Америка от доисторических времен до европейской колонизации/Глава 2 Забытое открытие и теории, связанные с правом владения новыми землями

Материал из Wikitranslators
Перейти к: навигация, поиск
Глава 1 Начало спора о происхождении индейцев "Америка от доисторических времен до европейской колонизации" ~ Глава 2 Забытое открытие и теории, связанные с правом владения новыми землями
автор Zoe Lionidas
Глава 3 Теории Века Просвещения




Содержание

Великий прорыв. Хосе де Акоста

JosedeAcosta01.png
Хосе де Акоста.
Др. Луис де ла Серна «Хосе де Акоста». - Изображение на современной испанской марке. — 1964 г.

Хосе де Акоста, писатель, языковед, теолог, провинциал иезуитского ордена в Лиме прожил для своего времени достаточно долгую и очень насыщенную жизнь. Появившись на свет в Медина-дель-Кампо (Испания), он принял постриг, и в возрасте 31 года вступил в орден иезуитов, где годом спустя получил назначение в Перу, чтобы в этом новом для европейцев мире, «проповедовать туземцам слово Божие». Здесь он, как видно, сумел в короткое время заработать себе авторитет и немалое влияние, так как вице-король Перу позаботился о том, чтобы включить его в состав своей свиты, в те времена собиравшейся в путешествие в боливийский Чаркас. По всей видимости, Акоста принимал также участие в войне против южных племен гуарани (современная Аргентина), и возможно, в эти времена даже сумел завязать знакомство с Педро Сармьенто де Гамбоа, «адмиралом» на испанской службе, о котором у нас шла речь в предыдущей главе. Неизвестно в точности, состоялось ли это знакомство, и был ли Сармьенто тем человеком, что «заразил» нашего героя любопытством касательно истории «Индий», зато уже доподлинно известно, что в 1586 году, по возвращении в Перу, Акоста завязал достаточно тесную дружбу с еще одним историком и специалистом касательно происхождения индейцев — Хуаном де Товаром, и даже сделал обширные выписки из его сочинения. Кроме собственно исторических проблем, деятельный иезуит сумел освоить несколько индейских языков, чтобы перевести на них католический катехизис, который в свою очередь превратился в первую печатную книгу, изданную в Новом Свете.

Годом позднее вернувшись в Испанию, Акоста засел уже за собственный труд, получивший название «Естественной и моральной истории Индий», в котором очень подробно остановился на интересующем нас вопросе. Несколько позднее, разногласия с генералом иезуитского ордена, подвигли его на то, чтобы активно хлопотать о созыве Пятой Иезуитской Конгрегации, во время которой энергичный реформатор публично изложил свои претензии и пожелания. Следует заметить, что в среде адептов ордена никакого отклика они не нашли, зато острастки ради их составителя на год отправили в тюрьму. Оказавшись на свободе, и явно потеряв интерес к политической борьбе, Акоста возглавил отделение ордена в Вальядолиде (Испания), а также принял должность ректора иезуитского коллежа в Саламанке, причем на этой должности оставался до самой смерти, последовавшей в 1600 году.

Однако, как было уже сказано, нас будет интересовать его главный труд, увидевший свет за 11 лет до кончины этого нетривиального мыслителя, в котором Акоста без лишних сантиментов одну за другой разбирает существующие теории, и столь же безжалостно их отвергает, прежде чем выдвинуть собственное видение вопроса.

Итак, в первую очередь он остановился на самом методе, который, как мы убедились, с неизменностью заводил его предшественников в тупик. Еще не обладая достаточными для того знаниями, так как наука лингвистика еще не успела появиться на свет, он отверг словесные совпадения, как «слишком легковесные для столь фундаментальных выводов», решительно отказываясь верить, что «Перу» есть «Офир», а «Юкатан» был назван в честь библейского Йоктана, а инкские имена «Тито» и «Пауло», каким-то образом связаны с римскими «Тит» и «Павел».

Далее, задавшись вопросом, который благополучно проглядели предыдущие исследователи, Акоста пожелал понять: каким образом в Америке оказались животные?… Подобная ошибка, дорогой читатель, в современной психологии науки носит наименование «части от целого»: состоит она в том, что исследователь, увлекшись той или иной темой, благополучно не обращает внимания на часть сопутствующих обстоятельств, и уже потому обречен на неправильное решение. Ошибка эта исключительно опасна уже тем, что совершают ее не лгуны или подтасовщики, но вполне добросовестные ученые, которые увлекшись той или иной, заинтересовавшей их мыслью, просто не побеспокоились тем, насколько правильно поставлено условие задачи и не пропущены ли те или иные условия. В настоящее время мы обязательно учитываем подобную склонность человеческой психики и умеем ее преодолевать, но для своего времени Акоста, несомненно был первопроходцем.

Итак, откуда в самом деле в Америке могли появиться животные? Ведь если принять на веру легенду о Всемирном Потопе (о том, чтобы ставить под сомнение Библию наш автор, как правоверный католик даже помыслить не мог!) придется принять, что они появились там уже после этой катастрофы. В самом деле, если растения тем или иным образом смогли пережить беду, то звери и птицы должны были утонуть все до единого; в живых оставались лишь те, кого праотец Ной принял в качестве пассажиров на свой ковчег. Но Ковчег, опять же в согласии с буквой Священного Писания, остановился на горе Арарат, в современной Турции, и перебраться через океан четвероногие не имели ни малейшей возможности. Представить себе второй ковчег, созданный специально для «Западных Индий» было бы откровенной ересью, предположить, что они были перенесены туда ангелом тоже представлялось весьма сомнительным. Что касается мясного и молочного скота, с натяжкой можно было предположить, что мореплаватели брали его с собой на корабль в качестве живого запаса пищи, однако, в Америке водятся такие опасные звери как волки, пумы — и добавим от себя — медведи. Кто в своем уме стал бы брать хищников на корабль, чтобы кормить их в течение долгих месяцев пути и затем выпустить на новую землю?…

Впрочем, и с людьми все далеко не ясно. Даже самые тщательные поиски в архивах не позволили вдумчивому монаху предположить, что древним было известно применение компаса, или просто магнитного камня; попытка пересечь океан, не располагая столь важным инструментом была бы откровенным безумием, кроме того, если древние действительно побывали на американских берегах, почему ни один документ, сохранившийся до Нового Времени ни словом не упоминает об этом? Вариант, что в Америке оказался корабль, случайно заброшенный туда бурей, также отметается с самого начала. Чтобы заселить пустынный континент путешественникам понадобились бы женщины, то есть речь уже с самого начала должна была идти о полноценной колонии (и, добавим также от себя, достаточно крупной, чтобы поддержать генофонд и не исчезнуть через несколько столетий по причине близкородственных браков). Так же категорически Акоста отметает «атлантическую теорию», замечая, что «лишь дети и старые бабы (то есть самая легковерная часть населения — прим. переводчика), способны поверить, будто Платон говорил об этом острове». Столь же маловероятным кажется ему происхождение индейцев о Десяти Пропавших Колен. Несомненно, соглашается Акоста, что вслед за евреями индейцы «боязливы, податливы, церемонны и вероломны». Но с другой стороны, у евреев была развитая система письменности, в то время как у индейцев ничего подобного не наблюдалось. Кроме того, Ездра утверждает, что Десять Пропавших Колен укрылись в земле Арсареф, чтобы и далее беспрепятственно придерживаться своей религии. Но вряд ли кто-то взялся бы возразить, что у индейцев не было даже следов веры в Мессию, в единого Бога Яхве, памяти о своих славных предках — попросту говоря, ничего. Иными словами, оказавшись на новом континенте евреи должны были все до единого быть поражены общим беспамятством и строить новую культуру с полного нуля, причем такую, которая не имела ни малейшего сходства с прежней. Они не исполняли даже обрезания, без чего правоверный иудаизм просто не представлялся возможным.

Typus Orbis Terrarum drawn by Abraham Ortelius.jpg
Карта мира конца XV в.
Абрахам Ортелий «Карта шара земного». - 1589 г. - Национальная библиотека Австралии. — Канберра, Австралия.

Таким образом, обращение к старинным авторитетам, без которого была немыслима тогдашняя наука, в интересующем нас случае оказывалось бессильным. Что же предлагалось вместо него?… Индейцы несомненно произошли от Адама и мигрировали из Старого Света, так как никаких других вариантов их происхождения ни Библия ни Священное предание не допускали. Таким образом, решение представлялось единственным: заселение Америки произошло в сравнительно скором времени после Потопа, путем вполне ординарным и привычным. Некие племена, теснимые врагом, или вынужденные мигрировать из-за перенаселения своей области и соответствующей нехватки продовольствия просто перекочевали на новые места обитания, как это делалось и делается постоянно. Но так как вместе с ними на новый континент смогли перебраться животные, продолжает Акоста, следует с высокой вероятностью предположить, что со Старым Светом Америка соединена неким сухопутным перешейком, или узким проливом, сходным по виду с недавно открытым в его время проливом Магеллана. Таким образом, люди и животные могли перебраться на новое место обитания не замочив ног, или на худой конец, преодолеть узкую полоску воды вплавь или на лодках. А ввиду того, что произошло это в очень давние времена, когда предки индейцев сохраняли еще дикарские обычаи и весьма короткую память о своем прошлом, не было ни малейшего смысла искать сходства между их культурой и некоей культурой и языком Старого Света, ибо становление того и другого, произошло уже после разделения. Надо сказать, что это была по-настоящему гениальная догадка, всю глубину которой потомки сумеют оценить лишь три века спустя, когда будет открыто существование Берингии — ушедшего на морское дно узкого перешейка между Америкой и Азией.

Но где же мог по мнению Акосты находиться загадочный «сухопутный мост»? Чтобы ответить на этот вопрос посмотрим на карту Земли, какой она представлялась современникам нашего автора. Легко увидеть, что из все частей Света лишь Европа была изучена в достаточной мере, Азия представлялась сильно сплющенной, ее правый край и вовсе исчезал в неизвестности. Из обеих Америк в достаточной мере была изучена только Южная, в то время как Север опять-таки уходил в никуда, а всю приполюсную часть планеты на Юге занимала мифическая «Terra Australis Incognita» — Неведомая Южная Земля. Кстати говоря, европейцы той поры предполагали этот загадочный материк тропическим и жарким, идея, что на Юге может быть не менее холодно, чем на Севере, просто не приходила в тогдашние головы — и заблуждение это будет рассеяно только опытом.

Таким образом, продолжал Акоста, сухопутный мост может соединять Неведомую Южную Землю с Южной Америкой, кроме того (кто знает?) Америка Северная может быть также соединена с Гренландией, издавна известной европейским народам. Также между Азией и Америкой картографы уверенно рисовали полумифический «залив Аньан», представлявшийся узкой дугообразной полоской воды, причем на разных картах он мог кочевать от современной Канады вплоть до Калифорнии. Таким образом, индейцы могли перебраться на свою новую родину без всякого труда, причем во времена очень отдаленные. Таким образом, задача должна была решаться не авторитетом, но простым ежедневным опытом, который единственный мог привести к желаемой цели.

Надо сказать, что первые сомнения в непогрешимости авторитетов прошлого стали высказываться задолго до Акосты. В частности, ему скорее всего был известен забавный казус, произошедший на заре эпохи Великих Географических Открытий. Как известно, исследование Земли начал португальский принц Генрих Мореплаватель, пожелавший обогатить свою страну торговлей (а позднее, может быть, и завоеваниями?) сказочно богатых индийских земель. Однако, известный в те времена путь в Индию лежал через Красное море, и прочно удерживался мусульманами, отнюдь не жаждавшими допустить к источнику своего богатства конкурентов. Оставался путь вокруг Африки, но против него восставал непогрешимый авторитет древнего географа Птолемея, объявлявший, что за мысом Нон (то есть «далее пути нет» — современный мыс Бохадор на западном побережье Африки), начинается «зеленое море мрака», где вода кипит, паруса и обшивка корабля загораются, а любой белый человек немедленно превращается в негра. Это сейчас вам смешно, читатель, в те же времена авторитет Птолемея был непререкаем, и первые несколько кораблей, отправленные Генрихом в путешествие, неизменно возвращались назад, так как их капитаны не в силах были заставить себя даже приблизиться к злосчастному мысу. Потребовалась третья попытка, команда собранная из отпетых головорезов и каторжников, которым обещано было прощение, а также категорический приказ принца, чтобы наконец в 1434 году Жил Эанеш наконец-то сумел себя пересилить… и убедился, что Птолемей был, мягко говоря, неправ.

Следует заметить, что касательно самой идеи «сухопутного моста» Акоста не был первопроходцем; в первый раз о ней вскользь упоминает Овьедо — да, тот самый, что пожелал заселить американский континент одичавшими испанцами. Предпочтительность опыта перед любыми умозрительными конструкциями проповедовал изначально Роджер Бэкон — великий философ и естествоиспытатель XIII века, однако, сейчас, видимо, время этих идей пришло, они были услышаны, и если открытию Берингии придется подождать еще 350 лет, то преимущество опыта над философией станет одним из краеугольных камней рождающейся науки Нового Времени — и уже в этом немалая заслуга Хосе де Акосты. Что же касается гениальной догадки о существовании «сухопутного моста», причина того, что она не оказалась немедленно принята и подхвачена ученым сообществом того времени, не была в том, что это самое ученое сообщество состояло сплошь из непроходимых дураков, или столь же непроходимых консерваторов, не желавших никоим образом расставаться с полюбившимися теориями. Когда мы говорим, что та или иная догадка опережает свое время, это значит лишь, что в момент, когда она была выдвинута, не было возможности ее ни подтвердить ни опровергнуть. Человечество просто не обладало достаточным запасом знаний, который могло дать лишь полное картографирование Земного Шара, на что потребуется еще несколько столетий, и самоотверженный труд многих десятков путешественников и картографов. С точки зрения представителя XVI века догадка Акосты просто повисала в воздухе, будучи не лучше и не хуже, чем все прочие бездоказательные утверждения, о которых мы имели удовольствие беседовать в первой главе. И лишь мы с вами, задним числом, уже зная, что она в конечном итоге подтвердилась, восторгаемся гениальностью автора, забывая о десятках и сотнях подобных же догадок, забытых вследствие их ошибочности, выяснившейся опять же многими годами позже. Впрочем, вернемся.

Теории, связанные с правом владения новыми землями

Путешествие принца Мадока

Original.4278.jpg
Принц Мадок (виденье современного художника).

Итак, к началу нового XVII века вопрос о происхождении индейцев потерял, если можно так выразиться, свою религиозную подоплеку. Умозрения об индейцах-«животных» остались в далеком прошлом, все обитатели европейских колониальных владений на обоих континентах были благополучно христианизированы. Однако, вопрос по-прежнему сохранял политическую остроту: европейские нации ожесточенно спорили между собой о том, кто имеет преимущественное «право» на владение новооткрытыми землями, причем для подтверждения своих притязаний выдвигались аргументы как вполне весомого характера, так и откровенные фальшивки — ну что же, вполне обычный случай, когда дело идет о крупной собственности.

Однако, если испанцы и португальцы ссылались в своих притязаниях на вполне реальный договор, известный историком под названием тордесильянского, в котором обе мореходные нации по-братски разделили между собой земной шар, так, что испанцам (с некоторыми ограничениями) досталось все Западное полушарие, в то время как португальцам — восточное, прочие нации, полагая себя обделенными, требовали соблюдения своих «прав», поданных под более или менее мифическим соусом.

В качестве примера стоит сослаться на француза Гильома Постеля, желавшего убедить научное общество, будто американский материк был прекрасно известен древним галлам, которые, впрочем, быстро разочаровались с своем открытии, посчитав новую землю чересчур дикой и непригодной для поселения[1].

Именно на такой, если можно выразиться, «националистической» волне, Джон Ди и вслед за ним Ричард Хаклюйт вытащили из забвения историю о принце Мадоке. Ввиду того, что эта легенда оказалась исключительно живучей, и даже в настоящее время находит своих последователей, расскажем о ней подробнее.

История начинается с царствования Оуэна Гвинедда, одного из величайших правителей средневекового Уэльса. За 62 года правления (немалый срок даже в наше время, что уже говорить о Средневековье!) после смерти короля Генриха Боклерка, воспользовавшись долгой смутой, которая разделила двоих претендентов на английский трон, (Стефана Блуасского и дочь Генриха — Матильду), ему удалось значительно расширить свои владения, а также упрочить свою власть, так, чтобы ни он сам ни его наследники в течение достаточно продолжительного времени могли не бояться поползновений со стороны английских королей. Известно, что от двух своих жен этот бравый король имел ни много ни мало 19 сыновей и дочерей. Однако, согласно легенде, кроме этих законных наследников, у него было еще двое сыновей, рожденных вне брака: Мадок (варианты имени: Мадог, Мадауг), и его брат Риддид. Впрочем, неурядиц в королевской семье хватало и без них. Как и следовало ожидать, после смерти отца, подросшие сыновья не на жизнь а на смерть сцепились в борьбе за власть. Не желая принимать участия в бойне, Мадок во главе своих людей вышел в океан, где наткнулся на неведомую пустынную землю. Твердо решив основать здесь колонию, он вернулся за новыми поселенцами, на сей раз снарядив для них десять кораблей. О том, что произошло дальше, единого мнения нет. Кто-то утверждает, что отважного первопроходца в Европе больше не видели, кто-то наоборот, считает, что Мадок вернулся еще раз, после чего пропал уже без следа. Для нас это дела не меняет. История принца Мадока, чьи земли в елизаветинское время уже давно и прочно были завоеваны Британской империей, должны были служить «законным» основанием для английских притязаний на североамериканские колонии[1].

Уже в современности удалось разыскать ее истоки. Судя по всему, первые варианты легенды о путешествии Мадока стали популярны среди кельтоговорящих обитателей Британских островов и Франции в XV веке (то есть два с половиной столетия спустя после гипотетического плавания), однако, к великому сожалению, до нас это устное творчество не дошло. Первая детальная запись о плавании Мадока содержится в «Истории Уэльса», принадлежащей перу валлийского историка Хамфри Ллвида. Известно, что для своего труда он пользовался старинными хрониками, до нашего времени, опять же, не сохранившимися. После смерти автора, рукопись сменила нескольких хозяев, пока не оказалась в руках Ричарда Ди, во всеуслышание объявившего об английском приоритете в деле открытия Америки[2].

Впрочем, кроме литературы строго исторической, о Мадоке рассказывают поэмы, старейшая из которых принадлежит перу Кинддельва — одного из величайших уэлльских бардов XII века, судя по всему, лично знавшего Оэуна Великого, которому он даже посвятил одну из своих поэм. Однако, упоминание это сводится буквально к двум строкам в «Элегии о семье Оуэна Гвинедда»: риторическому вопросу, не погиб ли Мадок в море, и скорби о том, кто не был «ненависти рабом». В дальнейшей поэтической традиции легенда продолжает развиваться, история Мадока получает достаточно полный вид; при том, что среди ее создателей нет даже тени согласия в том, плавал ли Мадок в Америку, или вообще куда-либо. Если один утверждает, что он благополучно завершил свой век в Уэльсе, даже не думая о том, чтобы куда-либо отправиться, другой отсылает его в испанскую Галицию, или «Арморику» — то есть Бретань — обычное в те времена место переселения с Британских островов. В частности, именно так когда-то нашли себе приют беженцы от англосаксонского завоевания.

Уже много более поздняя традиция начинает развивать «американскую» гипотезу его предположительного путешествия, с достаточной уверенностью рассказывая, будто он вместе со своими людьми высадился в бухте Мобил-Бей, где сейчас находится город Мобил (Алабама), во Флориде, Ньюфаундленде, Ньюпорте (Род-Айленд), Ярмуте (в Новой Шотландии), Виргинии, в Мексиканском Заливе, на Юкатане, на побережье Карибского моря, на перешейке Теуантепек, на территории нынешней Панамы, на одном из островов Бермудской гряды, в устье Миссисипи или Амазонки, или, наконец, на Багамах. Такая уверенность тем более удивляет, что судя по тем же документам и легендам, колонисты Мадока пропали без следа, никогда так и не дав о себе знать. Кто-то полагает, что он воспользовался тем же течением и попутным ветром, которые привели в Америку викингов Лейфа Эрикссона (об этом путешествии будет рассказано ниже), другие полагают, что Мадок избрал для себя «южный» путь, которым тремя столетиями позднее воспользовался Христофор Колумб[3].

1854 Catlin Mandan Mato-Tope mit Frau und Sohn anagoria.jpg
Семейство индейцев-манданов.
Джон Кэтлин «Мандан Мато-Топе с супругой и сыном». - Рисунок. — 1854 г. - Этнологический музей. - Берлин, Германия.

Однако, наиболее разработанный, если можно так выразиться, вариант легенды предполагает, будто Мадок со своими людьми обосновался в Мобил-Бей, где, защищаясь от враждебности местных племен, возвел каменную крепость. Утверждение это базируется на свидетельстве одного из конкистадоров — Эрнандо де Сото, который, обычным порядком разыскивая «золотой город», побывал здесь в 1539—1543 гг. и мимоходом упомянул неизвестного происхождения остатки каменной стены или крепости, которые видел в этих местах. Развалины фанатичными последователями истории Мадока были немедленно отнесены к своему герою, также как в средневековой Европе любые непонятные развалины списывались на счет Александра Македонского. Но это в порядке шутки. Отсюда валлийцы двинулись на север, и обосновались там, где ныне располагается город Чаттануга (Тенесси), выстроили очередную каменную кладку, известную как Горный Форт (Джорджия), и Старый Каменный Форт (Теннесси). Продолжая двигаться к северу, валлийцы с трудом пережили одну или несколько суровых зим, после чего значительно поредевшие их остатки, постепенно одичали, забыв о своем происхождении и истории и превратились в племя «белых индейцев», полулегендарные сведения о котором долгое время жили в умах исследователей американского континента[2].

Между тем, первопроходцы американского континента, и вслед за тем многочисленные миссионеры, несшие американским индейцам «слово божие», один за другим стали сообщать о встречах со странного вида индейцами, говорящими на валлийском языке. К сожалению, большинство из этих свидетельств было получено из вторых и третьих рук, причем их авторы понимали по-валлийски плохо или вовсе никак, сообщая лишь, что те или иные встреченные ими племена использовали в своем языке «валлийские слова» или «звуки», или сведения о подобном они получили от неких, неназванных людей. В качестве примера, стоит привести Дэвида Ингрема, родом из Баркинга (Эссекс), который, вынужденный в течение 12 месяцев оставаться среди индейцев, обитавших на побережье Мексиканского Залива различал в их языке некие слова, сходные по звучанию с валлийскими. О подобных «сходствах» мы говорили с вами уже не раз и не два, так что нет оснований еще раз доказывать, столь мало они стоят. Куда интересней представляется свидетельство преподобного Моргана Джонса. В 1666 году в Северной Каролине, он оказался в плену у вполне реально существовавших индейцев доег. Воинственные дикари уже совсем собрались разделаться с непрошеными гостями, как по счастливой случайности, миссионер заговорил на валлийском языке — и вместе со своими товарищами немедленно получил помилование. Историю тут же подхватили, причем из раза в раз очередной путешественник рассказывал, как вырвался из рук свирепых туземцев (обычно неназванных и неопределимых) благодаря знанию валлийского языка. Вместе с исследованием американского континента, родина таинственных «белых индейцев» постепенно отодвигалась на запад, вверх по течению Миссисипи и Миссури, в частности, один из пионеров Дикого Запада, Даниэль Бун, уверял, будто встречал там голубоглазых индейцев, предположительно, говоривших на валлийском языке. В течение XVII и XVIII вв. свидетельства продолжали множиться, в частности, в 1764 году валлиец по имени Морис Гриффит оказался в плену у индейцев шауни, и конечно же, спас жизнь самому себе и своим товарищам, заговорив по-валлийски. Приблизительно в то же время капитан Айзек Стюарт и его товарищ Джон Дэвид, родом из Уэлльса, будучи выкуплены из индейского плена испанцами, и двигаясь назад, к атлантическому побережью, где-то в районе Ред-Ривер якобы повстречались с индейцами, говорившими на валлийском языке, и рассказывавшими, будто их предки пересекли океан и высадились на побережье Флориды. Они же якобы продемонстрировали любопытным путешественникам старинные пергаменты, сплошь заполненные некими письменами[4].

