Джон, герцог Бедфордский, регент Франции для короля Английского/Глава 4. Перед судом истории

Версия 16:37, 4 марта 2022

Орлеан

Судьба кампании решена

Орлеан. О стены этого города разобьется английское могущество.

Между тем в ставке Джона Бедфорда решается судьба летней кампании 1428 года. По сути дела, перед советниками регента стоит выбор: возобновить наступление на Анжу (как мы помним, в первый раз стоившее жизни Томасу Ланкастеру), или взять в осаду Орлеанскую крепость. Оба пути имеют свои плюсы и минусы. Анжер, столица Анжу, окружен циклопическими стенами, перед которыми может оказаться не слишком действенной даже пополнившаяся новыми орудиям английская артиллерия. Взять город измором будет также затруднительно, дальновидная королева Иоланда загодя обеспокоилась снабдить гарнизон провизией на два года вперед. С другой стороны, как мы помним, именно отсюда поступают «буржскому королю» пополнения и деньги, занять Анжер значит — лишить его армию большей части финансирования.

Орлеан — столь же непростая цель, другое дело, что за ним открывается прямой путь к столице короля и изнании — Буржу. За Орлеаном сильных крепостей уже нет, наступление англичан сможет развиваться почти беспрепятственно, изгнанный же из собственной столицы Карл Французский волей-неволей вынужден будет искать себе спасения за границей, оставив Францию в руках своего победоносного соперника, и война таким образом, завершится сама собой.

Как видно, последняя возможность оказалась слишком соблазнительной, так что большинство совета высказалось за атаку на Орлеан, несмотря на то, что против подобной идеи существовало соображение морального характера: Карл, герцог Орлеанский, со времен Азенкура находился в английском плену (и освободиться ему удастся уже после смерти нашего героя). Атака на владение, чей хозяин неможет защитить его с оружием в руках была вопиющим нарушением кодекса рыцарской чести, столь ревностным поклонником которого показал себя Джон Ланкастерский. Хуже того, Карл Орлеанский, беспокоясь о подобной возможности, в Лондоне нашел возможность встретиться с Солсбери и взял с него клятвенное обещание, что Орлеан не станет мишенью для английского наступления, подкрепив решимость английского командующего немалой суммой денег. И в довершение всех бед, младший брат Карла, уже знакомый нам Орлеанский Бастард (доставивший англичанам столько хлопот под Монтаржи), в июле 1427 года подписал о том же договор с графом Саффолком… нарушение слова в подобной ситуации чревато немалыми моральными издержками.

Посему, даже у современных историков нет внятного ответа на вопрос, почему несмотря на все вышеперечисленное мишенью для новой атаки был выбран все же Орлеан. Стоит предположить, что английская казна в этот момент обреталась в столь плачевном состоянии, а усталость от войны достигла такого уровня, что возможность закончить затянувшееся противостояние одним ударом перевесила все иные соображения. И уж совсем непонятно, почему наш герой, вплоть до этого времени столь рассудительный и трезвомыслящий, внезапно начнет совершать одну ошибку за другой. Чисто умозрительно можно высказать гипотезу, что уже постепенно давало о себе знать нервное истощение, результат огромного напряжения последних лет, неумолимо подтачивавшее его здоровье. Воистину — кого боги желают наказать, того они лишают разума. Печально.

Забегая вперед скажем, что страшное поражение под Орлеаном будут помнить годы спустя, так что в 1433 году молодой король будет писать Джону Бедфорду: «Вам же все удавалось, вплоть до времени осады Орлеана, решенной Бог знает чьим советом…» Ясное дело, у победы множество отцов, у поражения — ни одного. Впрочем, следуем за событиями.

Томас Монтекьют, граф Солсбери, был несомненно выдающейся фигурой. Сын предателя, во времена Генриха IV казненного за участие в заговоре против короля, он был вместе со своим семейством не только прощен, но и приближен к особе ныне покойного Генриха V, как мы помним, человека весьма проницательного и редко ошибавшегося в оценках касательно душевных качеств своего окружения. Томас Солсбери стал не только одним из преданнейших друзей нового монарха (причем Генрих, едва лишь взойдя на престол, поспешил вернуть ему конфискованные о времена прошлого царствования земельные владения), он превратился в одного из самых успешных полководцев Столетней войны, не проигравшего в течение своей короткой жизни ни одного сражения.

