Джон, герцог Бедфордский, регент Франции для короля Английского/Глава 3. Регент Франции

Материал из Wikitranslators
Перейти к: навигация, поиск
Глава 2. Брат короля "Джон, герцог Бедфордский, регент Франции для короля Английского" ~ Глава 2. Брат короля
автор Zoe Lionidas
Глава 4. Перед судом истории




Содержание

Время Бедфорда

Смерть Карла Французского

Vigiles du roi Charles VII 55.jpg
Похороны короля Карла VI.
Неизвестный художник «Похороны короля Карла VI». — Марсиаль Оверньский «Вигилии на смерть короля Карла VII». - ок. 1477-1484 гг. - Français 5054, fol. 27v. - Национальная библиотека Франции, Париж.

Пока же новоиспеченного регента Франции ждало очередное важное известие, которое привез ему в Руан, где в очередной раз собирались английские силы, герольд, с ног до головы одетый в черный траур. 22 октября 1422 г. в Париже, в отеле Сен-Поль тихо скончался от очередного приступа малярии безумный французский король. Верные парижане поспешили в Лондон, чтобы положить ключи от городских ворот в колыбель короля-младенца Генриха VI, который с этого момента становился полновластным властелином двойной монархии. Присутствие регента срочно требовалось в Париже, и посему, не теряя больше времени, Джон Ланкастерский вскочил в седло.

Вплоть до его прибытия, тело покойного, зашитое в воловью шкуру, покоилось в часовне королевского отеля. Бедфорд появился в Париже, по всей видимости, в последних числах октября 1422 года. Ради того, чтобы соблюсти хотя бы внешние приличия и придать церемонии похорон вид, соответствующий достоинству покойного, Бедфорду пришлось уговорить Парижский Университет – влиятельнейшую силу в Париже в те времена, согласиться с необходимостью пустить с молотка часть драгоценностей короны, а также золотого и серебряного запаса и наконец, драгоценных дворцовых гобеленов; причем сам Бедфорд, как видно, для того, чтобы внести свою лепту в общее дело поспешил приобрести в собственное пользование всю немалую библиотеку покойного (И 230).

От взгляда присутствующих не укрылось то, что ни один из французских принцев не побеспокоился прибыть на церемонию прощания; Филипп Бургундский также подчеркнуто отсутствовал, быть может – по причине еще не остывшей обиды, или же того, что не собирался ставить себя в подчиненное положение относительно нашего героя. Но так или иначе, было предпринято все возможное, чтобы церемония выглядела достойным образом; 16 тысячам парижских бедняков роздано ни много ни мало 20 тыс. английских фунтов, во время полагающихся по случаю заупокойных месс сожжено 20 тыс. фунтов дорогих восковых свечей. Для того, чтобы поминки по усопшему также имели достойный вид, хранителю королевских гобеленов Жану Дювалю было приказано временно передать в руки сен-денийских монахов драгоценные ковры, вышитые изображениями золотых геральдических лилий на лазурном фоне, которые затем украсили собой стены старинной часовни аббатства.

Королева Франции, как и полагалось по обычаю вдове, оставалась в своих покоях, тогда как одетый в траур Джон Бедфорд, пешком двигался впереди процессии к собору Нотр-Дам, где опять же в соответствии с обычаем патриарх Константинопольский отслужил заупокойную мессу. Через весь Париж медленным шагом катафалк и сопровождающий его торжественный кортеж двинулся по направлению к аббатству Сен-Дени, где несчастный безумец должен был обрести для себя последнее успокоение. Бедфорд видел, как покойного оплакивал Париж, как женщины на улицах, и на балконах, увешанных торжественности ради, разноцветными коврами, громко рыдали, как мужчины снимали шляпы, скорбно крестясь вслед уходящей процессии. Дальновидный англичанин не строил иллюзий: Франция прощалась со своей свободой и делала это в высшей степени неохотно. Приучить ее к новому порядку вещей и сделать его единственно возможным и само собой разумеющимся было его непосредственной задачей, к которой, по окончании необходимого траурного периода, он предастся с обычной для себя энергией.

