Джон, герцог Бедфордский, регент Франции для короля Английского/Глава 2. Брат короля

Материал из Wikitranslators
Перейти к: навигация, поиск
Глава 1. Третий сын герцога Болингброка "Джон, герцог Бедфордский, регент Франции для короля Английского" ~ Глава 2. Брат короля
автор Zoe Lionidas
Глава 3. Регент Франции




Содержание

Новое царствование

Коронация и служба

Henry5coronation3.png
Коронация молодого Генриха.
Неизвестный художник «Коронация Генриха V». — Джон Уоврен «Хроники Англии», т. 5. - ок. 1470-1480 гг. - MS 133 A 7 III, fol. 1r. - Королевская библиотека. - Гаага, Нидерланды.

Итак, новое царствование, как многим хотелось верить, начиналось под счастливой звездой. Молодой Генрих — двадцатичетырехлетний, прекрасно образованный, в отличие от отца не склонный к пустым авантюрам, зато показавший себя с самой лучшей стороны как на военном, так и на административном поприще, глубоко религиозный, терпеливый, умеющий и приказывать и слушать… разве можно было ожидать лучшего после многих лет гнетущего страха перед чумой, голодом, и постоянными заговорами, чем более всего запомнилось предыдущее правление?

Впрочем, у молодого короля были свои замыслы, которые он, собственно скрывать и не собирался. В течение многих часов вчитываясь в строчки древних хроник Англии и Франции, он чем далее, тем больше утверждался в мысли, что французский престол, так же как и английский принадлежит ему в полном соответствии с законом и правом; в конце концов, его прабабка, знаменитая Изабелла Французская, за свое неуемное властолюбие и неразборчивость в средствах прозванная в Англии Волчицей, приходилась старшей сестрой последнему Капетингу, и могла бы с полным правом претендовать на престол после пресечения прямой мужской линии, что, как известно произошло, после бездетной смерти Карла IV Красивого. Что касается т. н. «салического закона», лишавшего женщин права на французский престол, молодой король полагал таковой неуклюжей попыткой оттеснить английских потомков Изабеллы, в том числе его самого от законного наследства в угоду выскочке Филиппу Валуа, приходившемуся последнему каролингскому монарху всего лишь двоюродным братом.

Как было уже сказано выше, в те времена упорно не желала умирать сплетня, будто по причине того, супруга старшего брата Карла IV — Людовика, была особой весьма легкомысленного поведения, и вызвала нешуточный скандал, попавшись на измене с собственным конюшим — Филиппом д’Онэ, законность появления на свет единственной дочери Людовика Сварливого оказалась под вопросом, и скороспелый «салический закон», в срочном порядке выуженный легистами короны неизвестно откуда был всего лишь попыткой скрыть позор тогдашнего наследника престола. Так или иначе, молодой Генрих вполне справедливо считал, что семейные дрязги Капетингов не имеют к нему ни малейшего отношения, и посему, свое «законное» наследство собирался добыть себе добром или силой.

Впрочем, для похода во Францию требовалась долгая и терпеливая подготовка; несмотря на потрясения последних лет, эта страна была сильна и богата; кроме того, перед лицом внешней опасности арманьяки и бургундцы вполне могли забыть свои препирательства, и тогда небольшой английской армии пришлось бы худо. Однако, задавшись целью, молодой Генрих был готов идти к ней до конца, впрочем, начиная неторопливо, исподволь, чтобы грозный противник не заметил этих приготовлений раньше времени.

Посему, неопытному человеку показалось бы, что по сравнению с прежними временами, ничего не изменилось. Наш герой первым ощутил это обманчивое постоянство на собственной шкуре, так как по окончании коронационных торжеств, ему недвусмысленно было приказано возвращаться к прежней службе. Думается, что для Джона Ланкастерского это был достаточно тяжелый удар. Без сомнения — уже не сын, но брат короля, он надеялся занять видное место в совете при монаршей особе, и возможно, получить для себя высокий военный или административный чин; на худой конец, вслед за Томасом, стать во главе очередной армии вторжения. Как в тот момент могло показаться, мечты разбивались в прах. С тяжелым сердцем наш герой вынужден был возвращаться на постылый север — в полуразрушенный замок, продуваемый насквозь сырыми ветрами болот, к грубой солдатне, постоянно недовольной задержками жалования, шотландским набегам, и стычкам из-за похищенной отары овец или мелкой контрабанды, на которую горазда была и та и другая сторона.

Пока же Джону Ланкастерскому двадцать три года, из которых более десяти он провел на негостеприимном севере. Невысокий, кряжистый, очень сильный, с холодными серыми глазами и голосом, постоянно ровным, способным однако, вогнать в дрожь и своих и чужих, он был к этому времени уже закаленным воином, не боявшимся ни прямого столкновения ни атаки из-за угла, а также достаточно умелым дипломатом, успевшим многому научиться на горьком опыте проб и ошибок в постоянных переговорах, или скажем прямо, препирательствах с изворотливыми шотландцами.

Пока же на календаре 1414 год. В январе наш герой снова гостит у короля, в Элтемском дворце, в те времена располагавшемся вне лондонских стен. Здесь он провел Рождество, и готовится вновь вернуться к привычному прозябанию на северной границе, когда вместе с братьями неожиданно получает известие о новом заговоре. История не сохранила для нас сведений, как информация о нем достигла королевских ушей, однако, доподлинно известно, что за очередным покушением на жизнь короля стояли влиятельные лолларды. Чтобы дальнейшее стало понятным, в двух словах остановимся на том, кем были эти люди, попортившие немало крови королям Ланкастерской династии.

Очередной провалившийся заговор

WycliffeYeamesLollards 01.jpg
Лолларды.
Уильям Фредерик Йимз «Джон Уиклиф, дарующий бедным священникам свой перевод Библии». — Последняя четверть XIX в.- начало ХХ в. - Холст, масло. - Музей наследия Кентербери. - Кентебери, Великобритания.

Джон Уиклиф (ок. 1320—1384 гг), как и близкий его собрат по вере Ян Гус в Богемии, был одним из первых предшественников реформации, выступавшим с резкой критикой распущенности и продажности тогдашнего духовенства. Плантагенеты прислушивались к громам и молниям этого страстного проповедника с тем большей благосклонностью, что тогдашние папы прочно обосновались во французском Авиньоне и во всем поддерживали враждебную Англии политику первых Валуа.

Посему, в отличие от Гуса, Уиклиф мирно закончил свои дни, выпестовав немалое количество учеников, и оставшись в истории как автор изрядного количества богословских и политических трактатов, посвященных реформе церкви и королевского управления страной. После его смерти секта лоллардов, как стали называть многочисленных приверженцев Уиклифа, превратилась в серьезную политическую силу, не считаться с которой было уже невозможно. Эти «коммунисты от религии» по выражению Карлтона Уильямса, автора жизнеописания нашего героя, ставили себе весьма привлекательные в глазах тогдашнего населения, но совершенно недостижимые цели : всеобщее равенство, упразднение церковных владений и доходов, и наконец, всего католического богослужения. Потребуется немалое напряжение всей властной системы того времени, прежде чем утопические мечтания лоллардов исчезнут во мраке истории, однако, в те времена исходящая от них опасность для королевской власти была нешуточной.

Согласно очередному доносу, выступление должно было состояться 10 января, в день, приуроченный к очередному турниру (опять турниру!). Заговорщики в рыцарской броне, сопровождаемые многочисленными сторонниками в одежде оруженосцев и слуг, вопреки правилам, должны были захватить с собой не тупое турнирное — но острое боевое оружие, и по заранее условленному сигналу, разделаться с королем и его братьями. За спинами рядовых исполнителей маячила зловещая фигура сэра Джона Олдкасла, лорда Кобгемского. Впрочем, с этим пламенным сторонником уравнительной идеи нам еще предстоит познакомиться, пока же будем следовать канве событий.