Современные историки, скажем так «проанглийской» ориентации склонны представлять Томаса Солсбери в качестве некоего рыцаря без страха и упрека, благородного и бесстрашного, идеального воплощения своей эпохи. Однако, думается нам, Томас Солсбери, как и любой исторический деятель, не нуждается в подобного рода оправданиях или попытках возвеличивания. Этот, без всякого сомнения, честный и очень преданный служитель английской монархии, был человеком своего времени, со всеми его достоинствами и недостатками. Непоколебимо преданный своему королю, верный в дружбе, утонченно-куртуазный в дамском обществе, он был одновременно человеком холодным и расчетливым, как было привычным для того времени, по отношению к противнику считавший дозволенными любые средства, даже самого грязного толка. В частности, история сохранила характерное воспоминание о том, как продвигаясь к Орлеану, Солсбери со своими войсками должен был переправиться через одну из рек. Прекрасно говоривший по-французски, англичанин, выдавая себя за «капитана» одного из отрядов Карла VII призвал к себе на помощь местных крестьян, а когда работа была закончена, приказал своим людям вырезать этих добровольных помощников всех до единого «за сочувствие врагу». В предстоящих событиях Томасу Солсбери также предстоит проявить все грани своего непростого характера.

Начало осады и гибель английского главнокомандующего

Осада Орлеана и гибель Солсбери. Неизвестный художник «Осада Орлеана». — Марсиаль Оверньский «Вигилии на смерть короля Карла VII». - ок. 1477-1484 гг. - Français 5054, fol. 54v. - Национальная библиотека Франции, Париж.</span>

Итак, 1 июля 1428 года, высадившись во Франции во главе 3-тысячной армии, через Сен-Поль, Дулан и Амьен Солсбери достигает Парижа, как раз вовремя, чтобы принять участие в уже упомянутом военном совете, должным решить, куда направить удар этих свежих сил. Как мы знаем, в качестве решения, принятого «неведомо чьим советом», оказалось наступление на Орлеан.

К этому времени в армию Солсбери влилась в качестве пополнения тысяча бойцов, и вся эта сила пришла в движение в начале августа, причем умелый командир, чтобы сбить с толку противника повел ее по широкой дуге, на юго-восток, по пути неспешно занимая одну за другой мелкие крепостцы герцогства Орлеане, с тем расчетом, чтобы город оказался полностью отрезанным от внешнего мира. Под ударами англичан пали Жаржо, Божанси и Менг, а также множество мелких городишек и бургов, всего ни много ли мало — восемьдесят три.

Недостаток денег в военной казне, как видно, в это время стал чувствоваться с такой отчаянностью, что ему пришлось волей-неволей отважиться на беспрецедентный шаг. Богатая церковь Нотр-Дам-де-Клери, высокочтимый центр паломничества к скромной статуэтке Св. Девы, по легенде вывернутой из земли крестьянским плугом, была жестоко разграблена и сожжена. На современников, как несложно догадаться, подобный демарш произвел шокирующее впечатление, зато нагруженная добычей армия могла беспрепятственно продолжать свой путь, 12 октября 1428 года остановившись под стенами Орлеана, причем к англичанам присоединились также полторы тысячи союзных бургундцев. Строго говоря, между Филиппом Бургундским и беглым королем Карлом продолжало действовать перемирие, заключенное 24 июня и должное продлиться до 1 ноября текущего года, но увертливый бургундец, как обычно сделал вид, будто «не знает», что соответствующий отряд «добровольцев» находится на службе у Томаса Солсбери.

Что касается Орлеана, это была мощная крепость, не уступавшая Руану, осаду которого даже такой гениальный полководец как ныне покойный английский король вел ни много ни мало шесть месяцев. Город располагался на правом берегу Луары, его целиком опоясывала огромная стена, такой толщины и прочности, что даже бомбардировка с помощью тогдашней артиллерии вряд ли могла особенно помочь. Город защищал гарнизон в количестве 2400 человек и вместе с тем 3000 ополченцев из городского населения, командовал этим немалым воинским контингентом Рауль де Гокур, наместник города от имени пленного герцога Карла. В распоряжении осажденных были 71 орудие самого разнообразного калибра, и в качестве командующего артиллерией один из лучших пушкарей того времени — Жан Моклерк.

Через Луару был переброшен мост, подход к которому защищала на противоположном берегу двубашенная крепость («Турель», или «Две Турели»), а также барбакан. В дополнение к тому, на мост и за крепостные ворота было вынесено кольцо фортов — последнее слово тогдашней военной науки. Посему, задача для Солсбери была не из легких, однако же, он был полон решимости довести начатое до конца. Осада началась со штурма барбакана, а также крепостцы Турель, которые в скором времени пали под ударами английских войск.

