с налета взять Париж, после чего всем наличным силам срочно отправляется приказ собраться в Понтуазе и Манте, где возглавить их должен сам регент Франции, полный решимости на поле боя лично столкнуться с войсками «французской ведьмы».

Между тем, войска под руководством Жанны и ее верных соратников, начинают свой прославленный марш по южному берегу Луары — от Буржа и Орлеана к «городу помазания» — Реймсу. Первым, после короткой осады, капитулирует Жаржо, английский гарнизон предан смерти, в плену оказываются Уильям Саффолк и его младший брат Джон. По приказу Джона Бедфорда наперерез победоносным французским войскам спешит передовой отряд под командованием Джона Фастольфа — победителя в «Селедочной битве». Это храбрый солдат и опытный полководец, лишь позднее имя его будет смешано с грязью после справедливого — или несправедливого, это уже как судить — обвинения в трусости в битве при Пате. Но обо всем по порядку.

Скорым маршем 3-тысячный отряд Фастольфа 13 июня 1429 года достигает Жанвилля, и здесь узнает о капитуляции Жаржо. Здесь же к нему присоединяется Тальбот во главе скромного отряда в 300 человек. Между обоими командующими вспыхивает ссора, ни один ни второй не желают оказаться в подчиненном положении, и так же не могут прийти к согласию касательно того, как поступать далее. Обоим ясно одно: дорогу на Реймс следует перекрыть и желательно разбить французов в открытом поле: тактика не раз и не два приносившая англичанам победу. В конечно итоге побеждает точка зрения Тальбота, желающего двигаться по направлению к Божанси. Впрочем, на полпути оба узнают, что и этот город открыл ворота королю Карлу, и войско, круто изменив маршрут, перекрывает дорогу между Жаржо и небольшим городком Пате. Из вида упущено лишь одно: французы слишком хорошо усвоили уроки прежних сражений, посему, не давая англичанам выстроить укрепленный лагерь, выученник д’Омаля, Жан Орлеанский, как когда-то его прославленный учитель, обрушивается на врага на марше, ударяя в тыл, и одним ударом рассеивая грозных английских лучников, которые не успевают сделать даже несколько выстрелов, французская конница мгновенно покрывает разделяющее их расстояние, и начинается рубка. После короткого боя, Тальбот и его подручный — Скейлз, один из лучших саперов этого периода Столетней войны, оказываются в плену у французов, Фастольф с трудом успевает спастись, смяв собственный арьергард, и бросив на произвол судьбы обоз, амуницию и пушки.

Бургундский историк Монтреле живописует, как вслед за тем наш герой в припадке ярости, накричал на проштрафившегося командующего и сорвал с его груди знак ордена Подвязки. Впрочем, как известно, Монтреле обожает скажем так — несколько приукрашивать события. Наверняка можно утверждать, что Фастольф получил серьезный нагоняй, и Бедфорд в самом деле пришел в ярость (а кто бы на его месте не пришел!) узнав о страшном разгроме своей армии, и о том, что столь недооцененная им изначально «ведьма» играючи уничтожает то, что он выстраивал годами. Но в скором времени, этот разумный и холодный человек сумел взять себя в руки, прекрасно понимая, что потерянного не вернешь, и что Фастольф несмотря ни на что сумел спасти часть своего отряда, и увести его прочь от поля сражения, где в противном случае английских солдат ждала бы верная гибель. Посему, через некоторое время проштрафившийся командующий сумел вернуть себе благорасположение регента и даже получил почетный титул наместника нормандского Кана.

Однако, если Бедфорд простил Джона Фастольфа, Англия не простит ему никогда, и клеймо труса и пустопорожнего болтуна пристанет к нему уже навечно, и в полной мере явит себя в карикатурной фигуре шекспировского «Фальстафа», невольным прообразом которого станет в те времена уже давно покойный командующий Луарской армией.

Париж

Спешное возвращение в Париж

Contemporaine afb jeanne d arc.png
Жанна (воображаемый портрет).
Клеман Фокамберг «Главнокомандующая армией Карла». — «Журнал заседаний Парижского Парламента». (рисунок на полях). - 1429 г. - Национальный архив. - Париж.

Так или иначе, движение армии Жанны к Реймсу продолжалось беспрепятственно, превратившись в своего рода «военную прогулку». Города открывали ворота перед французами практически немедля, в худшем случае — после нескольких дней осады, или же откупались деньгами. Реймс торжественно принял дофина и его свиту, после чего обряд коронации был совершен в соответстии с обычаями древних королей. Впрочем, высоколобые ревнители законов могли бы придраться, что на церемонии не фигурировали инсигнии Хлодвига и его потомков: скипетр и рука правосудия, хранившиеся в Сен-Дени, который прочно удерживали в своих руках англичане. По причинам вполне понятного характера на церемонии не присутствовали также герцог Бургундский, и коннетабль Ришмон, к этому времени умудрившийся угодить в опалу, пленного Карла Орлеанского заменил в кресле пэра Франции его брат Бастард, короче говоря — при желании можно было найти к чему придраться, однако, для народа подобное крючкотворство не имело бы ровным счетом никакого значения. Важно было то, что король Карл получил помазание священным миро, по преданию принесенным с неба Святым Духом, принявшим форму голубя, для церемонии коронации Хлодвига — первого христианского короля страны. Церемония также проходила в полном соответствии с церковными правилами, в соборе помазания, в Реймсе — все остальное не имело значения. Отныне в глазах французов (да и многих англичан!) Карл Валуа становился законным королем страны.

Бедфорд, в это время обретавшийся в Корбее — одной из крепостей по соседству с Парижем, на короткое время был близок к отчаянию. Думается, его можно было понять, походя, играючи Карл и его присные разрушили то, что регент Франции выстраивал годами, ценой собственной крови, здоровья и денег, а также титанических усилий своей нации. Впрочем, времени для скорби не оставалось. Во Франции даже последнему уличному мальчишке было известно, что вслед за церемонией коронации новому властелину требовалось совершить торжественный въезд в свою столицу. Париж следовало удержать любой ценой, посему, немалым усилием воли взяв себя в руки, регент принялся действовать с привычной для себя энергией.

В первую очередь следовало любой ценой восстановить рушившийся в очередной раз англо-бургундский союз, и здесь наш герой счел для себя лучшим действовать через посредство супруги. Исподволь, в качестве первого осторожного шага, 14 июня 1429 года он озаботился составлением завещания. Возможно, к этому его также подвинуло пошатнувшееся здоровье, и смутное ощущение, что до преклонных лет дожить ему не дано — кто может судить из нашего исторического далека?… Так или иначе, любимой супруге от оставлял большую часть своего состояния, причем оставлял в полную и нераздельную собственность, что, отметим для читателя, неискушенного в вопросах средневекового наследования, шло прямо вразрез с установивимся обычаем. Дело в том, что обыкновенно «вдовьим уделом» можно было пользоваться лишь до конца жизни, после чего он возвращался к основным наследникам, тогда как по условиям завещания, Анна Бургундская могла распоряжаться своим наследством как полноправная хозяйка: продавать, дарить и даже завещать его по собственному выбору. Как видно, желая объяснить подобное отступление от прадедовских норм, Бедфорд, закрепляя свою волю, пишет об «услугах ею оказанных мужу», причем за столь обтекаемой формулировкой явно понимаются многолетние усилия герцогини по налаживанию диалога между супругом и братом. Душеприказничками назначались Людовик Люксембургский (опять же доверенное лицо герцога Филиппа), Марсиаль Формье, епископ Эвре и мэтр д’отель герцога Бедфордского Жан Бартон.

Вслед за тем наш герой поспешил в Париж. Стоял жаркий и душный июль 1429 года, и надо сказать, что громадный город, этот «мегаполис» Средневековья, сейчас переживал далеко не лучшие времена. Англичанам скрыто, а порой и явно, ставили в вину, что им никакими силами не удается подавить бесконечное сопротивление «арманьяков» и вернуть на эту землю столь жадно ожидаемый мир. Более того, стычки разной степени интенсивности свирепствовали едва ли не за самими стенами города, летучие отряды дофинистов (а порой — и просто мародеры и беглецы из обеих армий), изо дня в день рыскали поблизости, грабя купеческие караваны, хватая неосторожных, попытавшихся выйти за городские стены, или наоборот — приблизиться к ним без внушительного военного отряда в качестве персональной охраны.

Бесконечная война диктовала свои условия: налоги, для снижения которых парижане готовы были терпеть англо-бургундское владычество, вместо того постоянно росли, чтобы выбить из обнищавих жителей города суммы, необходимые на содержание армий, парижского гарнизона — ну и конечно в собственный карман, городская верхушка не брезговала ни обесцениванием денег, ни искусственным повышением цен на соль — важнейший в те времена продукт, без которого нечего было и думать сохранить пищу на сколько-нибудь долгий промежуток времени, а чтобы последняя мера стала особенно действенной, навязывала покупки силой. Выросшие во много раз налоги на недвижимость (в том числе и передаваемую по наследству), вынудили огромное количество домовладельцев отказываться от своей собственности, так что сотни и даже тысячи домов смотрели на мир пустыми окнами, представители беднейшей части населения, окончательно потерявшие надежду, целыми ватагами бежали прочь, пополняя собой и без того многочисленные разбойные банды. Но несмотря ни на что, возращения «дофинистов» город не желал, не без оснований боясь грабежей и разгула солдатни, а кроме того, кровавых наказаний за убийства «арманьяков» в 1418 году, и позорное бегство дофина из собственной столицы. Посему, англичан готовы были терпеть как неизбежное зло, во избежании зла еще худшего, и даже — по мере сил — помогать им.

Впрочем, несмотря на эту — так сказать решимость от отчаяния — настроение у большнства горожан было подавленным. До Парижа доходили неверные слухи, будто королевскую армию ведет почти сверхъествественное существо: женщина в мужской одежде (человек ли она вообще- задается вопросом безымянный Горожанин, чей Дневник благополучно дошел до наших дней), и что под ее руководством, войска одерживают исключительно победы. Письмоводитель Парламента Фокамберг на полях своей регистрационной книги набрасывает рисунок женщины в длинном платье, с мечом в руке — единственный, сделанный при ее жизни… но какая насмешка — человеком, никогда не видевшим ее лично. «Они полагали, что сам Господь обернулся против англичан» — лаконично отмечает в своей «Хронике» бургундец Ангерран де Монтреле, и в этой новости для парижан не было ничего радостного.

Столица готовится к обороне

Royal 16 F II f. 89 Crucifixion.png
Париж Джона Бедфорда.
Неизвестный художник «Париж на фоне Распятия». — Карл Орлеанский «Поэмы». - III четверть XV в. - Британская библиотека. - Лондон.

Зримым воплощением безысходности, в которую погрузилась когда-то яркая и веселая французская столица, было знаменитое панно «Пляски Смерти», на котором символизирующие смерть Скелеты увлекают за собой в последнем танце короля в короне, епископа в митре, знатную даму, и дворянина, и простонародье… в смерти, как известно, все равны. Надо сказать, что это огромное (на всю стену) изображение, окончательно завершенное в 1425 году, находилось на кладбище Невинноубиенных — излюбленном месте для страстных проповедников покаяния и умервщления плоти. Обычно утверждается, что в этом изображении нашла себя последнюю память страшная эпидемия Черной Смерти, около столетия назад буквально выкосившая население французской столицы.