Итак, донос опередил выступление заговорщиков на двое суток. Думается, нашему герою казалось в тот день, что время повернуло вспять, и как 14 годами ранее, вместе с братьями, ему пришлось буквально в чем есть, вскакивать с седло и нестись во весь дух к воротам столицы, моля Бога единственно о том, чтобы лондонцы оказались верны своей присяге. Но — и в этом случае обошлось.

Город с готовностью принял своего короля, который предпочел для себя сильно укрепленный Вестминстерский замок, проникнуть в который для заговорщиков было весьма проблематично. Впрочем, они и не пытались это сделать. Внезапный отъезд Генриха и его братьев внес в их ряды неизбежное смятение, и это стало концом так и не состоявшегося выступления. Король действовал с молниеносной скоростью: немедленно по его приезде, в Лондоне был арестован один из главарей несостоявшегося мятежа Джон Бергейт, и вместе с ним еще семеро сообщников. На допросе проштрафившиеся заговорщики не стали запираться, и почти немедленно раскрыли свои планы, оказавшиеся, как несложно догадаться, грандиозными. Кроме убийства королевской семьи, лолларды планировали захватить в свои руки столицу, разорить крупнейшие религиозные центры страны — лондонский собор Св. Павла и Вестминстерское Аббатство, и наконец, «уничтожить всех почтенных людей, обладающих состоянием и богатством». Планам этим, как вы уже догадались, сбыться оказалось не суждено.

В ночь с 8 на 9 января, по королевскому приказу, ворота столицы были заперты, к ним приставлена двойная стража. Будучи извещенным своими соглядатаями, что войска мятежников назначили местом сбора окрестности церкви Сент-Джайлс, в Холборне — в те времена городке, ныне — исчезнувшем в разросшейся столице. Во главе наскоро собранного отряда, Генрих самолично отправился навстречу бунтовщикам, и в момент, когда обе армии двигались навстречу друг другу, черное ночное небо вдруг пересек яркий метеоритный хвост. Это небесное явление настолько устрашающе подействовало на бунтовщиков, что они без дальнейшего сопротивления отдалить в руки вооруженных солдат. Заговор был полностью разгромлен, ускользнуть удалось немногим; среди прочих оказался рыцарь Олдкасл, должный, в согласии с их планом, дожидаться своих людей там, где ныне проходит Тоттенхем-Корт-Роуд — дорога, соединяющая церковь Сент-Джайлс с Вестминстерским дворцом. Вовремя узнав о том, что мятеж потерпел полное поражение, этот заклятый враг Ланкастерской династии повернул коня и растворился в темноте, чтобы исчезнуть на следующие четыре года. Пока же, после показательных судов и казней, Джон Ланкастерский вновь вынужден был вернуться на опостылевший север.

Война

Возвращение в Лондон

Besançon - BM - ms. 0864 f. 235(1).png
Иоанн II - пленник английского монарха.
Неизвестный художник «Иоанн II возвращается в английский плен». — Жан Фруассар «Хроники». - ок. 1412-1414 гг. - Besançon - BM - ms. 0864 f. 235 - Муниципальная библиотека. - Безансон, Франция

Серые будни, с привычным до зубовного скрежета укладом потянулись вновь, время казалось тягучим и неповоротливым, на северной границе по сравнению с прежними годами ничего не и изменилось, в мае Джон Ланкастерский уже в который раз вынужден направлять в королевский совет очередной доклад, в котором перечисляются набившие оскомину проблемы: замок Бервик по-прежнему нуждается в ремонте, грозясь в противном случае попросту обрушиться на головы своих защитников, солдаты недоедают, и уже потому готовы к бунту, если в ближайшее время не будут приняты хотя бы какие-то меры, защита северной границы рухнет как карточный домик. Надо сказать, что в этот раз его просьбы наконец-то были услышаны; на сумрачный север отправили дополнительный воинский контингент для укрепления пошатнувшейся линии защиты, гарнизону частично выплатили жалование… и наконец, та самая новость, которую Джон Ланкастерский уже отчаялся когда-либо получить: брат освобождал его от командования Восточной Маркой, и предписывал, передав дела своему преемнику, возвращаться в Лондон, где его ждет поручение первостатейной государственной важности.

Этим преемником оказался Эдвард Йорский, граф Ретланд, к слову, тот самый, что вовремя предупредил короля Генриха IV о готовившемся на него покушении в день Поклонения Волхов. Впрочем, несмотря на все понятное нетерпение Джона Ланкастерского, бюрократия уже в те времена поворотливостью не отличалась. Приказ о назначении нового командующего был подписан 29 сентября 1414 года, тогда как появиться на своем новом посту и принять наконец дела у заждавшегося королевского брата он сможет не раньше начала лета следующего 1415 года.

Но вот наконец, свершилось! После 11 лет беспросветности Джон Ланкастер с легким сердцем мог сказать прости блеклому северу, и уехать отсюда уже навсегда. Забегая вперед, скажем, что вернуться ему придется только один раз — причем весьма ненадолго. Это произойдет, когда шотландцы, воодушевленные отъездом короля в Северную Францию, где тот пожелает самолично возглавить армию вторжения, загорятся идеей прощупать соседскую границу на прочность, и Джону со спешно набранным войском придется срочно отражать нашествие. Но это случится не скоро.

Пока же наш герой спешит в Лондон, полный самых радостных надежд — и не без основания. В скором времени по приезду его ждет еще одна приятная новость: вслед за Томасом, которого отец успел сделать герцогом Кларенсским, брат жалует ему титулы графа Кендельского и герцога Бедфордского. Этот последний титул останется с ним в истории. Впрочем, братские щедроты на этом не заканчиваются, шесть месяцев спустя наш герой получает также графство Ричмондское со всеми его замками и пахотными полями; впрочем, этот титул, как и герцогское достоинство даются ему до конца жизни, после чего должны вернуться к короне. Столь именитому аристократу полагалась ежегодная выплата из казны в сумме 60 фунтов годовых, и кроме того, столь же пожизненная должность главного королевского сокольничего.

Впрочем, здесь, в Лондоне, нашему герою опять же приходилось в спешном порядке знакомиться с важнейшими новостями и событиями, которые успели произойти в его отсутствие. Как и следовало ожидать, парламент горячо поддержал желание короля решить внутренние проблемы страны за счет небольшой победоносной войны… как иногда повторяется история, читатель. Выступая во время очередного заседания, герцог Экзетерский не стеснялся в выражениях:

« Плодородная страна, изобильные земли, богатые города.... неисчислимое количество замков... более 80 густонаселенных провинций... более 1000 процветающих монастырей, и 90 тысяч церковных приходов. Ежели вам удасться овладеть Францией, Шотландия отдатся в руки без единого выстрела». »

Касательно Шотландии наш герой мог бы весьма серьезно поспорить, благо, успел, как мы помним, обзавестись солидным опытом в этом вопросе; однако, его в Лондоне на тот момент еще не было. Зато в августе 1414 года, английский король, как его далекий предок Вильгельм Завоеватель, старался представить откровенную агрессию против соседа в качестве взыскания с этой страны забытого долга. Для этого, опять же, из полувекового забвения был извлечен кабальный договор, который вынужден был когда-то подписать дед нынешнего французского короля Иоанн II, по собственной глупости оказавшийся в английском плену. В согласии с этой подметной бумагой, Англии следовало уступить Нормандию, Анжу, Мэн, Турень, Бретань, Фландрию — когда-то захваченные Генрихом II и затем вернувшиеся под власть французской короны. Впрочем, молодому Генриху этого было мало; посему его легисты также напомнили французам, что за пленного короля Иоанна был когда-то назначен выкуп в астрономическую по тем временам сумму в миллион 600 тыс. золотых экю. Для того, чтобы удовлетворить грабительские аппетиты англичан хотя бы частично, король был вынужден буквально запродать свою дочь в жены безродному, но сказочно богатому Джан-Галеаццо Висконти, самозваному герцогу Миланскому. По причине столь неравного брака, девочка навсегда лишалась прав принцессы крови, оставаясь скромной графиней Вертю, зато через Альпы перевалил длинный караван из осликов, груженных бочонками, полными золотых монет. Кроме того, со всех провинций королевства срочно взыскали дополнительный налог — однако, всех этих усилий не хватило даже для того, чтобы покрыть хотя бы половину требуемой суммы. Как это ни дико звучит, но возможно, ранняя смерть бездарного короля послужила ко благу его страны, так как остаток платежа вносить было уже не за кого. Однако, сейчас молодой Генрих благополучно вспомнив о событиях пятидесятилетней давности, категорически требовал недостачу.