Впрочем, дальше начало происходить нечто не совсем понятное, в чем набожные орлеанцы, да и что говорить — многие англичане, усмотрели карающую десницу Божью. Итак, после захвата Турели (внутри которой отступающие французы уничтожили и сожгли все, что только было возможно), Солсбери, как опытный полководец, решил самостоятельно провести рекогносцировку местности, для чего поднялся на второй этаж одной из башен. Однако, едва лишь он сумел приникнуть к одной из бойниц, чтобы с высоты охватить взглядом крепостные укрепления, со стены крепости выстрелила пушка, причем каменное ядро с невероятной точностью ударило в бойницу, возле которой стоял английский главнокомандующий. Каменные осколки вонзились в глаз и в лицо, истекающего кровью Томаса Солсбери со всей возможной поспешностью доставили в близлежащий Менг, к тамошним искусным докторам.

Однако, ничто уже н могло помочь, и грозный английский командующий, так и не приходя в сознание, скончался 3 ноября 1428 года. И что действительно любопытно, автора «того самого» выстрела установить так и не удалось, несмотря на тщательные поиски, он не объявился даже после освобождения города, хотя, казалось бы, подобный «подвиг» должен был стать для него источником славы и почестей. Посему, по городу пошла гулять история, так никем не подтвержденнаая и не опровергнутая, будто, пользуясь тем, что пушкари отвлеклись на обед, к орудию подкрался проказник-мальчишка, немедленно удравший прочь после выстрела, во избежание грядущей порки. А дальше, случайно выпущенное ядро направила, конечно же, десница Божья, каравшая еретика, ограбившего высокочтимую церковь. Оставим читателю соглашаться или спорить с подобным утверждением, и проследуем дальше.

Между союзниками назревает раскол

Селедочная битва. — Неизвестный художник «Битва при Рувре» — Жан Шартье «Хроника Карла VII». — ок. 1470—1480 гг. — MS Français 2691 f. 17v. — Национальная библиотека Франции. — Париж.

Можно опять же, долго и бессмысленно препираться на тему, как повернулись бы события, проживи Томас Солсбери несколько долее. Одно лишь можно сказать наверняка: всех сил английской армии не хватило на то, чтобы полностью взять в кольцо огромный город. Располагавшиеся на востоке т. н. Бургундские ворота во время осады оставались открытыми, и через них в город беспрепятственно проникали обозы с продовольствием и подкрепления людьми и вооружением. И наконец, в довершение всех бед, 25 октября в город примчался Орлеанский Бастард, уже показавший, на что способен, в боях под Монтаржи. Англичанам, подобным образом, оказался противопоставлен достойный соперник.

Что касается нашего героя, то по некоей непонятной причине, он не пожелал лично взять на себя командование осаждавшими Орлеан отрядами. Вместо того в качестве командующего был отправлен граф Саффолк, тогда как Джон Ланкастерский перебрался поближе к театру военных действий, изначально в Мант, позднее — в Шартр, ставший на все время зимней кампании штаб-квартирой английской армии. Вместе с ним в городе оказался его личный отряд в количестве 400 человек и немалый, сопровождавший регента, вспомогательный контингент, так что все местные гостиницы оказались заполненными до отказа. Бедфорд в это время предпочел взять на себя вопрос снабжения осаждающей армии, в самом деле, непростой, так как пути подвоза продовольствия и снаряжения были постоянно под угрозой быть перерезанными летучими французскими отрядами, а тот же Орлеанский Бастард (в свое время — выученник графа д’Омаля), успел показать себя отличным мастером партизанской войны.

В течение зимы осада шла с переменным успехом, англичане изо дня в день вели плотный огонь по цитадели, стремясь сломить дух осажденных (как мы помним, подобная тактика отлично сработала под Ле-Маном) однако, в данном случае результат ее оказывался достаточно мизерным. Осада затягивалась, в самом английском тылу было неспокойно. Недавно покоренный Мэн никак никак не желал смиряться со своей участью, город Бове, откровенно игнорируя своего графа-епископа (а в этой роли выступал никто иной, как достославный Пьер Кошон), выгнал прочь англичан, и объявил о своем переходе на сторону Карла VII, тому же примеру последовал Омаль, казна была пуста, постоянные вылазки Орлеанского гарнизона не просто досаждали армии, бессмысленно топчущейся под стенами, но в результате их оказалось уничтожено и сожжено все, до чего осажденные могли дотянуться, лишая англичан всякой возможности скоротать под крышей промозглое зимнее время.

