Джон, герцог Бедфордский, регент Франции для короля Английского/Глава 2. Брат короля

Материал из Wikitranslators
(Различия между версиями)
Перейти к: навигация, поиск
(Проданная страна)
(Продвижение союзников)
(не показаны 5 промежуточных версий 1 участника)
Строка 543: Строка 543:
 
Так или иначе, король Карл VI, как обычно плохо понимающий, что происходит вокруг, принял своего будущего зятя в собственной резиденции, сидя в полном королевском облачении на троне, высоком помосте, крытом лазурно-голубой тканью, затканной изображениями геральдических лилий. Французскому королю еще кое-как хватило разумения, чтобы в соответствии с протоколом собственноручно поднять на ноги куртуазного Генриха, вежливо преклонившего перед ним колено. Окинув мутным взглядом присутствующих французский король наконец-то выдавил из себя: : «''Окромя того, я весьма рад вас видеть, ибо так оно и есть! Поприветствуйте дам!''», после чего ушел в себя уже окончательно. Обходительный Генрих, опять же, в полном соответствии с этикетом, вежливо поклонился будущей теще, поцеловал свою нареченную невесту, после чего аудиенция сама собой подошла к концу.
 
Так или иначе, король Карл VI, как обычно плохо понимающий, что происходит вокруг, принял своего будущего зятя в собственной резиденции, сидя в полном королевском облачении на троне, высоком помосте, крытом лазурно-голубой тканью, затканной изображениями геральдических лилий. Французскому королю еще кое-как хватило разумения, чтобы в соответствии с протоколом собственноручно поднять на ноги куртуазного Генриха, вежливо преклонившего перед ним колено. Окинув мутным взглядом присутствующих французский король наконец-то выдавил из себя: : «''Окромя того, я весьма рад вас видеть, ибо так оно и есть! Поприветствуйте дам!''», после чего ушел в себя уже окончательно. Обходительный Генрих, опять же, в полном соответствии с этикетом, вежливо поклонился будущей теще, поцеловал свою нареченную невесту, после чего аудиенция сама собой подошла к концу.
  
==== Проданная страна ====
+
=== Проданная страна ===
 
{| width="350px" align="left"
 
{| width="350px" align="left"
 
|
 
|
Строка 550: Строка 550:
 
  | [[Файл:Jean Chartier, Chronique de Charles VII, France (Calais), 1490, and England, before 1494, Royal 20 E. vi, f. 9v,.jpg|350px]]
 
  | [[Файл:Jean Chartier, Chronique de Charles VII, France (Calais), 1490, and England, before 1494, Royal 20 E. vi, f. 9v,.jpg|350px]]
 
  |-
 
  |-
  | <small><span style=="color:#EAB97D>Свадьба Генриха V и Катерины Французской.</span>.<br />''Неизвестный художник «Генрих V и Катерина Валуа». - Жан Шартье «Хроника короля Карла VII». - Royal 20 E. vi, f. 9v — ок. 1487 г. - Британская библиотека. - Лондон.''</small>
+
  | <small><span style=="color:#EAB97D>Свадьба Генриха V и Катерины Французской.</span>.<br />''Неизвестный художник «Генрих V и Катерина Валуа». - «Хроника Франции или Хроника Сен-Дени». - Royal 20 E. vi, f. 9v — ок. 1487 г. - Британская библиотека. - Лондон.''</small>
 
|}
 
|}
 
|}
 
|}
Строка 564: Строка 564:
  
 
Свадьба Генриха и Катерины Французской должна была состояться 2 июня 1420 года, так как столь важное празднество требовало немалых приготовлений, впрочем, наш герой не смог или не пожелал почтить своим присутствием столь торжественную церемонию, вместо того спешно отправившись в Нормандию, где уже формировались новые отряды для пополнения английской армии. Впрочем, и сам король английский, практичный и чуждый сантиментов, не желал терять времени зря, и едва лишь требуемые обычаем свадебные торжества подошли к концу, заторопился с продолжением военных действий. В ответ на просьбы молодых дворян, уже предвкушавших череду обыкновенных для подобных случаев [[ru.wp:Рыцарский турнир|турниров]], Генрих отрезал, что им следует поберечь свою доблесть для поля боя — наилучшего турнира, какой только есть на свете.
 
Свадьба Генриха и Катерины Французской должна была состояться 2 июня 1420 года, так как столь важное празднество требовало немалых приготовлений, впрочем, наш герой не смог или не пожелал почтить своим присутствием столь торжественную церемонию, вместо того спешно отправившись в Нормандию, где уже формировались новые отряды для пополнения английской армии. Впрочем, и сам король английский, практичный и чуждый сантиментов, не желал терять времени зря, и едва лишь требуемые обычаем свадебные торжества подошли к концу, заторопился с продолжением военных действий. В ответ на просьбы молодых дворян, уже предвкушавших череду обыкновенных для подобных случаев [[ru.wp:Рыцарский турнир|турниров]], Генрих отрезал, что им следует поберечь свою доблесть для поля боя — наилучшего турнира, какой только есть на свете.
 +
 +
== Вторжение ==
 +
 +
=== Наступление союзников ===
 +
{| width="200px" align="right"
 +
|
 +
{| width="200px" style="text-align:center; background:#FAEBD7"
 +
|-
 +
| [[Файл:6465 f. 166v.png|200px]]
 +
|-
 +
| <small><span style=="color:#EAB97D>Осада Мелена.<br />''Жан Фуке «Осада Мелена нормандцами в 999 году». — «Большие французские хроники». - ок. 1455-1460 гг. - Français 6465 f. 166v. - Национальная библиотека Франции. - Париж.''</span></small>
 +
|}
 +
|}
 +
Итак, английская армия, в обозе которой словно пленники обретались король и королева французские а также новобрачная — принцесса Катерина, выступила против крепости [[ru.wp:Санс|Санс]], продолжавшей сохранять верность французской короне. Под Сансом к войску присоединился и наш герой, впрочем, особых усилий эта осада не потребовала; уже спустя шесть дней город сдался на волю победителя. Зато в английском войске заявила о себе эпидемия, выкашивавшая солдат буквально десятками. Посему, Джону Ланкастерскому пришлось вернуться в Нормандию за очередным пополнением, постоянно прибывавшим на кораблях, и присоединиться к брату во время осады следующей по очереди твердыни — Монтеро. Этот город был слишком памятен для бургундцев; именно здесь нашел свой конец их обожаемый герцог, и уже потому Филипп Бургундский, сын убитого, несколько картинно поклялся взять крепость чего бы это ему не стоило. Именно здесь, по-видимому, Джон Бедфорд впервые встретился с молодым герцогом Филиппом.
 +
 +
Надо сказать, что при первом знакомстве бургундец производил скорее благоприятное впечатление. Вслед за своим отцом не отличавшийся внешней привлекательностью, он был несмотря на то, отлично сложен и строен, обладал немалой физической силой, ловко владел оружием и отличался на поле боя редкостным бесстрашием — качеством, высоко ценившимся в те времена. Как и многие жестокосердные люди, молодой Филипп был сентиментален, мечтателен и склонен к театральным эффектам. В скором времени Бедфорду придется убедиться, что среди прочего, бургундец непостоянен и лжив, и на его слово ни в коем случае нельзя полагаться. Коротко говоря, наш трезвомыслящий герой в скором времени уяснил себе, что подобного союзника следует держать в ежовых рукавицах, и буквально не спускать с него глаз, не позволяя сделать ни одного неверного движения в какую бы то ни было сторону. Раз уяснив себе эту истину, Джон Ланкастерский будет придерживаться ее до конца.
 +
 +
Пока же, после сравнительно недолгого сопротивления, город пал, и тело герцога Бургундского Жана, было извлечено из бедной могилы, наспех выкопанной для него убийцами. При виде головы старого герцога, едва ли не пополам разбитой ударом боевого топора, Филипп Бургундский залился слезами (судя по всему, искренними — отца о боготворил с самого раннего детства) и обычным образом, во всеуслышание поклялся «''посвятить жизнь свою отмщению за убитого, сколь Господь ему будет в том благоволить, и таковой цели отдать тело свое и душу, достояние и земли''».
 +
 +
Ну а пока что соединенные англо-бургундские войска благополучно взяли в осаду [[ru.wp:Мелён|Мелен]], обретавшийся в 30 милях к юго-востоку от французской столицы. Когда-то Мелен был излюбленной резиденцией королевы французской Изабеллы, в которой она чувствовала себя до такой степени безопасно, что распорядилась перевезти в город свою личную казну — сейчас же его приходилось захватывать силой… как изменились времена! Мелен по тем временам был исключительно мощной крепостью, так что о лобовом штурме нечего было даже думать. Привычным взглядом военного, наш герой оценил расположение и силы противника. Город стоял на обоих берегах Сены, причем цитадель располагалась прямо посреди реки — на островке Сен-Этьенн, так что пресной водой осажденные были снабжены в избытке. Цитадель сообщалась с северным и южным берегом соответственно через посредство мостов Сент-Аспе и Сент-Абмроз, причем, как она сама, так и обе половины города, расположенные на противоположных берегах защищались циклопическими стенами, перед которыми могли оказаться бессильными даже тогдашние кулеврины и пушки. Ворваться в город по водной артерии также было невозможно, комендант [[ru.wp:Барбазан, Арно Гийом де|Арно Гильом]], прозванный Барбазаном, один из самых способных военачальников герцогов Анжуйских, немедленно приказал перегородить реку цепями — обычный в те времена прием для защиты от вражеского флота. И в то же время численное превосходство находилось на стороне англичан; в войске Генриха состояли до 800 пеших латников и 2 тыс.прославленных английских стрелков, привезенных нашим героем из Нормандии во время последнего путешествия. Кроме того, союзник англичан, [[ru.wp:Людвиг III (курфюрст Пфальца)|Людовик Пфальцский]] присоединился к ним с отрядом в 700 опытных конников, и наконец, в распоряжении английского короля было закаленное бургундское войско.
 +
 +
Первоначально, не теряя надежды решить дело мирным путем, Генрих приказал доставить к городским воротам французского короля, однако на все просьбы несчастного безумца, заверявшего, что подписал известный договор «''едино во благо Франции''», комендант ответил категорическим отказом, объявив, что немедленно открыл бы ворота, явись к ним Карл Французский единственно со своим войском или свитой, однако же сдаваться английским завоевателям он не намерен. Оскорбленный Генрих в обычной своей высокомерной манере парировал, что вне зависимости от своего желания, осажденным рано или поздно придется покориться ему, на чем переговоры окончательно прервались. Столь же бесславно провалилась и попытка английского короля принудить к покорности шотландцев, составлявших часть гарнизона, ради чего в английский лагерь был доставлен пленный шотландский король Яков. На графа Бьюкена, уже знакомого нам по этим страницам, и его людей, подобное не произвело ни малейшего впечатления.
 +
 +
Приходилось вести осаду по всем правилам. Наш герой вместе с обоими братьями — Генрихом и Томасом, расположился на южном берегу Сены, тогда как на северном встало союзное бургундское войско. Привыкший к основательности во всем, Генрих распорядился окружить лагерь глубоким рвом и заостренным частоколом (верными средствами против вражеской пехоты и конницы), причем в сплошной стене оставлены были только четыре прохода. Через реку был переброшен плавучий мост, состоявший из сцепленных между собой лодок, и осада началась.

Версия 03:20, 13 апреля 2021

Глава 1. Третий сын герцога Болингброка "Джон, герцог Бедфордский, регент Франции для короля Английского" ~ Глава 2. Брат короля
автор Zoe Lionidas
Глава 3. Регент Франции




Содержание

Новое царствование

Коронация и служба

Henry5coronation3.png
Коронация молодого Генриха.
Неизвестный художник «Коронация Генриха V». — Джон Уоврен «Хроники Англии», т. 5. - ок. 1470-1480 гг. - MS 133 A 7 III, fol. 1r. - Королевская библиотека. - Гаага, Нидерланды.

Итак, новое царствование, как многим хотелось верить, начиналось под счастливой звездой. Молодой Генрих — двадцатичетырехлетний, прекрасно образованный, в отличие от отца не склонный к пустым авантюрам, зато показавший себя с самой лучшей стороны как на военном, так и на административном поприще, глубоко религиозный, терпеливый, умеющий и приказывать и слушать… разве можно было ожидать лучшего после многих лет гнетущего страха перед чумой, голодом, и постоянными заговорами, чем более всего запомнилось предыдущее правление?

Впрочем, у молодого короля были свои замыслы, которые он, собственно скрывать и не собирался. В течение многих часов вчитываясь в строчки древних хроник Англии и Франции, он чем далее, тем больше утверждался в мысли, что французский престол, так же как и английский принадлежит ему в полном соответствии с законом и правом; в конце концов, его прабабка, знаменитая Изабелла Французская, за свое неуемное властолюбие и неразборчивость в средствах прозванная в Англии Волчицей, приходилась старшей сестрой последнему Капетингу, и могла бы с полным правом претендовать на престол после пресечения прямой мужской линии, что, как известно произошло, после бездетной смерти Карла IV Красивого. Что касается т. н. «салического закона», лишавшего женщин права на французский престол, молодой король полагал таковой неуклюжей попыткой оттеснить английских потомков Изабеллы, в том числе его самого от законного наследства в угоду выскочке Филиппу Валуа, приходившемуся последнему каролингскому монарху всего лишь двоюродным братом.

Как было уже сказано выше, в те времена упорно не желала умирать сплетня, будто по причине того, супруга старшего брата Карла IV — Людовика, была особой весьма легкомысленного поведения, и вызвала нешуточный скандал, попавшись на измене с собственным конюшим — Филиппом д’Онэ, законность появления на свет единственной дочери Людовика Сварливого оказалась под вопросом, и скороспелый «салический закон», в срочном порядке выуженный легистами короны неизвестно откуда был всего лишь попыткой скрыть позор тогдашнего наследника престола. Так или иначе, молодой Генрих вполне справедливо считал, что семейные дрязги Капетингов не имеют к нему ни малейшего отношения, и посему, свое «законное» наследство собирался добыть себе добром или силой.

Впрочем, для похода во Францию требовалась долгая и терпеливая подготовка; несмотря на потрясения последних лет, эта страна была сильна и богата; кроме того, перед лицом внешней опасности арманьяки и бургундцы вполне могли забыть свои препирательства, и тогда небольшой английской армии пришлось бы худо. Однако, задавшись целью, молодой Генрих был готов идти к ней до конца, впрочем, начиная неторопливо, исподволь, чтобы грозный противник не заметил этих приготовлений раньше времени.

Посему, неопытному человеку показалось бы, что по сравнению с прежними временами, ничего не изменилось. Наш герой первым ощутил это обманчивое постоянство на собственной шкуре, так как по окончании коронационных торжеств, ему недвусмысленно было приказано возвращаться к прежней службе. Думается, что для Джона Ланкастерского это был достаточно тяжелый удар. Без сомнения — уже не сын, но брат короля, он надеялся занять видное место в совете при монаршей особе, и возможно, получить для себя высокий военный или административный чин; на худой конец, вслед за Томасом, стать во главе очередной армии вторжения. Как в тот момент могло показаться, мечты разбивались в прах. С тяжелым сердцем наш герой вынужден был возвращаться на постылый север — в полуразрушенный замок, продуваемый насквозь сырыми ветрами болот, к грубой солдатне, постоянно недовольной задержками жалования, шотландским набегам, и стычкам из-за похищенной отары овец или мелкой контрабанды, на которую горазда была и та и другая сторона.

Пока же Джону Ланкастерскому двадцать три года, из которых более десяти он провел на негостеприимном севере. Невысокий, кряжистый, очень сильный, с холодными серыми глазами и голосом, постоянно ровным, способным однако, вогнать в дрожь и своих и чужих, он был к этому времени уже закаленным воином, не боявшимся ни прямого столкновения ни атаки из-за угла, а также достаточно умелым дипломатом, успевшим многому научиться на горьком опыте проб и ошибок в постоянных переговорах, или скажем прямо, препирательствах с изворотливыми шотландцами.

Пока же на календаре 1414 год. В январе наш герой снова гостит у короля, в Элтемском дворце, в те времена располагавшемся вне лондонских стен. Здесь он провел Рождество, и готовится вновь вернуться к привычному прозябанию на северной границе, когда вместе с братьями неожиданно получает известие о новом заговоре. История не сохранила для нас сведений, как информация о нем достигла королевских ушей, однако, доподлинно известно, что за очередным покушением на жизнь короля стояли влиятельные лолларды. Чтобы дальнейшее стало понятным, в двух словах остановимся на том, кем были эти люди, попортившие немало крови королям Ланкастерской династии.

Очередной провалившийся заговор

WycliffeYeamesLollards 01.jpg
Лолларды.
Уильям Фредерик Йимз «Джон Уиклиф, дарующий бедным священникам свой перевод Библии». — Последняя четверть XIX в.- начало ХХ в. - Холст, масло. - Музей наследия Кентербери. - Кентебери, Великобритания.

Джон Уиклиф (ок. 1320—1384 гг), как и близкий его собрат по вере Ян Гус в Богемии, был одним из первых предшественников реформации, выступавшим с резкой критикой распущенности и продажности тогдашнего духовенства. Плантагенеты прислушивались к громам и молниям этого страстного проповедника с тем большей благосклонностью, что тогдашние папы прочно обосновались во французском Авиньоне и во всем поддерживали враждебную Англии политику первых Валуа.