Коротко говоря, дело дошло до того, что представители Лондонского Уэльсского Сообщества, соблазнившись возможностью отыскать в Америке потомков принца Мадока, в 1792 году отправили с этой целью в Луизиану молодого Джона Эванса. Посланцу удалось благополучно добраться до Сен-Луиса, где местные испанцы отнеслись к нему достаточно недружелюбно, заподозрив англичанина в шпионаже или тайном желании возмутить индейцев против местной власти. Впрочем, ему дали беспрепятственно присоединиться к экспедиции Джеймса Маккея, торговца, отправлявшегося вверх по течению Миссури. Проведя в дороге несколько лет, и даже будучи принятым индейцами-манданами в качестве гостя, Эванс вернулся в Англию с обескураживающими новостями: никаких «белых индейцев» на своем пути ему встретить не удалось. Впрочем, горячих поклонников легенды это не остановило: немедленно по возвращении Эванса в Лондон, неизвестно откуда взялся упорный слух, будто испанцы дали ему крупную взятку, чтобы таким образом, заставить корыстолюбивого англичанина скрыть от соотечественников «правду». Пустопорожний спор продолжался до начала XIX века, когда Люьис и Кларк, пересекшие американский континент вплоть до Тихого океана, также не сумели обнаружить на своем пути никаких «белых индейцев». Скептики поспешили объявить, будто они попросту «разминулись» с потомками Мадока, воспользовавшись не тем притоком Миссури, возле которого обитало искомое племя[5].

Mandan Bull Boats and Lodges- George Catlin.jpg
Одно из «доказательств» валлийского происхождения манданов - т.н. бычьи лодки, похожие по виду на валлийские кораклы.
Карл Бодмер «Деревня манданов» (фрагмент). - Рисунок. - 1893 г. - Библиотека Конгресса. - Вашингтон, США.

Легенда о принце Мадоке упорно не желала умирать. Путешественник и исследователь Дикого Запада Джордж Кэтлин, во время своей экспедиции 1829—1838 гг. проведший несколько месяцев в гостях у тех же индейцев-манданов был совершенно убежден, что они происхождением своим обязаны пропавшим валлийцам. В потомки беглого принца последовательно записывали делаваров, чероки, команчей, конестога, криков, хопи, модоков (разве одно имя не является доказательством?), навахо, оманов, сенека, шауни, тускарора и т. д., так что сомнительные утверждения подобного рода оказались даже в одном учебнике американской истории начала ХХ века. Впрочем, к нашему времени, миф о валлийских индейцах окончательно потерял доверие серьезных ученых, оставшись в основном «дразнящей сенсацией» около- и псевдонаучных трудов[6].

Что можно сказать с высоты знаний нашего нового века? В принципе своем, сам факт, что некий валлийский мореплаватель (назовем его Мадок или как-то еще), мог пересечь вместе со своими людьми океан, вполне правдоподобен. Двумя столетиями ранее с этой задачей уверенно справились будущие гренландцы а затем и моряки Лейфа Эрикссона (о чем будет подробно рассказано ниже). Нет ничего невероятного в предположении, что датчане, ообосновавшиеся на какое-то время на Британских островах, вполне могли принести с собой (и передать местным жителям) умение ориентироваться в открытом море. Так же чисто теоретически можно предположить, что «белые индейцы» действительно существовали, но были истреблены местными племенами или смешались с ними, и таким образом, исчезли без следа ранее того времени, когда американский континент подвергся основательному изучению. Другое дело, что Горный Форт, о котором уже шла речь, представляющий круговидную гряду беспорядочно сваленных друг на друга необработанных камней, может быть и чисто природным образованием, и делом рук американских индейцев. Что касается Старого Каменного Форта, то углеродный анализ найденных там органических останков, показал время ок. 430 г. до н. э., так что данное сооружение к Мадоку и его валлийцам никакого отношения иметь не может.

Беда состоит в том, что все документы и хроники Уэльса, относящиеся к предположительному времени жизни нашего героя и его брата, дружно хранят о них молчание. Согласитесь, читатель, средневековый Уэльс не был Тьмутараканью где-то на краю света, высокоцивилизованная страна, со своей историей, амбициями, литературой — сын короля, пусть и незаконный был достаточно крупной фигурой. Он просто обязан был владеть некоей собственностью (снарядить за свой счет десять кораблей — не шутка!), иметь во владении один или несколько замков, где обязательно велись бухгалтерские книги, на ком-то жениться, что-то покупать или с кем-то воевать. Столь же непонятно, почему достоверные сведения о нем самом и о его предположительной биографии появляются несколькими веками спустя. Именно достоверные сведения: поэтическая традиция имеет неприятное свойство приукрашивать, а то и попросту выдумывать события. Так, к примеру, вполне реальной исторической личности — Александру Македонскому, в Средние века приписывались совершенно фантастические подвиги, как то битва с библейскими Гогом и Магогом, и путешествие в мифическую Страну Ста Источников, где били ключи вечной молодости и бессмертия. В поэмах фигурируют, к примеру, Тристан и Изольда, никогда не существовавшие на самом деле. Краткие упоминания в поэме Кинддельва нам мало что дают — так как имя Мадок было в те времена довольно распространено, в частности, его носил зять Оуэна Великого — Мадок ап Маредидд, правитель Поуиса, при дворе которого подвизался искомый бард. Так что и здесь загадка допускает два решения. Можно сослаться на том, что архивы изучены далеко не целиком, и существуют многие сотни документов, которых просто не коснулась еще рука исследователя. Быть может, нужные нам сведения скрыты именно там? Менее вероятно, что документы эти пропали во время одной из мировых войн или в более раннюю эпоху, во время пожара или опять же, военного катаклизма — случай отнюдь не редкий в истории Уэльса, хотя столь «выборочное» исчезновение представляется несколько сомнительным. И столь же возможно, вслед за Джоном Уильямсом, английским исследователем конца XVIII века предположить, что принц Мадок с самого начала был фигурой чисто мифической. Таким образом, оставляем вопрос без ответа, история неполна и требует своего продолжения. Заметим лишь, что Мадок (если он действительно существовал и действительно оказался в Америке в конце XII века, к заселению континента никакого отношения иметь не мог. Посему, движемся дальше.

Герои Троянской войны

Collantes-troya.jpg
Падение Трои.
Франциско Коллантес «Пожар Трои». - Холст, масло. - Первая половина XVII века. - Музей Прадо. - Мадрид, Испания.

Миф о троянской войне и ее героях хорошо известен любому, потому напомним лишь его лишь вкратце. Итак, малоазиатский город Троя, стоявший на побережье Средиземного моря, был богат, и силен. Принц троянский Парис, соблазнил красавицу Елену, жену спартанского царя, и тайком увез ее с собой. Оскорбленный муж, вместе со своими греческими союзниками, осадил город. Борьба за обладание Троей продолжалась десять лет; в конечном итоге, ахейцы, по совету хитроумного Одиссея соорудили деревянного коня, в объемистом брюхе которого спрятался военный отряд. Одураченные мнимым отступлением своих врагов, троянцы ввезли огромную статую в город, желая посвятить ее в качестве дара за избавление от осады, богу морей Посейдону, покровителю Трои. Однако, после наступления темноты, когда счастливые троянцы во время пира опьянели до последней степени, и уже практически не могли сопротивляться, греки вырвались из конского брюха и подвергли город страшному опустошению и пожару. Такова история, изложенная Гомером в поэмах «Илиада» и «Одиссея».

Как известно, город существовал на самом деле, через тысячу лет после знаменитой войны на этот берег высадился со своим войском Александр Македонский, и здесь принес жертвы Афине Троянской — покровительнице греческого войска, после чего начал свою знаменитую кампанию по завоеванию Азии. В позднейшие века развалины заброшенного города покрылись толстым слоем почвы и заросли травой, так что новые обитатели этих мест — турки-сельджуки не подозревали, что прячется под поверхностью пологого холма Гиссарлык, на котором местные пастухи имели обыкновение пасти свой скот. Реальная история оказалась столь прочно забыта, и вытеснена поэтическим видением, что в течение веков исследователи Нового Времени полагали Трою и связанную с ней знаменитую войну вдохновенным вымыслом Гомера. Ситуация дошла до того, что некий Форгхаммер в 1888 году умудрился выпустить второе (!) издание своего опуса «Объяснение Илиады», где, цитируя археолога К. Керама «была сделана бесславная попытка представить Троянскую войну как борьбу морских и речных течений, а также тумана и дождя на Троянской равнине».

Потребовалась вся непоколебимая убежденность Генриха Шлимана, который невзирая на скепсис всего ученого сообщества, и неприкрытые насмешки над его восторженностью и «дилетантизмом» на собственные деньги снарядил экспедицию в Троаду, и под толстым слоем почвы и песка на холме Гиссарлык наконец-то обнаружил искомое. Надо сказать, что история эта сама по себе настолько увлекательна, что кажется сошедшей со страниц какого-нибудь приключенческого романа. Однако жизнь, как известно, большая выдумщица, и порой выделывает такие кубреты, которые ни одному романисту просто не придут в голову. Впрочем, желающим больше узнать о ней стоит открыть уже многажды упомянутую книгу К. Керама «Боги, гробницы, ученые» — а мы же продолжим свое повествование.

О том, что произошло с побежденными троянцами, мы узнаем лишь из произведений более поздних греческих авторов. Так известно о гибели большинства мужчин и пленении женщин и детей, о том, что мать великого троянского героя Гектора — Гекуба — оказалась в доме Гелена (по другой версии — царя Итаки Одиссея), что жена Гектора — Андромаха при дележе военной добычи досталась сыну Ахилла — Неоптолему и т. д., а пророчица Кассандра с несколькими другими людьми была убита во дворце Агамемнона его вероломной супругой и ее любовником. Очень коротко Гомер упоминает, что спастись из пожара Трои должен был только Эней, сын Анхиса и богини Афродиты, — представитель младшей ветви царского рода, чтобы продолжить историю троянцев уже на других берегах. Посему, нет ничего удивительного, что «выскочка Рим», горевший желанием связать себя узами родства с великими героями древней Эллады, развил это лаконичное замечание в новый миф. Согласно интерпретации знаменитого Вергилия, Эней, неся на плечах больного отца, сопровождаемый супругой и детьми, а также горсткой спасшихся троянцев, сумел достичь побережья, и мало кем замеченный в горячке боя и грабежа, благополучно отбыть прочь. Побывав во Фракии и на Крите, он по воле штормового ветра, посланного ненавидевшей троянцев Герой, оказался в Карфагене, где в него без памяти влюбилась царица Дидона. Троянский герой также не остался равнодушен к ее чарам, но побуждаемый судьбой и прямым приказом Зевса, был вынужден оставить свою царственную возлюбленную и отплыть далее — на Сицилию и наконец, в итальянский Лаций, где его потомки, конечно же, положат основание римской державе.

Впрочем, желание связать происхождение себя самого или своей страны с прославленными героями древности, снедало людей как в Средневековье, как и в первые века Нового Времени, о котором у нас идет речь. Спрос, конечно же, рождал предложение, так что в качестве курьеза стоит упомянуть о парижской лавочке неких Куртуа и Летеллье, существовавшей в Париже в конце XIX века. Оборотистые дельцы специализировались на составлении фальшивых родословий, и не менее подметных документов, должных эти родословия подтверждать. Отбоя в клиентах у лавочки не было — богатые, но обделенные давностью происхождения дельцы, снедаемые вполне понятным тщеславием, готовы были платить кругленькие суммы за фальшивки, лишь бы пустить пыль в глаза друзьям и знакомым.

Итак, лихорадка фальшивых родословий не обошла стороной и средневековую Англию, некий анонимный автор IX века (позднейшая традиция отождествила его с валлийским монахом Неннием), в своем латиноязычном сочинении «История бриттов» (Historia Brittorum) ничтоже сумняшеся начал историю своего народа с правнука Энея — Брута, который вслед за своим прославленным предком, предпочел покинуть раздираемую войнами землю Италии, чтобы вместе с товарищами перебраться на более гостеприимный английский берег. Двумя столетиями спустя, историю развил далее знаменитый Гальфрид (Джеффри) Монмутский. В его интерпретации, Брут был изгнан из Италии после того как случайно убил на охоте своего отца, после чего поселился в Греции. Возглавив восстание потомков троянцев, бывших рабами у местного населения, он, вместе со своим новым другом Коринеем и всеми, кто пожелал его сопровождать, в конечном итоге оказывается на Британских островах, единственным населением которых было в те времена племя свирепых великанов. Истребив таковых вплоть до последнего человека, Брут стал правителем покоренной им земли, которой без особой скромности присвоил собственное имя, в то время как друг его Коринней оставил свое будущему Корнуоллу. Столицей королевства Брута стала Новая Троя, в дальнейшем переименованная в Лондон. Брут мирно правил своим королевством в течение двадцати четырех лет, после чего умер и был похоронен в столичном некрополе.

Batoni, Pompeo — Aeneas fleeing from Troy — 1750.jpg
Бегство Энея.
Помпео Батони «Бегство Энея». - Холст, масло. - Ок. 1750 г. - Галерея Сабауда. - Турин, Италия.

Трое сыновей основателя британской монархии, разделили страну между собой, так что старшему, по имени Локрин, досталась центральная часть острова (будущая Англия), средний — Камбер, получил Уэльс, который, конечно же, в честь себя, назвал Камбрией, и наконец младший, Албанакт, оставил за собой Шотландию, или «Албанию». Вслед за этой, откровенно мифической частью, хронист переходит к не менее легендарным королям бриттов (одиннадцатым из которых был Леир, превратившийся у Шекспира в знаменитого Короля Лира), и далее к вполне реальным временам Цезаря и римского завоевания английских островов и следующим за ними событиям. Впрочем, эту часть истории оставим для тех, кто интересуется этой темой.

Итак, в течение следующих пяти веков история Брута и его сыновей, пусть и совершенно легендарная, превратилась в излюбленное чтение образованных классов во времена Средневековья и раннего Нового Времени. Никто не помышлял развить ее далее, пока эту задачу не взял на себя английский искатель приключений и не менее талантливый писатель Томас Мортон (ок. 1590—1647 гг.) Впрочем, вначале стоит сказать несколько слов об этой колоритной фигуре. Типичный представитель авантюрного поколения эпохи Великих Географических Открытий, этот священнослужитель вместе с группой колонистов в 1524 году высадился на территории будущего штата Массачусетс. Главой колонистов был тогда некий Волластон, представитель одноименной компании, который основал поселение на месте будущего города Куинси. Впрочем, Волластон со своими людьми задержался здесь недолго, и отправился далее на территорию Виргинии. Оборотистый священник не упустил свой шанс стать главой нового поселения, которое окрестил Мерри-Маунт — «веселой горой». Будучи персонажем весьма свободных нравов, он высмеивал и всячески выставлял дураками чопорное пуританское население, присвоил себе доходы от торговли пушниной, и наконец, продавал индейцам огнестрельное оружие.

Как и следовало ожидать, терпение соседей в скором времени лопнуло, и три года спустя, веселого проповедника взяли под стражу и выслали его прочь на остров Шолс, не забыв также срубить возведенное им майское дерево. В скором времени Мортон сумел бежать и вернуться на родину. Однако, после свободной и веселой жизни в колониях, в строгой атмосфере елизаветинской Англии он уже чувствовал себя слишком неуютно, и потому в 1630 году вновь оказался на милой его сердцу земле Америки. Впрочем, злопамятные соседи не дремали, и Мортон был арестован и выслан из страны, его имущество было конфисковано. Впрочем, и в Англии, неунывающий священник продолжал высмеивать пуритан в своих пасквилях, а также (что представлялось куда более действенным), хлопотать перед королевским двором о лишении их прав занимать земли в колониях. К счастью для будущих историков, кроме этого, у авантюриста нашлось время, чтобы составить свой главный труд «Новый английский Ханаан, или Новый Ханаан, включащий в себя отрывки их трех сочинений», в котором он детально описывает свою жизнь в колониях, и кроме того касается интересующего нас вопроса.

В 1743 году он вновь решил попытать счастья и в третий раз вернулся на американскую землю, надеясь на короткую память своих врагов. Надежды не оправдались, его схватили вновь, и приговорив к тяжелому штрафу, выслали в Мэн, где следы выдающегося авантюриста окончательно теряются.

Итак, вернемся к «Новому Ханаану». Основываясь на своем достаточно коротком знакомстве с местными племенами, Мортон якобы сумел различить в их речи греческие и латинские слова. Основываясь на том, что на обоих этих языках якобы разговаривали в гомеровской Трое, он выдвинул достаточно смелое предположение, что эпическому Бруту показалось мало английской земли, и он сам или же посланные им люди, основали колонию на пустынном в те времена американском континенте. Нечего говорить, что столь соблазнительную теорию немедленно подхватил ярый защитник британской монархии Джон Ди, на этом основании «доказывавший» безусловные права британской короны за земли Северной Америки, заселенные потомками Мадока и Брута. Интересно, что эту же гипотезу как вполне способную вызвать к себе доверие упоминает в 1729 году испанский историй Андрес Гонсалес Барсия, после чего «троянская» теория полностью уходит из научного обихода, и забывается прочно и уже насовсем[7].

Добавить к сказанному, пожалуй, нечего. Брут Троянский, по всей видимости, был фигурой чисто мифической: по крайней мере, нигде, кроме сочинений обоих английских хронистов, о нем не упоминается ни единым словом. Касательно троянского языка точных сведений нет, однако, по тому немногому материалу, который известен в настоящее время, предполагается, что это мог быть этрусский или один из анатолийских языков — лувийский, или возможно, хеттский, при том, что страна без всякого сомнения подверглась также сильному греческому влиянию. А что касается словесных сходств с языками американских индейцев — мы говорили об этом уже столько раз, что повторяться не имеет смысла. Теория оказалась нежизнеспособной, да по сути, и была такой с самого начала. Пойдем дальше.

Лже-плавание братьев Дзено

Map by nicolo zeno 1558.jpg
Так называемая «карта Дзено» с изображением земель, посещенных братьями.
Николо и Антонио Дзено (предположительно) «Карта Дзено». - Иллюстрация к изданию безымянной книги. - 1558 г. - Венеция.

Строго говоря, в данном разделе мы несколько отступаем прочь от основной темы: так как плавание «принца Дзинхми» (которого уже много позднее пытались отождествить с реально существовавшим англичанином Генри Синклером, эрлом Оркнейских островов), никогда и никем не рассматривалось как начало заселения американского континента. Но, ввиду того, что на это полу- или целиком мифическое плавание будет ссылаться автор следующей по счету теории, остановимся на нем в течение нескольких минут.

Итак, в Венеции в 1558 году, без указания имени автора, из печати вышел скромный фолиант с привычным для того времени длинным названием «Об открытии островов Фрисланды, Эсланды, Энгренланды, Эстотиланды и Икарии, совершенных <у арктического полюса> двумя братьями Дзено м<ессиром> Николо, р<ыцарем> и м<ессиром> Антонио, с приложением карты сказанных островов.» В настоящее время автор этого любопытного опуса традиционно отождествляется с Николо Дзено (или Зено), венецианским аристократом середины XVI столетия, пожелавшим подобным способом восславить своих предков, а заодно и оспорить приоритет Колумба в открытии новых земель.

Братья Николо (тезка предполагаемого автора и его далекий предок), а также Антонио Дзено были вполне реальными представителями одного из самых старых и уважаемых аристократических семейств в Венецианской республике, время их жизни относится ко второй половине XIV в.) Действительно братья подвизались на ниве мореплавания и морской торговли, более того — третий их брат адмирал Карло Дзено, прославил свое имя в веках, в качестве спасителя Венеции во время генуэзской войны (1380—1381 гг.). Сведения об их жизни скудны и отрывочны, таким образом, если соответствующая книга с самого начала была задумана как фальшивка, более труднопроверяемого и посему благодатного для себя материала фальсификатор вряд ли мог отыскать[8].

Итак, это сравнительно короткое сочинение (всего лишь 7 тыс. слов!) начинается с похвал, расточаемых одному из основателей рода — Марино Дзено, который в 1200 году, по уверениям автора, по причине своих добродетелей и безукоризненного образа жизни, был избран главой сразу нескольких итальянских республик, и сослужил им столь добрую службу (в частности, вовремя подавив возмущение среди веронцев), что его имя осталось в истории, окруженное славой и уважением. Далее следует краткая, но достаточно запутанная генеалогия рода Дзено, с перечислением предков, из которых едва ли не каждый покрыл себя славой на поприще воинского или гражданского служения. Впрочем, не останавливаясь на том, безымянный автор непосредственно подводит читателя адмиралу Карло Дзено и его братьям[9].

Итак, мессир Николо, рыцарь, наскучив респектабельной жизнью богатого купца, пожелал повидать мир, и выстроив на собственные средства корабль, пустился в плавание к Западу от Гибралтара. Надо сказать, ни о каким открытиях он не помышлял, направляясь в прекрасно известные цивилизованные страны — Фландрию и Англию, но, как водится, во время жестокого шторма на Атлантике, полностью потерял направление, и непреодолимой силой стихии был выброшен на остров «Фрисланда», который позднейшие комментаторы пытались отождествить с одним из островов Фарерской гряды. Естественно, жители этих мест немедленно попытались использовать столь удачно выпавший им шанс, и вооружившись кто чем мог, обрушились на выбившуюся из сил команду. Николо Дзено и его людям пришлось бы очень несладко, если бы по счастливой случайности рядом не оказался некий «правитель», во главе собственного вооруженного отряда. Разогнав мародеров, он обратился к морякам на латинском языке, полюбопытствовав кто они и зачем явились. Узнав, что перед ним итальянцы, «правитель» оживился, и немедленно пообещал им свою защиту и покровительство. По свидетельству автора, это был «весьма важный господин», владевший богатыми и густонаселенными «островами портландской гряды», лежавшей к югу от этих мест. Этого человека звали Дзинхми, и он, по уверению автора был также «герцогом Сорано, земли противолежащей Шотландии». За год до описываемых событий Дзинхми, по уверению автора одержал победу над норвежским королем, ранее владевшим этими землями, и подчинил себе описываемый остров «величиной своей превышавший Ирландию». Проникшись уважением к Николо Дзено и его людям, гостеприимный «правитель» пригласил их присоединиться к его флотилии, состоявшей из 13 небольших судов, во главе которой он затем покорил «острова Ледово и Ллофе в заливе, именуемом Скудеро», в то время как армия Дзинхми, перемещаясь пешим ходом, завершала покорение этой земли. Пожелав вернуться затем домой «правитель» поставил лоцманом своего корабля Николо Дзено, и лишь благодаря ему избег вместе со своими людьми неминуемой смерти в этих водах, переполненных скалами и предательскими отмелями[10].