Однако, и этого зарвавшемуся англичанину было мало; и в феврале следующего, 1415 года, Ла-Манш пересекло новое английское посольство, уполномоченное вместе со всем перечисленным он требовать для своего господина руки принцессы Катерины — младшей дочери безумного короля, и в придачу к тому 2 миллионов золотых ливров приданого; впрочем, «входя в положение» французского короля, обладателя хронически пустой казны, старательно обиравшейся тем и другим временщиком, англичанин опять же был «согласен» взять причитающееся территориями — французской частью Гиени, половиной Прованса, а также Бофортом и Ножаном. О том, что осталось бы от Франции, вздумай Карл VI выполнить подобные требования — промолчим из соображений деликатности.

Умелая провокация

Enry V being presented with a book containing meditations on the life of Christ© The Parker Library, Corpus Christi College, Cambridge. MS 213, f. 1r.jpg
Генрих V Английский.
Неизвестный художник «Преподнесение книги королю Генриху Ланкастерскому». — Жан Галоп. «Драгоценная книга, повествующая о жизни Господа нашего Иисуса Христа». - ок. 1400-1425 гг. - MS 213, f. 1r - Библиотека Паркера, Кембридж
« По таковой же причине, - писал Генрих Английский своему французскому собрату, - избрав для того подходящее к тому время, соответствующим к тому же образом, мы желаем достучаться до вашей совести, дабы призвать вас к миру, надеясь, что усилиями нашими мы понудим вас наконец отозваться на этот стук. »

Предлагаем читателю самому оценить степень лицемерия, содержавшуюся в данном послании, и тем временем продолжим.

Пока что, отлично понимая всю невыполнимость подобных требований, король исподволь начал подготовку к будущему вторжению.14 марта следующего, 1415 года наш герой был срочно отправлен в Гилдхолл, резиденцию лорда-мэра Лондона с целью изыскать средства для финансирования будущего похода. Компанию нашему герою должны были составить его младший брат Хамфри (отныне герцог Глостерский), герцог Йоркский, Генри Чичел, архиепископ Кентерберийский и примас Англии, а также Генри Бофорт, епископ Винчестерский и по совместительству — дядя нашего героя. Надо сказать, что поручение сложностей не вызвало. Мэр Лондона в сопровождении олдерменов со всей почтительностью приветствовал королевского брата, и почти немедленно согласился дать королю в долг 10 тыс. золотых марок за счет таможенных сборов с шерсти, отправлявшейся из Лондонского порта. В качестве залога Джон Бедфорд (как теперь следовало именовать нашего героя), в свою очередь предоставил ему тяжелую кованую золотую цепь, бывшую частью сокровищ английской короны, украшенную изображениями корон и оленей, а также эмалевыми вензелями из букв SS.

16 апреля решение о начале военных действий было окончательно принято, объявленное на очередной сессии парламента королевским дядей, епископом Бофортом. В соответствующем заявлении подтверждалось желание короля с помощью силы взыскать с французов свое «законное наследие», причем нация призывалась полностью и безоговорочно поддержать в том своего короля. Что касается французов, им об этом знать было не обязательно.

Впрочем, на другой стороне Ла-Манша, как и следовало ожидать, ненасытная жадность английского короля вызвала отчаянный переполох. В качестве последней попытки купить мир, в Лондон прибыло посольство от имени безумца Карла VI, представшее пред ясные очи английского монарха 30 июня 1415 года. Король дал им аудиенцию в епископском дворце Уолвеси (Винчестер). Вместе с братьями, Джон Ланкастерский, по обычаю стоя по правую сторону монаршего трона, немигающим взглядом хищной птицы рассматривал кучку из семи оробевших французов, смелости ради сгрудившихся вместе. Итак, главой делегации был граф Вандомский (не лучший выбор…) ему должен был содействовать Гильом Буаратье, архиепископ Буржский.

После требуемых обычаем пышных представлений и вручения верительных грамот, 2 июля посольство наконец-то смогло приступить к работе. Итак, послы привезли с собой поручение французского короля обсудить будущий брачный договор его дочери с англичанином, причем в качестве приданого предлагалось 850 тыс. золотых ливров — куда больше, чем когда-то принесла английской казне старшая сестра принцессы, Изабелла Французская, когда-то выданная замуж за свергнутого с престола и убитого Ричарда II.

Кроме того, посольство было уполномочено уступить английскому королю в вассальное владение французский Лимузен, при условии если враждебности между двумя государствами будет раз и навсегда положен конец. Как и следовало ожидать, Генрих оставался непреклонен, более того, вместе со всем вышеперечисленным требовал, чтобы все желаемые им земли перешли во владение английской монархии на правах свободного владения, не состоящего в вассальной зависимости от Франции. Бессмысленный спор тянулся некоторое время, пока епископ Буаратье, наконец потеряв терпение, заметил, что Карл VI является законным владыкой своей страны — чего не скажешь о сыне узурпатора. Коротко говоря, Генрих и его братья могли себя поздравить: мышеловка захлопнулась, и красиво выглядящий в глазах всей Европы повод к войне был благополучно найден. Генриху оставалось изобразить приличествующий случаю гнев, после чего приказать выпроводить французских послов вон из страны, пообещав им новую встречу на французской территории.

30-тысячную армию вторжения собирался возглавить Генрих собственнолично. Молодой король был равно готов к победе и к гибели, как полагалось правоверному католику, перед отъездом, он исповедался и причастился св. Тайн, после чего на время своего отсутствия назначил лордом-регентом королевства своего младшего брата — Джона, герцога Бедфордского. В помощь ему давался совет из девяти наиболее приближенных к трону людей: архиепископа Чичела, епископов Винчестерского и Дурхамского, графа Уэстморленда, приора Сент-Джон, лордов Ратина, Беркли, Поуиса и Морлея.

Регент Англии

Royal 14 E III f. 68 Nascien.png
Корабли - военные и торговые.
Неизвестный художник «Насьен на корабле». — «История св. Грааля». - ок. 1315-1325 гг. - Royal 14 E III f. 68 - Британская библиотека, Лондон

Впрочем, в начале августа 1415 года подготовку вторжения на короткий момент прервало известие об очередном заговоре. Во главе его стоял Ричард, граф Кембриджский, а важнейшие нити, как и следовало ожидать, тянулись из Шотландии, где изгнанник граф Перси и его присные никак не желали смириться со своим поражением.

Скорое расследование показало, что состав заговорщиков был достаточно пестрым: общая ненависть к правящей династии свела вместе столь непохожих друг на друга персонажей как сторонников идей лоллардов, приверженцев давно свергнутого и убитого Ричарда II и просто искателей легкой наживы и быстрой возможности достичь высших ступеней аристократической иерархии. Особенно тяжким ударом для короля, судя по всему, стало то, что к заговору примкнул его близкий друг, Скроуп лорд Маршам. Мятежникам также удалось втянуть в свое предприятие Томаса Грея, коменданта замка Норхам, должного сыграть в будущем возмущении ключевую роль. В его задачу входило возмутить север, и застав короля врасплох, расправиться и с ним самим, и с его братьями.