Посему, в отличие от Гуса, Уиклиф мирно закончил свои дни, выпестовав немалое количество учеников, и оставшись в истории как автор изрядного количества богословских и политических трактатов, посвященных реформе церкви и королевского управления страной. После его смерти секта лоллардов, как стали называть многочисленных приверженцев Уиклифа, превратилась в серьезную политическую силу, не считаться с которой было уже невозможно. Эти «коммунисты от религии» по выражению Карлтона Уильямса, автора жизнеописания нашего героя, ставили себе весьма привлекательные в глазах тогдашнего населения, но совершенно недостижимые цели : всеобщее равенство, упразднение церковных владений и доходов, и наконец, всего католического богослужения. Потребуется немалое напряжение всей властной системы того времени, прежде чем утопические мечтания лоллардов исчезнут во мраке истории, однако, в те времена исходящая от них опасность для королевской власти была нешуточной.

Согласно очередному доносу, выступление должно было состояться 10 января, в день, приуроченный к очередному турниру (опять турниру!). Заговорщики в рыцарской броне, сопровождаемые многочисленными сторонниками в одежде оруженосцев и слуг, вопреки правилам, должны были захватить с собой не тупое турнирное — но острое боевое оружие, и по заранее условленному сигналу, разделаться с королем и его братьями. За спинами рядовых исполнителей маячила зловещая фигура сэра Джона Олдкасла, лорда Кобгемского. Впрочем, с этим пламенным сторонником уравнительной идеи нам еще предстоит познакомиться, пока же будем следовать канве событий.

Итак, донос опередил выступление заговорщиков на двое суток. Думается, нашему герою казалось в тот день, что время повернуло вспять, и как 14 годами ранее, вместе с братьями, ему пришлось буквально в чем есть, вскакивать с седло и нестись во весь дух к воротам столицы, моля Бога единственно о том, чтобы лондонцы оказались верны своей присяге. Но — и в этом случае обошлось.

Город с готовностью принял своего короля, который предпочел для себя сильно укрепленный Вестминстерский замок, проникнуть в который для заговорщиков было весьма проблематично. Впрочем, они и не пытались это сделать. Внезапный отъезд Генриха и его братьев внес в их ряды неизбежное смятение, и это стало концом так и не состоявшегося выступления. Король действовал с молниеносной скоростью: немедленно по его приезде, в Лондоне был арестован один из главарей несостоявшегося мятежа Джон Бергейт, и вместе с ним еще семеро сообщников. На допросе проштрафившиеся заговорщики не стали запираться, и почти немедленно раскрыли свои планы, оказавшиеся, как несложно догадаться, грандиозными. Кроме убийства королевской семьи, лолларды планировали захватить в свои руки столицу, разорить крупнейшие религиозные центры страны — лондонский собор Св. Павла и Вестминстерское Аббатство, и наконец, «уничтожить всех почтенных людей, обладающих состоянием и богатством». Планам этим, как вы уже догадались, сбыться оказалось не суждено.

В ночь с 8 на 9 января, по королевскому приказу, ворота столицы были заперты, к ним приставлена двойная стража. Будучи извещенным своими соглядатаями, что войска мятежников назначили местом сбора окрестности церкви Сент-Джайлс, в Холборне — в те времена городке, ныне — исчезнувшем в разросшейся столице. Во главе наскоро собранного отряда, Генрих самолично отправился навстречу бунтовщикам, и в момент, когда обе армии двигались навстречу друг другу, черное ночное небо вдруг пересек яркий метеоритный хвост. Это небесное явление настолько устрашающе подействовало на бунтовщиков, что они без дальнейшего сопротивления отдалить в руки вооруженных солдат. Заговор был полностью разгромлен, ускользнуть удалось немногим; среди прочих оказался рыцарь Олдкасл, должный, в согласии с их планом, дожидаться своих людей там, где ныне проходит Тоттенхем-Корт-Роуд — дорога, соединяющая церковь Сент-Джайлс с Вестминстерским дворцом. Вовремя узнав о том, что мятеж потерпел полное поражение, этот заклятый враг Ланкастерской династии повернул коня и растворился в темноте, чтобы исчезнуть на следующие четыре года. Пока же, после показательных судов и казней, Джон Ланкастерский вновь вынужден был вернуться на опостылевший север.

Война

Возвращение в Лондон

Besançon - BM - ms. 0864 f. 235(1).png
Иоанн II - пленник английского монарха.
Неизвестный художник «Иоанн II возвращается в английский плен». — Жан Фруассар «Хроники». - ок. 1412-1414 гг. - Besançon - BM - ms. 0864 f. 235 - Муниципальная библиотека. - Безансон, Франция

Серые будни, с привычным до зубовного скрежета укладом потянулись вновь, время казалось тягучим и неповоротливым, на северной границе по сравнению с прежними годами ничего не и изменилось, в мае Джон Ланкастерский уже в который раз вынужден направлять в королевский совет очередной доклад, в котором перечисляются набившие оскомину проблемы: замок Бервик по-прежнему нуждается в ремонте, грозясь в противном случае попросту обрушиться на головы своих защитников, солдаты недоедают, и уже потому готовы к бунту, если в ближайшее время не будут приняты хотя бы какие-то меры, защита северной границы рухнет как карточный домик. Надо сказать, что в этот раз его просьбы наконец-то были услышаны; на сумрачный север отправили дополнительный воинский контингент для укрепления пошатнувшейся линии защиты, гарнизону частично выплатили жалование… и наконец, та самая новость, которую Джон Ланкастерский уже отчаялся когда-либо получить: брат освобождал его от командования Восточной Маркой, и предписывал, передав дела своему преемнику, возвращаться в Лондон, где его ждет поручение первостатейной государственной важности.

Этим преемником оказался Эдвард Йорский, граф Ретланд, к слову, тот самый, что вовремя предупредил короля Генриха IV о готовившемся на него покушении в день Поклонения Волхов. Впрочем, несмотря на все понятное нетерпение Джона Ланкастерского, бюрократия уже в те времена поворотливостью не отличалась. Приказ о назначении нового командующего был подписан 29 сентября 1414 года, тогда как появиться на своем новом посту и принять наконец дела у заждавшегося королевского брата он сможет не раньше начала лета следующего 1415 года.

Но вот наконец, свершилось! После 11 лет беспросветности Джон Ланкастер с легким сердцем мог сказать прости блеклому северу, и уехать отсюда уже навсегда. Забегая вперед, скажем, что вернуться ему придется только один раз — причем весьма ненадолго. Это произойдет, когда шотландцы, воодушевленные отъездом короля в Северную Францию, где тот пожелает самолично возглавить армию вторжения, загорятся идеей прощупать соседскую границу на прочность, и Джону со спешно набранным войском придется срочно отражать нашествие. Но это случится не скоро.

Пока же наш герой спешит в Лондон, полный самых радостных надежд — и не без основания. В скором времени по приезду его ждет еще одна приятная новость: вслед за Томасом, которого отец успел сделать герцогом Кларенсским, брат жалует ему титулы графа Кендельского и герцога Бедфордского. Этот последний титул останется с ним в истории. Впрочем, братские щедроты на этом не заканчиваются, шесть месяцев спустя наш герой получает также графство Ричмондское со всеми его замками и пахотными полями; впрочем, этот титул, как и герцогское достоинство даются ему до конца жизни, после чего должны вернуться к короне. Столь именитому аристократу полагалась ежегодная выплата из казны в сумме 60 фунтов годовых, и кроме того, столь же пожизненная должность главного королевского сокольничего.

Впрочем, здесь, в Лондоне, нашему герою опять же приходилось в спешном порядке знакомиться с важнейшими новостями и событиями, которые успели произойти в его отсутствие. Как и следовало ожидать, парламент горячо поддержал желание короля решить внутренние проблемы страны за счет небольшой победоносной войны… как иногда повторяется история, читатель. Выступая во время очередного заседания, герцог Экзетерский не стеснялся в выражениях:

« Плодородная страна, изобильные земли, богатые города.... неисчислимое количество замков... более 80 густонаселенных провинций... более 1000 процветающих монастырей, и 90 тысяч церковных приходов. Ежели вам удасться овладеть Францией, Шотландия отдатся в руки без единого выстрела». »

Касательно Шотландии наш герой мог бы весьма серьезно поспорить, благо, успел, как мы помним, обзавестись солидным опытом в этом вопросе; однако, его в Лондоне на тот момент еще не было. Зато в августе 1414 года, английский король, как его далекий предок Вильгельм Завоеватель, старался представить откровенную агрессию против соседа в качестве взыскания с этой страны забытого долга. Для этого, опять же, из полувекового забвения был извлечен кабальный договор, который вынужден был когда-то подписать дед нынешнего французского короля Иоанн II, по собственной глупости оказавшийся в английском плену. В согласии с этой подметной бумагой, Англии следовало уступить Нормандию, Анжу, Мэн, Турень, Бретань, Фландрию — когда-то захваченные Генрихом II и затем вернувшиеся под власть французской короны. Впрочем, молодому Генриху этого было мало; посему его легисты также напомнили французам, что за пленного короля Иоанна был когда-то назначен выкуп в астрономическую по тем временам сумму в миллион 600 тыс. золотых экю. Для того, чтобы удовлетворить грабительские аппетиты англичан хотя бы частично, король был вынужден буквально запродать свою дочь в жены безродному, но сказочно богатому Джан-Галеаццо Висконти, самозваному герцогу Миланскому. По причине столь неравного брака, девочка навсегда лишалась прав принцессы крови, оставаясь скромной графиней Вертю, зато через Альпы перевалил длинный караван из осликов, груженных бочонками, полными золотых монет. Кроме того, со всех провинций королевства срочно взыскали дополнительный налог — однако, всех этих усилий не хватило даже для того, чтобы покрыть хотя бы половину требуемой суммы. Как это ни дико звучит, но возможно, ранняя смерть бездарного короля послужила ко благу его страны, так как остаток платежа вносить было уже не за кого. Однако, сейчас молодой Генрих благополучно вспомнив о событиях пятидесятилетней давности, категорически требовал недостачу.

Однако, и этого зарвавшемуся англичанину было мало; и в феврале следующего, 1415 года, Ла-Манш пересекло новое английское посольство, уполномоченное вместе со всем перечисленным он требовать для своего господина руки принцессы Катерины — младшей дочери безумного короля, и в придачу к тому 2 миллионов золотых ливров приданого; впрочем, «входя в положение» французского короля, обладателя хронически пустой казны, старательно обиравшейся тем и другим временщиком, англичанин опять же был «согласен» взять причитающееся территориями — французской частью Гиени, половиной Прованса, а также Бофортом и Ножаном. О том, что осталось бы от Франции, вздумай Карл VI выполнить подобные требования — промолчим из соображений деликатности.

Умелая провокация

Enry V being presented with a book containing meditations on the life of Christ© The Parker Library, Corpus Christi College, Cambridge. MS 213, f. 1r.jpg
Генрих V Английский.
Неизвестный художник «Преподнесение книги королю Генриху Ланкастерскому». — Жан Галоп. «Драгоценная книга, повествующая о жизни Господа нашего Иисуса Христа». - ок. 1400-1425 гг. - MS 213, f. 1r - Библиотека Паркера, Кембридж
« По таковой же причине, - писал Генрих Английский своему французскому собрату, - избрав для того подходящее к тому время, соответствующим к тому же образом, мы желаем достучаться до вашей совести, дабы призвать вас к миру, надеясь, что усилиями нашими мы понудим вас наконец отозваться на этот стук. »

Предлагаем читателю самому оценить степень лицемерия, содержавшуюся в данном послании, и тем временем продолжим.

Пока что, отлично понимая всю невыполнимость подобных требований, король исподволь начал подготовку к будущему вторжению.14 марта следующего, 1415 года наш герой был срочно отправлен в Гилдхолл, резиденцию лорда-мэра Лондона с целью изыскать средства для финансирования будущего похода. Компанию нашему герою должны были составить его младший брат Хамфри (отныне герцог Глостерский), герцог Йоркский, Генри Чичел, архиепископ Кентерберийский и примас Англии, а также Генри Бофорт, епископ Винчестерский и по совместительству — дядя нашего героя. Надо сказать, что поручение сложностей не вызвало. Мэр Лондона в сопровождении олдерменов со всей почтительностью приветствовал королевского брата, и почти немедленно согласился дать королю в долг 10 тыс. золотых марок за счет таможенных сборов с шерсти, отправлявшейся из Лондонского порта. В качестве залога Джон Бедфорд (как теперь следовало именовать нашего героя), в свою очередь предоставил ему тяжелую кованую золотую цепь, бывшую частью сокровищ английской короны, украшенную изображениями корон и оленей, а также эмалевыми вензелями из букв SS.

16 апреля решение о начале военных действий было окончательно принято, объявленное на очередной сессии парламента королевским дядей, епископом Бофортом. В соответствующем заявлении подтверждалось желание короля с помощью силы взыскать с французов свое «законное наследие», причем нация призывалась полностью и безоговорочно поддержать в том своего короля. Что касается французов, им об этом знать было не обязательно.

Впрочем, на другой стороне Ла-Манша, как и следовало ожидать, ненасытная жадность английского короля вызвала отчаянный переполох. В качестве последней попытки купить мир, в Лондон прибыло посольство от имени безумца Карла VI, представшее пред ясные очи английского монарха 30 июня 1415 года. Король дал им аудиенцию в епископском дворце Уолвеси (Винчестер). Вместе с братьями, Джон Ланкастерский, по обычаю стоя по правую сторону монаршего трона, немигающим взглядом хищной птицы рассматривал кучку из семи оробевших французов, смелости ради сгрудившихся вместе. Итак, главой делегации был граф Вандомский (не лучший выбор…) ему должен был содействовать Гильом Буаратье, архиепископ Буржский.

После требуемых обычаем пышных представлений и вручения верительных грамот, 2 июля посольство наконец-то смогло приступить к работе. Итак, послы привезли с собой поручение французского короля обсудить будущий брачный договор его дочери с англичанином, причем в качестве приданого предлагалось 850 тыс. золотых ливров — куда больше, чем когда-то принесла английской казне старшая сестра принцессы, Изабелла Французская, когда-то выданная замуж за свергнутого с престола и убитого Ричарда II.

Кроме того, посольство было уполномочено уступить английскому королю в вассальное владение французский Лимузен, при условии если враждебности между двумя государствами будет раз и навсегда положен конец. Как и следовало ожидать, Генрих оставался непреклонен, более того, вместе со всем вышеперечисленным требовал, чтобы все желаемые им земли перешли во владение английской монархии на правах свободного владения, не состоящего в вассальной зависимости от Франции. Бессмысленный спор тянулся некоторое время, пока епископ Буаратье, наконец потеряв терпение, заметил, что Карл VI является законным владыкой своей страны — чего не скажешь о сыне узурпатора. Коротко говоря, Генрих и его братья могли себя поздравить: мышеловка захлопнулась, и красиво выглядящий в глазах всей Европы повод к войне был благополучно найден. Генриху оставалось изобразить приличествующий случаю гнев, после чего приказать выпроводить французских послов вон из страны, пообещав им новую встречу на французской территории.

30-тысячную армию вторжения собирался возглавить Генрих собственнолично. Молодой король был равно готов к победе и к гибели, как полагалось правоверному католику, перед отъездом, он исповедался и причастился св. Тайн, после чего на время своего отсутствия назначил лордом-регентом королевства своего младшего брата — Джона, герцога Бедфордского. В помощь ему давался совет из девяти наиболее приближенных к трону людей: архиепископа Чичела, епископов Винчестерского и Дурхамского, графа Уэстморленда, приора Сент-Джон, лордов Ратина, Беркли, Поуиса и Морлея.

Регент Англии

Royal 14 E III f. 68 Nascien.png
Корабли - военные и торговые.
Неизвестный художник «Насьен на корабле». — «История св. Грааля». - ок. 1315-1325 гг. - Royal 14 E III f. 68 - Британская библиотека, Лондон

Впрочем, в начале августа 1415 года подготовку вторжения на короткий момент прервало известие об очередном заговоре. Во главе его стоял Ричард, граф Кембриджский, а важнейшие нити, как и следовало ожидать, тянулись из Шотландии, где изгнанник граф Перси и его присные никак не желали смириться со своим поражением.

Скорое расследование показало, что состав заговорщиков был достаточно пестрым: общая ненависть к правящей династии свела вместе столь непохожих друг на друга персонажей как сторонников идей лоллардов, приверженцев давно свергнутого и убитого Ричарда II и просто искателей легкой наживы и быстрой возможности достичь высших ступеней аристократической иерархии. Особенно тяжким ударом для короля, судя по всему, стало то, что к заговору примкнул его близкий друг, Скроуп лорд Маршам. Мятежникам также удалось втянуть в свое предприятие Томаса Грея, коменданта замка Норхам, должного сыграть в будущем возмущении ключевую роль. В его задачу входило возмутить север, и застав короля врасплох, расправиться и с ним самим, и с его братьями.

Однако, тайну и в этот раз сохранить не удалось. Эдмунд, граф Марчский поспешил уведомить Лондон. Молодой Генрих отреагировал решительно и скоро: уже через несколько дней вожди так и не состоявшегося заговора оказались за решеткой. Надо сказать, что лорд Маршам и его сообщник граф Кембриджский потребовали для себя суда пэров, на что по закону, имели полное право. Неизвестно, что думали по этому поводу тот и другой, возможно, оба проштрафившихся мятежника лелеяли надежду на то, что дело затянется до возвращения короля, так как ожидать с отплытием было нельзя: на Ла-Манше вот-вот могли начаться осенние шторма, а за немалый срок, который мог пройти до возвращения домой, самодержавный гнев имел полную возможность остыть и смениться более милосердным отношением к побежденным.

Так или иначе, надеждам этим суждено было рассыпаться в прах; молодой Генрих был не из тех, кто прощает угрозу своей власти, в самом порту Саутгемптон, где войско уже собиралось грузиться на корабли спешно устроен был суд, оба приговорены к смертной казни и приговор без всяких проволочек приведен в исполнение. Томас Грей, схваченный в Гемпшире, и потребовавший для себя той же привилегии, также закончил жизнь на плахе. Три месяца спустя Парламент задним числом утвердит эти приговоры, во всеуслышание объявив их «добрыми, справедливыми и законными». Король отбыл прочь 11 августа, озаботившись тем, чтобы перед отплытием скрепить своей подписью соответствующий документ.

