Джон, герцог Бедфордский, регент Франции для короля Английского/Глава 1. Третий сын герцога Болингброка

Материал из Wikitranslators
(Различия между версиями)
Перейти к: навигация, поиск
(Скромный скандал в благородном семействе)
(Неудавшаяся женитьба)
Строка 464: Строка 464:
 
Пока что дни все тянулись, похожие один на другой, сами собой складываясь, в недели… месяцы… годы… и лишь гонцы из Лондона из раза в раз приводили для нашего героя приказы, наделявшие его новыми полномочиями и новыми непростыми обязанностями. В частности, ему отныне полагалось взять на себя контроль над местной таможней, собирать местных старейшин для обсуждения тех или иных вопросов местного самоуправления, присматривать за тем, чтобы местное население также не смело покушаться на шотландскую территорию, и вовремя пресекать подобные попытки и арестовывать зачинщиков, и наконец, по необходимости защититься от внезапного нападения со стороны регулярных шотландских войск, собирать под свои знамена всех мужчин в возрасте от шестнадцати до шестидесяти лет, способных носить оружие, чтобы удерживать оборону границы до подхода подкреплений из Лондона. В качестве постоянного контингента, ему же вменялось в обязанность постоянно иметь под своим командованием отряд в 50 солдат и 200 лучников, для содержания которых в мирное время ему должно было выделяться 2500 фунтов в год, во время войны эта сумма удваивалась… Впрочем, как и следовало ожидать, финансовые установления выполнялись по-прежнему с огромной задержкой.
 
Пока что дни все тянулись, похожие один на другой, сами собой складываясь, в недели… месяцы… годы… и лишь гонцы из Лондона из раза в раз приводили для нашего героя приказы, наделявшие его новыми полномочиями и новыми непростыми обязанностями. В частности, ему отныне полагалось взять на себя контроль над местной таможней, собирать местных старейшин для обсуждения тех или иных вопросов местного самоуправления, присматривать за тем, чтобы местное население также не смело покушаться на шотландскую территорию, и вовремя пресекать подобные попытки и арестовывать зачинщиков, и наконец, по необходимости защититься от внезапного нападения со стороны регулярных шотландских войск, собирать под свои знамена всех мужчин в возрасте от шестнадцати до шестидесяти лет, способных носить оружие, чтобы удерживать оборону границы до подхода подкреплений из Лондона. В качестве постоянного контингента, ему же вменялось в обязанность постоянно иметь под своим командованием отряд в 50 солдат и 200 лучников, для содержания которых в мирное время ему должно было выделяться 2500 фунтов в год, во время войны эта сумма удваивалась… Впрочем, как и следовало ожидать, финансовые установления выполнялись по-прежнему с огромной задержкой.
  
И наконец в июне 1410 года, Джону Ланкастерскому посчастливиться вновь ненадолго вырваться в Лондон, и надо сказать, короткое посещение это ознаменуется громким скандалом.
+
И наконец в июне 1410 года, Джону Ланкастерскому посчастливиться вновь ненадолго вырваться в Лондон, и надо сказать, короткое посещение это ознаменуется скандалом.
  
 
=== Скромный скандал в благородном семействе ===
 
=== Скромный скандал в благородном семействе ===

Версия 01:19, 4 сентября 2020

Джон, герцог Бедфордский, регент Франции для короля Английского "Джон, герцог Бедфордский, регент Франции для короля Английского" ~ Глава 1. Девичество. Герцогиня Бургундская
автор Zoe Lionidas
Глава 2. Брат короля




Лишь я один весь выкуп заплачу.
                   Вниз головой дофина сброшу с трона:
                   Венец его за друга будет выкуп.
                   За лорда каждого я четырех
                  Вельмож французских дам. - Прощайте, лорды.
                   Огонь потешный стану зажигать
                   Во Франции, Георгия справляя.
                   Сберу десятитысячную рать,
                   И будет вся Европа трепетать...


У. Шекспир "Генрих VI". Часть I

(Перевод Е. Бируковой)

Содержание

От сердцевины клубка

Противостояние

John, Duke of Bedford - British Library Add MS 18850 f256v - detail.jpg
Регент Франции Бедфорд.
Мастер Бедфорда «Джон Ланкастерский, 1й герцог Бедфордский в молитве перед Св. Георгием» (фрагмент). — «Бедфордский часослов». - ок. 1410-1430 гг. - BL Add MS 18850, f. 256v. - Британская библиотека, Лондон.

На сей раз, дорогой читатель, мы переносимся с вами в «веселую Англию», как она неизменно именуется в балладах о Робин Гуде и его разбойниках.

В отличие от ближайшей континентальной соседки — Франции, Британские острова и по своему расположению, и по истории, имели множество неоспоримых преимуществ. Начнем с того, что они располагались на перекрестье тогдашних торговых путей с Севера на Юг — из Скандинавских стран и той же Франции в Испанию и далее — в сказочный Левант. Теплое Атлантическое течение — Гольфстрим, обеспечивает здесь сравнительно мягкие зимы и столь же нежаркое, приятное лето.

Английские земли плодородны, многочисленные реки несут свои воды в океан, представляя собой надежные транспортные артерии. Густые леса изобилуют дичью, на меловых утесах и в зеленых от пышной растительности долинах издавна паслись овечьи стада, принося своим хозяевам стабильную и весьма немаленькую прибыль. Стоит помянуть добрым словом королеву Филиппу — жену дальновидного Эдуарда III, своим приказом открывшую повсеместно первые прядильные и ткацкие мастерские, после чего в Англию потекли деньги Фламандского графства, ставшего постоянным и весьма богатым покупателем английской шерсти, пряжи, а также грубых и тонких тканей, в которые одевались затем все слои населения, не исключая коронованных особ.

В отличие от континента, постоянно терзаемого войнами, Англия пережила последнее иноземное нашествие за три с половиной века до описываемых событий, когда Вильгельм Бастард сумел покорить страну, став ее первым королем из нормандской династии. В отличие от обширных — с географической точки зрения, континентальных держав, Англия сравнительно невелика, что позволило королям с того самого времени крепко держать в руках бразды правления, подчинив многочисленные областные династии исключительно своей персоне. Для страны это обернулось сказочным благом: раз и навсегда в прошлом остались частные войны когда дворяне и дворянчики в погоне за выгодой или горя желанием присвоить себе то или иное выморочное наследство, вырезали и грабили простой народ, не разбирая пола и возраста. Что касается внешней угрозы — и в этом случае островное положение страны сыграло свою положительную роль; даже во времена Второй Мировой залив Ла-Манш станет весьма ощутимым препятствием для войск любого агрессора — что уже говорить об Осени Средневековья. Конечно же, бретонские пираты время от времени тревожили побережье своими набегами, да и на севере, против постоянно жаждущих грабежей шотландских горцев приходилось строить крепости и держать в них постоянные гарнизоны, в любой момент готовые отразить нападение; однако, по сравнению с проблемами той же Франции, Германии или Испании — все это вместе взятое казалось не заслуживающим внимания пустяком.

Впрочем, как то было вполне обычно для Средневекового времени (да и для современного тоже, будем честны хотя бы перед собой!) практически любая нация, почувствовавшая себя достаточно сильной, начинала заглядываться на земли и владения ближайших соседей. Англию это также не обошло стороной. Войну, которую в позднейшие времена окрестят «Столетней», за полвека с лишним до рождения нашего героя начал уже упомянутый король Эдуард III, хотя строго говоря, неразрешенные противоречия между Англией и Францией накапливались не один десяток лет.

Все началось, пожалуй с того, что Алиенора Аквитанская, разведенная супруга французского короля Людовика VII — 18 мая 1152 г. благополучно вышла замуж за графа Генриха Плантагенета — в недалеком будущем короля Генриха II, принеся ему в приданое добрую половину французского королевства. Прибавим к тому, что англичанам и ранее подчинялась Нормандия (наследный домен Вильгельма-Бастарда), — и посему французский властелин, можно сказать, не успел оглянуться, как крошечный огрызок его владений оказался со всех сторон зажат землями, принадлежавшими могущественной Англии.

Кто знает, повернись история по-другому, быть может, Франция могла бы окончательно исчезнуть с географической карты, или по крайней мере, не суметь сохраниться в том виде, в каком мы знаем ее сейчас, однако, на беду английской монархии, грозная опасность в королевстве Французском породила одного за другим нескольких великих политиков. Зато в семействе Плантагенетов продолжались бесконечные распри, когда сыновья постаревшего Генриха бесконечно воевали друг с другом, лишь время от времени объединяясь против отца. Результат не заставил себя ждать: французский король Филипп-Август, которому романист Дрюон присвоил почетный титул «кузнеца истории» пядь за пядью стал отвоевывать свои владения, исподволь вытесняя прочь англичан, объединяясь с одним Плантагенетом против другого, начатое им дело продолжили следующие поколения; и в конечном итоге, в руках английского короля осталась только собственно Аквитания. Как несложно догадаться, островных владык подобное положение не устраивало никак; однако, благоприятный момент, чтобы постараться с лихвой вернуть себе утерянное настал только при короле Эдуарде III.

За пятьдесят лет до рождения нашего героя

Battle-poitiers(1356).jpg
Битва при Пуатье.
Луазет Лиде «Битва при Пуатье. — Жан Фруассар «Хроники». - ок. 1470-1480 гг. - Fr.2643, folio 207r. - Национальная Библиотека Франции, Париж.

Именно в это время старинная династия французских Капетингов пресеклась в прямой мужской линии, ее последний представитель — Карл Красивый, умер, оставив супругу беременной, причем на свет появилась дочь, будущая герцогиня Орлеанская. Само по себе это не стало бы проблемой — в самом деле, в скольких государствах (не исключая со временем и самой Англии) на троне будут находиться королевы — беда состояла в том, что несколькими годами раньше Людовик Х Сварливый, своим указом навсегда отстранил женщин от наследования французской короны и земель, ей принадлежащих. Знаменитое правило «негоже лилиям прясть» — по-видимому, имело в своем основании причину весьма банального свойства: супруга Людовика была уличена в прелюбодеянии с одним из придворных конюших, так что единственный ребенок (дочь) Людовика с большой вероятностью была рождена не от него. Оговоримся, что точные причины принятия подобного закона остаются неизвестными, однако, в истории Франции он сыграл достаточно зловещую роль.

После пресечения правящей династии король Эдуард Английский немедленно предъявил свои права на престол; в самом деле, его матерью была Изабелла, дочь Филиппа IV Красивого, так что с Францией Эдуард был связан прямым семейным родством. Французские вельможи, как видно, менее всего желавшие для своей страны подобной участи, отклонили его притязания, и корона перешла к двоюродному брату последнего Капетинга — Филиппу Валуа, ставшему новым королем под именем Филиппа VI. Как того и следовало ожидать, Эдуард немедленно воспользовался столь удачно подвернувшимся предлогом и сравнительной слабостью Франции, ставшей результатом бездарного правления Карла Красивого и затянувшегося периода междуцарствия.

Как было уже сказано, к моменту рождения нашего героя война тянулась уже более полувека. Изначально казалось, что чаша весов склоняется в пользу англичан, Эдуард Черный Принц огнем и мечом прошел через Юг страны, оставляя за собой только развалины и трупы, в битве при Пуатье французский король Иоанн II попал в плен к островному властелину, и вынужден был подписать в Бретиньи грабительский договор, отдававший Англии едва ли не половину французского королевства, и вдобавок к тому выкуп за пленного монарха в количестве 3 миллионов золотых экю — совершенно безумные деньги в реалиях того времени. Коротко упомянем, что несмотря на все усилия, выкуп собрать так и не удалось; впрочем, в этом в конечном счете не оказалось необходимости, так как пленный король благополучно умер в Лондоне, а на престоле оказался его старший сын Карл, позднее прозванный «Мудрым».

Карл V в отличие от отца, безоглядной удали ради, губившего свою армию в лобовых столкновениях с врагом, перешел к тактике партизанской войны, изматывавшей и обессиливавшей врага. На французской земле англичане оказались полностью отрезаны от поставок вооружения и продовольствия, убитых и раненых некем было заменить, летучие французские отряды были практически неуловимы, а население, более чем враждебно настроенное к островным завоевателям, также всеми силами содействовало тому, чтобы у них возникло непреодолимое желание убраться подальше.