Однако, тайну и в этот раз сохранить не удалось. Эдмунд, граф Марчский поспешил уведомить Лондон. Молодой Генрих отреагировал решительно и скоро: уже через несколько дней вожди так и не состоявшегося заговора оказались за решеткой. Надо сказать, что лорд Маршам и его сообщник граф Кембриджский потребовали для себя суда пэров, на что по закону, имели полное право. Неизвестно, что думали по этому поводу тот и другой, возможно, оба проштрафившихся мятежника лелеяли надежду на то, что дело затянется до возвращения короля, так как ожидать с отплытием было нельзя: на Ла-Манше вот-вот могли начаться осенние шторма, а за немалый срок, который мог пройти до возвращения домой, самодержавный гнев имел полную возможность остыть и смениться более милосердным отношением к побежденным.

Так или иначе, надеждам этим суждено было рассыпаться в прах; молодой Генрих был не из тех, кто прощает угрозу своей власти, в самом порту Саутгемптон, где войско уже собиралось грузиться на корабли спешно устроен был суд, оба приговорены к смертной казни и приговор без всяких проволочек приведен в исполнение. Томас Грей, схваченный в Гемпшире, и потребовавший для себя той же привилегии, также закончил жизнь на плахе. Три месяца спустя Парламент задним числом утвердит эти приговоры, во всеуслышание объявив их «добрыми, справедливыми и законными». Король отбыл прочь 11 августа, озаботившись тем, чтобы перед отплытием скрепить своей подписью соответствующий документ.

Можно сказать, что судьба щедро вознаградила нашего героя за все прежние лишения: по сути дела, в отсутствие брата, которое могло продлиться неизвестно сколько времени, он мог распоряжаться страной, обладая властью, лишь немного уступающей королевской. В самом деле, из всех полагающихся монарху прерогатив Генрих удержал за собой лишь право принимать присягу на верность у высших церковных иерархов страны — епископов и архиепископов, включая, конечно же, примаса Англии. Впрочем, отдадим должное нашему герою, власть и практическая вседозволенность совершенно не вскружили ему голову. Даже на высшей должности, уступавшей разве что королевскому достоинству, он оставался все тем же трезвомыслящим и даже несколько аскетичным правителем, каким знал его север, к счастью, уже навсегда оставшийся в прошлом.

Сейчас его новая служба проходила достаточно спокойно; важнейшей обязанностью нового правителя, которую он исполнял, как обычно с неукоснительной точностью, было следить за тем, чтобы корабли, тяжело груженные припасами для армии вторжения, в срок отправлялись через Ла-Манш. Кроме того, регенту выпало решить затянувшийся спор между Норвегией и английскими торговцами рыбой. Дело состояло в том, что средневековое общество, властью церкви принужденное едва ли в течение полугода воздерживаться от мяса, во время Великого Поста, Адвента и многочисленных дней, по тем или иным причинам полагавшихся постными, переходило на рыбу.

Для большинства населения страны рыбой этой была норвежская сельдь, в изобилии вылавливавшаяся английскими рыбаками у побережья Скандинавии. Конечно же, за подобную возможность приходилось платить особую пошлину, вносившуюся в таможенном центре в Бергене. Пошлины не любит никто, и посему ушлые английские рыботорговцы в 1412 году сумели разведать богатые рыбные места у побережья Исландии, куда с того времени повадились плавать, благополучно минуя и Скандинавию и необходимость раскошеливаться в пользу чужеземного государя. Как и следовало ожидать, подобное пришлось не по нраву норвежцам, и на стол регента легла официальная жалоба короля Эрика, требовавшего, чтобы пошлины исправно вносились в его казну безразлично к тому, где именно в северных водах шел вылов рыбы.

Английские купцы, со своей стороны, бурно протестовали, утверждая, что норвежские воды по причине многолетнего вылова рыбы практически истощились, а посему они просто вынуждены были искать новые места для своего промысла — отнюдь не из желания досадить норвежской короне, но по причинам чисто коммерческого характера. Впрочем, Джон Ланкастерский был слишком проницателен, чтобы его можно было обмануть подобным образом. Сиюминутной выгоде в данном случае противостояла необходимость сохранить добрые отношения на севере, особенно важные в ситуации начавшейся войны. Посему, благополучно проигнорировав жалобы и протесты английских купцов, 13 ноября 1415 г. регент приказал им платить рыбную пошлину в прежнем размере, и для того, чтобы сделать свою мысль более доходчивой, приказал прилюдно объявить о принятом решении в шестнадцати важнейших портах.

Азенкур

Wikibooks - Histoire de France.jpg
Азенкур.
Мастер Молитвенников «Азенкурская битва.» - Ангерран де Монтлере «Хроники Франции». - ок. 1495 г. - Ms.VGG.F2, Object 110 ff. 266. - Лейденский университет, Нидерланды.

Однако, заботы-заботами, но оставшиеся в стране, жадно ловили скудные известия, которые привозили с собой купцы, возвращающиеся домой солдаты и наконец, королевские герольды, исправно доставлявшие депеши, скрепленные подписью самого монарха или его ближайших соратников.

Из этих скупых депеш, Джон Ланкастерский узнавал, что английская армия благополучно высадилась на мысе Ко. Через сто с лишним лет здесь будет заложен порт Гавр, пока же — бухта Ко являла собой достаточно пустынное и необжитую местность, что опять же полностью отвечало планам молодого Генриха. Никем не замеченная, английская армия скорым маршем двинулась вперед, и остановилась только у стен Арфлера, спешно закрывшего ворота перед захватчиками. Город был не готов к осаде; внезапное появление англичан застало защитников врасплох, оружия не было запасено в достаточной мере, наличных запасов продовольствия также не могло хватить на сколько-нибудь продолжительный срок.

Впрочем, горожанам удалось едва ли не в последний момент послать нарочного в Париж с просьбой о срочной помощи, однако, обеим враждующим партиям, азартно делившим между собой казну и власть над страной было не до того. Справедливости ради, заметим, что очередной временщик — граф Арманьяк, все же попытался собрать войска на помощь Арфлеру, но жалкая кучка наемников, в спешке собранная в парижских предместьях, в любом случае не сделала бы погоды, тем более, что казна была в очередной раз опустошена до последнего предела, и платить даже столь скромному по размерам войску было нечем. Коротко говоря, Арфлер пал после месяца отчаянного сопротивления. Торжествующий Генрих, желая превратить эту крепость в форпост для продолжения атаки на Северную Францию распорядился выселить из него всех жителей, свободные дома следовало занять английской колонии, в ее пользу переходило также конфискованное у горожан имущество.

Короткий рейд по северной Франции превращался в череду бесконечных побед, через некоторое время войско двигалось уже с трудом, нагруженное богатой добычей, которую ни один солдат, конечно же, не был готов оставить. Французы, в конечном итоге осознав, какая опасность им грозит, сумели в какой-то момент прекратить распрю, и новонабранное войско под предводительством самого короля, весьма вовремя вернувшего себе рассудок, двинулось наперерез захватчикам, пытавшимся отступить в Кале. Путь им преградила раздувшаяся от осенних дождей река, с другой стороны отступление им отрезала французская армия, превосходившая своим числом немногочисленное английское войско едва ли не вдвое. Генрих поспешил начать переговоры, предлагая вернуть Арфлер за возможность беспрепятственного прохода, однако, французы, уверенные в своем превосходстве, отвергли все предложения.