Можно сказать, что судьба щедро вознаградила нашего героя за все прежние лишения: по сути дела, в отсутствие брата, которое могло продлиться неизвестно сколько времени, он мог распоряжаться страной, обладая властью, лишь немного уступающей королевской. В самом деле, из всех полагающихся монарху прерогатив Генрих удержал за собой лишь право принимать присягу на верность у высших церковных иерархов страны — епископов и архиепископов, включая, конечно же, примаса Англии. Впрочем, отдадим должное нашему герою, власть и практическая вседозволенность совершенно не вскружили ему голову. Даже на высшей должности, уступавшей разве что королевскому достоинству, он оставался все тем же трезвомыслящим и даже несколько аскетичным правителем, каким знал его север, к счастью, уже навсегда оставшийся в прошлом.

Сейчас его новая служба проходила достаточно спокойно; важнейшей обязанностью нового правителя, которую он исполнял, как обычно с неукоснительной точностью, было следить за тем, чтобы корабли, тяжело груженные припасами для армии вторжения, в срок отправлялись через Ла-Манш. Кроме того, регенту выпало решить затянувшийся спор между Норвегией и английскими торговцами рыбой. Дело состояло в том, что средневековое общество, властью церкви принужденное едва ли в течение полугода воздерживаться от мяса, во время Великого Поста, Адвента и многочисленных дней, по тем или иным причинам полагавшихся постными, переходило на рыбу.

Для большинства населения страны рыбой этой была норвежская сельдь, в изобилии вылавливавшаяся английскими рыбаками у побережья Скандинавии. Конечно же, за подобную возможность приходилось платить особую пошлину, вносившуюся в таможенном центре в Бергене. Пошлины не любит никто, и посему ушлые английские рыботорговцы в 1412 году сумели разведать богатые рыбные места у побережья Исландии, куда с того времени повадились плавать, благополучно минуя и Скандинавию и необходимость раскошеливаться в пользу чужеземного государя. Как и следовало ожидать, подобное пришлось не по нраву норвежцам, и на стол регента легла официальная жалоба короля Эрика, требовавшего, чтобы пошлины исправно вносились в его казну безразлично к тому, где именно в северных водах шел вылов рыбы.

Английские купцы, со своей стороны, бурно протестовали, утверждая, что норвежские воды по причине многолетнего вылова рыбы практически истощились, а посему они просто вынуждены были искать новые места для своего промысла — отнюдь не из желания досадить норвежской короне, но по причинам чисто коммерческого характера. Впрочем, Джон Ланкастерский был слишком проницателен, чтобы его можно было обмануть подобным образом. Сиюминутной выгоде в данном случае противостояла необходимость сохранить добрые отношения на севере, особенно важные в ситуации начавшейся войны. Посему, благополучно проигнорировав жалобы и протесты английских купцов, 13 ноября 1415 г. регент приказал им платить рыбную пошлину в прежнем размере, и для того, чтобы сделать свою мысль более доходчивой, приказал прилюдно объявить о принятом решении в шестнадцати важнейших портах.

Азенкур

Wikibooks - Histoire de France.jpg
Азенкур.
Мастер Молитвенников «Азенкурская битва.» - Ангерран де Монтлере «Хроники Франции». - ок. 1495 г. - Ms.VGG.F2, Object 110 ff. 266. - Лейденский университет, Нидерланды.

Однако, заботы-заботами, но оставшиеся в стране, жадно ловили скудные известия, которые привозили с собой купцы, возвращающиеся домой солдаты и наконец, королевские герольды, исправно доставлявшие депеши, скрепленные подписью самого монарха или его ближайших соратников.

Из этих скупых депеш, Джон Ланкастерский узнавал, что английская армия благополучно высадилась на мысе Ко. Через сто с лишним лет здесь будет заложен порт Гавр, пока же — бухта Ко являла собой достаточно пустынное и необжитую местность, что опять же полностью отвечало планам молодого Генриха. Никем не замеченная, английская армия скорым маршем двинулась вперед, и остановилась только у стен Арфлера, спешно закрывшего ворота перед захватчиками. Город был не готов к осаде; внезапное появление англичан застало защитников врасплох, оружия не было запасено в достаточной мере, наличных запасов продовольствия также не могло хватить на сколько-нибудь продолжительный срок.

Впрочем, горожанам удалось едва ли не в последний момент послать нарочного в Париж с просьбой о срочной помощи, однако, обеим враждующим партиям, азартно делившим между собой казну и власть над страной было не до того. Справедливости ради, заметим, что очередной временщик — граф Арманьяк, все же попытался собрать войска на помощь Арфлеру, но жалкая кучка наемников, в спешке собранная в парижских предместьях, в любом случае не сделала бы погоды, тем более, что казна была в очередной раз опустошена до последнего предела, и платить даже столь скромному по размерам войску было нечем. Коротко говоря, Арфлер пал после месяца отчаянного сопротивления. Торжествующий Генрих, желая превратить эту крепость в форпост для продолжения атаки на Северную Францию распорядился выселить из него всех жителей, свободные дома следовало занять английской колонии, в ее пользу переходило также конфискованное у горожан имущество.

Короткий рейд по северной Франции превращался в череду бесконечных побед, через некоторое время войско двигалось уже с трудом, нагруженное богатой добычей, которую ни один солдат, конечно же, не был готов оставить. Французы, в конечном итоге осознав, какая опасность им грозит, сумели в какой-то момент прекратить распрю, и новонабранное войско под предводительством самого короля, весьма вовремя вернувшего себе рассудок, двинулось наперерез захватчикам, пытавшимся отступить в Кале. Путь им преградила раздувшаяся от осенних дождей река, с другой стороны отступление им отрезала французская армия, превосходившая своим числом немногочисленное английское войско едва ли не вдвое. Генрих поспешил начать переговоры, предлагая вернуть Арфлер за возможность беспрепятственного прохода, однако, французы, уверенные в своем превосходстве, отвергли все предложения.

Битва при Азенкуре вошла во все учебники истории, посему, остановимся на ней лишь кратко. Известно, что англичане прибегли к своей излюбленной тактике, и за немногое оставшееся у них время, успели защитить себя врытыми в землю кольями, заостренными сверху и направленными в сторону врага. За этим частоколом они оказались в полной безопасности против атаки французской конницы; для лошадей подобное препятствие, на которое они напарывались грудью, было совершенно непреодолимо. Зато разношерстое феодальное воинство, горя желанием покрыть себя славой, одолев слабого противника, спешившись, и увязая тяжелыми доспехами в размокшей земле, не слушая приказов, и смешав ряды бросилось на английские укрепления. Надо ли говорить, что неповоротливые рыцари немедленно превратились в отличную мишень для английских лучников, с легкостью пробивавших на малом расстоянии железные доспехи? Разгром был не просто страшен, для Франции Азенкур стал настоящей катастрофой, едва не решившей исход войны.

К счастью, ни Карл Французский, ни наследник престола на поле боя не присутствовали; опыт битвы при Пуатье, когда в плену оказался король Иоанн вместе с младшим сыном, все же послужил достаточным уроком. Зато на поле Азенкура полег весь цвет французского рыцарства Севера, так, что некоторые города остались без власти, так как на место погибших просто некого было назначать!… В плену оказались высшие сановники королевства в том числе Карл Орлеанский, сын младшего брата короля. Ему предстоит провести в английском плену 25 долгих лет и освободиться лишь после уплаты огромного выкупа в 150 тыс. золотых экю.

Возвращение триумфатора

Triumph.png
Триумф.
Гаспар да Падова (предположительно) «Триумф славы.» - Франческо Петрарка «Триумфы». - ок. 1465 г. - Harley 3567 f. 176. - Британская библиотека, Лондон.

Нашего героя весть о «славной и великой победе» под Азенкуром достигла 4 ноября 1415 года, когда под его председательством в Расписной Палате Вестмистерского дворца шло очередное заседание Парламента. Надо сказать, что дворянское сословие было на нем представлено весьма скудно, чему удивляться не приходится: большая часть молодых аристократов сопровождала короля в его походе. В частности, из всех достаточно многочисленных носителей графского титула, на этом заседании присутствовали только уже знакомый нам Ральф Невилл, граф Уэстморлендский и Эдвард Кортни, граф Девонский. Впрочем, столь малый кворум отнюдь не послужил помехой самым бурным выражениям радости, которыми разразилось собрании при столь воодушевляющем известии.

Действительно, «наше счастье есть чужое несчастье», как же повезло нам, читатель, жить во времена, когда эта ублюдочная «мудрость» постепенно начинает уходить в прошлое. Во Франции Азенкур отозвался жестоким потрясением, национальным позором, страна едва ли не целиком оделась в траур, и, сколь можно судить по наполненным болью словам хрониста, не было практически ни одной благородной семьи, в которой не оплакивали бы мужа… отца… брата… Сам король Карл вернулся в свою столицу пешком, в заляпанном грязью, давно не стиранном платье, с нечесаными и столь же давно не стриженными волосами, свисающими ему на плечи, при полном молчании толпы. Зато Англия ликовала, в ознаменование триумфа звонили колокола, вдовствующая королева Джоанна в сопровождении представителей высшего духовенства и блестящей аристократической свиты пешком отправились к гробнице Эдуарда Исповедника, чтобы возблагодарить Господа и святого короля за столь славную победу английского оружия.

Переполнившись патриотическими чувствами, Парламент, желая как воздать своему властелину как можно более щедрую благодарность, поспешили перенести уплаты ежеквартальной подати, приуроченной ранее к празднику Сретения Господнего на два месяца вперед, и дружно проголосовали за еще одну, чрезвычайную подать, должную служить для уплаты наемникам, эти деньги следовало собрать уже в ноябре текущего года. Невиданная щедрость лордов Парламента достигла такого размаха, что в благодарность за победу королю была дана пожизненная привилегия собирать в собственную казну все доходы от многочисленных английских таможен. Надо ли говорить, сколь подобная мера укрепила его власть и влияние?… Впрочем, со временем Парламент пожалеет о столь расточительной «щедрости» и после смерти монарха, привилегия продлена уже не будет. Однако, до этого момента утечет немало воды. Вернемся.

Осенняя распутица и начавшаяся в войске эпидемия, вынудили Генриха оставить мысль о дальнейшем наступлении. Франция была спасена, грозный завоеватель, по обычаю времени лавры своей победы отдал Господу, пожелавшему, как весьма прямолинейно выразился английский король, через его посредство покарать Францию за грехи! Войско в полном порядке отступило в Кале, готовясь переправиться домой, на Британские острова., и наконец, 13 ноября 1415 года королевский корабль бросил якорь в Дуврском порту. Как и следовало ожидать, на причале своего монарха ожидала ликующая толпа, бароны Пяти Портов, от избытка чувств бросились в воду, чтобы не дать королю победителю добраться до берега на шлюпке, как полагалось бы простому смертному, но, все вместе, по пояс с воде подняли монарха себе на плечи и торжественно понесли его к берегу. Как и полагалось триумфатору, молодой Генрих молчал, и сохранял полную невозмутимость, глядя куда-то поверх голов, словно бы не замечая неистовствующего народа, надрывающего глотки в славословиях в его честь. Впрочем, Джон, хорошо знавший брата, несмотря на это напускное безразличие, конечно же видел в глазах старшего огонек торжества… да разве могло быть иначе? Впрочем, наконец короля-победителя опустили на землю, где он немедля оседлал своего богато разукрашенного коня, чтобы по обычаю, воздать требуемые благодарности перед гробницей святого короля Эдуарда.

Впрочем, у этой — столь славной для английского оружия победы, была и своя изнанка: на поле Азенкура легли немало рыцарей, успевших прославить свое имя. Одной из таких, уже невосполнимых потерь оказался Эдуард Йоркский, двоюродный брат нашего героя. Смерть эта была даже не столько досадной, сколь нелепой: Эдуард, будучи достаточно полным и потому в буквальном смысле этого слова, тяжелым на подъем, рухнул на землю во время боя, и не в силах подняться самостоятельно под весом собственных доспехов, задохнулся под телами людей и лошадей. Джон вместе с братьями присутствовал на похоронах родственника, и на полагающейся случаю заупокойной мессе, быть может, раздумывая, сколь нелепая случайность способна оборвать даже самую достойную человеческую жизнь… Но вернемся.

Итак, король вновь занял подобающее ему место, и недолгий срок правления Бедфорда подошел к концу. Вряд ли этот холодный человек сожалел о потере власти — как мы увидим, в течение всей своей жизни он будет воспринимать высшее место в государстве, которое ему придется раз за разом оставлять за собой, как службу, непростую, но необходимую, которую никто иной не в состоянии достойно исполнить. Сейчас младший брат короля чувствовал скорее легкий укол зависти — вместо того, чтобы вместе с прочими покрыть себя славой на поле Азенкура он вынужден был оставаться в Лондоне и решать вопросы с зерном и рыбой… король, достаточно проницательный, чтобы понять затаенные мысли младшего, в полной мере учтет их в следующий раз. Впрочем, сейчас Джона Ланкастерского ждало поручение дипломатического характера.

И визит миротворца

Albrecht Dürer 082.png
Сигизмунд Немецкий.
Альбрехт Дюрер «Император Сигизмунд». - ок. 1509-1516 гг. - Дерево, масло. - Германский национальный музей. - Нюрнберг, Германия.

Надо сказать, что император Священной Римской империи, Сигизмунд, поставил себе практически невыполнимую задачу: помирить между собой французов и англичан, и заключить с теми и другими наступательный и оборонительный союз, получив таким образом в свои руки мощнейшую политическую силу в тогдашней Европе. Однако, честолюбивому императору этого было недостаточно: в качестве цели еще более головокружительного характера он поставил себе положить конец расколу католической церкви.

Вкратце поясним, читатель, что разногласия в среде святых отцов начались в 1378 г., когда в скором времени после смерти папы Григория XI двое претендентов посчитали себя законно избранными на освободившийся престол св. Петра, и если Урбан VI обосновался в Риме, Климент VII предпочел для себя Авиньон, где чувствовал за собой поддержку во всех своих начинаниях французского монарха. Как и следовало ожидать, симпатии европейских монархов разделились; однако, для нашего рассказа будет существенным то, что французы, как уже было упомянуто, безоговорочно поддержали раскольника, а после его смерти — очередного антипапу, столь же незаконного с точки зрения церковных установлений, как и его предшественник. Англичане, как несложно догадаться, встали за римлянина… и раскол тянулся больше 25 лет, причем все усилия по его прекращению ни к чему не приводили. Теперь за за эту невыполнимую задачу со всей самоуверенностью взялся Сигизмунд.

Надо сказать, что двумя годами ранее, преодолев немало сложностей и противоречий, ему удалось в качестве первого шага заключить союз с французским королем, однако, в скором времени все его усилия пошли прахом. В полном событий 1413 году французам было не до новоявленного миротворца. Очередной бунт, вспыхнувший в столице из-за дороговизны всего и вся (что в свою очередь имело своей причиной военные действия и бесчинства дезертиров из обеих армий) привел к тому, что герцог Бургундский, ранее полагавший себя хозяином Франции, оказался не в силах совладать с разбушевавшейся толпой и был вынужден бесславно бежать прочь из столицы, отдав ее в руки своим врагам.

Граф Арманьяк сумел навести порядок, однако, удержать свою власть он мог лишь посредством прямого террора, практически превратив невменяемого короля, его супругу и дофина в заложников при своей персоне. Посему, не стоит удивляться, что самозваный миротворец был принят в Париже более чем холодно, тем более, что в декабре все того же мрачного 1415 года неожиданно скончался наследник французской короны Людовик, герцог Гиеньский, подточенный туберкулезом, а также обессиленный бесконечными возлияниями и прочими излишествами, до которых был немалым охотником. В атмосфере глубокого траура, в который погрузилась французская столица, ни королю, ни графу Арманьяку было совсем не до самозваного гостя. Понимая, что в среде неприкрытой враждебности добиться чего-либо невозможно, упрямый император переключился на Англию.

Молодой Генрих, как и следовало ожидать, немедленно воспользовался ошибкой своего противника. Император, чье самолюбие в немалой степени было задето поведением французского временщика, сам того не сознавая представлялся для английской стороны отличной возможностью постепенно воплотить в жизнь план по окружению Франции со всех сторон кольцом враждебных ей государств… ну что сказать, читатель, время идет, а политические ухищрения все не хотят меняться!

Так или иначе, императору был оказано самое широкое гостеприимство. По приказу старшего брата, навстречу ему в Дувр был направлен Хамфри, младший из братьев короля; 7 мая 1416 года Сигизмунд был принят с подобающими почестями, тогда как нашему герою было вменено в обязанность дожидаться императорского кортежа в Рочестере; и наконец — в Брентфорде, там, где полагалась последняя остановка на пути в Лондон, их дожидался импозантный Томас. Во имя высокого гостя на экстренное заседание был собран Парламент, польщенному императору вручен Орден Подвязки — наивысшая награда английского королевства. Как и следовало ожидать, в королевском дворце был устроен полагающийся случаю пир, причем высокий гость был усажен на самое почетное место, имея по правую руку английского короля — по левую же его брата, герцога Бедфордского. Надо сказать, что император также не остался в долгу, презентовав своему будущему союзнику высокочтимую реликвию: сердце Св. Георгия, небесного покровителя английской монархии.