Вполне возможно, что и наш герой, по долгу службы не раз проезжавший мимо кладбщенской церкви, не мог не обратить внимания на это грандиозное художественное полотно. Но в отличию от парижан, предаваться панике и унынию Бедфорд не собирался, на это попросту не было времени.

Повторимся, Бедфорду, как никогда в срочном порядке следовало решить сразу три задачи: укрепить оборону огромного города, и предуготовить парижскую крепость к осаде, каким бы то ни было образом вновь привлечь на свою сторону Филиппа Бургундского, как мы помним, в апреле того же года, в гневе уехавшего прочь, так что даже самоотверженные усилия герцогини Анны так и не смогли его остановить. И наконец, озаботиться срочной доставкой подкреплений с английских островов, так как наличных войск явно не хватало.

К счастью для него, и для всех прочих, «державших сторону англичан», достаточно длительный марш по берегам Луары, а затем затянувшиеся коронационные торжества дали возможность выиграть время, собрать, перегруппировать и наконец, вооружить деморализованные войска, бежавшие с поля последних битв. В самой Англии королевский совет, кажется, также проникся серьезностью момента, вотировав срочную отправку на помощь Бедфорду свежих войск «по причине великого и тяжкого противостояния а также превратностей войны». Надо сказать, что войско это, возглавляемое незабвенным кардиналом Уинчестерским собиралось для крестового похода против гуситов Яна Жижки. Можно сказать, что англичанам повезло, в противном случае их ждал бы разгром не менее жестокий, чем при Пате и Жаржо, так как им предстояло бы столкнуться с одним из величайших военных гениев эпохи. Но судьба решила иначе, хотя для кардинала не обошлось без долгих и сложных переговоров с папой, гневно отвергавшем любые извинения и ссылки на срочность момента. Впрочем, кардинальская ловкость в очередной раз одержала верх, и новонабранные отряды должны были прежде чем отправиться в Чехию (куда они, заметим в скобках, так никогда и не попадут), провести до полугода на французской земле. Решающий документ был подписан 1 июля 1429 года, после чего ловкому дипломату осталось только дождаться кораблей с другой стороны Ла-Манша, что он благополучно и сделает.

Что касается бургундца, он вел обычную для себя двойную игру, отказавшись присутствовать на коронации, и в то же время, направив к новоиспеченному Величеству очередное посольство для переговоров о мире. Скорее всего, Бедфорду было известно от своих лазутчиков, что в одном из секретных параграфов договора бургундец обязывался уступить опальному королю Париж — в обмен, конечно же, на безопасность Нормандии, откуда к англичанам должна была прибыть помощь… и двурушничество могло продолжиться на новом этапе.

Таким образом, пока бургундское посольство вело неспешные переговоры с королем в Реймсе (подобным образом вольно или невольно в очередной раз откладывая начало наступления на столицу), герцог Филипп собственной персоной явился в Париж 10 июля 1429 года. Население обычным образом бурно приветствовало своего любимца (к тайному недовольству нашего героя, так и не сумевшему взять в толк причину столь горячей народной любви к болтуну и фанфарону). Впрочем, на сей раз ему удалось совершить исключительно ловкий дипломатический ход, предложив бургундцу лично возглавить оборону столицы. Оказавшись таким образом в двойственном положении, Филипп сумел, однако, выкрутиться, назначив вместо себя Вилье де л’Иль-Адама, любимца парижан, а также (к немалому облегчению для нашего героя), клятвенно пообещать, что для обороны столицы прибудет дополнтельно солидный бургундский контингент. Что касается Карла, то оправдывая себя, герцог написал ему, что позволит новому владыке Франции занять столицу силой — если тот сможет, конечно, и положил для себя этот вопрос окончательно решенным.

По совету герцогини Анны, окончательно заглаживая прошлые обиды, наш герой лично препроводил герцога Филиппа домой, и в качестве демонстрации доброй воли, позволил супруге уехать вместе с братом и провести несколько недель при бургундском дворе. Вполне возможно, что умной и дипломатичной герцогине французская история во многом обязана тем, что бесконечные и бессмысленные переговоры, занимавшие внимание короля Карла тянулись вплоть до ноября, задерживая наступление на французскую столицу, и наконец, закончились, как и следовало ожидать, ничем.

Между тем, волей или неволей оставив любимую супругу на попечение шурина, 16 июля, сразу же после их отъезда, Бедфорд поспешил в Руан, чтобы лично проинспектировать безопасность Нормандии, которую, как мы помним, положим себе за правило сохранять любой ценой. Здесь же ему предстояло собрать и отправить на защиту Парижа столько людей, сколько можно было более-менее безопасно забрать из гарнизонов местных крепостей. Удача сопутствовала нашему герою в этом предприятии, к новонабранным отрядам регента в скором времени присоединились войска под командованием кардинала Уинчестерского: 400 латников и 2500 стрелков из лука, во главе соединенного отряда 25 июля Бедфорд вернулся в Париж, уверенный в том, что столицу Франции удастся отстоять.

Несостоявшаяся битва

Fol 156r.png
Карл VII и его армия.
Неизвестный художник «Карл VII и его армия». — Марсиаль Оверньский «Вигилии на смерть короля Карла VII». - ок. 1477-1484 гг. - Français 5054, fol. 156r. - Национальная библиотека Франции, Париж.

Впрочем, план регента Франции был еще более смелым: пользуясь давно привычной тактикой (ох уж эти бесконечные повторения...) он собирается разбить французов на подходе к столице. Однако, противник не спешит, как мы знаем сейчас, королевский совет постоянно раздирают споры между «партией войны», которую возглавляет Жанна и ее ближайшие соратники, полагающие что «мира можно добиться лишь на кончике копья», и партией «мира», полагающей, что никакие военные действия без окончательного примирения с бургундцем заранее обречены на провал. Истина, как водится, лежит посередине, но пока что обе стороны с жаром отстаивают каждая собственную точку зрения, и король более всего напоминает канат, который каждая партия тянет к себе. Как несложно догадаться, это отнюдь не способствует решительным действиям, и посему, выступив из Реймся 21 июля, армия бессмысленно топчется на месте, то приближаясь к Парижу, то вновь отдаляясь от него в направлении Луары.

Это дает Бедфорду время приступить к выполнению своего плана, который предусматривает надежную блокировку моста через Сену в городе Бре, по которому единственно королевская армия может подойти к столице. Посему английский отряд под командованием самого Бедфорда в начале августа покидает Париж, и оставив в Бре надежный гарнизон, во главе основных сил спешит навстречу противнику, которого желает перехватить на марше, не давая приблизиться к столице на опасное расстояние. Впрочем, узнав от высланных вперед летучих отрядов о движении англичан, король приказывает отступить к Крепи-ан-Валуа, где движение останавливается в очередной раз.

Впрочем, это не устраивает уже Бедфорда, из Монтеро (памятное место!) он направляет Карлу нарочито грубое письмо, называя своего противника «самозваным королем», и обвиняя такового, что войска его возглавляет «женщина в мужской одежде и беспутный монах». Однако, если первое вполне понятно, на втором стоит остановиться на несколько минут.

Речь идет о действительно любопытной фигуре, т.н. «брате Ришаре», красноречивом проповеднике, своими речами доводившем слушателей до исступления: когда в порыве фанатизма толпа тут же, на Парижском кладбище Невионноубиенных, швыряла в огонь игральные доски и карты, а также пышные женские геннины и сетки для волос. Впрочем, английскому правительству в Париже пылкие проповеди брата Ришара показались подозрительными; по несколько неясным причинам возник и упорно стал распространяться слух, что этот слишком уже старательный проповедник по сути дела агитирует за короля Карла; и посему парижские власти предписали ему немедленно удалиться прочь. Документы того времени, впрочем, исходящие от бургундцев и англичан, выставляют брата Ришара в качестве духовного учителя Жанны и еще нескольких женщин-«еретичек», малоизвестных массовому читателю, к примеру Перроны-бретонки, «уверявшей, что виделась с Господом лично, а также что таковая Жанна во всем была права и поступала достойно». За подобные «еретические» взгляды Перрона закончила на костре. Что касается собственно брата Ришара, дальнейшие сведения о нем исчезают, и кем на самом деле являлся, и какие взгляды исповедовал этот человек, остается до настоящего времени неясным. Требуются дополнительные поиски в архивах и анализ сохранившихся источников. Но вернемся.

Нам короткое время Бедфорд вернулся в Париж, чтобы собственными глазами оценить готовность столицы выдержать штурм, и вполне удовлетворенный увиденным, отбыл вновь, чтобы возглавить свою армию, выбиравшую для себя хорошо защищенную позицию подле городке Нотр-Дам-де-Виктуар, расположившись внутри которой было решено ждать подхода противника.

Несложно догадаться, что Бедфорд полагал, что оскорбленный Карл вспылит и потеряв осторожность, бросит свою армию на штурм старательно выстроенного английского лагеря, как при Азенкуре и Креси, готового оказать неосторожным самый теплый прием. Однако, сейчас подобный расчет, столь хорошо зарекомендовавший себя в прошлом, благополучно провалился, т.к. в течение двух дней (14-16 августа), обе армии оставались в полной неподижности на виду друг у друга, причем ситуация лишь время от времени оживлялась короткими сшибками конных, пока наконец, французские командующие приняли вполне разумное решение уклониться от боя, и отступить на Юг. В очередной раз не вынеся из случившегося нужных уроков, попросту раздосадованный неудачей, наш герой предпочел со своими людьми, безуспешно прождав некоторое время противника, вернуться в Париж.

Столица остается в руках англичан

Vigiles du roi Charles VII 05.jpeg
Жанна под Парижем.
Неизвестный художник «Осада Парижа». — Марсиаль Оверньский «Вигилии на смерть короля Карла VII». - ок. 1477-1484 гг. - Français 5054, fol. 66v. - Национальная библиотека Франции, Париж.

Здесь его ждали новости не слишком приятного свойства. 16 августа перед Карлом открыл ворота Компьень, Ришмон со своими отрядами, пользуясь тем, что все внимание обеих сторон было приковано к столице, вторгся в Мэн, и осадил Эвре, причем город уже готов был капитулировать, если до 27 августа не подоспеет помощь. Крепости Омаль, Бланжи и Боко уже перешли в руки французов, Шербур также был готов в любую минуту открыть ворота коннетаблю Франции, потерян Бове, население которого, взбунтовавшись, сбросило с себя английскую власть.

Нормандию вслед за тем наводнли толпы дезертиров, не то бежавших от ужаса перед непобедимой «французской ведьмой», не то попросту уставших от бесконечной войны. Так или иначе, грабя и разоряя местное население, они рвались к побережью, чтобы на добытые любыми путями деньги оплатить себе возвращение домой. Кроме того, ослабление английских гарнизонов, как мы помним, вынужденная мера со стороны нашего героя, привела к тому, что подняли голову казалось бы уничтоженные партизаны-«тюшены». Количество летучих отрядов росло как на дрожжах, один за другим они поднимали знамя с девизом «Да здравствует король!», как в недобрые первые годы господства англичан на этой земле, им стало практически невозможно покидать крепости в одиночку или небольшими отрядами.