Битва при Азенкуре вошла во все учебники истории, посему, остановимся на ней лишь кратко. Известно, что англичане прибегли к своей излюбленной тактике, и за немногое оставшееся у них время, успели защитить себя врытыми в землю кольями, заостренными сверху и направленными в сторону врага. За этим частоколом они оказались в полной безопасности против атаки французской конницы; для лошадей подобное препятствие, на которое они напарывались грудью, было совершенно непреодолимо. Зато разношерстое феодальное воинство, горя желанием покрыть себя славой, одолев слабого противника, спешившись, и увязая тяжелыми доспехами в размокшей земле, не слушая приказов, и смешав ряды бросилось на английские укрепления. Надо ли говорить, что неповоротливые рыцари немедленно превратились в отличную мишень для английских лучников, с легкостью пробивавших на малом расстоянии железные доспехи? Разгром был не просто страшен, для Франции Азенкур стал настоящей катастрофой, едва не решившей исход войны.

К счастью, ни Карл Французский, ни наследник престола на поле боя не присутствовали; опыт битвы при Пуатье, когда в плену оказался король Иоанн вместе с младшим сыном, все же послужил достаточным уроком. Зато на поле Азенкура полег весь цвет французского рыцарства Севера, так, что некоторые города остались без власти, так как на место погибших просто некого было назначать!… В плену оказались высшие сановники королевства в том числе Карл Орлеанский, сын младшего брата короля. Ему предстоит провести в английском плену 25 долгих лет и освободиться лишь после уплаты огромного выкупа в 150 тыс. золотых экю.

Возвращение триумфатора

Triumph.png
Триумф.
Гаспар да Падова (предположительно) «Триумф славы.» - Франческо Петрарка «Триумфы». - ок. 1465 г. - Harley 3567 f. 176. - Британская библиотека, Лондон.

Нашего героя весть о «славной и великой победе» под Азенкуром достигла 4 ноября 1415 года, когда под его председательством в Расписной Палате Вестмистерского дворца шло очередное заседание Парламента. Надо сказать, что дворянское сословие было на нем представлено весьма скудно, чему удивляться не приходится: большая часть молодых аристократов сопровождала короля в его походе. В частности, из всех достаточно многочисленных носителей графского титула, на этом заседании присутствовали только уже знакомый нам Ральф Невилл, граф Уэстморлендский и Эдвард Кортни, граф Девонский. Впрочем, столь малый кворум отнюдь не послужил помехой самым бурным выражениям радости, которыми разразилось собрании при столь воодушевляющем известии.

Действительно, «наше счастье есть чужое несчастье», как же повезло нам, читатель, жить во времена, когда эта ублюдочная «мудрость» постепенно начинает уходить в прошлое. Во Франции Азенкур отозвался жестоким потрясением, национальным позором, страна едва ли не целиком оделась в траур, и, сколь можно судить по наполненным болью словам хрониста, не было практически ни одной благородной семьи, в которой не оплакивали бы мужа… отца… брата… Сам король Карл вернулся в свою столицу пешком, в заляпанном грязью, давно не стиранном платье, с нечесаными и столь же давно не стриженными волосами, свисающими ему на плечи, при полном молчании толпы. Зато Англия ликовала, в ознаменование триумфа звонили колокола, вдовствующая королева Джоанна в сопровождении представителей высшего духовенства и блестящей аристократической свиты пешком отправились к гробнице Эдуарда Исповедника, чтобы возблагодарить Господа и святого короля за столь славную победу английского оружия.

Переполнившись патриотическими чувствами, Парламент, желая как воздать своему властелину как можно более щедрую благодарность, поспешили перенести уплаты ежеквартальной подати, приуроченной ранее к празднику Сретения Господнего на два месяца вперед, и дружно проголосовали за еще одну, чрезвычайную подать, должную служить для уплаты наемникам, эти деньги следовало собрать уже в ноябре текущего года. Невиданная щедрость лордов Парламента достигла такого размаха, что в благодарность за победу королю была дана пожизненная привилегия собирать в собственную казну все доходы от многочисленных английских таможен. Надо ли говорить, сколь подобная мера укрепила его власть и влияние?… Впрочем, со временем Парламент пожалеет о столь расточительной «щедрости» и после смерти монарха, привилегия продлена уже не будет. Однако, до этого момента утечет немало воды. Вернемся.

Осенняя распутица и начавшаяся в войске эпидемия, вынудили Генриха оставить мысль о дальнейшем наступлении. Франция была спасена, грозный завоеватель, по обычаю времени лавры своей победы отдал Господу, пожелавшему, как весьма прямолинейно выразился английский король, через его посредство покарать Францию за грехи! Войско в полном порядке отступило в Кале, готовясь переправиться домой, на Британские острова., и наконец, 13 ноября 1415 года королевский корабль бросил якорь в Дуврском порту. Как и следовало ожидать, на причале своего монарха ожидала ликующая толпа, бароны Пяти Портов, от избытка чувств бросились в воду, чтобы не дать королю победителю добраться до берега на шлюпке, как полагалось бы простому смертному, но, все вместе, по пояс с воде подняли монарха себе на плечи и торжественно понесли его к берегу. Как и полагалось триумфатору, молодой Генрих молчал, и сохранял полную невозмутимость, глядя куда-то поверх голов, словно бы не замечая неистовствующего народа, надрывающего глотки в славословиях в его честь. Впрочем, Джон, хорошо знавший брата, несмотря на это напускное безразличие, конечно же видел в глазах старшего огонек торжества… да разве могло быть иначе? Впрочем, наконец короля-победителя опустили на землю, где он немедля оседлал своего богато разукрашенного коня, чтобы по обычаю, воздать требуемые благодарности перед гробницей святого короля Эдуарда.

Впрочем, у этой — столь славной для английского оружия победы, была и своя изнанка: на поле Азенкура легли немало рыцарей, успевших прославить свое имя. Одной из таких, уже невосполнимых потерь оказался Эдуард Йоркский, двоюродный брат нашего героя. Смерть эта была даже не столько досадной, сколь нелепой: Эдуард, будучи достаточно полным и потому в буквальном смысле этого слова, тяжелым на подъем, рухнул на землю во время боя, и не в силах подняться самостоятельно под весом собственных доспехов, задохнулся под телами людей и лошадей. Джон вместе с братьями присутствовал на похоронах родственника, и на полагающейся случаю заупокойной мессе, быть может, раздумывая, сколь нелепая случайность способна оборвать даже самую достойную человеческую жизнь… Но вернемся.

Итак, король вновь занял подобающее ему место, и недолгий срок правления Бедфорда подошел к концу. Вряд ли этот холодный человек сожалел о потере власти — как мы увидим, в течение всей своей жизни он будет воспринимать высшее место в государстве, которое ему придется раз за разом оставлять за собой, как службу, непростую, но необходимую, которую никто иной не в состоянии достойно исполнить. Сейчас младший брат короля чувствовал скорее легкий укол зависти — вместо того, чтобы вместе с прочими покрыть себя славой на поле Азенкура он вынужден был оставаться в Лондоне и решать вопросы с зерном и рыбой… король, достаточно проницательный, чтобы понять затаенные мысли младшего, в полной мере учтет их в следующий раз. Впрочем, сейчас Джона Ланкастерского ждало поручение дипломатического характера.

И визит миротворца

Albrecht Dürer 082.png
Сигизмунд Немецкий.
Альбрехт Дюрер «Император Сигизмунд». - ок. 1509-1516 гг. - Дерево, масло. - Германский национальный музей. - Нюрнберг, Германия.

Надо сказать, что император Священной Римской империи, Сигизмунд, поставил себе практически невыполнимую задачу: помирить между собой французов и англичан, и заключить с теми и другими наступательный и оборонительный союз, получив таким образом в свои руки мощнейшую политическую силу в тогдашней Европе. Однако, честолюбивому императору этого было недостаточно: в качестве цели еще более головокружительного характера он поставил себе положить конец расколу католической церкви.