Впрочем, столь удачно начавшийся визит несколько омрачился прибытием на английскую землю графа Вильгельма Генегаусского, хлопотавшего перед императором о том, чтобы его дочь, Якоба (или Якобина — в разных источниках ее имя пишут тем или иным способом), была официально признана единственной наследницей обширных графских владений. Дело застопорилось почти сразу, так как супругом обольстительной Якобы выступал не кто-нибудь, а принц Иоанн Французский, автоматически ставший после смерти брата наследником французской короны. Попросту говоря, после смерти графа Генегаусского, все его немалые владения совершенно мирным и законным путем из подчинения Империи должны были уплыть в руки будущего французского короля — с чем император, как несложно догадаться, был категорически не согласен. Бессмысленные переговоры, разговоры, прения, как и следовало ожидать, ни к чему не привели, и в июне 1416 года опечаленный граф Генегаусский отбыл восвояси.

Вместе с тем, император и сам не был в достаточной мере удовлетворен. Упорно желая помирить французов и англичан (цель совершенно невероятная, но тем более желанная!) он и раза в раз надоедал королю с очередными прожектами: предлагая, к примеру, передать не так давно завоеванный Арфлер в качестве жеста доброй воли под его покровительство, на худой конец, под власть Вильгельма Генегаусского (быть может, для того, чтобы подсластить для него недавно испытанное горькое разочарование). Идея, что эта окраинная земля, ключ к Нормандии, обильно политая английским потом и английской же кровью, просто так, что называется, за здорово живешь, перейдет в руки чужеземца, витающего непонятно в каких облаках, естественно, вызвала всеобщее недовольство. Парламент с порога отверг подобную идею, народ глухо роптал, сам Генрих, как вы понимаете, также весьма прохладно отнесся к предложениям восторженного немца; однако, тот продолжал настаивать, предлагая все новые и новые — столь же невозможные как прежние — планы урегулирования, и не спешил покидать гостеприимную Англию, вплоть до августа 1416 года обретаясь в Лондоне, причем содержание его самого и его прожорливой свиты тяжелым грузом ложилось не небогатый английский бюджет.

Великая победа на море

Отплытие

Royal 18 E I f. 103v English ships.jpg
Флот Бедфорда.
Мастер Харли Фруассара «Английские корабли.» - Жан Фруассар «Хроники». - ок. 1450-1483 гг. - Royal 18 E I f. 103v. - Британская библиотека, Лондон.

Тем временем, с таким трудом завоеванный Арфлер оказался в серьезной опасности. Генрих, этот блестящий полководец и отличный тактик, вновь показал свою слабую осведомленность в стратегических вопросах — слабость, которую будущий регент Франции сумеет учесть и в полной мере нейтрализовать. Итак, в отличие от Кале, находившегося под английским владычеством уже около полувека, выход к морю из которого открывался через узкий канал, весьма удобный для обороны, Арфлер стоял у основание широкого устья Сены, доступного для любого противника. Именно эту бухту полностью перекрыл собой французский флот под командованием Гильома де Морне, желая подобным нехитрым способом отрезать английский гарнизон от снабжения продовольствием и тем самым вынудить его к сдаче. Надо сказать, что к немногочисленным и достаточно скромно вооруженным французским кораблям присоединились 30 вспомогательных судов, присланных королем Кастилии, и 9 генуэзских каракк, под командованием Джованни Гримальди, несших на себе в общей сложности 900 арбалетчиков.

Положение в самом деле было угрожающим; немногие запасы, еще остававшиеся в городе, быстро подходили к концу, съестное продавалось по головокружительным ценам; так что действовать приходилось немедленно. Уже в апреле 1416 года английский комендант крепости Арфлер, Томас Бофорт, граф Дорсет, спешно уведомил короля о надвигающейся опасности. Генрих, по обыкновению, собирался лично возглавить английский флот, должный освободить Арфлер от осады, но ввиду того, что утомительные переговоры с германским императором требовали его постоянного присутствия, был вынужден переуступить эту честь брату — Джону Ланкастерскому.

Для нашего героя это сражение должно была стать первым серьезным экзаменом, в самом деле, не считая мелких стычек с шотландцами и погони за очередной бандой, укравшей крестьянский скот, наш герой еще не участвовал ни в одном серьезном сражении. Однако, Джон Ланкастерский принял столь ответственное назначение с присущим ему хладнокровием. Пока его первое поручение было достаточно скромным: каким-то образом пробиться через ряды врагов, доставив в осажденный город самое необходимое.

Грузовой флот в это время уже собирался в Оруэлле, корабельные трюмы до отказа набивались овсом и окороками, на палубы загонялись целые стада быков, адмиралом этой части флота был назначен сэр Томас Морли, должный в первую очередь проследить, чтобы доверенный ему флот в полном порядке проследовал в южный порт Саутгемтпон, откуда начинался путь через Ла-Манш. Другая часть флота, формировавшаяся в Уинчелси (Сассекс) должна была нести на себе 7 тыс. стрелков, командование этой частью флота было отдано сэру Уолтеру Хангерфорду, и оба флота, после долгих проволочек, вызванных отсутствием попутного ветра или другими неблагоприятными обстоятельствами, наконец-то смогли соединиться и поступить под руководством нашего героя при мысе Бичи-Хед, на Юге острова, откуда открывался прямой путь через Ла-Манш.

К сожалению, источники того времени сильно противоречат друг другу в оценке количества английских кораблей, а также потерь, понесенных той и другой стороной во время сражения. В частности, хронист Хардинг, в то время еще совсем молодой, служивший юнгой на одном из английских кораблей, уверяет, что флот насчитывал не менее 400 единиц, при экипаже в 20 тыс. человек. Со своей стороны, Мишель Пентуэн, монах Сен-Денийского аббатства, получавший также известия из первых рук, но, как несложно догадаться, болевший за дело французского короля, называет количество в 250 кораблей. И наконец, Виндеке, личный секретарь императора Сигизмунда и вовсе уменьшает их количество до 70. Современные исследователи называют компромиссное число в 150 судов, на котором остановимся и мы.

В ночь с 14 на 15 августа 1416 года английский флот бросил якорь в виду города, чтобы указать путь задержавшимся кораблям, и позволить всем прочим выстроиться в правильный порядок, Джон Бедфорд приказал команде флагмана вывесить на мачтах фонари. Когда наступил рассвет следующего дня, и развеялась обычная для этого времени года утренняя дымка, на горизонте четко нарисовался грозный вражеский флот, закрывающий собой доступ к городу. Впрочем, для французов утро началось с неприятного известия: кастильцы, вовсе не желающие проливать собственную кровь ради интересов сиюминутного союза, предпочли поднять якоря и благополучно ретироваться в ближайший Онфлер, где в течение всего боя оставались безучастными наблюдателями. Однако, генуэзцы стойко встретили опасность; недооценивать их возможности было бы в высшей степени глупо. Огромные караки с мощными бортами и высоко поднятой кормовой настройкой в те времена считались непобедимыми; чтобы понять, откуда возникло подобное убеждение, отвлечемся на несколько минут, чтобы поговорить о привычной в те времена тактике морского сражения.

Битва при устье Сены

Bataille de la Rochelle.jpg
Морское сражение времен Столетней войны.
Неизвестный художник «Битва при Ла-Рошели.» - Жан Фруассар «Хроники». - XV в. - Ms. FR 2643, Fol. 393. - Национальная библиотека Франции.

Надо сказать, что таковая практически не поменялась с античных времен; техника управления парусным судном в движении, и тем более, в бою, оставалась еще совершенно примитивной (ситуация изменится лишь в эпоху Великих Географических открытий, до которой, к слову, оставалось уже недолго ждать!) Итак, пока что каждый из кораблей, неуклюже маневрируя, пытался занять самое выгодное подветренное положение, после чего таранил противника, с целью проломить ему борт, или выбросить на прибрежные скалы, а то и прямо на берег. В случае неудачи, корабли сцеплялись между собой с помощью цепей, тросов и абордажных крючьев и команды схватывались врукопашную.

Итак, до боя оставались считанные часы, с моря дул легкий бриз, а Джон Бедфорд, с присущим ему хладнокровием, собрав в своей каюте капитанов боевых кораблей, отдавая приказания — как обычно, ясные и обязательные к исполнению. Он приказал немедленно поднимать паруса и всем кораблям развернуться в построение, напоминающее собой полумесяц, чтобы подобным образом полностью охватить скучившийся вражеский флот, лишая его всякой возможности для маневра. Надо сказать, читатель, что столетием спустя подобной же тактики будет придерживаться Непобедимая Армада, посланная испанским королем, чтобы свергнуть с престола «еретичку» Елизавету I. Однако, если испанцы потерпят в этом полное фиаско (что немудрено, и техника, и искусство кораблевождения в те времена уже полностью изменились!) этого нельзя будет сказать о новоиспеченном флотоводце Джоне Бедфорде.

Английский флот развернулся в длинную дугу, однако, в следующий момент ветер стих, и паруса и на английской, и на французской флотилии бессильно повисли. Таким образом, битва начиналась как испытание для психики для тех и других, в котором более хладнокровные англичане, по всей видимости, одержали верх. Надо сказать, что на этот день, 15 августа 1416 года, пришелся один из величайших христианских праздников — Вознесение Господне, и посему, на всех судах утро началось с торжественной мессы и неизбежного молебна о победе, возносившегося равно обеими сторонами.

В 9 часов утра ветер с моря подул вновь и сражение началось. Надо сказать, что заранее предупрежденный о присутствии генуэзцев, Бедфорд заготовил для них неприятный сюрприз: загодя, еще перед отплытием на корабли была установлена артиллерия, первоклассные для своего времени морские кулеврины, для которых доставили достаточное количество пороха и каменных ядер, упоминания об этом сохранились в счетных книгах того времени. Вопрос о том, насколько плотно и эффективно Бедфорд сумел в этом бою (одним из первых!) применить морскую артиллерию, по-прежнему остается спорным, однако, существует косвенное свидетельство, касательно одной из каракк, которой удалось вырваться из окружения и уйти прочь, при том что «таковая оказалась столь (жестоко) растерзана и разбита со стороны бортов во время сказанной же битвы, что в скором времени пошла на дно».

Сражение было до крайности ожесточенным, уступать не желала ни одна из сторон, по сообщению хрониста битва шла «грудь против груди, копье против копья, стрела против стрелы, дротик против дротика, камень против камня и железо против свинца». Англичане потеряли в этой битве не менее 700 знатных рыцарей (потери простолюдинов, как водится, никто не считал), корабли той и другой стороны плотно сцепились между собой цепями и крючьями, и битва превратилась в резню. Особенно жестокий урон приносили каракки, эти «башенные суда», как их именовали англичане, были недосягаемы для абордажа, а команды их с высоты кормы обрушили на англичан ливень дротиков и камней. Не раз, не два, но целых двадцать раз Джону Бедфорду пришлось посылать своих людей в атаку, пока, наконец, у генуэзцев попросту не кончились метательные снаряды, и под огнем английских кораблей, команды каракк, наконец-то дрогнули. Забросал трупами? Возможно, однако, победа оказалась впечатляющей.

Впервые в истории средневековой войны миф о непобедимости генуэзцев оказался похоронен уже навсегда, четыре из девяти каракк перешли в собственность победителя, и были с триумфом доставлены в Англию, где пополнили собой поредевший английский флот, получив новые имена «Мэри Хемптон», «Мэри Сэндвич», и «Джордж Тауэрский», имя последней, к сожалению, в истории не сохранилось. Французские корабли, с огромным трудом оторвавшись от преследования, скрылись в бухте Онфлер, подойти к которой, через множественные отмели и песчаные банки без опытного лоцмана было бы настоящим безумием. В этой битве сложил голову сын французского адмирала — Жан де Бракеман, в плену у англичан оказался Бурбонский Бастард, пополнивший собой и без того многочисленную толпу французских узников, обреченно ожидавших выкупа.

Между тем, английские корабли получили столь серьезные повреждения, что не в состоянии были далее развить свой успех, что побудило Гильома де Мельона, обретавшегося на каракке «Кампионе» — одной из тех, которой удалось избегнуть плена и гибели, заявить, что лавры та и другая сторона могли поделить пополам. Впрочем, и те и другие были на этот счет противоположного мнения, англичане шумно праздновали победу, тогда как французы громко винили в своем поражении трусость кастильцев и недостаток людей на собственных судах. Путь на Арфлер оказался открыт, впрочем, обессиленный английский флот не спешил входить в устье Сены. Причины подобного промедления служат предметом дискуссии — кто-то полагает, что во всем виноват был ветер, дувший со стороны побережья, кто-то утверждает, что предусмотрительный Бедфорд не пожелал повторять ошибку противника, и сбивать свои корабли в кучу в сравнительно небольшом пространстве, но так или иначе, разделившись пополам, английский флот провел следующую ночь в море, в виду освобожденного города. Одна половина его должна была доставить покрывшего себя славой главнокомандующего, а также раненных и больных домой в Англию, другой предстояло на следующий день войти в устье Сены, и оттуда через извилистую речку Лезар («Ящерицу») достичь собственно Арфлера. Город встретил своих освободителей криками радости и колокольным звоном. Солдатам немедленно было выплачено жалование (в подобных вопросах Бедфорд, вынесший достаточно горьких уроков на Севере, действовал с неутомимой скрупулезностью). Припасы благополучно выгружены и отправлены по назначению, а второй половине флота предстояло отплыть назад в Англию. Впрочем, на пути домой их подстерегало еще одно приключение. Не желая смириться с разгромом, французский главнокомандующий распорядился отправить против уходящего вражеского флота брандеры — юркие маленькие суда, наполненные серой, селитрой и подобными же материалами; в задачу брандеров было, подойдя как можно ближе к вражеским кораблям, сжечь их дотла. Уклониться от опасности, по причине полного штиля, было невозможно, и посему, Бедфорду пришлось вновь предпринимать решительные действия, чтобы рассеять и затопить брандеры, прежде чем они сумели нанести какой-либо серьезный ущерб его флотилии.

Второе регентство

Неудавшаяся женитьба и возобновление войны с Шотландией

Maria of Aragon, queen of Castile.jpg
Мария Арагонская, несостоявшаяся невеста нашего героя.
Неизвестный художник «Мария Арагонская, королева-консорт Кастилии.» - Алонсо де Картахена «Родословная книга короля Испанского». - XVI в. - Vitr/19/2 fol. 40. - Национальная библиотека Испании, Мадрид.

В это время в самой Англии дела также приняли самый благоприятный оборот, и 15 августа 1416 года, в день победы нашего героя при Арфлере (весть о которой достигнет Англии с понятной задержкой), между Империей и английским королевством был заключен наступательный и оборонительный союз. 21 августа император и король совместно отправились в Кентербери, в прославленный городской собор, где принесли Господу полагающиеся благодарности за победу, после чего под древними сводами загремело Te Deum.

Что касается Джона Ланкастерского, он вернется домой не ранее 8 сентября, и полагающуюся ему порцию славы получит сполна. Победа, бесспорно, была впечатляющей, однако, французский флот не был и не мог быть уничтожен целиком и полностью, хотя еще одна, столь же впечатляющая битва при Ла-Хог, закончится для него очередным поражением, французские пираты будут оставаться головной болью для Ланкастеров вплоть до окончания Столетней войны.

Пока же неутомимый миротворец — Сигизмунд, к счастью, отправился восвояси, озаботившись куда более важным делом: попыткой сосватать для нашего героя одну из шести дочерей Жана Бесстрашного, герцога Бургундского. Как и следовало ожидать, сватовство с треском провалилось: изворотливый герцог Жан, великий мастер сидеть сразу на двух стульях и использовать в своих интересах обоих противников, в данный момент обнаружил, что англичане становятся слишком непредсказуемыми и опасными, и не дай Бог, соберутся и вовсе начать собственную игру, не считаясь с бургундскими интересами. Посему, связывать себя с ними еще больше посредством династического брака — представлялось, как хотите, слишком уж опрометчивым. Неутомимый Сигизмунд переключился на Марию Арагонскую, дочь короля Фердинанда, незадолго до того принявшего престол — и снова безрезультатно.

Документы обходят полным молчанием то, как Джон Ланкастерский отнесся подобной неудаче. Рискнем предположить, что не слишком приятное известие он встретил с обычным безразличием: несложно было догадаться, что младший брат одного из самых могущественных государей тогдашнего мира просто по определению не мог остаться без жены, а та, другая, третья… Какая в сущности разница, тем более, что наш герой, столь о том представляется возможным судить, был не из тех, кто теряет разум при виде смазливого личика. Жизнь продолжалась, его ждали совсем другие заботы.

Заканчивалось лето, обычное время для военных действий, после чего по обычаю эпохи, разношерстые наемники, отнюдь не горевшие желанием месить грязь и мокнуть под моросящим осенним дождем, отводились на зимние квартиры, и до следующей весны в войне наступало вынужденное затишье. Впрочем, дальновидный Генрих и этот, если так можно выразиться «мертвый сезон» решил использовать с максимальной для себя пользой, накапливая запасы, оружие и снаряжение для нового наступления, а также вербуя в свою армию новые отряды бойцов. Надо сказать, что народ охотно шел под знамена победителя при Азенкуре, чье имя уже при жизни обрастет ореолом легенд. Для проформы Франция и Англия вели разговоры о мире, но, сколь о том можно судить, обмануть и усыпить подозрения противника в полной мере не удалось ни той ни другой стороне.

Наученный горькими уроками Арфлера, Генрих прекрасно отдавал себе отчет, что для покорения Франции ему в первую очередь следует обеспечить себе надежный плацдарм на севере страны, где океанское побережье ближе всего располагалось к английской земле. Превратив этот район в неприступную крепость, и создав здесь надежный тыл для наступающей армии — можно было с полной уверенностью рассчитывать на очередную победу. События покажут, что дальновидный английский король не просчитался.