В лагере росло количество раненных и больных, осада из месяца в месяц сжирала по 40 тыс. турских ливров — на продовольствие, вооружение, жалование немалому войску, к марту ситуация стала настолько отчаянной, что Бедфорду, как во времена юности, пришлось пожертвовать частью положенного ему жалования, и призвать к тому же остальных чиновников армейских командиров, безразлично к их званию. Ситуация, с нашей точки зрения, отделенной от времени событий полутысячелетней давностью, выглядела даже несколько забавно. Бедфорд в качестве проявления «доброй воли» призывал всех англичан и «верных французов» отдать для общего дела четверть своего годового дохода, тем, кто не собирался проявлять достаточного патриотизма, ждала потеря половины годового жалования — уже принудительным способом. Кроме того, в Англию спешно полетела депеша, требующая дополнительной отправки под Орлеан 200 латников и 1200 лучников на замену выбывших из строя. Королевский совет отреагировал присылкой половины требуемого количества (под командованием сэра Джона Редклиффа, сенешаля Гиеньского), с деньгами ситуация обстояла еще хуже: королевский совет Англии отказывал в дополнительном финансировании, упирая на то, что казна пуста, и средств катастрофически не хватает.

Осада Орлеана. Неизвестный художник «Осада Орлеана». — Марсиаль Оверньский «Вигилии на смерть короля Карла VII». - ок. 1477-1484 гг. - Français 5054, fol. 53r. - Национальная библиотека Франции, Париж.

Впрочем, для осажденных ситуация также постепенно становилась отчаянной. 11 февраля во время очередной вылазки против неторопливо движущегося английского обоза, должного доставить осаждающей армии бочонки с соленой сельдью (начинался Великий Пост, и солдатам пора было переходить на рыбный рацион!) отряд под командованием шотландца Дарнли Стюарта и графа Клермонского потерпел сокрушительное поражение от Джона Фастольфа и его подручных. Французов в очередной раз подвела неорганизованность: упустив время, и тем самым позволив англичанам спешно выстроить вагенбург, Клермон и его присные смешавшись в беспорядочную толпу, не слушая приказов, и думая единственно о личной славе, бросились на сгрудившихся англичан — и точно так же, как при Азенкуре, превратились в мишень для искусных английских лучников. В этой маленькой битве полегла ни много ни мало треть городского гарнизона, сам главнокомандующий — Жан Орлеанский был ранен и чудом остался жив; хуже того, дух осажденных во многом оказался подорван тем, что часть дворянских отрядов после случившегося предпочла покинуть город, практически оставляя его на произвол судьбы. В отчаянную минуту Жан Орлеанский подумывал о том, чтобы уйти из крепости, превратив ее в груду развалин, чтобы англичане по крайней мере, не смогли закрепиться на берегах Луары, однако же, вместо того, острый ум потомка Людовика Орлеанского избрал куда более неожиданное решение.

По его приказу к герцогу Бургундскому отправился во главе делегации опытный и дипломатичный Потон де Сентрайль. В его задачу входило уговорить герцога взять город по свое покровительство, в обмен на согласие горожан на полный нейтралитет вплоть до конца войны. Как и следовало ожидать, герцог Филипп был немало польщен подобным предложением, и возможно, в мечтах уже видел себя хозяином Орлеанне… в самом деле, при определенной ловкости дело можно было повернуть в свою пользу!… и с этими радужными надеждами отправился к нашему герою, где таковым надеждам было суждено разлететься в прах.

Как было уже сказано, по причинам несколько непонятного характера, в это время Бедфорд начинает совершать ошибку за ошибкой. Возможно, виной тому было хроническое переутомление, вызванное грузом тяжелейшей ответственности, которое уже начинало исподволь подтачивать его здоровье. Также возможно, что постоянно растущие аппетиты бургундца чем дальше, тем более вызывали тревогу, так как становилось понятно, что в какой-то момент сей, более чем ненадежный соратник, почувствовав себя достаточно сильным, примет позу диктатора, пытаясь навязать свою волю и французам и англичанам. Кроме того, как было уже сказано, финансы английской казны пребывали в отчаянном состоянии, и нужные средства самым скорым порядком можно было взять только за стенами города. Не будем более предполагать, следуем за фактами.