Вкратце поясним, читатель, что разногласия в среде святых отцов начались в 1378 г., когда в скором времени после смерти папы Григория XI двое претендентов посчитали себя законно избранными на освободившийся престол св. Петра, и если Урбан VI обосновался в Риме, Климент VII предпочел для себя Авиньон, где чувствовал за собой поддержку во всех своих начинаниях французского монарха. Как и следовало ожидать, симпатии европейских монархов разделились; однако, для нашего рассказа будет существенным то, что французы, как уже было упомянуто, безоговорочно поддержали раскольника, а после его смерти — очередного антипапу, столь же незаконного с точки зрения церковных установлений, как и его предшественник. Англичане, как несложно догадаться, встали за римлянина… и раскол тянулся больше 25 лет, причем все усилия по его прекращению ни к чему не приводили. Теперь за за эту невыполнимую задачу со всей самоуверенностью взялся Сигизмунд.

Надо сказать, что двумя годами ранее, преодолев немало сложностей и противоречий, ему удалось в качестве первого шага заключить союз с французским королем, однако, в скором времени все его усилия пошли прахом. В полном событий 1413 году французам было не до новоявленного миротворца. Очередной бунт, вспыхнувший в столице из-за дороговизны всего и вся (что в свою очередь имело своей причиной военные действия и бесчинства дезертиров из обеих армий) привел к тому, что герцог Бургундский, ранее полагавший себя хозяином Франции, оказался не в силах совладать с разбушевавшейся толпой и был вынужден бесславно бежать прочь из столицы, отдав ее в руки своим врагам.

Граф Арманьяк сумел навести порядок, однако, удержать свою власть он мог лишь посредством прямого террора, практически превратив невменяемого короля, его супругу и дофина в заложников при своей персоне. Посему, не стоит удивляться, что самозваный миротворец был принят в Париже более чем холодно, тем более, что в декабре все того же мрачного 1415 года неожиданно скончался наследник французской короны Людовик, герцог Гиеньский, подточенный туберкулезом, а также обессиленный бесконечными возлияниями и прочими излишествами, до которых был немалым охотником. В атмосфере глубокого траура, в который погрузилась французская столица, ни королю, ни графу Арманьяку было совсем не до самозваного гостя. Понимая, что в среде неприкрытой враждебности добиться чего-либо невозможно, упрямый император переключился на Англию.

Молодой Генрих, как и следовало ожидать, немедленно воспользовался ошибкой своего противника. Император, чье самолюбие в немалой степени было задето поведением французского временщика, сам того не сознавая представлялся для английской стороны отличной возможностью постепенно воплотить в жизнь план по окружению Франции со всех сторон кольцом враждебных ей государств… ну что сказать, читатель, время идет, а политические ухищрения все не хотят меняться!

Так или иначе, императору был оказано самое широкое гостеприимство. По приказу старшего брата, навстречу ему в Дувр был направлен Хамфри, младший из братьев короля; 7 мая 1416 года Сигизмунд был принят с подобающими почестями, тогда как нашему герою было вменено в обязанность дожидаться императорского кортежа в Рочестере; и наконец — в Брентфорде, там, где полагалась последняя остановка на пути в Лондон, их дожидался импозантный Томас. Во имя высокого гостя на экстренное заседание был собран Парламент, польщенному императору вручен Орден Подвязки — наивысшая награда английского королевства. Как и следовало ожидать, в королевском дворце был устроен полагающийся случаю пир, причем высокий гость был усажен на самое почетное место, имея по правую руку английского короля — по левую же его брата, герцога Бедфордского. Надо сказать, что император также не остался в долгу, презентовав своему будущему союзнику высокочтимую реликвию: сердце Св. Георгия, небесного покровителя английской монархии.

Впрочем, столь удачно начавшийся визит несколько омрачился прибытием на английскую землю графа Вильгельма Генегаусского, хлопотавшего перед императором о том, чтобы его дочь, Якоба (или Якобина — в разных источниках ее имя пишут тем или иным способом), была официально признана единственной наследницей обширных графских владений. Дело застопорилось почти сразу, так как супругом обольстительной Якобы выступал не кто-нибудь, а принц Иоанн Французский, автоматически ставший после смерти брата наследником французской короны. Попросту говоря, после смерти графа Генегаусского, все его немалые владения совершенно мирным и законным путем из подчинения Империи должны были уплыть в руки будущего французского короля — с чем император, как несложно догадаться, был категорически не согласен. Бессмысленные переговоры, разговоры, прения, как и следовало ожидать, ни к чему не привели, и в июне 1416 года опечаленный граф Генегаусский отбыл восвояси.

Вместе с тем, император и сам не был в достаточной мере удовлетворен. Упорно желая помирить французов и англичан (цель совершенно невероятная, но тем более желанная!) он и раза в раз надоедал королю с очередными прожектами: предлагая, к примеру, передать не так давно завоеванный Арфлер в качестве жеста доброй воли под его покровительство, на худой конец, под власть Вильгельма Генегаусского (быть может, для того, чтобы подсластить для него недавно испытанное горькое разочарование). Идея, что эта окраинная земля, ключ к Нормандии, обильно политая английским потом и английской же кровью, просто так, что называется, за здорово живешь, перейдет в руки чужеземца, витающего непонятно в каких облаках, естественно, вызвала всеобщее недовольство. Парламент с порога отверг подобную идею, народ глухо роптал, сам Генрих, как вы понимаете, также весьма прохладно отнесся к предложениям восторженного немца; однако, тот продолжал настаивать, предлагая все новые и новые — столь же невозможные как прежние — планы урегулирования, и не спешил покидать гостеприимную Англию, вплоть до августа 1416 года обретаясь в Лондоне, причем содержание его самого и его прожорливой свиты тяжелым грузом ложилось не небогатый английский бюджет.

Великая победа на море

Отплытие

Royal 18 E I f. 103v English ships.jpg
Флот Бедфорда.
Мастер Харли Фруассара «Английские корабли.» - Жан Фруассар «Хроники». - ок. 1450-1483 гг. - Royal 18 E I f. 103v. - Британская библиотека, Лондон.

Тем временем, с таким трудом завоеванный Арфлер оказался в серьезной опасности. Генрих, этот блестящий полководец и отличный тактик, вновь показал свою слабую осведомленность в стратегических вопросах — слабость, которую будущий регент Франции сумеет учесть и в полной мере нейтрализовать. Итак, в отличие от Кале, находившегося под английским владычеством уже около полувека, выход к морю из которого открывался через узкий канал, весьма удобный для обороны, Арфлер стоял у основание широкого устья Сены, доступного для любого противника. Именно эту бухту полностью перекрыл собой французский флот под командованием Гильома де Морне, желая подобным нехитрым способом отрезать английский гарнизон от снабжения продовольствием и тем самым вынудить его к сдаче. Надо сказать, что к немногочисленным и достаточно скромно вооруженным французским кораблям присоединились 30 вспомогательных судов, присланных королем Кастилии, и 9 генуэзских каракк, под командованием Джованни Гримальди, несших на себе в общей сложности 900 арбалетчиков.

Положение в самом деле было угрожающим; немногие запасы, еще остававшиеся в городе, быстро подходили к концу, съестное продавалось по головокружительным ценам; так что действовать приходилось немедленно. Уже в апреле 1416 года английский комендант крепости Арфлер, Томас Бофорт, граф Дорсет, спешно уведомил короля о надвигающейся опасности. Генрих, по обыкновению, собирался лично возглавить английский флот, должный освободить Арфлер от осады, но ввиду того, что утомительные переговоры с германским императором требовали его постоянного присутствия, был вынужден переуступить эту честь брату — Джону Ланкастерскому.

Для нашего героя это сражение должно была стать первым серьезным экзаменом, в самом деле, не считая мелких стычек с шотландцами и погони за очередной бандой, укравшей крестьянский скот, наш герой еще не участвовал ни в одном серьезном сражении. Однако, Джон Ланкастерский принял столь ответственное назначение с присущим ему хладнокровием. Пока его первое поручение было достаточно скромным: каким-то образом пробиться через ряды врагов, доставив в осажденный город самое необходимое.