Как и следовало ожидать, подобные выдающиеся способности получили высокую оценку, и после возвращения в «город Фрисланду, столицу сказанного острова», по уверению автора, ведущую оживленную торговлю с Норвегией, Англией, Фландрией и другими странами, причем основным предметом торговли была соленая рыба, Николо Дзено получил от Дзинхми предложение поступить к нему на службу. Охотно приняв таковое, Николо тут же написал брату Антонио, предлагая ему также прибыть на Фрисланду, что тот и сделал; более того, когда Николо четыре года спустя пожелал вернуться домой, Антонио в течение следующих десяти лет, продолжал верой и правдой служить благосклонному правителю этих мест. Став адмиралом у него на службе, Антонио во главе фрисландского флота успешно атаковал остров Эстланду, лежавший на пути к Норвегии. Впрочем, норвежский король не терял времени даром, и флот Дзинхми был неожиданно атакован, и дело завершила очередная буря, выбросившая корабли Антонио на побережье необитаемого острова Грисланда. Впрочем, по счастливой случайности, Дзинхми сумел отыскать потерпевших крушение моряков, и приведя в исправность корабли, приказал им атаковать Исландию. Впрочем, дело опять же завершилось ничем, так как остров был «хорошо укреплен», зато морякам удалось подчинить себе семь малых островов, среди которых «Брес», ими сильно затем укрепленный. Николо остался на Бресе, затем же, пожелав продолжить путешествие на неведомый Запад, вместе с небольшой флотилией оказался на Энгренландии, где нашел доминиканский монастырь (заселенный выходцами из скандинавских стран а также Исландии), церковь, освященную во имя Св. Фомы и наконец, действующий вулкан. Местные монахи, по словам путешественника, наловчились отводить к себе на кухню годы вулканического источника, столь горячего, что с его помощью можно испечь хлеб или сварить обед, в этих водах они также научились плавить вулканические камни, превращая их в подобие мягкого цементирующего материала. Местные жители, потрясенные столь невиданной изобретательностью, видят в монахах божественные сущности и потому добровольно платят им дань. На этом путешествие Николо Дзено подошло к концу, так как непривычный к местному суровому климату итальянец, жестоко простудился, и вскоре после своего возвращения на Фрисланду умер[11].

Blason Henri Ier Sinclair.png
Герб Генри I Синклера, эрла (графа) Оркнейских островов.

Антонио, в свою очередь, пожелал вернуться домой, но несмотря ни на какие усилия не смог получить на то разрешения от правителя Дзинхми, не желавшего терять столь умелого мореплавателя. Посему, волей-неволей продолжая свои плавания на Запад, Антонио по причине очередной бури был выброшен на остров Эстотиландия, лежащий «в тысяче миль к западу от Фрисланды». Здесь один из его кораблей разбился в щепы, а оставшиеся в живых шестеро членов экипажа попали в плен к местному населению и были доставлены в город к королю. Тот послал за переводчиками, но никто из них не в состоянии был понять язык пришельцев, за исключением одного, знавшего латынь. Узнав кто они и откуда явились, король приказал им навсегда остаться на его земле, и моряки, пусть с неохотой, вынуждены были повиноваться. Выучив местный язык и исследовав остров, они пришли к выводу, что он несколько уступает по величине Исландии, здесь находится высокая гора, и текут четыре реки, снабжающие местное население пресной водой. Остров этот, по уверению путешественника, был богат золотом, вел оживленную торговлю с Энгенландией, а также, по-видимому, в прежние времена поддерживал связь со Старым Светом, так как в королевской библиотеке нашлись книги на латинском языке, который местные жители уже не понимали. Жители этих мест выращивали кукурузу и варили из нее пиво, а также строили дома и даже плавали по морю, хотя ни с компасом, ни даже с магнитным камнем знакомы не были. По уверениям местных жителей, на юге от этих мест лежал остров еще более богатый золотом; посему король пожелал отправить захваченных в плен моряков во главе своей флотилии к «земле, именуемой Дроджио». Впрочем, погода не благоприятствовала плаванию, и едва избегнув смерти в волнах, часть моряков попала в плен к людоедам, и закончила свою жизнь бесславным образом[12].

Впрочем, остальным удалось спастись, и даже заслужить уважение местных жителей своим искусством в рыболовном деле, так что вождь соседнего племени вступил в схватку с вождем, в плену у которого они оказались, и сумел вытребовать рыбаков для себя. По описанию Дзено, жители этой земли были грубыми дикарями, ходившими нагишом, и жестоко страдавшими от холода, при том, что им даже в голову не приходило закутаться в шкуры животных, которые они сами же добывали на охоте. Дикари эти не знали металлов, но охотились с деревянными копьями, закаленными на огне и луками, с тетивами, сделанными из шкур животных, при том, что далее к юго-западу народ становился несколько более культурным, умел ковать золото и серебро, и даже имел собственные города и храмы, где поклонялся идолам, и приносил им в жертву людей, устраивая затем каннибальские пиршества. Антонио (как он излагает далее в письме, адресованному адмиралу Карло), сумел бежать, и прячась в лесах, достигнуть Дроджио, где был принят достаточно гостеприимно, и с купеческими кораблями вернуться на Эстотиландию, откуда затем, построив собственными руками лодку, бежать к Дзинхми[13].

Загоревшись побывать на Эстотиландии, тот распорядился построить очередной флот, который возглавил собственнолично. Однако, очередная буря отшвырнула корабли к неведомой земле, чьи обитатели с оружием в руках заполонили берег, приготовившись защищаться. Переводчики с десяти языков, посланные на берег не сумели понять местное наречие, но к счастью, здесь нашелся некий пришелец и Шетландских островов, который сумел назвать имя неведомой земли: Икария, названный так по имени своего первого короля: сына Дедала, короля Шотландии. Не имея возможности высадиться на берег по причине враждебности икарийцев, Дзинхми продолжает свой путь к Гренландии, где «на высоком мысе Трин» строит город того же имени, на чем повествование окончательно обрывается[14].

Надо сказать, что этот документ, приписываемый Николо Дзено, в разные времена вызывал противоречивое к себе отношение. Порой его безоговорочно считали подделкой, состряпанной для того, чтобы оспорить у Колумба первенство в открытии нового континента. С другой стороны, сторонники правдивости неведомого автора полагали, что текст описывает подлинные события, но несколько искажен записью по памяти много лет спустя (и даже пытались отождествить фантастические земли, которые обильно называет в своем сочинении безымянный автор с реально существующими, а также разыскать реальные прототипы героев повествования). Так, таинственный Дзинхми был отождествлен с эрлом (графом) Оркнейских островов, англичанином Генри Синклером, а неправильное прочтение имени объяснялось, соответственно, плохим состоянием документа, а также ошибкой автора, не сумевшего разобрать скоропись XIV века. Множество неувязок и откровенных ошибок, содержащихся в тексте (в частности, в Норвегии с 1380 года не было собственного короля (страна была под внешним управлением), а семь лет спустя правительницей стала королева Маргарита, и никакого столкновения с англичанами в интересующие нас годы норвежские архивы не знают), пытаются объяснить тем, что автор, по его собственному уверению, воссоздавал текст по памяти, на основе разорванных им в клочья в детстве семейных документов — так что же удивительного, если в текст вкрались противоречия и бессмыслица, затемнившие собой подлинные события?[14]

Кроме того, если верить английскому исследователю Р. Рамзаю, в 1954 году археолог Франк Глин обратил внимание на полустершуюся фигуру, вырезанную на скале близ Вестфорда (Массачуссетс). Нижняя часть изображения сильно испорчена, но нашлись те, кто пожелал разглядеть в ней человеческую фигуру с мечом и щитом, украшенном гербом Синклеров. Однако, и этот случай далеко не бесспорен, о чем мы более предметно поговорим далее[15].

Westford knight.png
Т.н. «Вестфордский рыцарь.» (прорисовка мелом выполнена современными исследоателями)
Изображение на камне. - Вестфорд, Массачусетс. - США.

Поиски, предпринятые в венецианских архивах позволили установить, что Николо Дзено действительно отплыв в Англию и Фландию в 1385 году, но вскоре после того вернулся домой. Желая спасти ситуацию, сторонники подлинности всей истории пытаются переместить события на десять лет вперед, полагая, что он попал на Фрисландию в 1394 г. а Николо-младший по ошибке указал неправильное десятилетие. Также один из сторонников подлинности текста Дж. Р. Фостер предположил, что «остров Фрисланда с тех времен был поглощен морем по причине мощного землетрясения». Но столь смелое утверждение опять же, нуждается в доказательствах геологического свойства, которые, как несложно догадаться, представлены никогда не были. Впрочем, тот же Фостер полагает, что Фрисландой мог быть один из крошечных островов Оркнейской гряды — Фари. Но здесь этот исследователь вынужден войти в прямое противоречие с текстом анонимного автора, указывающего, что остров этот «больше Ирландии», и что Дзинхми для его покорения потребовалось немало времени. Столь же непонятно, почему братья Дзено, проведшие на Оркнейских островах (если считать, что Дзинхми был местным правителем) четыре и соответственно, четырнадцать лет, не имеют ни малейшего представления об их реальной географии? Почему ни один документ не говорит о путешествии Синклера к берегам Гренландии (если верить безымянному автору) или его путешествии в Америку (как полагает Р. Рамзай)? Опять же, как стало известно из венецианских архивов, Николо Дзено в 1389 году командовал венецианскими галерами следующем, 1390 году он был назначен военным губернатором городов Корони и Метони в южной Греции, после чего, два года спустя вернулся в родной город. В начале 1393 года он вошел в совет при венецианском доже, в августе того же года отбыл на остров Корфу, где получил опять же назначение военным комендантом. Год спустя, обвиненный в растрате, он вынужден был защищать себя в суде, причем окончательный приговор, вынесенный в 1396 году принудил его к уплате 200 золотых дукатов и отстранению от государственных должностей на пять лет. Его завещание, которое и сейчас хранится в местном архиве, датируется 1400 годом, а умер почтенный купец видимо, в 1402 году, при том, что брат Антонио пережил его на год[14][16].

Таким образом, в биографии Николо Дзено решительно не остается места для атлантического путешествия. Пожалуй, единственный в этой истории интригующий вопрос — это авторство изображения на скале рядом с городком Вестфорд (Массачуссетс), в литературе известное под именем «Вестфордского рыцаря». Действительно, на изображении угадывается очертание верхней части меча. Однако, это вполне может быть меч викингов времен Лейфа Счастливого, или память о некоем ином, доселе неизвестном посещении европейцами Северной Америки. Это также может быть подделка (не удивляйтесь, читатель, о каменных фальшивках, которыми пытались обосновать приоритет той или иной нации в покорении Америки мы еще будем говорить!); так как возраст изображения в точности не определен. Да и то, речь может идти о мече: что касается щита (сохранившегося только наполовину), изображение на нем достаточно спорно. Посудите сами, гербом Синклеров был резной черный крест на серебряном фоне. Однако, разглядывая подобные изображения не стоит забывать об особенности человеческого глаза «выключать» лишние детали, оставляя лишь то, что мы наперед желаем видеть. Потренируйтесь на этом изображении, бьюсь об заклад вы разглядите крест, однако, если попытаться взглянуть второй раз, более внимательно, вы увидите кроме него еще множество неких иных «изображений», подвергшихся сильному выветриванию, а также нечто, сходное с наметом (изображением короны или шлема в над самим щитом), что взятое в полном объеме никак не соответствует сохранившимся изображением герба Генри Синклера. Таким образом и здесь загадка допускает множество решений.

Коротко говоря, эти и подобные противоречия, накопившись в слишком уж настораживающем числе, и возможность «доказать» подлинность документа лишь постоянно его «исправляя» и объясняя бросающиеся в глаза несоответствия плохой памятью автора, привели к тому, что в большинстве своем исследователи нашего времени полагают историю братьев Дзено откровенной подделкой, cоставленной из фактов, произвольно выбранных из многочисленных в те времена книг и документов, описывающих северные моря и население Америки и острова Гренландии[17]. Другое дело, что влияние «Книги Дзено» и приложенной к ней карте оказало определенное влияние на теории покорения и заселения нового континента, которыми мы займемся далее.

Король Артур в Новом Свете

John Dee Ashmolean.jpg
Джон Ди, автор артурианской теории.
Неизвестный художник «Портрет Джона Ди». - Холст, масло. - XVI в. - Музей Эшмола. - Оксфорд, Великобритания.

На календаре вторая половина XVI века, и елизаветинская Англия, в достаточной мере окрепнув и почувствовав свою силу, желает заявить о себе как о ведущей европейской державе, с интересами которой отныне вольно или невольно придется считаться соседям по глобусу. Надо сказать, что в Средние века сравнительно далекое от основных европейских центров приложения сил, английское королевство играло весьма скромную роль в европейском театре. В начале Средневековой эры тон здесь задавала могущественная германская империя, причем прочие государи Европы в официальных грамотах ее правителей презрительно именовались «князьками». Позднее о себе во весь голос заявила Франция, и наконец, Испания, ведущая колониальная держава, страна «над которой никогда не заходит солнце» в конце средневекового тысячелетия пожелала для себя ни много ни мало — господства над доброй половиной Земного шара. Однако, во времена, о которых у нас идет речь, могущество Испании явно подходило к концу, сравнительно скоро (в историческом времени) американские колонии одна за другой начнут освобождаться от власти метрополии, поток американского золота, ранее казавшийся неисчерпаемым, превратится в тоненький ручеек, и в конечном итоге иссякнет совсем. Зато, как ни забавно это может прозвучать, испанское золото побудило к жизни промышленность Англии, желая исключительно покупать и роскошествовать за счет эксплуатации колоний, старая метрополия упустили из рук инициативу, наступление новой промышленной эры задало новые правила игры, где победителем становится тот, кто производит и прочно удерживает за собой промышленное лидерство.

Однако, для крепнущей державы, как было уже сказано, требовалось не только де-факто, но и де-юре утвердить свои «права» на колониальные владения, частично отобранные у других, частично — самостоятельно приобретенные в Старом и Новом Свете. Именно эту нетривиальную задачу взялся решить один из выдающихся философов елизаветинского времени — Джон Ди. Мы уже вскользь встречались с ним на этих страницах, как с человеком, выудившим из небытия историю принца Мадока, однако, прежде чем продолжить, стоит сказать пару слов об этой неординарной личности, как будто открывшей собой век авантюристов, мечтателей и ученых последующих времен.

Джон Ди, талантливейший математик, астроном, философ, и, в полном согласии с требованиями времени алхимик и звездочет, был одним из выдающихся выпускников древнейшего в Англии Кембриджского Университета, следом за тем продолжил свое образование в Нидерландах, под руководством одного из ведущих картографов Португалии — Педру Нуниша, которого затем сменили не менее яркие персоналии: Абрахам Ортелий, составитель первого в мире географических атласов, а также один из лучших картографов своего времени Герард Меркатор. Успехи молодого англичанина были столь велики, что Парижский университет предложил ему занять место профессора математики (1551 г.), тремя годами спустя такое же предложение поступило из престижнейшего в Англии Оксфордского Университета, однако, Ди предпочел вежливо отказаться, как видно, желая для себя придворной карьеры. Действительно, ему удалось занять должность преподавателя математики и навигации при дворе суровой королевы Марии, и снова дойти на этом поприще до таких высот, что суеверная королева распорядилась на короткое время упрятать его в тюрьму как колдуна. После смерти королевы в 1558 году, Ди занял не менее почетную должность лейб-медика и личного астролога Елизаветы I, и в середине следующего десятилетия выстроил одну из первых в стране лабораторий, собрав в помощь молодым ученых гигантскую для тех времен научную библиотеку в сорок тысяч томов, пользоваться которой мог любой желающий. В 1570-х годах его карьера и слава достигли апогея.

Постаревший ученый продолжал неутомимо обучать штурманов для флота Ее Величества, под его руководством сэр Мартин Фробишер готовился к своему путешествию в Канаду, и деятельно готовил материалы для покорения Северо-Западного прохода — к сожалению, в те времена так и не осуществившегося. Впрочем, репутация колдуна и чернокнижника сопутствовала Ди вплоть до конца его жизни, и надо сказать, недаром. Как литературный Фауст, разочаровавшись в возможности современной ему науки познать мир, с годами исследователь все глубже погружался в оккультизм, порываясь с помощью им же разработанной «енохианской магии» вызвать на разговор ангелов и получить от них ответ на мучившие его вопросы. История умалчивает о том, насколько это ему удалось, однако, молва упорно приписывала Ди и его соратнику по алхимическим занятиям Эдварду Келли удачу в изготовлении философского камня. Погоня за недостижимой целью привела к тому, что Ди, решительно порвав со двором и покончив со столь успешно начатой карьерой, отправился вместе со своим скользким другом в Польшу и Богемию в поисках колдунов и колдовских знаний, чем довел себя практически до полной нищеты. По возвращении в Англию, хотя благосклонная королева даровала ему скромную должность попечителя Манчестерского колледжа, 81-летний ученый, тихо и незаметно угас в забвении и почти полной нищете. Последней памятью об этой выдающейся личности остался Просперо — главный герой шекспировской «Бури», по общему убеждению списанный драматургом с Джона Ди в его лучшие годы.

К интересующему нас вопросу Ди в первый раз обращается в своем сочинении «Общие и редкие замечания, касающиеся Превосходного Искусства Навигации» (1577 г.), в котором действуя привычным для своей эпохи образом, пытается возвести родословную Тюдоров к уже нами упомянутым Бруту Троянскому, Принцу Мадоку, и наконец, королю Артуру, которых он достаточно категорическим образом объявляет первооткрывателями Америки, и на этом основании желает утвердить безоговорочное право английской короны на владение новыми землями. Впрочем, не удовлетворившись этим, в своем латиноязычном сочинении «О пределах Британской империи» (законченном около 1580 года, и в те времена не опубликованном), Ди увеличивает список «первооткрывателей» Американского континента, объявляя таковыми короля Артура, Св. Брендана, Икара, сына короля Шотландского Делала, Малго, «монаха из Оксфорда», Джона и Себастьяна Каботов, Стивена Бороу, Мартина Фробишира, и наконец, уэлльского принца Мадока, на каком основании требовал полного и безоговорочного признания прав английской монархии на владение «всеми побережьями и землями, относящими и прилегающими к Terra Florida, и далее по ее протяжению, или же атлантическому побережью, в северном направлении: а также всех островов, вплоть до самого севера, безразлично больших или малых, включая в себя также Гренландию, а также, двигаясь вплоть до Гренландии на Востоке, всех противолежащих территорий, вплоть до северных и восточных пределов земель, принадлежащих великому князю Московскому.». Однако, несмотря на обилие «претендентов», Ди, по собственному признанию, полагал столпом своей теории легендарного короля Артура, которым мы сейчас и займемся.

Holy-grail-round-table-bnf-ms fr-116F-f610v-15th-detail.jpg
Св. Грааль и рыцари Круглого Стола.
Эврар д'Эпенк «Св. Грааль и рыцари Круглого Стола, названные поименно». - «Роман о Ланселоте, изложенный в прозе». - Français 116, fol. 610v. - XV в. - Национальная библиотека Франции. - Париж.

Перенесемся, читатель, в Англию конца V — начала VI в. н. э. Британские острова, весьма удобно расположившиеся на морском пути из Южной Европы к скандинавским странам и «янтарным полям» Прибалтики, а также сами по себе богатые оловом, без которого невозможна была выплавка высоко ценимой в те времена бронзы, из столетия в столетие притягивали к себе алчные взгляды очередных завоевателей. Легко сбиться со счета, перечисляя сколько волн известных или малоизвестных народов прокатилось через эти острова, вплоть до начала Высокого Средневековья, когда покорение Англии нормандским герцогом Вильгельмом поставит наконец точку а затянувшейся гонке. Однако, в интересующий нас момент Великобританией и Ирландией безраздельно распоряжались кельты. Этот могущественный союз племен в первое тысячелетие до н. э. подчинил себе немалую часть Европы, и среди прочего, стал полновластным хозяином обоих островов, оттеснив предыдущих завоевателей — пиктов, на территорию современной Шотландии. Судьба этого народа будет достаточно незавидной: сумев просуществовать еще в течение нескольких столетий, он постепенно утратит свой язык и культуру, растворившись в массе новых пришельцев.

В середине I в. до н. э. в Британию вторглись римляне Цезаря. Надо сказать, что завоевание этой страны даже для римлян оказалось непростой задачей, растянувшись на доброе столетие. И все же, несмотря на отчаянное сопротивление местного населения и последующие восстания, важнейшее из которых связано с именем легендарной королевы иценов Боудикки, Империи удалось подчинить себе Юго-Восток страны, превратившийся в окраинную провинцию могущественного Рима. Впрочем, воинственные бритты и пикты, оттесненные на север и запад страны даже не думали складывать оружия, из раза в раз устраивая набеги на римские гарнизоны и поселения. Чтобы защититься от них, император Адриан, а затем Антонин Пий, которому удалось продвинуться несколько далее на север, возвели один за другим два оборонительных вала, остатки которых любопытный турист может увидеть до сих пор.

Впрочем, закрепиться здесь римляне так и не смогли. Общий кризис империи а также чисто географическая удаленность Британии от итальянского центра привели к тому, что уже к концу III в. римская власть в Британии достаточно ослабела, а двумя столетиями спустя завоеватели и вовсе сочли за лучшее убраться восвояси. Но конечно же, на оставленное без присмотра имущество тут же нашлись новые охотники: германские по происхождению племена англов, саксов и ютов, теснимых с насиженных мест Великим Переселением Народов. Именно в это время начинает складываться легенда о короле Артуре — отважном владыке бриттов, до самой смерти противостоявшем новым завоевателям. Первое упоминание о нем относится к 800 году, когда валлийский монах Ненний в своей латиноязычной «Истории Бриттов», впервые упоминает «двенадцать битв» Артура, именуя его, впрочем не королем — но военачальником (dux bellorum).