Впрочем, и по соседству с Парижем (да и в самом городе) было далеко не спокойно. Крепость Санлис, уже неоднократно переходившая из рук в руки, на сей раз полагая, что возвращение англичан в Париж без победы в бою обозначает их слабость и трусость, подняла королевское знамя. Ситуация становилась критической, Бедфорд, как обычно полагая важнейшей для себя задачей любой ценой сохранить Нормандиию, передал полномочия бургундцу де л’Иль-Адаму, после чего бальи Шербура полетел категорический приказ любой ценой отрезать английских дезертиров от побережья, принудив таким образом сражаться против наступающих французов за собственную жизнь. Впрочем, этого было мало, понимая, что Нормандия требует его личного присутствия, 22 августа Бедфорд в спешке покинул Париж, отчаянно пытаясь до срока успеть освободить осажденный Эвре. Времени, конечно же, не хватило, и 27 августа поневоле Бедфорд был вынужден сделать своей резиденцией Вернон.

Здесь он будет оставаться до 1 сентября, рассылая во все стороны приказы срочно формировать новые войска. К военной службе в столь тяжелой ситуации следовало привлекать всех без различия англичан и французов, способных носить оружие. Чтобы потенциальные рекруты не вздумали уклониться от военного набора, во все стороны спешно были направлены особые «комиссарии», свежесформированные отряды постепенно стягивались в Вернон. Часть из них (и кроме того, люди, дополнительно взятые из уже ослабленных крепостных гарнизонов!) были спешно отправлена в Париж, прочим следовало поступить под начало Бедфорда, который вслед за тем посредством своей новой армии надежно прикрыл подходы к нормандской столице. Среди прочего, денег не хватало, и Бедфорду вновь пришлось прибегнуть к займу. У любимого дядюшки, кардинала Бофорта, было взято взаймы 9388 фунтов 10 солей, причем для обеспечения столь крупной суммы, которую регент обязывался возместить до 24 июня следующего года, ему пришлось, как во времена юности, использовать в качестве заклада собственную золотую посуду и драгоценности.

А между тем 23 августа, преодолев наконец сопротивление короля и королевского совета, все никак не могущих прийти к окончательному решению, войска под командованием Жанны начинают неспешное движение к Парижу. 25 августа Сен-Дени, откуда спасается бегством англо-бургундский гарнизон, благополучно занят отрядами герцога Алансонского. 7 сентября в город прибывает король Карл, и здесь же остается до самого конца начавшегося наступления.

Пока же, 8 сентября в праздник Рождества Богородицы, в 2 часа пополудни Жанна ведет свои войска на первый штурм. Атаке подвергается участок стен между северными воротами Сен-Дени и ближайшими к ним воротами Сент-Оноре. Бедфорд со своими войсками попросту не имеет возможности вернуться к нужному времени, и потому в Нормандии он волей-неволей вынужден оставаться в роли зрителя, полностью полагаясь на искусство и решимость парижского гарнизона. Впрочем, на сей раз ситуация оборачивается скорее к выгоде англичан. Жители столицы, как и следовало ожидать, оказывают наступавших отчаянное сопротивление, сражаясь прежде всего за собственную жизнь и достояние. Незадолго до того заполненный водой ров оказывается для наступающих полной неожиданностью, сама Жанна получает во время штурма ранение в бедро, и это также вносит смятение в ряды наступающих. К счастью, рана не опасна, и будущая освободительница Франции не намерена отступать. Стоя у кромки рва она зовет, и упорствует на продолжении атаки. Жан Алансонский вынужден увести ее прочь насильно, штурм отложен до следующего утра.

Впрочем, и тогда ничего не происходит. Точнее, Жанна в очередной раз чуть свет будит командующих, и побуждает войска начать новый штурм, на сей раз несколько далее, против ворот Сент-Оноре, где стена обветшала от врмени и вряд ли устоит перед массированной атакой. Однако, дело решает категорический королевский приказ, который привозит Рене, герцог Анжуйский. Войску предписано возвращаться на Луару. Город спасен. Забегая вперед, отметим, что он вернется в руки французов, когда ни Жанны, ни нашего теперешнего героя уже не будет в живых.

Руан

Наместник Нормандии

Encorbellement-primitif.png
Руан, старый город
Ла-Гёз (фотограф) «Дома XIV в. в Руане».

Пока же, 11 или 12 сентября, буквально через несколько дней после ухода французских войск, Бедфорд возвращается в Париж. В качестве первого шага, он облагает тяжелым штрафом жителей Сен-Дени, без боя допустивших в город французские отряды. Затем, 18 сентября, как и следует для столь набожного человека, он направляется в парижский собор Нотр-Дам, чтобы вознести Господу благодарственную молитву и в качестве дара положить на алтарь золотую монету.

Можно сказать, что несмотря на свое (хотя и вынужденное) негероическое поведение во время осады Парижа, Джон Бедфорд может торжествовать. С точки зрения политики он одержал внушительную победу. Впервые Жанне пришлось отступить, как это несложно предвидеть, подобный поворот судьбы исподволь подтачивает ее репутацию Божьей посланницы, по определению должной только побеждать. Уже позднее, после суда и казни, задним числом оправдывая произошедшее, канцлер короля Карла, архиепископ Реймсский Реньо де Шартр, будет утверждать, что она-де в это время возгордилась и «Господней воле предпочла свою». Сама Жанна, когда на Руанском процессе ей был задан вопрос, как «небесные голоса» отнеслись к ее желанию атаковать Париж, отвечала «не разрешали, но и не запрещали» — попросту говоря, что попытка была предпринята ей самой на собственный страх и риск. Хотя, думается, с высоты знаний нашего века, следует заметить, что неизменные победы без трудностей и испытаний бывают исключительно в кино; в реальности последнее слово остается за тем, кто настойчивей и способен сохранять ясность духа в любых ситуациях. Но вернемся.

Пока же, в качестве первого и несомненного знака, что англичане пусть частично, но все же сумели вернуть себе реноме после поражений последнего времени, является очередной визит в Париж герцога Филиппа. 30 сентября он появляется в городе, и ведет себя с зятем самым дружеским образом. Еще большую радость у Бедфорда вызывает то, что Филипп Бургундский везет с собой сестру, и герцогиня Анна после десяти недель разлуки наконец-то может присоединиться к супругу.

Парижане, впрочем, как и обычно, бурно приветствуют своего любимца; а между тем новости, которые исправно доставляются в столицу, отнюдь не радужны. Потеряны крепости Энтрепаньи и Дангю, Ришмон беспрепятственно продолжает свое движение через не столь давно покоренный Мэн, отряды французской армии угрожают также Пикардии. Бедфорду, этому дальновидному администратору все яснее становится, что он один не в состоянии управлять и Францией и Нормандией, и дальнейшие попытки действовать в этом направлении приведут лишь к потере всех завоеваний брата и его самого. Посему, быть может, не без внутренней борьбы, он вынужден уступить пост регента Франции герцогу Филиппу (который также принимает его с видимой неохотой), и сосредоточить все свои силы на защите Нормандии, важнейшей для англичан позиции в северной Франции. 15 октября 1429 года подобное положение закреплено уже документальным путем на заседании Большого Совета, на котором присутствуют оба регента Франции — и бывший и новоназначенный. Более того, Бедфорду вновь удается повлиять на своего скользкого союзника, добившись от того обещания не продлять перемирия с Карлом VII, но сразу по истечении такового начать военные действия против крепостей на Уазе, ныне захваченных французами, и представляющих собой непосредственную угрозу для бургундских владений. Пока же все дела в достаточной мере улажены, и Бедфорд вместе с супругой 29 октября покидают французскую столицу. Она не увидит их более в течение следующих полутора лет.

В Руан супруги въедут в один из характерных для северной осени сумрачных дней, отчего и город покажется им столь же неприветливым и серым. Впрочем, во многом он был таким в самом деле, хотя бы потому, что несмотря на годы и годы английского владычества, с ним мирились — но не более того.

Как символ завоевания и насилия над волей горожан на площади лошадиного рынка высился мрачный силуэт крепости Мозфрот, выстроенной по приказу давно покойного Генриха V знаменитейшим из местных архитекторов Жансоном Сальваром. Имя этого импозантного сооружения местные остряки уже успели превратить в Mal s’y Frotte : «сунься — получишь». Громадный замок, в это время все еще не был достроен и жить в нем было бы в лучшем случае — не слишком удобно, особенно имея в виду промозглую нормандскую зиму, которая готова была наступить в самые ближайшие недели.

Вторая крепость — замок Боврей, выстроенная когда-то Филиппом-Августом также не привлекала нашего героя. Забегая вперед скажем, что именно в этом мрачном и в современности совершенно разрушенном строении проведет свои последние дни пленная Жанна, впрочем, пока до этого еще далеко. Здесь же остановится на своем пути в Париж для коронации юный Генрих VI, вольно или невольно превратившись на короткое время в соседа французской героини, хотя ему, как несложно догадаться, будут отведены роскошные залы, ей — каземат. Впрочем, и с казематом несчастному королю в свое время придется весьма близко познакомиться. Но вернемя.

Итак, Бедфорд и его супруга выбрали для себя сравнительно небольшой, но по тем временам выстроенный и обставленный со всеми удобствами домик «Веселого Отдыха», расположишийся у ворот Сент-Илер. Когда-то это уютное строение служило охотничьим забавам герцогов Нормандских, позднее Генрих V подарил его нашему герою, и вот сейчас пришло время этот подарок оценить по достоинству.

Короткое отдохновение от дел

France Rouen Cathedral facade a.png
Собор Св. Девы Руанской
Т. Тейлор (фотограф) «Собор Нотр-Дам де Руан».

Желая в полной мере воспользоваться своим досугом, набожный герцог Бедфордский, вдохновленный примером старшего брата Генриха, основавшего бригиттский монастырь в Айлворте и сестры Филиппы, сделавшей то же самое в Васдене (Швеция), Бедфорд загорелся идеей здесь, в Руане положить начало не одному, а двум монастырям.

Первым из них должен был быть монастырь целестинского устава — так как во-первых, именно к этому ордену испытывала особое почтение герцогиня Бедфордская, во-вторых, подобное основание должно было исполнить желание покойного Генриха V, так и не осуществившееся при его жизни. Генрих, желая основать целестинскую обитель в Англии, еще в первые годы своего правления, выразил свое желание в письме старому герцогу Беррийскому, прося его поспособствовать переезду в Англию нескольких целестинских монахов. Дальше этого проект не пошел, так как французы не горели желанием оплачивать подобную поездку для преподобных отцов, в самой Англии лишних денег также не нашлось, проект благополучно повис в воздухе.