В результате к моменту рождения нашего героя, в руках англичан на континенте оставалась неизменная Аквитания, порт Кале на Атлантическом побережье и несколько мелких крепостей. В самой Англии также было неспокойно. Положим, война шла что называется «где-то там», и была чувствительной скорее не для жизни, а для кошелька английского обывателя, тогда как «вольные йомены» и многие аристократы видели в ней средство для быстрого обогащения — конечно же, опасное, зато открывавшее невиданные доселе возможности для любого мало-мальски храброго и разумного вояки. Однако же, Английское королевство, находившееся, как уже было сказано, в сравнительной безопасности от алчности соседей, оказалось совершенно беззащитно перед капризами погоды. Резкое похолодание начала XIV века, известное под именем «Малого Ледникового Периода» привело к невиданному доселе голоду, буквально выкосившему городское и сельское население.

Опустошительная эпидемия чумы — Черная Смерть, ставшая результатом нашествия степных грызунов, искавших спасение от бескормицы в человеческих жилищах, изначально поразила континентальную Европу, но в скором времени вместе с возвращающимися войсками и многочисленными трофеями, благополучно перекочевала на английскую землю. Результат пришествия чумы оказался устрашающим: по разным оценкам, ее жертвами стало около трети населения, вместе с людьми во множестве вымирал домашний скот, одним из многочисленных последствий Черной Смерти стали крестьянские выступления, самым известным из которых стало восстание Уота Тайлера, поставившее под угрозу саму английскую государственность.

В подобных условиях война, как и следовало ожидать, остановилась на точке замерзания, сменившись бесконечно возобновляемыми перемириями, так как обе стороны были просто не в силах продолжать военные действия. Именно в это время на свет предстояло появиться нашему герою. И мы, обычным образом, начнем свой рассказ о происхождении и детстве нашего героя, опять же, «от сердцевины клубка.» Итак…

Детство

Авантюрная семья

King Henry IV from NPG (2).jpg
Отец - Генрих Болингброк.
Неизвестный художник «Генрих IV». — ок. 1597-1618 гг. - Дерево, масло. - Национальная Портретная галерея, Лондон.

…Род графов де Богун вымирал. Когда-то многочисленный и богатый, появившийся на островах вместе с полчищами нормандских завоевателей, в течение нескольких веков исправно поставлявший для сменяющих друг друга королей знающих администраторов и храбрых солдат, он пресекся в прямой мужской линии со смертью последнего своего представителя — Хамфри, эрла (графа) Херефордского в 1373 году.

У покойного оставались две дочери, в соответствии с волей отца должные разделить между собой огромное состояние. Старшая из них — Элеонора, к этому времени уже благополучно была замужем за Томасом Вудстоком, младшей — Марии, едва исполнилось одиннадцать лет, и ушлый зять со своей не менее ушлой супругой, был вполне решительно настроен, чтобы добром или силой заставить ее постричься в монастыре Бедных Кларисс, после чего со всем удовлетворением объединить в своих руках фамильное состояние.

Впрочем, столь радужному плану было не дано осуществиться, так как на его пути встала сама судьба в лице Джона Гонта, герцога Ланкастерского, — младшего из сыновей покойного короля Эдуарда III. Положим, сам Гонт был уже в преклонных годах, и к тому же вполне благополучно женат на Констанции Кастильской — дочери короля Педро I, однако, у него был в наличии полный сил и жизнелюбия наследник; который вместе со своим деятельным отцом был не из тех, кто позволил бы отнять у себя выгодную невесту. Коротко говоря, отец и сын попросту умыкнули Марию из родительского дома (или по другим сведениям — прямо из монастыря, куда ее уже озаботились доставить любящие родственники).

Mary de Bohun.png
Мать - Мария де Богун.
Неизвестный художник «Мария де Богун в молитве перед Св. Марией» (фрагмент). — ок. 1370-1380 гг. — «Псалтирь Марии де Богун». - MS Auct. D. 4. 4, fol. 181v. - Боделианская библиотека. - Оксфорд, Великобритания.

В скором времени после того она стала законной супругой молодого Ланкастера — Генриха Болингброка (получившего фамилию по деревне, бывшей местом его рождения). Таким образом, Элеонора де Богун и ее корыстолюбивый супруг оказались попросту поставлены перед свершившимся фактом, после чего могли сколько угодно кричать и жаловаться, обвиняя Гонта и его сына в попрании всех законов божьих и человеческих и безуспешно требуя развода. Повернуть ситуацию вспять было уже невозможно, постепенно взбудораженное общественное мнение успокоилось, и жизнь вошла в обычную колею.

Надо сказать, что Генрих Болингброк оказался никудышным отцом и мужем; как было уже сказано, в этом браке его интересовали исключительно деньги; более того для этой переполненной кипучей энергией натуры, размеренная жизнь провинциального аристократа казалась попросту насмешкой.

Генрих Болингброк жадно мечтал о собственном королевстве, однако, в реалиях Англии того времени подобные поползновения казались изначально обреченными на провал. В самом деле, на троне сидел Ричард II, молодой, и вовсе не собирающийся скоропостижно отправляться к праотцам. Король был счастливо женат, и если пока что не имел детей, всем было ясно, что это вопрос сравнительно недолгого времени. Но даже случись ему по какой-то причине умереть, между Болингброком и престолом оказались бы внуки второго брата короля — Лайонела, герцога Кларенсского, Роджер и Эдмунд Мортимеры. Да и само унылое существование в Англии — во многом обезлюдевшей в результате голода и чумы, было явно не для него. Посему, глава новоиспеченной семьи постоянно пропадал на континенте, то участвуя в походах германских рыцарских орденов против Прибалтики с целью, конечно же, христианизации непокорных латышей и ливов, или столь же азартно рубился с берберскими пиратами на просторах Средиземноморья, или безуспешно пытался вместе с французами подчинить себе северное побережье Африки. Для детей отец был и оставался чужим человеком, появлявшимся дома урывками, чтобы в очередной раз оставить жену беременной, и пропасть неизвестно куда и неизвестно насколько.

Впрочем, его супруга, жизнерадостная и смешливая, даже не думала унывать по этому поводу. В самом деле, замужество — сколь бы оно ни было формальным и построенном на откровенном расчете, было куда лучше увядания в монастырской келье. Более того, молодая герцогиня показала себя отличной хозяйкой, во время постоянных отлучек супруга уверенно удерживая в руках бразды управления огромными поместьями, и целой армией прислуги обоего пола.

Одно из немногих изображений в т. н. «Псалтири Марии де Богун», в современности хранящейся в фондах Бодлианской библиотеки (Оксфорд), являет молодую и очень привлекательную женщину с непослушной копной волос, одетую по моде того времени в бордовое нижнее платье — котту и отороченное мехом фиолетовое сюрко. Из отрывочных сведений, сохранившихся в документах того времени мы знаем также, что она отличалась недюжинным характером, стойкостью, и кроме того — умела заразительно смеяться, и вызывала неизменную к себе симпатию у самых разных людей. Известно также, что герцогиня любила петь, аккомпанируя себе на испанской гитаре — инструменте в те времена диковинном и новомодном. Известно также, что она обожала охоту и посему обзавелась собственной псарней из чистокровных английских борзых собак, причем своими руками обвязывала песьи шеи шелковыми ленточками, покрытыми прихотливым орнаментом из чередующихся зеленых и белых квадратиков, с прикрепленными к подобным ошейникам небольшими колокольчиками, мелодично тренькавшими в такт собачьему бегу. В 1392 году супруг привез ей из Германии очередную диковинку — тропического попугая, который также стал затем домашним любимцем, причем хозяйка из собственных рук кормила его отборным зерном. И наконец, юная герцогиня Ланкастерская питала настоящую страсть к книгам и книжной учености — которую она в полной мере сумеет передать своим детям.

В скором времени после замужества, Мария родила своего первенца — Эдуарда, к немалому горю для матери умершего почти сразу после рождения. Зато вслед за тем последовали крепкие и здоровые Генрих (1386 г.) и Томас (1388 г.), пока наконец 20 июня 1389 предстояло родиться нашему герою, названному в честь деда с отцовской стороны — Джона Гонта, того самого, что весьма активно способствовал браку его родителей.

Третий сын, конечно же, не вызвал у отца особого интереса, наследники у него уже были — как основной, так и можно сказать, запасной, возможно, он был бы не против скорее заполучить девочку, как возможность увеличить власть и влияние своего дома через посредство ее будущего брака… но уж что произошло, то произошло. Итак, ни в королевстве, ни даже в собственной семье рождение третьего сына особого ажиотажа не произвело. Безразличие отца было столь явным, что не сохранилось даже сведений о том, где будущий герцог Бедфордский появился на свет, известна, как было уже сказано, лишь дата. Кстати говоря, и это немалая редкость, дни рождения в те времена не отмечались порой даже для принцев крови — что уже говорить об аристократе хотя и богатом, но все же, принадлежавшем ко второму порядку. Посему, стоит скорее всего сделать вывод, что Мария де Богун среди прочего увлекалась астрологией, и новомодное для того времени знание о дне рождения сына было необходимо для составления для младенца соответствующего гороскопа.

Годом спустя на свет предстояло появиться Хамфри — будущему герцогу Глостерскому; за ним последуют две долгожданные дочери — Бланка и Филиппа, соответственно, в 1492 и 1494 гг. Надо сказать, что дети Генриха Ланкастера были на редкость дружны, и дружбу эту они пронесут через долгие годы.

Ранние годы

Castle Bytham Castle (geograph 4984012).jpg
Разрушенный замок и деревня Байтам. Здесь пройдут детские годы нашего героя.
Ричард Картер (фотограф) «Деревня Байтам и фундамент разрушенного замка». — 4 июня 2006 г.

Пока же ранние годы будущего герцога Бедфордского мало чем отличались от ранних лет его ровесников в иных аристократических семьях. Мария со своими отпрысками делила свое время между летней резиденцией – замком Кенилворт (Уорикшир), где малыши могли вволю играть и бегать в старом тенистом парке, когда листья окрашивались в желтый и пурпурный цвет, семья перебиралась в тихий замок Татбери, и наконец, вместе с первым снегом – в теплые и по-домашнему уютные Хертфорд или Берхемстед. Едва лишь малыш появился на свет, в няньки для него определили некую Джоанну Доннесмер, которой положили солидное для тех времен жалование – 40 полновесных фунтов в год.

Нам несложно будет представить резную деревянную кроватку, в которой нянька, напевая колыбельную, укачивала ребенка, маленький балдахин и по обычаю времени – расписные ширмы, должные охранить его от сквозняков, гулявших внутри даже самых роскошных замков. Конечно же, ребенка опекали доктора, определявшие, когда его надлежит отнять от груди и постепенно перевести на «детскую» пищу – мягкую молочную кашу из полбы, разварную рыбу и в качестве десерта – печеные яблоки или груши.

Когда малышу пришло время подняться на ноги, для него назначили также собственного лакея по имени Уильям Лешам. Детство аристократа и детство слуги в те достаточно простые и грубые времена мало чем отличалось друг от друга – за исключением того, что у знатного ребенка была много лучшая одежда и питание. Детям слуг не возбранялось играть с детьми господ, а последние могли в собственное удовольствие пропадать в лакейской, птичнике или конюшне – вплоть до 14-15 лет, когда сословная разница заявляла о себе уже в полную силу.

North Tower (geograph 3472786).jpg
Замок Татбери. Позднее здесь будет жить пленная королева Мария Стюарт, а пока что - Джон Ланкастерский и его братья.
Ричард Крофт (фотограф) «Замок Татбери (Северная башня)». — 13 мая 2013 г.

В пять лет нашему герою предстояло ощутить на себе первое большое горе: любимая мать, Мария де Богун скончалась в родах, подарив жизнь последней своей дочери – Филиппе. Как вы понимаете, не было и речи, чтобы отец посвятил себя воспитанию собственных отпрысков, посему, дети были сразу же помещены под надзор строгой бабушки с материнской стороны – Джоанны де Богун, графини Хересфорд. Старуха отличалась набожностью и весьма педантичным нравом, так что после веселой и ласковой матери, жизнь под ее опекой, без сомнения показалась детям однообразной и скучной. Отныне им приходилось безвылазно оставаться в ее владениях – замке Байтам (Линкольншир) и прилегающих к нему землях. Впрочем, стоит отдать должное старой даме – дети ни в чем не нуждались, их образованию и воспитанию также уделялось должное внимание.