« Во время то стали саксы сильны, сильны числом своим, и распространили власть свою в Британии. Хенгист на одре смертном возлежал, и сын его, Окта, в северных землях, в Королевстве Кент, справил свадьбу и пошли от него короли кентские. Посему Артур с королями британскими бился с ними в дни, Артур когда вождём военным [dux bellorum] был. Сеча первая его была в устье реки, знаемой как Глейн. А вторая, третья, четвёртая и пятая сечи его были выше другой реки, знаемой как Дубглас и в землях Линнуиса текущей. Да шестая сеча его была выше реки, знаемой как Бассас. Седьмая сеча была в лесу дремучем Селидон, что есть Кат Коит Селидон. Восьмая сеча была коло крепости Гвиннион, и нёс Артур образ девы святой Марии на плечах своих; и побежали в день сей язычники прочь. И властию Господа нашего Иисуса Христа да святой Девы Марии, матери его, была резня великая средь них. Девятая сеча была коло града Легиона. На десятую сечу пошли на брег реки, знаемой как Трибуит. Одиннадцатая сеча случилась на горе, знаемой как Агнет. Двенадцата сеча была на холме Бадонском, и слегло в сече той 960 мужей от меча Артура, и из всех сечь явился он победителем. И во время то, они когда во всех сражениях побеждали, снискали помощь они у германцев и число их росло много раз без прерывания. И убедили они вождей германских, что могут они господствовать с ними в Британии, и дали господство Иде, что сыном Эоппы был. И стал тот первым королём Бернейха, то значит Берниции »

Вторым упоминаем служат т. н. латиноязычные «Анналы Камбрии» — компиляция из нескольких списков коротких хронологических записей, старейший из которых относится к Х в. н. э. Приведем и эту цитату:

«

516 (год). Битва при Бадоне, в которой Артур носил крест господа нашего Иисуса Христа три дня и три ночи на своих плечах и бритты были победителями.

537 (год). Битва при Камлане, в которой пали Артур и Медрауд: и была моровая язва в Британии и Ирландии.

»

Несколько более ранние упоминания наличествуют в поэтической традиции. В частности, поэма «Гододдин», традиционно приписываемая валлийскому барду Анейрину (и посему датируемая временем ок. 600 г.), упоминая некоего неназванного по имени доблестного бриттского военачальника, с сожалением отмечает, что «он был не Артур». И уже в окончательно мифическую фигуру Артур превращается в поэме барда Талиесина (VII в. н. э.) описывающей путешествие своего героя в Аннун — кельтский потусторонний мир.

«

Я не позволю петь хвалы трусливым болтунам:
Они не знают дня, когда герой наш в мир пришел,
Ни часа славного, когда на свет родился он,
Ни среброглавого быка, который был у них.
О, много нас ушло с Артуром на славные дела,
Но только семеро вернулись назад из Каэр Охрен.

»

Дальнейшее хорошо известно любителям истории и старинной литературы. Раз возникнув образ Артура стал активно развиваться в Средневековую эпоху, причем скромный военачальник (или быть может, областной правитель), вырос в ранге до короля бриттов, женатого на Гиневре Прекрасной. Свиту этого уже сказочного короля составили Рыцари Круглого Стола, а вполне историческая борьба против англо-саксонских завоевателей превратилась в эпические битвы против язычников и «неверных», и наконец, в поиски таинственного Грааля — чаши, в которую собрана была кровь Иисуса во время Распятия, или по другому толкованию — блюдо со стола Тайной Вечери. Как известно «артурианский цикл» завершается смертельным ранением главного героя, которого затем дружественные феи (или королевы) перемещают на сказочный остров Авалон, где он будет оставаться вплоть до полного выздоровления, и откуда конечно же, должен однажды вернуться, как и полагается «спящему королю» старинных европейских легенд.

Edward Burne-Jones.The last sleep of Arthur.jpg
Последний сон Артура.
Эдвард Берн-Джонс «Последний сон Артура». - Холст, масло. - 1898 г. - Художественный музей. - Понсе, Пуэрто-Рико.

Однако, столь скупые упоминания об Артуре у современников (в частности, Гильда Премудрый, хронист и историк VI в., и предположительно, современник Артура, ни словом не упоминает о нем в своем подробном описании битвы на холме Бадон), сдержанность современников и неуемные славословия потомков привели часть исследователей к предположению, что Артур с самого начала был фигурой чисто мифического свойства, кое-кто даже сумел разглядеть в нем черты старинного кельтского божества, в поэмах и хрониках приобретшего человеческие черты. Мы не будем далее входить в эти споры — желающие опять же откроют соответствующую литературу, а вместо того посмотрим, как Артур, по уверениям Ди, смог очутиться на американском континенте.

Итак, в основу своей работы Ди положил «Хронику» Гальфрида Монмоутского, о которой мы уже вели речь в разделе, посвященному Бруту и его троянцам. Желание возвеличить свой народ, пусть даже с помощью откровенных мифов, существовало, как видно, всегда, благополучно дожив до нынешней эпохи. Итак, Артур, по уверению хрониста, не удовлетворившись островом Великобританией, который сумел себе подчинить, отправил флот для завоевания Ирландии. Опять же с блеском завершив это начинание, он сумел нагнать такого страха на королей Оркнейских островов и Готланда, что они лично явились молить его о пощаде и предложили дань. Правильно истолковав подобное появление, Артур вознамерился покорить себе всю Европу, и начал наступление на Норвегию, где посадил на трон своего шурина по имени Лот, а затем столь же легко покорил Данию, а также Галлию и Исландию — включив в свою империю все земли вплоть до западной границы известного тогда мира. Впрочем, как человек здравомыслящий, Ди не стал требовать для своей королевы Францию и скандинавские страны, а вместо того продолжал развивать собственное повествование. Обвиняя «врагов Британии» в том, что они скрыли сведения о дальнейших — куда более важных и весомых завоеваниях Артура, он далее цитирует письмо своего доброго друга Меркатора, который в свою очередь обратил его внимание на любопытную рукопись «О счастливом открытии» (лат. «Inventio Fortunatae»)[K 1], предположительно датируемой XIV столетием, автор которой, безымянный францисканец, якобы посетил район Северного Полюса и прилежащие острова (чьи совершенно фантастические описания он приводит в своем опусе), около 1360 года. Сама эта книга исчезла без следа, оставшись лишь в качестве цитаты, приведенной в перипле некоего Якоба фон Кнойена, брабантца, по его собственному уверению, записанному со слов некоего священника «происходившего из пятого поколения тех, кого король Артур отправил заселить эти земли». Книга фон Кнойена в свою очередь бесследно исчезла, так что письмо, которое в своей работе приводит Джон Ди осталось единственным свидетельством его существования. Вряд ли Ди можно заподозрить в прямой фальсификации, скорее всего он был введен в заблуждение очередными полу- или откровенно мифическими сведениями, за которые жадно ухватился по причинам вполне понятного характера[18]. Впрочем, кругозор XIV века (в случае, если мы будем считать эти сведения подлинными), опять же заканчивался на Гренландии и фантастических северных островах; тогда как нашему автору этого было мало.

Посему он продолжал развивать свою мысль, опираясь на книгу Дзено, о которой у нас выше уже шла речь, и столь же бесследно утерянный манускрипт «Деяний Артура» (старофранцузск. Gestae Artur), который также несколько раз упоминается в указанном письме. По твердому убеждению автора, бриттский король умудрился покорить Шетландские и Оркнейские острова, а затем подчинил себе Фрисланду, «Грокланду» (во времена Ди полагалось, что подобный остров соседствует с Гренландией), Эстотиландию, Икарию и Дроджио — мифические земли, щедро разбросанные по Атлантике стараниями «братьев Дзено», а также заселил пустынные земли и острова колонистами, правда, колонии эти так и не сумели на них закрепиться. Ход мыслей Ди несложно понять: как мы помним, на этих землях остались латинские книги, которые местное население уже не могло читать — должны же они были откуда-то появиться?…[19]

Думается, сказанного достаточно, чтобы вынести данной теории нелицеприятный приговор. Полумифический король, чье существование далеко не доказано, покоряет совершенно мифические земли, причем основываются подобные заключения не некоей дважды утерянной книге, о которой мы можем судить по единственному сохранившемуся письму и паре отрывочных упоминаний у других авторов. Комментарии, как говорится излишни. Теория Джона Ди, кроме короткого и столь же понятного интереса Елизаветы и ее придворных в скором времени приказала долго жить, так и не вызвав к себе ни малейшего внимания со стороны образованных людей своего столетия. В настоящее время, делаются попытки ее реанимировать, вплоть до того, что находятся желающие выискивать доказательства, будто таинственный Авалон, куда был доставлен умирающий Артур есть не что иное как американский континент[20]. Однако оставив подобную литературу любителям курьезов, отправимся дальше.

Икар, сын Дедала Шотландского

Pieter Thijs - Daedalus fixing wings onto the shoulders of Icarus.jpg
Дедал и Икар.
Питер Тейс «Дедал, надевающий крылья Икару». - Холст, масло. - ХVII в. - Королевский Музей Изящных Искусств. - Антверпен, Бельгия.

Ну что же, продолжая наш рассказ о Ди и его «теориях» заселения западного континента и прилежащих островов (как реальных, так и воображаемых), обратимся к мифу о Дедале и Икаре. Дедал, чье имя авторы старого энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона, считают исконно эпитетом Гефеста, и возводят к корню Dal — «резать, долбить», по преданию был искусным художником и инженером. Греческая мифология приписывает ему изобретение пилы, тесла, отвеса, и наконец, умение изготовлять деревянные статуи богов «с телом, находящимся в движении» и открытыми глазами. Исходя из подобных соображений А. И. Сомов желает видеть в Дедале реально существующее лицо — художника и скульптора, чье искусство настолько поразило современников, что после смерти человек практически растворился в созданной вокруг него легенде. Но продолжим.

Итак, великий Дедал имел также племянника по имени Талос, которого сам обучил всем премудростям инженерного и художественного мастерства. Ученик, впрочем, сумел оставить позади собственного учителя, ста изобретателем долота, гончарного круга и т. д. Снедаемый завистью Дедал разделался с племянником, и осужденный Ареопагом как убийца вынужден был бежать из Афин. Ему удалось найти приют во владениях могущественного Миноса Критского, чьим скульптором и зодчим он после этого стал. В дальнейшем миф рассказывает о том, как Минос разгневал Посейдона, отказавшись принести ему в жертву красивого и статного быка. В отместку Посейдон наслал безумие на супругу Миноса Пасифаю, которая, воспылав страстью к этому быку, родила от него чудовище — людоеда, имевшего вид человека с бычьей головой. Желая скрыть свой позор Минос приказал заключить бастарда, получившего имя «Минотавр» (то есть «Бык Миноса») в Лабиринт, столь сложный, что вошедший в него уже не мог самостоятельно отыскать выход, и рано или поздно становился жертвой чудовища. На покоренные Афины была наложена тяжкая дань: ежегодно на съедение Минотавру местный царь должен был отправлять семь юношей и семь девушек. Впрочем, Дедал и здесь нашел выход из положения: царской дочери Ариадне, без памяти влюбившейся в красавца Тесея, сына афинского царя Эгея, он тайно передал клубок, разматывая который от входа в лабиринт герой, расправившись предварительно с чудовищем, смог найти выход, и бежать с острова вместе со своей возлюбленной.

Что касается Дедала, здесь, на Крите у него появился сын, который получил имя Икар. Наскучив жизнью на острове и тяготясь своим положением почетного пленника, Дедал задумал побег. Для себя и для сына он смастерил из птичьих перьев и воска огромные крылья, после чего наставил юношу — не подниматься слишком близко к солнцу, чтобы его жар не растопил воска и не опускаться слишком близко к волнам, чтобы соленые брызги не намочили крыльев. Запрет, как водится, был нарушен, Икар, залюбовавшись солнечным светом, неосторожно поднялся вверх, солнечные лучи растопили воск, и с огромной высоты юноша упал в море. Позднее его бездыханное тело выловили обитатели небольшого острова близ италийского Самоса, после чего островок этот получил имя «Икарии». Делал в свою очередь сумел благополучно добраться до италийских Кум, где построил храм Аполлону, после чего перебрался на Сицилию, к царю Кокалу. Здесь его настиг Минос, однако, царь Кокал наотрез отказался выдать мастера, а его дочери, которым успел приглянуться красивый афинянин, убили Миноса. Предполагается, что Дедал посещал также и Сардинию, или вместе с Тесеем, получив у последнего прощение за совершенное убийство, вернулся в Афины.

Кстати, ради интереса стоит заметить, что род Дедалидов (отсчитывавших свою родословную от этого реального или мифического предка), существовал в Афинах и в историческое время; к нему причислял себя великий Сократ.

Терпеливый читатель, конечно же, захочет знать — какое отношение античный миф имеет к Америке и ее заселению, и на какой основе уже упомянутый Джон Ди пожелал связать Икара с новооткрытым материком? Чтобы ответить на этот вопрос, следует начать разговор о т. н. «рационализации» мифа, начало которой относится еще к античным временам. Эллинистические греки — образованные и трезвомыслящие, уже достаточно критично относились к несколько наивным творениям старины, и посему пытались привести их к некоему рациональному знаменателю, который отвечал бы новому состоянию мыслей. Так Диодор Сицилийский полагал, что Пасифая попросту предоставила в распоряжение Дедала и его сына корабль, на котором они благополучно бежали с Крита. Во время остановки на одном из малых островков Эгейского моря, Икар, желая поскорее оказаться на берегу, оступился, упал в море и утонул (Диодор Сицилийский. Историческая библиотека IV 77).Той же версии придерживается Палефат («О невероятном, 12») полагая, что погнавшиеся за Дедалом и его сыном люди Миноса, увидев, как быстро и неуловимо скользит по волнам их ладья «сочли их летящими». И, наконец Павсаний, доводя дело до логического конца, полагает, что хитроумный Дедал изобрел паруса, и потому легко сумел уйти от погони, двигавшейся на веслах. Однако, его сын, несколько менее искусный в управлении своим кораблем, перевернулся и утонул, тело его было выброшено на остров близ Самоса, где Геракл, когда-то с ним знакомый, похоронил его под невысокой насыпью на мысе, выдающемся в море. Во времена Павсания насыпь эту еще показывали любопытствующим.

Landschaft mit Sturz des Ikarus Pieter Breughel d Ä.jpg
Падение Икара.
Питер Брегейль-старший «Пейзаж с падающим Икаром». - Холст, масло. - Около 1558 г. - Королевские музеи изящных искусств. - Брюссель, Бельгия.

А вот теперь нам следует освежить в памяти уже многажды упомянутый фолиант «братьев Дзено», где, как мы помним, присутствовал остров с любопытным именем Икария. Итак, флот «принца Дзинхми» в очередной раз выходит в море, и попадает в жесточайшую бурю, которая в течение восьми дней непрерывно треплет корабли, опрокидывает и топит часть из них, и лишь жалким остаткам некогда мощного флота удается пристать к неведомой земле.

« ...Достигнув того, что показалось нам тихой и спокойной бухтой, мы увидели множество местных жителей, столпившихся на берегу, вооруженных и готовых вступить с нами в бой, защищая свой остров. Дзинхми посоветовал всем нам выказывать миролюбивые намерения. Местные жители выслали вперед десятерых, говоривших на десяти разных языках, мы же не поняли никого из них, за исключением одного, объявившего себя уроженцем Исландии. Человека этого доставили к Дзинхми, который осведомился у него об имени острова и его правителя.

Человек же сказал в ответ, что остров этот носит имя Икарии, и что все короли, когда-либо им правившие, именовались Икарами, вслед за первым из них, бывшим сыном Дедала, короля Шотландского. Желая продолжить свое путешествие, Дедал на время своего отсутствия, оставил на острове сына, которому следовало править островом этим в полном согласии с законами, действующими и поныне. Однако же, Икар погиб во время жестокой бури, и посему вплоть до этого дня здешнее море зовется Икарийским.

»

Вслед за тем, продолжает «Антонио Дзено», икарийцы, имевшие вид самых настоящих дикарей, одетые в шкуры с луками и копьями наготове, через переводчика предупредили Дзинхми, чтобы он не питал ни малейших надежд покорить себе их остров, так как они готовы тут же вступить с ним в бой и при необходимости всем до единого погибнуть за свою свободу. Напротив, они предложили чужеземному вождю оставить у них в гостях одного из своих людей (особенно заглядываясь на обоих венецианцев, стоявших на палубе), чтобы тот изучил из язык, и узнал побольше о местной жизни и местных обычаях, в то время, как они также смогут получить от него ценные для себя знания. Заверяя, что с потенциальным гостем обращаться будут самым лучшим образом, местные жители согласно указывали на «десятерых чужеземцев», живших среди них, которые собственно и были направлены на корабль в качестве переводчиков.

Дзинхми, надо сказать, отнесся к этому предложению достаточно холодно. Изучив, сколь то было возможно, подходы к острову, и нанеся на карту бухты, где удобно было бы бросить якорь будущим покорителям острова, он приказал поднять паруса и в скором времени отбыл прочь с этой негостеприимной земли.

Думаю, не стоит говорить, что «Дедал, король Шотландский» был и остается фигурой чисто мифической, не упоминаемой нигде, кроме писаний Дзено, попытавшихся таким образом «рационализировать» известный миф. Интересно, что современные сторонники подлинности их писаний, полагают, что слово «Икария» было ничем иным как искаженным в произношении непонимающего человека именем «Акадии» — одной из ранних французских колоний в Новой Шотландии (Канада) — основой которого могло быть в свою очередь индейское caddie или quoddie, имевшее значение «плодородная земля». Таким образом, по мнению того же Андреа ди Робиланта, за которым мы сейчас следуем, за «остров Икарию» могло быть принято побережье канадского Ньюфаундленда. Как полагает этот автор, из воспоминаний Жака Картье — одного из первооткрывателей канадского берега, можно извлечь информацию, будто на пути к реке Св. Лаврентия, общаясь с местными племенами, он различил в их речи бретонские, гасконские, каталанские и даже итальянские слова, откуда делает смелый вывод, что европейские рыбаки могли посещать эти места уже в XIV веке, как несложно догадаться, обставляя эти посещения глубокой тайной[21].

Действительно — и это реальный исторический факт, французские рыбаки имели обыкновение в конце XV — начале XVI в. посещать новооткрытые берега Северной Америки, где в огромном количестве можно было добывать атлантическую треску. Впрочем, секрет сохранить не удалось, и в скором времени в дело вмешались английские конкуренты — что даже привело к нескольким «тресковым» конфликтам между двумя странами. В этом случае, опять же, остается непонятным, как удалось сохранить в тайне более ранние посещения, тем более, если в том были задействованы конкурирующие между собой рыбацкие объединения из как минимум трех стран. Что касается «слов», мы имели удовольствие обсудить этот вопрос не раз и не два в предыдущей главе, и потому возвращаться к нему нет больше смысла. Посему, не мы не будем далее следовать за Андреа ди Робилантом, в его попытке отождествить с реально существующими «Эстотиландию», «Дроджио» и прочие земли, прихотливо разбросанные по Атлантике стараниями «братьев Дзено», и вместо того перейдем к следующему разделу.

Ирландцы на Американском континенте

Плавание св. Брендана

Saint Brandon.jpg
Святой Брендан.
Неизвестный художник «Святой Брендан-мореплаватель». - Икона. - Начала ХХ века.
« Сколь великое счастье царило тогда — с ностальгией писал траппист Томас Мертон, о временах Раннего Среднековья. — Ибо еще находились люди, что на этой злосчастной, жестокой, шумной Земле находили вкус и великое наслаждение в тишине и одиночестве, находившие себе убежище в забытых горных пещерах, а также отдаленных монастырях, где их уже не могли достигнуть новости, желания, влечения и ссоры внешнего мира. »

Ирландия V—VI веков н. э. была по тому времени страной высочайшей культуры. Здесь процветали могущественные кельтские королевства — Улад, Коннахт, Миде и другие, здесь творили поэты и барды, и создавался знаменитый цикл ирландских саг, с того времени переведенный едва ли не на все языки Европы. Страна была обращена в христианство Св. Патриком в V в. н. э.; причем семена новой религии упали на благодатную почву: в последующие столетия на острове начался бурный расцвет монашества. Монастыри создавались и внутри страны, и на скалистом побережье — подальше от городов с их суетой и вечными соблазнами. Впрочем, аскетически настроенные представители черного духовенства порой заходили еще дальше, в поисках одиночества и душевного покоя уходя в море на крепких лодках-«куррахах». Уже одному из ранних подвижников на кельтоязычных землях — Св. Колумбе приписываются слова «О, что за наслаждение пуститься в плавание по гребням волн!»

Монахи, отправляясь в плавание в одиночку или небольшими группами, имели обыкновение устраивать себе новое обиталище на пустынных скалистых островах; на одном из них — Скале Св. Архангела Михаила (на ирландском языке Sceilig Mhichíl) и сейчас любой желающий может полюбоваться на развалины старинного монастыря, причем монашеские кельи буквально вырублены в скале, напоминая собой пчелиные соты. Монахи били морского зверя, запасались впрок рыбой, время от времени на подобные острова наведывались с берега благочестивые рыбаки или просто паломники, появлявшиеся здесь в надежде заручиться благосклонностью святых отшельников, доставлявшие им корзины хлеба, легкого вина или иных продуктов с навсегда покинутой родины. Куррахи — крепкие ирландские лодки, представлявшие собой деревянный остов, на который сверху туго натягивались бычьи шкуры, щедро пропитанные жиром и салом, были идеально приспособлены для плавания по суровым северным морям; перевернуть или разбить их не мог даже самый жестокий шторм, играючи пускавший на дно тяжелые нефы южных стран.

Одним из таких ранних мореплавателей и был Святой Брендан — полумифическая личность, по мнению Ди возобновивший уже полузабытый со времен Артура путь на американский континент. Об этом путешествии свидетельствуют несколько источников, мы же остановимся на важнейшем из них, т. н. «Путешествии св. Брендана». В настоящее время известно до ста списков этой повести, несколько различающиеся между собой в деталях, причем один из старейших, написанный на средневековом латинском языке, видимо, в XI в. н. э. в настоящее время сохраняется в муниципальной библиотеке Алансона (Франция), за номером Codex 14. Содержание его сводится к следующему.

Брендан, настоятель одного из прибрежных ирландских монастырей, достиг уже преклонных по тому времени лет, но, поглощенный бесконечными заботами об управлении вверенным ему монастырем, не имел возможности выйти в море. Случалось, что его взгляд раз за разом привлекало зеленоватое сияние над горизонтом, когда погода стояла ясная и солнце опускалось прямо в морские воды. Возможно, жизнь его и далее катилась бы по привычной колее, не появись у него однажды в гостях аббат по имени Баринт (в дальнейшем также получивший нимб местночтимого святого). Баринт рассказал своему старому другу, что незадолго до того вместе со своим сыном (также монахом-отшельником), по имени Мернох, ему случилось предпринять путешествие на Запад, на некую восхитительной красоты землю, именуемую Terra Reprimissionis Sanctorum или же Земля Обетованная Святым. Путешествие совершилось во многом мистическим образом, так как вышедший из гавани корабль окутал странного вида туман, после чего монахи волшебным образом достигли места предназначения. По другой версии того же рассказа, Баринт вместе с сыном плыли на Запад в течение сорока дней, прежде чем оказаться на Обетованной Земле. Остров этот, как и полагается в агиографической литературе, был невероятно прекрасен, покрыт благоухающими цветами, и деревьями, с ветвей которых свешивались плоды удивительной красоты, с тонким вкусом и запахом, причем земля на этом острове сколь хватало глаз усыпана была драгоценными камнями. Желая измерить величину загадочного острова, отец и сын отправились в его внутреннюю часть, но сумели дойти лишь до берега широкой реки, по всей видимости, делившей эту землю пополам. Здесь не берегу некий загадочного вида местный житель (ангел? святой?) именем Божьим запретил им двигаться далее. Посему, вернувшись на свой корабль, отец и сын взяли курс на Ирландию, которую и сумели достичь после сорокадневного плавания. В доказательство своих слов Баринт предлагал свои одежды, которые даже после многих дней морского пути продолжали источать благоухание таинственных цветов.