Пока же время шло своим чередом, пока в июле следующего, 1417 года огромный флот и не менее огромная армия были полностью готовы для следующей кампании. В качестве регента на английском троне вновь вынужден был оставаться Джон Бедфорд. Надо сказать, что в этот раз недолгое правление регента менее всего напоминало собой рутину и скуку. Причиной тому стали вечно неугомонные шотландцы, пожелавшие в отсутствие короля немедленно прощупать на прочность северную границу. Непосредственной причиной, побудившей не слишком решительного регента Олбани совершить столь рискованный шаг, оказался упорный слух, будто молодой Генрих собирается предоставить свободу пленному шотландскому королю, с которым за эти годы он успел основательно подружиться. Как вы понимаете, подарить — пусть даже законному властелину — давно облюбованную для себя государственную власть, герцог Олбани был совершенно не готов, и потому счел за лучшее вторгнуться на английскую территорию, тем самым дав новому английскому королю в полной степени осознать, что с шотландским регентом шутки плохи.

Появившаяся словно бы ниоткуда шотландская армия практически беспрепятственно оказавшись на английской территории, разделилась надвое: граф Дуглас (будущий союзник французского дофина!) должен был замкнуть кольцо осады вокруг Роксбурга, тогда как основные силы под предводительством самого регента, скорым маршем двинулись к Бервикской крепости. Впрочем, тайну и в этом случае сохранить не удалось. Наученный горьким опытом многочисленных заговоров, молодой Генрих имел при своей персоне отлично организованную по тем временам разведку, и уже перед своим отплытием во Францию знал, что Олбани готовит нападение, приурочивая таковое к 23 августу, для чего лихорадочно запасается бомбардами и пороховым зельем, которые доставляются в Шотландию морским путем… скрыть их передвижение от английской береговой охраны было, как вы понимаете, затруднительно.

Сэр Джон Олдкасл

Злейший враг английских королей

John-oldcastle.png
Сэр Джон Олдкасл, лорд Кобгем.
Неизвестный художник «Сэр Джон Олдкасл.» - Гравюра. - Конец XIX в. (предположительно).

Бросок на север был по тем временам молниеносным: уже 20 сентября 1417 года наш герой встал во главе своей армии, и скорым маршем повел ее по знакомым с юности дорогам. Местное население приветствовало королевскую армию с бурным восторгом, для шотландцев столь скорое наступление оказалось полной неожиданностью, тем более, что герцог Олбани прочно завяз в окрестностях Бервика, где заперся и держал плотную оборону сэр Роберт Амфревилль, сменивший нашего героя на посту коменданта Восточной марки. Надменный Дуглас, публично называвший Джона Бедфорда «Джон — Деревянный Меч», в последний момент осознав, что может оказаться в плену по причине того, что слишком легкомысленно отнесся к своему противнику, ударился в бегство, буквально бросив на произвол судьбы для облегчения хода снаряжение и обоз. Олбани, также не собираясь дожидаться подхода грозной английской армии, сломя голову помчался назад, под защиту шотландских крепостей, в отместку за свою неудачу, превратив английский Норидж в груду пепла. Победа была полной и совершенно бескровной, более того, шотландцам был дан весьма наглядный урок, надолго отбивший у них охоту к разбойничьим набегам, и поход, получивший у современников меткое название «Бесславного», благополучно стал частью истории.

Возвратившись в Лондон, наш герой получил еще одну, не менее приятную весть. Наконец-то, после четырех лет бесплодных поисков в руках королевской стражи оказался рыцарь Джон Олдкасл, схваченный в в одном из крестьянских домов в районе Уэлшпула, где этот неутомимый враг королевской семьи предуготавливал очередной мятеж. Надо сказать, что храбрый солдат оказал отчаянное сопротивление при поимке, в результате чего был серьезно ранен, и в Лондон пленника пришлось доставлять лежащим на конных носилках, под неусыпным наблюдением докторов. Вернуть к жизни и вылечить — для последующей казни… это мы еще услышим, читатель.

Чтобы понять дальнейшее, остановимся на несколько минут, и вернемся к началу карьеры этого пламенного борца со всеми богатыми и знатными вместе взятыми. Итак, по происхождению своему Джон Олдкасл не мог похвастать голубизной крови, его отец был всего лишь мелким дворянчиком в графстве Хересфорд. Зато Олдкасл-младший, проявив недюжинную по тем временам хватку, сумел жениться вторым браком на Джоанне де ла Поль — родственнице одного из лучших английских военачальников в этой войне. С ее родней мы еще встретимся, пока же достаточно сказать, что эта женщина, к описываемому времени уже успевшая трижды овдоветь, носила титул леди Кобгем, и обладала весьма значительным состоянием — в деньгах и многочисленных земельных угодьях.

Женившись на ней в 1408 году молодой Олдкасл немедленно принял титул лорда Кобгема (под которым ему суждено остаться в истории), и годом спустя получил официальное приглашение в Парламент в качестве депутата от своего графства. Впрочем, везение новоиспеченного лорда на этом не закончилось: как полагалось отпрыску знатного рода, он нес военную службу, оказавшись волею судеб на границе с Уэльсом, где своей храбростью, сопровождавшейся неким налетом авантюризма. в скором времени привлек к себе благосклонное внимание молодого Генриха — в те времена еще наследника престола. Приязнь обоих юношей в скором времени переросла в крепкую дружбу, сэр Джон превратился в одного из ближайших соратников принца и занял соответствующее место при дворе. Коротко говоря, перед этим отпрыском захудалого и бедного рода открывались блестящие карьерные перспективы, и как говорится, все было бы хорошо, не случись рыцарю Олдкаслу обладать натурой совершенно необузданной и непредсказуемой, толкавшей его на приключения самого опасного толка.

Нам неизвестно, как и где он стал приверженцем гонимой секты лоллардов, однако, в скором времени рыцарь Олдкасл превратился в неистового фанатика своей новой веры — и это стало началом его конца. Тучи стали собираться над его головой уже годом позднее, так как надежно скрыть и тем более оставить свои новые воззрения этот человек был просто не в состоянии; но вместо того принялся едва ли не открыто ими бравировать — с последствиями вполне предсказуемого характера. Итак, уже годом спустя он попытался внедрить церковное служение по обряду лоллардов во владениях своей покладистой супруги, чем добился только папского интердикта. Не успокоившись на этом, Джон Олдкасл принялся собирать у себя настоящую библиотеку запрещенной по тем временам литературы, и три года спустя был пойман, что называется, с поличным.

Король попытался вмешаться, пытаясь спасти своего доброго друга, однако, сэр Джон, несмотря на все уговоры, повел себя откровенно вызывающе, сходу отвергая все попытки уговорить себя и покончить дело миром. Ситуация приобретала нешуточный оборот, даже королевской властью по тем временам нельзя было спасти от суда закоренелого еретика, не подвернув себя не меньшей опасности. Посему, арестованный рыцарь Олкасл предстал перед архиепископом Арунделем, где повел себя с обычной наглостью, и как нераскаявшийся еретик был приговорен к отлучению от церкви и казни, для чего должен был быть препровожден в лондонский Тауэр — тюрьму для особо опасных аристократических заговорщиков. Впрочем, при поддержке нескольких тайных лоллардов, которые обнаружились среди стражи, Олдкаслу удалось бежать, после чего он превратился в постоянную головную боль для короля и его братьев, так как неутомимо плел против них все новые и новые интриги с целью уничтожения королевской семьи в полном составе а также коренной ломки всей религиозной жизни страны. Как уже было сказано, именно он устроил заговор, приуроченный ко времени турнира в январе 1414 года, когда нашему герою, а также его братьям буквально чудом удалось избежать смерти. Поговаривали, что именно Олдкасл стоял за спиной нерешительного регента Олбани, подстрекая того вторгнуться на английскую территорию — однако, с неопровержимостью этого доказать не удалось.

Гибель фанатика

History of the great reformation in Europe in the times of Luther and Calvin.. (1870) (14579132039).jpg
Гибель Джона Олдкасла.
Неизвестный художник «Казнь сэра Джона Олдкасла.» - Ж. Х. Мерль д'Обинье «История великой реформации». - Иллюстрация к изданию. - 1870 г.

Итак, в декабре 1417 года, поднятый на ноги усилиями опытных врачей, сэр Джон Олдкасл благополучно предстал перед верховным судьей Англии, сэром Уильямом Хэнкфордом и архиепископом Чичелом, выслушав от обоих обвинения в государственной измене и ереси, каждое из которых категорически требовало для виновника смертной казни. Судя по всему, именно в этот день наш герой наконец-то смог воочию встретиться с этим неуловимым врагом, попортившем столько крови Ланкастерам за последние несколько лет. Нам несложно будет представить, как, сидя на положенном ему председательском месте, облаченный в шитый золотом наряд, герцог Бедфорд немигающим взглядом хищной птицы смотрел на этого, когда-то друга короля, принесшего карьеру и саму жизнь в жертву своим непомерным амбициям. Официальные документы этого заседания, сохранившиеся до нашего времени, утверждают, что обвиняемый выслушал приговор в полном молчании, впрочем, хронист Томас Уолсингем в свою очередь утверждает, будто сэр Джон в привычной для него горячечной манере, обрушился с проклятиями на всех присутствующих в зале, крича, что ни во что ни ставит ни их, ни любой иной человеческий суд, ибо на его стороне обретается сам Господь, и что король Ричард жив и находится в Шотландии, так что верховному судье придется в скором времени горько пожалеть о происходящем. Слегка прикрыв глаза тяжелыми веками, словно бы от усталости, Джон Бедфорд безразлично слушал угрозы и оскорбления. Поверженный враг мог нести любую ахинею, главное, что он был неопасен.

Впрочем, существуют глухие намеки, будто движимый человеколюбием, и еще более — привязанностью к брату, для которого вся эта история могла оказаться нешуточным испытанием, Бедфорд в последний раз — уже один на один пытался уговорить арестованного хлопотать о помиловании перед королем — в самом деле, успех подобного демарша был более чем вероятен! Напрасные усилия, фанатик оставался непреклонен, вполне жизнерадостно заявляя, что в скором времени поднимется из мертвых. Говорить далее было не о чем.

Итак, сэр Джон Олдкасл, лорд Кобгемский, по жестокому обычаю времени за государственную измену и ересь был приговорен к изощренной «квалифицированной» казни. Это варварство окончательно исчезнет уже в Новое Время, пока же оно еще применялось во всей красе: приговоренного должны были, привязав к лошадиному хвосту, с позором протащить по лондонским улицам к месту, где был установлен эшафот, повесить (в железной петле, так чтобы не удушить до конца) и висящим сжечь. Придет время, когда в правление Елизаветы I, при виде подобного многочасового истязания, сдадут нервы даже у много повидавшей лондонской толпы, и по ее громогласному требованию — дабы избежать бунта, все вышеперечисленное будет заменено простым обезглавливанием, а прочие, требуемые законом манипуляции, производиться будут уже с бездыханными телами.

Но все это в будущем. Пока же сэр Джон даже перед лицом смерти сохранил свою недюжинную храбрость и столь же недюжинную наглость. Наскоро сколоченный эшафот был поставлен возле церкви Сент-Джайлс, где как мы помним, тремя годами ранее должны были собраться заговорщики, и потерпевшие в своих намерениях полное фиаско. В последней попытке хотя бы позволить осужденному посредством предсмертного покаяния, открыть для себя райские врата, наш герой попытался уговорить неприступного хотя бы исповедаться и принять причастие из рук специально для того приглашенного священника. Бесполезно. «Нечего меня жалеть! — с высоты эшафота рявкнул сэр Олдкасл притихшим лондонцам. — Окажись тут хоть сами апостолы Петр и Павел, я бы их тоже отверг!» Все. Изначальное сочувствие толпы обернулось враждебностью, ересь осужденного была налицо, и зрители с полным хладнокровием досмотрели кровавый спектакль до конца.

А что же наш герой? Сидя, как ему полагалось по рангу, на почетном месте, откуда все происходящее открывалось с самого лучшего ракурса, он сохранял для внешнего зрителя свое обычное невозмутимое хладнокровие. О том, что происходило в душе молодого регента остается только гадать — быть может, ему, далеко не лишенному умения сострадать, было в тягость это зрелище, когда на глазах у сотен зрителей истязали и умервщляли хоть какого — но все же чувствующего, живого человека? Или быть может, стон врага всегда есть музыка для ушей? Или же герцог Бедфордский находился в полном согласии со своей совестью, объясняя все происходящее для самого себя настоятельной государственной необходимостью, которая выше обыкновенных чувств и желаний, и если не мы — значит нас, и повернись дело по-другому, на этом месте сидел бы рыцарь Олдкасл, сжимая подлокотники кресла пальцами, унизанными перстнями, тогда как он сам, Джон Бедфордский, корчился бы сейчас в руках палача? Мы никогда об этом не узнаем; наш герой с давних пор научился владеть собой, и наконец, дождавшись конца отвратительного зрелища, вскочил на коня, и не умчался прочь, не оборачиваясь, оставив палачам приводить в порядок эшафот, отчищая таковой от обугленных кровавых клочьев, бывших когда-то телом сэра Джона Олдкасла, лорда Кобгемского.

Франция

Кризис династии

Charles VII de Lehmann.jpg
Дофин Карл - последняя надежда династии Валуа.
Анри Леманн «Карл VII Французский, прозванный Победителем». — 1837 г. - Холст, масло - Версальский дворец. - Версаль, Франция.

Между тем, Франция вновь требовала к себе внимания. Все в том же декабре 1417 года совершенно неожиданно для всех скоропостижно скончался принц Иоанн, средний сын безумного короля и его супруги, так и не успевший добраться до Парижа. Взбешенный герцог Бургундский, полагавший немалые надежды на этого юношу, который находился под сильным его влиянием, громко обвинял приверженцев противоположной партии в том, что они избавились от нового наследника с помощью яда. Парижская толпа судачила, что принц Иоанн скоропостижно скончался после того, как надел на себя тяжелую золотую цепь — подарок матери. Вопрос зачем королеве было травить собственного отпрыска, вразумительного ответа никогда не получил, но это никого и не интересовало. Еще одним кандидатом в убийцы был объявлен Людовик, герцог Анжуйский, один из выдающихся деятелей орлеанской партии. Однако, в этом случае скорее всего речь шла о попытке бургундца посчитаться со своим личным врагом — так как в знак разрыва герцог Людовик незадолго до того с позором отослал назад Катерину Бургундскую, двенадцатилетнюю дочь Жана Бесстрашного, ранее помолвленную с его старшим сыном. В современности полагают, что причиной столь ранней смерти принца был мастоидит — гнойное воспаление височной кости, в те времена неизлечимое.

Так или иначе, из пяти сыновей, рожденных королевой Изабеллой Баварской в живых оставался только младший — Карл, срочно вытребованный родителями в Париж из Анжера, где долгое время оставался под опекой Иоланды Арагонской — супруги Людовика Анжуйского, на правах жениха их старшей дочери Марии.

Казалось, что само провидение благоволит желаниям англичан — случись что-либо с этим мальчиком, династия Валуа прервалась бы окончательно, и наследником трона стал бы Карл, герцог Орлеанский, обретавшийся в Лондонском Тауэре под крепкой стражей — какая отличная возможность разыграть ту же карту, что и с Шотландией! Однако, к чести своей ни молодой Генрих, ни его младшие братья никогда и никоим образом не пытались… как бы это помягче выразиться… реализовать подобный сценарий на практике. Ситуация складывалась самым благоприятным образом и без того, король Генрих был совершенно уверен в своих возможностях добром или силой добиться желаемого.

Зато для его брата эта неожиданная смерть открыла любопытную брачную возможность. Как мы помним, Якобина, шестнадцатилетняя вдова принца Иоанна, была единственной наследницей огромного состояния и обширных владений в Голландии, Зеландии и Геннегау. Посему, едва лишь подобная весть достигла его ушей, амбициозный Генрих поспешил отправить к отцу потенциальной невесты Уильяма Стерми и Ричарда Лейота, декана собора Сент-Эйзеф. Впрочем, и это сватовство обернулось ничем, похоже, нашему герою фатально не везло с женитьбой.

На огромные владения Якобины имел собственные планы не кто иной, как Жан Бургундский, пожелавший выдать ее за одного из своих верных вассалов — Жана Брабантского, и тем самым де-факто, прибрать к рукам ее состояние. Конечно, куда удобнее было бы выдать ее за собственного сына, однако Филипп, граф де Шаролле, (в будущем герцог бургундский) был давно, хотя и неудачно женат на принцессе Мишель, дочери безумного французского монарха. Кроме того, собственные планы касательно племянницы, строил Иоганн Баварский, принц-епископ, получивший у своих подданных не слишком почтенное прозвище Безжалостного. Посему, нет ничего удивительного, что английским послам немедленно дали знать, что дело решено без них окончательно и бесповоротно. Благоразумно понимая, что споры и препирательства ни к чему не приведут, и тот и другой беспрекословно повернули назад. Забегая вперед, скажем, что в этом случае они явно поторопились, придет момент, когда из-за прелестной Якобины будет развязаны нешуточные военные действия, причем мирить спорщиков придется нашему герою… впрочем, не стоит забегать вперед.

Пока же вслед за смертью принца, в Париже разыгрались события, которые никому из современников или позднейших исследователей так и не удалось понять до конца. Король, переживавший в это время очередное короткое просветление, пожелал навестить супругу, уже довольно давно жившую отдельно. Причина тому была вполне разумна, хотя и печальна: в приступах умопомешательства, король переставал ее узнавать, и более того, принимался размахивать кулаками, избивая несчастную едва ли не полусмерти. Посему, вполне разумно опасаясь за свое здоровье и жизнь, королева вместе со своим двором предпочла перебраться в собственную резиденцию — отель Барбетт, подальше от опасного безумца. Надо сказать, что о нравах, царивших в окружении королевы ходили не слишком лестные слухи, уверяли, будто фрейлины слабохарактерной королевы потеряв всякий стыд, едва ли не открыто живут с телохранителями, приставленными к особе Изабеллы Баварской, а также швыряют на ветер огромные суммы, пытаясь перещеголять друг друга нарядами и драгоценностями.