Итак, наш герой, как мы помним, ранее делавший все возможное для умиротворения своего увертливого союзника, и жертвовавший для сохранения англо-бургундской оси едва ли не всем, чем только возможно, с неожиданной резкостью осадил герцога Филиппа, заявив, что «не для того ставит силки, чтобы другие ловили в них птиц». Впрочем, существуют свидетельства, что Бедфорд повел себя еще более жестко, пригрозив опешившму бургундцу, если тот не оставит его в покое со своими притязаниями, отправить шурина «в Англию пить пиво». Как несложно было ожидать, самолюбивый бургундец вспылил, и стоящему под Орлеаном отряду под его командованием полетел приказ немедленно возвращаться домой. Для англичан это была, безусловно, чувствительная потеря, но дело решила даже не она.

Время Жанны

Неожиданное препятствие

Въезд Жанны в Орлеан. Жан-Жак Шеррер «Торжественный въезд Жанны д'Арк в Орлеан после победы над англичанами» — ок. 1887 г. - Версальский замок. - Версаль, Франция

Как мы увидим далее, у Джона Бедфорда была отлично поставленная военная разведка; ловкие и достаточно бесстрашные мужчины, и женщины исправно доносили английскому главнокомандующему сведения о количестве и вооружении французских отрядов, а также — по мере возможности, о планам командующих отрядами и направлении движения контингента. Однако, «при всем при том», Бедфорд, в полном соответствии с привычками и предрассудками своего времени, пренебрегал разведкой политической, оставаясь в полном неведении о том, что происходит при дворе Карла Французского, и каковы настроение его ближайших соратников.

Сложно в точности определить, чем был вызван подобный промах со стороны талантливого английского главнокомандующего — невозможностью ввести «своего человека» в этот достаточно тесный круг, или быть может, затаенным презрением к такому слабому и трусливому противнику, каким казался в то время Карл Французский. Не будем гадать на пустом месте. Однако, именно этот просчет привел к тому, что появление при дворе Жанны и начало движения ее отряда к Орлеану оказались для нашего героя полнейшей неожиданностью. Точнее будет сказать, что первые сообщения о том, что неизвестно откуда взявшееся войско ведет девушка в мужской одежде, открыто объявляющая, будто послана Небесами для освобождения страны, Бедфорд попросту отказывался принимать всерьез, полагая их побасенками, распространяемыми дезертирами в попытках объяснить собственное бегство из осаждающей армии. Впрочем, отмахиваться далее от этого в самом деле невероятного события, стало более невозможно, когда в середине апреля нового 1429 года наш герой получил от этой более чем удивительной «командующей» личное письмо, предписывавшее ему ни много ни мало, как убраться прочь из Франции, уводя вместе с собой свои войска.

Думается, существуй в средневековом английском языке слово «дура», Джон Бедфорд выразился бы именно подобным образом, за неимением подобной возможности, он попросту пожал плечами, и бросил скомканное послание в кучу прочих бумаг. В самом деле, по правилам тогдашней дипломатии оно было в высшей степени бестактным и грубым, отвечать на выходку сумасшедшей девицы наш герой счел ниже собственного достоинства. Впрочем, по всей видимости, привычная расчетливость все же взяла верх, и письмо не отправилось немедленно в камин, и вместо того задержалось в бумагах регентской канцелярии — на всякий случай. Это предположение, дорогой читатель, нам известно лишь, что письмо это или его копия фигурировали в качестве одной из «улик» во время Руанского процесса. Другое дело, что в дальнейшем оно пропало, и в современности известно лишь из материалов Процесса и в кратком пересказе безымянного автора «Дневника Орлеанской Осады».

Через своих шпионов Бедфорд знает о французских планах проложить себе путь в «город помазания» — Реймс, где Карл VII, приняв корону Св. Людовика станет в глазах нации законным монархом, чьи полномочия возможно отнять только вместе с жизнью. Посему, перед нашим героем вырисовываются две важнейшие задачи: продвижение французов следует остановить любой ценой, и как можно скорее короновать юного племянника французской короной, опередив в том соперничающую партию. Без всяких сомнений, подобный шаг сопряжен с громаднейшим риском: Ла-Манш по-прежнему кишит французскими пиратами, дороги в самой Франции далеко не безопасны, так что мальчика-короля во избежание любых неожиданностей должна будет сопровождать настоящая армия. Но выхода нет, риск следует принимать во избежание худшего, и 15 апреля Бедфорд садится, чтобы написать очередное письмо королевскому Совету Англии. В нем, кратко описывая все неудачи, которые пришлось претерпеть под Орлеаном, он даже не настаивает, а безоговорочно требует пополнений и денег, способных хоть как-то компенсировать потери, а также подавленность и страх английской армии перед новоявленной «ведьмой» противопоставить которой можно лишь епископское благословение, которое будет дано мальчику-монарху. Впрочем, пока Совет по своему обыкновению медлит, 4-тысячный отряд Жанны благополучно пересекает Луару и вливается в гарнизон осажденного города.