Пока же, как и требовалось по обычаю, герольд покойного короля сломал свой жезл над открытой могилой, и бросив обе половинки поверх гроба, возгласил «Генриха II Английского и Французского» королем объединенной монархии. Вслед за тем, отбыв свои обязанности председателя на неизменном похоронном пире, и вернувшись в Париж, Бедфорд должен был в самой вежливой и непреклонной форме отклонить притязания старой королевы Изабеллы, порывавшейся возглавить страну на правах вдовы покойного и матери вдовствующей королевы Катерины. Старухе дали ясно понять, что в ее услугах никто не нуждается, и вопрос таким образом был закрыт раз и навсегда.

Впрочем, до ушей Бедфорда в скором времени дошло, что в Меэне, где дофин Карл на короткое время остановился в замке, принадлежавшем его супруге, придворные поспешили во всеуслышание, как опять же полагалось по обычаю, во время торжественной церковной службы провозгласить здравицу новому французскому королю. Посему, спеша как можно скорее нивелировать впечатление, произведенное на многих подобным демаршем, Бедфорд поспешил в начале ноября 1422 года собрать заседание Парижского Парламента, где занял председательствующее место. Надо сказать, что ему удалось собрать в этот день весьма внушительное представительство: на заседании присутствовали председательсвующий Парламента Морвилье (как уже было сказано, по необходимости уступивший свое место англичанину), а также епископ Парижский Жан де Рошеталье, представители городских властей и крупнейших ремесленных цехов. По приказу Бедфорда, Жан ле Клерк, канцлер Франции громким голосом зачитал соответствующее обращение, должное напомнить присутствующим о данной ими присяге на верность Договору в Труа (и соответственно – английской монархии), тогда как молодой Карл «именующий себя дофином», навсегда отстранялся от престола «по причине величайшего и отвратительнейшего преступления, исполненного и совершенного в его присутствии, с его полного к тому согласия и одобрения противу персоны покойного герцога Бургундского».

Спор о власти, выигранный только наполовину

Egerton 1065 f. 172v.png
Противостояние партий.
Брюггский мастер «Спор Цезаря и галлов». — Гай Юлий Цезарь «Записки о галльской войне». - ок. 1480 г. - Egerton 1065 f. 172v. - Британская библиотека, Лондон.

В продолжении своей речи, канцлер уверил присутствующих, что Бедфорду надлежит править страной сообразуясь с мнением Парламента, должного в свою очередь, оказывать ему посильную помощь в делах правления, а также поддерживать в королевстве порядок и справедливость. Герцогство Нормандское, как мы помним, завоеванное англичанами, опять же, в полном согласии с буквой договора в Труа, должно было вернуться в состав французского королевства, должность наместника Нормандии упразднена, и печать его уничтожена. Бедфорд не имел к тому возражений, так что сразу по окончании затянувшейся речи, канцлер предложил присутствующим вновь поклясться в верности договору в Труа, используя для того миссал, загодя им припасенный именно с этой целью. Вслед за тем соответствующую клятву должны были принести члены Университета, и наконец, простые парижане, должные для того прибыть в здание городской ратуши.

Трудно сказать, убедило ли нашего героя это изъявление верноподданических чувств. Скорее всего нет, как обычно, трезвомыслящий и скептичный, он оказался в очередной раз прав, т.к. в скором времени в Париже был разоблачен опасный заговор, имевший своей целью тайно открыть ворота войскам французского короля, как их открыли тремя годами ранее для герцога Бургундского. Особенную тревожность этой новости придавало то, что во главе провалившегося заговора стоял ни кто иной, как Мишель Лалье, к которому покойный король питал полное доверие. Самому Лалье удалось скрыться, приспешники его были схвачены и закончили жизнь в тюрьме или на эшафоте, однако, непрочность и шаткость английского владычества в самой столице становилась для нашего героя все более очевидной. Придет время, и он всерьез озаботиться этой проблемой.