Счетные книги Ланкастеров скрупулезно перечисляют отрезы тканей для нижних рубашек и верхнего детского платья - «котт», для всех четырех братьев, в мае 1397 года появляется запись, о выплате вознаграждения для горничной Агнессы Рокстер за полотно, предназначенное для изготовления нательных рубашек для мальчиков. Стоит отметить, читатель, что в те времена пошив нижнего белья был делом исключительно домашним, которым занималась часть женской прислуги, определявшаяся на роль белошвеек. Детей также в избытке снабжали теплым, подбитым мехом одеянием – совсем не лишняя предосторожность для промозглой английской зимы.

В семь лет детство, по средневековым понятиям, полагалось законченным, и ребенок, безразлично от сословия, к которому принадлежал, полагался уже «подростком», со всеми правами и обязанностями, соответствующими этому новому состоянию. В частности, ему предстояло принять первое причастие, и впервые облачиться в одежду взрослого человека, которую ему затем полагалось носить до конца своих дней, и наконец, с головой погрузиться в учебу. Посему, воспитательницей и первой учительницей, должной вместо матери преподать мальчику навыки чтения, письма, арифметики и Закона Божьего, стала специально для того нанятая «магистресса» по имени Мария Хервей. Надо сказать, что ее выбрала в качестве воспитательницы для старшего сына покойная Мария де Богун; как видно, в этом качестве «магистресса» показала себя с самой лучшей стороны, т.к. на ее попечение были отданы и все прочие дети Ланкастеров.

В восьмилетнем возрасте юный Джон получил в подарок пояс из золоченого серебра, с подвешенными к нему бубенцами, по моде того времени стилизованными под полевые колокольчики. Еще годом спустя, когда мальчику пришла пора постепенно из-под опеки воспитательницы перейти под патронат зрелого мужчины, должного стать для него ментором и учителем в военном деле, обязательной части образования любого дворянина, юный Джон получил в подарок меч, специально изготовленный для него и украшенный стараниями «Германа, златокузнеца». Известно, что в роли ментора с 1397 года выступил Джон Фарвелл, тогда как ребенок был отправлен для дальнейшего образования в замок Фармалингам, где заботу о нем приняла на себя Маргарита Маршалл, вдовствующая графиня Норфолкская.

Кроме военного, не забывалось также книжное образование; как было уже сказано, Мария де Богун сумела привить всем своим детям самозабвенную любовь к письменному слову. Генрих Болингброк и сам (как то ни парадоксально звучит) высоко ценил поэзию, оставаясь вплоть до самой смерти покровителем и меценатом великого Джеффри Чосера – отца английской литературы. Вслед за тем, сыновья и дочери герцога Ланкастера умели читать и писать, знали французский язык и начатки латыни, причем юный Джон взахлеб проглатывал труды римских и греческих авторов в переводе на французский язык, причем имел обыкновение брать их с собой во время военных походов, и даже выкупить и увезти с собой в покоренный Руан богатую библиотеку французского короля Карла VI. Надо сказать, что прочие братья не отставали от него в этом вопросе: старший, Генрих (будущий король Генрих V), после осады Руана оставил для себя лишь одну особенно заинтересовавшую его книгу, и даже мучаясь в агонии, на смертном одре, приказывал читать себе историю Первого Крестового Похода, взятую на время у собственной тетки – Джоанны Бофорт.

Впрочем, среди достаточно однообразного существования детей Ланкастера выделялись яркие праздничные дни. Строгая бабушка, графиня Хересфордская, была в то же время достаточно умна, чтобы насильно не навязывать детям свой аскетичный способ существования. В канун Рождества приглашались многочисленные гости, и в старом замке устраивались шумные пиры и танцы, на которых также звали менестрелей, акробатов, фокусников, а наконец, профессиональных хористов, должных услаждать слух гостей старой графини и отданных ей на воспитание малышей. Все те же счетные книги отмечают, что на праздник Всех Святых (1396 г.) в замок Кенилворт был приглашена капелла монастыря Св. Николая, к вящему удовольствию «лордов Джона и Хамфри» исполнившая несколько подобающих случаю песнопений. Новогодние праздники также не оставались без внимания, в частности в первый день нового, 1397 года, в замок Татбери были приглашены менестрели и акробаты, исполнявшие верхом на лошадях головоломные трюки, сопровождавшиеся неизменным пением. И наконец, на Пасху все того же 1397 года некий Уилкин Уокин получил вознаграждение в шесть пенсов за «песни, им исполненные в качестве менестреля в присутствии юных лордов».

Переворот

Скрытая вражда

A Chronicle of England - Page 328 - Arundel, Gloucester, Nottingham, Derby, and Warwick, Before the King.jpg
Лорды-аппелянты перед королем Ричардом II.
Эдмунд Иванс «Апелляция». — Джеймс Уильям Эдмунд Дойль «Ричард II. (Хроника Англии от 55 г. до н.э. до 1485 г)». - Иллюстрация к изданию.

Между тем над Генрихом Болингброком и его семьей постепенно сгущались тучи. Для того, чтобы понять причины разлада между королем и его неугомонным двоюродным братом, нам придется вернуться на восемь лет назад до рождения нашего героя.

Надо сказать, что в это время новый король Ричард II, сын рано умершего Эдуарда Черного Принца, наконец-то сумел в достаточной мере укрепить свою власть после жестокой эпидемии чумы, вызвавшей в свою очередь огромные изменения в экономической жизни страны. Можно сказать, что старинному рыцарскому укладу был нанесен такой удар, оправиться от которого он уже не сумеет, повсеместно о себе исподволь заявляли новые экономические отношения, построенные на власти денег, личной предприимчивости и работоспособности в ущерб наследственному праву, привычному для прежних времен.

Массовая смертность, вызванная эпидемией, особенно катастрофическая в среде низших классов привела к результату несколько неожиданного характера: крестьяне, ремесленники, поденщики смогли в открытую торговаться со своими господами, вынуждая их идти на уступки и устанавливать куда более высокие расценки на их труд и позволять наемным работникам пользоваться многочисленными правами и льготами. Безуспешные попытки дворянской верхушки повернуть историю вспять закончились по всей Западной Европе многочисленными восстаниями. Как было уже сказано, в Англии подобное выступление возглавил прекрасно известный всем нам из учебников истории Уот Тайлер, и неизвестно, чем бы все закончилось, не решись молодой король предательски убить его во время переговоров – на глазах у обеих армий, уже изготовившихся к сражению.

Так или иначе, волна возмущения временно улеглась, хотя низшие сословия не забыли королю лживых обещаний обеспечить для их предводителя полную безопасность, и даровать прощение всем участвовавшим в мятеже. Однако же, молодой Ричард вслед за тем вызвал против себя возмущение со стороны собственного класса. Надо сказать, что монарх этот, как видно, был чрезмерно любвеобилен, равно даря свое благорасположение как женщинам, так и мужчинам. В частности, в скором времени после подавления восстания в роли королевского фаворита и (возможно) по совместительству любовника, оказался некий Роберт де Вер (или как иногда пишут его фамилию «де Вир».) Буквально подчинивший себе волю своего коронованного друга, де Вер ни в чем не знал отказа, как то обычно бывает в подобных случаях, со временем напрочь теряя осторожность и все более уверяясь в собственной безнаказанности. Так после трагической смерти Роджера Мортимера, графа Марча (как мы помним, потомка старшего брата Джона Гонта, и соответственно кузена Джона Ланкастерского), несмотря на то, что покойный оставил после себя семилетнего сына, король вопреки всем законам попросту отнял у мальчика все его достояние, чтобы присвоенные земли и деньги презентовать де Веру и нескольким фаворитам рангом поменьше.

Страна продолжала сносить выходки своего короля в течение следующих шести лет, пока наконец, терпение знати не подошло к концу, и в 1387 году Томас Вудсток (да-да, тот самый, супруг Элеоноры де Богун), графы Уорик и Арундель вместе с несколькими своими сторонниками подняли знамя возмущения. По имени «аппеляции», которую они подали королю с требованием навсегда изгнать прочь де Вера и его приспешников, восстание осталось в литературе как «мятеж лордов-аппелянтов».

Несколько позднее, к возмущению присоединились отставленный фаворит короля Томас Моубрей (который, быть может небеспричинно, винил выскочку де Вера в своем падении), а также отец нашего героя – Генрих Болингброк. Как и следовало ожидать, король тянул время, отговариваясь ничего не значащими обещаниями, когда в конечном итоге де Вер спешно собрав достаточное количество латников и стрелков, двинул их против армии мятежников. Сражение произошло 19 декабря 1387 года у Рэдкот-Бридж; в результате чего фаворит потерпел сокрушительное поражение. Впрочем, достаточно скоро догадавшись, к чему идет дело, он сумел бежать с поля боя и спешно добравшись до ближайшего порта, навсегда покинуть страну.

Казалось, что после всего произошедшего, жизнь наконец-то сумеет войти в более спокойную колею, однако же, Ричард затаил злобу. Ему достало терпения выжидать в течение десяти лет, после чего, сочтя момент наконец-то подходящим, он приказал без всяких объяснений арестовать вождей уже ушедшего в историю мятежа. Один из его руководителей – граф Арундельский, в скором времени закончил жизнь на плахе, Томас Вудсток, герцог Глостерский – дядя короля, был тайно убит во французском Кале, а граф Уорвик приговорен к пожизненному заточению. По сути дела, на свободе оставались только Томас Моубрей – в далеком прошлом фаворит короля, потерявший его расположение после стремительного взлета Роберта де Вера, и отец нашего героя – Генрих Болингброк.

По каким-то причинам, король не тронул этих двоих, но так или иначе, мира между Болингброком и его августейшим кузеном уже давно не было. Историки сходятся на том, что в основе разлада между двоюродными братьями лежала зависть. Ричард – тонкокостный и элегантный, почти ни на что не способный в бою или на турнирной арене, был не в состоянии простить кряжистому и сильному Болингброку столь явного над собой превосходства. Дело еще более ухудшилось после пышного турнира в Сент-Энгельберт (по соседству от порта Кале), где Болингброк в очередной раз вышел победителем, заслужив оглушительные аплодисменты и не менее бурное одобрение трибун. Болезненно самолюбивый король, в очередной раз оказавшийся отодвинутым на второй план, снести подобное унижение мог с большим трудом.

Дети изгнанника

Challenge.png
Моубрей и Болингброк перед королем.
Мастерская Антуана Бургундского «Моубрей и Болингброк перед королем». — Жан Фруассар «Хроники». - Ms. Français 2646 fol. 295. - Национальная библиотека Франции, Париж

Впрочем, этот злопамятный человек нашел в себе силы терпеть в течение следующих восьми лет, когда судьба неожиданно явила ему свою благосклонность. Болингброк с его взрывным и несносным характером ни с кем не мог надолго ужиться, и этот его недостаток весьма посодействовал королевским планам. Насмерть рассорившись с Моубреем, герцог Болингброк обвинил его в предательстве и, неосторожно предоставив дело на суд короля, вызвал противника на судебный поединок. Традиция эта, дорогой читатель, уходит корнями своими в седую древность, когда для законодательства варварских королевств, разделивших между собой послеримскую Галлию, и сравнительно недолгое время назад обратившихся к христианству, была характерна слепая вера в то, что Господь не допустит гибели невиновного; и что победа или поражение во время судебного поединка являют собой волю Божью, однозначно указывающую на то, кто прав и кто виноват в конкретном споре.

Как нам всем известно, сцена обвинения и вызова открывает собой шекспировскую хронику «Ричард II». Надо сказать, что великий драматург скрупулезно следует исторической правде; в точном соответствии с тем, как об этом повествует пьеса, довольный тем, что «одна проблема решает другую», Ричард остановил едва начавшийся поединок, приговорив обоих спорщиков к изгнанию из страны: Моубрея – пожизненно, его противника – на десять лет.

Не посмев воспротивиться королевской воле, Генрих Болингброк отбыл во Францию, тогда как на его детей легло пятно позора. Впрочем, справедливости ради заметим, что король по той или иной причине сразу же принял сирот под свое покровительство, причем старший из них – Генрих (будущий король Генрих V), сумел привязаться к своему венценосному родственнику настолько, что когда ему самому придет время править, а давно всеми забытый Ричард будет покоиться в бедной могиле в Лэнгли, молодой король прикажет разыскать место его последнего успокоения и с почестями перезахоронить тело своего предшественника рядом с его первой женой – Анной Богемской. Впрочем, не будем забегать вперед.