Изначальный скептицизм английского главнокомандующего в скором времени уступает место с трудом сдерживаемому гневу, когда до его слуха одна за другой начинают доходить новости о том, что отряд беспрепятственно достиг Орлеана, доставив защитникам припасы, оружие и наконец, деньги для оплаты… что Жанна якобы предсказала издевавшемуся над ней Уильяму Гласдейлу скорую смерть, и в самом деле, во время штурма Турели он упал в реку с рухнувшего деревянного моста, и утонул под весом собственных доспехов… что под руководством столь уникального в человеческой истории главнокомандующего один за другим пали английские форты, окружавшие город, и наконец, во избежание окончательного разгрома армия Саффолка вынуждена была с позором убраться прочь.

Английское владычество под угрозой

Битва при Пате. Филипп де Мазеролль (предположительно) «Битва при Пате». — Жан Шартье «Хроника». - ок. 1470-1479 гг. - Français 2691, folio 28 r. - Национальная библиотека Франции, Париж.

Уже ничем не сдерживаемая ярость сквозит в письмах Джона Бедфорда той поры, где он без обиняков именует Жанну «выученницей Сатаны, слепленной из адской грязи», «дьявольским отродьем, именующим себя Девой, предающейся черной магии и колдовству». Вас это удивляет, читатель? А между тем, удивляться нечего, наш герой рассуждал вполне логичным образом, как это делает и сейчас 90 % человечества, вне зависимости от возраста, культуры или религии — кто со мной, тот от Бога, кто против меня — ну конечно, от дьявола. Да и в наше время мало что в этом плане изменилось, только вместо «Бога» и «дьявола», как в современности понятий немодных, свои оказываются «патриотами» и «рыцарями света», а чужие — «варварами», «мерзавцами», и конечно же, «фашистами». Бедфорду в этом плане было легче, последнего понятия в его лексиконе, ясное дело, не существовало. Но шутки в сторону. Продолжим.

Как бы то ни было, холодный политический расчет превозмогает гнев, и Бедфорд не может не задуматься, как следует поступать в этой ситуации, когда неожиданные победы заставили французов воспрянуть духом, и практически проиграннаая война вот-вот готова повернуть вспять.

10 мая 1429 года он узнает о катастрофе под Орлеаном, после чего немедленно отправляется в Венсенский замок под Парижем, где будут обсуждаться меры для срочного исправления ситуации. Людей катастрофически не хватает, и поневоле их приходится брать из крепостных гарнизонов Нормандии, расположенной на максимальном расстоянии от линии фронта. Об отчаянности подобного шага свидетельствует уже то, что гарнизон нормандской столицы, Руана, сократился до 75 человек, в других, более скромных по размеру городах, это количество не превысило 60. 25 мая до нашего героя доходят сведения, будто Карл Французский в свою очередь собрал под свои знамена 6 тыс. человек, и готов с налета взять Париж, после чего всем наличным силам срочно отправляется приказ собраться в Понтуазе и Манте, где возглавить их должен сам регент Франции, полный решимости на поле боя лично столкнуться с войсками «французской ведьмы».

Между тем, войска под руководством Жанны и ее верных соратников, начинают свой прославленный марш по южному берегу Луары — от Буржа и Орлеана к «городу помазания» — Реймсу. Первым, после короткой осады, капитулирует Жаржо, английский гарнизон предан смерти, в плену оказываются Уильям Саффолк и его младший брат Джон. По приказу Джона Бедфорда наперерез победоносным французским войскам спешит передовой отряд под командованием Джона Фастольфа — победителя в «Селедочной битве». Это храбрый солдат и опытный полководец, лишь позднее имя его будет смешано с грязью после справедливого — или несправедливого, это уже как судить — обвинения в трусости в битве при Пате. Но обо всем по порядку.