Пока же, смена власти, случившаяся, как водится, весьма не вовремя и совершенно непредсказуемо, ознаменовалась спором обоих братьев. Прекрасно отдавая себе отчет в том, что для удержания в повиновении захваченной части Франции а также для покорения земель, все еще сохранявших верность беглому дофину, понадобится английское золото и английские же солдаты, Бедфорд, в противовес воле покойного брата потребовал для себя регентства над обеими частями королевства, ссылаясь в том на «право рождения и старшинства». Ему тут же воспротивился Хамфри Глостерский; соглашаясь уступить старшему брату (во исполнение воли покойного короля) Францию, он настаивал на том, что двойное королевство требует также двух регентов, и Англия должна оставаться у него в подчинении вплоть до совершенолетия юного Генриха VI.

В этой атмосфере взаимных пререканий и столь же взаимоисключающих требований, дядя обоих принцев, епископ Бофорт, чувствовал себя как рыба в воде, получая немалое удовольствие от того, что своими деньгами и влиянием мог равно способствовать победе как той, так и другой стороны – тем более, что в свое время последнюю волю покойного короля в спешке и смятении записать не удосужились, и каждый толковал ее на свой лад, цитируя то, что сохранилось в памяти. Посему, неизвестно, чем кончилось бы все дело, не вмешайся в него властная сила, не считаться с которой не решался никто из английских монархов: Парламент – и вмешательство это ясно показало, что ни одному из братьев достичь своих целей в полной мере не удастся.

Не желая предоставлять никому из них слишком много власти и влияния, Парламент настоял на том, что Бедфорду следовало сосредоточиться на управлении Францией, тогда как Хамфри мог выступать регентом Англии лишь при условии, что власть его будет поставлена под надзор Парламента, и все важнейшие решения будут приниматься исключительно с согласия последнего. Хамфри запротестовал было, указывая на то, что при жизни брата обладал в стране практически всей полнотой власти, на что ему было указано, что не следует путать ситуацию, когда взрослый и дееспособный король попросту находится за границей, и короля-младенца, в силу возраста не могущего ни принимать, ни отвергать те или иные действия регента.

Упрямец, между тем, не желал сдаваться, приведя в качестве очередного аргумента известный в английской истории прецедент: назначение Уильяма Маршалла, графа Пемброка, «регентом короля и королевства Английского» при юном Генрихе III. Лорды немедленно отклонили подобное возражение, ссылаясь на то, что оно ущемило бы свободу Парламента. С подобным не считаться было невозможно; слишком свежа была память как вышеназванной свободе попытался воспротивиться недоброй памяти король Иоанн Безземельный, и чем это сопротивление закончилась. Посему, перепалка сама собой сошла на нет, и обоим братьям пришлось довольствоваться уже имеющимся. Впрочем, Бедфорд с самого начала, понимая, что в полной мере не сможет добиться поставленной цели, обычным образом не настаивал. Вместо того, все внимание его поглотили насущные задачи управления покоренной страной.

Как управленец он мог дать сто очков вперед не только малоопытному Хамфри, но и своему недавно почившему старшему брату, и этим талантам сейчас предстояло раскрыться в полной мере. Надо сказать, что наш герой, как бы мы не относились к нему из своего исторического далека, был уже человеком новой формации, обладателем широкого кругозора и огромной политической дальновидности. Можно сказать, он во многом опередил свое время, с удивительной для своей эпохи прозорливостью рассудив, что покорность граждан недавно завоеванной страны обеспечивать следует не запугиванием и принуждением, но подчеркнутым вниманием к их нуждам и попыткам соединить в единое целое интересы победителей и побежденных. Подобная задача была в полной мере титанической, и вряд ли целиком осуществимой в те времена, однако, Джон Ланкастерский взялся за нее методично и непреклонно.