Грузовой флот в это время уже собирался в Оруэлле, корабельные трюмы до отказа набивались овсом и окороками, на палубы загонялись целые стада быков, адмиралом этой части флота был назначен сэр Томас Морли, должный в первую очередь проследить, чтобы доверенный ему флот в полном порядке проследовал в южный порт Саутгемтпон, откуда начинался путь через Ла-Манш. Другая часть флота, формировавшаяся в Уинчелси (Сассекс) должна была нести на себе 7 тыс. стрелков, командование этой частью флота было отдано сэру Уолтеру Хангерфорду, и оба флота, после долгих проволочек, вызванных отсутствием попутного ветра или другими неблагоприятными обстоятельствами, наконец-то смогли соединиться и поступить под руководством нашего героя при мысе Бичи-Хед, на Юге острова, откуда открывался прямой путь через Ла-Манш.

К сожалению, источники того времени сильно противоречат друг другу в оценке количества английских кораблей, а также потерь, понесенных той и другой стороной во время сражения. В частности, хронист Хардинг, в то время еще совсем молодой, служивший юнгой на одном из английских кораблей, уверяет, что флот насчитывал не менее 400 единиц, при экипаже в 20 тыс. человек. Со своей стороны, Мишель Пентуэн, монах Сен-Денийского аббатства, получавший также известия из первых рук, но, как несложно догадаться, болевший за дело французского короля, называет количество в 250 кораблей. И наконец, Виндеке, личный секретарь императора Сигизмунда и вовсе уменьшает их количество до 70. Современные исследователи называют компромиссное число в 150 судов, на котором остановимся и мы.

В ночь с 14 на 15 августа 1416 года английский флот бросил якорь в виду города, чтобы указать путь задержавшимся кораблям, и позволить всем прочим выстроиться в правильный порядок, Джон Бедфорд приказал команде флагмана вывесить на мачтах фонари. Когда наступил рассвет следующего дня, и развеялась обычная для этого времени года утренняя дымка, на горизонте четко нарисовался грозный вражеский флот, закрывающий собой доступ к городу. Впрочем, для французов утро началось с неприятного известия: кастильцы, вовсе не желающие проливать собственную кровь ради интересов сиюминутного союза, предпочли поднять якоря и благополучно ретироваться в ближайший Онфлер, где в течение всего боя оставались безучастными наблюдателями. Однако, генуэзцы стойко встретили опасность; недооценивать их возможности было бы в высшей степени глупо. Огромные караки с мощными бортами и высоко поднятой кормовой настройкой в те времена считались непобедимыми; чтобы понять, откуда возникло подобное убеждение, отвлечемся на несколько минут, чтобы поговорить о привычной в те времена тактике морского сражения.

Битва при устье Сены

Bataille de la Rochelle.jpg
Морское сражение времен Столетней войны.
Неизвестный художник «Битва при Ла-Рошели.» - Жан Фруассар «Хроники». - XV в. - Ms. FR 2643, Fol. 393. - Национальная библиотека Франции.

Надо сказать, что таковая практически не поменялась с античных времен; техника управления парусным судном в движении, и тем более, в бою, оставалась еще совершенно примитивной (ситуация изменится лишь в эпоху Великих Географических открытий, до которой, к слову, оставалось уже недолго ждать!) Итак, пока что каждый из кораблей, неуклюже маневрируя, пытался занять самое выгодное подветренное положение, после чего таранил противника, с целью проломить ему борт, или выбросить на прибрежные скалы, а то и прямо на берег. В случае неудачи, корабли сцеплялись между собой с помощью цепей, тросов и абордажных крючьев и команды схватывались врукопашную.

Итак, до боя оставались считанные часы, с моря дул легкий бриз, а Джон Бедфорд, с присущим ему хладнокровием, собрав в своей каюте капитанов боевых кораблей, отдавая приказания — как обычно, ясные и обязательные к исполнению. Он приказал немедленно поднимать паруса и всем кораблям развернуться в построение, напоминающее собой полумесяц, чтобы подобным образом полностью охватить скучившийся вражеский флот, лишая его всякой возможности для маневра. Надо сказать, читатель, что столетием спустя подобной же тактики будет придерживаться Непобедимая Армада, посланная испанским королем, чтобы свергнуть с престола «еретичку» Елизавету I. Однако, если испанцы потерпят в этом полное фиаско (что немудрено, и техника, и искусство кораблевождения в те времена уже полностью изменились!) этого нельзя будет сказать о новоиспеченном флотоводце Джоне Бедфорде.

Английский флот развернулся в длинную дугу, однако, в следующий момент ветер стих, и паруса и на английской, и на французской флотилии бессильно повисли. Таким образом, битва начиналась как испытание для психики для тех и других, в котором более хладнокровные англичане, по всей видимости, одержали верх. Надо сказать, что на этот день, 15 августа 1416 года, пришелся один из величайших христианских праздников — Вознесение Господне, и посему, на всех судах утро началось с торжественной мессы и неизбежного молебна о победе, возносившегося равно обеими сторонами.

В 9 часов утра ветер с моря подул вновь и сражение началось. Надо сказать, что заранее предупрежденный о присутствии генуэзцев, Бедфорд заготовил для них неприятный сюрприз: загодя, еще перед отплытием на корабли была установлена артиллерия, первоклассные для своего времени морские кулеврины, для которых доставили достаточное количество пороха и каменных ядер, упоминания об этом сохранились в счетных книгах того времени. Вопрос о том, насколько плотно и эффективно Бедфорд сумел в этом бою (одним из первых!) применить морскую артиллерию, по-прежнему остается спорным, однако, существует косвенное свидетельство, касательно одной из каракк, которой удалось вырваться из окружения и уйти прочь, при том что «таковая оказалась столь (жестоко) растерзана и разбита со стороны бортов во время сказанной же битвы, что в скором времени пошла на дно».

Сражение было до крайности ожесточенным, уступать не желала ни одна из сторон, по сообщению хрониста битва шла «грудь против груди, копье против копья, стрела против стрелы, дротик против дротика, камень против камня и железо против свинца». Англичане потеряли в этой битве не менее 700 знатных рыцарей (потери простолюдинов, как водится, никто не считал), корабли той и другой стороны плотно сцепились между собой цепями и крючьями, и битва превратилась в резню. Особенно жестокий урон приносили каракки, эти «башенные суда», как их именовали англичане, были недосягаемы для абордажа, а команды их с высоты кормы обрушили на англичан ливень дротиков и камней. Не раз, не два, но целых двадцать раз Джону Бедфорду пришлось посылать своих людей в атаку, пока, наконец, у генуэзцев попросту не кончились метательные снаряды, и под огнем английских кораблей, команды каракк, наконец-то дрогнули. Забросал трупами? Возможно, однако, победа оказалась впечатляющей.

Впервые в истории средневековой войны миф о непобедимости генуэзцев оказался похоронен уже навсегда, четыре из девяти каракк перешли в собственность победителя, и были с триумфом доставлены в Англию, где пополнили собой поредевший английский флот, получив новые имена «Мэри Хемптон», «Мэри Сэндвич», и «Джордж Тауэрский», имя последней, к сожалению, в истории не сохранилось. Французские корабли, с огромным трудом оторвавшись от преследования, скрылись в бухте Онфлер, подойти к которой, через множественные отмели и песчаные банки без опытного лоцмана было бы настоящим безумием. В этой битве сложил голову сын французского адмирала — Жан де Бракеман, в плену у англичан оказался Бурбонский Бастард, пополнивший собой и без того многочисленную толпу французских узников, обреченно ожидавших выкупа.