Пока же на календаре – май 1399 года. XIV век благополучно катится к концу, и наш юный герой вместе с братьями коротает время в замке Уолтем (Линкольншир). Парадоксально, что этот месяц и следующий за ним июнь, уже повзрослевший герцог Бедфордский будет считать счастливейшими в своей жизни; причем привяжется к деревеньке Уолтем настолько, что в тридцать лет спустя в своем завещании пожелает быть похороненным на кладбище местного аббатства, и более того, за несколько часов перед смертью, уже задыхаясь в агонии еще раз подтвердит это установление в качестве своей последней воли.

Между тем, политическая жизнь шла своим чередом. Король Ричард, и ранее не отличавшийся осторожностью, после отъезда обоих своих врагов, окончательно уверовал в то, что отныне волен делать все, что ему заблагорассудиться, невзирая ни на чьи желания или интересы. Заметим, что не его первого и не его последнего губило упорное желание полагать власть как вседозволенность, не понимая, что в самой ее природе лежит не более чем кредит, выданный правителю на энное количество лет в надежде, что он обеспечит своим подданным спокойствие и процветание. Если по тем или иным причинам, кредит оказывается просрочен, он, как правило, аннулируется насильственным образом, с последствиями весьма плачевными для уже бывшего правителя – безразлично, монарха милостью божьей или всенародно и демократично избранного президента. Но, опять же, вернемся.

Итак, Генрих, полагая, что отныне никто и ничто не способно сопротивляться его желаниям, руководствуясь едино собственным капризом, приказал без всяких объяснений конфисковать все движимое и недвижимое имущество Джона Гонта, незадолго до того скончавшегося. Все обещания, данные старику, касательно того, что его достояние перейдет в руки наследников, оказались благополучно забыты, и алчность и да проститься автору столь резкое высказывание – глупость, в очередной раз затмили разум короля, заставив его столь же благополучно игнорировать многочисленные предостережения куда более дальновидных придворных советников. Столь откровенное наплевательство на обычаи предков и законы королевства, которые сам же Ричард при коронации поклялся неукоснительно соблюдать, настроило против него всю феодальную Англию. Дворяне и дворянчики, небезосновательно опасаясь, что следующей жертвой королевской жадности может оказаться любой из них, поневоле вынуждены были сплотиться для отражения неминуемой угрозы. Складывающемуся заговору не хватало только вожака, чтобы возмущение наконец-то смогло выплеснуться наружу. Впрочем, как несложно догадаться, таковой не преминул в скором времени появиться.

А между тем, Ричард совершил очередную, на сей раз уже последнюю для себя ошибку, покинул страну в самый неподходящий для себя момент с целью усмирения ирландцев, в очередной раз восставших после смерти Роджера Мортимера, наместника острова от имени короля английского. Вместо себя Ричард оставлял в Лондоне своего дряхлого дядюшку Эдмунда, герцога Глостерского, совершенно неспособного к управлению.

Коронация. Рыцарство

Henry4coronation.png
Коронация Генриха IV.
Неизвестный художник «Коронация Генриха IV». — Жан Фруассар «Хроники». - Ms. Harley 4380 fol. 186v. - Британская национальная библиотека, Лондон

Последствия не заставили себя ждать: Генрих Болингброк, человек, как мы помним, достаточно авантюрного склада, пристально следивший за положением дел на покинутой родине, почти немедленно после королевского отъезда высадился в порту Рейвенспер (Йоркшир), откуда во главе небольшого, но крепкого и дисциплинированного отряда, двинулся на Лондон. Оправдывая свое возвращение в противовес королевскому приговору, Болингброк во всеуслышание заявлял, что желает вернуть себе отцовское достояние, которое принадлежит ему по праву – и возможно, не слишком кривил душой. Другое дело, что в скором времени под его знамена принялись стекаться недовольные, для которых непредсказуемость и капризность монарха стали несносны до такой степени, что они готовы были поддержать притязания на трон любого узурпатора, способного хоть как-то восстановить в стране спокойствие и порядок. Со всей проницательностью почувствовав изменение политического ветра, Болингброк в скором времени переменил риторику, уже открыто требуя для себя короны «по праву наследования, завоевания и лучшего правления, каковое желаемо стране».

Практически не встречая сопротивления, войска узурпатора вошли в столицу, и когда наконец Ричард в спешке погрузившись на корабль, высадился в Уэльсе, все было уже кончено. Растерявший даже видимость поддержки, прежний монарх был вынужден подписать отречение от престола, после чего под надежной стражей был переправлен в крепость Тауэр. Можно сказать, что Генрих Болингброк по меркам своего времени поступил с поверженным врагом достаточно гуманно.

Поэмы Карла Орлеанского (Royal 16 F II), fol. 73.jpg
Белый Тауэр. Здесь нашему герою предстояло принять рыцарское посвящение.
Голландский мастер «Вид Лондона». — Карл Орлеанский «Поэмы». - Ms. Royal 16 F II fol. 73. - Национальная библиотека Франции, Париж

Вполне возможно, что одной из причин тому была эйфория первых дней власти – уже не присвоенной силой, но вполне законной, после того как Генеральные Штаты Англии, собравшиеся в полном составе в Вестмистер-Холле (Лондон), официально объявили его новым английским королем под именем Генриха IV. Пока же до коронации еще оставалось время, новоиспеченный монарх, как и следовало ожидать, вызвал в Лондон своих детей, отныне становившихся принцами и принцессами крови.

По обычаю, коронационным торжествам предшествовало посвящение в рыцари молодых дворян; среди сорока двух юношей, придирчиво отобранных ради подобного случая, конечно же, были его собственные сыновья.

Итак, в ночь с 10 на 11 октября 1399 года, десятилетний Джон Ланкастерский был вместе со своими товарищами торжественно препровожден в Белый Тауэр, где ему предстояло, принять церемониальную ванну, символически смывающую с неофита все его прежние грехи, ненадолго лечь в постель, и затем облачившись в «полотняное платье красно-коричневого цвета», дождаться удара церемониального колокола, на одной из башен Тауэра, именуемой Колокольной, после чего в толпе сотоварищей торжественно проследовать в капеллу Св. Иоанна, что в Белом Тауэре, и затем, по обычаю проведя ночь в молитве, на рассвете явиться в украшенный соответственно случаю зал.

Здесь ему предстояло принять от отца церемониальные удары мечом плашмя по обоим плечам, и получить из его рук золотые рыцарские шпоры. Церемония закончилась благодарственной мессой, причем каждый новопосвященный рыцарь держал в руках восковую свечу и монету, достоинством в один пенни – «свеча для Всевышнего, деньги – для короля». Длинные мечи посвященных благословили на алтаре, и наконец, король своим приказом произвел неофитов в достоинство Рыцарей Бани. Это старинное установление в отличие от принадлежности, например, к королевскому Ордену Подвязки, отнюдь не обозначало членства в братстве для избранных с определенными правами и обязанностями, но попросту почетное звание, поднимавшее рыцаря на более высокую ступень по отношению к его необлагодетельствованным собратьям.

Что побудило короля ограничиться этим, не предоставив своим сыновьям более высокого положения рыцарей Подвязки – из нашего исторического далека, ответить сложно. Рискнем предположить, что и здесь могла сыграть свою роль сухая и чуждая сантиментов природа нового короля, полагавшего, по-видимому, что высокие награды и звания следует добывать своим трудом и потом. В скором времени мы увидим, чем подобная идея обернется для нашего героя.

Можно добавить также, что сама идея произвести сыновей в рыцари именно в этот день производила впечатление скорее двойственное. В самом деле, принцы крови должны были иметь рыцарское звание, и посему поступок короля был вполне логичен и понятен, при том, что в согласии с вековым обычаем в рыцари производили не раньше, чем претендент достигал 21 года, уже успевал зарекомендовать себя в качестве закаленного и опытного воина. Но десятилетний рыцарь, не говоря уже о Хамфри годом младше брата... воля ваша, подобное было неслыханно.

Однако, празднество шло своим чередом. Несмотря на проливной дождь, зарядивший в самый неподходящий момент, король Генрих, в полном соответствии с обычаем, с непокрытой головой, на снежно-белом статном коне в сопровождении молодых рыцарей «облаченных в одеяния из зеленого татарского шелка, подбитые беличьим мехом», неторопливо двинулся в Вестминстерское аббатство, где на следующий день ему предстояло принять корону Англии. В свите отца двигался десятилетний Джон Ланкастерский, и видимо, также, вместе с братьями, неотлучно оставался при отце в течение ночи, которую будущему суверену предстояло провести в Вестминстерском дворце. На следующий день, 13 октября 1399 года, церемония помазания на престол и коронации нового монарха со всей требуемой пышностью состоялась у главного алтаря Вестминстерского аббатства. И вновь неспешная процессия потянулась – на сей раз от ворот аббатства через весь город, причем небесно-голубой балдахин над головой монарха несли по обычаю четверо именитых гражданДувра, и рядом с отцом опять же, двигались все четверо его сыновей.

Не забывая, что любой из королевских сыновей должен иметь собственные земельные угодья и собственный доход на случай непредвиденных обстоятельств, почти немедленно после коронации, Генрих обеспокоился, чтобы юному Джону также перешло в наследственное владение достаточное количество богатых земель, должных ежегодно приносить в личную казну принца твердый налог.

Опасности дворцовой жизни

Заговор

State Apartments, Windsor Castle - geograph.org.uk - 1224114.jpg
Виндзорский замок. Здесь Генрих IV узнает о готовящемся заговоре.

Жизнь между тем продолжала двигаться далее, и Генриху-старшему в скором времени довелось убедиться, что королевское ремесло по сути своей достаточно буднично, а порой и не безопасно.

Как водится, почестей и наград всегда не достает в сравнении с количеством тех, кто их добивается, и как бы не поступил тот или иной властелин (а тем более узурпатор трона!) всегда найдутся те, кто посчитает себя недостаточно оцененным а то и вовсе обойденным при раздаче монарших гостинцев. Ситуация ухудшалась тем, что новое царствование мгновенным образом не могло разрешить годами накапливающихся проблем, разочарование и досада во всех слоях населения постепенно росли; королевское семейство, пожелавшее встретить последнее Рождество уходящего столетия в тесном кругу родных и друзей в замке Виндзор чувствовало странное недомогание. Точнее, болезнь, причины которой затруднялись определить королевские медики, поразила самого монарха и его старшего сына, по счастливой случайности, прочие дети короля, включая нашего героя остались совершенно ею не затронуты. Поговаривали о яде, однако, даже самое тщательное расследование не принесло никаких результатов. До настоящего времени историки затрудняются назвать причины этой странного недомогания, однако, последующие события уже сомнений не оставляют.

Не успели закончиться новогодние праздники, омраченные нездоровьем Генриха-старшего и наследника, когда 4 января нового 1400 года в замок Виндзор, нещадно нахлестывая коня, примчался герцог Йоркский, дядя нового монарха. Герцог привез с собой пугающую весть: бежать следовало немедля, буквально не теряя не минуты, если новый властелин и его сыновья не желали оказаться жертвой заговора.

Позднее выяснится, что душой так и не состоявшегося дворцового переворота был Джон Холланд – сводный брат свергнутого короля со стороны его матери – Джоанны, когда-то прозванной Прекрасной Девой Кента. Уже полностью сложившийся к этому времени план состоял в том, чтобы использовать в своих целях турнир, приуроченный к любимому в те времена празднику Поклонения Волхвов.

Перед началом собственно турнира в замок должны были прибыть несколько телег, груженных седлами и уздечками; в этих телегах заговорщики собирались спрятать какое-то количество вооруженных людей, должных по заранее оговоренному сигналу, выскочив вон, и воспользовавшись неизбежным смятением, расправиться с королем и его детьми.В случае удачи на трон должен был вернуться Ричард, причем Холланд, как и соратники, к нему примкнувшие, как несложно о том догадаться, свято верили, что благодарный король, получив назад свое достояние, немедля осыплет их милостями и деньгами. Беря во внимание то, что из нашего исторического далека мы знаем о Ричарде II, позволим себе в том усомниться... однако, блажен, кто верует!