Тонкости дипломатии

Герцог Бедфордский против герцога Бретонского

SOAOTO - Folio 057V 1.jpg
Жан V Бретонский..
Жиль Гобе «Герцог Жан V в облачении Ордена Золотого Руна». - «Статуты, ордонансы и гербовник Ордена Золотого Руна» - KB 76 E 10 f. 057V — ок. 1473 г. - Королевская библиотека. - Гаага, Нидерланды

Надо сказать, что наш герой, как бы мы не относились к нему из своего исторического далека, был уже человеком новой формации, обладателем широкого кругозора и огромной политической дальновидности. Можно сказать, он во многом опередил свое время, с удивительной для своей эпохи прозорливостью рассудив, что покорность граждан недавно завоеванной страны обеспечивать следует не запугиванием и принуждением, но подчеркнутым вниманием к их нуждам и попыткам соединить в единое целое интересы победителей и побежденных. Подобная задача была в полной мере титанической, и вряд ли целиком осуществимой в те времена, однако, Джон Ланкастерский взялся за нее методично и непреклонно.

В качестве первого шага, накрепко привязать к английской идее следовало высшую знать, для чего проводниками своего влияния наш герой избрал двух крупнейших вассалов покойного французского короля — герцогов Бургундского и Бретонского. С Филиппом Бургундским мы уже знакомы, а вот касательно бретонца следует сказать несколько слов. Жан V де Монфор прозванный своими подданными «Мудрым» был сыном Жана IV Доблестного и Жанны Наваррской, как мы помним, ставшей затем мачехой нашего героя. Первой супругой его отца была англичанка — Мария Плантагенет, дочь Эдуарда III, посему в этой стране, долгое время выступавшей в качестве буфера между противоборствующими державами, образованные люди (включая самого герцога) с одинаковой свободой изъяснялись на двух языках, и были привычны к образу жизни обеих стран.

Рано лишившись отца (по всей видимости, отравленного своими политическими противниками), юный Жан и его младшие братья немедленно оказались в центре борьбы арманьяков и бургундцев, причем обе стороны пытались присвоить себе роль воспитателей при малолетних принцах, желая по мере их возмужания, превратить Бретань в союзницу, прочно привязанную к их интересам. Изначально в этой борьбе победили бургундцы, однако, приставленный к им бургундский ставленник показал себя никудышным воспитателем, возбудившим у мальчиков исключительно отвращение к своей персоне и соответственно, к защищаемому им делу. Посему, через некоторое время вошедшие в силу арманьяки отняли у него бретонских принцев, и те долгое время воспитывались при особе королевы Франции Изабеллы, о которой у нас уже шла речь. Трудное детство, полное испытаний, и нешуточных опасностей, развило в герцоге Жане лживость и двуличие, а также способность ловко уворачиваться от притязаний обеих партий, блюдя единственно свой собственный интерес. Автор биографии нашего героя Е. Карлтон Уильямс, полагает причиной тому «кошачье» пристрастие молодого герцога к комфорту и беззаботности, что в согласии с мнением этого историка, выражалось в первую очередь в том, что доблесть бретонца «многократно возрастала, едва лишь война удалялась от его границ». Рискнем не согласиться с подобным мнением; герцог Жан менее всего был лентяем и бонвиваном, когда обстоятельства требовали того, он мог показать себя мужественными и способным переносить лишения (в чем нам предстоит сейчас убедиться) — другое дело, что этот скользкий и увертливый человек не желал однозначно связывать себя с той или иной партией вплоть до того времени, когда победитель не определится уже окончательно и бесповоротно. Посему, отвергая притязания обеих, он весьма искусно сохранял «нейтралитет», поочередно заверяя тех и других в своей преданности, — усидеть между двух стульев ему в самом деле удастся вплоть до окончательного перелома в Столетней войне.