Теперь же Бедфорд был полон решимости довести начатое до конца, с единственной разницей, что монастырь должен был появиться в Руане… также английском владении, если можно так выразиться. Для этой цели неподалеку с собственным жилищем, у монахом обители Сент-Уэн были выкуплены два участка земли, первый из них представлял собой сад, прозванный «Лавандовым» (la Lavanderie), размером в полтора английских акра, непосредственно прилегающий к улице Шантерен, на которой собственно располагалось руанское жилище нашего героя. На этом участке кроме многочисленных плодовых деревьев обретались также рыбные садки, так что будущие монахи сразу же получали необходимые земельные угодья, второй участок соединен был дорогой с крепостными воротами Бонвуазин. Надо сказать, что строительство продвигалось не слишком быстро, и Бедфорду уже не удастся увидеть результаты своих трудов. После его смерти Людовик Теруаньский, канцлер Франции для короля Английского, займет опустевший дом бывшего регента, и в своей хартии от 23 мая 1445 года уже официально откроет монастырь, объявив его создателем Генриха VI. Обитель просуществует в неизменном состоянии до 1562 года, когда будет разрушена до основания воинствующими гугенотами, после чего на ее руинах поднимется Целестинский Дом — богадельня и больница для стариков, существующая и поныне.

Впрочем, осуществление второго проекта оказалось куда более простым и легким. Возможно, к основанию кармелитского монастыря нашего героя подвиг Томас де Вальд, духовник Генриха V, но к тому имелись и другие причины. Как и многие в те времена, Бедфорд питал особое благоговение к Св. Деве, культ которой был также важнейшим для кармелитского ордена. Нашим героем могло двигать также определенное чувство вины, так как во время затянувшейся осады нормандской столицы, пушки обеих сторон разнесли в щепы кармелитский монастырь за стенами города, и монахи вынуждены были теперь ютиться в съемном помещении, выплачивая за аренду достаточно тяжелую для себя сумму в 50 золотых ливров. Посему Бедфорд, приняв кармелитов под свое покровительство, приказал Роберу Жоливе (уже знакомому нам аббату Мон-Сен-Мишель, бесславно вытолканному прочь собственной братией), а также Раулю ле Сажу и Жану Сальвену, бальи Руана, от его имени выкупить за 1200 золотых салюдоров право на взимание церковной десятины, принадлежавщее приходской церкви Сьервилля, и на вырученные деньги покрыть накопившиеся долги кармелитов и помочь им в строительстве нового монастыря. Благодарные монахи возвели в принадлежавшей им церкви статуи герцога и герцогини Бедфордских в молитвенной позе. 29 марта 1431 года к этому дару добавилась десятина, выкупленная таким же образом у соборного капитула, кармелиты подобным образом освобождались от уплаты ренты, а капитул, тронутый подобной заботой, постановил отныне служить особую мессу за здравие герцога и герцогини Бедфордских (а когда им придет время покинуть этот мир — за упокой их обеих душ).

Герцогиня Бедфордская, предпочитавшая шумный и веселый Париж достаточно холодному и сдержанному Руану, также нашла себе занятие по душе. Надо сказать, что в этот брак, достаточно гармоничный и счастливый, вносило минорную ноту лишь одно обстоятельство: герцониня Анна оказалась бесплодной. В том, что дело было в ней а не в супруге сомнений нет, так как (по обычаю времени) в Англии еще до женитьбы наш герой успел оставить пару бастардов. Однако, в законном браке детей не было, и забегая вперед — так и не появится, зато герцогиня Анна весь свой пыл и нерастраченную нежность принялась отдавать богоугодным делам, самолично ухаживая за стариками и больными в городской богадельне. Благотворительность собственными руками… это было уже веяние Нового времени, когда подобная забота станет практически неотъемлемой частью существования женщин многих аристократических родов. Но вернемся.

Военная фортуна между тем, чем дальше, тем более заметно поворачивалась против англичан; впервые за все время, после самой первой, столь победоносной для короля Генриха высадки во Франции, им приходилось все чаще переходить к обороне, отбиваясь от наседающего противника, после появления «ведьмы» значительно воспрявшего духом. Еще до своего отъезда из Парижа Бедфорд узнал, что 25 февраля крепость Лаваль, одна из ключевых для удержания графства Мэн, перешла в руки французов, за ней 26 октября последовал Торси, нормандский гарнизон которого поднял французское знамя, изгнав прочь немногочисленных англичан. Бедфорд у в спешке пришлось формировать новые отряды, чтобы отправить их на вызволение Торси, — и вслед за тем посредством гонца с чрезвычайным приказом возвращать с полдороги: так как под натиском французов пал Верней, куда более важная в стратегическом отношении крепость.

Лестный знак внимания

Royal 15 E IV f. 257 Richard I.png
Крестный ход.
Мастер Лондонского Уоврена «Крестный ход с Ричардом I». — Джон Уоврен «Собрание староанглийских хроник». - ок. 1471-1483 гг. - Royal 15 E IV fol. 257 - Британская библиотека, Лондон.

Ситуация становилась все более скверной, ко всему прочему, едва ли не в последний момент удалось раскрыть заговор против жизни и свободы нашего героя, кстати говоря, уже четвертый за время его пребывания на французской земле. В данном конкретном случае заговорщики собирались открыть ворота французам, а также схватить Бедфорда и выдать его победителям в качестве военнопленного. Главой заговора (быть может, номинальным) был граф Клермонский, впрочем, дальнейшее расследование показало, что нити достаточной разветвленной организации тянутся в Санлис, где главарями так и не состоявшегося переворота оказались двое французов на английской службе — Амброз де Фор и Жан Фуко. Удар планировалось нанести между 25 октября и 7 ноября, но к счастью или к несчастью — это уже как посмотреть, неудавшийся заговор был вовремя раскрыт.

Впрочем, злоключения на этом заканчиваться не желали: величайший из авантюристов на французской военной службе Этьенн де Виньоль, по прозвищу Ла-Гир («Гнев Божий»), неожиданным ударом сумел прорваться в глубокий тыл английской армии и захватить Лувье — небольшую крепость, расположенную в 26 английских милях от нормандской столицы. Когда известие о случившемся достигло местных крестьян, среди них разразилась настоящая паника, неведомо кто пустил слух, будто французы вот-вот окажутся под стенами Руана, посему, жители близлежащих древень, наскоро собрав свои нехитрые пожитки поспешили укрыться за стенами, от немалого количества людей, желавших как можно быстрее оказаться внутри, в воротах началась жестокая давка, и порядок удалось навести далеко не сразу. Впрочем, паника успокоилась так же неожиданно как и началась. Постепенно оказалось, что отряд Ла-Гира слишком мал, и посему не способен угрожать такой мощной крепости как Руан; Лувье оказался островком, анклавом в толще английских владений, в подобном положении он останется в течение следующего года, когда скромному городку вновь выпадет сыграть важную роль в будущих событиях… впрочем, не будем по обыкновению забегать вперед.

Но пока что ситуация вновь застывает на точке замерзания: французские войска в Мэне более не в могут продвигаться вперед, как было уже сказано, Лувье так и остается островком среди английских владений, с имеющимися силами развить успех Ла-Гир не в состоянии. В Центральной Франции дофинисты осаждают Мелен и Компьень — однако, это дело уже нового регента — Филиппа Бургундского.

Для нашего героя эти пятнадцать месяцев во многом становятся временем отдыха, столь редкого в этой чрезвычайно насыщенной жизни. Бедфорд нуждается в отдыхе тем более остро, что в это время его настигает тяжелая болезнь. За нехваткой документов, мы не в состоянии ответить на вопрос, о чем конкретно шла речь, однако, вполне допустимо полагать, что в это время впервые дал о себе знать тот самый смертельный недуг, которому суждено в сравнительно скором времени оборвать жизнь герцога Бедфорда. Впрочем, пока об этом также рано говорить, ослабевший, измученный, он все же находит в себе силы через некоторое время подняться с постели. Повод более чем важный: по его же просьбе, высказанной какое-то время назад, руанский капитул делает английскому регенту особую честь, принимая его в свой состав в качестве светского каноника, на правах наследника нормандских герцогов и щедрого донатора местного собора.

Документы того времени сохранили для нас достаточно подробное описание последовавшей церемонии. Бедфорд с супругой прибыли к западному порталу собора, где их ждал Пьер Кошон, епископ Бовеский (его зловещая слава еще впереди…) Стоя на пороге в полном епископском облачении, Кошон протянул регенту Св. Писание, которое тот почтительно облобызал, после чего со всем потчением был препровожден в собрание капитула. На церемонии посвящения, начавшейся с долгой торжественной мессы, Бедфорд вынужден сидеть в кресле, оставаться на ногах, как полагается по протоколу, он не в состоянии. С величайшей торжественностью, при помощи мальчика из церковного хора новый каноник надел полагающееся ему облачение, и положив руку на Св. Писание, присягнул в соблюдении прав и свобод Св. Церкви. Затем, не без труда поднявшись на ноги, он вместе с подручными, раздал членам капитула хлеб и вино причастия, касаясь рукой каждого из них и благодаря за оказанную ему честь.

Церемония завершилась крестным ходом вокруг собора, причем Бедфорд, еще слишком слабый от болезни, не в состоянии был пройти столь значительное расстояние в богато вышитом золотом церковном одеянии, и посему, проявив понимание, капитул приказал служкам нести это одеяние перед ним. Крестный ход закончился великой мессой, и Бедфорд, коленопреклоненно помолившись перед алтарем, преподнес капитулу собора драгоценные дары. Известно, что среди них фигурировала великолепная чаша из чистого золота, сохранявшаяся в Руанском соборе неприкосновенно вплоть до времен Великой Французской революции, и конечно же, в честь нового каноника был устроен торжественный обед.

И не менее лестная благодарность

Saint-Romain.jpg
Святой Ромен (у его ног - скованная Гаргулья).
Витраж (фрагмент) - Церковь деревни Ви-ди-Жоли-Виллаж (Франция)

Эта церемония проходит 23 октября 1430 года, дату для города очень значимую: день чуда Св. Ромена. Строго говоря, это также день Вознесения, однако, для Руана он связан со старинной легендой и установленной в честь нее ежегодным ритуалом. Согласно этой легенде, в 676 году, при короле Дагобере, город жестоко страдал от поборов страшного чудовища по имени Гаргулья. Эта Гаргулья, избравшая себе в качестве логова камышовые заросли на болотистых берегах Сены, пожирала столько людей, сколько могла схватить, вход и выход из города таким образом, оказались практически блокированы, отчаявшиеся руанцы обратились с мольбой о помощи к Св. Ромену, тогдашнему епископу города. Св. Ромен не заставил себя ждать, и взяв с собой в качестве приманки приговоренного к смерти убийцу, отправился на берег реки, но едва лишь Гаргулья, как обычно жаждавшая крови, уже изготовилась броситься на свою жертву, сотворенный святым знак креста лишил ее возможности сопротивляться, и обвязав ее шею собственной столой вместо поводка, епископ привел отныне ни для кого не опасное чудовище в город. О том, что дальше случилось с Гаргульей, история умалчивает, однако, в честь этого легендарного события в Руане вошло в обычай в день чуда Св. Ромена даровать жизнь и свободу приговоренному к смерти убийце.