В любом случае, надежды их оказались тщетными. Уже много позднее, пытаясь докопаться до истины, касательно того, кто выдал их замысел королю, Холланды будут обвинять в том мэра Лондона или кого-то из близкой родни короля; уже много позднее из сохранившихся документов удастся выяснить, что предателем был молодой граф Ретленд, сын герцога Йоркского, изначально примкнувший к фрондирующему семейству сводных братьев свергнутого монарха, а затем, разобравшись в их истинных намерениях, счевший за лучшее немедленно известить о том отца, и вслед за тем самого короля.

Так или иначе, времени терять было нельзя, превозмогая недомогание и слабость, Генрих, и вслед за ним все четверо его сыновей вскочили в седло, чтобы галопом нестись прочь под защиту огромных лондонских стен. Наверное, совсем еще юный Джон навсегда запомнил эту бешеную скачку под ледяным январским ветром, по едва утоптанной зимней дороге, где их до последнего момента гнал вперед ужас перед неминуемой погоней, отпустивший лишь тогда, когда на горизонте показались зубчатые стены и башни столицы. Верные лондонцы открыли ворота перед своим монархом, и затем накрепко заперли их, препятствуя возможной попытке мятежных лордов на плечах преследуемых ворваться внутрь.

И его ожидаемый провал

Execution of Robert Tresilian in medieval miniature1.jpg
Казнь.
Мастер Антуана Бургундского «Казнь Роберта Трезилиана». - Жан Фруассар «Хроники» - Ms. Français 2645 238v — ок. 1470-1475 гг. - Национальная библиотека Франции, Париж

Как позднее окажется, все страхи окажутся напрасными, мятежники, захваченные врасплох вестью, что заговор их раскрыт и королю удалось бежать, не сумеют в короткий срок собрать под свои знамена сколь-нибудь серьезные военные силы. Впрочем, Генрих-старший испытывать судьбу не желал.

Не теряя времени, оставив младших детей под надежной защитой верного ему лондонского мэра и нескольких именитых горожан, едва отдохнув, помчался в Хаунслоу, где был назначен сбор королевских войск. Впрочем, в подобных приготовлениях уже не было нужды. Заговорщики так и не сумели обеспечить себе поддержку среди широких слоев населения; старый граф Солсбери, пытавшийся привлечь на свою сторону население Сайренсестера (Глосетшир), был попросту убит разгневанными горожанами, и бунт закончился, так по сути дела и не состоявшись.

Джон Холланд и его племянник Томас, также принимавший самое деятельное участие в провалившемся заговоре, закончили жизнь по топором палача. Вслед за чем и сам свергнутый король был умерщвлен в замке Понтерфакт.

Впрочем, до полного спокойствия было еще далеко — забегая вперед, скажем, что Генриху IV так и не доведется почувствовать себя достаточно прочно на троне, добытом с помощью прямого насилия.

Пока же весной 1400 года вздувшиеся от таяния снегов и весенних ливней реки вышли из берегов, загубив на корню урожай. Как и следовало ожидать, народ видел в подобном несчастьях знак Божьего гнева против нового короля, на севере шотландские горцы, пользуясь тем, что охрана границы временно ослабла, сжигали и грабили мелкие городки и селения, в Ирландии также было неспокойно… коротко говоря, навалившиеся проблемы требовали немедленного и правильного решения.

Посему, справедливо полагая, что доверять целиком стоить исключительно членам собственного семейства, Генрих IV приказал наследнику немедленно отбыть в Уэльс, где тому предстояло превратиться в наместника своего отца в этой неспокойной провинции, второй сын — Томас, с подобным же поручением отбыл в Ирландию.

Джон пока еще слишком юн, чтобы играть хоть какую-то роль в военных и политических планах своего отца. Впрочем, тот продолжал укреплять материальное положение сына, в новом, 1400-м году отдав ему в наследственное владение город Сент-Бревелс и находившийся в нем замок а также Динский лес, с правом по собственному желанию уступать за деньги право охоты в этих угодьях — в Средневековье статья дохода весьма прибыльного свойства.

Надо сказать, что земли эти принадлежали Томасу Вудстоку, герцогу Глостерскому, алчному супругу Элеоноры де Богун, который, как мы помним, принимал участие в мятеже лордов-аппелянтов, и в качестве наказания был заключен в одну из тюрем крепости Кале. В 1397 году узник скончался, как видно, не без посторонней помощи. Оставшись вдовой, Элеонора де Богун постриглась в монахини — судьба, которую она когда-то прочила сестре… воистину, не рой другому яму.

Таким образом, земли семейства де Богун уже окончательно вернулись во владения короны в качестве выморочного наследия, после чего были определены для нашего героя. Позднее, все в том же 1400 году отец прибавит к своему первоначальному подарку городок Уэйр (Хертфордшир), с прилегающими землями, должными в общей сложности приносить стабильные 120 фунтов годового дохода; позднее король продолжит одаривать сыновей, постоянно отдавая им во владение земли, отобранные у прежних владельцев в наказание за какую-либо провинность или перешедшие к монарху за отсутствием иных наследников.

Вторая женитьба отца

Jeanne detail 3.jpg
Жанна Наваррская.
Анриетта Лоримье «Жанна Наваррская с младшим сыном Артуром у могилы супруга» (фрагмент). - Холст, масло. - 1806 г. - Замок Мальмезон. - Рюэй-Мальмезон, Франция

Джон Ланкастерский подрастал, вытягиваясь в угрюмого нескладного подростка. Пожалуй, его смело можно было назвать самым некрасивым из детей Генриха Болингброка и Марии де Богун: кряжистый, крепко сбитый, с большой головой, глубоко посаженными глазами и горбатым носом – таким он предстает перед нами на миниатюрах «Часослова», хранящегося ныне в Британской Библиотеке. Однако, судя по всему, и в те времена, и позднее третьего сына короля мало заботила собственная внешность; королевстве, да и в его собственной семье всегда находились дела поважнее.

В следующем 1401 году, он по-видимому, был включен отцом в состав Большого Совета, собравшегося в Вестминстере на исходе лета. Первый шаг в политику был сделан, пока что волей отца, но подрастая, Джон уже не сойдет с этого пути.

Впрочем, заботясь о своем мужском потомстве, король также не забывал о дочерях; в феврале следующего за тем 1401 года, семилетняя Филиппа, та самая, чье рождение стоило жизни ее матери, по обычаю эпохи поставила свою подпись на брачном договоре, навсегда связавшем ее с Эриком, графом Померанским, наследником норвежского, шведского и датского престола. Еще месяц спустя, 7 марта, Джону придет время навсегда распрощаться со второй любимой сестрой – Бланкой, которой предстояло в скором времени стать супругой Людвига Рыжего, курфюрста Пфальца. Больше сестру ему увидеть уже не доведется, восемь лет спустя, к величайшему горю супруга, успевшего проникнуться к ней трепетной любовью, Бланка Английская скончается от лихорадки, так и не сумев подарить жизнь своему второму ребенку.

Еще два года прочь. Генрих-старший был вдов уже девять лет, когда наконец в 1403 году решил жениться во второй раз. Поговаривали, что будущую супругу – Жанну Наваррскую, вдову бретонского герцога Жана IV он встретил во время ссылки. Вряд ли Жанна была счастлива в первом своем браке, т.к. супруг был много старше ее, да и характер Жана Бретонского – мрачный и подозрительный вряд ли мог пленить женское сердце.

Так или иначе, в этом союзе родилось ни много ни мало – шестеро детей, которых против воли будущей королевы пришлось оставить в Бретани. Сам герцог Жан скончался при подозрительных обстоятельствах в 1399 году; его смерти предшествовала история не слишком чистоплотного свойства. Желая во что бы то ни стало округлить свои владения за счет Жанны де Шабо, чей супруг томился в английском плену, и неясно было, когда он выйдет на свободу и выйдет ли вообще, герцог Жан, отчаявшись добром заставить наследницу огромного богатства передать ему опеку над своими владениями, попросту запер ее в одной из башен Нантской крепости, после чего принялся распоряжаться полученными подобным способом землями как завоеванной страной.

Потребовалось ни много ни мало 15 лет, пока сведения о столь откровенном разбое дошли до ушей короля Карла V Французского, и тот своей властью вынудил строптивого вассала отпустить пленницу, заплатив ей немалую сумму в качестве, как мы сказали бы сейчас «возмещения морального ущерба». Как и следовало ожидать, Жан Бретонский оказался категорически не согласен с подобным решением и отправился в Париж, чтобы добиться его отмены. Из столицы он уже не вернулся, поговаривали, будто некий недоброжелатель отделался от чрезмерно алчного бретонца посредством яда, но, как обычно бывает в таких случаях, докопаться до истины так и не удалось.

В любом случае, Генрих сумел добиться того, что его дама сердца перебралась в Лондон и благополучно обвенчалась со своим избранником. Судя по всему, Жанна (или на английский манер – Джоанна) Наваррская, отличалась достаточно ровным характером, и легко нашла общий язык со своими пасынками, однако, счастья этот брак никому не принес. Совместных детей у супругов не было, возможно, сказывался возраст Генриха-старшего, и здоровье, подорванное во время многочисленных заморских экспедиций. В народе новоиспеченную королеву также невзлюбили, открыто обвиняя ее в пристрастии к колдовству и чернокнижию. Имело или нет подобное обвинение под собой какую-либо почву, до конца выяснить так и не удалось.

Впрочем, Джону вслед за старшими братьями уже недолго осталось жить под крышей отцовского дома. Все в том же году, едва достигнув 14-летнего возраста, ему приходило время принять на себя первую, крайне ответственную должность.

Север

Назначение

Badbea Village - panoramio.jpg
Блеклый север.
Алан Джеймисон (фотограф) Вид у деревни Бедби (Бервикшир).

Под именем «Шотландских марок» в те времена были известны приграничные территории, разделяющие между собой Англию на Юге, и Шотландию на севере; ввиду того, что приграничная зона, тянувшаяся с востока на запад через весь остров была достаточно обширна, ее административным порядком разделили на три части: восточную, западную и среднюю марки, над каждой из которых имел начальство один определенный человек с каждой стороны границы и в подчинении у него стояли гарнизоны всех местных крепостей. Надо сказать, что шотландские марки в те времена были царством разбоя и беззакония; перемирия между двумя странами постоянно возобновлялись и с такой же частотой нарушались мародерами с обеих сторон границы, и в то же время шотландские марки худо-бедно все же исполняли свою роль: обеспечивать достаточное спокойствие внутренним районам обеих стран.

Именно сюда, по приказу отца должен был направиться четырнадцатилетний Джон, чтобы принять на себя командование над всеми крепостями Восточной марки. Сам по себе возраст нашего героя не должен вызывать удивления; четырнадцать лет в те времена и для дворянского мальчика и для простолюдина было обычным моментом начала службы, другое дело, что сама по себе охрана северной границы требовала опытного, закаленного в боях командира, и отнюдь не юнца, впервые в жизни покинувшего уютный отцовский дом. Впрочем, не будем обвинять Генриха-старшего в жестокосердии: у него просто не хватало людей для исполнения столь ответственной задачи, и более того, на недавнем горьком опыте новый король опять имел несчастье убедиться, что доверять в полной мере может разве что собственной семье и немногим верным служакам.

На сей раз против короля ополчился могущественный род графов Перси, выказавшим ему самую пылкую преданность во время захвата власти над страной. Посадив на трон нового короля граф Генри Перси и его сын и тезка, прозванный за пылкий нрав «Горячей Шпорой» (Hotspur), возомнили, что король отныне до конца жизни должен полагать себя в неоплатном перед ними долгу. Это приятное убеждение продолжалось вплоть до 1403 года, когда Генрих в какой-то момент наотрез отказал графу Перси, желавшему поправить свои материальные дела за счет казны. Как мы увидим позднее, во многом отказ был вызван постоянным денежным дефицитом, характерным для всего времени нового царствования, однако, своенравного аристократа подобные соображения не убеждали. Посчитав себя несправедливо обиженными, отец и сын затаили злобу, пожелав в качестве наказания свергнуть с трона ими же туда посаженного монарха и заменить его на юного Эдмунда, графа Марча, внука старшего брата Джона Гонта — Лайонела Кларенского. В самом деле, строго придерживаясь буквы закона, юный Эдмунд имел на престол куда больше прав, чем выскочка Генрих; кроме того, в подобном решении вырисовывался весьма приятный бонус: посадив на трон неопытного юношу, оба Перси получали практически полную свободу рук. Однако, воздушные замки, как им то и положено, разлетелись вдребезги. В первой же битве мятежников против королевских войск, получившей у современных историков наименование «сражения при Шрусбери», младший Перси бессмысленно сгинул, а его отряд, оставшийся без командира, прекратил сопротивление. Старый граф, сраженный жестоким горем, на какое-то время перестал быть опасен, и страна вновь успокоилась — до следующего случая.