Глубоко пораженный этим рассказом, Брендан положил себе в обязанность достичь таинственной земли. В попутчики он выбрал четырнадцать монахов, с готовностью согласившихся с подобным планом, после чего будущие мореплаватели в течение следующих сорока дней добросовестно постились, и затем взялись за постройку корабля. Готовый куррах, обтянутый бычьими кожами и щедро обмазанный сверху салом, был спущен на воду, когда еще трое монахов догнали путешественников и взмолились к Брендану, чтобы от также взял их с собой, угрожая в противном случае остаться на том же самом месте и умереть от голода и жажды. Аббат, как и следовало ожидать, легко дал свое согласие, и восемнадцать монахов под его руководством пустились в путь. Современные попытки восстановить куррах св. Брендана дают нам приземистую лодку, снабженную полупалубой, простирающейся на половину длину судна, единственной мачтой с прямоугольным парусом и соответствующей оснасткой, а также маленьким походным алтарем и запасом бычьих шкур и сала, на случай, если кораблю понадобится ремонт.

Saint brendan german manuscript.jpg
Корабль Брендана, остановившийся на спине кита.
Неизвестный художник «Брендан и морское чудовище». - «Manuscriptum translationis germanicae» - Cod. Pal. Germ. 60, fol. 179v. - ок. 1460 г. - Университетская библиотека. - Аугсбург, Германия.

Как то следует из рассказа, монахи взяли с собой пищи и воды на сорок дней; как люди, привыкшие к аскетическому образу жизни, они вряд ли рассчитывали на особые удобства или кулинарные изыски во время пути. Сколь можно догадаться, на корабле был минимум кухонных принадлежностей, немного вина для церковного причастия, тяжелый камень на веревке, должный служить им вместо якоря, и наконец, корабль отплыл от ирландских берегов. Как следует из рассказа, аббат направлял судно на север, «противу летнего солнцестояния». Две недели спустя ветер совершенно утих, и монахи вынуждены были налечь на весла. Сорок дней спустя, совершенно измученные, оставшись без пищи и воды, они наконец завидели скалистый остров, с вершины которого множество водопадов низвергалось в море. Монахи, мучаясь голодом и жаждой, взялись за кувшины, желая хотя бы наполнить их свежей водой, когда благочестивый аббат остановил их, уверяя, что Господь укажет им гавань в течение следующих трех дней. Как то и следовало ожидать, святой не ошибся в своих предсказаниях. Вытащив куррах на песчаный пляж, братья во Христе стали размышлять как быть далее, когда к ним явилась собака, и немедля принялась вилять хвостом и ластиться к Брендану. Понимая, что перед ними божественный посланец, ирландцы последовали за животным и оказались в местном городе, где в качестве главного здания выступал величественный замок. Город казался совершенно пустым, замок также, однако, монахов в главном зале уже дожидался стол, сервированный хлебом и рыбой. Наевшись, монахи стали осматриваться, и с любопытством заметили, что стены замка сплошь увешаны украшениями из серебра, так что один из братьев во Христе, не выдержал, и когда все разошлись по кельям, словно бы приготовленным для гостей, украл серебряное ожерелье. Брендан, впрочем, застиг его на месте преступления, после чего падший брат раскаялся и молил о прощении. Вслед за тем из складок его рясы выпрыгнул прочь собственной персоной дьявол, принявший вид карлика-эфиопа, и принялся проклинать Брендана, вырвавшего у него из когтей очередную жертву. Но дело было сделано, преступный брат скончался в ту же ночь, и душа его вознеслась в Рай.

На следующий день семнадцать монахов пустились в дальнейший путь, причем некий молодой человек — первый и последний, которого они встретили на этом острове, снабдил их водой и хлебом для продолжения пути. После дня или двух в открытом море (из текста понять затруднительно), Брендан и его монахи высадились на очередной остров, единственными обитателями которого были огромные бараны, размером с откормленного быка. По приказанию святого, монахи взяли из стада ягненка, которого и забили затем для Пасхального пира, после чего пробыв здесь с пятницы до воскресенья, ирландцы вновь отправились в путь, причем на побережье встретили очередного Божьего посланца в сияющих одеждах, снабдившего их провизией на восемь дней. По приказу этого сверхъестественного существа, Брендан взял курс на остров, именуемый «Птичьим Раем». По пути им попался черный пустынный остров, который — при попытке разжечь на нем костер и приготовить пищу, вдруг зашевелился под ногами и стал уходить под воду. Едва успев спастись, перепуганные монахи отбыли прочь, по пути узнав у своего предводителя, что за остров они приняли спину огромного морского животного.

Остров по имени Птичий Рай оказался переполнен пернатыми настолько, что за их телами едва было видно ветки деревьев. Одна из птиц, говоря на прекрасном латинском языке, объяснила Брендану, что обитатели этого острова на самом деле представляют собой падших ангелов, сумевших, впрочем, не запятнать себя преступлением против Бога. Посему, избавленные от более строгого наказания, они вплоть до Страшного Суда обречены невидимыми скользить по всем частям обитаемого мира, но в воскресенье и церковные праздники обретают тела, чтобы посетить этот остров и вознести хвалу Создателю. Посему когда приходило время привычных церковных служб, птицы вместе с монахами пели молитвы и псалмы. Несколько позднее, специально прибыв на куррах, вещая птица предсказала Брендану, что вместе со своими братьями во Христе он будет находиться в море в течение семи лет, прежде чем отыщет Обетованный Остров.

В следующие три месяца измученные голодом и жаждой монахи вынуждены были продираться сквозь стену густого тумана. Провизия, полученная ими от таинственного доброжелателя постепенно подошла к концу, чтобы растянуть ее как можно дольше, ирландцы принимались за еду лишь раз в два, а затем и в три дня. Придя в окончательное изнеможение, они достигли, наконец, очередного острова, с внутренним проливом, столь узким, что их маленький куррах едва сумел протиснуться внутрь. Здесь располагался монастырь, основанный св. Альбеем, причем один из его обитателей встретил их на берегу. Трижды простершись ниц перед Бренданом, и получив от него лобзание мира, местный монарх привел их к братии, вышедшей навстречу с крестами и пением молитв. Настоятель монастыря, седой и почтенный старик, после того как братия по обычаю Христа, омыла путешественникам ноги, провел их внутрь, рассказывая, что обитатели монастыря питаются чистым белым хлебом (невероятная роскошь для тех времен!) который появляется у них чудесным образом, по двенадцать буханок в день, и двадцать четыре в праздничные дни. Однако, именно сегодня количество порций вдруг увеличилось против обыкновенного, так что гостей ужа загодя ждали. Тем же вечером в местной церкви Брендан стал свидетелем чуда, когда горящая стрела сама собой влетела в одно из окон, зажгла свечи на алтаре и лампы, все до единой изготовленные из горного хрусталя, и так же вылетела наружу. В ответ на вопрос потрясенного святого — что здесь происходит, местный аббат напомнил ему о Неопалимой Купине Моисея, предоставив догадываться о том, что стояло за этими словами.

Брендан и его люди оставались на гостеприимном острове вплоть до восьмого дня после праздника Богоявления. Затем, вплоть до пепельной среды им предстояло оставаться в открытом море. В первый день Великого Поста Брендан и его монахи высадились на очередном острове, где бежал прозрачный ручей, полный рыбы, вокруг которого в изобилии росли душистые травы. Подкрепившись и отдохнув, монахи вновь отправились в путь, на сей раз оказавшись в полосе мертвого штиля, где море сгустилось в какую-то плотную массу. Приказав оставить весла, и положив надежду на Бога, Брендан вместе со своими людьми оставался в этой странной полосе в течение двадцати дней, затем вновь подул ветер и в течение трех дней гнал их корабль на Запад, пока вдали не оказался остров, окруженный облаками, в котором Брендан без труда опознал землю, где годом ранее они отмечали праздник Пасхи. Божественный посланец вновь ждал их на берегу, и предоставив им в пользование баню, снабдил новой одеждой. Пробыв здесь всю Пасхальную неделю, монахи вновь пустились в путь.

Оказавшись в море, они едва не стали жертвой морского чудовища, но по молитве святого, на помощь им явился еще один монстр, вступивший в схватку с первым. Покончив со своим противником, монстр благополучно скрылся в глубине, в то время как огромная туша служила пищей Брендану и его монахам в течение следующих трех месяцев, которые они провели на пустынном островке. Все это время на море стоял туман, и Брендан не пожелал второй раз испытывать судьбу. Когда плавание наконец было продолжено, некая птица вдруг уронила на палубу курраха ветку с неизвестного вида плодами (в одном из вариантов легенды это было «нечто, напоминающее яблоки», в другом — гроздь винограда). Догадавшись, что земля близко, монахи налегли на весла и в скором времени оказались на острове, покрытом деревьями и виноградными гроздьями, издававшими пряный аромат. В течение сорока дней они оставались на Виноградном острове, после чего пустились в дальнейший путь.

The Voyage of St. Brandan by Edward Reginald Frampton, 1908, oil on canvas - Chazen Museum of Art - DSC02356.png
Брендан перед Иудой Искариотом.
Эдвард Реджинальд Фремптон «Путешествие св. Брендана». - Холст, масло. - 1908 г. - Чейзенский музей искусств. - Медисон, США.

Мы намеренно опускаем некоторые подробности, не имеющие прямого отношения к вопросу; желающие узнать их могут прочесть перипл Брендана в том варианте, в котором он доступен русскоязычному читателю. Продолжим. Итак, отплыв с Виноградного острова, монахи Брендана увидели нечто удивительное: огромную скалу цвета серебра, и при том твердую словно мрамор, в которой было, впрочем, отверстие, достаточное для курраха. Движимые любопытством, они пожелали проплыли сквозь него, чтобы понять, что за удивительное явление природы явилось у них перед глазами — но к счастью, вовремя отказались от этого намерения, так как огромный кусок вдруг сам собой отломился с вершины и упал в океан. Следующий остров, полностью лишенный растительности, был населен свирепыми, покрытыми с ног до головы шерстью существами, которые встретили Брендана и его людей, швыряя в море раскаленные камни, добытые из кузнечных горнов. Как можно скорее отплыв прочь из этих негостеприимных мест, Брендан и его люди сумели все же разглядеть на горизонте гору, изрыгающую пламя и дым.

Следующим на пути оказался одинокий остров, единственным обитателем которого оказался собственной персоной Иуда Искариот, обреченный на вечную муку за совершенное им предательство. Обреченный вечно гореть в адском пламени вместе с такими малоприятными персонажами как Пилат, Анна и Каиафа, он во время церковных праздников получал возможность подниматься на этот остров, где, однако, по ночам демоны являлись его кусать. Впрочем. воззвав к милосердию Божиему, Брендан выговорил для предателя одну спокойную ночь, вызвав тем бурное негодование демонов, не желавших оставлять в покое свою добычу.

Затем посетив остров, где обретался единственный отшельник, в течение многих лет питавшийся волшебной водой, насыщавшей как пища, а также остров, где обретались хоры детей, юношей и стариков, Брендан оставил здесь еще одного из членов своей команды, отыскавших среди них свою родню, еще один монах унесен был прочь злобными демонами, терпя таким образом, наказание за свои грехи. На исходе седьмого года пути, братья во Христе достигли наконец земли Обетованной, и, также как ранее св. Баринт и его сын, не получив разрешения пересечь реку, отделявшую их от земного Рая, получили приказ возращаться домой, нагрузившись до отказа плодами и драгоценностями, собранными на этой земле. Перипл затем буквально обрывается на полуслове, с единственной оговоркой, что вся команда достигла Ирландии в полном здравии, и Брендан несколько лет спустя, закончил жизнь на руках своих учеников, «приложившись к Господу, каковому едино честь и слава во веки веков».

Как мы видим, в перипле нет ни единого слова о путешествии в Америку или, скажем так, в пределы некоей земли до той поры неизвестной. Однако, уже в наше время, совершенно независимо от Ди и его измышлений, появились и стали множиться работы, «доказывающие», будто Брендан со своей братией побывали в Ньюфаундленде, Мексике или даже на реке Огайо. Посему, давайте рассмотрим и эту возможность.

В самом факте путешествия вряд ли стоит сомневаться: как было уже сказано, подобные плавания в поисках уединенных островов были вполне в обычае у ирландских монахов; их мореходные умения также не стоит преуменьшать. Что касается многочисленных чудес, явно навеянных чтением «Одиссеи», Библии, и чисто фольклорными мотивами — они были в те времена почти обязательным элементом рассказов о дальних плаваниях. Не будем также забывать, что до нас дошел, как то часто бывает, не подлинник, но список с оригинального текста Брендана, который многочисленные переписчики могли приукрасить (и наверняка приукрашали!) продуктами собственной фантазии. Другое дело, что путей в Америку для парусного корабля, как мы уже неоднократно упоминали было два: северный — им позднее воспользуются моряки Лейфа Счастливого — через Исландию и Гренландию до побережья современной Канады; и южный — по которому будут совершать свои путешествия Христофор Колумб и его многочисленные последователи. В попытке установить истину, современные исследователи с достаточной точностью воссоздали маршрут предполагаемого плавания Брендана, тем более, что его топографические описания в достаточной мере точны и информативны. Последуем за ними. Итак, Сэмюэл Элиот Моррисон, отставной адмирал американского флота, и автор интереснейшего исследования о ранних открытиях Америки, за которым мы сейчас следуем, уверенно отождествляет Фарерские острова с Птичьими островами Брендана, не без юмора указывая, что в настоящее время многочисленные представители пернатого племени, сотнями гнездящиеся на местных скалах, предпочитают вместо того, чтобы распевать латинские гимны, просто оглушительно вопить на разные голоса. Диких баранов норвежцы и в более позднее время находили на острове Скай, при том, что конечно, животные эти были вполне скромных размеров. Водопады низвергаются в океан на острове Сан-Жоржи, входящего в Азорский архипелаг. Что касается айсбергов, они действительно заплывают вплоть до широты Азорских островов в некоторые годы, если зима выдается достаточно суровой. Искомым вулканом мог располагаться на острове Тенерифе; или быть может, в виду имелась исландская Гекла, или даже Беебенберг — вулкан на северном острове Ян-Майерн. Загустевшее море с достаточной уверенностью отождествляется с ледяным крошевом, вполне обычным зимой на широте Ирландии, что касается тумана в северных морях, он имеет обыкновение быть очень плотным и держаться над водой днями напролет.

Посему, все тот же автор уверенно воссоздает маршрут Брендана: Гебридские, Шетландские, Фарерские, Азорские острова, и быть может — Исландия. Стоит, впрочем, заметить уже от себя, что эпизод с вулканом может быть и чисто литературной вставкой, навеянной известной сценой из «Одиссеи», когда циклоп также бросает камни вслед уходящему кораблю. Еще более любопытно, что эпизод, практически идентичный рассказу «Путешествия» о вулканическом острове (включая злобного великана, швыряющего в море камни, раскаленные в кузнечном горне), существует в одной из исландских саг. Вопрос о том, кто и у кого мог заимствовать подобный мотив остается таким образом, открытым.

Известно, что все перечисленные земли давно были известны ирландцам, и на многих из этих остров располагались хижины отшельников или же целые монашеские общины. Однако, и в случае северного, и в случае южного пути мы равно сталкиваемся с одной и той же проблемой: куррах — судно сравнительно небольшой величины, просто не мог нести на себе количество пищи и воды достаточное для достижения тем или другим путем американского континента; в противном случае ему пришлось бы развить скорость, сравнительную с чайным клипером XIX века, что, как вы понимаете, уже переводит нас в область фантастики. Посему, оставив эту возможность как маловероятную, перейдем к следующему предположению.

«Земля белых людей» и связанные с ней легенды

Saint Brendan and his monks set sail for a western land.jpg
Ирландские монахи перед отплытием в неведомое.
Францисканские монахини монастыря Ла-Кросс (Висконсин, США) «Святой Брендан, готовящийся к отплытию». - Гравюра. - Францисканские монахини монастыря Ла-Кросс "Наша страна в Истории." - Ок. 1917 г.

И снова мы начинаем с сухих фактов. Конец VII — начало VIII в. от Рождества Христова. Несколько сотен ирландских клириков, по всей видимости, большей частью своей принадлежавших к т. н. общинам-«кулди», ссорятся с Римом, желающим полностью подчинить своей власти кельтское христианство. В качестве крайней меры для особенно фанатичных остается бегство на необитаемые в те времена северные острова. Загрузившись на очередные куррахи, ирландские монахи привычно выходят в море, держа курс к побережью Исландии. К ним в скором времени присоединяются их собратья — беженцы с Фарерских островов, изгнанные прочь завоевателями-викингами. Исландия в те времена была не заселена, и потому, вольготно расположившись на пустынном и достаточно удобном для жизни острове, ирландцы занялись опять же привычным для себя делом: строительством монастырей и одиночных келий для желающих вести отшельнический образ жизни. Об этом времени в своем сочинении «Об измерении мира земного» рассказывает Дикуил — ученый монах, кельт по происхождению, в начале IX века обретавшийся в одном из французских монастырей (предположительно называют аббатство Св. Петра и Св. Павла в Люксее). По его словам, информацию об острове он почерпнул у некоего ирландского священника, гостившего там в течение шести месяцев, причем особенно путешественника поразил бесконечный полярный день столь прозрачный и светлый, что в полночь без труда «можно извлекать блох из своей рубашки».

Количество поселенцев постепенно росло, так что в начале IX века уже доходило (по разным подсчетам) от нескольких сотен до тысячи человек. Впрочем, идиллия продолжалась недолго, так как около середины этого же столетия, викинги стали проявлять интерес и к этому клочку суши, а в 870 г. н. э. окончательно обосновались на нем с женами, детьми и стадами домашнего скота. Не принимая боя, ирландские монахи — papae или papar, как из называют позднейшие исландские саги, предпочли бегством спасаться от непрошеных гостей. Эвакуация захватывала монастырь за монастырем, и несколько лет спустя, все они окончательно опустели. Исландия окончательно перешла под власть новых хозяев, однако, ни скандинавские, ни собственно ирландские документы не дают ответа на вопрос, что произошло с беглецами после того, как они покинули исландский берег. Несомненно, часть из них погибла в пути, другие предпочли вернуться домой… Но может быть, события имели вид и более экзотический? Как водится в подобных случаях, несколько современных — и не только современных — авторов дают волю своему воображению, утверждая, что беглецы нашли себе приют на американском континенте (или в Гренландии), где, позабыв про свои обеты, основали процветающую колонию, и наконец, растворились среди местного населения, пополнив список американских племен метисами, прижитыми от местных женщин.

Шатким, но все же обоснованием для подобных умозаключений служат несколько скупых упоминаний в исландских сагах, в частности, рассказывающих о некоей полумифической «Земле Белых Людей» или «Альбании», располагавшейся якобы неподалеку от вполне реальной норвежской колонии на американской земле Винланда. Древнейшее упоминание о ней содержится в т. н. «Саге об Эйрике Рыжем» (личности вполне исторической, первооткрывателе Гренландии, чей сын — Лейф, возможно, первым из европейцев посетил американский континент). Приведем соответствующую цитату[22]:

« Снорри, сын Карлсефни, родился в первую осень. Когда они уезжали, ему было три зимы. Ветер дул с юга, и они приплыли в Лесную Страну. Там им встретилось пять скрелингов — бородатый мужчина, две женщины и двое детей. Карлсефни и его люди захватили мальчиков, а остальные скрелинги ускользнули и провалились сквозь землю. Они взяли мальчиков с собой, обучили языку и крестили. Мальчики сказали, что их мать зовут Ветильд, а отца — Овегир. Они сказали, что страной скрелингов управляют два конунга, одного из которых зовут Авальдамон, а другого Вальдидида. Они рассказали, что домов там нет, и люди живут в пещерах и ямах. Они рассказали также, что по ту сторону, напротив их страны, есть страна, в которой люди ходят в белых одеждах, громко кричат и носят шесты с тряпками на них. Люди думают, что речь шла о Стране Белых Людей. Наконец они вернулись в Гренландию и провели зиму у Эйрика Рыжего. »

Надо сказать, что в одном из вариантов саги отмечается, что речь идет о «Стране белых людей или же Великой Ирландии», что окончательно запутывает ситуацию. Дело в том, что в ирландских сказаниях XIII—XIV вв. также упоминается некая «Земля Белых людей или Великая Ирландия» (гаэльск. Tir na-Fer Finn, Irland et mikla), но идет ли речь о какой-то конкретной местности, или это чистой воды сказочный вымысел — не представляется возможным. Столь же открытым остается вопрос насколько «земля» эта тождественна с Hvitramannaland («Землей белых людей») из Саги об Эйрике.

Второе, столь же маловразумительное упоминание мы находим в т. н. «Книге о заселении Исландии» (Landnámabók). Этот важнейший документ, датируемый XI веком и рассказывающий о заселении острова выходцами из Норвегии, вскользь упоминает о Земле Белых Людей[23]:

« Ульв Косой, сын Хёгни Белого, занял весь Мыс Дымов между Тресковым Фьордом и Козлиной Горой. Он женился на Бьёрг, дочери Эйвинда Норвежца, сестре Хельги Тощего. Их сыном был Атли Рыжий, который женился на Торбьёрг, сестре Стейнольва Низкого. Их сыном был Мар с Холмов. Он женился на Торкатле, дочери Хергильса Пуговичный Зад. Их сыном был Ари.

Он был изгнан в Страну Белых Людей. Так некоторые называют Великую Ирландию. Эта страна расположена в море к западу возле Винланда Доброго. Говорят, что туда плыть шесть суток на запад от Ирландии. Ари решил не уезжать оттуда и там крестился. Эту историю первым рассказал Хравн Ездок в Лимерик, который долго проживал в Хлюмреки в Ирландии.

Как рассказывал исландцам Торкель, сын Геллира, что он слышал от ярла Торфинна с Оркнейских островов, будто Ари прославился в Стране Белых Людей и решил не уезжать оттуда, ибо его там очень ценили.

»

По другому варианту того же сказания, Ари попадает в эту страну из-за жестокого шторма, и удерживается там в качестве пленника, при том, что местные жители высоко ценят его умения и способности — но дела это не меняет. Канадский исследователь скандинавского происхождения Триггви Олессон, обративший особое внимание на эту историю вполне логичным образом интересуется, как мог обитатель ирландского Лимерика быть столь хорошо осведомленным об американских делах, и далее — как объяснить то, что в шести днях пути от Ирландии никакой земли не было и нет.

И наконец, последнее упоминание содержится в т. н. «Саге о Людях с Песчаного Берега» (Eyrbyggja saga). О его содержании судите сами[24]:

Cartier-Brébeuf stèles.jpg
Донаканна - автор легенды о Королевстве Сагеней перед Жаком Картье.
Jugag (фотограф) «Стела Картье-Бребеф». — Национальный исторический памятник. — Квебек, Канада
« Это было на склоне дней Олава Святого, когда Гудлейву случилось плыть по торговым делам на запад в Дювлин. Отплыв оттуда, Гудлейв собрался в Исландию. Вначале он держался западного побережья Ирландии, но затем задул сильный ветер с востока и северо-востока, и их отнесло морем далеко на запад и юго-запад. А лето тогда уже подходило к концу, и они дали немало зароков лишь бы их, наконец, вынесло к суше.