Бедфорд не мог не помнить, что пятью годами ранее фрондирующий капитул в качестве отпущенного на свободу преступника предпочел избрать некоего Жоффруа Кодбефа, приговоренного к смерти за убийство англичанина. Как и следовало ожидать, английские военные власти немедля воспротивились подобному решению, Кодбеф вернулся в тюрьму, а Бедфорду пришлось заниматься неизбежными жалобами касательно нарушения векового обычая. В тот раз ситуацию кое-как удалось разрешить благодаря вмешательству архиепископа Бордосского, однако же, сейчас наш герой был решительно настроен не повторять подобных ошибок, и посему блестяще выходит из ситуации. Когда ему предлагают выбрать преступника, которому будет дарована свобода, он указывает не на одного, а на целых семерых! Это граждане близлежащего Дьеппа, осужденные за перестрелку во время которой был убит француз. Все семеро получают свободу при бурных выражениях восторга собравшейся толпы.

Следовало уладить еще один застарелый конфликт, уже в течение многих лет подспудно продолжавшийся между архиепископом Руанским и соборным капитулом, при том, что каждая из сторон пользовалась любым предлогом, чтобы расширить свои полномочия за счет другого. В этот раз тлеющий конфликт грозил выплеснуться наружу; в 1422 году скончался прежний архиепископ Луи д’Аркур, не питавший чрезмерной любви к английским захватчикам, после чего (не без влияния нашего героя) опустевшую кафедру занял куда более проанглийски настроенный Жан де Рошеталье. Впрочем, этому новому назначенцу, человеку честолюбивому и во многом нетерпимому, папа очень невовремя решил подарить кардинальское звание, что, как и следовало ожидать, вызвало решительный протест капитула, заявившего, что не потерпит совмещения столь различных должностей у одного и того же лица. В случае несогласия с его решением, капитул угрожал вывести на улицы население города, и решить вопрос с помощью силы.

Бедфорду пришлось проявить немалую твердость, чтобы удержать расходившихся каноников от столь необдуманных действий. В качестве первого шага ему пришлось пригрозить, что любой, кому вздумается подстрекать население к мятежу, будет присужден к уплате 10 тыс. марок золотом… подобным состоянием в те времена мог похвастаться далеко не каждый дворянин! Остудив, таким образом, слишком уж горячие головы, Бедфорд вслед за тем привлек на свою сторону одного из самых ловких дипломатов своего времени — уже знакомого нам Кошона. После долгих споров, уговоров и препирательств, решение было найдено, Рошеталье должен был временно избрать себе резиденцию вне Руана, продолжая при том считаться его духовным главой и пользоваться всеми благами этого звания, а при первой же возможности быть переведенным в другую епархию, равнозначную с Руаном по влиянию и богатству, тогда как Руан должен был получить иного архиепископа. Страсти на этом улеглись, и наш герой мог обратиться к вопросам иного свойства.

В частности, все то же духовенство, с привычной бдительностью следя за любыми поползновениями светской власти, могущей покуситься на его права и привилегии, резко воспротивилось необходимости уплатить тройную ставку налога, которую от них требовал Бедфорд, как вы понимаете, не из соображений жадности: денег для уплаты наемникам и для охраны крепостей катастрофически не хватало. Руанское духовенство, однако же, встретило подобную инициативу в штыки, и в этом случае даже Кошон не смог уломать своих собратьев смириться с необходимостью. В конечном результате после долгой торговли и препирательств, у несговорчивых удалось получить лишь двойную ставку вместо тройной; причем прижимистые руанцы возненавидели герцогского прихвостня до такой степени, что со временем успешно сумеют положить конец его карьере.

Дела хозяйственные и военные

Scène de foire - ca 1400 - BNF Fr12559 f167.jpg
Торговля - предмет неусыпных забот Джона Бедфорда.
Мастер Града Женского «Ярмарка». — Тома III де Салюс «Странствующий рыцарь». - ок. 1400-1405 гг. - Fr. 12559 fol. 167 - Национальная библиотека Франции, Париж.

Кроме церковных, выздоравливающий герцог Бедфордский, как и следовало ожидать, вплотную занялся светскими делами. Упрямые и грубоватые северяне, тип хорошо ему знакомый со времен юности на шотландской границе — были куда ближе и понятней вечно недовольных и капризных столичных жителей, так что с руанцами он в скором времени нашел общий язык. Укрепляя наметившееся взаимопонимание, уже в первые дни своего регентства, он вернул местным старшинам ключи от города, чем завоевал у них уважение и доверие. В первую очередь Бедфорд стремился всеми силами развивать местную торговлю — это также было веяние новых времен, во многом отличавшее нашего героя от аристократов старой закалки, с подчеркнутым презрением не желавшим знать, откуда и как берутся деньги в их сундуках. Торговые привилегии Руана неизменно вызывали зависть у соперничающих Парижа,Авранша, Алансона и Кана, пытавшихся из раза в раз обложить пошлинами поступающий из Руана товар. Своей властью Бедфорд запретил взимание подобных пошлин — хотя, опять же по причине пропажи части документов, неизвестно, в чью пользу окончилась эта небольшая торговая война. Впрочем, можно с полной уверенностью говорить, что во времена, когда наш герой оставался в Руане, он, как мог, поощрял налаживание торговых отношений между Нормандией, Англией, Фландрией и Испанией, и надо сказать, его усилия не пропали даром.

Кроме того, предстояло решить еще один торговый вопрос, достаточно мелкий, но по тем временам болезненный. Дело в том, что уже некоторое время назад оборотистые мелкие торговцы облюбовали для своих целей обширную площадь перед кафедральным собором, которая вскорости оказалась плотно забитой лавками и лавочками, среди которых дополнительно сновали лоточники, сотрясая воздух зычными криками. Как и следовало ожидать, вслед за торговцами сюда же потянулись карманники, нищие и мошенники всякого рода, так что перед собором из раза в раз стали вспыхивать препирательства, и даже кровавые драки, непристойная ругань была слышна буквально по всей округе, и в довершение всех бед, площадь постоянно оказывалась захламлена всяческого рода мусором. Бороться с застарелой привычкой всегда непросто, Бедфорду понадобилось несколько раз возвращаться к этому вопросу и выпускать приказ за приказом, пока наконец, площадь не удалось очистить от торговцев, переместив таковых вместе с их товарами в расположенный поблизости Еврейский двор, где они могли вести дела в свое удовольствие.

Кроме того, постоянного надзора и сдерживающей узды требовали и расквартированные в Руане английские солдаты. Судя по всему, любая власть, даже самая мелкая, для многих человеческих особей являет собой непреодолимый соблазн для собственного обогащения. Посему, первая же инспекция часовой службы выявила для герцога Бедфорда малоприятную новость: английские офицеры, должные рекрутировать для этой обязанности местных жителей, способных носить оружие, увеличивали их число до совершенно бессмысленных показателей, а также назначали в качестве пароля английские слова и выражения, запомнить и правильно произнести которые полуграмотным батракам или ремесленникам было просто не под силу. Зато за каждую подобную ошибку, а также за отлыниваине от службы налагались немалые штрафы, причем величина их имела тенденцию постепенно расти, в самом деле, аппетит приходит во время еды! Посему, к великому неудовольствию своих же соотечественников (в самом деле, как часто интересы отдельно взятых личностей приходят в противоречие с государственными!) Бедфорд своей властью точно урегулировал количество и списки людей, призываемых для часовой службы. Пароли было приказано устанавливать только на французском языке, и на нем же отдавать приказания. С другой стороны, за неявку на службу в летнее время полагался штраф в три блана, зимой — в четыре, причем после третьего случая, нарушителя ждала тюрьма.

Надо сказать, что меры против этого зла принимались и ранее, но, как водится, показали себя не слишком эффективными. По сути дела, правила соблюдались до тех пор, пока непосредственные исполнители чувствовали на себе внимание регента, но едва лишь ему приходилось отлучиться, ситуация возвращалась на круги своя. Посему, в сентябре 1428 года через посредство Генеральных Штатов Нормандии пришлось пойти на беспрецедентный шаг, передав право распоряжаться часовой службой местным виконтам и судейским чинам, в ведении английских офицеров осталось лишь право собирать штрафы с военнослужащих своего района, однако, видя, что и подобная мера мало к чему ведет, 29 сентября (в Михайлов день) 1430 года Бедфорд распорядился полностью передать управление часовой службой в руки французов, шаг, несомненно рискованный, но необходимый.

Военные дела, между тем, также не собирались ждать. Как известно, коронация Карла VII в Реймсе стала реальностью, и посему для подавляющей части населения страны (равно французов и англичан!) он отныне становился законным монархом Франции, Богом, предназначенным для исполнения королевских прерогатив, лишить которых его отныне было возможно только вместе с жизнью.

Корить себя за упущенную возможность было бессмысленно, зато Бедфорд был готов противопоставить этой — французской коронации — английскую, и пригласить мальчика-короля принять помазание в Париже, если уж старинный Реймс был отныне для англичан и их союзников недоступен. Надо сказать, что в принятии подобного решения нашим героем руководила еще одна, задняя мысль: чтобы не подвергать юного Генриха опасности в очень и очень ненадежной стране, скуповатому английскому Парламенту волей-неволей пришлось бы утвердить новые налоги, чтобы отправить во Францию немалые, но совершенно необходимые средства, а также снабдить будущего французского короля более чем серьезной охраной из новонабранных войск.

Кале

Royal 20 B XX f. 20 Alexander and his fleet.png
Королевский флот.
Мастер Королевского Александра (предположительно) «Флот Александра Великого». — «Книга и подлинная истории Александра Великого». - ок. 1420 г. - Royal 20 B XX f. 20 - Британская библиотека, Лондон.

Забегая вперед скажем, что трудности эти были только началом. Как окажется позднее, даже переправленные во Францию против своей воли, солдаты выискивали буквально любую мало-мальски осуществимую возможность, чтобы дезертировать и как можно скорее вернуться домой. Бальи портовых городов опять-таки приходилось отдавать строгие приказы всеми силами препятствовать тому, чтобы подобные дезертиры могли заполучить для себя лодки и корабли, но все эти строгости не слишком помогали. Не без досады английские документы свидетельствуют, что «великое множество тех, что наняты были на деньги короля, и отправились вкупе с таковым во Францию, дабы пребывать у него на службе и охранять его же персону, на срок, каковой еще не истек, тайно возвращаются в Англию без какого-либо на то соизволения, и продолжают возвращаться ежедневно».

Впрочем, пока что несмотря на все препоны, путешествие состоялось, и в день Св. Георгия, покровителя Англии, король Генрих VI благополучно прибыл в Кале в сопровождении флотилии из сорока семи кораблей. Юное величество сопровождали герцоги Йоркский, и Норфолкский, а также епископы Бата, Или и Рочестера, однако же Катерине Французской, королеве-матери в подобной чести было отказано. Тому были причины достаточно щекотливого свойства, по всему королевству некоторое время назад успел расползтись и упорно держался слух, будто вдовствующая королева, едва лишь отбыв срок траура по мужу, успела завязать роман с одним из своих придворных, отвечавшим за состояние ее драгоценностей и платьев. Этого человека звали Оуэн ап Мереддид ап Тюдур, этот валлийский рыцарь и в самом деле был видным мужчиной, решительным и твердым в достижении своих целей. Подозрения против королевы со временем обретали все более зримую форму, пока в 1428 году встревоженный Хамфри Глостер вынужден был уже в отрытую потребовать от Парламента чрезвычайного постановления, запрещающего вдовствующей королеве новый брак без согласия ее сына, и королевского совета. Впрочем, Хамфри, как мы помним, поглощенный затянувшейся склокой с собственным дядей, благополучно опоздал, влюбленная пара успела к тому времени обвенчаться, не привлекая к себе лишнего внимания. Когда эта маленькая тайна в конечном итоге выйдет наружу, королеве Катерине во избежание скандала придется удалиться от двора, и остаток жизни провести в провинции. Пока никому неизвестно (и не может быть известно!) лишь одно: внук этой пары, Эдмунд Тюдор (как произносили его имя на английский лад), станет родоначальником новой династии, которой предстоит сменить на троне обессилевших Ланкастеров. Впрочем, вернемся.