Надо сказать, что в 1417 году связать Жана Монфора с дофинистской партией не без успеха пыталась многократно нами упомянутая королева Иоланда, ради этого союза согласившаяся женить своего старшего сына на дочери герцога Жана Изабелле. Впрочем, это едва наладившееся соглашение едва не испортил в конец нетерпеливый дофин. Понимая, что заставить бретонца открыто порвать с англичанами и перейти на его сторону вряд ли возможно, еще совершенно неопытный властелин пожелал решить дело одним решительным ударом; воспользовавшись временным отсутствием при дворе королевы Иоланды, он через своих приспешников устроил хитроумный заговор против бретонского герцога, причем непосредственными исполнителями должно было стать семейство Пентьевров, давно домогавшееся герцогской короны. Карл обещал им всяческую поддержку, те же, в свою очередь, обязались — конечно же, после победы, немедленно объявить войну Англии. Посему ничего не подозревающего герцога заманили якобы на пир во имя примирения сторон, должный состояться в замке Шамтосё, а вместо того бросили в темницу, где у скованного пленника угрозами и голодом вымогали отказ от герцогской короны. Все дело провалилось из-за того, что пленный герцог пользовался у подданных немалым уважением, против Пентьевров поднялась вся феодальная Бретань, и дело закончилось тем, что после короткой войны Жана Монфора с триумфом вывели из заключения, а его отношения с двором опального дофина серьезно испортились.

Именно этим и пытался сейчас воспользоваться наш герой, желая сыграть на обиде герцога Жана с таким же искусством, как на жажде мести осиротевшего бургундца. В качестве первого шага (так как наш герой был слишком умен, чтобы форсировать события), он задумал осуществить два очень важных брака. Надо сказать, что младший брат Жана Монфора — Артюр, носивший титул графа Ришмона, во времена Азенкура оказался в английском плену, и вышел на свободу исключительно по настоятельным просьбам своей невестки — Жанны Французской, супруги герцога Монфора, во времена развернувшейся войны против клана Пентьевров. Ришмон был отпущен «под честное слово», что назначенный выкуп будет затем внесен, однако, вслед за тем умер Генрих V и Ришмон счел себя по этой причине свободным от данного слова. Особого доверия подобное поведение не внушало, однако, следовало считаться с тем, что Ришмон был храбрым солдатом и весьма талантливым полководцем. Желая вернуть себе свободу, он присягнул на верность королю Генриху V и действительно при его жизни отличился во время нескольких боев, сражаясь за интересы англичан. Именно в этом младшем, честолюбивом брате герцога бретонского, наш герой разглядел отличное орудие для воздействие на его вечно колеблющегося сюзерена. Бедфорду было давно известно, что Ришмон с детских лет влюблен в Маргариту Бургундскую, одну из сестер герцога Филиппа, однако та, гордая своим положением вдовы французского дофина, отнюдь не горела желанием отвечать взаимностью младшему сыну, не имеющему ни земель ни власти, и кроме того — уроду (лицо Ришмона наискось пересекал кривой шрам — вечная память об Азенкуре). Впрочем, Бедфорду, как мы помним, умевшему методично идти к поставленной цели, в скором времени удалось сломить упорство Маргариты, в октябре 1422 года бургундское посольство под руководством Юга де Ланнуа, уполномоченное заключить соответствующий брачный контракт явилось к Бедфорду в Париж, и к вящему удовлетворению обеих сторон, соглашение в скором времени было достигнуто, а в декабре все того же 1422 года, оба герцога — Филипп Бургундский и наш герой присягнули на верность заключенному соглашению, что в реалиях тех времен соответствовало ратификации. Посему, в скором времени торжествующий Ришмон предстал перед алтарем вместе со своей избранницей, тогда как Джон Ланкастерский в феврале следующего 1423 года, пригласил обоих герцогов в Амьен, для следующего раунда переговоров.

Сватовство Джона Бедфорда

Anne, Duchess of Bedford (detail) - British Library Add MS 18850 f257v cropped.jpg
Анна, будущая герцогиня Бедфордская.
Мастер Бедфорда «Анна Бедфордская и св. Анна» (фрагмент) - «Часослов Бедфорда» - Add. 18850, fol. 257v. - Ок. 1410—1430 - Британская библиотека, Лондон