Скорым маршем 3-тысячный отряд Фастольфа 13 июня 1429 года достигает Жанвилля, и здесь узнает о капитуляции Жаржо. Здесь же к нему присоединяется Тальбот во главе скромного отряда в 300 человек. Между обоими командующими вспыхивает ссора, ни один ни второй не желают оказаться в подчиненном положении, и так же не могут прийти к согласию касательно того, как поступать далее. Обоим ясно одно: дорогу на Реймс следует перекрыть и желательно разбить французов в открытом поле: тактика не раз и не два приносившая англичанам победу. В конечно итоге побеждает точка зрения Тальбота, желающего двигаться по направлению к Божанси. Впрочем, на полпути оба узнают, что и этот город открыл ворота королю Карлу, и войско, круто изменив маршрут, перекрывает дорогу между Жаржо и небольшим городком Пате. Из вида упущено лишь одно: французы слишком хорошо усвоили уроки прежних сражений, посему, не давая англичанам выстроить укрепленный лагерь, выученник д’Омаля, Жан Орлеанский, как когда-то его прославленный учитель, обрушивается на врага на марше, ударяя в тыл, и одним ударом рассеивая грозных английских лучников, которые не успевают сделать даже несколько выстрелов, французская конница мгновенно покрывает разделяющее их расстояние, и начинается рубка. После короткого боя, Тальбот и его подручный — Скейлз, один из лучших саперов этого периода Столетней войны, оказываются в плену у французов, Фастольф с трудом успевает спастись, смяв собственный арьергард, и бросив на произвол судьбы обоз, амуницию и пушки.

Бургундский историк Монтреле живописует, как вслед за тем наш герой в припадке ярости, накричал на проштрафившегося командующего и сорвал с его груди знак ордена Подвязки. Впрочем, как известно, Монтреле обожает скажем так — несколько приукрашивать события. Наверняка можно утверждать, что Фастольф получил серьезный нагоняй, и Бедфорд в самом деле пришел в ярость (а кто бы на его месте не пришел!) узнав о страшном разгроме своей армии, и о том, что столь недооцененная им изначально «ведьма» играючи уничтожает то, что он выстраивал годами. Но в скором времени, этот разумный и холодный человек сумел взять себя в руки, прекрасно понимая, что потерянного не вернешь, и что Фастольф несмотря ни на что сумел спасти часть своего отряда, и увести его прочь от поля сражения, где в противном случае английских солдат ждала бы верная гибель. Посему, через некоторое время проштрафившийся командующий сумел вернуть себе благорасположение регента и даже получил почетный титул наместника нормандского Кана.

Однако, если Бедфорд простил Джона Фастольфа, Англия не простит ему никогда, и клеймо труса и пустопорожнего болтуна пристанет к нему уже навечно, и в полной мере явит себя в карикатурной фигуре шекспировского «Фальстафа», невольным прообразом которого станет в те времена уже давно покойный командующий Луарской армией.

Спешное возвращение в Париж

Жанна (воображаемый портрет). Клеман Фокамберг «Главнокомандующая армией Карла». — «Журнал заседаний Парижского Парламента». (рисунок на полях). - 1429 г. - Национальный архив. - Париж.

Так или иначе, движение армии Жанны к Реймсу продолжалось беспрепятственно, превратившись в своего рода «военную прогулку». Города открывали ворота перед французами практически немедля, в худшем случае — после нескольких дней осады, или же откупались деньгами. Реймс торжественно принял дофина и его свиту, после чего обряд коронации был совершен в соответстии с обычаями древних королей. Впрочем, высоколобые ревнители законов могли бы придраться, что на церемонии не фигурировали инсигнии Хлодвига и его потомков: скипетр и рука правосудия, хранившиеся в Сен-Дени, который прочно удерживали в своих руках англичане. По причинам вполне понятного характера на церемонии не присутствовали также герцог Бургундский, и коннетабль Ришмон, к этому времени умудрившийся угодить в опалу, пленного Карла Орлеанского заменил в кресле пэра Франции его брат Бастард, короче говоря — при желании можно было найти к чему придраться, однако, для народа подобное крючкотворство не имело бы ровным счетом никакого значения. Важно было то, что король Карл получил помазание священным миро, по преданию принесенным с неба Святым Духом, принявшим форму голубя, для церемонии коронации Хлодвига — первого христианского короля страны. Церемония также проходила в полном соответствии с церковными правилами, в соборе помазания, в Реймсе — все остальное не имело значения. Отныне в глазах французов (да и многих англичан!) Карл Валуа становился законным королем страны.

Бедфорд, в это время обретавшийся в Корбее — одной из крепостей по соседству с Парижем, на короткое время был близок к отчаянию. Думается, его можно было понять, походя, играючи Карл и его присные разрушили то, что регент Франции выстраивал годами, ценой собственной крови, здоровья и денег, а также титанических усилий своей нации. Впрочем, времени для скорби не оставалось. Во Франции даже последнему уличному мальчишке было известно, что вслед за церемонией коронации новому властелину требовалось совершить торжественный въезд в свою столицу. Париж следовало удержать любой ценой, посему, немалым усилием воли взяв себя в руки, регент принялся действовать с привычной для себя энергией.