Бедфорд узнал о благополучном прибытии племянника, однако, дела в самой Нормандии не терпели отлагательств, и вместо самоличного прибытия к порт Кале, нашему герою волей-неволей пришлось ограничиться посылкой гонца с подобающим случаю приветствием, а также торжественно объявить о случившемся на очередном собрании Руанского капитула.

Что касается самого Кале, прибытие столь высокопоставленной персоны было отпраздновано со всей полагающейся пышностью: в церквях неумолчно гудели колокола, и шли благодарственные мессы, народ, столпившийся по обочинам дороги, по которой неспешно двигался королевский кортеж, приветствовал его бурными выражениями радости, в знак торжества в городе жгли костры, и танцевали ночь напролет. Однако же, покинуть Кале в данный момент времени для Генриха VI не было никакой возможности: война, чем дальше, тем заметнее оборачивалась против англичан, прибывшие войска пришлось в срочном порядке отправить для защиты Компьеня и обороны нормандских границ, тогда как самому королю приходилось волей-неволей оставаться за мощными стенами Кале, в ожидании того, что события повернутся в лучшую сторону.

Ко всему прочему, герцог Филипп, как несложно было догадаться, благополучно пренебрег своим новым назначением. Приняв таковое чисто формально, он даже не думал появляться в Париже, которому вполне обоснованно не доверял, по-прежнему коротая время в любезной его сердцу Фландрии. А между тем разъезды «арманьяков» по-прежнему рыскали в непосредственной близости к воротам столицы, норовя окончательно перерезать пути доставки продовольствия. Выйти за пределы стен без сопровождения внушительного военного отряда было равносильно самоубийству, хлеб гнил на полях, убирать его было невозможно, как невозможно было выгонять на пастбища скотину. В Париже цены на продовольствие взлетели до небес, местные жители, все еще продолжавшие цепляться за свои надежды о золотом безналоговом веке постепенно теряли терпение, так что даже известный Горожанин, чей обстоятельный «Дневник» едва ли не чудом уцелел для потомства, стал задаваться тревожным вопросом: собирается ли бургундец хоть когда-нибудь исполнить собственные обещания?

Как вы понимаете, расставаться с многолетними иллюзиями было непросто, но жизнь брала свое и в городе был раскрыт очередной, опаснейший для английской власти заговор. На сей раз заводилой оказался Жан ла Шапелль, служащий королевской Счетной Палаты, кроме того среди заговорщиков оказались четверо богатых купцов, молодой клирик, недавно выпустившийся из Университета и наконец кармелитский монах, который пользуясь неприкосновенностью, полагавшейся духовному лицу, благополучно доставлял послания от заговорщиков – дофинистскому командованию и наоборот. По сведениям английских хроник (судя по всему, преувеличенным) в заговор была вовлечена едва ли не пятая часть столичных жителей. Непосредственными исполнителями должны были выступить шотландцы, многие из которых отлично говорили по-английски и легко могли затеряться среди английских солдат. Украсив себя английскими крестами Св. Георгия, и смешавшись с солдатской толпой (или по другим сведениям – с обозной прислугой), им предстояло неожиданно напасть на часовых, и воспользовавшись неизбежным замешательством, открыть ворота столицы притаившимся поблизости отрядам. Но – как метко выражаются немцы, «что знают трое, знает и свинья». Подобная «свинья» с неизбежностью отыскалась в чрезмерно разветвлённой системе заговора. Некий Жан де Кале, то ли испугавшись за свою шкуру, то ли почуяв немалую выгоду, продал сведения о заговоре Бастарду Кларенсскому, представителю Бедфорда в столице. О дальнейшем догадаться несложно. Англичане, как обычно в подобных случаях, действовали без промедления. Арестовано было около сотни человек, многим из которых затем пришлось закончить в петле и на плахе.

Костер

Пленение Девы Франции

Capture de Jeanne.png
Пленение Жанны. - Жюль-Эжен Ленепве «Пленение Жанны д'Арк под Компьенем» - Фреска. - ок. 1874 г. - Пантеон. - Париж, Франция.

Филиппу Бургундскому до всего этого не было ни малейшего дела; вместо политики и войны он с головой окунулся в подготовку своей — уже третьей — свадьбы, с инфантой Португалии Изабеллой, дочерью Жуана I, одного из великих монархов этой страны, и Филиппы Ланкастерской, родной тетки нашего героя. Свадьбу, однако же, задержало несколько досадное происшествие: когда флот, везущий невесту уже показался в виду у гостей и слуг, внезапно налетевший шторм отбросил его через Ла-Манш к берегам Англии.

За невесту пришлось платить немалый выкуп, что, как вы понимаете, отнюдь не сопутствовало налаживанию отношений между Хамфри Глостерским и новоиспеченным женихом. Впрочем, кризис в очередной раз удалось замять, и на свадьбе, которая состоялась наконец, 10 января 1430 г. во фламандском Брюгге, на правах почетной гостьи присутствовала герцогиня Анна Бедфордская, преподнесшая новобрачной в качестве свадебного подарка возок, обитый златотканой парчой. В ознаменование столь знаменательной для себя даты герцог Бургундский решил основать Орден Золотого Руна, которому предстоит со временем стать одним из самых прославленных средневековых рыцарских орденов. Что касается нашего героя, на свадьбе он не присутствовал. За неполной сохранностью документов, сложно сказать, что было тому причиной. Пошатнувшееся здоровье? Или нежелание лишний раз встречаться с союзником, показавшим себя в высшей степени бесчестным и непорядочным в том, что касалось его собственных клятв и заверений? Не будем гадать на пустом месте.

Так или иначе, в мае все того же, полного треволнений 1430 года Джону Бедфорду стало казаться, что судьба, столь долгое время во всем противодействовавшая англичанам неожиданно сменила гнев на милость. Как известно вам из истории, 13 мая в Компьень, осажденный войсками бургундского герцога прибыла Жанна со своим отрядом. Как будто предчувствуя беду, на выручку поспешил один из преданнейших ее друзей — Жан Орлеанский, однако же, опоздал. Во время одной из вылазок, ярко-зеленый, шитый золотом хук, в который была одета Жанна привлек алчные взгляды бургундских солдат: столь дорого одетый воин должен был принести хороший выкуп! Дальнейшее известно из истории, лучник, чье имя осталось неизвестным, служивший под началом Вандомского Бастарда, стащил Жанну с коня, и она оказалась вслед за тем пленницей Жана Люксембургского, выкупившего столь ценный трофей у своего подчиненного. Вскоре после того, сам герцог Филипп, снедаемый любопытством, пожелал поговорить со столь прославленной пленницей. При разговоре этом присутствовал также герцогский хронист Монтреле, в дальнейшем дипломатично отказавшийся повторить содержание этой беседы, сославшись на плохую память…

В английском лагере, как и следовало ожидать, пленение «арманьякской ведьмы» было принято с невероятным торжеством, бывалые воины орали от восторга, по их небритым физиономиям потоком лились счастливые слезы. Отныне колдовская непобедимость дофина была сломлена уже навсегда, победа сама шла в руки англичанам!…

Впрочем, на фоне этого всеобщего ликования, наш хладнокровный герой одним из немногих сохранял ясную голову. Прекрасно понимая, что таким подарком судьбы следует воспользоваться в полной мере, Джон Бедфорд твердо поставил себе целью доказать, что своими победами Жанна обязана была помощи дьявола и черной магии, чтобы подобным образом раз и навсегда сделать незаконной коронацию Карла VII в Реймсе, осуществленную стараниями «ведьмы». Можно сказать, читатель, что судьбу Освободительницы Франции решила пара сотня метров, сумей она пробиться при отступлении чуть ближе к городским воротам, она оказалась бы на территории иного диоцеза; а так — по церковному закону была ныне подсудна епископу Бове, тому самому дипломатичному и безотказному Пьеру Кошону, столь хорошо зарекомендовавшему себя на службе бургундскому герцогу и нашему герою.

Быть может, Кошоном двигали также и личные чувства, в самом деле, победы Орлеанской Девы отняли у него сытное и богатое место графа-епископа Бове, да что там говорить — из самого Реймса Кошону вместе с преданным Николя Бопером (будущим прокурором на процессе Жанны) пришлось едва ли не в последний момент спасаться бегством. Посему, уже заранее торжествуя победу над неотёсанной «деревенщиной», которую легко будет запутать в богословских спорах и тем самым уличить в ереси и колдовстве, Кошон развил бурную деятельность. К Жану Люксембургскому и его сюзерену, герцогу Филиппу, немедля полетели послания с требованием выдать «подозреваемую» для церковного суда.

Время шло, а ситуация не двигалась с места. Как и следовало ожидать, вокруг пленной Жанны развернулась нешуточная борьба, к бургундцу отправилось тайное посольство Карла Французского, столь о том можно судить за неполной сохранностью документов, уполномоченное предложить немалый выкуп, с другой стороны Бедфорд использовал все рычаги влияния на скользкого бургундца, чтобы тот не вздумал уступить пленницу французам. Как несложно догадаться бургундский герцог был в восторге от доставшегося ему положения между обоими противниками, из которых можно было отныне получить немало уступок и согласия в том, в чем раньше ему оба неизменно отказывали. Торги, споры и подковерные игры продолжались ни много ни мало два с половиной месяца, пока в них, как и следовало ожидать, победили англичане. Филипп Бургундский в очередной раз уступил: фламандская торговля шерстью, приносившая ему весьма основательную выгоду полностью зависела от благосклонности островного короля, и посему была тем самым слабым местом в политике бургундца, надавив на которое можно было с величайшей уверенностью добиться своего. Надо сказать, что как умный политик, Бедфорд избегал использовать подобный прием слишком часто, но в этот раз столь решающий аргумент пришелся очень вовремя, и бургундец уступил.

Жанна в Руане

Vieux chateau.png
Руанский замок. Вторая башня справа — «Башня Девы». - Эсперанс Ланглуа «Руанский замок, разрушенный в 1519 г.» - Гравюра. - вторая половина XIX в. - ADSM, 6 Fi 1 16 - Архивы департамента Приморская Сена. - Руан, Франция.

Посему, первые препятствия были преодолены, и пленницу (вопреки всем требованиям парижских докторов, настаивающих, чтобы процесс проходил в столице) везут в милый сердцу нашего героя Руан. Тому есть вполне разумные причины: во-первых, Париж находится слишком близко к линии фронта и уже потому ненадежен, во-вторых, переменчивый нрав столичной толпы слишком известен, и не исключено, что таковая, движимая одной ей понятной идеей, попытается вырвать пленницу из рук англичан. В Руане, наводненном английскими войсками, подобные попытки практически исключены, единственной опасностью остается Лувье — как мы помним, занятый французскими войсками. Бедфорд в достаточной мере учитывает и эту опасность, усиливая количество людей, занятых на часовой службе, которая отныне должна вестись круглосуточно. Интуиция вновь не подводит нашего героя: в Лувье с боями в скором времени пробиваются все бывшие соратники пленницы: Ла Гир, Жиль де Рэ, Орлеанский Бастард и другие, но ворваться в бдительно охраняемую столицу Нормандии им не под силу.