Впрочем, вернемся к нашему герою. Для юного Джона это было первое путешествие на правах командира своего первого отряда, прочь из отцовских поместий в неизвестность и пустоту. Думается, что вересковые пустоши Бервикшира, пожухшие и безжизненные, по которым свободно гулял лишь промозглый ветер, холмы с чахлыми рощицами и наконец, зубчатые стены замков, обветшавшие и неприветливые — должны были произвести на мальчика гнетущее впечатление. Город Бервик был сожжен дотла во время очередного набега шотландцев, то там то здесь на пепелище торчали трубы, и немногие оставшиеся в живых рылись в золе в происках того немногого, что еще могло уцелеть. Вряд ли нашего героя в подобных условиях мог порадовать чин лорда-констебля Англии, дарованный ему вместо мятежного графа Перси.

Впрочем, дальновидный отец сумел выбрать для него едва ли не лучшего ментора в том, что касалось военной подготовки будущего военачальника. Ральф Невилл, граф Уэстморленд, по характеристике Шекспира, вложенной драматургом в уста короля:

« Ты птица вешняя, мой Уэстморленд,

Что на исходе зимних бурь вещает Рожденье дня

»
(Генрих IV, акт IV, сцена 4 Перевод — Е. Бируковой, 1959 г.)

Ральф Невилл, отличающийся немалой физической силой, и отчаянной храбростью, заслужившей ему непререкаемый авторитет среди его солдат, с детства привык к суровой жизни в приграничной черте. Будучи по рождению бароном Рэби, этот персонаж, снедаемый честолюбием, смог привлечь к себе благосклонное внимание короля Ричарда, который вслед за тем специально для нового своего любимца выкроил из земель уже в те времена не слишком надежных Перси новое графство, получившее наименование Уэстморленд. Справедливости ради, следует заметить, что новоиспеченный граф вслед за многими оставил своего благодетеля, переметнувшись на сторону узурпатора Генриха — однако же, новому королю он будет служить верой и правдой, что называется до последнего дыхания, никогда более не помышляя об измене. Впрочем, желая укрепить свое положение он также поспешит вступить в брак со сводной сестрой нового короля — Джоанной Бофорт.

Итак, именно этот человек превратился в телохранителя и одновременно воспитателя и ментора юного Джона. Заметим, читатель, что это была жестокая школа, потенциально способная было безвозвратно сломать характер юноши или же закалить его до состояния полной несгибаемости и твердости в противостоянии любым жизненным обстоятельствам. Думаю, читатель, вряд ли вы нуждаетесь в дополнительном объяснении, какая из двух альтернатив сумела реализоваться на практике.

Тяготы и опасности новой жизни

Edouard III devant Berwick.png
Крепость Бервик. Здесь будет обороняться от войск мятежников наш герой.
Луазет Лиде «Эдуард III под стенами Бервика». - Жан Фруассар «Хроники». — Français 2643, fol. 33v. - ок. 1470-1475 гг. - Национальная библиотека Франции, Париж

С высокой степенью уверенности мы можем утверждать, что характер будущего регента Франции — холодный, расчетливый, менее всего поддающийся эмоциям сложился именно за время долгих лет, проведенных на негостеприимном севере. Именно здесь Джон Ланкастерский в короткое время вынужден был освоить искусство мгновенных решений и столь же немедленного их воплощения в реальность, привычке просчитывать наперед важнейшие стратегические ходы, и наконец, терпению, без которого выжить в приграничной зоне было просто невозможно.

С другой стороны, в характер юноши, по природе своей вряд ли склонного к беспричинной жестокости, навсегда въелось понятие «или мы или нас», разделившее в его глазах человечество на потенциальных союзников, потенциальные препятствия и безгласное серое стадо всех прочих. С союзниками этот — скорее администратор, чем полководец, в скором времени научится считаться, вызывая искреннее к себе уважение, и столь же искреннюю преданность (чем в те времена, да и сейчас немногие руководители государств могут похвастаться!), препятствия воспринимались как объекты для полного и безоговорочного уничтожения — или в лучшем случае, столь же безоговорочного подчинения воле своей и своего монарха. То, что эти самые препятствия способны думать, чувствовать и страдать, нашего героя волновать не будет — в конце концов, не он же был виноват, что так устроен мир! И наконец, серое стадо следовало по его мнению держать в строгости и дисциплине, попутно, конечно же, заботясь о минимальном его пропитании и безопасности, подобно тому, как заботится о своей скотине хороший хозяин — и не более того. Позднее мы увидим, как все эти качества проявят себя в его последующей жизни.

А между тем, вслед за Генрихом-младшим в Уэльсе и Томасом в ирландской Дрохеде, юный Джон принялся засыпать отца и короля отчаянными письмами. Нет, он не просил избавления от тягостной службы, отнюдь!… Для подобного юный Джон был слишком горд; письма его были переполнены просьбами и требованиями денег, так как жалование солдатам задержалось почти на год, и те открыто грозились бросить оружие. Генрих-старший и рад был бы помочь сыну, однако, по все время его царствования, деньги представлялись настоящим проклятием, преследовавшим монарха, что называется, днем и ночью. Налоги собирались с огромным трудом, на севере новый монарх был исключительно непопулярен, к обычной нелюбви простого народа к необходимости платить налоги добавлялось непонимание, зачем нужно кормить солдат, не могущих или не желающих его защитить.

С огромным трудом, в апреле 1404 года королю удалось собрать для пересылки на север шестьдесят фунтов стерлингов, однако, подобная сумма представлялась настоящей насмешкой. К июню того же года задолженность казны перед северным гарнизоном (и самим принцем, которому также полагалось жалование!) составляла уже четыре тысячи фунтов. Кое-как ее удалось частично покрыть за счет очередного налогового поступления из графств Ланкашир и Йоркшир, граф Марчский в помощь юному Джону выделил из своих средств еще пятьдесят фунтов… думается, история эта в достаточной степени демонстрирует крайность положения, в котором оказался наш герой. В отчаянии Джон писал отцу, что если деньги в срочном порядке не будут выплачены, «он рискует претерпеть от рук своих же солдат великое бесчестье, и быть ввергнутым в великую для себя опасность». Кое-как недостачу удалось покрыть, прибегнув к займу, который предоставил лорд Фернивел, брат верного Уэстморленда, но проблема оставалась, и решения не было видно. К осени того же 1404 года ситуация в очередной раз стала настолько отчаянной, что королю волей-неволей пришлось приказать младшему сыну вернуть мятежнику Нортумберленду замки Бервик и Джарбург, так как сдержать собственное обещание и отдать за них прежнему хозяину компенсацию деньгами или равными по цене земельными владениями король был не в состоянии. Отныне на попечении Джона оставался сам городок Бервик, тогда как замок уходил из рук уже навсегда.

Кроме того, Нортумберленда приходилось каким-то образом мирить с Ральфом Невиллом; так как оба военачальника никак не могли поделить между собой шотландских пленников, захваченных двумя годами ранее в битве при Хомильтон-Хилле. Впрочем, и этот очаг возмущения удалось кое-как затушить, все подданные обоих спорщиков, позволившие себе слишком много в пылу выяснения отношений были прощены при условии, если они в течение последующих сорока дней явятся с повинной к Джону Ланкастеру или же хранителю соседней с ним — Средней марки. Дела с шотландцами также вроде бы улаживались, пленники получили свободу в обмен на звонкую монету, стада или золотую и серебряную утварь; все вышеперечисленное удалось с успехом пустить в продажу, так что 18 декабря Джон наконец-то смог получить в свое распоряжение для оплаты гарнизону 2 тыс. полновесных марок, за которой последовала еще тысяча фунтов, полученная от английского духовенства.

Впрочем, как того и следовало ожидать, облегчению не была суждена долгая жизнь; граф Нортумберленд, оправившийся наконец после смерти любимого сына, уже замышлял очередной заговор против короны, в который оказались вовлечены Оуэн Глендоуер — последний принц, имевший законное право на корону Уэльса, а также Эдмунд Мортимер, дядя юного графа Марчского, имевшего, как мы помним, более чем неоспоримые права на трон Англии.

Однако, и в этот раз заговорщикам не удалось соблюсти осторожность. На поступивший донос король отреагировал мгновенно: трое суток спустя после отданного им приказа юный граф Марчский был арестован; что касается Нортумберленда, ему удалось бежать, и возмутить население Севера, как мы помним, более чем недовольное своим положением. Джон Ланкастер оказался заперт в Бервике, откуда слал одно за другим отчаянные послания отцу, умоляя о помощи. Впрочем, Нортумберленд вслед за тем совершил критическую ошибку, вместо того, чтобы постараться развить свой успех, он пожелал непременно пленить своего старого врага Ральфа Невилла, и преследуя его по пятам, наконец, запер в крепости, принадлежавшей сэру Ральфу Вайнеру. Впрочем, при наступлении темноты Невиллу, искушенному во всех хитростях военного дела, с легкостью удалось ускользнуть от часовых своего противника и достичь Бервика, тем самым несколько укрепив положение нашего героя.

Трагическое окончание мятежа

Scropetrial - Copy.jpg
Неправедный суд.
Неизвестный художник «Суд над епископом Скропом и Томасом Моубреем». - Витраж. — Крашеное стекло. - 1937 г. - Церковь Сент-Эндрюс. - Скарборо, Канада

Между тем мятеж и не думал заканчиваться, более того, Нортумберленду каким-то образом удалось привлечь на свою сторону Ричарда Скропа — архиепископа Йоркского. Ситуация становилась тем боле угрожающей, что Скроп у своих прихожан пользовался непререкаемым авторитетом; за строгую и праведную жизнь его почитали едва ли не святым; посему, нечего удивляться, что население Йоркшира по первому же слову своего пастыря с готовностью взялось за оружие.

Во главе ликующей толпы, предвкушающей наступление золотого безналогового века, архиепископ торжественно прошествовал к городскому собору, прикрепив на его дверях манифест, осуждавший короля за деспотию и разорительные сборы с населения, второй экземпляр все той же бумаги был вывешен на всеобщее обозрение на городских воротах. К мятежникам присоединился также молодой Томас Моубрей; мятеж чем далее, тем становился все опасней для царствующего монарха.

Впрочем, Уэстморленд также не терял времени даром. Вместе с Джоном Ланкастером собрав вокруг себя верных людей, он скорым маршем провел их на юг, разбив один из отрядов бунтовщиков при Торклиффе, после чего продолжил двигаться к Йорку. Встреча главных сил обоих заклятых врагов — Невилла и Перси наконец-то состоялась у Шиптон-Мур. Впрочем, граф Невилл был достаточно хитер, чтобы избегнуть прямого насилия и кровопролития. Вместо того, чтобы атаковать противника, он пожелал вступить в переговоры с архиепископом, предварительно потребовав от него ответа касательно того, что подвигло церковного деятеля к участию в бунте. Скроп немедля распорядился отослать ему копию своих требований к королю, ознакомившись с которыми граф Невилл сделал вид, будто согласен со всем прочитанным, и готов ходатайствовать перед королем о необходимых реформах. Насколько младший сын короля принял участие в столь откровенном обмане и принял ли вообще, по причине слишком юного возраста — до настоящего времени остается неясным.

Так или иначе, архиепископ, будучи, как то и следовало ожидать, достаточно неопытен в подобных делах, приказал своим войскам сложить оружие — после чего вместе с Томасом Моубреем немедля оказался под арестом, а Джон Ланкастерский в сопровождении своего неизменного телохранителя и друга повернул назад, на север — в Дурхам, где собирался дождаться наступления графа Нортумберленда. Забегая вперед, отметим, что наступление это так и не последовало, и Нортумберленд, окончательно пав духом, предпочел бежать в Шотландию.