Ситуация дошла до того, что один, особенно непримиримый проповедник, ворвавшись в отель королевы и представ перед ней лично, разразился пламенной речью, требуя, чтобы она призвала своих придворных к ответу. Подоспевшая стража заставила его удалиться, король, до которого донесли о произошедшем, немало посмеявшись, пригласил фанатика в свои покои, чтобы тот повторил сказанное уже перед ним. Впрочем, приглашение это осталось пустым звуком, так как французский монарх впал в очередной раз в буйное помешательство, дело спустили на тормозах — и все пошло по-старому.

Разделение

BernardVII Armagnac francais2680 Fol260v.png
Гибель Арманьяка и его приспешников.
Мастер Английской Хроники «Убийства арманьяков на парижских улицах». — «Хроника Ангеррана де Монтреле, изложенная в сокращении». - ок. 1470-1480 гг. - Français 2860 fol. 260v. - Национальная библиотека Франции, Париж.

Так или иначе, в этот не слишком хороший для французской монархии день, король по какому-то капризу решил навестить супругу, причем по дороге приказал схватить рыцаря де Буа-Бурдона, высланного ему навстречу, в качестве начальника почетного караула. Бурдона переправили в Бастилию, после чего допрашивали всю ночь за плотно закрытыми дверями, и наконец, утопили в Сене. Еще двое личных телохранителей королевы — де Жиак и де ла Тремуйль сочли за лучшее бежать. Их не преследовали. Материалы допроса Бурдона также не сохранились или быть может, были сознательно уничтожены, зато буквально на следующий день королеву без всяких объяснений сослали в Блуа, урезав ее содержание до минимума, тогда как ее богатая казна целиком перешла в руки временщика — графа Арманьяка, отчаянно нуждавшегося в деньгах для оплаты наемного войска. Тем не менее, в Париже начал распространяться и долго не хотел умирать слух, будто покойный Бурдон был наказан за то, что занял в постели королевы место, освободившееся после гибели Людовика Орлеанского. Как водится, ни доказать, ни опровергнуть эту сплетню оказалось невозможно вплоть до настоящего времени, посему, оставив столь щекотливый вопрос открытым, проследуем далее.

Как и следовало ожидать, оскорбленная королева не смирилась со своей участью, и в скором времени сумела связаться с герцогом Жаном Бургундским. По другой версии — сам герцог Жан, после многих безуспешных попыток выбить своих врагов из Парижа, решил воспользоваться для того помощью королевы. Дела это не меняет — так или иначе, бургундские солдаты с легкостью разогнали приставленную к пленнице стражу, после чего Изабеллу Баварскую с триумфом доставили в Труа, где под патронатом герцога Жана было организовано теневое правительство, должное противостоять парижскому. Страна, таким образом, оказалась уже окончательно разорванной пополам к полной выгоде короля Генриха, с легкостью занимавшего город за городом, так как противиться английской экспансии было попросту некому.

Следующий, 1418 год, ознаменовался очередным кровавым мятежом во французской столице, жители которой были по горло сыты тираничным правлением Арманьяка и постоянно возрастающими налогами. Последней каплей стало нежелание временщика подписывать вожделенный для большинства населения мир, так как по условиям этого договора в столицу должен был получить доступ его соперник — Жан Бургундский. Вспыхнувший мятеж ознаменовался кровопролитием, шокировавшим даже много повидавших французских хронистов. Ворота столицы открылись перед Жаном Бургундским и его союзницей — королевой, граф Арманьяк был зверски убит, та же участь постигла большинство его приверженцев. Дофин едва ли не чудом смог вместе с несколькими верными людьми бежать прочь из столицы, скрывшись в Анжу — под защитой своей будущей тещи — Иоланды Арагонской, к слову, успевшей к этому времени овдоветь. Разумный политик и храбрый солдат, Людовик Анжуйский, скончался после мучительной болезни, в которой современные историки полагают рак простаты. Впрочем, его молодая вдова также не была обделена политическими способностями, о чем в скором времени предстоит узнать обеим воюющим сторонам.

Итак, Жан Бургундский вместе с королевой подчинил себе Париж, тогда как опальный дофин, наотрез отказываясь возвращаться в столицу (читай — в почетный плен у нового временщика), лихорадочно организовывал собственный двор и собственное войско в Бурже. Людей катастрофически не хватало, и посему, юный Карл счел лучшее обратиться за помощью к шотландцам. К регенту Олбани от имени французского дофина отправился граф Вандомский, возвратившись к своему господину с клятвенным заверением, что в скором времени во Франции высадится ни много ни мало 7, или быть может, 10 тысяч закаленных в боях шотландских солдат. Вездесущая разведка английского короля тут же донесла, что для их перевозки уже наняты кастильские корабли, и в качестве командира определен Стюарт, Джон, граф Бьюкен, — один из тех, что бесславно бежали от нашего героя несколькими месяцами ранее.

Джону Бедфорду был отдан категорический приказ не позволить шотландцам пересечь Ла-Манш. Справедливости ради, отметим, что наш герой приложил все силы, чтобы разрушить планы своих врагов, однако, в этом случае, фортуна оказалась явно не на его стороне. Благополучно ускользнув от преследования, шеститысячный шотландский отряд благополучно достиг Франции — и, опять же, забегая вперед, отметим, что ему предстоит попортить Ланкастерам немало крови.

Английская Нормандия

Siège de Rouen (1418-1419).png
Осада Руана
Неизвестный художник «Осада Руана». — Марсиаль Оверньский «Вигилии на смерть короля Карла VII». - ок. 1477-1484 гг. - Français 5054, fol. 19v. - Национальная библиотека Франции, Париж.

Между тем, наступление в Нормандии продолжало разворачиваться, причем военный гений молодого короля являл себя все более убедительно. Города сдавались один за другим, пока осадное кольцо не замкнулось вокруг столицы герцогства — Руана. Это была мощная крепость, уступавшая разве что Парижу, так что взять ее штурмом нечего было и думать. Это понимал и сам Генрих, и посему, не желая напрасно проливать кровь своих солдат, решил попросту уморить непокорный Руан голодом.

Все попытки осажденных с помощью уговоров и даже угроз добиться помощи от герцога Бургундского, как мы помним, забравшего в свои руки власть над страной в качестве де-факто регента при безумном короле — успехом не увенчались. Жан Бесстрашный был без сомнения выдающимся демагогом, способным управлять толпой и добиваться следования своему курсу при помощи фальшивых обещаний и лести. Однако, едва лишь речь заходила о том, чтобы воплотить в жизнь собственные слова, у герцога всегда находились веские причины для того, чтобы уклониться от подобной необходимости; важнейшей из которых была непрекращающаяся гражданская война. Как полагают современные историки, ловкому бургундцу было попросту невыгодно злить англичан, торговля с которыми составляла львиную долю его доходов. Привычно пытаясь усидеть сразу на двух стульях, герцог Жан скорее принял бы разделение сфер влияния, конечно же, при максимальной выгоде для себя самого, и ради этого готов был медлить и ждать, когда английское наступление в достаточной мере выдохнется, и островным завоевателям, как и бежавшему дофину, о многом растерявшему свои доходы и влияние — можно будет диктовать собственную волю. Посему, Руан был оставлен на произвол судьбы, и результат не замедлил сказаться.

Город сопротивлялся в течение шести месяцев, пока доведенное до последней крайности население не было вынуждено перейти на питание кошками и крысами, да и те, по свидетельству современников, продавались по головокружительным ценам. Стремясь оттянуть неизбежное, руанцы пошли на совершенно отчаянный шаг, выслав прочь из крепости «лишние рты» — женщин, детей, стариков и калек. Впрочем, англичане, желая ускорить падение и без того уже обреченной нормандской столицы, наотрез отказались пропустить беглецов через свои осадные линии, и несколько тысяч беззащитных людей сгинуло от голода и болезней в городских рвах. Мерзкое лицо средневековой войны… впрочем, разве можно сказать, что в наше время оно слишком уж изменилось?…

В конечном итоге, так и не дождавшись обещанной помощи, город вынужден был открыть ворота Генриху V. Желая покарать население за проявленное упорство, а заодно дать наглядный урок всем прочим, Генрих пожелал увидеть в руанцах своих «мятежных» подданных, и посему въезд английского короля в столицу Нормандии ознаменовался чередой показательных казней, а сам город был обложен тяжелейшей контрибуцией в пользу английского короля; попросту, нормандцев вынуждали платить за сохранение и упрочение английской власти. Что же здесь удивительного, если «урок» не пошел впрок, и — забегая вперед, скажем, привел к последствиям полностью противоположным желаемым?

Впрочем, пока об этом рано было говорить. Английское наступление продолжалось, затопляя собой Нормандию, пока единственным островком сопротивления не стал сильно укрепленный монастырь Мон-Сен-Мишель. Все попытки взять эту твердыню из раза в раз заканчивались ничем, Монахи и небольшой армейский гарнизон крепости сумели отразить все попытки англичан с помощью осады, штурма или же военной хитрости занять монастырь. Джон Бедфорд, исправно получавший донесения с помощью налаженной почтовой службы, хорошо запомнит об этом прецеденте.

По-прежнему, волей-неволей ему приходится оставаться сторонним зрителем, исполняя волю старшего брата, которая для этого верного служаки была и будет до самого конца непреложным законом.

А между тем, среди битв и осад, Генрих не забывал о своих амбициозных матримониальных планах, касательно нашего героя. Женитьба Томаса на простой графине, пусть даже и очень состоятельной, уже казалась молодому королю явным мезальянсом. Его младший брат должен был получить в жены особу королевских кровей, даже если для этого придется отправлять послов во все владетельные дома Европы — и здесь Генрих, как и во всех прочих делах, был полон решимости во что бы то ни стало добиться своего.

Кризис династии

Charles VII de Lehmann.jpg
Дофин Карл - последняя надежда династии Валуа.
Анри Леманн «Карл VII Французский, прозванный Победителем». — 1837 г. - Холст, масло - Версальский дворец. - Версаль, Франция.

Между тем, Франция вновь требовала к себе внимания. Все в том же декабре 1417 года совершенно неожиданно для всех скоропостижно скончался принц Иоанн, средний сын безумного короля и его супруги, так и не успевший добраться до Парижа. Взбешенный герцог Бургундский, полагавший немалые надежды на этого юношу, который находился под сильным его влиянием, громко обвинял приверженцев противоположной партии в том, что они избавились от нового наследника с помощью яда. Парижская толпа судачила, что принц Иоанн скоропостижно скончался после того, как надел на себя тяжелую золотую цепь — подарок матери. Вопрос зачем королеве было травить собственного отпрыска, вразумительного ответа никогда не получил, но это никого и не интересовало. Еще одним кандидатом в убийцы был объявлен Людовик, герцог Анжуйский, один из выдающихся деятелей орлеанской партии. Однако, в этом случае скорее всего речь шла о попытке бургундца посчитаться со своим личным врагом — так как в знак разрыва герцог Людовик незадолго до того с позором отослал назад Катерину Бургундскую, двенадцатилетнюю дочь Жана Бесстрашного, ранее помолвленную с его старшим сыном. В современности полагают, что причиной столь ранней смерти принца был мастоидит — гнойное воспаление височной кости, в те времена неизлечимое.

Так или иначе, из пяти сыновей, рожденных королевой Изабеллой Баварской в живых оставался только младший — Карл, срочно вытребованный родителями в Париж из Анжера, где долгое время оставался под опекой Иоланды Арагонской — супруги Людовика Анжуйского, на правах жениха их старшей дочери Марии.

Казалось, что само провидение благоволит желаниям англичан — случись что-либо с этим мальчиком, династия Валуа прервалась бы окончательно, и наследником трона стал бы Карл, герцог Орлеанский, обретавшийся в Лондонском Тауэре под крепкой стражей — какая отличная возможность разыграть ту же карту, что и с Шотландией! Однако, к чести своей ни молодой Генрих, ни его младшие братья никогда и никоим образом не пытались… как бы это помягче выразиться… реализовать подобный сценарий на практике. Ситуация складывалась самым благоприятным образом и без того, король Генрих был совершенно уверен в своих возможностях добром или силой добиться желаемого.

Зато для его брата эта неожиданная смерть открыла любопытную брачную возможность. Как мы помним, Якобина, шестнадцатилетняя вдова принца Иоанна, была единственной наследницей огромного состояния и обширных владений в Голландии, Зеландии и Геннегау. Посему, едва лишь подобная весть достигла его ушей, амбициозный Генрих поспешил отправить к отцу потенциальной невесты Уильяма Стерми и Ричарда Лейота, декана собора Сент-Эйзеф. Впрочем, и это сватовство обернулось ничем, похоже, нашему герою фатально не везло с женитьбой.

На огромные владения Якобины имел собственные планы не кто иной, как Жан Бургундский, пожелавший выдать ее за одного из своих верных вассалов — Жана Брабантского, и тем самым де-факто, прибрать к рукам ее состояние. Конечно, куда удобнее было бы выдать ее за собственного сына, однако Филипп, граф де Шаролле, (в будущем герцог бургундский) был давно, хотя и неудачно женат на принцессе Мишель, дочери безумного французского монарха. Кроме того, собственные планы касательно племянницы, строил Иоганн Баварский, принц-епископ, получивший у своих подданных не слишком почтенное прозвище Безжалостного. Посему, нет ничего удивительного, что английским послам немедленно дали знать, что дело решено без них окончательно и бесповоротно. Благоразумно понимая, что споры и препирательства ни к чему не приведут, и тот и другой беспрекословно повернули назад. Забегая вперед, скажем, что в этом случае они явно поторопились, придет момент, когда из-за прелестной Якобины будет развязаны нешуточные военные действия, причем мирить спорщиков придется нашему герою… впрочем, не стоит забегать вперед.

Пока же вслед за смертью принца, в Париже разыгрались события, которые никому из современников или позднейших исследователей так и не удалось понять до конца. Король, переживавший в это время очередное короткое просветление, пожелал навестить супругу, уже довольно давно жившую отдельно. Причина тому была вполне разумна, хотя и печальна: в приступах умопомешательства, король переставал ее узнавать, и более того, принимался размахивать кулаками, избивая несчастную едва ли не полусмерти. Посему, вполне разумно опасаясь за свое здоровье и жизнь, королева вместе со своим двором предпочла перебраться в собственную резиденцию — отель Барбетт, подальше от опасного безумца. Надо сказать, что о нравах, царивших в окружении королевы ходили не слишком лестные слухи, уверяли, будто фрейлины слабохарактерной королевы потеряв всякий стыд, едва ли не открыто живут с телохранителями, приставленными к особе Изабеллы Баварской, а также швыряют на ветер огромные суммы, пытаясь перещеголять друг друга нарядами и драгоценностями.

Ситуация дошла до того, что один, особенно непримиримый проповедник, ворвавшись в отель королевы и представ перед ней лично, разразился пламенной речью, требуя, чтобы она призвала своих придворных к ответу. Подоспевшая стража заставила его удалиться, король, до которого донесли о произошедшем, немало посмеявшись, пригласил фанатика в свои покои, чтобы тот повторил сказанное уже перед ним. Впрочем, приглашение это осталось пустым звуком, так как французский монарх впал в очередной раз в буйное помешательство, дело спустили на тормозах — и все пошло по-старому.

Домашние хлопоты английской королевской семьи

Очередная неудавшаяся женитьба и столь же неудавшееся усыновление

Isabella di Lorena regina di Napoli.jpg
Изабелла Лотарингская — очередная несостоявшаяся невеста Джона Бедфорда..
Неизвестный художник французской школы «Романтический портрет Изабеллы, герцогини Лотарингской, королевы Неаполя». - XVII в. - Галерея Уффици. - Флоренция, Италия.

Итак, в качестве очередного варианта для женитьбы Джона Ланкастерского была избрана Изабелла, старшая из дочерей престарелого герцога Лотарингского, за неимением сыновей, наследница всех его огромных владений. Надо сказать, что осуществись подобный брак на самом деле, он принес был английской короне громаднейшие политические дивиденды. Начать с того, что богатое герцогство Лотарингское клином разделяло пополам владения бургундского герцога, именно для овладения этой землей он по большей части вел свою парижскую интригу, желая заручиться для того достаточными средствами и властью. Получить господство над Лотарингией — значило навсегда прижать к стене этого скользкого союзника, заставив его стать намного более внимательным к желаниям английского монарха.

Надо сказать, что задача добиться руки Изабеллы Лотарингской была не из легких; столь выгодная партия привлекала внимание владетельных женихов всей католической Европы; однако, приз в этой гонке определился совершенно неожиданным образом. Иоланда Арагонская, вдова Людовика Анжуйского — как мы помним, одного из самых способных полководцев и администраторов на службе дофина, неожиданно для всех показала себя на дипломатическом поприще не уступающей своему супругу. Ей было давно известно, что герцог Лотарингский издавна мечтает соединить свои владения в одно с соседствующим герцогством Барским (престарелый владелец которого — кардинал Людовик, потерял последних представителей своего рода по мужской линии на поле Азенкура), и посему сейчас это знание требовалось использовать с максимальной для себя пользой. Иоланда приходилась внучатой племянницей престарелому кардиналу, и посему, наведавшись к нему с родственным визитом, как бы невзначай предложила старику в качестве наследника собственного старшего сына — Рене, в будущем — последнего «короля-поэта».