Уже в мае 1430 года, Шато-Гайяр, мощная крепость по соседству с нормандской столицей, превращенная англичанами в тюрьму, также возвращается под английскую власть, после того, как Ла-Гир и его друзья сумели занять ее неожиданным ударом и выпустить на свободу французских пленников. После этого путь в Руан становился в достаточной мере безопасным, и, как уже было сказано, 11 июня в нормандскую столицу перебрался мальчик-король, чтобы временно поселиться рядом с пленной Жанной.

Жанну водворяют в один из казематов Большой башни руанского замка, с того самого времени получающей новое имя «Башни Девы». В этом же замке в скором времени расположится со своей свитой английский король, и здесь, в комфортных, обставленных по последнему слову тогдашней моды апартаментах, устроятся регент и его супруга. Документы хранят молчание касательно вопроса, встречался ли Джон Бедфорд с пленницей?… Известно, что он не присутствовал на допросах и подчеркнуто отстранился от участия в процессе как таковом, так как осудить «ведьму» и «еретичку» следовало французам и по французским законам. Однако, о встречах в приватной обстановке ничего не известно, из чего, видимо, следует сделать вывод, что подобное нашего героя не интересовало. В самом деле, о чем им было говорить друг с другом? Доказывать свою правоту, или пытаться перетянуть другого на свою сторону? Практичному регенту это занятие представлялось совершенно бесполезным, и видимо, таким и было на самом деле.

Зато с полной уверенностью можно утверждать, что с пленницей не раз и не два встречалась Анна Бедфордская, в частности приказав охранникам вести себя в достаточной мере «человечно». Современный автор биографии нашего героя Этель Карлтон, специально подчеркивая этот момент, желает видеть в нем проявление гуманности и заботливости герцогской пары по отношению к пленнице; в самом деле, когда Жанна серьезно заболеет во время пребывания в каземате, Анна Бедфордская озаботиться о том, чтобы прислать к ней своего личного медика. Впрочем, подобные сентиментальные тона перекрывает одна лишь фраза, этим самым медиком повторенная на Процессе Реабилитации. «Вы должны сохранить ее живой для костра». Не будем предполагать, что герцогиня была столь расчетлива и безжалостна, скорее наоборот, ею двигало искреннее христианское чувство, однако, дела это, к сожалению не меняло…

Пока же процесс неторопливо, в полном соответствии с правилами той эпохи, движется вперед, остановимся на пару минут на деликатном вопросе о виновности (или наоборот, невиновности) Джона Бедфорда в трагедии французской героини.

Для начала стоит полностью согласиться с утверждением Э. Карлтон, новейшего биографа нашего героя, что в глазах своих современников Жанна еще не была «той Жанной», какой мы знаем ее сейчас — самоотверженной героиней и мученицей, объявленной католической церковью святой.

Несомненно, ее военные победы, во многом необъяснимые с точки зрения привычного опыта, сбивали с толку, и заставляли союзников полагать в ней «нечто божественное» как выразится на Процессе Реабилитации Орлеанский Бастард, а противников — ну конечно же, нечто дьявольское. Бернард Шоу, острым взглядом профессионального автора, отметил, что Жанна не вписывалась в тогдашние рамки, оставаясь по большей частью чуждой и непонятной как для друзей так и для врагов, и посему, этот «икс» каждый наполнял содержанием более понятным и подходящим для него самого. Еще раз повторимся, читатель, Джон Бедфорд не был исчадием ада, вся его жизнь, которую от начала до конца можно проследить по сохранившимся документам, показывает человека для своего времени очень гуманного и отнюдь не склонного к жестокости, пожалуй, в этом вопросе даже во многом опередившем свою эпоху. Единственное, в чем мы могли бы его упрекнуть — некоторая педантичность и сухость, согласитесь, являются не самым страшным грехом. По сути своей, Джон Бедфорд был исправным служакой, практически идеально исполнявшим свой долг. Идея об ответственности за подчинение преступным приказам в те времена еще не существовала, для того, чтобы ее осознать человечеству придется пройти через две мировые войны.

Осуждение Джона Бедфорда

Pierre Cauchon-Jeanne Darc manuscript.jpg
Епископ Кошон и суд над Жанной. - Неизвестный художник «Суд над Жанной-Девой» - «Суд над некоей женщиной - Иоанной, прозванной Девой» (сборник документов). - Вторая половина XV в. - Ms. Latin 5969, folio 1. - Национальная библиотека Франции. - Париж.

С точки зрения чисто субъективной — в чем мог упрекнуть себя Джон Бедфорд? Не щадя собственного здоровья и жизни он преданно служил своему сюзерену, исполняя свой долг в полной мере и даже более того, и столь же искренне полагая, что служит на стороне обиженных и обойденных, которым следует любой ценой восстановить попранную справедливость. Попросту говоря, оправдать Жанну для Бедфорда значило осудить самого себя, но осуждать себя ему было не за что! Жанна должна была быть виновной, чтобы прав был он сам и та идея, которой он отдал всю свою жизнь до последнего вздоха. В том, дорогой читатель, и заключался ужас той давней войны (и разве ее одной?) что одни хорошие люди из года в год крошили в кровавый фарш других, столь же хороших людей, каждый во имя собственной идеи, конечно же, единственно правильной и истинной в последней инстанции, но вот беда, никак не совмещающейся с идеей противника.

В самом деле, давайте напряжем фантазию и взглянем на дело с точки зрения среднестатистической личности, вовлеченной в политическое противостояние. Для ясности изложения, вообразите противостояние, в котором сейчас находится ваша земля и ваше поколение. Итак, вы находитесь на стороне правды и справедливости, это безусловно как божий день и доказательств не требует. Противник прекрасно знает, что правда на вашей стороне, однако, продолжает сопротивление — ибо злодей. А если так, его следует проучить в назидание прочим. Согласны вы с подобной точкой зрения, читатель? Бьюсь об заклад, что да, быть может, с некими оговорками и уточнениями. Но не желаете ли вы знать, что думает сам противник? Возьмите записки или мемуары простых людей, оставив в стороне потенциально продажных и лживых политиканов — и к своему удивлению вы убедитесь, что противоположная сторона полностью разделяет ваш подход к делу, правда, с точностью до наоборот. Право и правда, с точки зрения этой самой противоположной стороны обретается у нее, а злодей — это вы. И посему, нуждаетесь в хорошей порке.

Оставим сейчас вопрос, как с этим быть, подумайте об этом на досуге, и вернемся к нашему герою. Для Джона Бедфорда, политика и военного, столь удачно оказавшуюся в его руках возможность следовало использовать в полной мере для того, чтобы в первую очередь, дискредитировать коронацию Карла VII как незаконную (произведенную «ведьмой»), а также внести панику в ряды противника, уличив обожаемую героиню в поклонении дьяволу и ведьминских чарах.

Задача с точки зрения чисто военной, понятная и пожалуй, неизбежная. Другое дело, что осудить Жанну, даже по законам того времени, оказалось невозможным. Оставьте идею, дорогой читатель, что в «страшное-и-ужасное Средневековье», объявить любого колдуном и дьяволопоклонником было возможно одной только прихотью судей. Несомненно, тогдашние законы показались бы нам чудовищными, а во многом и нелепыми, однако, они существовали, и даже соблюдались, по крайней мере, не лучше и не хуже, чем соблюдаются и сейчас. Сомневающимся достаточно освежить в своей памяти Процесс Реабилитации, чтобы убедиться, что оправдание Жанне было вынесено не потому, что «она была хорошей», а на основании вполне конкретных с точки зрения тогдашней юстиции нарушений церковного и светского законодательства а также прямых подлогов, допущенных во время Процесса в Руане.

Именно в этом и заключалась для нашего героя непреодолимая сложность. Для начала, действуя вполне в рамках привычных для того времени понятий, он поручил собственной супруге провести несколько неприятную процедуру проверки девственности подсудимой. Делалось это не из соображений садизма: в соответствии с идеями того времени дьявол перед девственницей был бессилен, и потому обвинить ее в колдовстве не представлялось возможным. Герцогиня Анна, исправно выполнив поручение (конечно же, она лишь присутствовала при этом, тогда как сама процедура исполнялась одной из ее доверенных дам), вернулась с неутешительным известием: не ведьма. Опять же, к чести нашего героя отметим, что ни он сам, ни его подчиненные не попытались «исправить» ситуацию (что теоретически было несложно: кто бы услышал крики пленницы за толстыми башенными стенами, и кто бы узнал, что там произошло?) Но нет, обвинение в ведовстве было отставлено раз и навсегда, и Кошону дано указание сосредоточиться на ереси и «поклонении идолам». Надо сказать, что в голове этого опытного юриста уже был готов план «идеального» процесса, оспорить который противоположной стороне было бы не под силу ни при каком раскладе… но при попытке воплотить его в реальность, блистательная конструкция столь же блистательно рассыпалась в прах.

Посланцы, отправленные на родину Жанны, чтобы собрать компрометирующие ее сведения, вернулись с информацией прямо противоположного характера, тем самым вызвав у Кошона приступ ярости. Кроме того, по причинам совсем уж непонятного характера запутать пленницу на допросах и загнать ее в ловушку не удавалось никакими ухищрениями, и хуже того, чем дальше, тем больше пленная Жанна вызывала симпатии в самих участниках процесса, двое из которых уже прямо заявляли о ее невиновности.

Посему перед Джоном Бедфордом и его соратниками возникла дилемма, столь характерная для политических игр: на пути к вожделенной (и, несомненно, святой!) цели стояла неудобная «честность». Надо ли говорить, что выбирают в подобных случаях 99 % политиков всех времен и народов? Посему, чем дальше, тем больше судьям волей-неволей приходилось прибегать ко лжи и подлогам. Так Кошоном была уничтожена часть материалов процесса (в частности, свидетельства посланцев на родину обвиняемой, о которых остались только отрывочные сведения, и рассказы свидетелей Процесса Реабилитации). Допросы пришлось вести тайно, что было уже прямым нарушением законодательства, и наконец, слишком уж доброжелательно настроенных судей изгонять прочь, угрожая им смертью, если они продолжат высказываться в подобном же ключе… и т. д., вплоть до того, что за «правильно проведенный процесс» Кошону кулуарным образом было обещано архиепископство Руанское — и соответствующий документ опять же, уцелел до наших дней. Именно в этом, дорогой читатель, и состоит вечная вина Джона Бедфорда перед историей: в подлогах и лжи, и действии по методу «святая цель оправдает любые средства». Действиях для него, в общем-то нехарактерных, но тем печальнее выглядит при том ситуация.