И тот и другой в сопровождении соответствующих свит были с почетом встречены Бедфордом у городских ворот, в честь их прибытия в архиепископском дворце был устроен грандиозный пир, после чего 13 апреля 1423 года между славной троицей был заключен договор о дружбе, причем, каждый из них дал клятву всеми силами препятствовать дофину в его попытках вернуть себе отцовский престол, поддерживать обоих своих союзников, по необходимости выставляя для того 500 латников и стрелков, а также — и это уже явно была инициатива нашего героя — защищать бедный люд, страдавший от бесчинств обеих армий. В качестве «регента Франции для короля Английского» Бедфорд первым поставил под документом свою подпись, его примеру последовали оба герцога, причем по замыслу нашего хитроумного героя, они подобным образом должны были молчаливо засвидетельствовать признание короля-младенца французским монархом. На следующий день верность договору была клятвенно подтверждена в местном соборе, и соответствующие письма разосланы во все концы французского королевства. Довольный собой Бедфорд, желая еще прочнее привязать к себе осторожного бретонца, заставил его публично прочесть вслух заключенный договор, после чего, как видно в качестве вознаграждения, приказал выплатить герцогу Жану 6 тыс. полновесных французских ливров в качестве возмещения понесенных расходов.

Вслед за тем, Бедфорд побеспокоился о том, чтобы устроить свой собственный брак с младшей сестрой бургундца — Анной. За отсутствием жениха на церемонии «брака по представительству» 17 апреля 1423 г. в часовне замка Монбар (в Мелане), его роль исполнил Пьер де Фонтене, тогда как церемонией руководил Жан де Лэнь, цистерианский аббат. Вслед за тем новобрачную следовало доставить к супругу, и Бедфорд, довольный своими успехами, поспешил в Труа, чтобы достойно подготовиться к встрече.

Конечно, же нашему молодожену даже в голову не могло прийти, что уже на следующий день (18 апреля), оба хитроумных союзника за его спиной, умудрились заключить между собой тайный договор о дружбе, в котором оговаривалась возможность для каждого из них благополучно договориться с беглым дофином — оставаясь при том верными друг другу.

Пока же новая герцогиня Бедфордская держит путь в Труа, где все готово к ее прибытию, скажем несколько слов о этой персоне, появляющейся в нашем повествовании. В момент брака Анне Бургундской исполнилось 18 с половиной лет. Она выросла в атмосфере блеска и роскоши бургундского двора, бывшего в те времена одним из самых колоритных в Европе. По тогдашнему времени молодая принцесса была образована и в достаточной мере начитана, и питала настоящую слабость к поэзии и музыке, составлявших для нее с самых ранних лет неотъемлемую часть жизни. Бургундское семейство было дружным, и Анна самозабвенно любила родителей (так что для нее как и для всех прочих жестоким ударом стало убийство Жана Бесстрашного на мосту Монтеро), была не менее привязана к старшему брату Филиппу и к четырем своим сестрам — эту привязанность бургундское семейство в полном составе пронесет через всю свою жизнь.

С другой стороны, даже самый прожженный придворный льстец вряд ли решился бы назвать молодую герцогиню «красавицей». Строго говоря, уродиной ее также назвать было бы затруднительно; внешность герцогини Анны была попросту невзрачной, говоря современным слогом можно заключить, что ей досталась от природы «деревенская физиономия». Каждая раса, как известно, включает в себя и красивый и некрасивый тип, и в этом плане герцогиня Анна была живым воплощением северных дурнушек: белая до прозрачности кожа, маленькие и глубоко посаженные блекло-голубые глаза, тяжелый нос и шевелюра соломенного цвета. Единственно, чем могла бы пожалуй, похвастаться новоиспеченная герцогиня Бедфордская, были тонкие руки с изящными аристократическими пальцами. В те времена, когда главным для женщины считалась внешность, а знатная дама по определению должна была быть «прекрасной», герцогиня Анна во время своих поездок верхом не раз получала в спину недовольное ворчание консервативно настроенных граждан, из которого явно выделялось слово «страхолюдина». Впрочем, Бедфорд, и сам не могущий похвастаться внешним очарованием, к подобному был совершенно равнодушен.