Между тем, английские корабли получили столь серьезные повреждения, что не в состоянии были далее развить свой успех, что побудило Гильома де Мельона, обретавшегося на каракке «Кампионе» — одной из тех, которой удалось избегнуть плена и гибели, заявить, что лавры та и другая сторона могли поделить пополам. Впрочем, и те и другие были на этот счет противоположного мнения, англичане шумно праздновали победу, тогда как французы громко винили в своем поражении трусость кастильцев и недостаток людей на собственных судах. Путь на Арфлер оказался открыт, впрочем, обессиленный английский флот не спешил входить в устье Сены. Причины подобного промедления служат предметом дискуссии — кто-то полагает, что во всем виноват был ветер, дувший со стороны побережья, кто-то утверждает, что предусмотрительный Бедфорд не пожелал повторять ошибку противника, и сбивать свои корабли в кучу в сравнительно небольшом пространстве, но так или иначе, разделившись пополам, английский флот провел следующую ночь в море, в виду освобожденного города. Одна половина его должна была доставить покрывшего себя славой главнокомандующего, а также раненных и больных домой в Англию, другой предстояло на следующий день войти в устье Сены, и оттуда через извилистую речку Лезар («Ящерицу») достичь собственно Арфлера. Город встретил своих освободителей криками радости и колокольным звоном. Солдатам немедленно было выплачено жалование (в подобных вопросах Бедфорд, вынесший достаточно горьких уроков на Севере, действовал с неутомимой скрупулезностью). Припасы благополучно выгружены и отправлены по назначению, а второй половине флота предстояло отплыть назад в Англию. Впрочем, на пути домой их подстерегало еще одно приключение. Не желая смириться с разгромом, французский главнокомандующий распорядился отправить против уходящего вражеского флота брандеры — юркие маленькие суда, наполненные серой, селитрой и подобными же материалами; в задачу брандеров было, подойдя как можно ближе к вражеским кораблям, сжечь их дотла. Уклониться от опасности, по причине полного штиля, было невозможно, и посему, Бедфорду пришлось вновь предпринимать решительные действия, чтобы рассеять и затопить брандеры, прежде чем они сумели нанести какой-либо серьезный ущерб его флотилии.

Второе регентство

Неудавшаяся женитьба и возобновление войны с Шотландией

Maria of Aragon, queen of Castile.jpg
Мария Арагонская, несостоявшаяся невеста нашего героя.
Неизвестный художник «Мария Арагонская, королева-консорт Кастилии.» - Алонсо де Картахена «Родословная книга короля Испанского». - XVI в. - Vitr/19/2 fol. 40. - Национальная библиотека Испании, Мадрид.

В это время в самой Англии дела также приняли самый благоприятный оборот, и 15 августа 1416 года, в день победы нашего героя при Арфлере (весть о которой достигнет Англии с понятной задержкой), между Империей и английским королевством был заключен наступательный и оборонительный союз. 21 августа император и король совместно отправились в Кентербери, в прославленный городской собор, где принесли Господу полагающиеся благодарности за победу, после чего под древними сводами загремело Te Deum.

Что касается Джона Ланкастерского, он вернется домой не ранее 8 сентября, и полагающуюся ему порцию славы получит сполна. Победа, бесспорно, была впечатляющей, однако, французский флот не был и не мог быть уничтожен целиком и полностью, хотя еще одна, столь же впечатляющая битва при Ла-Хог, закончится для него очередным поражением, французские пираты будут оставаться головной болью для Ланкастеров вплоть до окончания Столетней войны.

Пока же неутомимый миротворец — Сигизмунд, к счастью, отправился восвояси, озаботившись куда более важным делом: попыткой сосватать для нашего героя одну из шести дочерей Жана Бесстрашного, герцога Бургундского. Как и следовало ожидать, сватовство с треском провалилось: изворотливый герцог Жан, великий мастер сидеть сразу на двух стульях и использовать в своих интересах обоих противников, в данный момент обнаружил, что англичане становятся слишком непредсказуемыми и опасными, и не дай Бог, соберутся и вовсе начать собственную игру, не считаясь с бургундскими интересами. Посему, связывать себя с ними еще больше посредством династического брака — представлялось, как хотите, слишком уж опрометчивым. Неутомимый Сигизмунд переключился на Марию Арагонскую, дочь короля Фердинанда, незадолго до того принявшего престол — и снова безрезультатно.

Документы обходят полным молчанием то, как Джон Ланкастерский отнесся подобной неудаче. Рискнем предположить, что не слишком приятное известие он встретил с обычным безразличием: несложно было догадаться, что младший брат одного из самых могущественных государей тогдашнего мира просто по определению не мог остаться без жены, а та, другая, третья… Какая в сущности разница, тем более, что наш герой, столь о том представляется возможным судить, был не из тех, кто теряет разум при виде смазливого личика. Жизнь продолжалась, его ждали совсем другие заботы.

Заканчивалось лето, обычное время для военных действий, после чего по обычаю эпохи, разношерстые наемники, отнюдь не горевшие желанием месить грязь и мокнуть под моросящим осенним дождем, отводились на зимние квартиры, и до следующей весны в войне наступало вынужденное затишье. Впрочем, дальновидный Генрих и этот, если так можно выразиться «мертвый сезон» решил использовать с максимальной для себя пользой, накапливая запасы, оружие и снаряжение для нового наступления, а также вербуя в свою армию новые отряды бойцов. Надо сказать, что народ охотно шел под знамена победителя при Азенкуре, чье имя уже при жизни обрастет ореолом легенд. Для проформы Франция и Англия вели разговоры о мире, но, сколь о том можно судить, обмануть и усыпить подозрения противника в полной мере не удалось ни той ни другой стороне.

Наученный горькими уроками Арфлера, Генрих прекрасно отдавал себе отчет, что для покорения Франции ему в первую очередь следует обеспечить себе надежный плацдарм на севере страны, где океанское побережье ближе всего располагалось к английской земле. Превратив этот район в неприступную крепость, и создав здесь надежный тыл для наступающей армии — можно было с полной уверенностью рассчитывать на очередную победу. События покажут, что дальновидный английский король не просчитался.

Пока же время шло своим чередом, пока в июле следующего, 1417 года огромный флот и не менее огромная армия были полностью готовы для следующей кампании. В качестве регента на английском троне вновь вынужден был оставаться Джон Бедфорд. Надо сказать, что в этот раз недолгое правление регента менее всего напоминало собой рутину и скуку. Причиной тому стали вечно неугомонные шотландцы, пожелавшие в отсутствие короля немедленно прощупать на прочность северную границу. Непосредственной причиной, побудившей не слишком решительного регента Олбани совершить столь рискованный шаг, оказался упорный слух, будто молодой Генрих собирается предоставить свободу пленному шотландскому королю, с которым за эти годы он успел основательно подружиться. Как вы понимаете, подарить — пусть даже законному властелину — давно облюбованную для себя государственную власть, герцог Олбани был совершенно не готов, и потому счел за лучшее вторгнуться на английскую территорию, тем самым дав новому английскому королю в полной степени осознать, что с шотландским регентом шутки плохи.

Появившаяся словно бы ниоткуда шотландская армия практически беспрепятственно оказавшись на английской территории, разделилась надвое: граф Дуглас (будущий союзник французского дофина!) должен был замкнуть кольцо осады вокруг Роксбурга, тогда как основные силы под предводительством самого регента, скорым маршем двинулись к Бервикской крепости. Впрочем, тайну и в этом случае сохранить не удалось. Наученный горьким опытом многочисленных заговоров, молодой Генрих имел при своей персоне отлично организованную по тем временам разведку, и уже перед своим отплытием во Францию знал, что Олбани готовит нападение, приурочивая таковое к 23 августу, для чего лихорадочно запасается бомбардами и пороховым зельем, которые доставляются в Шотландию морским путем… скрыть их передвижение от английской береговой охраны было, как вы понимаете, затруднительно.

Личные инструменты