Э. Карлтон, и в этом случае стремясь оправдать своего героя, вполне резонно отмечает, что во время пребывания короля на французской земле, он формально терял регентскую власть; и в самом деле, в сохранившихся документах Бедфорд в это время именуется «бывшим регентом». Однако, вряд ли возможно представить, что восьмилетний мальчик-король сам вел столь нечистоплотную игру, и сам же уверенно дошел в ней до конца. Представить также, что наш герой держался полностью в стороне от происходящего, также невозможно, и посему, со всем сожалением, нам придется вынести ему в этом случае обвинительный приговор.

Дела страны не терпят отлагательств

69v.png
Взятие крепости Шато-Гайяр.
Неизвестный художник «Штурм Шато-Гайяра». — Марсиаль Оверньский «Вигилии на смерть короля Карла VII». - ок. 1477-1484 гг. - Français 5054, fol. 69v. - Национальная библиотека Франции, Париж.</span>

Однако, вернемся к нашему повествованию. Итак, к середине лета Нормандия вновь успокаивается, и ситуация становится достаточно предсказуемой, чтобы мальчик-король мог в достаточной безопасности перебраться из Кале в ее столицу. Здесь он появляется 22 июля 1430 года, и занимает, как уже было сказано, апартаменты по соседству с пленной Жанной. Герцог Бургундский, успевший присоединить к своим владениям Брабант, который достался ему после бездетной смерти графа Сен-Поля, для удержания захваченного нуждается в помощи англичан, так что и с этой стороны обстановка улучшается на глазах. Другое дело, что в это самое время Филипп Бургундский уже официально отказывается от поста наместника Центральной Франции, и Бедфорду, чье здоровье так и не успело восстановиться до конца, приходится взвалить на себя и эту тяжесть.

Впрочем, в данную минуту Джону Бедфорду следовало озаботиться задачей куда более приятного характера: предстоящей коронацией племянника. Впрочем, и здесь было не все гладко. Начать, пожалуй, следует с того, что вместе с приездом восьмилетнего мальчика во Францию Бедфорд, де-юре, терял должность и власть регента в пользу Королевского Совета, безотлучно обретавшегося при юном монархе (или еще конкретней — заправлявшего в нем кардинала Бофорта). Надо сказать, что эта структура в полной мере, несколько искажая известную цитату «не имела ни малейшего представления о текущей действительности, но готова была немедленно взяться за ее исправление». Последствия, как водится, не заставили себя ждать. Джон Бедфорд мог лишь благодарить Бога, что у него не было отнято военное командование, и начатые «реформы», к счастью, не затронули глубинных основ той управленческой структуры, которую в течение многих лет он столь терпеливо создавал. Кроме того, до конца отстранить от власти наследника престола (каковым продолжал считаться наш герой до появления у Генриха VI собственных детей) было невозможно, и определенные рычаги влияния продолжали оставаться у него в руках.

Однако же, солдатское жалование, по решению королевского совета, отныне стало выдаваться не капитанам отрядов, для дальнейшего распределения между бойцами, но самим бойцам лично. Как и следовало ожидать, начались задержки и перебои, в скором времени выдача жалования стала задерживаться на месячный срок и даже более того, и опять же, в полном соответствии с ожидаемым, грабежи и вымогательство со стороны английских солдат вновь стали обыденным делом, так что двумя годами позднее к вящему недовольству Совета, пришлось вернуться к более привычной и проверенной схеме.

Джон Бедфорд с характерной для него настойчивостью продолжал действовать в раз и навсегда избранном для себя направлении. Нормандия, постепенно оправившаяся от военной разрухи, отстраивалась, накапливала богатства и вела бойкую торговлю с соседями — Англией, Голландией и Бретанью. Сыр, вино, соленая и свежая рыба по-прежнему отправлялись в Центральную Францию, обогащая местных торговцев, продолжая обычную для себя сдержанную политику в том, что касается сиюминутных выгод, наш герой предпочитал скорее сэкономить за счет налогов, избавляя от них разрушенные войной или разоренные стихией поселения, давая их обитателям в достаточной мере справиться с произошедшим, и лишь после того влиться в общую хозяйственную жизнь страны.

Посему, наскоро завершив в Нормандии самые необходимые дела, и, выкроив немного времени, он спешит на юг, где мы видим его 20 июля 1430 года, и как в прежние времена, наш герой готовит новые отряды, должные дать отпор французам под Омалем и Энтрепанье, к которым рвутся войска дофина, пытаясь подобным образом добраться до Руана.

Процесс между тем неторопливо движется своим чередом, пленница коротает время в каземате, закованная в ножные кандалы во избежание побега, тогда как в верхних комнатах замка двор юного короля английского шумно и весело готовится к Рождеству. Мальчику-монарху едва исполнилось восемь лет, однако он уже в некоторой степени владеет латынью и проявляет видимую склонность к искусству, вслед за отцом и дядей желая иметь в своем распоряжении старинные и современные статуи а также великолепно оформленные рукописные книги. Посему, герцогиня Анна, конечно же, с разрешения супруга, преподносит ему в качестве рождественского подарка, свой личный Часослов, украшенный изображениями обоих супругов в молитвенной позе. Когда-то Часослов был свадебным подарком Джона Бедфорда, теперь он уже окончательно переходит во владение короля, и в настоящее время обретается среди сокровищ Британского Музея.

Пленение Жанны в какой-то мере деморализует французские войска: сложно смириться со столь позорным падением «божьей посланницы», в согласии с надеждой множества людей должной было исключительно побеждать. Бедфорд, конечно же, не был бы собой, не воспользуйся он столь благоприятным моментом. Посему, наступление англичан, обратившееся было вспять, возобновляется в начале следующего, 1431 года. Герцог Норфолк занимает Даммартен, Ла-Шасс и Монгей, Стаффорд внезапным ударом подчиняет себе Бри-сен-Робер, и продолжает наступление вплоть до крепости Санс. Впрочем, к бургундцам военная фортуна отнюдь не столь благосклонна. Осада Компьеня, ставшая последней военной кампанией Жанны, в октябре заканчивается ничем, в Шампани герцогские войска терпят поражение за поражением, и практически теряют контроль над провинцией, впрочем, у столь неприятных событий есть своя изнанка, герцог Филипп чем дальше, тем более становится сговорчивым и предупредительным. Надолго ли?…

Костер

Français 5054, fol. 78v.jpg
Осада Ланьи.
Неизвестный художник «Осада Ланьи». — Марсиаль Оверньский «Вигилии на смерть короля Карла VII». - ок. 1477-1484 гг. - Français 5054, fol. 66v. - Национальная библиотека Франции, Париж.

Впрочем, нашему герою, как обычно, поглощенному бесконечными делами, нет времени для того, чтобы задумываться над подобными вопросами. Париж бездарным бургундским правлением доведен до последней крайности, голод и разруха становятся в это время постоянными спутниками французской столицы, бедняки вынуждены существовать на орехах, воде, небольшом количестве зелени, и наконец, объедках, выбрасывающихся на мостовую из богатых домов. Бедфорд и его неизменная супруга прекрасно зная, каким образом в кратчайший срок завоевать признательность парижан, 30 января прибывают в столицу по реке в сопровождении ни много ни мало 70 барж, доверху нагруженных продовольствием. Столичные жители, измученные многомесячными лишениями встречают герцогскую чету бурными выражениями радости.

В это же время очередное наступление в Центральной Франции в очередной раз увязает в ожесточенном сопротивлении французов, и Бедфорду, бросив все дела, в марте 1431 года приходится срочно перебираться в военный лагерь, чтобы самолично возглавить осады Гурне-сюр-Марн, Монжуа и Колумье, причем, и в этот раз ему сопутствует успех. В его отсутствие в Нижней Нормандии дела также постепенно налаживаются, лорду Уиллоуби во главе отряда в 300 копейщиков и 900 лучников удается в очередной раз в какой-то мере подавить партизанское движение. Таким образом, дорога на Париж открыта, но Королевский Совет медлит, для начала следует поставить точку в процессе «французской еретички»… а там время покажет.

Следующей целью для нашего героя становится Ланьи. Этот город был занят войсками Жанны двумя годами ранее и его гарнизон стал настоящей занозой для парижского гарнизона, постоянно блокируя подвоз продовольствия к французской столице и нападая на небольшие английские отряды, сейчас, после благополучного пленения «французской ведьмы», Бедфорд твердо настроен покончить и с этой проблемой. В марте 1431 года, в канун Пасхи, он появляется под стенами в сопровождении внушительного военного отряда. Впрочем, для штурма столь мощных укреплений людей явно не хватает, и Бедфорд надеется сломить дух осажденных посредством плотной бомбардировки. По городу выпущено ни много ни мало 412 каменных ядер, кстати говоря, любой желающий часть из этих грозных снарядов может видеть и сейчас — в качестве музейных экспонатов они хранятся у входа в местную ратушу. Результат столь титанических усилий — один петух, убитый прямым попаданием. Французами, как несложно догадаться, это было воспринято как очередной знак, что небеса находятся на их стороне, для англичан (по крайней мере для простых солдат) — дополнительным доказательством того, что «ведьмины чары» пленницы продолжают действовать, и с ней надо кончать как можно скорее. Мы же, с высоты знаний нашего столетия, скорее склонны будет решить, что артиллерия того времени еще не обладала достаточной мощностью, а что касается точности наведения, об этом невозможно было даже мечтать. Но так или иначе, осада бесславно провалилась, англичане вынуждены были убраться прочь, что называется несолоно хлебавши, с городских стен вслед им неслись насмешки и пожелания на Пасху должным образом помолиться в своих приходах.

Между тем, неспешное инквизиционное судопроизводство продолжается до конца весны. Мы не будем сейчас пересказывать детали Процесса, так как они в достаточной мере известны. Существует легенда, будто с высоты костра, как когда-то великий магистр Ордена Тамплиеров, Жанна крикнула Кошону «Епископ, я умираю из-за вас, я вызываю вас на суд Божий!» Кошону, без сомнения, придется предстать перед этим судом (если взять за основание религиозную точку зрения), но куда раньше это предстоит нашему герою. Вернемся.

Мы не знаем, присутствовал ли Джон Бедфорд на площади Старого Рынка во время казни. Скорее всего, нет, судя по сохранившимся документам, он вернулся в столицу Нормандии не ранее начала августа, так как дела в Центральной Франции в очередной раз поглотили его с головой, а проигравший, и посему уже неопасный противник в глазах нашего героя терял всяческий интерес. Но извлечь всю возможную выгоду из случившегося Джон Бедфорд, конечно же, не преминул.

Распространенный в псевдо- и околонаучной литературе миф о том, что после гибели Жанны англичане принялись терпеть одни лишь поражения (как видно, в качестве небесного наказания за гибель святой), также слишком красив, чтобы соответствовать реальности. На деле в первые месяцы после произошедшего, военная фортуна словно бы колебалась, не зная, на чью сторону склониться окончательно. Бедфорд не был бы собой, не воспользуйся он временной растерянностью, наступившей после гибели Орлеанской Девы. Для населения французских территорий, да и для многих солдат дофнисткой армии, случившееся оказалось шоком — в головах просто не желало укладываться, как Божья посланница, по определению предназначенная для одних лишь славных побед, могла закончить столь позорным образом. Ну и конечно же, сам Джон Ланкастерскй был без сомнения мастером пропаганды, в этом плане также во многом опередив свое время.

Личные инструменты