И вот, вышло так, что однажды они заметили землю. Это была большая страна, но, что это за страна, они не знали. Гудлейв и его люди решили плыть к берегу, ибо им опостылело мыкаться в открытом море. Они нашли подходящую пристань, но не успели провести на берегу много времени, как навстречу им вышли люди. Народ этот был им сплошь незнаком, но им казалось, что речь этих людей более всего напоминает ирландскую. Вскоре их окружило такое количество людей, что счет пошел на сотни. Местные жители напали на их корабль и захватили их всех в плен; затем их связали и погнали на берег. После этого их отвели на сходку и стали вершить над ними суд. Они поняли, что часть народа хочет убить их, а другая часть хочет, чтоб их обратили в рабство и распределили по семьям.

Пока обо всем этом рядили на сходке, они замечают, что к ним едет новый отряд, и перед ним несут знамя; из этого они заключили, что в отряде находится какой-то хёвдинг. Когда отряд подъехал ближе, они увидели, что возле знамени едет человек большого роста и величественного вида; он был уже в весьма преклонном возрасте, и у него были седые кудри. Все люди, находившиеся на сходке, склонились перед этим человеком и приветствовали его как своего господина. Они быстро поняли, что за советом и поддержкой все обращаются к нему. Потом этот человек послал за Гудлейвом и его товарищами. И когда они перед ним предстали, он обратился к ним на северном наречии и спросил, из каких они стран.

Они сказали, что большая часть людей на корабле — исландцы. Человек этот справился об их именах.(…)

Тут рослый человек сказал Гудлейву с товарищами:

— Мы с земляками немного потолковали о вас, и мои земляки вверили вашу судьбу в мои руки. Вы получаете теперь от меня позволение ехать отсюда, куда вам угодно. И, несмотря на то, что вам кажется, будто лето уже на исходе, я настоятельно советую вам отплывать из этой страны прочь, ибо здешний народ ненадежен, и иметь с ним дело опасно. К тому же они полагают, что вы ранее нарушили их законы. (…)

Затем этот человек велел снарядить их корабль в плавание и находился рядом, пока не подул ветер, достаточно благоприятный, чтобы отплыть в море… На этом они расстаются. Гудлейв и его спутники вышли в море и поздней осенью достигли Ирландии. Зиму они провели в Дювлине, а следующим летом отплыли в Исландию… И люди почитают за правду, что человек этот был ни кто иной, как Бьёрн Боец Широкого Залива. Однако других тому подтверждений, кроме этого рассказа, люди не знают.

»

Из других источников мы узнаем, что этот Бьёрн Боец соблазнил в Исландии некую девушку по имени Турид, которая затем родила ему сына. Спасаясь от брата Турид, горящего желанием расправиться с соблазнителем, Бьёрн вышел на корабле в Западное море, после чего пропал без вести. Посему, в таинственном «освободителе» Гудлейв узнает именно героя этой давней истории, который также на прощание дарит ему перстень для своей бывшей любовницы и меч для юного сына. Впрочем, в подлиннике этот таинственный «освободитель» появляется верхом на коне, однако поверить, что в Америке XI—XII века лошади уже были известны — представляется затруднительным.

Более того, попытка отождествить героев всех этих малопонятных эпизодов с ирландским монахами (а один из современных авторов уже сумел разглядеть в хождении с посохами намек на «ирландскую религиозную процессию» — наталкивается на одно весьма серьезное препятствие. Дело в том, что все описанные сюжеты относятся к середине XI века, в то время как монахи покинули Исландию почти на два столетия ранее. Так как мы вряд ли можем допустить, что они посредством некоего чуда сумели прожить более двухсот лет, то в самом лучшем случае речь может идти, как было уже сказано, о метисах, рожденных индейскими женщинами, которые в течение двух следующих веков хранили приверженность к католической вере, прежде чем окончательно раствориться в толще местного населения.

Несомненно одно: легенда о «земле белых людей» жила среди американских индейцев вплоть до появления на континенте европейских путешественников. Доннакона, вождь одного из племен ирокезского союза, плененный французами Жака Картье повторил эту историю перед королем Франциском I, впрочем, в его изложении речь шла о загадочном «Королевстве Сагеней», где живут бледнолицые люди, обладающие несметным количеством мехов и золота. О многолетних безуспешных попытках отыскать это мифическое королевство мы еще будем говорить, пока же стоит заметить, что ирландские монахи, окажись они действительно на некоей неизведанной земле, начали бы с того же, чем занимались в Исландии: строительства келий и монастырей. Кроме того, стоит заметить, что в Исландии в течение многих лет — и даже веков, колонисты находили в земле на ирландские молитвенные колокольчики, нательные кресты и тому подобные артефакты — последнюю память о прошлом. Однако, за все время археологических раскопок в Северной Америке, не было сделано ни одной подобной находки, так же как не существует никаких развалин, которые можно было бы полагать остатками древних монастырей. Посему, оставив вопрос по большому счету, открытым, последуем далее.

Мифические завоевания короля Малго

History of the Kings (f.96.v) Maelgwn Gwynedd (1) - Copy.jpg
Король Малго.
Неизвестный художник «Малгуйн Гвинедд». - Гальфрид Монмоутский «История королей». - Peniarth MS 23C f.96.v - XV в. - Национальная библиотека Уэльса. - Аберистуит, Великобритания.

1578 г. 30 июня Ди записал в своем дневнике: «Я рассказал мистеру Дэниелу Рождерсу (при том, что рядом также оказался мистер Харклюйт из Миддл-Темпл), что король Артур и вслед за ним король Малго покорили себе Геландиум (Gelandium), позднее получивший имя Фрисландии. О чем он сделал отметку в своей рукописной копии [Гальфрида] Монмоутского, ибо печатной при нем не оказалось.»

Как было уже сказано, «Фрисландией» или «Фрисландой» имевалась порой Гренландия, или же это имя прилагалось вымышленному острову, описанному в книге Братьев Дзено[25].

Но если об Артуре и его воображаемых завоеваниях мы уже имели удовольствие говорить, кем был король Малго, на истории которого столь уверенно продолжал строить свою теорию Ди? Перенесемся, читатель в земли Уэльса, какими они были в начале V в. н. э. Римское владычество в Британии доживало свои последние дни, дряхлеющая империя уже не имела возможности удержать за собой столь далекое владение, для одного достижения которого требовался немалый срок морского пути, тем более, что деньги и солдаты все более становились нужны в самой Италии, страдавшей от беспрестанных притязаний варварских (в первую очередь германских племен) на ее границы. Так или иначе, в около 410 года по приказу императора Гонория, Британию оставили последние воинские части римлян, с ними покинули страну те, кто не желал оставаться под кельтским владычеством, и — как и следовало ожидать, на этой земле, столь неожиданно для многих ставшей «ничейной» развернулась острая борьба за власть.

Одними из первых, прибрать к рукам столь благодатный для земледелия и скотоводства остров, к тому же лежавший на перекрестье морских путей с севера на юг — были ирландцы. Островные войска вторглись на территорию северного Уэльса, и незамедлительно принялись одну за другой устраивать на этой земле свои поселения и колонии. Одним из тех, кто не пожелал вместо одних заморских хищников принять других, был король Кунеда, бывший, сколь то можно судить, родом из Шотландии. Вместе со своими семью сыновьями (чьи имена, конечно же, были затем присвоены частям освобожденного Уэльса), он сумел оказать достойное сопротивление ирландцам, и вынудить их раз и навсегда прекратить свои поползновения. Основанное им королевство получило имя Гвинед, и благополучно просуществовало вплоть до XIII в. н. э.[26]

Правнуком этого славного короля и был Майлгун ап Кадваллон (в англоязычной транскрипции — Малькольм, а в латинской Maglocunus или Malgo), носивший также прозвище «Высокий». Об этом короле и его правлении мы узнаем из краткого сообщения Гильды Премудрого, настроенного к этому правителю достаточно критически:

« … А что же ты, о Маглокун, островной дракон, изгнатель многих из вышеупомянутых тиранов как из царства, так даже из жизни, о новейший суждением, первый во зле, превосходящий многих могуществом и столько же — коварством, великий щедростью, изобильнейший грехом, мощный оружием, но более сильный пагубами души, — глупо суетишься в такой старой черноте преступлений, словно опьянённый вином, выжатым из Содомской лозы? »

Гальфрид Монмоутский, о котором уже шла речь, рассказывает, будто Майлгун, при всех своих минусах и пороках, не обделенный смекалкой, называет его третьим по счету «королем всей Британии», которую он подчинил себя после смерти сына Артура — Константина. В согласии с легендой, этот король в скором времени после воцарения в собственной области — Гвинедде, созвал воедино всех мелких правителей северного Уэльса (или в согласии с легендой, всей тогдашней Британии, и предложил им выбрать сюзерена, которому должны были безоговорочно подчиниться все прочие, тем более, что над страной чем дальше, тем более нависала угроза англо-саксонского завоевания.

Конечно же, выбор короля был предоставлен высшим силам. Все желающие надеть на себя корону Британии расселись на стульях в зоне прилива, предварительно условившись между собой, что победителем этого странного соревнования будет тот, кто дольше всех сможет удержаться на своем сидении, когда его зальют воды Ирландского моря. Впрочем, король Майлгун пошел на хитрость: заранее приказав прикрепить под своим сидением (невидимо для окружающих) множество птичьих крыльев, скрепленных вместе посредством воска). Эта мошенническая проделка привела к тому, что его сиденье, словно поплавок, всплыло вверх на водах прилива, и все прочие без дальнейших споров признали хитроумного валлийца своим королем.

Новый король предпочел сделать своей столицей Аберфрау на западном побережье острова Англси (Уэльс), при том, что позднее долгое время проводил в Дегануи (совр. округ Конуи, Уэльс), и в Каэр-Киби (о. Холи-Айленд, Уэльс). Во время его царствования Гвинед пережил свой высший расцвет, тогда как король, в противовес обычаям времени интересовавшийся не только походами и завоеваниями), покровительствовал поэтам и бардам. Впрочем, оказавшись на троне посредством жульничества, он и позднее не оставил привычки решать свои проблемы преступным путем. Так уже упомянутый Гильда Премудрый обвиняет его в убийстве собственного дяди по материнской линии, а также собственной супруги и племянника — с целью жениться на вдове последнего.

К этому не слишком привлекательному портрету добавляется столь же малопривлекательная история о попытке алчного короля с помощью очередной хитрости выманить у Св. Падама, епископа Лланбадарнского, его немалые средства. Для того, к епископу были посланы специально выбранные люди, везшие с собой многочисленные сундуки и мешки, доверху забитые песком и галькой. Впрочем, посланцы объявили епископу, что мешки эти содержат королевскую казну, которую Майлгуйн готов доверить епископу, о чьей добродетели весьма наслышан, на то время, которое он собирается пробыть в военном походе. Выждав некий срок, посланцы вернулись вновь, потребовали назад королевское достояние, и достаточно натурально разыграли удивление и возмущение, обнаружив, что их мешки и сундуки заполнены отнюдь не золотом. От епископа потребовали из собственных средств возместить «украденное», и после его категорического отказа, доставили его в королевский суд. Впрочем, в этом случае, короля ожидало немалое разочарование. Святой человек охотно согласился отдать решение своего дела на волю «божьего суда», состоявшего в то время в том, чтобы представители обеих тяжущихся сторон вынули некий предмет со дна котла, заполненного кипящей водой. Обожженные руки затем перевязали, и через некоторое, загодя назначенное время, подвергли обследованию, после чего оказалось, что раны святого затянулись без всякого следа, в то время как руки лжесвидетелей оставались воспаленными. Столь явное проявление божественного недовольства, как видно, испугало короля, так как он предпочел решить дело миром, и более того, в качестве возмещению убытков, отдал святому во владение изрядный кусок земли.

Castell Degannwy 01.JPG
Развалины замка Малгуйна в Дегануи (Уэльс, Великобритания).

В другой раз король неосторожно доверил табун своих любимых снежно-белых лошадей св. Тидехо, а тот, как видно, поглощенный молитвами, оставил их пастись самих по себе. В результате, когда лошади вернулись к королю, они все до единой стали лимонно-желтыми. Разъяренный тиран приказал в отместку конфисковать быков святого — и был за то примерно наказан. Во время охоты в этих же местах он намертво прилип к скале, на которую неосторожно присел отдохнуть, и лишь по молитве святого вернул себе свободу.

Будучи первым браком женат на красавице Несте, дочери Сауила Высокомерного, короля Южных Пеннинов, он умудрился рассориться с женой, которая во время купания в реке Эльви потеряла золотой перстень, передававшийся по наследству каждой из королев Гвинедда. Боясь гнева супруга, она попросила помощи Св. Асафа, епископа Лланевли. Пригласив на обед короля вместе с супругой, епископ без утайки рассказал разгневанному Майлгуну о том, что случилось с золотым перстнем — и конечно же, получил реакцию совершенно обратную желаемой. Король, обезумев от ревности прилюдно стал обвинять супругу в том, будто она подарила перстень своему любовнику, которому срочно понадобились деньги. С огромным трудом св. Асаф сумел унять королевский гнев, уговорив монарха все же сесть за стол. Обед он предварил молитвой к Всевышнему о возвращении перстня, и конечно же, рыба, поданная на стол, несла у себя в животе искомое.

Впрочем, Неста, как видно, достаточно рано умерла (или быть может, именно с ней разделался свирепый супруг с целью жениться на другой?), однако, достоверно известно, что второй супругой Майлгуна была Саннан, по всей видимости, дочь короля Поуиса Кингена Достопамятного, и наконец, третьей — безымянная пиктская принцесса. Действительно, сколь нам известно из сохранившихся документов, у пиктов было в обычае продолжать королевский род по женской линии: дочь каждого из правителей должна была выйти замуж за некоего чужеземца, чтобы родить наследника престола.

Также хронисты кратко упоминают, что к старости, утомившись после многих лет правления, Майлгун, под влиянием очередного религиозного учителя, отрекся от трона, чтобы в качестве простого монаха закончить жизнь в молитве и покаянии[27]. Впрочем, как и следовало ожидать, монастырская жизнь в скором времени ему наскучила, и презрев собственные обеты, этот беспокойный персонаж вновь вернул себе трон, однако, на этот раз правил недолго. Ок. 539 года на острове началась жестокая эпидемия «желтой чумной горячки», в которой современные исследователи полагают некое инфекционное заболевание, близко связанное с т. н. Юстиниановой чумой, приблизительно в то же время разразившейся в Европе. Пытаясь скрыться от опасности, Майлгун покинул свою столицу, и кое-как добравшись до церкви в Лланхорсе, простерся перед алтарем, моля Господа о спасении. Однако, по всей видимости, чаша терпения Всевышнего уже переполнилась, и король скончался несколько дней спустя[28].

Внимательный читатель, конечно же, захочет узнать — при чем здесь Америка, и что подвигло Ди прибавить «короля Малго» к списку потенциальных покорителей западного континента. Ответ на этот вопрос мы найдем все у того же Гальфрида Монмоутского, который уверяет, что Малго, подчинивший своей власти всю Британию, покорил также «шесть островов в океане, как то Ибернию, Исландию, Годландию, Оркадию, Норвегию и Данию (или „Дацию“)»[29]. Уже упомянутый нами Харклюйт отстаивал мнение, что Малго вернул под свое управление острова, ранее покоренные Артуром и затем сумевшие освободиться от чужеземного ига. Ди, как мы уже видели, пошел еще дальше, желая доказать, что этот же правитель сумел добраться до берегов Гренландии или мифической «Фрисландии», с мечтой о которой Ди не мог расстаться до конца своей жизни.

Ну что тут можно сказать?… «Ты взвешен, и найден очень легким!». https://books.google.ca/books?id=eOTupscnS1MC&pg=PA220&dq=Inventio+Fortunata&hl=en&sa=X&ved=0ahUKEwjjxt691LnTAhXKQCYKHTPjDYAQ6AEILzAC#v=onepage&q=Inventio%20Fortunata&f=false

И столь же мифическое путешествие оксфордского монаха

Mercator north pole 1595.jpg
Карта полюса и прилегающих к нему островов, составленная по описанию автора Inventio Fortunatae.
Герард Меркатор «Карта крайнего севера». - Mercator, Gerhard, 1512-1594. «Septentrionalium Terrarum descriptio» («Описание северных земель»). - 1595 г. - Географический атлас.

Впрочем, все подвиги и приключения св. Брендана и его братии, и даже страшно сказать — самого Артура, меркнут перед совершенно невероятным путешествием — не куда-нибудь, а в район Северного полюса, якобы совершенного в середине XIV в. неким «монахом-францисканцем» из Оксфорда. Ввиду того, что тема эта совершенно незнакома русскоязычному читателю, остановимся на ней несколько подробней. Итак, книга, известная под латинским наименованием «Inventio Fortunatae» («О счастливом открытии») действительно была известна в XIV в., в то время как имя ее автора никогда с точностью не было определено. Известно, что ее держал в руках немецкий мореплаватель и картограф Якоб Рюйш, возможно, сумевший достичь во время одного из своих плаваний, гряды островов, лежащих у побережья Аляски, он же (опять-таки, предположительно), в 1498 году принял участие в плавании Джона Кабота.

Также Бартоломе де лас Касас, обстоятельно описывая распространенные в ту эпоху поверья о плывучих и горящих островах Западного океана, вскользь упоминает, что «о том же сказано в книге, именуемой „Inventio Fortunatae“», да и сам Ди, по всей видимости, был знаком с этим изданием, так как уверенно относит его написание к эпохе Эдуарда III, для которого книга, собственно, и была написана. Великий Адмирал Испании (возможно, сам Колумб) полагая, что в английском Бристоле имеется копия этого труда, приложил немалые усилия, чтобы ее получить, но сколь то известно, своего добиться не смог[K 2].

Гораздо хуже дело обстоит с вопросом, кто собственно был ее автором. Как мы помним, Ди весьма осторожно отнесся к этому вопросу, упоминая лишь некоего безымянного «оксфордского монаха». В современной науке устоялось мнение, что безымянная книга принадлежала перу Николаса Линна (или, как иногда пишут, «Николаса из Линна» — англ. Nicholas Lynn, Nicholas of Lynn), кармелитского монаха, чьи годы жизни приблизительно определяются как 1300—1386. Однако, и в этом случае наши сведения крайне скудны.

Известно, что Николас Линн родился в городке того же имени (совр. Кингс-Линн в графстве Норфолк, Великобритания). О его семье и ранних годах сведений не сохранилось. Американский церковный деятель и историк Бенджамин Франклин де Коста, в своем докладе, прочитанном в 1881 году Американскому Географическому обществу, достаточно смело попытался отождествить его с «Душкой Николасом» — одним из героев «Кентерберийских рассказов» Джеффри Чосера.

«

Жил у него один школяр смышленый,
Ученьем неустанным изможденный.
Бывало, сутки он не пьет, не ест,
До дыр читает ветхий Альмагест.
Он всем семи искусствам обучился
И в астрономию весь погрузился.
Посредством уравнений, теорем
Он уйму всяких разрешал проблем:
И засуху предсказывал, и ливни.
Поистине, его познанья дивны
Казалися в ту пору для всех нас.
А звали клерка — Душка Николас.
(Перевод И. Кашкина)

»

На возражение, что чосеровский Николас не был монахом сам собой напрашивается ответ, что постриг Николас Линн мог принять не на первом курсе обучения, да и монашеская сутана никогда не мешала любовным похождениям, так как в поэме соответствующий герой выведен как дамский угодник, соблазняющий молодую жену плотника.

Однако, догадка эта остается догадкой, и уже с доскональностью известно, что ученый монах Николас Линн пользовался покровительством Джона Гонта — младшего сына короля Эдуарда III, и сумел разработать лунно-солнечный «Календарь», состоявший из четырех 19-летних (т. н. «метоновых циклов»), начинавшийся 1387 годом. По замечанию самого автора, этот улучшенный и исправленный календарь должен был заместить более раннюю версию, сделанную Уолтером Элведеном, ученым монахом и астрологом более раннего времени. Именно как автора «Календаря» Линна кратко упоминает по имени в своем «Трактате об астролябии» все тот же Джеффри Чосер («Брат Н. Линн»), с похвалой отзываясь о его знаниях касательно использования этого инструмента. Кроме «Календаря» до нас дошли в отрывках и цитатах другие ученые труды Николаса Линна как то «О планетных домах», «О природе Зодиака», «О вращении мира» и наконец «Об использовании астролябии». Исследования последнего времени дают возможность предположить, что он также был как-то связан со знаменитым Оксфордским университетом; по крайней мере, держал в руках и активно использовал информацию, собранную в XIV веке представителями прославленной оксфордской астрономической школы[30].

Отождествление Линна с безымянным автором «Inventio Fortunatae» основывается на еще более шатком основании: один из пламенных последователей и соратников Джона Ди, Ричард Харклюйт (как мы помним, сумевший разыскать полузабытую историю о путешествии принца Мадока), на карте Меркатора, как мы увидим, сделанной по описанию безымянного автора, сделал следующую отметку: «Путешествие Николаса де Линна, францисканского монаха а также отличного математика из Оксфорда», и далее: «Свидетельство ученого математика, мастера Джона Ди, касательно вышеназванного путешествия Николаса де Линна», тогда как само «свидетельство» звучит следующим образом[31]:

« В год 1360 (иначе же говоря, на 34-м году правления прославленного короля Эдуарда Третьего) некий монах из Оксфорда, будучи знатоком астрономии, отправился вкупе с остальными на острова, лежащие на крайнем Севере мира, где, расставшись затем со своими товарищами, двигался далее один, с целью дать описание всем таковым Северным Островам, а также внутренним их морям: таковое же описание по возвращении своему он передал королю Англиийскому. Имя же сказанной книги Inuentio Fortunata (иначе for∣tunae) каковая же книга описывает (страны, обретающиеся выше 54 градуса и далее до полюса. И каковой же монах с разными целями засим же несколько раз отправлялся вновь из Англии в сказанные земли и вновь возвращался домой. »

Однако, внимательный читатель заметит, что Ди отнюдь не называет «оксфордского монаха» по имени, и потому отождествление его с Николасом Линном было и остается чисто гипотетическим (так как совершенно неясно, откуда Харклюйт мог почерпнуть свою информацию). Эта же неопределенность позволила нескольким современным исследователям предположить в качестве автора другого ученого монаха того же времени — Хью Ирландского (Hugh of Ireland), который действительно принадлежал к францисканскому ордену, как на том настаивает Ди, в то время как Николас Линн был кармелитским монахом. Об этом человеке известно также немного, досконально установлено лишь то, что он действительно был современником Эдуарда III и оставил после себя «некое описание путешествия, размером в один том». Однако, и это отождествление остается весьма зыбким, так как Хью во всех литературных трудах современников называется «ирландцем», не имевшим ничего общего с Оксфордом и его университетом. Впрочем, путаницу между кармелитами и францисканцами вполне может быть объяснена ошибкой самого Харклюйта, не разобравшемся в разнице между собой двух нищенствующих монашеских орденов.