Но так или иначе, после его отъезда в Йоркшире продолжало разыгрываться действо весьма нелицеприятного характера. Арестованные были немедля доставлены в замок Понтефракт, причем король Генрих, твердо решивший заставить главарей мятежа жизнью заплатить за свое отступничество, самолично поспешил к месту разбирательства, чтобы не позволить им каким-то образом уйти от ответственности. Его не смутило то, что казнь духовного лица находилась в вопиющем противоречии с английскими и церковными законами, ни то, что ахиепископ Арундель, самый преданный друг нового короля, желая вразумить распоясавшегося монарха, загоняя лошадей, примчался в Понтефракт, и даже то, что Верховный Судья Англии Гаскойн наотрез отказался приводить в исполнение столь неправосудный приговор.

Остановить расходившегося короля не мог никто и ничто. Скорый суд под председательством сэра Уильяма Фалторпа, как и следовало ожидать, приговорил всех арестованных к смертной казни, осужденных с позором усадили на самых жалких кляч, которых только сумели разыскать, и доставили в окрестности Йорка, на пшеничное поле, принадлежавшее женскому Клементорпскому монастырю, где приговор был приведен в исполнение. Документы того времени согласно утверждают, что архиепископ до конца сохранил полное самообладание, и даже находил в себе силы поддерживать молодого Моубрея, в какой-то момент поддавшегося слабости.

Тело архиепископа захоронили в его любимой церкви Св. Девы Йоркской, куда в скором времени, на поклонение мученику стали стекаться огромные толпы. Три месяца спустя рвение прихожан достигло такого размаха, что король счел нужным принять соответствующие меры. По его приказу, паломничества были запрещены (как вы понимаете, никакого впечатления это не произвело), а могила архиепископа огорожена поленницей из бревен. Однако, религиозный фанатизм, как и следовало ожидать, оказался сильнее, и особенно ревностные паломники, желавшие во что бы то ни стало прорваться к могиле своего кумира, голыми руками растащили ограждение, попытка поставить вокруг могилы стражу закончилась столь же плачевно.

Долгая служба

Scarborough Castle 3.jpg
Замок Скарборо (современный вид)

Джон Ланкастерский, на небольшое время покинувший по какой-то надобности Бервик, 21 сентября оказался в городке Симер (Скарборо), откуда мог, по-видимому, собственнолично наблюдать нескончаемый поток пилигримов, направлявшихся к могиле новоявленного святого. Зрелище это, как видно, произвело на королевского сына не слишком приятное впечатление, так как в тот же день вице-казначею монастыря Св. Девы Йоркской (к которому, собственно и относилась церковь), полетел приказ замуровать могилу посредством огромных камней и циклопических бревен, чтобы раз и навсегда положить конец поклонению «жалких дураков, каковые стекаются к ней под предлогом благочестия».

Конечно же, подобные меры ни к чему не привели, да и привести не могли, монастырь продолжал принимать паломников и богатеть за счет обильных приношений, тогда как реакция папства на столь беззаконную выходку английского короля оказалась на удивление осторожной. Возможно, причиной подобного было то, что сама римская церковь переживала раскол, и двое пап — в Авиньоне и Риме дружно предавали друг друга анафеме. Так или иначе, в отличие от Томаса Бекета, казненного за сопротивление королю Генриху II полутора столетиями раньше, Скроп не был канонизирован, а громы и молнии в адрес английского короля остались чисто словесными. Другое дело, что король по странному стечению обстоятельств вскоре после казни «святого» заболел проказой, в чем народ не преминул разглядеть божью кару. Более того, в ранней смерти его старшего сына и сумасшествии внука, ставшего прелюдией к падению ланкастерской династии, простолюдины (да и не только они), упорно желали видеть проклятие, павшее на весь род гонителя церкви. Но вернемся.

Так или иначе, после казни архиепископа бунт сам собой пошел на спад. Как было уже сказано, граф Невилл, и его верный помощник и соратник Бардольф, не дожидаясь неизбежного разбирательства и наказания, которое в этот раз могло оказаться весьма суровым, предпочли не искушать судьбу, и скрылись в Шотландии. Касательно их соратников, нашему герою вкупе наместниками двух других марок, вменено было в обязанность даровать им прощение, оставив единственно имущественные вопросы на благоусмотрение короля. Что касается обоих главарей, их многочисленные имения отошли в казну, причем львиную их долю король-отец счел нужным отписать нашему герою, которому отныне переходили многочисленные земельные владения в Йорке, Карлайле, Ньюкасле, и наконец, во французском Кале (одной из немногих областей на континенте, которую англичане продолжали удерживать за собой). К этому щедрому дару также были присоединены часть владений Бардольфа в Бредвелле (Эссекс).

Королевская казна также, по-видимому, не слишком много выиграла от своих новых владений; средства продолжали поступать с огромными задержками, письма, датируемые этим временем, которые будущий герцог Бедфорд исправно отсылал в Лондон к отцу изобилуют рассказами о неповиновении, мародерстве и грабежах, творимых его же солдатами, причем попытки урезонить их неизбежно заканчивались требованием выплатить жалование; в противном случае солдаты уже открыто угрожали отказаться от службы и разбрестись в разные стороны, в поисках более щедрого господина — и бесконечными напоминаниями, что в последний раз хоть какие-то деньги поступали на Пасху 1405 года, после чего крепостные гарнизоны вынуждены были существовать практически за собственный счет.

Ситуация многократно усложнялась тем, то разбойники с той и другой стороны, как того и следовало ожидать, не обращали никакого внимания на очередное перемирие между двумя странами, продолжая заниматься своим привычным делом, причем гарнизон Фасткасла — одного из укрепленных замков, находившихся в прямом подчинении у нашего героя — вынужден был в буквальном смысле влачить полуголодное состояние. Шотландцы постоянно пытались перекрыть доставку припасов и фуража для коней, самые наглые находили себе удовольствие в том, чтобы в белых маскировочных плащах часами терпеливо ждать неподалеку от крепостных ворот, когда зазевавшийся солдат или сравнительно небольшой отряд англичан окажется за периметром стен, чтобы немедленно захватить неосторожных в плен или попросту — прикончить на месте, резво скрывшись затем с места происшествия с подобающей случаю добычей.

Судя по всему, положение было столь отчаянным, что в ноябре того же года, в качестве последнего средства давления на неповоротливый Лондон, наш герой настоятельно просил, ежели «скорое и действенное вспомоществование» не будет доставлено тотчас же, позволить ему подать прошение об отставке — хотя бы из тех соображений, что оставаться в одиночестве в огромном замке было занятием совершенно бессмысленным. Впрочем, все в том же ноябре 1405 года для молодого наместника Восточной Марки находились и другие дела. В частности, королевский приказ требовал от него конфисковать в пользу короны замки Скарборо, Уитби и Хартлепул, однако, и в том, Джону Ланкастерскому пришлось потерпеть болезненную неудачу, так как их коменданты, словно сговорившись, наотрез отказывались отдавать ему ключи, ссылаясь на грамоты прежнего короля, предоставлявшие им искомые замки в пожизненное владение. Принудить непокорных силой было невозможно, по причине весьма скромных размеров отряда, бывшего в распоряжении нашего героя. Можно представить, сколь неприятные чувства был вынужден испытать этот юноша, достаточно самолюбивый и не привыкший к столь прямому неподчинению. Однако, юный Джон Ланкастерский умел держать в узде свои чувства.

Состояние крепостей, бывших под его непосредственным управлением, оптимизма не внушало. Замок Бервик, который ему пришлось с момента приезда на новое место службы, увидеть разрушенным и сожженным, с огромными дырами, проделанными в стенах английскими орудиями, когда из крепости пришлось выбивать засевших в ней шотландцев, оставался все в том же плачевном положении. Для его содержания, не говоря уже о необходимом ремонте, требовалось ни много ни мало, шесть тысяч полновесных фунтов, которых в казне, конечно же, не было.

И очень короткое возвращение в Лондон

King James I of Scotland.jpg
Король Яков Шотландский, ныне - пленник англичан.
Неизвестный художник «Король Яков I Шотландский». - Холст, масло. - ок. 1578 г. - Национальная портретная галерея Шотландии, Эдинбург

Да что там говорить о замке, если солдаты оставались без денег уже больше года, и вновь и вновь молодой наместник был вынужден слать в Лондон депеши, уговаривая либо заключить с шотландцами прочный мир (или хотя бы — долгое перемирие), или снабдить его людьми и деньгами, в противном случае, под угрозой оказывались порты Восточного побережья, имевшие первостатейную стратегическую важность как в вопросах военных, так и торговых. Приняв во внимание подобную информацию, Парламент согласно вотировал налог в 12 тыс. фунтов, должных собираться в пользу Восточной марки в военное время, или 3 тыс. фунтов — в случае мира. Впрочем, благие намерения по-прежнему оставались на бумаге, и Джон Ланкастерский вновь и вновь вынужден был напоминать, что казна задолжала его солдатам уже более четырех тысяч фунтов, и по причине столь отчаянной ситуации он сам был вынужден заложить у ростовщиков свои драгоценности и посуду из золота и серебра, чтобы хоть как-то удерживать ситуацию под контролем.

1405 год катился к концу, можно сказать, без особых происшествий. Зато следующая весна ознаменовалась неожиданным событием, которое хотя бы на время позволило шотландским маркам вздохнуть несколько свободней. В соседней Шотландии король Роберт III ссорился со своим властолюбивым младшим братом, носившим титул герцога Олбани. Возможно, не без оснований подозревая, что его старший сын Давид, расстался с жизнью не без помощи вероломного дяди, король, желая обезопасить единственного оставшегося у него наследника — Якова, отправил молодого принца в дружественную Францию. Впрочем, корабль, везший Якова Стюарта, едва лишь успев отплыть прочь, оказался захваченным английскими пиратами под предводительством Хью Фенна, после чего шотландский наследник оказался в руках короля Генриха, весьма довольного подобным поворотом судьбы. Надо сказать, что нападение на шотландский корабль в то время, как обе стороны находились (хотя бы на бумаге) в состоянии перемирия, было актом чистейшего разбоя, но кого из политиков, в какие времена смущали подобные тонкости?

Ситуация для английской стороны складывалась тем более благоприятно, что старый король Роберт, потрясенный случившимся, в скором времени слег, и недолго проболев, отдал Богу душу. Занявший его престол на правах регента герцог Олбани, вынужденно оказался правителем весьма сговорчивым, так как слишком любил власть, чтобы позволить законному (отныне уже королю!) вернуться на трон. Посему, едва лишь между странами вновь возникало напряжение, Генриху достаточно было пригрозить, что он дарует своему пленнику свободу, и шотландец сразу шел на попятную.

Впрочем, финансовая ситуация для нашего героя от этого никак не выиграла, столица по-прежнему оставался глуха ко всем просьбам, зато Джону Ланкастерскому вменено было в обязанность отслеживать, чтобы английские мятежники, по-прежнему обретавшиеся в Шотландии, не пытались через его голову оказать помощь недовольному английским владычеством Уэльсу. В очередном приказе юному наместнику указывалось, что жители самой Восточной марки, более чем критично настроенные по отношению к новому королю, отправляются в Уэльс, якобы для того, чтобы присоединиться к королевскому войску, вместо того, вливаясь в ряды инсургентов. Отныне молодому наместнику вменялось в обязанность с помощью своих людей пресекать подобные настроения и арестовывать всех, готовых совершить этот шаг.

Но так или иначе, напряженность на северной границе пусть на некоторое время пошла на спад, так что Джон Ланкастерский смог на небольшое время вырваться в Лондон. Кроме всего прочего, ему следовало в качестве лорда-констебля Англии, в чьи обязанности входило поддержание общественного спокойствия и порядка, отдать в том отчет парламентской Палате Общин. Надо сказать, что лорд-констебль де-факто полагался также председателем Высокого Рыцарского Суда, кстати сказать, весьма непопулярного во всех слоях населения, видевшего за столь пышной вывеской послушное орудие королевского деспотизма. Кроме того, всем четверым братьям вменено было в обязанность присутствовать на заседании Парламента, должном решить вопрос о престолонаследии для новой династии. В этом вопросе никаких сюрпризов не случилось, да и вряд ли стоило их ожидать. Непосредственным наследником английской короны был признан старший сын правящего монарха — Генрих, после его смерти, корона обязана была перейти к его гипотетическим наследникам. Случись старшему брату скончаться скоропостижно и бездетно, наследником становился Томас, и вслед за тем — его также потенциальные наследники. И лишь в случае окончательного пресечения старшей линии престол мог бы перейти к Джону Ланкастерскому… перспектива практически нереальная, и забегая вперед скажем, конечно же, не осуществившаяся.