Вероятно, пытаясь компенсировать свою слишком уж неказистую внешность, герцогиня Анна испытывала настоящую страсть к богатым нарядам. Известный портрет, сохранившийся на страницах Часослова, когда-то ей принадлежавшего, показывает молодую супругу Бедфорда коленопреклоненной в молитвенной позе, что, однако, не мешает ни ей самой, ни художнику выставлять напоказ для потенциального зрителя умопомрачительной цены уппеланд из золотой парчи, а также мягкую шапочку-бурреле, по моде того времени, также вышитую золотой нитью с россыпью драгоценных камней.

Впрочем, отказав новоиспеченной герцогине Бедфордской во внешней привлекательности, природа щедро наделила ее умом, тактичностью, и сильным характером. В качестве примера, стоит указать, что именно ей, Анне Бургундской, в апреле 1423 года было поручено съездить в Дижон к старшей сестре Маргарите и преодолеть упорное нежелание последней вступить в брак к Ришмоном. Поездка эта, как известно, увенчалась полным успехом, и удовлетворенная посланница могла теперь озаботиться собственной судьбой.

Как и полагалось по обычаю, в сопровождении немалого отряда бургундцев и пышно разодетой дамской свиты, из которой особенно выделялись мадам де Рошфор и мадам де Сальм, Анна Бургундская 23 апреля прибыла наконец в Труа. Наш герой не остался в долгу, встретив свою нареченную супругу в сопровождении столь же представительного сопровождения английских дворян, в частности, здесь присутствовали ближайшие и преданные друзья новобрачного: Томас Монтекьют, Ричард Вудвилл, Робер Жоливе (аббат островного монастыря Мон-Сен-Мишель), и супруг по представительству Пьер Фонтене.

Политический брак оказывается неожиданно счастливым

Choir of Saint-Jean-au-Marché, Troyes HDR 20140509 15.jpg
Церковь Сен-Жан-де-Труа. Здесь венчался Джон Бедфорд.

Герцог Филипп озаботился, чтобы свадьба (уже не по представительству, а последняя и окончательная!) была обставлена с царственной роскошью. В качестве приданого он выделил для сестры 150 тыс. золотых ливров, которые должны были при любой превратности судьбы остаться в распоряжении будущей герцогини Бедфордской. Кроме того, случись старшему брату умереть, не оставив после себя мужского потомства, ей предстояло наследовать прославленное в позднейшей литературе графство Артуа, к слову сказать, то самое, сыгравшее не последнюю роль в начале Столетней войны.

Впрочем, не все обстояло столь гладко, как то могло показаться стороннему наблюдателю. Мать, и младшая любимая новобрачной — Агнесса Бургундская — были настроены резко против этого брака и уступили только по настоятельному требованию герцога Филиппа. Впрочем, не смирившись с уже свершившимся фактом, обе уклонились от необходимости присутствовать на столь тягостной для них свадьбе. Молодая навсегда покидала родительский дом под несмолкаемые рыдания матери и сестры, город Труа после веселого и уточненного Брюгге наверняка показался ей провинциальным и скучным, да и сам супруг, неулыбчивый, с тяжелым взглядом, с неохотой цедящий слова, пятнадцатью годами старше ее самой, никаким образом не подходил на роль идеала для молодой девушки. Впрочем, Анна была не из тех, кто падает духом от первого неприятного впечатления.

Пока же ей предстояло 13 мая 1423 года рука об руку с нашим героем переступить порог приходской церкви Сен-Жан, той самой, где несколько лет назад Генрих венчался с Катериной Французской. Суеверные люди усмотрели бы в подобном плохое предзнаменование для молодой пары, однако, Джон Ланкастерский подобными глупостями не озадачивался. Стоя перед тем же самым алтарем, что его старший брат после подписания достопамятного договора, он выслушивал от священника те же самые наставления и отвечал теми же самыми, соответствующими ритуалу, словами и клятвами.