Proprietà Fondazione Biblioteca Pubblica Arcivescovile A. De Leo di Brindisi.gif
И также несостоявшаяся приемная мать - Джованн II.
Неизвестный художник «Королева Джованна II». - Портрет из ряда гравюр, изображающих правителей Италии - XIX в. - Архиепископская библиотека Аннибале де Лео. - Бриндизи, Италия

Кардинал с готовностью согласился, после чего помочь лотарингцу в исполнении его заветной мечты стало уже несложно. Для полной уверенности, практичная Иоланда с помощью денег и лести превратила в орудие для достижения своей цели также любовницу лотарингского герцога — авантюрную Алисон дю Май. Как и следовало ожидать, под напором с двух сторон, старик не смог устоять, брачный договор между анжуйским наследником и Изабеллой Лотарингской был подписан в марте 1419 года, а наш герой в очередной раз остался без жены. К этому следует еще добавить, что присоединение Лотарингии и Бара сильно упрочило ситуацию для партии дофина, тогда как бургундцу оставалось только исходить бессильным гневом. Касательно Джона Бедфорда, и его старшего брата, куда более сведущего в делах военных, чем в хитросплетениях дипломатической войны, стоит отметить, что ни один ни второй не оценили грозную опасность, исходящую от Иоланды Арагонской, посчитав случившееся всего лишь досадным, но не столь существенным эпизодом. Эта ошибка дорого обойдется для Англии… впрочем, не будем снова забегать вперед.

Пока же Генрих немедленно переключил свое внимание на дочь маркграфа Баденского, к которому для переговоров или отправлены Роберт Лейот (декан собора Св. Эйзефа) и королевский порученец Джон Ковилль. Однако, и в этом случае, послы потерпели полную неудачу; маркграф отнесся к сватовству Ланкастера с полным безразличием. В качестве запасной возможности Генрих предполагал обратиться к помощи дружески настроенному императору Сигизмунду, с просьбой подыскать кандидатуру среди его ближайших родственниц. Впрочем, этот пункт вызывает у современных историков вполне понятные сомнения: император в это время находился в Венгрии и нет ни малейших свидетельств, что английские послы хоть как-то пытались искать с ним встречи. Посему, план женитьбы нашего героя на немке столь же благополучно канул в Лету; скорее (опять же, по предположению современных исследователей), незадачливым послам под прикрытием столь неуклюжих матримониальных демаршей, следовало исполнить некую деликатную миссию дипломатического или разведывательного характера. Однако, все остается на уровне догадок, ни малейшего подтверждения или опровержения подобному предположению нет, с полной уверенностью мы можем говорить лишь о том, что очередная попытка женить нашего героя закончилась в очередной раз ничем.

Впрочем, все тот же 1419 год ознаменовался для Джона Бедфорда неожиданным, но очень лестным предложением. Речь на сей раз шла об усыновлении, причем в качестве приемной «матери» должна была выступить пожилая и бездетная королева Неаполя Джованна II. Итальянка была готова немедленно предоставить Джону Ланкастерскому титул герцога Калабрии, полагающийся наследнику престола, после ее смерти англичанин должен был занять опустевший трон, а при жизни защищать жизнь и свободу королевы от многочисленных врагов, желающих присвоить себе выморочную собственность.

Королева желала, чтобы потенциальный наследник прибыл в Неаполь в течение следующих восьми месяцев в сопровождении не менее чем тысячи латников и двух тысяч прославленных английских стрелков, которых английская казна должна была содержать за собственный счет в течение следующих шести месяцев. Более того, наслышанная о богатствах Англии и несметности захваченной в Нормандии добычи, королева требовала, чтобы ей дополнительно была выплачена сумма в 50 тыс. золотых дукатов, соглашаясь единственно не тратить эти деньги, пока в распоряжении нового наследника не перейдут Реджио и Бриндизи.

Надо сказать, что к подобному предложению в самой Англии отнеслись холодно. Неаполитанское королевство было слишком далеко от Франции, располагаясь на крайнем юге Аппенинского полуострова, служить союзником или предоставить некое преимущество в затянувшейся войне оно было не в состоянии; более того, столь малоценное с точки зрения английского короля владение требовало дополнительно немалых денежных вложений и ослабления английской армии. Впрочем, желая обыкновенным образом, попробовать повернуть ситуацию в свою пользу, Генрих предложил в качестве встречного условия — выплатить его брату 60 тыс. дукатов и предоставить в распоряжение Англии несколько ключевых портов на Средиземноморском побережье. Как и следовало ожидать, королеву подобные условия не вдохновили, и посему переговоры затянулись, не приходя ни к какому вразумительному результату, пока наконец двумя годами позднее пожилая дама не изменила круто свое мнение, избрав в качестве наследника Альфонса Арагонского. В дальнейшем ей придется об этом пожалеть, так как ушлый арагонец, не желая ждать, пока трон освободится естественным ходом вещей, пожелает отправить свою «названную родительницу» в тюрьму. Ей удастся бежать, и ситуация выльется в очередную долгую войну, из тех, которыми было богато все европейское Средневековье. Однако, к нашему рассказу это уже не будет иметь никакого отношения. Вернемся.

Королева-колдунья

Pevensey Castle (2130).jpg
Замок Певенси — место ссылки королевы Джоанны (современный вид).

Пока же Бедфорду, продолжавшему исправно управлять страной в отсутствие брата, пришлось решать совершенно неожиданную и неприятную проблему. В сентябре 1419 года против вдовствующей королевы Джоанны, супруги давно покойного Генриха IV по неясной причине ополчился ее собственный духовник брат Рэндольф. В согласии с его обвинениями, королева — француженка по первому браку — злоумышляла против жизни пасынка, желая извести его не то с помощью кинжала и яда, заручившись в том помощью своих соотечественников, не то с помощью черной магии, которой она якобы предавалась.

Надо сказать, что вера в помощь дьявола и темных сил в тогдашнем феодальном мире была действительно очень сильна, не являясь, как иногда это пытаются представить, единственно плодом больной фантазии фанатичных монахов. До нашего времени сохранились гримуары «Черная курочка» и «Красный дракон», написанные приблизительно в ту же эпоху и посвященные заклинанию духов тьмы, так что подобная литература несмотря на смертельную опасность, которую она представляла для своего владельца определенно пользовалась спросом. Заклинанием дьявола занимался один из фаворитов опального дофина — Пьер де Жиак, в чем признался уже на эшафоте, за несколько минут до смерти, когда лгать ему не было ни малейшей причины.

За попытки сношения с темными силами и попытки умилостивить таковые с помощью человеческих жертвоприношений был осужден на смерть маршал Франции Жиль де Рэ, в дальнейшем ставший одним из прототипов знаменитого сказочного злодея «Синей Бороды». И наконец, с полной уверенностью мы может говорить, что черной магией всерьез увлекался отец Джоанны — наваррский государь Карл Злой. Вопрос о том, какой практический результат могли дать подобные игрища оставим открытым за его полной нелепостью, другое дело, что вера в заступничество дьявола в это последнее столетие Средневековой эры была очень сильна, и достаточно многие — сильные и властные не могли преодолеть в себе искушения заручиться помощью Князя Тьмы в попытке достичь недостижимого.

Однако, в том, что касается королевы никаких внятных доказательств ее приверженности к подобным практикам, как и участия в некоем заговоре, так никогда получено не было, народная молва обвиняла ее в болезни и смерти супруга а также в расстройстве здоровья молодого Генриха, которое стало неожиданно проявлять себя в последние годы — однако, судя по всему, за этим не стояло ничего, кроме враждебности к «чужестранке», не слишком популярной у своих подданных. Известно, что встревоженный Парламент отнесся к подобным обвинениям с полной серьезностью, в спешке приняв постановление, запрещающее любым иностранцам посещать королеву, под тем предлогом, что они якобы тайно выносят прочь и переправляют за границу ее драгоценности, а также собирают шпионскую информацию для передачи врагу, тогда как архиепископ Чичел срочно отправил гонцов во все концы страны с приказом во всех церквях служить дополнительные мессы ради защиты против ведьминых чар.

1 октября Джоанну Наваррскую заперли в одном из королевских поместий — Ротерите. Судя по всему, практичный Генрих и его не менее трезвомыслящий брат не слишком доверяя слухам, все же решили обычным обратить ситуацию себе на пользу, и 10 тыс. марок годового дохода, в соответствии с волей покойного монарха должные составлять «вдовью долю» его супруги, без лишнего шума были перенаправлены в значительно оскудевшую военную казну. Надо сказать, что среди современных исследователей существует точка зрения, в соответствии с которой арест королевы с самого начала был спектаклем, призванным дать молодому Генриху приличествующий повод, чтобы завладеть этими деньгами — однако, автору этого исследования думается, что подобный взгляд является попыткой опрокинуть в прошлое взгляды и мнения, соответствующие современной эпохе.

Так или иначе, с точностью можно утверждать, что обращение с королевой Джоанной было в достаточной мере мягким. Ей позволили оставить при своей персоне 19 лакеев, семерых пажей, фрейлин, и даже певчего щегла, и наконец, иметь в своем распоряжении столько платьев, драгоценностей и мехов, сколь ей заблагорассудится. Более того, королева отнюдь не была обязана обретаться в одной и той же резиденции. Документы того времени доказывают, что несколько раз она меняла место своего пребывания, например, в течение нескольких месяцев находясь на попечении сэра Джона Пелэма, в замке Певенси. Тщательное, хотя и негласное, расследование, проведенное по приказу Генриха, также ничего не дало, так что перед смертью он распорядится выпустить Джоанну из заключения, полностью восстановив ее имущественные и прочие права, а также выплатить соответствующую случаю компенсацию. Все дело будет благополучно предано забвению, а доносчик Рэндольф задушен — конечно же, «неизвестными лицами».

Гибель Франции

Конец Жана Бесстрашного

Jean de Bourgogne.png
После убийства Жана Бесстрашного.
Франсуа Гизо «В реку его!». - Гравюра. - Франсуа Гизо «История Франции». Париж, 1875 г., стр. 77

Пока же Франция вновь требовала к себе пристального внимания. 1419 год ознаменовался событием, которое на много лет вперед смешает карты европейским политикам. На мосту Монтеро во время переговоров с опальным дофином был убит герцог бургундский Жан Бесстрашный. Опишем вкратце развитие ситуации. Как и следовало ожидать, бургундцу чем далее, тем сложнее становилось вести свою игру, молодой Генрих был не из тех, кто позволил бы долго себя дурачить, и потому, желая преподать хитрецу наглядный урок, на чьей стороне находится реальная власть, он приказал прервать бесконечно тянущиеся переговоры, и вместо того, взял в кольцо бургундский Понтуаз. Крепость пала после сравнительно недолгого сопротивления, а герцог Жан, застигнутый врасплох подобным демаршем, волей-неволей должен был искать путей примирения с беглым дофином — так как подобная альтернатива казалась ему единственной кроме беспрекословного подчинения англичанину, к чему, воля ваша, герцог Жан был совершенно не готов.

Очередные переговоры состоялись в монастыре Ла-Томб, неподалеку от Монтеро, предварительное соглашение было достигнуто, в знак чего объявлена всеобщая амнистия, причем конфискованные обеими сторонами замки и земельные владения должны были вернуться своим законным владельцам, а дофин и герцог, торжественно пообещавшие отныне принимать все важные решения исключительно вместе, обязались встретиться на мосту Монтеро в конце лета или начале осени 1419 года.

Убийство герцога Жана Бургундского на мосту Монтеро опять же, было и остается до нынешнего времени, одним из самых темных мест французской истории. Как современники, так и нынешние исследователи в вопросе виновности или невиновности дофина в этом преступлении категорически расходятся между собой, примыкая к той или иной точке зрения в зависимости от собственных политических или научных предпочтений. Проблема состоит в том, что никто из хронистов, оставивших отчет о произошедшем не был и не мог быть непосредственным свидетелем, так как на мост, превращенный подобие шатра, и таким образом, полностью недоступный для любопытных глаз, получили приглашение войти всего лишь несколько человек из свиты дофина и столь же малое количество бургундцев, причем последние почти поголовно очутились в плену, лишь единицам, стоявшим у самого выхода, удалось в общей неразберихе вырваться наружу и вскочить на коней.

С доскональностью известно, что самого герцога перед этой встречей томили мрачные предчувствия, к тому же, личный астролог при его персоне заклинал повелителя отменить поездку, связанную, по его словам, со смертельной опасностью. Ситуацию удалось переломить только возлюбленной бургундца — соблазнительной и авантюрной Катерине де л’Иль-Бушар, в замужестве — даме де Жиак, которая очень вовремя, обронила несколько слов о том, что отказавшись от встречи с дофином, герцог ославит сам себя трусом. Для бургундца, дорожившего своим прозвищем «Бесстрашного» после этого обратного хода уже не было. Кроме того, известно, что Пьер де Жиак (да-да, тот самый, бывший телохранитель королевы, позднее казненный за казнокрадство и колдовство!) и его ушлая супруга единственные из бургундской свиты не только не бросились бежать, спасая свою жизнь и свободу, но как ни в чем ни бывало присоединились к свите дофина.

Отсюда делается вывод, что герцога заманило на верную смерть молодое и очень нетерпеливое окружение инфантильного дофина, жаждущее любой ценой посчитаться за гибель герцога Людовика Орлеанского, и как водится, не подумавшее о последствиях столь опрометчивого шага. Другое объяснение, старательно распространяемое самими «дофинистами», приписывало смерть бургундца несчастному случаю, точнее, случайно возникшей перепалке, когда он сам или один из его приверженцев едва ли не силой пытался увести дофина с собой; в самом деле, желание во что бы то ни стало вернуть его в Париж под свою опеку стало для бургундца навязчивой идеей. Но так или иначе, дело было сделано, герцог Жан мертв, дофин, судя по всему, потрясенный до глубины души картиной убийства, ударился в паническое бегство, остановившись только в сильно укрепленном замке Лош, откуда одно за другим посылал отчаянные письма сыну убитого, Филиппу, умоляя его о прощении за содеянное.

Впрочем, в английском лагере случившееся встретили с полным удовлетворением. Набожный Генрих, полагавший себя орудием божественной справедливости, во всеуслышание возгласил: «Посредством смерти его, при содействии Господа и святого Георгия, мы полностью удовлетворим желания наши. И посему же, вопреки всем французам, возьмем за себя даму Катерину!»

Джон Бедфорд вступает в войну

Johan Barthold Jongkind - Frégates, port de Harfleur.jpg
Арфлер. В этом порту высадится Джон Бедфорд.
Йоханн Батрольд Джонгкайнд «Фрегаты в порту Арфлера». - Холст, масло. - 1852 г. - Институт искусств Стерлинга и Франсин Кларк

Признаем, что проницательный англичанин и в этом случае не ошибся. Надо сказать, что для французов, к какому бы лагерю они ни принадлежали, случившееся стало подлинным шоком. Убить во время переговоров безоружного, доверившего противной стороне заботу о собственной жизни… даже по тем суровым временам подобное полагалось несмываемым позором. Напрасно молодой Карл рассылал по городам и весям призывы подчиняться власти «законного господина», имея в виду, конечно же, самого себя. Париж, и вслед за тем вся Центральная Франция, боготворившая герцога Жана, отвернулась от его убийцы. Королева Изабелла Баварская во всеуслышание проклинала своего вероломного сына, требуя от германского императора и римского папы порвать с ним всякие отношения и примерно наказать как клятвопреступника и убийцу. Оговоримся, что это не мешало осторожной даме втихомолку обмениваться с этим же «клятвопреступником» вежливыми посланиями — на всякий случай, чтобы иметь возможность отступления, повернись ситуация неожиданным образом.

Сын убитого, Филипп Бургундский, человек столь же холодный и трезвомыслящий как наш нынешний герой (с которым у него было много общего), лишь в первую секунду не смог удержать себя в руках, бурей ворвавшись в покои нелюбимой жены — Мишель Французской, с истошным криком «Ваш брат убил моего отца!» Принцесса умрет двумя годами позднее, при том, что народная молва будет упорно твердить, что потрясение не прошло для нее даром, и стало непосредственной причиной столь ранней смерти. Впрочем, герцог Филипп, немедленно успокоившись после первого порыва, предпочел запереться у себя в комнатах, и как следует обдумать произошедшее, не спеша с ответом на отчаянные письма дофина. Оценив соотношение сил, трезвомыслящий бургундец прекрасно понял, что благословенные времена, когда во Франции некоронованным королем был его отец, направлявший политику государства по своей воле — к сожалению или к счастью, навсегда канули в лету. Но если власть над Францией навсегда уплывала из рук, безразлично к тому, какой из двух противников сумеет заполучить ее для себя, у дальновидного принца оставалась мощная Бургундия, которую при определенной ловкости можно было увеличить в размерах за счет соседей, и, дождавшись, когда оба противника в достаточной мере измотают друг друга, навязать свою волю обоим, и добиться независимости (а если повезет, и королевского титула на собственных землях). Этому плану герцог Филипп будет следовать до конца жизни, пока же, в качестве первого шага к его достижению, он счел для себя лучшим примкнуть к англичанам, конечно же, под предлогом мести за совершенное злодейство.

Однако, для нашего героя в первую очередь было важно то, что в конце 1419 года английской столицы наконец-то достиг долгожданный приказ: передать бразды правления младшему из братьев — Хамфри, самому же немедленно отплыть во Францию. Несмотря на то, что шерифам Норфолка и Саффолка немедленно полетели приказы подготовить к 1 апреля 1420 года 20 кораблей для перевозки новых контингентов войск, как водится в те неторопливые времена, передача дел затянулась до начала мая следующего за тем 1420 года, когда наш герой с чувством выполненного долга, наконец-то смог взойти на борт корабля, должного доставить его из Саутгемптона в Арфлер, в сопровождении отряда из 222 латников и 993 лучников, должных пополнить собой поредевшие ряды англичан.