Наш трезвомыслящий герой, думается, и сам это понимал, и посему, скорее использовал столь удачную возможность, чтобы провести отпущенное ему небольшое время в кругу семьи. Впрочем, долго наслаждаться отдыхом ему дозволено не было; едва лишь Парламент перестал нуждаться в присутствии королевских сыновей, Джон Ланкастерский получил категорический приказ возвращаться на север. Повиноваться пришлось немедленно и беспрекословно, так что нашему герою не удалось даже проститься с любимой младшей сестрой Филиппой, севшей на корабле в порту Линн, чтобы навсегда отплыть на континент, где ее ждал жених — будущий король Норвегии. Сестру нашему герою увидеть уже не доведется; в 1430 году умная и волевая королева скончается от некоей хронической болезни, которая будет преследовать ее в течение последних лет жизни.

Так или иначе, нашему герою пришлось возвращаться к опостылевшему месту службы. К счастью, год тянулся пусть уныло, но хотя бы спокойно, пограничные стычки во многом пошли на убыль, и служба превращалась в бесконечную солдатскую лямку. Однообразность будней прервалась в августе 1407 года, когда Джон Ланкастерский получил приказ отправиться в Ходенстанк для переговоров с шотландцами о заключении прочного мира. Его миссию осенью того же года продолжил в Дурхаме граф Данбар. Надо сказать, что единственным результатом стало продление перемирия на следующий год… но все же лучше такой результат, чем никакого вообще!

Неудавшаяся женитьба

Kelphope Hill - geograph.org.uk - 1068248.jpg
Келфоп-Хилл, Бервикшир.

Между тем, зима 1407 года выдалась по-настоящему жестокой. Реки промерзали до самого дня, в лесах покрывались трещинами вековые дубы, звери и птицы погибали от бескормицы и стужи, подобная же судьба ждала любого заблудившегося спутника, или даже бедного крестьянина, тихо умиравшего от голода и холода в своей насквозь продуваемой ветром лачуге. Оставаться в подобных условиях в полуразрушенном замке Бервик не было никакой возможности, и наш герой во главе достаточно внушительного отряда, к счастью, без всяких происшествий, перебрался в куда более теплый и удобный Уоквортский замок, где вынужденно коротал время вплоть до того, как морозы наконец-то пошли на спад. Впрочем, в январе 1408 года от очередного гонца из Лондона Джон Ланкастерский узнал, что отец в качестве подарка отписывает ему городки Бондевайрд и Хасседин — впрочем, доходы с них должны были направляться исключительно для ремонта и поддержания в хорошем состоянии замка Джедборо, когда-то принадлежавшего беглому графу Невиллу. Похоже, старый король был настоящим мастером медвежьих услуг: замок был наполовину разрушен, и хуже того — находился под неусыпным наблюдением шотландских разбойников, готовых схватить или убить любого неосторожного, посмевшего высунуть нос наружу. Доставка продовольствия и фуража также из раза в раз превращалась в сражение… коротко говоря, Джон, быть может, втайне вздохнул с облегчением, когда летом следующего 1409 года замок окончательно подчинили себе шотландцы, воспользовавшись тем, что его комендант — Ральф Хоппен, в очередной раз отлучился, пытаясь любым способом добыть денег.

Впрочем, пока что до этого было далеко, а молодого наместника Восточной марки отвлекали куда более насущные заботы. Все в том же 1408 году изгнанники Невилл и Бардольф, как не сложно догадаться, жаждавшие мести, незадолго до Пасхальных праздников, попытались вторгнуться на английскую территорию. Попытка бесславно закончилась при первом же столкновении с королевскими войсками при Бренхем-Мур, после чего Джону было приказано де-юре возобновить нарушенное перемирие с Шотландией, продлив его вплоть до Пасхи следующего, 1409 года. Король остался этим неудовлетворен, и сделал попытку заключить с неспокойным соседом прочный мир. Для очередных переговоров отправлен был Эдмонд Багг, однако сколь о том можно судить из сохранившихся документов, особых успехов ему добиться не удалось. Герцог Олбани в свою очередь хлопотал об освобождении собственного сына — Мердока, попавшего в английский плен во время памятной для обеих сторон битвы при Хомильдон-Хилле. В качестве ответного предложения оборотистый шотландец собирался выдать за нашего героя одну из своих дочерей. Впрочем, все его старания в Лондоне встретили достаточно холодно, и Багг вернулся, можно сказать ни с чем, единственно сумев договориться об очередном годичном перемирии.

Джон Ланкастерский, если до него дошли вести о матримониальных хлопотах шотландца, не без горечи согласился с отцом. В самом деле, куда ему было приводить молодую жену — в полуразрушенный замок, битком набитый солдатней?… Его мрачное настроение усугубляло еще одно: при прежнем царствовании срок службы на границе не превышал одного-двух лет, едва лишь взойдя на престол Генрих IV своим приказом увеличил его до восьми; однако, если наш герой втайне считал дни, ожидая через уже через два года с небольшим избавиться от постылых обязанностей, именно в этом, 1408 году, его постигло тягостное известие, что король посредством очередного приказа продлил срок на следующие за тем восемь лет. Думается, что в злую минуту, Джон Ланкастерский не раз думал, что для отца он не более чем орудие для достижения собственных целей, спору нет, целей государственных и нужных… — и, скажем прямо, был в том не слишком далек от истины. Быть может, он не раз и не два размышлял о том, что вся молодость его бездарно сгинет на вересковых пустошах, в бесконечных обходах, проверках и вскакиваниях по ночах от криков тревоги, поднятых часовыми.

Однако, ни роптать, ни жаловаться он не привык, и так же молча, старательно исполнял свой долг, как будет исполнять его вплоть до самого конца. Пожалуй, именно в этой жизни как нигде более ярко не нашел себе воплощения острейший средневековый конфликт между чувствами и долгом, столь многократно описанный в литературе того периода. Средневековая литература оставляла открытым вопрос, чему отдать предпочтение, вернее всего, не имея для него внятного ответа. Что касается нашего героя, во всех случаях он будет постоянно и без всяких колебаний выбирать долг — а что касается поповской морали… ее всегда можно было отмолить на первой же исповеди, привычно покаявшись и посему полагая себя полностью очистившимся в глазах Божественной сущности, с чистой совестью жить по-прежнему. Вопрос о повиновении или соответственно, неповиновении преступным приказам, как мы знаем, будет поставлен ребром не ранее XX века, и будет решен лишь после ожесточенной дискуссии, в которую будут втянуты ведущие юристы Нового и Старого Света. Что касается нашего героя, для него вплоть до последнего дня сомнений и колебаний не было; безусловная преданность долгу и приказу вышестоящего вопреки всему — в этом была и великая сила и великая слабость этого человека, что его дальнейшая жизнь докажет в полной мере. Однако, вернемся.

Пока что дни все тянулись, похожие один на другой, сами собой складываясь, в недели… месяцы… годы… и лишь гонцы из Лондона из раза в раз приводили для нашего героя приказы, наделявшие его новыми полномочиями и новыми непростыми обязанностями. В частности, ему отныне полагалось взять на себя контроль над местной таможней, собирать местных старейшин для обсуждения тех или иных вопросов местного самоуправления, присматривать за тем, чтобы местное население также не смело покушаться на шотландскую территорию, и вовремя пресекать подобные попытки и арестовывать зачинщиков, и наконец, по необходимости защититься от внезапного нападения со стороны регулярных шотландских войск, собирать под свои знамена всех мужчин в возрасте от шестнадцати до шестидесяти лет, способных носить оружие, чтобы удерживать оборону границы до подхода подкреплений из Лондона. В качестве постоянного контингента, ему же вменялось в обязанность постоянно иметь под своим командованием отряд в 50 солдат и 200 лучников, для содержания которых в мирное время ему должно было выделяться 2500 фунтов в год, во время войны эта сумма удваивалась… Впрочем, как и следовало ожидать, финансовые установления выполнялись по-прежнему с огромной задержкой.

И наконец в июне 1410 года, Джону Ланкастерскому посчастливиться вновь ненадолго вырваться в Лондон, и надо сказать, короткое посещение это ознаменуется скандалом.

Скромный скандал в благородном семействе

Начнем с короткой экскурсии по географии старого Лондона. Витри – небольшой район, непосредственно прилегающий к порту, где в первую очередь швартовались корабли из Франции, груженные дорогим бургундским вином и кларетом, как несложно догадаться, с давних времен облюбовали для себя виноторговцы. Как и полагалось в те времена, представители этой профессии, в скорости избрали для себя старейшину цеха или «мастера», и объединились в Почтенную Компанию винной торговли, которая, к слову, существует и ныне, располагаясь в том же самом месте, что и шестьсот лет назад.

460SFEC LONDON-20070917.jpg
Зал виноторговцев (современный вид). Именно здесь наши принцы учинят пьяный дебош.

Именно в гости к сэру Джону Льюису, мастеру Почтенной Компании, в его городской особняк, именуемый Залом Виноторговцев, пожаловали в тот день, братья Ланкастеры в полном составе. Судя по всему, стоял теплый летний вечер, на календаре было 23 июня 1410 года, канун одного из любимейших в Средневековье праздников – Рождества Иоанна Предтечи. Веселье удалось на славу, так что Генри Скоган, известный в то время поэт, даже написал балладу в честь произошедшего, как видно, юные принцы не удержались от соблазна пропустить бокал-другой отличного вина, чего были напрочь лишены ранее – изначально по причине малолетства, а затем – недоступности подобных роскошеств в тех медвежьих углах королевства, куда их загнал отец. Как и следовало ожидать, в разгоряченной вином компании, слово за слово вспыхнула ссора; сколь о том можно судить из нашего исторического далека – обошлось без крови, зато в ход в полной мере пошли молодые крепкие кулаки, а также стулья, кубки, и вообще все, что попалось под руку – пока наконец, богатырское веселье, бывшее в самом разгаре, не было прервано вмешательством лондонской стражи.

Судя по всему, заводилой во всей истории был Томас, второй сын короля Генриха. Томный красавец в огромными карими глазами и пышной шевелюрой, картинно обрамляющей чистый лоб, он уже в те времена сумел показать себя прирожденным руководителем, а и заодно – заядлым сердцеедом. Женщины буквально не сводили от него глаз, мужчины с готовностью становились под его знамена, готовые по одному мановению своего кумира очертя голову броситься в любую авантюру, т.к. Томас Ланкастерский просто не мог остаться в проигрыше! Пройдут годы, и подобная самоуверенность подведет под его жизнью окончательную черту... но опять, мы забегаем вперед.

Пока же принцы, за исключением сдержанного Генриха, не пожелавшего ввязаться в базарную перепалку, самозабвенно махали кулаками, так что растаскивать правых и виноватых пришлось лондонским шерифам и их подручным.

Один из ранних английских историков, Джон Стоу, пользуясь для того рассказами современников (в течение следующих столетий частично утерянных) добавляет несколько красочных штрихов к картине произошедшего:

« В канун [праздника] Св. Иоанна-Крестителя королевские сыновья Томас и Джон, будучи в Истчип на ужине (или вернее сказать, завтраке, ибо таковой имел место между 2 и 3 часами пополуночи, после смены часовых), между их людьми и некими судейскими вспыхнула великая ссора, продолжавшаяся более часа, пока мэр вкупе с шерифами и иными горожанами не положили таковой конец, за что сказанному же мэру, олдерменам, и шерифам пришлось затем держать ответ перед королем, по причине того, что сыновья последнего вкупе с несколькими лордами под крепкой стражей отконвоированы были через город. И в таковое же время Уильям Гаскоин, Верховный Судья, выспросил указанных мэра, и олдерменов [в присутствии] короля, касательно действий их подчиненных дабы снискать для них милость, и те же ответили, что не чинили обид, (но в согласии с законом) приложили все усилия, дабы прекратить разногласие, и водворить спокойствие, и выслушав таковой ответ король оставил свой гнев и отпустил их [с миром]. »

Как несложно догадаться, вскоре после разбирательства, Джон опять получил приказание возвращаться на трижды постылый север, однако уже в следующем, 1411 году в его жизнь и в жизнь его братьев раз и навсегда проникает война, которая будет определять их существование с этого момента и вплоть до конца их дней. Виной тому были события во Франции.

Личные инструменты