Впрочем, этот брак, начавшийся столь несчастливым образом, оказался на удивление гармоничным. В скором времени оказалось, что новобрачные имеют сходные вкусы и пристрастия, в частности оба они любили комфорт и богатое внутреннее убранство замков и дворцов, чем Анна в скором времени деятельно занялась. Кроме того, оба супруга питали страсть к музыке, так что Бедфорд постоянно имел при своей особе двух английских менестрелей — Томаса Клерка и Джона Ферфилда, и молодая супруга также с удовольствием выступала в качестве зрительницы на скромных домашних концертах. Молодые супруги также были в равной степени набожны, испытывали страсть к чтению и наконец, особое внимание уделяли тому, чтобы накопить в своем доме изрядное количество богато разукрашенных манускриптов. О внимании Бедфорда к своей молодой супруге в достаточной мере говорит тот факт, что в качестве свадебного подарка он преподнес ей красочно убранный Часослов, заглавную страницу которого украшали портреты обоих супругов, молящимися перед Св. Иоанном Предтечей и соответственно, св. Анной — матерью Девы Марии. Надо сказать, что Часослов этот сохраняется и поныне, составляя одно из украшений Британского музея в Лондоне. Но вернемся.

Итак, в новоиспеченной герцогине Бедфордской, как во многих характерах той грозовой эпохи, сочетались качества, из нашей исторической дали казавшиеся бы взаимоисключающими: глубокая и искренняя набожность, и одновременно горделивое сознание своего высокого положения, мягкость и уступчивость — а с другой стороны характерное для бургундского семейства непробиваемое упрямство, так что если молодая герцогиня что-то окончательно для себя решала, свернуть ее с избранного пути оказывалось уже невозможным. Несколько забегая вперед, отметим, что именно это последнее качество станет причиной ее ранней кончины.

Характерная зарисовка из жизни молодой герцогини показывает ее отношение к молитве и церкви: как-то раз, в полночь, услышав перезвон колоколов ближайшего целестинского монастыря, как передает хронист, Анна Бургундская вскочила с постели с криком «Нечестивица! Я предаюсь наслаждениям и неге, тогда как рабы Господни прерывают свой сон, дабы вознести хвалу Ему!». Слова у нее, как водится, не расходились с делом, там что немедленно приказав седлать коней, герцогиня Анна в сопровождении невыспавшейся и недовольной свиты, пересекла из конца в конец опасный ночной Париж, чтобы поспеть к заутрене в приглянувшуюся ей церковь. С другой стороны, Парижский Горожанин с своем известном Дневнике с негодованием сообщает, что однажды, после сильного ливня выезжая из города Анна в сопровождении супруга, не побеспокоилась придержать коня и с размаху обдала водой из грязных луж пышные облачения духовенства, идущего крестным ходом.

Что касается нашего героя, он с первых же дней обрел в своей молодой супруге верного друга, и тактичную слушательницу, исполненную искреннего уважения и непоколебимой уверенности в его правоте и полном успехе любого его начинания. Этот союз, сложившийся по причинам чисто политического характера оказался удачен — на годы вперед наш герой обрел для себя покой и уют, которого так долго был лишен, и окончание затянувшегося холодного одиночества. Кроме всего прочего, тактичная герцогиня Анна скрадывала противоречия между братом и супругом, неизменно становясь на сторону последнего, укрепляла и цементировала англо-бургундский союз, так что лучшего для себя Бедфорду вряд ли было возможно пожелать. Тронутый столь искренней преданностью (что с ним случалось, прямо скажем, не так уж часто), он почти ни на день не расставался со своей молодой женой, вместе им предстоит пересечь всю Францию, вместе вынести тяжесть самых трудных военных лет, так что эта привязанность даже стала вызывать беззлобное подшучивание друзей, а Парижский Горожанин, не без предубеждения относившийся к любой власти как таковой, не преминул в своем Дневнике едко заметить, что вместо того, чтобы вести войска в поле, Бедфорд предпочитает общество своей супруги в комфортабельно обставленном городском замке. Заметим, что последнее обвинение, как любой политический памфлет, далеко не бесспорно… и в очередной раз воздержимся от того, чтобы забежать вперед.

Личные инструменты