Оставаясь как обычно, для внешнего зрителя спокойным и даже безразличным, герцог, судя по всему, внутренне торжествовал. Наконец-то ему предстояло увидеть собственными глазами Францию, этот театр военных действий, где уже более полувека его дед и прадед пытались добиться для себя короны и прав, полагающихся суверену, и где незадолго до того старший брат сумел наголову разгромить своих противников. Возможно было также надеяться, что и ему самому удастся присоединиться к войскам, должным продолжать двигаться на Юг до полного подчинения земель, остававшихся верными опальному дофину, а там… кто знает, иметь возможность и заслужить подобающие военные лавры, после уже отошедшей в прошлое морской победы?

Но как бы то ни было, путь через Ла-Манш прошел без всяких происшествий, пока наконец Джон Ланкастерский не высадился в Арфлере, который в прошлый раз видел только с морского рейда. Английский комендант города сэр Хью Латтрел встретил его со смешанными чувствами. С одной стороны, он, конечно же, был рад присылке свежих войск, так как город все еще оставался под угрозой с моря… с другой стороны, он опасался характерного для того времени разгула солдатни, грабившей, не слишком разбирая своих и чужих, посему, принимая с полагающимся случаю почетом королевского сына, он не переставал твердить об отчаянной бедности горожан и ценах на съестное, по-прежнему державшихся на уровне практически недоступном для большинства населения. Впрочем, наш герой не нуждался в подобных комментариях, одного только беглого взгляда оказалось достаточным, чтобы убедиться в нищете, кричавшей буквально из всех углов. Но и сам комендант также не учел характера королевского сына: наученный горьким опытом Восточной Марки, тот вышколил своих солдат до состояния, которое для тех времен смело можно было бы называть образцовым. Когда наконец войско покинуло Арфлер, направляясь в бургундский Понтуаз, на соединение с основными силами во главе с самим королем, довольный сэр Хью писал Генриху Ланкастеру: «Он (то есть Бедфорд — прим. переводчика), держал самого себя вкупе со своими людьми столь мудро, что после отбытия такового, у меня нет причин на него жаловаться».

«Позорный договор в Труа»

Harley 4380 f. 10v.png
Подписание договора.
Мастер Харли Фруассара «Договор между англичанами и французами». — Жан Фруассар «Хроники». - ок. 1470-1472 гг. - Harley 4380 f. 10v. - Британская Библиотека. - Лондон, Великобритания.

Пока же отряд под предводительством Джона Ланкастерского неторопливо движется в Бургундию, остановимся еще на несколько минут на событиях в самой Франции. Итак, 2 декабря 1419 года в Аррасе Филипп Бургундский, окончательно отказавшись от двусмысленной политики своего отца, заключил с англичанами наступательный и оборонительный союз. Однако же, как мы помним, Генриху требовалось большее: с неумолимой настойчивостью он требовал для себя руки принцессы Катерины и далее, на правах зятя, французской короны для себя и своих потомков.

Король Франции Карл VI в очередной раз переживал приступ безумия, посему, хочешь-не хочешь столь непростое решение приходилось принимать его слабохарактерной супруге Изабелле Баварской, и конечно же, Филиппу Бургундскому — фактическому правителю страны. Историки до сих пор не сойдутся во мнении, кто из этих двоих больше приложил руку к составлению договора, который в дальнейшей истории Франции не будет именоваться иначе как «позорным». Впрочем, для нашего рассказа это особого значения не имеет, а то, каким должен был стать окончательный вид этой бумаги, на волне возмущения и ненависти, охватившей всю северную часть страны к «убийце» и «клятвопреступнику» сомневаться не приходилось. Ко времени о котором идет речь, основные условия и начерно нанесены на бумагу.

В согласии с буквой этого соглашения, Генрих должен был взять в жены Катерину Французскую, причем в качестве приданого ей полагалось 40 тыс. золотых ноблей, выплатить его должна была английская сторона (как видно, по причине хронически пустой по причине войны и разорения французской казны), после чего на правах «дражайшего и возлюбленнейшего сына» становился наследником французского королевства, в то время как запятнавший себя дофин навсегда лишался прав на престол. Вплоть до смерти французского короля и королевы, Генрих де-факто должен был выступать регентом страны, после чего обе короны должны были соединиться на его голове.

В качестве уступки побежденным, уже завоеванная англичанами Нормандия должна была номинально вернуться к французской короне, то есть все к тому же Генриху в качестве регента, после чего ему вменялось в обязанность покорить себе и прочие земли королевства, случись таковым отказаться признать его власть. Парламенту, церкви и университетам Франции гарантировалось сохранение их прав и привилегий, все классы населения, присягнувшие на верность соглашению, имели право на сохранение своего имущества.

Таковым было вкратце содержание будущего «договора в Труа», с которым нашему герою предстояло, видимо, ознакомиться в Понтуазе, куда он благополучно прибыл в начале мая 1420 года, соединившись с войсками короля. Отсюда вместе с Генрихом и Томасом Кларенсом ему предстояло проследовать в шампанский Труа, на церемонию ратификации договора и будущего венчания английского монарха с красавицей Катериной. В один из первых дней мая король и его братья, предварительно прослушав мессу в местном соборе Сен-Дени, покинули Понтуаз.

8 мая медленно движущееся английское войско через ворота Сен-Мартен беспрепятственно минуло Париж, жители которого с улиц и с высоты городских стен с любопытством глазели на блестящую свиту английского короля — без малого полторы тысячи всадников во главе с ним самими и его братьями, а также знаменосцем, поднимавшем на вытянутых руках штандарт с изображением лисьего хвоста — личной эмблемы короля Генриха. 19 мая неторопливо движущийся эскорт вплотную приблизился к Труа, где их уже дожидались герцог Филипп и местное население, громко приветствующее нового наследника престола. Небольшая заминка: лучший в городе Коронный Отель оказался уже облюбован для себя королевой Франции, которой, однако хочешь-не хочешь пришлось уступить место жениху своей дочери, переместившись вместо того в монастырь братьев-миноритов. Нам с точностью неизвестно, присутствовал ли Джон Ланкастерский на церемонии встречи своего брата с королем и королевой Франции, которая произошла на следующий день. Судя по правилам той эпохи, скорее всего он не смог бы уклониться от подобной необходимости — да и вряд ли имел желание так поступить.

Так или иначе, король Карл VI, как обычно плохо понимающий, что происходит вокруг, принял своего будущего зятя в собственной резиденции, сидя в полном королевском облачении на троне, высоком помосте, крытом лазурно-голубой тканью, затканной изображениями геральдических лилий. Французскому королю еще кое-как хватило разумения, чтобы в соответствии с протоколом собственноручно поднять на ноги куртуазного Генриха, вежливо преклонившего перед ним колено. Окинув мутным взглядом присутствующих французский король наконец-то выдавил из себя: : «Окромя того, я весьма рад вас видеть, ибо так оно и есть! Поприветствуйте дам!», после чего ушел в себя уже окончательно. Обходительный Генрих, опять же, в полном соответствии с этикетом, вежливо поклонился будущей теще, поцеловал свою нареченную невесту, после чего аудиенция сама собой подошла к концу.

Проданная страна

Jean Chartier, Chronique de Charles VII, France (Calais), 1490, and England, before 1494, Royal 20 E. vi, f. 9v,.jpg
Свадьба Генриха V и Катерины Французской..
Неизвестный художник «Генрих V и Катерина Валуа». - «Хроника Франции или Хроника Сен-Дени». - Royal 20 E. vi, f. 9v — ок. 1487 г. - Британская библиотека. - Лондон.

Впрочем, в эти же два дня к первоначальному тексту договора было добавлено еще две поправки, и одно немаловажное условие. Во-первых, была оговорена т. н. «вдовья доля» принцессы Катерины, случись ей пережить своего царственного супруга: 40 тыс. ноблей золотом, должных быть выплаченными английской королевской казной, и 20 тыс. со стороны французов. Во-вторых, те из бургундцев, кто в данный момент отказались поддержать своего герцога и посему лишились своих земель, розданных Генрихом собственным приверженцам, имели право, в случае «раскаяния» претендовать компенсацию владениями, которым еще предстояло быть завоеванными. И наконец, Генрих в качестве наследника должен был быть признан Генеральными Штатами королевства Французского, а также английским Парламентом, обе страны образовать унию, при том, что каждая сохраняла собственные обычаи и язык, после чего между обеими должен был быть заключен «вечный мир»; Англия, Франция и Бургундия также обязывались не вступать ни в какие переговоры с беглым дофином, иначе как общего согласия. Было несложно предусмотреть, что данный пункт рано или поздно будет нарушен, однако, сейчас это не имело особого значения.

Итак, церемония совместной клятвы в местном соборе (что в те времена было равнозначно ратификации), была назначена на 21 мая 1421 года. Надо сказать, что этот долгожданный для английской стороны день, начался с очередного осложнения. Король Карл окончательно перестал понимать, что происходит вокруг, и впал в состояние столь полной невменяемости, что нечего было и думать о том, чтобы доставить его в собор на церемонию клятвы. Посему, в «отсутствие» французского монарха, как на дипломатическом языке именовались приступы его умопомешательства, представлять французскую монархию должна была его супруга. В этот день нашему герою впервые удалось, по всей видимости, уже вблизи познакомиться с королевой Франции.

Дочь Стефана Великолепного, герцога Баварии (который несмотря на свой пышный титул не мог похвастаться земельными владениями и богатством) в юности была хорошенькой, свежей и столь приятной в обхождении, что молодой французский король влюбился в нее что называется, с первого взгляда, и судя, по всему, добился столь же полной взаимности, так как супруги жили душа в душу вплоть до того времени, когда несчастного Карла застиг первый приступ умопомрачения. По всей вероятности, Изабелла Баварская была заботливой супругой и матерью — всего она родит своему любимому ни много ни мало двенадцать детей! — и не случись в ее жизни и в жизни всего королевства столь нелепой трагедии, могла бы закончить свое существование тихо и благостно, в кругу семьи, деля свою жизнь между заботой о детях и внуках, а также чтением и музыкальными вечерами, так как королева Франции среди всего прочего была меломанкой, и сама неплохо играла на арфе.

Разрушившая ее уютный мирок болезнь супруга волей-неволей заставила молодую королеву, никогда не интересовавшуюся политикой и совершенно не готовую противостоять борьбе партий при дворе, взвалить на себя бремя по управлению страной — и результат, конечно же, был предсказуем. Единственным желанием Изабеллы Баварской было, судя по всему, любой ценой примирить между собой обе партии, и как можно скорей вернуться к столь любезному ее сердцу тихому домашнему существованию. Как несложно догадаться, все усилия в этом направлении пошли прахом, и королева, последовательно побывавшая союзницей бургундцев… затем орлеанцев… и снова бургундцев… оказалась в конечном итоге в руках герцога Филиппа, и как следствие — честолюбивого короля Генриха.

Посему, сейчас с понятным любопытством наш герой присматривался к этой тучной и одышливой женщине, безобразно располневшей в результате двенадцати родов и наступивших вслед за тем гормональных нарушений, подверженной приступам подагры и нарушениям сердечного ритма, которая, не без труда держась на отекших ногах, стояла сейчас перед алтарем, клянясь отдать страну, ставшую ей как-никак второй родиной в руки англичанина. По всей видимости, ею двигала обычная надежда, что благодарный Генрих обеспечит ей, как-никак матери своей жены, подобающее королеве уютное и беззаботное существование. В скором времени, действительность развеет эти надежды, а пока что наш герой с понятным чувством холодной брезгливости присматривался к этой слабовольной даме, вместе с Филиппом Бургундским приложившей свою печать к тексту уже готового договора.

Свадьба Генриха и Катерины Французской должна была состояться 2 июня 1420 года, так как столь важное празднество требовало немалых приготовлений, впрочем, наш герой не смог или не пожелал почтить своим присутствием столь торжественную церемонию, вместо того спешно отправившись в Нормандию, где уже формировались новые отряды для пополнения английской армии. Впрочем, и сам король английский, практичный и чуждый сантиментов, не желал терять времени зря, и едва лишь требуемые обычаем свадебные торжества подошли к концу, заторопился с продолжением военных действий. В ответ на просьбы молодых дворян, уже предвкушавших череду обыкновенных для подобных случаев турниров, Генрих отрезал, что им следует поберечь свою доблесть для поля боя — наилучшего турнира, какой только есть на свете.

Вторжение

Наступление союзников

6465 f. 166v.png
Осада Мелена.
Жан Фуке «Осада Мелена нормандцами в 999 году». — «Большие французские хроники». - ок. 1455-1460 гг. - Français 6465 f. 166v. - Национальная библиотека Франции. - Париж.

Итак, английская армия, в обозе которой словно пленники обретались король и королева французские а также новобрачная — принцесса Катерина, выступила против крепости Санс, продолжавшей сохранять верность французской короне. Под Сансом к войску присоединился и наш герой, впрочем, особых усилий эта осада не потребовала; уже спустя шесть дней город сдался на волю победителя. Зато в английском войске заявила о себе эпидемия, выкашивавшая солдат буквально десятками. Посему, Джону Ланкастерскому пришлось вернуться в Нормандию за очередным пополнением, постоянно прибывавшим на кораблях, и присоединиться к брату во время осады следующей по очереди твердыни — Монтеро. Этот город был слишком памятен для бургундцев; именно здесь нашел свой конец их обожаемый герцог, и уже потому Филипп Бургундский, сын убитого, несколько картинно поклялся взять крепость чего бы это ему не стоило. Именно здесь, по-видимому, Джон Бедфорд впервые встретился с молодым герцогом Филиппом.

Надо сказать, что при первом знакомстве бургундец производил скорее благоприятное впечатление. Вслед за своим отцом не отличавшийся внешней привлекательностью, он был несмотря на то, отлично сложен и строен, обладал немалой физической силой, ловко владел оружием и отличался на поле боя редкостным бесстрашием — качеством, высоко ценившимся в те времена. Как и многие жестокосердные люди, молодой Филипп был сентиментален, мечтателен и склонен к театральным эффектам. В скором времени Бедфорду придется убедиться, что среди прочего, бургундец непостоянен и лжив, и на его слово ни в коем случае нельзя полагаться. Коротко говоря, наш трезвомыслящий герой в скором времени уяснил себе, что подобного союзника следует держать в ежовых рукавицах, и буквально не спускать с него глаз, не позволяя сделать ни одного неверного движения в какую бы то ни было сторону. Раз уяснив себе эту истину, Джон Ланкастерский будет придерживаться ее до конца.

Пока же, после сравнительно недолгого сопротивления, город пал, и тело герцога Бургундского Жана, было извлечено из бедной могилы, наспех выкопанной для него убийцами. При виде головы старого герцога, едва ли не пополам разбитой ударом боевого топора, Филипп Бургундский залился слезами (судя по всему, искренними — отца о боготворил с самого раннего детства) и обычным образом, во всеуслышание поклялся «посвятить жизнь свою отмщению за убитого, сколь Господь ему будет в том благоволить, и таковой цели отдать тело свое и душу, достояние и земли».

Ну а пока что соединенные англо-бургундские войска благополучно взяли в осаду Мелен, обретавшийся в 30 милях к юго-востоку от французской столицы. Когда-то Мелен был излюбленной резиденцией королевы французской Изабеллы, в которой она чувствовала себя до такой степени безопасно, что распорядилась перевезти в город свою личную казну — сейчас же его приходилось захватывать силой… как изменились времена! Мелен по тем временам был исключительно мощной крепостью, так что о лобовом штурме нечего было даже думать. Привычным взглядом военного, наш герой оценил расположение и силы противника. Город стоял на обоих берегах Сены, причем цитадель располагалась прямо посреди реки — на островке Сен-Этьенн, так что пресной водой осажденные были снабжены в избытке. Цитадель сообщалась с северным и южным берегом соответственно через посредство мостов Сент-Аспе и Сент-Абмроз, причем, как она сама, так и обе половины города, расположенные на противоположных берегах защищались циклопическими стенами, перед которыми могли оказаться бессильными даже тогдашние кулеврины и пушки. Ворваться в город по водной артерии также было невозможно, комендант Арно Гильом, прозванный Барбазаном, один из самых способных военачальников герцогов Анжуйских, немедленно приказал перегородить реку цепями — обычный в те времена прием для защиты от вражеского флота. И в то же время численное превосходство находилось на стороне англичан; в войске Генриха состояли до 800 пеших латников и 2 тыс.прославленных английских стрелков, привезенных нашим героем из Нормандии во время последнего путешествия. Кроме того, союзник англичан, Людовик Пфальцский присоединился к ним с отрядом в 700 опытных конников, и наконец, в распоряжении английского короля было закаленное бургундское войско.

Первоначально, не теряя надежды решить дело мирным путем, Генрих приказал доставить к городским воротам французского короля, однако на все просьбы несчастного безумца, заверявшего, что подписал известный договор «едино во благо Франции», комендант ответил категорическим отказом, объявив, что немедленно открыл бы ворота, явись к ним Карл Французский единственно со своим войском или свитой, однако же сдаваться английским завоевателям он не намерен. Оскорбленный Генрих в обычной своей высокомерной манере парировал, что вне зависимости от своего желания, осажденным рано или поздно придется покориться ему, на чем переговоры окончательно прервались. Столь же бесславно провалилась и попытка английского короля принудить к покорности шотландцев, составлявших часть гарнизона, ради чего в английский лагерь был доставлен пленный шотландский король Яков. На графа Бьюкена, уже знакомого нам по этим страницам, и его людей, подобное не произвело ни малейшего впечатления.

Приходилось вести осаду по всем правилам. Наш герой вместе с обоими братьями — Генрихом и Томасом, расположился на южном берегу Сены, тогда как на северном встало союзное бургундское войско. Привыкший к основательности во всем, Генрих распорядился окружить лагерь глубоким рвом и заостренным частоколом (верными средствами против вражеской пехоты и конницы), причем в сплошной стене оставлены были только четыре прохода. Через реку был переброшен плавучий мост, состоявший из сцепленных между собой лодок, и осада началась.

Личные инструменты