В первую очередь следовало любой ценой восстановить рушившийся в очередной раз англо-бургундский союз, и здесь наш герой счел для себя лучшим действовать через посредство супруги. Исподволь, в качестве первого осторожного шага, 14 июня 1429 года он озаботился составлением завещания. Возможно, к этому его также подвинуло пошатнувшееся здоровье, и смутное ощущение, что до преклонных лет дожить ему не дано — кто может судить из нашего исторического далека?… Так или иначе, любимой супруге от оставлял большую часть своего состояния, причем оставлял в полную и нераздельную собственность, что, отметим для читателя, неискушенного в вопросах средневекового наследования, шло прямо вразрез с установивимся обычаем. Дело в том, что обыкновенно «вдовьим уделом» можно было пользоваться лишь до конца жизни, после чего он возвращался к основным наследникам, тогда как по условиям завещания, Анна Бургундская могла распоряжаться своим наследством как полноправная хозяйка: продавать, дарить и даже завещать его по собственному выбору. Как видно, желая объяснить подобное отступление от прадедовских норм, Бедфорд, закрепляя свою волю, пишет об «услугах ею оказанных мужу», причем за столь обтекаемой формулировкой явно понимаются многолетние усилия герцогини по налаживанию диалога между супругом и братом. Душеприказничками назначались Людовик Люксембургский (опять же доверенное лицо герцога Филиппа), Марсиаль Формье, епископ Эвре и мэтр д’отель герцога Бедфордского Жан Бартон.

Вслед за тем наш герой поспешил в Париж. Стоял жаркий и душный июль 1429 года, и надо сказать, что громадный город, этот «мегаполис» Средневековья, сейчас переживал далеко не лучшие времена. Англичанам скрыто, а порой и явно, ставили в вину, что им никакими силами не удается подавить бесконечное сопротивление «арманьяков» и вернуть на эту землю столь жадно ожидаемый мир. Более того, стычки разной степени интенсивности свирепствовали едва ли не за самими стенами города, летучие отряды дофинистов (а порой — и просто мародеры и беглецы из обеих армий), изо дня в день рыскали поблизости, грабя купеческие караваны, хватая неосторожных, попытавшихся выйти за городские стены, или наоборот — приблизиться к ним без внушительного военного отряда в качестве персональной охраны.

Бесконечная война диктовала свои условия: налоги, для снижения которых парижане готовы были терпеть англо-бургундское владычество, вместо того постоянно росли, чтобы выбить из обнищавих жителей города суммы, необходимые на содержание армий, парижского гарнизона — ну и конечно в собственный карман, городская верхушка не брезговала ни обесцениванием денег, ни искусственным повышением цен на соль — важнейший в те времена продукт, без которого нечего было и думать сохранить пищу на сколько-нибудь долгий промежуток времени, а чтобы последняя мера стала особенно действенной, навязывала покупки силой. Выросшие во много раз налоги на недвижимость (в том числе и передаваемую по наследству), вынудили огромное количество домовладельцев отказываться от своей собственности, так что сотни и даже тысячи домов смотрели на мир пустыми окнами, представители беднейшей части населения, окончательно потерявшие надежду, целыми ватагами бежали прочь, пополняя собой и без того многочисленные разбойные банды. Но несмотря ни на что, возращения «дофинистов» город не желал, не без оснований боясь грабежей и разгула солдатни, а кроме того, кровавых наказаний за убийства «арманьяков» в 1418 году, и позорное бегство дофина из собственной столицы. Посему, англичан готовы были терпеть как неизбежное зло, во избежании зла еще худшего, и даже — по мере сил — помогать им.

Впрочем, несмотря на эту — так сказать решимость от отчаяния — настроение у большнства горожан было подавленным. До Парижа доходили неверные слухи, будто королевскую армию ведет почти сверхъествественное существо: женщина в мужской одежде (человек ли она вообще- задается вопросом безымянный Горожанин, чей Дневник благополучно дошел до наших дней), и что под ее руководством, войска одерживают исключительно победы. Письмоводитель Парламента Фокамберг на полях своей регистрационной книги набрасывает рисунок женщины в длинном платье, с мечом в руке — единственный, сделанный при ее жизни… но какая насмешка — человеком, никогда не видевшим ее лично. «Они полагали, что сам Господь обернулся против англичан» — лаконично отмечает в своей «Хронике» бургундец Ангерран де Монтреле, и в этой новости для парижан не было ничего радостного.