Mercator Letter 1577.jpg
Подлинник письма Меркатора к Джону Ди c пометками получателя.
Герард Меркатор «Славнейшему господину Иоанну Ди». - Cotton MS Vitellius C. VII,

fols. 264—269 — 20 апреля 1577 года — Британский музей. — Лондон, Великобритания.

Как известно, книга эта канула в Лету, случай, к сожалению, далеко не единичный в эпоху, когда манускрипты переписывались от руки, и количество их зависело от востребованности того или иного сочинения, а также от усидчивости писцов. Книги погибали в пожарах, тонули на кораблях, а также просто приходили в негодность от небрежного хранения в сырости или прямой доступности для мышей и крыс. Достаточно полно, сколь о том можно судить, содержание пропавшего фолианта сохранил в своем собственном сочинении некто Якоб Кнойен — по национальности брабантец (или по другим сведениям — голландец) из Херцогбуха (впрочем, в своих пометках к собственной Карте Мира Меркатор называет его уроженцем Гааги), по профессии своей купец «объехавший едва ли не весь мир, вслед за Мандевилем.» Так или иначе, сочинение Кнойена, которое успел в достаточной мере изучить Герард Меркатор, также исчезло в никуда. «Книгу о путешествии Якоба Кнойена из Бухедуцетиса[K 3] через всю Африку, Азию и Северные Земли я ранее брал почитать у одного из моих антверпенских друзей[K 4] — пишет Меркатор в уже упомянутом письме к Джону Ди от 20 апреля 1577 года. — Воспользовавшись таковой, я затем привел ее в порядок (как видно, книга уже тогда в достаточной мере истрепалась — прим. переводчика). Много лет спустя я попросил друга вновь одолжить ее мне, однако, он уже не мог припомнить, у кого сам одалживал ее.» Итак, книга Кнойена опять же исчезла в никуда, и единственным свидетельством ее существования остается уже упомянутое письмо. К сожалению для нас, оно лишь частично воспроизводит фламандский (или «бельгийский» по выражению Меркатора) текст книги Кнойена; по его собственному утверждению, «краткости ради» он предпочел пересказать большую ее часть на привычной в те времена латыни, причем судить о точности этого пересказа мы также не имеем возможности. Впрочем, стоит довольствоваться имеющимся, тем более что искомому письму также удалось уцелеть едва ли не чудом, когда во мятежная толпа, вломившись в Мортлейк — имение, принадлежавшее Джону Ди, которое затем было полностью разгромлено и подожжено. Письмо обгорело по краям, так, что часть слов и строк практически не поддаются прочтению, но к счастью, по большей части своей сохранилось. Углубимся в его текст.

Итак, история Якоба Кнойена открывается описанием «северной Норвегии, именуемой также Сумрачной Норвегией», по той причине, что в течение трех (зимних) месяцев здесь стоит непроглядный мрак, или в лучшем случае — сумерки, не прорезающиеся ни единым лучом света. Страна эта, продолжает автор, отделена узким проливом в 12 морских миль от западной границы владений Великого Хана (Grand Cham), где с ней граничит ханская провинция именуемая также Темной Провинцией, причем, к удивлению Меркатора, Марко Поло, основательно изучивший владения Хана, не упоминает о ней ни единым словом. Сумрачная Норвегия, продолжает автор, вклинивается в море далеко на север, немногим не доходя до островов, окружающих полюс (о которых далее пойдет речь), но почти соприкасается с одним из них. Именно этот географический казус сделал возможным путешествие к полюсу, причем вид этих земель, как уверяет Меркатор, полностью соответствует описанию, имеющемуся в древних «Деяниях Артура» (ныне утерянных). Полюс, по мнению Кнойена, со всех сторон окружен четырьмя крупными островами, каждый из которых с внешней своей стороны заканчивается горной грядой. Острова эти в прежние времена именовались Цилии (Ciliae)[K 5], ныне же — Северными Островами (лат. Septentrionalis). На островах течет множество рек, причем все они без исключения впадают в море между островами, создавая совместно течение, направленное к северу, столь мощное, что ни один корабль, оказавшийся в его власти уже не способен вернуться назад «сколь ни был бы силен ветер»; за что проливы, разделяющие острова, получили имя «затягивающих морей». Острова эти, как и следовало ожидать, с октября по март покрываются ледяным панцирем, впрочем, туманная и достаточно прохладная погода сохраняется здесь год напролет, горные пики столь высоки, что достигают облаков (?)[K 6], склоны их практически лишены растительности. Граница этих островов находится на 78 градусе северной широты, выходя, таким образом, за границы, известные древним. Ближе к полюсу, земли эти совершенно безлюдны, пожалуй, единственными и последними их обитателями стали, по уверениям Кнойена люди короля Артура, подчинившему себе здешние места. Вместе с ним сюда прибыли 4 тыс. колонистов, имевшие, впрочем, неосторожность попытаться проникнуть в «затягивающие моря», после чего, как и следовало ожидать, пропали без вести. Часть из них, как мы узнаем позднее, погибла, так как мощное течение выбросило несколько кораблей на острые прибрежные скалы, однако, некоторые сумели выжить даже в здешнем суровом климате. В 1364 году ко двору норвежского короля явилась странная делегация из восьми человек. Среди них было двое клириков, один из которых «принесший с собой астролябию», рассказал, что они принадлежат к пятому поколению переселенцев, потомков тех, кого привел в эти земли Артур.

В согласии с их рассказом, король провел 530 года на островах, расположенных к северу от Шотландии, после чего перебрался в Исландию, после чего отправил на разведку четыре корабля. В скором времени он получил предупреждение о «затягивающих морях», предпочел не искушать судьбу и потому посетил лишь Грокланду (как мы помним, землю чисто мифическую, которую полагали соседствующей с Гренландией). Грокланду, как уверяет автор, населяли люди 7 метров (23 футов) роста. Как видно, благополучно разделавшись с великанами, Артур заселил своими людьми острова, вплоть до Грокланды, и вслед за первыми четырьмя кораблями 3 мая 531 года отправил на север еще 12, пассажирами которых было 1200 мужчин и 400 женщин — будущих обитателей севера. Как было уже сказано, пять кораблей разбились об острые скалы, однако, прочим, как видно, удалось благополучно достичь своей цели. Продолжая свой рассказ «клирик с астролябией», поведал королю, что в 1360 году н. э. в их уединенных местах оказался некий монах-минорит, англичанин по происхождению, родом из Оксфорда, «бывший отличным астрономом и т. д.». Этот монах, продолжал рассказчик, принадлежал к некоей экспедиции, посланной на север английским королем, но в какой-то момент, распрощавшись со своими товарищами, посредством магии, он исследовал целиком район, примыкающий к полюсу, посетив его не менее пяти раз, после чего вернулся к своему повелителю, предоставив ему полный отчет об увиденном, и этот же отчет положив в основу книги Inventio Fortunatae, о которой у нас уже шла речь. Земли, которые он посетил, в согласии с его словами, представляли собой плоскую равнину, с одной стороны окаймленную уже упомянутой горной цепью, частично же — заросли густым лесом. Земли эти практически необитаемы, за исключением восточной их части, где по пути ему встретились пигмеи, ростом не более 4 футов (1.2 м); встреченная им группа состояла из 23 человек — 16 женщин и 7 мужчин (Меркатор тут же замечает, что о «пигмеях» было также рассказано в «Деяниях Артура»… подобное совпадение неслучайно! Кроме того, в достаточном удалении от моря, любознательному минориту попались остатки обшивки и прочие части, явно когда-то принадлежавшие кораблю, а также целые стволы «бразильского дерева»: исчерпывающее доказательство того, что некие люди жили здесь, но по той или иной причине, покинули свое обиталище — при том, что места эти «из всех северных земель наиболее благоприятны для жизни и здоровья». Что касается собственно полюса, он находится в широкой лагуне, куда с силой врываются воды «затягивающих морей», где высится огромная гора — черная и блестящая, вся сложенная из магнитных масс, так что ни один корабль с железными частями не может безопасно пройти мимо нее. Гора эта имеет около 33 миль в обхвате, и практически лишена растительности, море вокруг нее ревет и низвергается в недра земли, «словно бы кто-то с силой вливал воду в устье воронки». На этом рассказ минорита закончился, и обменяв свою астролябию на Библию, принадлежавшую рассказчику, он отправился дальше.

Что касается самих этих земель, продолжал последний, дождь там продолжается в течение года не более 6 раз в году и не более 6-7 часов, и то лишь моросит, а ветер столь слаб, что не сможет даже заставить вращаться крылья мельницы, погода же стоит по большей части прохладная. «И прочие же семеро подтвердили его слова, говоря, что слышали о том от своих стариков, но своими глазами то не видели.» Письмо на этом обрывается, однако, стоит задать себе интригующий вопрос: что собственно стояло (или могло стоять) за этими фантастическими описаниями — если, конечно, не рассматривать вариант, если рассказчик безбожно лгал с начала и до конца?

Норвежцы на американском континенте

Kensington Runestone, May 2012.jpg
Кенсингтонский рунический камень (в экспозиции музея).
Эндрю Файлер (фотограф) «Кенсингтонский рунический камень». - 2012 г. - Музей Кенсингтонского рунического камня. - Александрия. - Миннесота, США.

Итак, продолжая рассказ о Николасе Линне и его воображаемом путешествии постараемся для начала выдвинуть собственную гипотезу, касательно того, что скрывалось за явно фантастическими описаниями Севера. Ключ к пониманию подобного, быть может, дает нам сам Ди, уверенно пытающийся отождествить один из таинственных «северных островов» с вполне реально существующей Новой Землей, имя которой он приводит в английской транскрипции как Novaya Zemlya. В этом случае, роль «затягивающего моря», вполне мог исполнить пролив Маточкин Шар — в самом деле, достаточно узкий и требующий штурманского опыта. Пролив этот разделяет между собой Северный и Южный острова, составляющие вместе архипелаг Новой Земли.

В самом деле, на материке, с Новой Землей граничит «самая западная часть владений великого хана»… сибирского — англичанин в самом деле мог не отдавать себе отчет, что Дом Чингисидов, к которому принадлежал столь ярко описанный Марко Поло, давно уже не был един, и потомки великого завоевателя разделили империю на множество частей. Новая Земля была без сомнения известна англичанам, в 1553 году экспедиция под руководством сэра Хью Уиллоби, посланная юным королем Эдуардом VI для установления торговых отношений с Московским государством, ненадолго посетила южный остров — напомним, что в это время Сибирский поход Ермака был уже начат, однако, исход его еще никак не был определен.

Что же касается прочих «северных островов», ими вполне могли выступать вполне реальная Гренландия (где жили искомые «пигмеи» — они же «скрелинги» северных саг, а попросту говоря, эскимосы), и мифическая Грокландия, как полагали в те времена, граничащая с этой землей. То, что столь отдаленные друг от друга острова неожиданно оказались рядом, также не должно нас смущать: во времена, о которых идет речь, когда определение географической долготы считалось неразрешимой задачей (справиться с ней удастся не ранее второй половины XVIII века) расстояния на море определялись крайне приблизительно, зачастую в разы меньше их реальной величины. В скором времени мы увидим, как подобная ошибка привела к еще одной любопытной догадке; кроме того, как известно из любого учебника истории, неправильно определенное расстояние до «Индий» заставило Христофора Колумба пуститься в дорогу — кто знает, как бы он поступил, если бы имел представление о реальной величине двух океанов, отделявших его от вожделенной Азии?

Магнитная гора или магнитная масса — представляет собой один из самых старых мореходных мифов, появившихся после изобретения компаса. Пытаясь объяснить, что притягивает к себе магнитную стрелку, на карте рисовали обычно гору, сложенную от основания до вершины из черного магнитного камня[K 7]. Одна из старейших записей этого мифа, кстати говоря, фигурирует в «Приключениях Синдбада-морехода», где его корабль, оказавшись возле искомой горы теряет все свои железные части, которые неудержимо устремляются к магнитным склонам, после чего, конечно же, рассыпается на части. Сама гора, по свидетельству Синдбада, от основания до вершины была облеплена небольшими судами, так, что за лесом мачт почти невозможно было разглядеть саму породу. Местные моряки, по уверениям рассказчика, прекрасно знакомые с этим капризом природы, приноровились строить суда исключительно из дерева, и таким образом, безбоязненно проходить мимо опасного места. Неудивительно, что магнитную гору в позднейшие времена стали помещать в район северного полюса, или даже на сам полюс — кстати говоря, это поверье оказалось очень живучим, так что последнее упоминание полюсной горы (правда, уже не магнитной, а вполне обычной — вулканической), мы встречаем в «Путешествии и приключениях капитана Гаттераса» — романе, принадлежащем перу Жюля Верна (1886 г.); причем достигший ее глава экспедиции, не страдая излишней скромностью, присваивает горе собственное имя.

Надо сказать, что во времена, когда на свет появился томик Inventia Fortunatae средневековая схоластика переживала свой расцвет, и привычка к некритическому цитированию древних, чьи сведения не подлежали сомнению, была весьма распространена; собственные наблюдения и мысли без всяких комментариев совмещались с тем, что было сказано в старинных документах, так что читатель порой не имел возможности понять, где кончаются исследования нового автора, и где начинаются «общеизвестные истины».

Однако, все это убедительно лишь на первый взгляд, критично настроенный читатель быстро обнаружит, что во-первых, на карте Меркатора Новая Земля не имеет ничего общего с мифическими «северными островами» и изображена в виде самостоятельного острова (или даже полуострова?) причем пролив Маточкин Шар присутствует там, где и должен быть, опять же, ничего общего не имея с «затягивающими морями» Линна. Кроме того, путешествие Уиллоби относится, как было уже сказано, ко временам Эдуарда VI, тогда как Николас Линн был современником Эдуарда III, то есть жил как минимум на три века ранее. Полагать, что Ди мог перепутать двух королей вряд ли возможно, так как рано умерший Эдуард VI был братом королевы Марии, при дворе которой сам Ди подвизался в роли астролога. Посему, к загадке попытались подойти с другой стороны.

1637 год. Католический епископ Исландии Гисли Оддсон в своих «Анналах», написанных на латинском языке и представляющих ценный источник по истории покорения Севера, в записи соответствующей 1342 году отмечает[32]:

« Жители Гренландии по собственной воле отвратились от истинной веры и христианской религии и отринув также нравственность и добродетель, слились с народами Америки; некоторые полагают также, что Гренландия соседствует с крайними западными землями, по этой же причине христиане стали воздерживаться от путешествий в Гренландию. »

Сколь можно судить из нашего современного далека, епископ пользовался материалами более ранних хроник из епископских архивов Скаульхольта, до нашего времени не дошедшими. Так или иначе, известие о том, что жители Западного Поселения отложились от христианской веры действительно достиг Норвегии в 1354 году; виной столь долгой задержки послужила эпидемия Черной Смерти, опустошившая Европу. Ослабевшая метрополия уже не имела возможности поддерживать морское сообщение со своими дальними колониями, и посему корабли — и вместе с ними новости, достигали пункта назначения нерегулярно, и вдобавок к тому, с большим опозданием. Так случилось и в этот раз.

Kensington MN routes.jpg
Карта Миннесоты (место обнаружения камня — неподалеку от г. Кенсингтона отмечено фиолетовой точкой).

Судя по всему, столь вопиющее по тем временам известие, не на шутку разгневало короля Магнуса Эрикссона, так как 28 октября 1354 года королевскому судье Палу Кнутссону в Берген, полетел категорический приказ:

« Возьмите столько людей, сколь то нужно для управления кнорром, будь они для того поименованы или же нет, из моей личной стражи или чужой прислуги… Мы просим вас принять к исполнению таковой наш приказ со всем возможным тщанием, ибо мы поступаем таковым образом во имя славы Господней, а также во имя спасения души нашей вкупе со всеми предшественниками нашими, обратившими Гренландию в христианство, и сохранившими таковое до нынешнего дня, мы же во время сие не позволим ему быть уничтоженным. »

Письмо это безусловно подлинное, другое дело, что мы не можем с точностью ответить на вопрос, состоялась ли искомая экспедиция. Вновь обратим внимание на дату — 28 октября, навигация на Атлантике в это время уже подошла к концу; пуститься в плавание через штормовой зимний океан мог разве что самоубийца, кроме того, если верить все тем же исландским Анналам, что следующий 1455 год на севере ознаменовался такими порывистыми ветрами и бурным морем, «что ни единый корабль не решился покинуть гавань». Посему, остается открытым вопрос, состоялась ли экспедиция вообще, или же королевский гнев за несколько месяцев успел утихнуть, или же приближенные советники внушили своему царственному повелителю, что известие о ереси в Гренландии не соответствует истине? Мы этого не знаем, настораживает лишь то, что об этой гипотетической экспедиции ни единым словом не упоминают гренландские архивы. Более того, о прибытии столь значимой миссии ничего не знает Ивар Бардарссон, тот самый, что после смерти гренландского епископа Арне (в 1348 или 1349 году), временно исполнял пастырские обязанности вплоть до прибытия на остров новоназначенного епископа Альфа (в 1365 г.) — при том, что поддержание чистоты веры и искоренение ересей было его непосредственной обязанностью. Именно к нему и ни к кому другому должны были в первую очередь обратиться за сведениями и за помощью норвежские посланники. К слову заметим, что Бардарссон лично отправился в Западное Поселение, но не нашел там ни одного человека «будь то христианин или кто иной» — лишь несколько одичавших овец и прочего скота. Посему история зависла в воздухе, и была бы благополучно забыта, если бы уже в ХХ веке не получила совершенно неожиданный ход[33].

В один из дней сентября 1898 года американский фермер шведского происхождения Олоф Охман (или как иногда пишут его фамилию — Эман), чей земельный участок располагался неподалеку от городка Кенсингтон (Миннесота) по обыкновению занимался тем, что расчищал под пашню очередной лесистый участок. Его десятилетний сын Эдвард только что вернулся из школы, и по просьбе матери, отправился на поле, чтобы отнести отцу чашку горячего кофе. Разгуливая по свежерасчищенному полю, глазастый подросток обратил внимание на торчащий из земли камень, все еще оплетенный корнями старого тополя. Юный Эдвард с помощью собственной кепки очистил камень от налипшей глины, после чего, на нижней его стороне стала видна некая надпись, сделанная никому неизвестными письменами. Так был найден знаменитый Кенсингтонский камень, относительно которого научные и околонаучные споры не утихают вплоть до нашего времени.

Заинтригованный подросток окликнул отца, рядом с которым по счастливой случайности оказался также сосед по имени Нильс Флатен. Впрочем, взрослых эта находка не чересчур заинтересовала, и потому лишь на следующий день Охман-старший освободил камень от державших его корней, и вместе с пнями и прочим малоинтересным материалом бросил в кучу у себя во дворе. Впрочем, находка, видимо, не давала ему покоя, так как в тот же день он рассказал о ней местному грамотею — Гансу Моену, по совместительству сапожнику. Тщательно исследовав как сам камень, так и место его находки, Моен распространил новость среди местных жителей, которые потянулись во двор Охманов, чтобы увидеть ее собственными глазами. Паломничество это продолжалось в течение следующих двух недель, после чего камень был выставлен на всеобщее обозрение в витрине местной аптеки — или банка (здесь источники несколько расходятся между собой), после чего местный агент по продаже недвижимости Джон П. Хедберг зарисовал надпись, и отправил ее в редакцию газеты, издававшейся здесь же, в Минессоте, на шведском языке. Ее редактор, посчитав надпись греческой, в свою очередь переправил ее на кафедру греческого языка в Миннесотский университет, однако, тамошние языковеды распознав скандинавские руны, в свою очередь передали ее Олаусу Бреде, норвежцу по происхождению, который в том же университете преподавал скандинавские языки. Таким образом, пройдя через множество рук, надпись наконец-то привлекла внимание специалиста, хотя вывод Бреды был весьма категоричен:

« Любопытная смесь шведского с норвежским, и вкраплениями английских слов, написание некоторых из них исполнено с таким умыслом, чтобы придать им видимость старины. »

По мнению Бреды, камень был скорее всего позднейшей подделкой — хотя, осторожный ученый оговаривался, что следует осмотреть его более тщательно. В конце февраля 1899 года, камень исследовал преподаватель древнегерманского языка Иллинойского университета Георг Курм — столь же осторожно заметивший, что обозначения «умлаутов», встречающиеся на нем вошли в употребление не ранее XVII века. Впрочем, следует оговориться (и на это обращали внимание не раз, что ни Курм, ни Бреда не были профессиональными рунологами, и потому их мнение нуждалось, как минимум, в дополнительной проверке.

Мы не будем сейчас останавливаться на долгих перипетиях и спорах, которые шли и продолжают идти вокруг Кенсингтонского камня (так как это увело бы нас слишком далеко от темы), заметив лишь, что переходя множество раз из рук в руки, он в конечном итоге осел в небольшом музее в Александрии (Миннесота) где обретается и поныне. Интересующиеся этим вопросом откроют специальную литературу, благо Кенсингтонскому камню посвящены горы книг на всех языках мира. Мы же остановимся только на том аспекте этой находки, которая имеет прямое отношение к нашей истории.

Итак, как было уже сказано, надпись довольно быстро дешифровали; за некоторыми разночтениями и спорными моментами, выглядит она следующим образом:

Magnus Eriksson konung av Sverige och Norge, 1316-1374 - Nationalmuseum - 15051.jpg
Король Магнус Эрикссон.
Неизвестный художник «Магнус Эрикссон, милостью Божией король Швеции и Норвегии». - XVII-XVIII вв. - Национальный музей Швеции. - Стокгольм.

Лицевая сторона:

8 : göter : ok : 22 : norrmen : po :
…o : opdagelsefärd : fro :
vinland : of : vest : vi :
hade : läger : ved : 2 : skjär : en :
dags : rise : norr : fro : deno : sten :
vi : var : ok : fiske : en : dagh : äptir :
vi : kom : hem : fan : 10 : man : röde :
af : blod : og : ded : AVM :
frälse : äf : illü.

Боковая сторона:

här : (10) : mans : ve : havet : at : se :
äptir : vore : skip : 14 : dagh : rise :
from : deno : öh : ahr : 1362 :

Лицевая сторона:

8 гётов и 22 норманна во
время разведочного путешествия из
Винланда через Запад разбили лагерь у двух
утесистых островов на расстоянии однодневного перехода
к северу от этого камня. Мы вышли из лагеря и ловили рыбу один день.
Когда мы вернулись, то нашли 10 людей красными
от крови и мертвыми. А[ве] М[ария] Д[ева],
спаси от зла.

Боковая сторона:

У нас есть 10 человек из нашей партии у моря
для наблюдения за нашим кораблем в 14 днях пути
от этого острова. Год 1362.


Итак, в начале всей истории научный мир в большинстве своем твердо уверился, что Кенсингтонский камень представляет собой довольно грубую подделку, состряпанную для того, чтобы «доказать» приоритет норвежцев в открытии нового континента (повторимся — в те времена это было еще далеко не очевидно) — причем на этот шаг потенциального фальсификатора или фальсификаторов подвигло празднование четырехсотлетнего юбилея плавания Колумба, которое отмечалось приблизительно в эти годы. «Патриотические» чувства взыграли, и в отсутствие реальных доказательств на свет появился Кенсингтонский камень. Это мнение утвердилось еще более, когда в мае все того же 1899 года чиновник из Александрии, исполнявший должность местного школьного попечителя (или «суперинтенданта») распорядился доставить на место находки камня одиннадцать рабочих, которые добросовестно ископали указанную точку вдоль и поперек — и ничего не нашли. Никаких вещей гипотетической экспедиции, никаких тел, и никаких иных надписей. Интерес с камню на какое-то время угас, его благополучно вернули владельцу, и надолго забыли.

Реакция научного мира конца XIX века была вполне объяснима: до обнаружения деревни в Л’Анс-о-Медоуз оставалось еще более шестидесяти лет; ничем не подтвержденные (на тот момент времени) скупые сведения исландских саг воспринимались как сказки, и сама идея о викингах, разгуливающих по Миннесоте за более чем сотню лет до Колумба казалась дикостью. И неизвестно, как ситуация повернулась бы далее, если бы на ферме Охманна в 1907 году не остановился студент Висконсинского университета по имени Ялмар Холанд. Увлекшись загадкой камня, Холанд поставил себе целью подойти к ней с иной стороны, постаравшись воссоздать обстоятельства появления на американском континенте гипотетической шведско-норвежской экспедиции. Кем могли быть эти люди, и что за необходимость забросила их так далеко от дома? Всю дальнейшую жизнь свою Холанд посвятил этим изысканиям и доказательству подлинности надписи — хотя, надо сказать, его теория вплоть до нынешнего времени так и не сумела произвести впечатления на ученое сообщество. Впрочем, судите сами.

Modell Knorr.jpg
Модель норвежского кнорра.
Музей викингов. - Хедебю. - Германия.

Отыскав уже упомянутое нами сообщение епископа Оддсона также письмо норвежского короля Магнуса, Холанд создает на этой скупой основе прихотливый узор: экспедиция, по его мнению действительно состоялась, однако сумела выйти в море не ранее 1356 года — как было уже сказано, по причине исключительно плохой погоды, которая держалась почти весь предшествующий год. Достигнув Восточного поселения, миссия эта (по мнению Холанда), обогнула остров для того, чтобы наведаться еще раз в покинутое Западное поселение и убедиться, что еретики не вздумали вернуться на прежние места. Вновь не обнаружив там никого, она решила на американской земле в некоей удобно расположенной бухте устроить базу для дальнейшего освоения континента. Посему Кнутссон и его люди отправились в Винланд, где на Род-Айленде возвели сооружение, известное ныне под именем Ньюпортской Башни. В 1359 году, по мнению все того же исследователя, с кнорра были спущены две легких лодки, специально приспособленные для плавания в мелких прибрежных водах, которые затем пропутешествовали от Род-Айленда вплоть до побережья Новой Шотландии, годом позднее норвежцы обследовали побережье реки Св. Лаврентия и часть полуострова Лабрадор вплоть до залива Гамильтон — все с единственной целью отыскать сбежавших с Гренландии еретиков. Не преуспев в этом, норвежцы отправились на север, достигли Гудзонова залива, и наконец, осенью 1361 года остановились в устье реки Нельсон.

Здесь среди членов экспедиции произошел раскол — двадцать человек пожелали вернуться в Винланд, в тайне лелея надежду добраться до земель «великого хана» столь колоритно описанных в книге Марко Поло. Десятеро предпочло остаться на месте, посему группа разделилась. Желающие остаться должны были сберечь корабли до возвращения своих товарищей, тогда как будущие путешественники каким-то образом сумели отыскать (или своими руками построить) вместительную лодку, на которой они поднялись вверх по течению реки Нельсон, пересекли озеро Виннипег и далее вверх по Красной реке добрались до Миннесоты. Вновь разделившись ради рыбной ловли, десять из них ушли прочь, и вернувшись нашли своих товарищей убитыми. Засим продолжив движение в течение следующих трех или четырех дней, оставшиеся в живых обнаружили подходящий камень, на котором высекли эту историю. Далее, они, как и следовало ожидать, попали в плен к индейцам-манданам, и остались жить в этом племени — добавим от себя, уже побывавшем потомками принца Мадока, а теперь превратившееся в наследников беглых норвежцев.

Что касается тех десяти, оставшихся охранять корабли, одним из них был наш старый знакомец Николас Линн, который, пустив в ход свою астролябию, определил местонахождение северного магнитного полюса. В дальнейшем, отчаявшись дождаться возвращения своих товарищей эти оставшиеся десять вернулись ко двору Магнуса Эрикссона, причем это произошло около 1363 года; причем пережитые приключения подвигли брата Николаса на создание уже известного нам труда Inventio Fortunata.

Что тут можно сказать?… Вся эта красочная история не подтверждается ни единым фактом, и основывается единственно на воображении ее создателя. Ньюпортская башня действительно существует, однако, ни о времени ее постройки, ни о предполагаемых авторах никаких сведений не существует; в настоящее время специалисты склоняются скорее к тому, что она представляет собой остаток старой ветряной мельницы, выстроенной в XVII веке местными колонистами. Что касается индейцев-манданов, ситуация действительно любопытна: известно, что в 1738 году французский путешественник Пьер де ла Верандри, посетивший селения манданов в Северной Дакоте обнаружил в одном из них «каменную стелу, к которой прикреплен был небольшой камень, с обеих сторон исписанный неизвестными письменами». Каким-то образом заполучив этот камень, де ла Верандри возил его с собой в течение пяти лет, после чего в 1743 году в Квебеке показал нескольким ученым иезуитам. Те в один голос признали письмена «в точности совпадающими с татарскими прописями» (надо понимать — с тюркским руническим письмом?), однако, прочесть его не смогли. Далее, загадочный камушек перекочевал в Париж к тогдашнему министру по делам колоний графу де Морепа, и в скором времени бесследно исчез. Ни копии, ни прописи с камня сделано не было, посему, о виде и смысле надписи остается только гадать — Триггви Олессон, излагающий эту историю, делает достаточно рискованное предположение, что речь опять же шла о скандинавских рунах, которое чисто внешне действительно напоминают тюркскую систему письменности.

Автор этой работы касательно Кенсингтонского камня склоняется к мнению, что речь все же шла о подделке — на это указывают некоторые лингвистические особенности, в частности, использование слов, неизвестных в других источниках вплоть до XVI в., грамматика, опять же, не вполне соответствующая времени, о котором, якобы шла речь, и наконец, цифры, которые почему-то даны в т. н. «пентимальной записи (англ. Pentimal system, шведск. Pentadiska siffror)», опять же, известной только для много более поздних документов. Впрочем, наука, даже современная, как известно, не представляет собой истины в последней инстанции. Посему, все, кого заинтересовала эта старинная догадка — дерзайте, мы же вернемся к разговору о заселении Америки.

Заключение ко второй главе

Dieu créateur Guiard des Moulins, Bible historiale Paris, début XV e siècle BNF, Manuscrits, Français 3 f. 3v1.png
Бог-геометр.
Гиар де Мулен «Бог-создатель». - XV в. - «Историческая Библия». - Français 3 f. 3v. - Национальная библиотека Франции. - Париж.

Нелюбителям всевозможных «философий», мы опять же советуем пропустить эту часть, и благополучно перевернуть страницу, чтобы вновь погрузиться с головой в далеко не исчерпанный набор загадок, который, как оказалось, хранит в себе новооткрытый американский континент. Для всех же прочих, продолжим.

Итак, новый подход к загадке, появившийся во второй половине XVI века не привел, и опять же, не мог привести к ее решению. Заметим вскользь, что придумывание задним числом «великой истории» и не менее «великого» прошлого для своей нации (а также походя — смешения с грязью всех прочих), старо как мир. Мы уже вспоминали с вами мифического Энея, ставшего якобы основателем римского могущества, Париса и Турна, превратившихся в глазах экзальтированных потомков в основателей городов Парижа и Тура, и не менее мифического Брута Троянского, ну конечно же, положившего начало Британской империи.

Надо сказать, что в случае, когда этим занимаются одиночки, особого вреда подобные изыски не наносят: они могут пережить на короткое время свой взлет, и даже некоторый интерес и появление вокруг «учителя» небольшого кружка преданных сторонников. Однако, сенсации не наступает, и объявленная «научная революция», как правило, тихо увядает, не принося никаких ощутимых плодов, так что ее неудачливый создатель уже в глазах современников превращается в предмет для насмешек, а для будущих поколений навсегда исчезает из поля зрения.

Гораздо серьезней оборачивается ситуация, когда на подобные — откровенно фантастические, или как сейчас принято выражаться «фрические» настроения берет на вооружение некая властная сила. Как вы помните, и нашему поколению, и нынешним детям, со школьной скамьи внушали и продолжают внушать, что подобным замарала себя исключительно церковь, триумфально тыкая в качестве доказательств в документы процессов Галилея и Бруно. Тем самым у обучаемых подспудно появляется, и в дальнейшем становится доминирующей успокаивающая мысль, что подобные эксцессы остались в прошлом, инквизиции больше нет, и посему нашему развитому во всех отношениях настоящему можно безбоязненно почить на лаврах. К великому сожалению, столь благополучно убаюкивающую мысль придется выбросить прочь — сколь бы неприятным это кому-то не показалось.

История последних двух веков благополучно показала, что и светская власть, и даже остервенелая уличная толпа, громогласно именующая себя «народом» пользуются этим инструментом ничуть не менее охотно чем «изуверы в рясах», как в советских учебников было принято именовать испанских — да и прочих инквизиторов.

Говоря о лжи, дорогой читатель, мы менее всего имеем в виду сознательный обман. В этом случае дело обстоит не столь скверным образом: обманщик, рано или поздно осознавший, что выдумка не приносит ему желаемых выгод столь же легко отречется от нее, да еще и станет во всеуслышание проклинать то, что вчера еще пытался всучить доверчивой публике, выставляя себя в роли невиннообманутой жертвы. Много страшнее, когда в ложь искренне верит сам ее создатель, и совсем уже тяжко становится если этот самый создатель кладет ее в основу своего мировоззрения, жизненной философии, или научного метода, который пытается создать. В этом случае, даже осознав на каком-то подсознательном уровне ошибочность своих построений, он будет отчаянно цепляться за них до самой последней возможности, привлекая в качестве «доказательств» все что угодно, вплоть до откровенных фальшивок, вроде «Путешествия» братьев Дзено, или полумифических сведений Гальфрида Монмоутского. Кроме того, повторимся еще раз, при условии честности своего отца-созидателя, теория в самом начале своего существования ложной, как правило, не является. В самом деле, весь смысл создания теорий заключается в том, чтобы объяснить некое явление и предсказать его поведение в будущем. А дальше — это предсказание либо сбывается, либо нет. Во втором случае… вы уже поняли.

Возьмем в качестве примера известную историю с Птолемеевской картиной мира, с которой в начале Нового Времени было связано столько драм. Клавдий Птолемей, один из позднегреческих астрономов, основывая свою теорию на аксиоме, что Земля является центром мира, на ее основе вполне математически корректно описал поведение небесных тел в настоящем и будущем. В согласии с его теорией, Земля наша, грубо говоря, была накрыта системой движущихся прозрачных чаш или «небес», к каждому из которых было прикреплено по одной планете, или — к самой дальней — «система неподвижных звезд». Каждая чаша имела собственную скорость вращения и собственную траекторию, что и порождало картину небесного свода такой, какой она видится нам. Описание это вполне соответствовало имеющимся наблюдениям, было изящно выстроено с точки зрения математики, позволяло предсказывать поведение Солнца, Луны и планет на следующие годы… и что требовалось еще? Беда пришла, как водится, откуда ее не ждали: в самом деле, будь наша солнечная система, фигурально выражаясь, прибита гвоздем к одной точки небосвода, геоцентрическая теория имела все шансы дожить до эпохи космических полетов — но к великому сожалению для ее сторонников, положение Земли, и вместе с тем, всей Солнечной системы, неуклонно меняется в течение столетий; крошечные ошибки вычислений накапливались с каждым поколением, и в результате система — прежде совершенно надежная, стала неожиданно давать сбои. Пытаясь исправить положение, верные последователи Птолемея, вынуждены были множить количество «чаш» (или «эпициклов»), вводить новые и новые поправки, так что ко временам Коперника и Галилея система оказалась невероятно громоздкой, сложной для использования, причем несмотря на все старания — получить на ее основе результат, совпадающий с фактическим наблюдением оказывалось зачастую невозможным.

Именно в этот момент и появился великий польский астроном, заменивший устаревшую, и явно не соответствующую новым данным систему простой и изящной структурой, где Земля и планеты вращаются вокруг Солнца. Как известно, церковь, доктринально связавшая себя с системой Птолемея, тут же оказалась в положении весьма скверном. Официально отказаться от одной из принятых догм значило поставить под угрозу все прочие — и это в те времена, когда «протестантская» ересь все более успешно теснила старинный католический уклад? Разглядев в новой системе потенциальное оружие для своих врагов, папы начали отчаянную борьбу за господство устаревшей, ложной с точки зрения новых фактов теории — и результат всем известен из школьного учебника.

Итак, повторимся, ложная теория становится по-настоящему опасной, когда та или иная властная сила объявляет ее единственно приемлемой, неприкасаемой и запретной для критики — под угрозой наказания, которое может доходить вплоть до физической расправы. Как правило, в таком положении могут оказаться

  1. Государства (религии, секты, иные человеческие сообщества…) отжившие свое время, и отчаянно цепляющиеся за прежние властные прерогативы. Пример тому — см. выше.
  2. Государства или сообщества недавно возникшие, связавшие себя с принципиально неисполнимой задачей. Этот второй пункт рассмотрим несколько подробней.

Любое человеческое сообщество — повторимся, государство, религия, коммуна, да что угодно, всегда создается для достижения некоей цели. Эта цель может быть как вполне реальна (экономический подъем, улучшение благосостояния населения, политика завоевания соседей или образования колоний — если речь идет о раннем Новом Времени и т. д.). Гораздо хуже, если цель — по крайней мере, на соответствующем этапе истории — принципиально недостижима и является с начала и до конца утопией. Возьмем, к примеру, Третий Рейх. Его задачей было мировое господство «германской расы», а попросту говоря, небольшой в мировом масштабе горстки людей, говоривших на немецком языке и относившихся к соответствующей культуре. На стороне потенциального «противника» был перевес и численный, и финансовый, да и по большому счету, технологический. Чтобы нивелировать таковой, и вдохнуть в потенциальных завоевателей волю к победе, и возникла «теория» превосходства немцев над всеми прочими — а попросту говоря, слепая вера в то, что при схватке с «инородцами», даже при огромном численном и прочем превосходстве последних, немец всегда победит только потому, что он немец. Результат подобных изысков также хорошо известен из истории. Запомните, читатель — эти две беды всегда ходят рядом: недостижимая цель и служащая ей в качестве основы лживая идеология — и это очень важный момент в историческом развитии народов. Если государство объявляет некую теорию единственно верной, правильной и недоступной для критики, оно также ставит для себя недостижимые цели, которые рано или поздно приведут к пустому истощению сил и ресурсов, огромному количеству жертв и материальных потерь, а результатом окажется известный пшик. Но вернемся.

Беда лжи состоит в том, что в открытом споре у нее нет ни единого шанса — факты и доказательства, находящиеся в руках противника она опровергнуть не в состоянии. Посему, волей-неволей сторонники лживых теорий приходят к необходимости силой навязывать свою точку зрения. Ложь всегда сидит на штыках — другого способа удержать свое господство у нее не было и нет; а государства или сообщества, основанные на терроре и принуждении долго не живут, в скором времени истощая сами себя в бесплодных попытках достичь недостижимое.

К счастью для науки, да для и всех нас, на этапе, о котором идет речь, необходимости превращать ложь в государственную идеологию не было ни у кого. Мир был поделен в достаточной степени, одолеть друг друга колониальные державы не имели никакой возможности, посему, приходилось мириться с тем, что есть. Лживые построения XVI века сумели нанести, к счастью, лишь минимальный ущерб. В первую очередь это касалось правила построения доказательств. Если на прежнем этапе факты уже умели «притягивать» к готовой теории, но при этом для ее утверждения требовались хотя бы минимальные доводы: сходство индейцев с назначенным в их предки народом в языке, одежде, обычаях и т. д., в искомое время «доказательством» стала служить сама приверженность исследователя к той или иной теории. То, что построение пришлось по нраву его создателю было уже достаточно, чтобы объявить его верным; для успокоения совести можно было процитировать пару-тройку старинных документов — безразлично подлинных или фальшивых, вырывая их них лишь то, что соответствовало искомой теории, попросту игнорируя то, что могло поставить ее под сомнение. Несложно понять, что при подобном подходе наука сама превращалась в религию, в божничку, которой требовалось поклоняться некритично и слепо, ибо того требовал «незыблемый» авторитет того или иного ученого. Худшее же состояло в том, что от подобной беды не защищали никакие степени и достижения, как, впрочем, они не защищают до сих пор. Едва лишь отбрасывалась критичность, и вместо строгой проверки включались эмоции и желание — дело было сделано. Мы видели это на примере Ди, одного из умнейших людей своего времени. Да и сейчас опасность эта никуда не ушла. Впрочем, не будем далее отклоняться от заданной темы. Вперед, читатель.

Комментарии

  1. Также встречается написание Inventio Fortunata
  2. До нашего времени сохранилось письмо купца Джона Дея (John Day), посвященное этому вопросу. Оно читается следующим образом:
    « Слуга Вашей Светлости (в подлиннике Your Lordship - прим. переводчика) доставил мне Ваше письмо. Я ознакомился с ним и был бы в высшей степени готов и счастлив услужить Вам. Я не смог отыскать книги Inventio Fortunata, при том, что полагаю, будто я (или же он) везли ее среди прочего моего багажа, посему для меня весьма прискорбно, что я не смог ее отыскать, ибо я желал всей душой услужить вам. Я посылаю вам взамен иную книгу Марко Поло… »
  3. Латинизированный вариант германского «Герцогбух».
  4. Обычно предполагается, что речь идет об Абрахаме Ортелии, картографе
  5. Ева Тайлор, опубликовавшая искомое письмо желает видеть в этом имени искажение латинского «Туле».
  6. Эта часть предложения уничтожена огнем, перевод по толкованию Е. Г. Р. Тайлор
  7. Любопытства ради, приведем еще одно «объяснение» действия компаса, также относящееся к Средневековым временам: стрелку притягивает к себе Полярная Звезда.

Примечания

  1. 1,0 1,1 Fritze, 2009, p. 74
  2. 2,0 2,1 Fritze, 2009, p. 75
  3. Fritze, 2009, p. 74-75
  4. Fritze, 2009, p. 75-78
  5. Fritze, 2009, p. 78-79
  6. Fritze, 2009, p. 79
  7. Fritze, 2009, p. 93-94
  8. http://www.biographi.ca/fr/bio.php?BioId=34714
  9. https://archive.org/details/voyagesofvenetia00zenorich
  10. https://archive.org/details/voyagesofvenetia00zenorich
  11. https://archive.org/details/voyagesofvenetia00zenorich
  12. https://archive.org/details/voyagesofvenetia00zenorich
  13. https://archive.org/details/voyagesofvenetia00zenorich
  14. 14,0 14,1 14,2 Smith, 2002, p. 74
  15. Ramsay, 1973, p. 65
  16. http://www.biographi.ca/fr/bio.php?BioId=34714
  17. Smith, 2002, p. 92
  18. http://www.academia.edu/24217949/John_Dee_King_Arthur_and_the_Conquest_of_the_Arctic
  19. https://books.google.ca/books?id=a2sLQ2hA62EC&pg=PA60&dq=king+arthur+America+Dee&hl=en&sa=X&ved=0ahUKEwiwgofJtJXTAhVq6YMKHYKkA9UQ6AEIITAB#v=onepage&q=king%20arthur%20America%20Dee&f=false
  20. https://books.google.ca/books?id=eHA1CwAAQBAJ&pg=PA37&dq=king+arthur+America+Dee&hl=en&sa=X&ved=0ahUKEwjj17TJtpXTAhVI3IMKHVKuBi8Q6AEIKTAC#v=onepage&q=king%20arthur%20America%20Dee&f=false
  21. https://books.google.ca/books?id=U21Hs79IuQ0C&pg=PA129&lpg=PA129&dq=Icarus+son+of+the+scottish+king&source=bl&ots=vvOyF3RwSa&sig=hxqhmRmH7hSQZVnYv6vdPDNNnN0&hl=fr&sa=X&ved=0ahUKEwidtoL-2NDWAhVmsVQKHe1wANcQ6AEIWzAL#v=onepage&q=Icarus%20son%20of%20the%20scottish%20king&f=false
  22. «Исландские саги» в 2-х томах, т. I. Перевод М. И. Стеблин-Каменского
  23. Перевод с древнеисландского Т. Ермолаева
  24. Исландские саги / Циммерлинг А. В., Агишев С. Ю. — М., 2004. — Т. 2 Перевод: Циммерлинг А. В., Агишев С. Ю.
  25. https://books.google.ca/books?id=36T5QWT70dYC&pg=PA143&dq=king+malgo+america&hl=en&sa=X&ved=0ahUKEwjL6umK0bnTAhVG3GMKHRJHAHUQ6AEIMTAC#v=onepage&q=king%20malgo%20america&f=false
  26. https://books.google.ca/books?id=f899xH_quaMC&pg=PA518&dq=Cunedda+ap+Edern&hl=fr&sa=X&ved=0ahUKEwiHmOKEvtDWAhVVzWMKHcDZD5YQ6AEIajAJ#v=onepage&q=Cunedda%20ap%20Edern&f=false
  27. http://wbo.llgc.org.uk/en/s-MAEL-GWY-0547.html
  28. http://www.britannia.com/bios/ebk/maelgggd.html
  29. http://www.lib.ru/INOOLD/ENGLAND/br_history.txt
  30. https://books.google.ca/books?id=-OmCfNI_SxAC&pg=PA448&dq=Nicholas+Lynn+Inventio+Fortunata&hl=en&sa=X&ved=0ahUKEwjnmtbz_crTAhWa8oMKHaHACGoQ6AEISDAG#v=onepage&q=Nicholas%20Lynn%20Inventio%20Fortunata&f=false
  31. http://www.fullbooks.com/The-Principal-Navigations-Voyages-Traffiquesx52282.html
  32. https://books.google.ca/books?id=LPnuwcN8_IQC&pg=PT466&lpg=PT466&dq=bishop+oddson+1342&source=bl&ots=E7iUaRKD1S&sig=XxQvgDAQivERxlvAd70bJSv-pcg&hl=fr&sa=X&ved=0ahUKEwjHxJ_ry_HWAhWLLyYKHZoPCOgQ6AEIMTAC#v=onepage&q=bishop%20oddson%201342&f=false
  33. https://books.google.ca/books?id=TdIYAAAAQBAJ&pg=PA3&dq=swedish+immigrant+olof+ohman&hl=fr&sa=X&ved=0ahUKEwjbvPTD1_HWAhUIWSYKHROyBLcQ6AEILjAB#v=onepage&q=swedish%20immigrant%20olof%20ohman&f=false
Личные инструменты